Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 102 страниц)

И не потому даже, что он хороший парень, а такие не воруют ни краску, ни цемент. Причина в ином: слишком мало времени он, выпускник 1958 года, отработал на стройке. Надо ведь сначала хорошенько осмотреться, понять, что и как устроено, что за люди работают рядом и от кого чего можно ожидать, что из плохо лежащего можно взять так, чтобы не схватили за руку. Лишь дурак начнет хапать сразу и будет тут же пойман, а мы не знаем о Тибо ничего, что позволило бы обвинить его в глупости. Напротив, он предстает крайне осторожным человеком – если такой берется за темные дела, то не с кондачка, а десять раз все обдумав и просчитав.

Гораздо вероятнее другое: Николая Тибо подставили.

Матерые строительные волки легко и просто могли обвести вокруг пальца вчерашнего студента. Достаточно было ему поставить пару автографов, принимая дела от предшественника, – не проверив, например, точно ли в ящиках лежит то, что на них написано, а если лежит, то в тех ли количествах. Подписал – и готово дело, теперь уже Тибо-Бриньоль своим карманом отвечает за украденное до него.

Такая версия объясняет все. И очевидную нищету Тибо, и пессимистичный тон его письма, и упоминание возможного суда. Он расплачивался за чужие грехи – отдавал, покрывая недостачу, почти все, что зарабатывал. И все равно, судя по письму, вероятность угодить под суд была не нулевая.

Один из бета-тестеров этого текста задал очень интересный вопрос: а почему Тибо вообще смог пойти в поход с Дятловым? Он ведь еще не наработал на очередной отпуск! Он должен трудиться на своей стройке, а не бродить по Уральским горам!

А ведь действительно:

– Тибо не отработал после выпуска 11 месяцев, необходимых для получения очередного отпуска (как отработал их Кривонищенко);

– он не мог оформить больничный лист на такой долгий срок, вернее, мог, но должен был тогда регулярно показываться врачу и продлевать больничный;

– за него не хлопотало туристское начальство, как за Слободина, чтобы работодатель оформил ему отпуск за свой счет;

– ему не оформили на работе командировку, как Игорю Дятлову на кафедре УПИ.

И что остается?

Его могли уволить.

Нет, не могли, как молодого специалиста, – три года не могли, закон не позволял.

Но из закона были исключения. Например, работник мог быть уволен по ст. 31 КЗОТ «Утрата доверия», которая означает: считаем вором, но доказать не можем – пусть компетентные органы разбираются.

Бинго?

Да, похоже, мы угадали. Подтверждение находится в походном дневнике Юрия Юдина (всплыл этот документ поздно, в 2010-х годах, и доступен стал широкой публике уже после смерти владельца).

В самом начале дневника, предваряя связный текст, разбитый по дням, идут отрывочные записи, сделанные для себя, для памяти, – в основном по итогам разговоров со встреченными по пути людьми. Очевидно, состоялся приватный разговор и с Тибо-Бриньолем, потому что одна запись касается именно его:

«К Тибо работал Свердл в (тресте 89) Главный ин-р Бушков».

Обратим внимание на время глагола. Почерк у Юдина в этой записи торопливый, небрежный, но прочитать слово как «работает» все равно не получается.

Не меньшего внимания заслуживает фамилия главного инженера – зачем она здесь?

Рассказывая о том, как трудоустроился и работаешь, логичнее вести речь о зарплате, об условиях труда, о том, чем приходится заниматься. А не сообщать фамилию начальника.

А вот если уже не работаешь, если тебя уволили или грозят увольнением (отстранили, например, от работы до окончания служебной проверки), да еще таким, что стыдно о нем рассказать вслух всей компании, – вот тогда вполне логично назвать фамилию человека, из-за которого пострадал.

Интересно, сохранились ли в Екатеринбурге архивы 89-го треста? Личные дела работников столь долго хранить не принято, но вдруг? Неплохо бы местным дятловедам прояснить этот момент.

* * *

Ах да, у нас же остался подвешенным вопрос о часах…

Разумеется, правильный ответ лежит на поверхности: те часы, что дороже и качественнее, т. е. «Спортивные», носил Георгий-Юрий Кривонищенко, а Тибо владел непритязательной «Победой».

Но вот что удивительно: когда в мае обнаружили в овраге тело Тибо, на запястье у него были двое часов. Свои и те, что принадлежали Кривонищенко, – «Спортивные» и «Победа».

У дятловедов бытуют два объяснения. Одно… как бы сказать помягче… нет, помягче не получится, и скажем как есть: одно тупое, другое еще тупее.

Судите сами. На Ютубе можно без труда отыскать ролик под названием «Беседа Кана с Юдиным 22.02.12». Весьма любопытный видеодокумент! Начинается беседа резко, с места, без разминки – с вопроса о часах, найденных у Тибо.

Юдину в момент беседы – уже прилично за семьдесят, тем не менее по дальнейшим его ответам видно, что здравый ум он не утратил и память не потерял. Но о часах сказал нечто запредельно нелепое.

Дословная расшифровка:

«Коля… он был такой «свой человек»… ну, добрый очень, хороший… ему доверяли… вот эти часы могли, допустим… ну вот они там были в палатке, да? перед ночлегом он просто обязался их сохранить… и одел себе на это… вот и все. Тут нет никакого ни криминала, ничего. Это просто внутренние отношения в группе, и доброта Коли, доброта…»

Хм… на сохранение? На сохранение от кого и от чего, дозвольте спросить? Ну не завелся же в группе «Хибина» щипач-котлорез, орудовавший по ночам? Или дятловцы подозревали, предчувствовали, что на них надвигается некий катаклизм, в котором недолго утратить часы? Почему тогда один лишь Кривонищенко так доверял хорошему человеку Коле, что отдал ему свои часы? Остальные не доверяли? Считали, что сами лучше сберегут свое тикающее имущество?

Задающий вопросы Кан и сам сообразил, что услышал нечто бредовое. И аккуратно, стараясь не обидеть пожилого заслуженного человека, это констатировал:

«Просто я вот что-то не понимаю. Мы вот, допустим, спать ложимся, я вот беру… Коля, на-ка возьми мои часы! Утром отдашь! Я как-то это не понимаю: для чего?!»

Вот-вот! И мы не понимаем. И никто никогда не поймет.

Вторая версия настолько распространена среди дятловедов, что стала канонической. Воспринимается без обсуждений и сомнений, как догмат. Суть ее такая. Тибо предстояло дежурить на следующий день. И он надел вторые часы, чтобы не проспать. Просто и понятно, не правда ли? Вторые часы – аксессуар дежурного. Как штык-нож на поясе у бойца, дневалящего у тумбочки. По Уставу так положено.

Объяснение стало настолько привычным, что даже Ракитин, вообще-то склонный все критически переосмысливать, повторил его в своей теории «контролируемой поставки»: Тибо на следующий день дежурил, заранее надел вторые часы, чтобы не проспать, а тут вдруг агенты ЦРУ – и пошло, и поехало, и понеслось – стало не до часов.

Кан в упомянутой беседе изложил эту версию Юрию Юдину (без ракитинской концовки, разумеется, без появления шпионов).

Дословно: «Может быть, такое было: допустим, Коля дежурный, мало ли – одни часы… там проспит… вот тебе вторые!»

И заслуженный ветеран мгновенно с версией согласился: ну да, конечно, так все и было: не на сохранение часы вручили, а для дежурства!

Однако вот какой возникает тогда вопрос: отчего Тибо, которого все любят, уважают, ценят и т. д., – отчего он оказался в группе «Хибина» вечным дежурным?

Он ведь только что свое отдежурил, причем два дня подряд, – и снова заступает. Очередь подойти не успела бы. Опять наряд вне очереди? Чем-то снова проштрафился?

Могло быть и так, конечно.

Дружба дружбой и веселье весельем, а наряды по лагерю врозь. Посмеялись шуткам Коли, послушали, как он балагурит, – и хватит, ступай-ка, братец, пилить дрова и кипятить воду, ты сегодня снова дежурный.

Да за что же?!

Та-ак… и завтра тоже дежурный, вот за этот самый вопрос.

Реальная ситуация, как считаете?

Походные записи ничем не подтверждают такую практику, якобы сложившуюся в группе «Хибина». Но и не опровергают.

Хорошо. Пусть Тибо готовился к новому дежурству, уже третьему за пять дней. Спросим иначе: как вторые часы помогли бы ему не проспать?

Происходило бы все в 80-е годы, и шла бы речь о часах «Электроника», вопрос бы не встал: у тех часов имелся противно пикающий будильник. Но до появления и электронных, и кварцевых часов еще очень далеко, на дворе 1959 год.

Вообще-то в Советском Союзе производили и механические наручные часы с будильниками – те не звенели, не пищали, а издавали этакий негромкий треск. Крайне редкие часы, эксклюзивная крохотная серия «Штурманских», в каталоги производителей они не попадали и в продажу тоже, даже в военторги закрытых военных городков. Для космонавтов производились, не иначе, да и то лишь с середины 60-х годов.

Дятловеды в ответ снисходительно поясняют: да не в будильнике вовсе дело, а в светящихся стрелках и циферблате! Часы, которые хорошо видны в темноте, переходили от дежурного к дежурному!

Это похоже на правду. Светящиеся стрелки и цифры встречались и у «Побед», и у «Спортивных», причем у последних чаще. На первый взгляд все логично, а второй взгляд мы бросим на снимки тех самых часов, снятых с руки Николая Тибо-Бриньоля. К стрелкам присмотримся повнимательнее, к цифрам на циферблате.

Странно. Отчего-то кажется, что светиться в темноте должна как раз «Победа», что именно на ее цифры и стрелки нанесен соответствующий состав. А чтобы не получить от дятловедов отповедь: «Креститесь, когда кажется!», откроем каталог часов и запасных частей к ним 1957 года (среди любителей старых часов эта книга известна как «Каталог Трояновского», по фамилии составителя, и считается наиболее полным и информативным справочным изданием из выходивших в 50-е годы).

Илл. 46. Часы Тибо-Бриньоля «Победа» (сверху слева) и Кривонищенко «Спортивные» (сверху справа). Внизу изображения и описания этих часов из «Каталога Трояновского». Крохотное отличие в дизайне секундомера «Победы» в реальности и в каталоге не должно нас смущать. В паспортах к часам так и писали: советские часовые заводы постоянно совершенствуют конструкцию и дизайн своей продукции, так что возможны расхождения.

Часы Тибо, «Победа», отыскиваются там без труда среди многочисленных вариантов оформления и дизайна. Вот они, цитируем по каталогу:

«Победа», оформление ЧН 44 К. Корпус металлический хромированный диаметром 32 мм. Циферблат серебрёный с черными надписями и стрелками. Стрелки синеные. Цифры часовой шкалы, часовая и минутная стрелки покрыты светмассой постоянного действия».

Необходимо отметить, что упомянутая «светмасса постоянного действия», сокращенно СПД, – крайне вредная субстанция. Радиоактивная. Источник облучения, который всегда с собой. Еще в самом начале двадцатого века французский физик Беккерель доказал, невольно поставив опыт на себе, что носить соли радия близко к телу очень не полезно для здоровья, – а как раз хлорид радия-226 обеспечивал свечение стрелок и циферблатов советских часов в 1959 году. Позже часовщики спохватились и заменили СПД люминофором на основе фосфора – соединение тоже далеко не безобидное, но с солями радия не сравнить.

Однако вернемся к каталогу, пролистаем его дальше в поисках вторых часов, «Спортивных».

А вот и они:

«Спортивные», оформление 50 К. Циферблат серебрёный с золотистыми знаками и цифрами 2, 4, 6, 8, 10, 12. Вместо цифр 1, 3, 5, 7, 9, 11 индексы золотистого цвета. Часовая, минутная и центральная секундная стрелка золоченые». Ни слова о светмассе или люминофоре.

Что же у нас получается? Фонящие и светящиеся в темноте часы принадлежали как раз Тибо? Значит, это он должен был отдавать их на время другим дежурным, если версия дятловедов верна?

Именно так и получается. Но он свою «Победу» никому не отдал. Он сам вместо того как-то заполучил «Спортивные» Кривонищенко. Версия о «часах дежурного» отправляется в топку.

Самое простое, самое очевидное решение дятловеды не желают озвучивать. Вот какое: Кривонищенко не отдавал свои часы Тибо-Бриньолю, тот их снял с мертвого тела.

И не озвучат, потому что такой поворот сюжета попахивает мародерством.

Полноте, никакого мародерства нет и в помине. Мы недаром долго анализировали тяжелое детство Тибо-Бриньоля. Иные привычки, пришедшие из детства, – навсегда. Закрепляются на уровне рефлексов.

Автору приходилось плотно общаться с людьми, пережившими блокаду. А еще с теми, кто в осажденном городе не голодал, но чье детство пришлось на 40-е: они хорошо помнили скудные, только ноги не протянуть, нормы по продуктовым карточкам, бешеные цены на съестное в коммерческих магазинах…

Отношение этих людей к продуктам в сытные 70-е казалось смешным: ну что такого, если не доел кусок хлеба, оставил на тарелке почерневшую, перепеченную корку, невкусная же! Ага. Посмотрят так, что рука сама тянется отправить в рот и доесть этот хлебушек. И запасы, запасы, запасы… Ну зачем закупать столько круп и макарон, продаются же на каждом углу и стоят копейки, к чему забивать кладовки? Забивали. Запас карман не трет. Придет война, спасибо скажешь.

В том же ряду стоит трепетное отношение к вещам (товарный голод 40-х не уступал продуктовому, лишь ощущался не столь болезненно, без резей в голодном желудке). Нет, ну смешно же: половину вечера штопать протертую пятку носка, стоящего копейки… Штопали. Бережливость на уровне рефлекса.

Можно держать пари на что угодно: часы появились на руке юного Тибо-Бриньоля гораздо позже, чем у многих его сверстников. А вещь была для тех времен статусная, как мобильный телефон в начале 90-х. Юный Коля, наверное, долго копил на свою «Победу», откладывая пятерки-десятки со стипендии. Возможно, с завистью поглядывал на «Спортивные» Кривонищенко, подаренные папой-начальником, мечтал о таких же, но накопил всего лишь на «Победу».

Часы с мертвого тела он снял без мысли присвоить, или снести в ломбард, или как-то еще использовать к своей выгоде.

Тибо оказался у кедра поздно, когда Кривонищенко и Дорошенко были уже мертвы и раздеты (отчего так получилось, мы выясним позже). Увидел часы, снял с холодной руки, надел на свою. Возможно, планировал отдать потом родственникам погибшего. Возможно, ничего не планировал – действовал, подчиняясь рефлексу: нельзя оставлять на тарелке недоеденный хлеб, а на руке трупа – часы. Не исключено, что сработало давнее желание иметь такие же, опять-таки на уровне подсознания.

Очевидно, что сам Тибо в тот момент, когда снимал часы с руки мертвого друга, не замерзал. Иначе не стал бы возиться с застегиванием ремешка негнущимися пальцами, попросту сунул бы «Спортивные» в карман. Непосредственная опасность ему тоже не грозила. Тибо к тому моменту был в относительном порядке, чего не скажешь об остальных дятловцах.

* * *

Как уже отмечено нами, делать какие-то выводы, исходя из выражений лиц на старых фотографиях, – крайне ненадежный метод исследования. Слишком субъективный. Можно увидеть именно то, что стремишься увидеть, высмотреть те эмоции, что пытаешься найти, – и подогнать задачку под ответ.

Все так, но тем не менее обойти вниманием некоторые снимки из фотолетописи дятловского похода нельзя – именно в свете эмоций фигурирующего на них Тибо-Бриньоля. Все же постараемся как можно меньше додумывать. Остановимся лишь на фактах, зафиксированных бесстрастным объективом.

Илл. 47. Дятловцы готовятся покинуть поселок 41-го квартала. Недавнее прошлое этого поселка сомнений не вызывает: в кадр попал типичный лагерный барак, а на рабочих – одинаковые ушанки и одинаковые черные бушлаты – зековская униформа, только нашивки с номерами отрядов и личными номерами спороты.

Рассмотрим снимок, сделанный перед самым отправлением дятловцев из поселка 41-квартала. Они стоят на лыжах, но рюкзаков за плечами нет – рюкзаки уже сложены на сани.

Вокруг – молодые лесорубы, в центре кадра – знаменитый Огнев-Борода. Дятловцы заняты кто чем. Дорошенко (?) беседует с Бородой, Дятлов прислушивается к разговору, Люда Дубинина с улыбкой уплетает изрядную краюху хлеба – это тот самый хлеб, о котором Дорошенко написал в общем дневнике группы: «Купили 4 булки хлеба. Мягкий теплый хлеб. 2 штуки съели».

А где же Николай Тибо-Бриньоль, душа любой компании, балагур и весельчак?

Он здесь, в кадре. Балагур и весельчак – крайний справа. Выделим его для тех, кто сразу не заметил.

Илл. 48. Весельчак и балагур Н. Тибо-Бриньоль перед отъездом во 2-й Северный поселок. Он сегодня веселит компанию в образе грустного клоуна… Хорошо видна густая щетина – такая могла нарасти за пару недель, не меньше, а в СССР тех лет ходить небритым на работу не было принято. И позже, при исследовании мертвых тел, самую длинную щетину из всех парней-дятловцев обнаружат именно у Тибо. Ходил ли он вообще на работу перед походом?

Мы не будем уподобляться Ракитину, способному из лиц и поз попавших в кадр людей вывести целую дедуктивную цепочку: дескать, здесь любому видно, что Дятлов имел резкий разговор с Золотаревым, по сути произошел конфликт, расколовший группу, и Дятлов потерпел в нем поражение, но не отразил ничего в своем дневнике, именно потому, что потерпел поражение, и другие не отразили в дневниках, потому что прибыли агенты ЦРУ и всех убили. Чезаре Ломброзо, известный толкователь физиономий, завистливо вздыхает, слушая тов. Ракитина.

Мы не будем уподобляться, мы просто посмотрим на снимок и на Тибо, на то, как он шутит и балагурит, как веселит компанию. Сапиенти сат, как говорится.

Илл. 49. Николай Тибо-Бриньоль три дня спустя. Похоже, жизнь наладилась?

Затем сразу же посмотрим на другую фотографию с той же пленки, сделанную пару дней спустя. Золотарев в шляпе Тибо, а тот надел его берет, снова шутит, балагурит, развлекает компанию.

Но все же несколько иначе развлекает, чем в поселке 41-го квартала. Не находите?

Ну, значит, показалось.

* * *

Из поселка 41-го лесного квартала Коля Тибо вышел в настроении самом пакостном. Мрачнее тучи вышел. Карьера накрылась, на шее все туже сжималась финансовая петля, грозила реальная отсидка.

Чуть позже, на Ауспии, после ночевки во 2-м Северном и участка пути по Лозьве, все разительно изменилось. Черные мысли как рукой сняло – и Коля снова обернулся весельчаком и балагуром, душой компании.

Что случилось? Отчего у Тибо-Бриньоля столь резко изменилось настроение? Два дежурства подряд так развеселили?

Не дежурства, конечно же. Все изменила находка, случайно сделанная Тибо во 2-м Северном. Находка показалась панацеей от оставленных дома, но никуда не подевавшихся бед. В конце туннеля забрезжил свет. Финансовая удавка свалилась с горла.

Бедный, милый, наивный мальчик… Он не подозревал, что подобрал и сунул в карман не панацею от бед, а свою смерть. И не только свою.

«Да что же он такое нашел?!!» – возопят читатели, выведенные из себя авторскими недомолвками.

И в самом деле, пора раскрыть карты и расставить слоников по полочкам. В поселке 2-й Северный Коля Тибо нашел…

Впрочем, ответ лучше дать в художественной форме. Один из ключевых моментов дятловской истории этого заслуживает.

* * *

И вот здесь, образно говоря, начинается очень тонкий и опасный лед.

Вольно писать дятловедам разных толков и направлений о погубившем дятловцев снежном человеке, либо назначать в убийцы неких абстрактных, сферических в вакууме космодромных спецназовцев или столь же бесплотных заокеанских парашютистов. Порожденные буйным конспирологическим воображением виртуальные плохиши не подадут в суд, защищая свое доброе имя. И их потомки не подадут. И снежный человек исковое заявление не напишет: он неграмотный.

В нашем расследовании все иначе. Имена будут названы, реальные и конкретные. Но обвинить кого-либо в убийстве на основании лишь совокупности косвенных улик могут только органы, получившие на то полномочия от государства. Обвинить, передать дело в суд – и пусть тот оценивает, насколько весомые доказательства собраны.

Поэтому сделаем так (метод запатентован Борисом Акуниным):

– в документальной части расследования вся совокупность улик и доказательств будет предоставлена;

– художественную часть книги ни в коем случае нельзя рассматривать как обвинение кого-то реального в чем-то реальном: это исключительно художественный авторский вымысел, и хотя все персонажи имеют своих прототипов, их фамилии, а иногда и имена изменены – читатели вправе пытаться угадать, кто есть кто, но это будут исключительно их догадки.

Ничего личного, просто судиться не хочется.

Ну что, приступаем?

Реконструкция № 1. Что можно найти в заброшенном кернохранилище (поселок 2-й Северный, 28 января 1959 года)

– Похоже, здесь, – сказал ЮЮ. – И крыша провалившаяся, и четвертый по правую руку, если вон ту развалюху считать за дом…

– Ну, и как мы туда попадем? – риторически спросил Юра, и по его интонации чувствовалось: никак не попасть, и не стоило вообще ерундой заниматься.

В самом деле, попасть в кернохранилище (если то было действительно оно) удалось бы после пары часов энергичной работы, никак не ранее – да и то если бы сначала повезло разыскать лопату. Широкие двустворчатые двери, открывавшиеся наружу, подпирал громадный сугроб, глубиной самое малое по пояс. Окон строение не имело, лишь под крышей, обвалившейся с одного края, темнели неостекленные отдушины – небольшие, человеку не протиснуться.

– Может, с чердака есть ход вниз? – предположил ЮЮ, разглядывая пролом в крыше. – Не так уж высоко, можно попробовать…

– Не глупи. Ко всему прочему ногу поломать хочешь? Может, тут и не хранилище вовсе, Рогов спьяну всё перепутал…

Коля в дискуссии не участвовал. Стоял, сгорбившись, опершись на лыжные палки, и сосредоточенно разглядывал снег между концами лыж.

Издалека донесся крик.

– Пойдем? – предложил Юра. – Вон, Гося машет, дедуля обратно собрался уже.

– Подожди…

ЮЮ скинул лыжи, прошел к боковой стене – снегу перед ней было поменьше, по колено. В одном месте между грубо ошкуренными бревнами виднелась широкая щель, вызванная легкой кривизной бревна, и затыкала ее ветошь, наполовину выпавшая, трепыхавшаяся на ветру. Выдернув тряпку, ЮЮ приник к щели, всмотрелся в полумрак.

– Не то, – сказал он, разогнувшись. – Оборудование какое-то ржавеет, моторы, барабаны с тросами…

– Ну, так и пошли отсюда, – гнул свое Юра.

– Следующий проверим и пойдем. Если та халупа все же не дом, а какая-нибудь банька, то тогда вон тот как раз четвертый.

Коля молчал.

– Бесхозяйственность, везде бесхозяйственность… – ворчал себе под нос ЮЮ, шагая к срубу, директивно назначенному четвертым. – Вывезти вот эти моторы… ну, даже если не восстанавливать, не перематывать, даже вот в цветмет… знаете, сколько в них меди?

– Если летом геологи уезжали, как бы они твои моторы вывезли без зимника? – рассудительно возразил Юра. – Вертолетом? Так золотыми станут. Актировали, да и все.

– Как-то это все равно неправильно… Сколько ведь труда убито, и времени, и всего, чтоб такой мотор сделать? Ну вот, ты представь, а? И все ржавеет…

Коля молчал.

* * *

– А ведь сюда кто-то ходит, поглядите-ка, – констатировал ЮЮ. – Зачем, интересно?

И в самом деле: у дверей этого сруба тоже намело сугроб, но кто-то расчистил снег – так, чтобы можно было наполовину отворить дверь. С тех пор прошел снегопад, возможно, не один, но снега на расчищенном месте набралось немного.

– Колонковые трубы вывозят помаленьку, – сказал Юра. – Рогов что-то такое давеча болтал…

– Он много чего болтал. – ЮЮ потянул дверь за деревянную самодельную ручку, она поддалась и медленно поползла, толкая перед собой валик снега. – И что-то мне вот кажется… Помоги-ка!

Юра, высокий и плечистый, ухватился за край двери, дернул. Петли взвизгнули, протестуя против такого неделикатного обращения. Дверь сгребла снег, будто крохотный бульдозер, – и открылся проход, достаточный, чтобы протиснуться, не снимая рюкзаков.

– Оно, кернохранилище, – удовлетворенно кивнул ЮЮ, заглянув внутрь.

Здесь было светло – провалилась не только крыша, над большей частью сруба вообще никакой кровли не осталось. Внутрь намело снега, но был он утоптан – тут действительно бывали люди, и частенько. Они же, очевидно, забрали на дрова упавшие сверху обломки.

– Ну, вон они, твои ненаглядные керны, – сказал Юра. – Бери, сколько надо. Штук двадцать хватит?

Он всегда шутил так – с каменным лицом, никак не выделяя шутку интонацией. Два десятка увесистых каменных цилиндров даже троим унести было бы не под силу.

Одни керны лежали в относительном порядке на импровизированном стеллаже, на досках, протянувшихся между двумя козлами, – к некоторым образцам даже крепились тонкой проволокой картонные таблички, но надписи на них расплылись от влаги, не прочитать.

Другие валялись на земляном (вернее, теперь снежном) полу, сваленные небрежной кучей – иные расколоты, разбиты на две-три части. Рядом виднелись остатки второго стеллажа, еще одна пара козел – одни лежали, другие стояли, но дощатый настил куда-то подевался.

– Всегда у нас так, – проворчал ЮЮ, – доски потребовались, а лишних сто шагов не пройти, гвоздодером не отодрать… эх…

– Не занудствуй, – сказал Юра, доставая из футляра фотоаппарат. – Выбирай, что приглянется, и пошагали отсюда.

Коля при виде кернов неожиданно оживился. Присел на корточки рядом с кучей, перебирал, внимательно разглядывал поблескивающие вкрапления. Спросил неуверенно:

– Ребят, но ведь это не золото, нет?

– Золото, – невозмутимо подтвердил Юра. – Только особого сорта.

В камнях он разбирался: в походе по Саянам минувшим летом был ответственным за сбор минералогической коллекции – не расставался с геологическим молотком.

– Ладно тебе… И что, геологи его не заметили? – По тону чувствовалось, что именно этого Коле очень хочется: чтобы геологи действительно спьяну либо сдуру ничего не заметили и не поняли.

– Это, брат, такое специальное золото. Его еще «золотом дураков» кличут.

– Да колчедан это, Колюнь, – пояснил ЮЮ. – Железный колчедан, он же пирит. Начинающие старатели иногда за золото принимают.

– Понятно… Как раз для меня золотишко, в самый раз… Все правильно…

Коля неожиданно заулыбался, выбрал среди кернов два, где поблескивающих вкраплений было больше всего, взгромоздился на козлы, на нижнюю их перекладину. Объявил, держа каменные калабахи на манер дирижерских палочек:

– «Золотая симфония дураков», увертюра в ля-миноре! Музыка народная, слова тоже! Исполняет Вижайский государственный оркестр народных инструментов!

Он выдержал короткую паузу и выдал:

– О-джеки-джо-о-ом-уа-вай-ва-ва-а-а-а!

Взмахнул увесистыми «дирижерскими палочками», но на беду свою слишком резко. Козлы рухнули. Рядом навзничь грохнулся Коля. Дело могло закончиться скверно, подвернись ему под затылок керн. Но подвернулся только присыпанный снегом пол, да и рюкзак за спиной смягчил падение.

– Вау-ва-уай-йо-йо-йо-йо! – закончил он свою увертюру как ни в чем не бывало.

Ребята, дернувшиеся было помочь, успокоились. Юра навел на пострадавшего дирижера объектив фотоаппарата.

…Они откатили от кернохранилища метров на тридцать (ЮЮ ехал, отталкиваясь одной палкой, держа под мышкой вожделенный трофей), когда Коля оглянулся и заметил отсутствие валенок, притороченных сверху к его рюкзаку.

– Черт… выпали, когда растянулся… подождите минутку, я мигом!

Через минутку он не вернулся. Через две тоже.

* * *

Валенки, вложенные один в другой, действительно выпали при падении, отлетели к стене. Чтобы добраться до них, пришлось отодвигать рухнувшие козлы – и, оттаскивая их, Коля заметил кое-что необычное. Один угол увесистой деревянной конструкции ударил по стене, проломив доску и частично развернув ее верхнюю часть. И это явно была не простая доска, пришитая гвоздями к щелястому срубу из неровных бревен.

Через несколько секунд сомнений не осталось: тайник! Сделанный очень тщательно и, похоже, давненько – выдолбленная часть бревен успела потемнеть. Доску удерживал на месте немудреный механизм, но, не зная секрета, случайно – ни за что не откроешь: надо просунуть в небольшое отверстие от выпавшего сучка гвоздь или что-то вроде того и отжать металлическую пластину.

Разумеется, тайник был пуст, кто бы что здесь ни прятал – забрал, когда геологи съезжали.

Разве что… Коля, ни на что не надеясь, запустил руку в самый низ тайника, прикрытый отломившейся частью доски, – и что-то нащупал.

…На ладони лежал кожаный мешочек, напоминавший самый обычный кисет на длинном витом шнурке. Но внутри явно был не табак: весило содержимое тайника прилично – счет шел на килограммы.

«Охотничья дробь… – неуверенно подумал Коля, – браконьерничали втихаря от начальства, прятали боеприпасы…»

Сердце стучало все быстрее, по лбу скатилась капля пота, Коля сдернул с головы шляпу, несколько раз обмахнулся, надел снова.

Кожаный шнурок туго стягивал горловину мешочка, был завязан хитрым узлом, никак не желавшим поддаваться подрагивающим пальцам. А голове все настойчивее звучало, в такт убыстрявшемуся пульсу: «Зо-ло-то ду-ра-ков, зо-ло-то ду-ра-ков».

Снаружи послышались голоса – товарищи, потеряв терпение, звали его.

Коля, так и не одолев шнурок, убрал находку в карман, кое-как приладил доску на место, подобрал валенки и пошагал к выходу. После разберется, что там за дробь.

* * *

– Николай Олегович совершил сегодня открытие государственной важности, – с серьезным видом сообщил Юра. – Обнаружил месторождение золота. Наверняка назовут его именем, и представят к госнаграде, и…

Он говорил что-то еще, о всенародном почете и о «золоте дураков», все смеялись, но Коля не прислушивался, он натянул улыбку на лицо привычно, как перчатку на руку, а сам ломал голову: сказать? нет? Сейчас самый удобный момент объявить: «А вот и первая добыча с нового месторождения!» – и все вместе посмеются над глупой свинцовой дробью.

Но удобный момент миновал, начались прощания-обнимания с ЮЮ, а Коля так ничего и не сказал…

* * *

Цепочка лыжников исчезла вдали, миновав излучину Лозьвы. ЮЮ подошел к саням, положил туда керн и свой изрядно похудевший рюкзак. Сказал вознице:

– Вы езжайте, только не быстро, я догоню.

– Моя Аудра пыстро пегать не опучена, – произнес дедушка Слава со своим неподражаемым акцентом.

…ЮЮ задержался в поселке на три с лишним часа, большую часть времени проведя в кернохранилище. Внимательно осмотрел все керны, ни одного не пропустив: и те, что лежали на стеллаже, и те, что были рассыпаны по полу.

Ничего.

Похоже, Рогов действительно лишь трепался о своих важных находках, не оцененных начальством. Болтал спьяну, распускал хвост перед Зинкой. И странности, подмеченные в поселке 41-го квартала, связаны с чем-то другим.

Свежую трещину на одной из потемневших досок ЮЮ не заметил. Даже не взглянул в ту сторону.

* * *

Мешочек Коля развязал лишь ближе к вечеру, когда обустраивали стоянку на Лозьве. Отлучился в сторонку якобы по нужде и распустил тугую завязку.