Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 102 страниц)

Убедившись, что все в порядке, прошагал к тайнику. Вынул из кармана заточку – узкую, похожую на шило. Приладил к отверстию от выпавшего сучка, надавил. Внутри скрежетнуло, доска подалась наружу.

Золото пересыпал над расстеленной на полу газетой, присев на корточки. Затем убрал опустошенный маленький мешочек обратно во внутренний карман дохи, а большой прикинул на ладони – вес знал и без того с точностью до грамма, но приятно было ощущать рукой, как прирастает, как наливается тяжестью. Посмотрел на два клочка бумаги, сложил числа в уме – оторвал от края газеты еще клочок, нацарапал четыре новые цифры.

Через несколько минут тайник принял прежний вид. Был он старый, много лет назад его смастерил юный Генка Слепнев, теперь ставший Роговым. Старый, но надежный, сделан с умом, и никто за столько лет захоронку не обнаружил. Однако береженого бог бережет, и таких тайников было у Рогова три. Глупо складывать все яйца в одну корзинку. Особенно когда яйца золотые.

…Вернувшись на прииск, он отвязал от нарт тяжи, прикрепил к их концам два увесистых полена и отпустил учагов пастись. Свистнул громко, заливисто. Кто-то из братьев должен быть сейчас в бригадирском балке, пусть вылезет, поможет затащить мешки.

Из балка показался Микеша, подошел, и по лицу его Рогов понял: что-то не так.

– Рация пищит, Гешка. Не к добру, не должна она сейчас пищать.

Радиограмма мало прояснила суть дела: Гриднев просил срочно, вот прямо немедленно приехать в 41-й квартал, ничего толком не объяснив. Оно и правильно, слишком много любопытных ушей слушает эфир.

Учаги устали, проделав путь по снежной целине, – под конец хвосты больше не торчали вверх, уныло обвисли – верный признак того, что животинам надо дать отдых. Поразмыслив, Рогов решил пройти до 41-го на лыжах, не дальний свет. Поразмыслил еще – и подозвал Микешу.

– Брату скажи, что на хозяйстве остается, а ты со мной в 41-й пойдешь. И ружьецо прихвати на всякий случай.

Поселок 41-го квартала, 26 января 1959 года

– Не кипешуй, Северьяныч. Сейчас Микешу обратно пошлю. Сегодня не успеть, но за завтра все зачистят. Трубы и желоба, что от промприбора к реке тянутся, уберут. Прорубь снегом присыплют, и какие следы еще если найдутся, тоже. А что сарай на берегу – так будто мало там развалюх всяких от ГРП осталось. Не будет промприбор работать, шуметь – прокатят мимо и внимания не обратят.

– Передай, сталбыть, чтобы снасти с Лозьвы тоже убрали.

– Да ладно тебе… будто они поймут и разберутся, что там не рыбхоз какой-то ловит или рыбартель.

– Пусть уберут, – настаивал Гриднев. – Сдается мне, что один студент и не студент вовсе… Или не только студент. Ходит, высматривает, вынюхивает, вопросы людям задает о всяком – и в книжечку, сталбыть, все записывает. Стукачок ментовский, не иначе. Из-за ерунды погореть хочешь, из-за рыбы сраной?

– Лады. Слышал, Микеша? Проследи, чтобы снасти убрали. И ту прорубь тоже снегом засыпьте.

– Не засыпать такую, Гешка. Велика. Видно будет.

– Тогда вообще ее не трогайте, только снасти снимите. Эко дело, прорубь! Не мешкай, отправляйся, и без того затемно вернешься.

– Загоняешь ты его, туда да обратно без отдыха, – сказал Гриднев без особого сочувствия, когда за Микешей закрылась дверь.

– Как же… он сам кого хочешь загонит, толком не вспотев, – семижильные они с братцем. Ладно, Северьяныч, доставай-ка водку…

– Совсем сдурел?! Нашел время.

– Да не с тобой я квасить собрался. Сейчас студентики твои кино досмотрят, так я с ними познакомлюсь поближе, за жизнь потолкую. Заодно к этому, что вынюхивал, присмотрюсь. Если взаправду стукачок, то не надо бы его дальше пускать.

– Как ты его не пустишь? Под арест, сталбыть, посадишь?

– Уж как-нибудь… ногу подвернет, идти дальше не сможет… Или вообще сломать может, или вообще не ногу. Разные, Северьяныч, пакости с людьми в жизни случаются. Но ты водку-то доставай, доставай, тему не забалтывай.

Верховья Ауспии, 01 февраля 1959 года

– А это что еще за мешочек? – прозвучал за спиной удивленный голос, и Коля дернулся, поперхнулся кофе и пролил несколько горячих капель себе на колени.

Он оборачивался медленно-медленно, лихорадочно придумывая, что будет говорить, как объяснять…

У-ф-ф… Люсьена стояла не над его рюкзаком – над продуктами, сложенными в общую кучу, – сложили, чтобы отделить не нужные в броске к Отортену и спрятать в лабаз. И в руке завхоз держала какой-то непонятный мешочек из небеленого полотна.

– Я такой не шила, точно говорю, – сказала Люсьена. – Чье это?

У нее единственной стояла дома швейная машинка, «подольский зингер», и пошив полотняных мешков и мешочков для продуктов лег на хрупкие девичьи плечи. (На хрупкие – это фигурально, так-то Люсьена была девушка крепкая и спортивная.)

– Грибы там сушеные, совсем забыла о них, – сказала Зина, оторвавшись от словарика мансийских слов. – Старый охотник угостил, к которому мы с Госей в Вижае ходили… как его, Титов… да, Титов, точно.

– Ну и куда вот их? – риторически спросила Люсьена. – С собой или оставить? Да и вообще маловато тут, чтобы суп на всех сварить…

Она поразмыслила несколько секунд, мешочек покачивался в руке на манер маятника. Предложила:

– А давайте сейчас в гуляш заправлю вместе с тушенкой? – Кивнула на костер, где в ведре готовилась закипеть вода. – Все-таки посытнее будет перед перевалом.

– Не надо, убери, – сделал отметающий жест Гося. – Я грибов не ем, вообще в рот не беру. Чуть не окочурился в детстве, отравившись.

– И я не стал бы, – поддержал Русик. – Меня отец приучил: никогда не ешь грибы, которые не сам собирал и чистил.

– Ерунда какая… – Зина схлопнула блокнот, убрала в карман. – Этот Титов полжизни в тайге провел, если не больше, поганок не наберет. Кидай грибы в пуд, будем их тей… э-э-э…

Она замялась, выдернула из кармана блокнот, заглянула.

– … будем их тейнквем, вот!

– Ты ведь тоже грибы не любишь? – удивился Гося.

– Я справедливость люблю! Человек нас от души угостил, а вы на него невесть что тут наговариваете!

– Угостил, не угостил… Не стану я такое варево есть, – отрезал Гося. – В рот не возьму.

– А я б поел грибочков, соскучился по ним, – мечтательно сказал Буратинчик. – Люблю их, особенно рыжики. У нас по осени грибов стояло – хоть косой коси, потому что собирать и есть запретили, опасные нынче стали у нас грибы… Некоторые, правда, всё равно едят, особенно старики и старухи.

– И я б поела… – сомневающимся тоном произнесла Люсьена. – Знаете что? Я их отдельно сварю. Кто захочет, себе в миску добавит.

Она принесла алюминиевый котелок, зачерпнула им толику горячей воды из ведра. Высыпала грибы, приладила котелок над огнем.

– И что делать будем, если вас на Отортене понос с этих грибов разберет? – недовольно спросил Гося.

– Ямку побольше выкопаем, делов-то, – беззаботно ответил Семен и хохотнул.

Сашка поморщился, но ничего не сказал. Ему не нравился незамысловатый юмор Семена. Но некоторым, похоже, пришелся по вкусу, Коля немедленно шутку поддержал:

– И газет с собой побольше возьмем, справимся!

Он хлопнул по плечу Семена, тот хлопнул его, оба засмеялись.

…К тому времени, когда закончили возню с лабазом, гуляш уже сварился, даже успел немного остыть, не обжигал рот – как удостоверилась Люсьена, сняв пробу. Она начала разливать варево в котелки и миски, желающим зачерпывая поварешкой еще и грибов.

– Коля, тебе положить? Э-э… ребята, где Коля?

– Не давай ему грибов, не надо, – сказал Юра в обычной своей серьезной манере. – Его и без того несет не слабо. Зачастил. Положи лучше мне еще порцию, понравились.

* * *

Коля действительно присел на корточки под деревом, но занимался вовсе не тем делом, в каком заподозрил его Юра. Он снова, уже не в первый раз, разглядывал высыпанные на ладонь серые крупинки.

Так и не решил, что с ними будет делать. Рассказать всем – так упертая Зинка тут же заявит, что надо непременно сдать по возвращении в милицию, а премию, если выпишут, – в какой-нибудь фонд мира. И ведь заболтает всех, уговорит, она умеет.

Но не сказать никому, оставить все втихую себе… тоже как-то оно не очень…

Да и что можно сделать с золотом, Коля толком не знал. Деньги крайне нужны, просто до зарезу, но как превратить в них эти вот серые крупинки? Не придешь ведь с ними в ломбард, не скажешь: нашел, дескать, разбирая сундук умершей бабушки.

Посоветоваться бы с кем-то, лучше знающим жизнь… С Семеном, например. Тот нравился Коле все больше и больше – но пока рано заводить разговор о таком, разве что на обратном пути, когда получше присмотрятся друг к другу, поближе сойдутся.

От палатки послышались голоса, зовущие его по имени.

Черт, опять позабыл обо всем, уставившись на золото… В какого-то скупого рыцаря превращается, в шевалье де Брильона. Пора с этим заканчивать. Надо мешочек оставить здесь: вчерашний день показал, каково будет штурмовать перевал с сильным встречным ветром, лишние килограммы тащить совсем ни к чему, все равно сюда вернутся.

Но в лабазе, среди продуктов, мешочек положить нельзя, его надо спрятать отдельно. Коля огляделся, присматривая какое-нибудь дупло. Голоса от палатки звучали все громче.

Подходящего дупла не нашлось. Однако невдалеке, под старой елью (снега там почти не было), Коля приметил удачное местечко. Толстый корень слегка изгибался, между ним и землей образовалась глубокая ниша, словно бы вход в нору, но самой норы там не оказалось.

– Да иду я, иду! – крикнул он громко, пока не встревожились и не отправились на поиски.

Сам же занялся другим делом: аккуратно, не оставив следов, подобрался к ели – прошел по толстой валежине, балансируя как канатоходец. Упрятал сокровище поглубже, присыпал мерзлыми прошлогодними листьями и хвоей, хотя разглядеть мешок под корнем мог бы лишь какой-нибудь бурундук или лемминг.

Вернулся прежним путем, по валежине, повел взглядом вокруг, запоминая приметы. И пошагал к палатке.

Глава 16. Анабасис Юрия Юдина, или Разрушение постулатов

Если дятловцы (не будем указывать пальцем, кто именно) действительно прибрали во 2-м Северном к рукам нечто, принадлежавшее серьезным и на все готовым людям, то почему группу «Хибина» догнали так поздно, лишь на склоне Мертвой горы? Если по хорошо накатанной дятловской лыжне, не пробиваясь через снежную целину, лыжники средних кондиций могли настигнуть туристов за половину дня?

Причина достаточна очевидна, и у нее, у причины, есть имя и фамилия: Юрий Юдин.

Честно говоря, он, как человек, вызывает сочувствие не меньшее, чем его погибшие товарищи. Те погибли хотя бы быстро, а Юрий много лет жил, читая в чужих взглядах невысказанный вопрос: «А почему ты остался жив?» – даже если на самом деле такой вопрос не озадачивал тех, кто общался с Юдиным по поводу дятловской трагедии.

Но сочувствие сочувствием, а темных мест в истории Юрия Юдина множество, и как-либо прояснить их заслуженный ветеран не желал. Или не мог. Даже свой походный дневник объявил утраченным, и тот числился в таком статусе много лет – лишь за несколько месяцев до смерти Юдин якобы случайно обнаружил его в коробке со старыми газетами. Причем, «случайно отыскав» дневник, Юдин тут же вырвал из него и уничтожил несколько страниц. Факт этот Юдин не скрывал: в блокноте остались следы удаленных листов – но объяснял так: там находились записи личные, никак к походу дятловцев не относящиеся.

Много лет (до появления материалов уголовного дела в открытом доступе) считалось, что Юдин почувствовал недомогание еще в поселке 41-го квартала. Но все же совершил на следующий день переход на лыжах – налегке, без рюкзака – во 2-й Северный. Надеялся, что ему полегчает и сможет продолжить поход. Однако там понял: нет, лучше не стало – и вернулся с возницей на санях.

При этом не очень понятен диагноз заболевания. Есть три версии.

Зина Колмогорова, запись в личном дневнике: «Юра Юдин от нас сегодня уходит. У него снова воспалились сидалищные нервы и он уходит». (Орфография и пунктуация Зины сохранены.)

Люда Дубинина, запись в личном дневнике: «Юрка Юдин заболел, что-то с нервом ноги, в общем, радикулит и он уезжает домой».

Сам Юдин, протокол допроса от 14.04.59: «У меня заболела нога, я в походе участвовать не мог».

Посчитаем, что разными словами описана одна и та же болезнь. В конце концов, ни один из трёх студентов медиком не был.

Однако складную картину испортили показания возницы Валюкевичуса, ставшие доступными широкой публике (надо отметить, что и к следствию эти показания попали далеко не сразу: допрашивала Валюкевичуса, как вы помните, не прокуратура, а милиция, отыскавшая «дедушку Славу», и какое-то время протокол допроса странствовал между ведомствами и инстанциями).

Вот что рассказал возница:

«Я вместе с туристами ночевал в избушке, наутро вместе позавтракали. Один из туристов положил в вещевой мешок породу керна от выработок бурения и попросил меня отвезти это на 41 км. В то же время он сказал, чтобы я обратно ехал тихо, а он меня догонит, так как он не мог идти в поход дальше по болезни, у него заболела нога.

<…>

Я выехал с поселка примерно около 10 часов утра, туристы остались там. На 41 км приехал около трех часов дня и через некоторое время появился один турист, который собрал породу».

Любопытно… «Дедушка Слава» ехал неторопливо, не спешил, двигался со скоростью пешехода, даже медленнее (мы помним, что его лошадка быстро скакать не умела), но тем не менее Юдин на лыжах его не догнал, прибыл в 41-й квартал позже. Настолько был плох? Но не логичнее ли тогда было бы сесть в сани рядом со своим рюкзаком и ехать спокойно, не напрягая больную ногу?

Получается, что Юдин настолько разболелся, что не смог на лыжах догнать лошадь, бредущую со скоростью около 4 км/час. При этом болезнь отчего-то не помешала ему проделать за сутки около 50 км своим ходом.

Странное какое-то противоречие.

Дятловеды давненько обратили на него внимание и попытались получить объяснения от самого Юдина. Но каких-либо внятных объяснений он дать не смог. И снова: или не захотел.

Мы уже вспоминали видеоинтервью Юдина (ролик «Беседа Кана с Юдиным 22.02.12», доступный на Ютубе). Значительная часть беседы касается пребывания во 2-м Северном, прощания с группой и возвращения в поселок лесорубов.

Юдин, отвечая на вопросы Кана, противоречит сам себе на каждом шагу.

Судите сами (далее с сокращениями расшифровка диалога, начиная с отметки 4:29).

Кан: «А решение кто принял, что вы… возвращаться вам?»

Юдин: «Так… ну, так я не знаю, кто принял… там я уже не мог идти, так куда? Я же встать не мог, и ходить не мог!»

Встать не мог, ходить не мог, но на санях не поехал. И каким же чудом перенесся из 2-го Северного обратно в 41-й квартал? Телепортировался усилием мысли?

Кан продолжает давить на больные точки: «Зачем вы на лыжах тогда с ними пошли-то еще? <…> Плохо чувствовали, и все равно пошли?»

Юдин: «Ну, я как бы еще мог идти… А потом вот это состояние… <…> По твердой дороге идти нормально, идешь по ровному месту… это же нельзя идти, если там рельеф…»

Ну и как стыкуются слова «встать не мог, ходить не мог» и «по твердой дороге идти нормально»? Правильный ответ: никак. Заслуженный ветеран запутался в показаниях.

Кан: «Поняли когда уже, что надо возвращаться? Сани уже уехали?»

Снова вопрос не в бровь, а в глаз (вот прямо-таки жаль, что Кана не было среди следователей, работавших по делу дятловцев в 1959 году).

Юдин мнется с ответом и выдает в итоге нечто не по теме вопроса: о 41-м квартале, о переходе во 2-й Северный, о санях, везущих рюкзаки… Слов много, но главного: почему он, такой весь больной, не вернулся назад на санях? – не сказано.

Кан не дает свернуть с темы: «Но развернулись-то когда уже? Сани уехали, и вы пешком пошли?»

Юдин: «Он (возница – В.Т.) торопил: ну, давайте, быстрее, быстрее… он рано встал. Ну, вот, я уехал с ним».

Кан изумлен (и мы тоже): «На санях обратно?!»

Юдин немедленно меняет показания: «Нет, он мой рюкзак как бы взял… увез… а меня на лошадь усадил… мне стало холодно, невозможно это все… ну, вот… пошел, сказал, чтоб тихо ехал он, чтоб меня дожидался…»

Не сходится. Ничто ни с чем не сходится. Сани ехали – тише не придумаешь, 24 (или даже 22) километра за пять часов. Скорость хромого пешехода, плетущегося нога за ногу. Никак не мог Юдин отстать – и все же отстал, однако всю дорогу одолел на своих двоих…

Кан, очевидно, понял, что больше ничего вразумительного не услышит, и начал расспрашивать о другом.

* * *

Разрешить противоречие можно, предположив: Юрий Юдин был не настолько болен, чтобы не потягаться в скорости с еле плетущейся лошадкой. Он не догнал ее по иной причине: достаточно долгое время чем-то занимался во 2-м Северном, проводив и своих товарищей, и «дедушку Славу».

В нашей версии он искал подтверждение информации, полученной два дня назад в поселке 41-го квартала. Возможно, то был проскользнувший в разговоре некий намек на незаконные дела, творящиеся во 2-м Северном либо неподалеку. Или пара лишних фраз, сказанных Бородой по пьяному делу.

В дневниках дятловцев нет прямых подтверждений тому, что посиделки вечером 26.01. в бараке 41-го квартала проходили со спиртным, можно лишь предположить, что радушные хозяева проставились. Но косвенное подтверждение имеется – этим самым числом датирована коротенькая, в одну строчку, запись: «Не могу, хотя и пробовал. Коля Тибо». Отчего бы не допустить, что Тибо несколько злоупотребил угощением и оказался не способен выполнить свои обязанности по ведению общего дневника? Его понурый вид на следующий день (см. илл. 48 в одной из предшествующих глав) вполне подтверждает такое допущение.

Надо полагать, что принципиальный комсомолец Юдин, нетерпимый к недостаткам и нарушениям, не нашел во 2-м Северном того, что искал. Возможно, он и сам толком не знал, что ищет. Но самим фактом поисков (вернее, своей долгой задержкой в заброшенном поселке) вызвал у кого-то изрядные подозрения.

По крайней мере, Ряжнев немедленно взял Юрия под плотную опеку – никуда одного не отпустил, лично вместе с ним поехал в Вижай на машине (протокол допроса Ряжнева от 6 марта 1959 г.).

Что происходило с Юрием в Вижае, толком не известно никому. Из его дневника вырваны как раз листы, посвященные событиям начиная с ночевки во 2-м Северном (отсутствуют записи о визите в кернохранилище, о прощании с друзьями и о том, чем занимался Юдин, расставшись с ними) – и заканчивая вторым, на обратном пути, появлением в Вижае. Да и то – Юрий описал лишь единственный эпизод из второго своего пребывания в поселке: встречу с неким аптекарем Герценом (тот был тоже немец, как и лесничий Ремпель, так уж совпало).

Казалось бы, логично: занедуживший студент первым делом поспешил к врачу или к фельдшеру, а от него, уже с рецептом, – в аптеку. Или сразу в аптеку, если хворь знакомая и Юрий знал, как и чем с ней бороться (выражение «снова воспалились» в дневнике Колмогоровой намекает, что болезнь была хронической).

Но затем Юдин вместе с Герценом зачем-то отправился к тому домой. Описал обстановку в доме, жену Герцена, царящую семейную идиллию и т. д. Это как понимать? Сомнительно, что аптекарь всех, покупавших лекарства, водил домой и знакомил с супругой. Не исключено, что Ряжнев сдал больного студента под опеку Герцена, попросил уделить особое внимание, не выпускать из вида.

И все. Больше записей в дневнике нет, и в устных рассказах десятилетия спустя этот момент Юрий огибал: вернулся, дескать, в Свердловск тем же путем – и никакой конкретики.

На этом студент Юдин из дятловской истории исчезает на месяц с лишним, и всплывет лишь на опознании вещей в начале марта. Где был и чем занимался в этот месяц, никаких сведений нет.

Болел, отлеживался? Возможно…

Нельзя сбрасывать со счетов еще один вариант: у Юдина было развито интуитивное чутье на опасность. После предупреждений лесничего Ремпеля и охотника Чагина, после странных задержек в пути он почувствовал, что не стоит ходить к Отортену тем путем, от которого многие настойчиво отговаривали Дятлова, что добром такой маршрут не закончится.

Как донести до товарищей подсознательную убежденность, Юрий не знал – поднимут на смех, ославят как труса – и попросту выдумал свою болезнь. Или не выдумал, действительно почувствовал боли, но они имели психосоматическую природу и были вызваны не поездкой в продуваемом кузове грузовика, а подспудным нежеланием идти к Отортену долинами Лозьвы и Ауспии.

* * *

В нашей версии исчезновение того, что пропало во 2-м Северном, владельцы обнаружили очень быстро. Уже на следующий день, максимум через день. Потому что непременно должны были проверить: а не натворили там, часом, дятловцы чего лишнего?

Пропажу обнаружили, и первым, самым очевидным кандидатом в ее виновники стал Юрий Юдин. Все стрелки указывали на него.

Он уже накануне, в 41-м квартале, вел себя подозрительно: расспрашивал людей, делал записи, интересовался у Бороды 2-м Северным. А после раздумал идти в поход и провел в поселке много времени в одиночестве, непонятно чем занимаясь. В общем, сработала классическая логика: «кто шляпку спер, тот и старушку пришил».

В Вижае Юрия Юдина взяли в плотный оборот. Не в том смысле, что связали, затащили в подвал и применили допрос третьей степени. Скорее, наоборот: пригласили в баньку, прогреть воспалившиеся суставы или что там у него воспалилось. А пока он сидел в парилке, досконально обыскали одежду и вещи. Затем применили другое русское национальное лекарство – то самое, что по легенде изобрел великий химик Менделеев. Не периодическую таблицу элементов, разумеется, применили, а 40-градусную водку. В качестве побочного эффекта это лекарство неплохо развязывает язык.

Ну а после водки возможны самые разные варианты – на то она и водка. Скорее всего, «лечение» затянулось не на один день, и, возможно, Юдин действительно натворил в его ходе нечто, о чем ему позже крайне неприятно было вспоминать, – недаром же вырвал листы из дневника. Для нашего расследования эти подробности не важны, важен лишь итог: от подозрений Юдин полностью очистился и был отправлен домой, но при этом подарил дятловцам отсрочку – погоня по их следу двинулась лишь 1 февраля.

* * *

Прежде чем переходить к финальной реконструкции событий, развернувшихся в ночь с 1 на 2 февраля на склоне Мертвой горы, необходимо упомянуть несколько утверждений об этих событиях, высказанных в 1959 году как предположения, но затем постепенно превратившихся в постулаты, скорее даже в догматы, которые никто не оспаривает и не обсуждает, даже не задумывается над ними; все априори согласны: да, именно так все и было.

Между тем призадуматься есть над чем. И поводы усомниться тоже имеются.

Постулат № 1. «Вечерний Отортен»

Отчего-то считается, что этот боевой листок с датой 1 февраля был сочинен тем же вечером и пришпилен булавкой к брезенту палатки (изнутри, разумеется).

Но почему так? Обычные газеты с датой 1 февраля печатают накануне, 31 января. А февральские номера журналов готовят в предыдущем месяце. «Вечерний Отортен» был не обычным печатным СМИ, а разновидностью стенгазеты – но те тоже готовят заранее: пишут текст, рисуют картинки, а дату ставят ту, когда стенгазету планируется вывесить на всеобщее обозрение.

Среди дятловцев были по меньшей мере двое, знавшие толк в изготовлении стенгазет: Золотарев и сам Игорь Дятлов – оба на разных этапах своих биографий занимались редактированием стенгазет в качестве «общественной нагрузки» (так это тогда называлось).

Текста в «Вечернем Отортене» мало, так что, теоретически, боевой листок могли успеть изготовить вечером 1-го февраля, придумав шутки заранее.

Но нам известна лишь машинописная копия листка, приобщенная к уголовному делу, – а поисковики, обнаружившие в палатке канувший впоследствии оригинал, вспоминали: кроме текста, там имелись и рисунки, а рисовать их все-таки дольше, чем написать несколько рукописных строк.

Есть все основания предположить, что «Вечерний Отортен» подготовили заранее, в первые дни похода, причем подготовили к определенному событию.

И дата на нем соответствует изначально запланированному дню восхождения на Отортен. Отсюда и название, и шутливое упоминание снежных человеков, якобы обитающих на склонах Отортена.

График похода сбился, 1 февраля до Отортена было еще шагать и шагать – однако листок все же вывесили, не пропадать же трудам. Но вполне возможно, что писали и рисовали его не в тот вечер.

Постулат № 2. Все дятловцы покинули палатку одновременно и вдевятером двинулись вниз по склону

А почему, собственно, так? Как из наличия девяти цепочек следов можно сделать вывод о том, что они были оставлены одновременно?

Никак.

Почему бы не предположить, например, что сначала ушли те пятеро, чьи тела были найдены у кедра и между палаткой и кедром, – а остальная четверка отправилась вниз позже? То, что четверо были одеты гораздо теплее, как раз свидетельствует в пользу версии, что они задержались по крайней мере на время, потребовавшееся для утепления, а может, и дольше.

Иное дело, что для такого поведения надо отыскать какую-то мотивацию, – но из девяти цепочек следов никак не следует, что все пошли вниз дружно и разом.

Да и не все ладно с этими цепочками. Для начала вызывает сомнения их количество – история примерно та же, что с числом лыж, уложенных под днище палатки; мы уже разбирали, какие странные метаморфозы происходили с ним в уголовном деле.

18 апреля 1959 года, допрос в рамках уголовного дела ивдельского прокурора Темпалова (именно он первым из всех следователей побывал на месте происшествия). Темпалов категоричен в своих показаниях:

«Внизу от палатки 50–60 (очевидно, в 50–60 метрах. – В. Т.) от нас на склоне я обнаружил 8 пар следов людей, которые тщательно рассмотрел, но они были деформированы ввиду ветров и колебаний температуры. Девятого следа установить мне не удалось и его не было. Следы мною сфотографированы. Они шли вниз от палатки. Следы показали мне что люди шли нормальным шагом вниз с горы».

Не было девятого следа. Он появляется (на бумаге, а не снегу, разумеется) позже, когда стало ясно, что все девять дятловцев находятся внизу, примерно в том направлении, куда ведут следы.

В постановлении от 28.05 о прекращении уголовного дела за авторством хорошо нам известного прокурора-криминалиста Иванова читаем:

«Ниже палатки, на протяжении до 500 метров на снегу сохранились следы людей, идущих от палатки в долину и в лес. Следы хорошо сохранились и их насчитывалось 8–9 пар. Осмотр следов показал, что некоторые из них почти босой ногой оставлены (например, в одном х/б. носке), другие имели типичное отображение валенка, ноги, обутой в мягкий носок и т. п. Дорожки следов располагались близко одна к другой, сходились и вновь расходились недалеко одна от другой. Ближе к границе леса следы исчезли – оказались занесенными снегом».

Читаешь и диву даешься: это что вообще такое? Это юридический документ? Так отчего же столь размытые формулировки? 8 следов или 9? Вопрос, вообще-то, крайне важный, неточность и приблизительность здесь не допустимы.

«Типичное отображение валенка» – это как понимать? Одного валенка? Того, что нашли на ноге у Рустема Слободина? А еще одна пара, найденная на ногах Тибо-Бриньоля? Ее типичного отображения не было? При этом отметим, что о бурках, в которые был обут Золотарев и которые оставляют совсем другой след, нет ни словечка.

Понимать это надо так: прокурор Темпалов следы толком не изучил, не описал, не измерил. Он их даже не сфотографировал, собственным утверждениям вопреки.

Поисковики вспоминают: эксперт с фототехникой Темпалова не сопровождал. И своего фотоаппарата у прокурора не было. Он просто-напросто приобщил к делу снимки, которые были сделаны туристами-поисковиками. В результате в уголовном деле фигурируют фотографии совершенно не профессиональные: не то что линейка, но даже какой-либо предмет с известными размерами рядом со следами не заснят. Но грех винить поисковиков – если бы не они, не осталось бы вообще никаких фотосвидетельств.

(В скобках отметим, что точно такая же история произошла со снимками мертвых дятловцев.)

Илл. 68. Классический снимок следов, тянущихся от палатки в направлении кедра. К сожалению, никто не изучил эти важнейшие улики так, как они того заслуживают.

С течением времени лукавая и расплывчатая цифра 8–9 начала превращаться в уверенную девятку.

«От палатки прослеживается 9 пар следов», – пишет в наши дни Сергей Согрин, забывая, что в 1959 году, давая показания под протокол, он точную цифру не назвал, затруднился: «Ниже палатки на снежном склоне видны следы, причем несколько цепочек». (Протокол допроса от 24.04.59, лист 334 УД). Слобцов же, обнаруживший и палатку, и следы, на допросе выразился еще более конкретно: «Я не помню и не обратил внимания, скольких человек были следы». (Протокол допроса от 15.04.59, лист 229 УД).

Что уж говорить о тех дятловедах, что в феврале-марте 1959 года не побывали на склоне Мертвой горы и следов своими глазами не видели, – для них девятка превратилась в незыблемый постулат.

Но откуда такая уверенность? Если допустить, что Золотарев и Тибо подошли к кедру не от палатки, а с другой стороны, – каким физическим законам противоречит такое допущение?

Никаким.

Зато объясняет оно очень многое: становится ясно, почему среди следов не отмечены оставленные бурками Золотарева, почему прокурор Иванов упомянул валенок в единственном числе, при том что на ногах погибших были обнаружены три валенка.

И тот факт, что Золотарев и Тибо были одеты практически так же, как во время движения по маршруту, получает свое объяснение: их не было в палатке в тот момент, когда ее покидали необутые и полураздетые дятловцы, – Семен и Николай находились достаточно далеко от нее, нормально обутые и одетые.

Но, если дятловцы покидали палатку всемером, кому принадлежит восьмой след? (Лукавую цифру девять, сочиненную позже, рассматривать не будем.)

След принадлежит чужаку. Далеко не факт, что он шагал вместе и одновременно с туристами, но, без сомнения, шел по той же траектории.

Илл. 69. Таинственный след ботинка. Качество снимка подкачало, но сомнений у поисковиков не было: отпечатался там ботинок и ничто иное.

Поисковики очень удивились, обнаружив среди тянувшихся вниз следов хорошо сохранившийся след ботинка. Удивились оттого, что все числящиеся за группой «Хибина» ботинки были найдены либо в палатке, либо в лабазе (там дятловцы оставили две пары). Непонятный след сфотографировали, но прокуроров Иванова и Темпалова важнейшая улика отчего-то не заинтересовала. А ведь это единственный след присутствия чужаков на месте трагедии – на том единственном участке склона, где сохранились следы. (Мы помним, что непосредственно у палатки, у кедра и у оврага все было заметено снегом.)