Текст книги ""Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ)"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Алексей Ракитин,Анна Матвеева,Евгений Буянов,Алан Бейкер,Екатерина Барсова,Сергей Согрин,Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 102 страниц)

Оружие? Золотой самородок с детский кулак размером? Номер эмигрантского журнала с карикатурой на Н. С. Хрущева?

Похоже, ответ на этот вопрос навсегда останется загадкой. И не стоит сбрасывать со счетов вероятность того, что аккуратный, буквально-таки филигранный дефект негатива все-таки имеет случайное происхождение. Каких только случайностей не встречается в жизни.

* * *

Очень поздно, уже в 2010-х годах, в Сети появились кое-какие сведения о Николае Огневе. Правда, источник этих сведений такой, что без самой тщательной проверки верить им нельзя. Но в том-то и беда, что сравнивать информацию в целях проверки не с чем…

Некоторые подробности из жизни Огнева-Бороды разместила известная дятловедка Мария (Майя) Пискарева.

При всем уважении к титанической работоспособности Марии и при всем сочувствии к ее преждевременной кончине, надо признать: сколько-нибудь критично к собранной информации она не относилась. Выкладывала в Интернет все, что удавалось раскопать. Бородатые байки и легенды, бродившие по Ивдельскому району. Слухи, прошедшие через долгий «испорченный телефон». Воспоминания глубоких старцев, ничего толком не помнящих о каких-то там студентах, проходивших мимо полвека назад, но кое-что «вспоминающих» под градом наводящих вопросов. Хуже того, среди собранных Пискаревой материалов есть откровенные выдумки, явно сочиненные ради пиара на дятловской теме. В то же время нельзя отрицать, что в общую копилку дятловедения Пискарева принесла много любопытных фактов и фактиков, впоследствии подтвержденных другими источниками.

Все это необходимо учитывать, оценивая слова геолога Виноградова, якобы водившего шапочное знакомство с Бородой в начале 60-х годов и добавившего к его портрету некоторые штрихи.

Вот что вспоминал Виноградов:

– профильного геологического образования Огнев не имел, закончил восьмилетку (это расходится со сведениями Юдина о техникуме, да и школ-восьмилеток в то время попросту не существовало), однако был умен, хорошо владел речью, мог произвести впечатление образованного человека;

– о дятловцах он ничего и никогда не рассказывал, вообще ни словом не упоминал эту встречу;

– Борода был азартным картежником, играл на деньги в очко и преферанс, порой проигрывал крупные суммы;

– вообще в характере Огнева-Бороды просматривается некий авантюризм – Виноградов упоминает совершенный совместно с ним рейд к заброшенной базе геологов за каким-то оставшимся там станком по бездорожью на тракторе, закончившийся утоплением трактора в болоте;

– на дятловских снимках Виноградов уверенно опознал Огнева, но сам никаких совместных фотографий с этим персонажем Пискаревой не предоставил, все его утверждения остались голословными.

Есть еще один любопытный момент в рассказах Виноградова. С именем Огнева была связана гибель женщины, поварихи геологоразведочной партии. Причиной смерти стал проломленный висок, а объяснил это повреждение Огнев так: повариху убила свалившаяся с неба свиная туша.

Да уж… Поневоле вспомнились самые упоротые дятловедческие версии, объясняющие аналогичную смертельную травму Николая Тибо-Бриньоля. Например, неподражаемое в своей фееричности творение г-на Фадеева: дятловцев, оказывается, подхватил и поднял в воздух смерч, закрутил, закружил – и впечатал в кедр, проломив голову и переломав ребра, а потом пришла лавина и сбросила часть пострадавших в овраг, а потом пришел прокурор-вредитель Иванов и подменил поврежденный смерчем и лавиной кедр – настоящий спилил, пень уничтожил, так что на всех снимках фигурирует кедр фальшивый, растущий поодаль (и не думайте, что здесь в полемических целях преувеличен накал и размах бредовых построений: с более полной версией этой фееричнейшей гипотезы можно ознакомиться во втором томе объемистого сборника «Перевал Дятлова. Исследования и материалы» под редакцией Кунцевича, на стр. 474–491).

Однако Огнев-Борода выстроил более прочную версию, дятловедам не в пример: дескать, с самолета сбрасывали продукты для геологов, замороженную тушу свиньи в том числе. Вот повариха и не убереглась. Никто не стал проверять его слова, проводить экспертизы и следственные эксперименты. Свинья так свинья, случается. Какое-то время мертвая повариха лежала в сугробе, затем Борода на оленьей упряжке отвез ее в Ивдель, где тело похоронили без вскрытия.

А любопытно было бы почитать акт экспертизы: насколько травма черепа совпадала с той, что прикончила Тибо-Бриньоля?

Глава 14. Люди гибнут за металл, или Почему на Карельском перешейке нет золотых приисков

Узнав о золотых россыпях в Ивдельском районе, начинающие дятловеды зачастую приходят в нешуточную ажитацию. Еще бы, с лету выстраивается простая и понятная логическая цепочка: золото – его нелегальная добыча – дятловцы в пути напоролись на «черных старателей» – те поубивали туристов, дабы сохранить в секрете свой нелегальный промысел.

Если бы все было так просто, преступление раскрыли бы еще в 1959 году. Но с золотом в Ивдельском районе дело обстоит несколько сложнее.

Для лучшего понимания ситуации вспомним любопытный факт: золотые россыпи много где есть. Например, неподалеку от Санкт-Петербурга, на речках Карельского перешейка можно найти шлиховое золото.

Удивлены? Никогда не слышали? И тем не менее золото на Карельском есть. Некоторые граждане его там ищут и даже иногда находят.

Разумеется, это чистой воды хобби. Изредка попадающиеся почти невесомые золотые крупинки никак не способны окупить ни потраченные на их поиск силы и время, ни расходы на снаряжение. Даже продукты, съеденные старателем за время, проведенное в трудах, не окупят. Гуляя с металлоискателем по песчаному пляжу, можно за тот же срок отыскать значительно больше потерянных золотых украшений (существует и такой промысел).

Более того, даже на городской свалке искать золото выгоднее, и это не фигура речи: например, в материнской плате компьютера, выпущенного лет десять-пятнадцать назад, содержится около 1 г заветного желтого металла. В современных моделях золота поменьше, но тоже есть, да и в другой электронной бытовой технике имеются детали с золотым напылением – технологии извлечения достаточно сложны, но все же существуют умельцы, кустарно промышляющие этим делом.

Тем не менее современные старатели – число их, впрочем, очень невелико – продолжают выходить на берега речек Карельского перешейка, орудовать лопатами и лотками, не смущаясь мизерностью добычи. И их не сложно понять: вокруг не свалка, а места, радующие глаз. Красивейшая природа, плюс свежий воздух, плюс романтика самого процесса… Зачастую эти увлеченные люди самостоятельно осваивают даже аффинаж (т. е. процесс химической очистки найденного шлихового золота) и ювелирное ремесло, чтобы когда-нибудь подарить любимой женщине колечко из самолично добытого металла – причем обходится им такое украшение в разы, а то и на порядок дороже, чем купленное в ювелирном магазине.

Даже под Москвой можно встретить таких немногочисленных старателей-любителей – там они занимаются промывкой на малых реках Истринского района.

Но если кто-нибудь из читателей этой книги, совершая турпоход по Карельскому перешейку или попросту гуляя где-нибудь в Истринском районе, вдруг натолкнется в укромном месте на речном берегу на человека, промывающего в лотке прибрежный грунт, – пугаться не надо. Никто из самодеятельных старателей, занимающихся промывкой, закон не нарушает – а потому и не станет убивать случайных свидетелей ни в овраге, ни под ближайшим кедром (не говоря о том, что сибирскую кедровую сосну в Ленобласти или в Подмосковье придется долго и безуспешно искать). Даже каким-нибудь чудом обнаружив и начав разрабатывать богатую золотую россыпь – все равно не нарушает. Конфликт с законом случится позже, когда (и если!) старатель станет продавать свою добычу нелегальным образом: подпольному ювелиру, или зубопротезисту, или просто скупщику с черного рынка. Но подобные сделки, разумеется, совершаются в спокойной обстановке, вдалеке от туристических маршрутов, пролегающих по берегам речек Истринского района. Или Ивдельского…

В других регионах европейской части России также встречается золото, в незапямятные времена принесённое наползавшим со стороны Скандинавии ледником, – и также в количествах, не способных окупить ни промышленную разработку, ни серьезный, для заработка, индивидуальный старательский промысел.

Кстати. В южной Финляндии золота ничуть не больше, чем на речках Карельского перешейка, – с геологической точки зрения это один и тот же район. Однако предприимчивые финны и с такими мизерными запасами сумели организовать там прииски, приносящие стабильный доход. Правда, деньги извлекаются при этом не из земли, а из карманов туристов: люди готовы немало заплатить, чтобы почувствовать себя старателями времен «золотой лихорадки», героями Брета Гарта или Джека Лондона – поработать киркой и промывочным лотком, пожить в аутентичной золотоискательской хижине, попить виски в салуне, стилизованном под XIX век, сыграть в покер с актерами, изображающими забубенных золотоискателей. Ну, и сувениры на память увезти – одну-две крупинки собственноручно намытого золота (причем получение разрешения на их вывоз из страны также обойдется дороже, чем покупка золота в ювелирном салоне).

Впрочем, пора вернуться на Северный Урал и посмотреть, как там обстояли дела со старательской добычей золота к 1959 году.

* * *

На рубеже XIX и XX веков Урал давал около трети всего добываемого в Российской империи золота – при том, что уже были открыты и активно эксплуатировались богатейшие золотые россыпи в Восточной Сибири: на Лене, Витиме и т. д. В дальнейшем доля добываемого на Урале золота в общей добыче неуклонно падала – все-таки здешние месторождения были освоены в России самыми первыми и постепенно истощались.

Чтобы более полно задействовать россыпи не особо богатые, не интересные крупным промышленникам, в 1901 году в России был принят закон «О свободном обороте шлихового золота».

Согласно ему, для старательских поисков золота специальное разрешение или лицензия не требовались – любой желающий мог взять лопату, лоток и испытать свою удачу. Единственное условие: найденный в результате пробных промывок участок надо было «застолбить» и «заявить» для дальнейших работ на нем – при этом его площадь не должна была превышать размеров, определенных законом. Добытое золото надлежало в обязательном порядке продавать банкам или скупщикам, имеющим лицензию.

В советские времена старая царская система практически не изменилась, лишь вместо скупщиков-частников в золотоносных районах начали функционировать государственные золотоприемные кассы. Что характерно, у сдававших туда золото даже документы не спрашивали: стране нужен был драгоценный металл, а не анкетные данные таежных бродяг, его добывающих.

Илл. 57. Инструкция 1939 года по приемке золота у старателей – у «вольноприносителей», как их тогда называли. Читая эту брошюру, просто диву даешься: на какие только ухищрения не шли граждане, чтобы увеличить вес сдаваемого металла.

В 1929 году власти попытались и среди вольных золотоискателей провести своего рода «коллективизацию» – загнать их в старательские артели (как крестьян в колхозы), ввести надзор, контроль, план, отчетность и т. д. Прием золота от частных лиц прикрыли – ступайте, дескать, в артели, работайте под нашим приглядом.

Но, в отличие от привязанных к земле крестьян, старатели – люди вольные и на подъем легкие, идея приучить их к коллективному труду с треском провалилась. Лишь некоторые ловцы удачи вступили в артели, многие продолжали пытать фарт в одиночку, просто в цепочке, по которой шло сдаваемое золото, появилось еще одно звено: те самые артели.

Власть – редкий случай – дала задний ход, и к 1934 году прием от вольноприносителей возобновили. Страна в те годы отчаянно нуждалась в золоте: индустриализация стоила огромных денег, а за импортные станки, материалы и технологии платили золотыми слитками либо монетами (любопытно, что для расчетов с зарубежными поставщиками в СССР в годы первых пятилеток чеканили золотые червонцы не с изображением крестьянина-сеятеля, как для внутреннего употребления, а с двуглавыми орлами и портретами Николая Второго: монеты с советской символикой и лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» буржуи принимать отказывались).

Тогда же, в 1934 году, для стимулирования старательской добычи ввели золотоискательские боны – ими расплачивались за принесенный металл. Эти боны были неким аналогом чеков Внешпосылторга позднесоветских времен – за них в специализированных магазинах продавали самые дефицитные в то время товары, так что курс этих бонов на черном рынке был значительно выше обозначенного на них рублевого номинала.

Такая безбедная жизнь продолжалась у вольных золотоискателей до начала 50-х годов. А потом боны отменили. Расценки на шлиховое золото остались прежними, но платили уже обычными советскими рублями – т. е. реальные доходы старателей одномоментно упали в два-три раза.

Понятно, что после такого нововведения число желающих заниматься старательством значительно уменьшилось, и поток золота, проходящий через золотоприемные кассы, оскудел. Многие пункты закрывались, что, в свою очередь, не добавляло энтузиазма старателям: одно дело, если можно сдать найденное золото где-то неподалеку, и совсем другое, если надо для того тащиться за сотни километров в областной центр и к тому же отдавать там с таким трудом добытое золото задешево.

Многие бросали старательство, переключаясь на другие промыслы, особенно в районах, относительно не богатых золотом (Ивдельский относился как раз к таким). На приисках Восточной Сибири, где золота было значительно больше, игра еще стоила свеч – но и там вольные старатели все чаще вписывались в схемы черного рынка золота, который начал активно расти и развиваться как раз в 50-е годы.

Чтобы завершить краткий экскурс в историю вольного золотоискательства, выйдем за хронологические рамки дятловской истории. В начале 90-х годов, когда страна в результате гайдаровских реформ оказалась на дне финансовой пропасти, были восстановлены прежние порядки – вновь открылись золотоприемные кассы, куда любой желающий мог сдать шлиховое золото. Длился праздник жизни у старателей недолго – всего несколько лет: едва финансовое положение страны упрочилось, гайки вновь закрутили, а пункты приема позакрывали. С тех пор вольные старатели находятся в подвешенном состоянии – в Госдуму регулярно вносятся законопроекты, регулирующие их правовой статус, но каждый раз что-то мешает их принять – то застревают в одном из думских чтений, то президент не утверждает принятый парламентом законопроект.

Теперь, имея какое-то понятие об общем положении дел, попробуем оценить ситуацию в конкретном месте и в конкретное время: на севере Ивдельского района зимой 1959 года.

* * *

Опытные дятловеды часто остужают пыл неофитов, с энтузиазмом начинающих отрабатывать версию «черных старателей»: дескать, россыпное золото зимой в Ивдельском районе не добывают. Им вторит Алексей Ракитин: «Зимой золото намывать невозможно даже у незамерзающего ручья, во-первых, очень холодно для того, чтобы возиться с водой, а во-вторых, световой день слишком короток».

Спорить с этими утверждениями не будем, просто взглянем на старый фотоснимок (илл. 58).

Илл. 58. Река Ивдель, зимняя промывка золота. Хорошо видны обширные проруби – мимо такой, пожалуй, не проедет, не заметив ее, группа туристов-лыжников даже в сгустившейся темноте.

Более того, зимой старательскую золотодобычу можно вести даже с большим успехом, чем в иные времена года. Со льда, через прорубь, доставали золотоносный грунт с речного дна на глубине шесть-восемь метров. По открытой воде такие глубины были недоступны старателям с их «средствами малой механизации».

А при добыче золотоносной породы из небольших примитивных шахт зимой не грозит затопление их грунтовыми водами.

Всё так, однако вероятность того, что дятловцы встретятся в походе с вольными старателями, была исчезающе мала. Но не потому, что те не вели зимой промысел: добывать стало практически нечего. Речные россыпи в районе истощились настолько, что старательская добыча стала нерентабельной. Грубо говоря, старатель с лотком намывал золота за день меньше, чем стоила тушенка, которую он за этот день съедал.

Часто утверждают, что государство прикрыло в тех краях старательскую деятельность в начале 50-х годов. Это неверно: ликвидировали всего лишь конторы, скупавшие золото у старателей-одиночек. Россыпи практически исчерпались, и скупочные конторы стали больше не нужны.

Золото в Ивдельском районе есть и сегодня. Но со средним содержанием около 200 мг на кубометр речного песка. Причем среднее содержание – цифра достаточно лукавая. Прибрежный песок и грунт с речного мелководья за десятилетия промысла перемыты практически полностью. А добыть пять кубометров песка из речного русла с глубины, затем тщательно промыть – и все ради одного грамма золота – такое занятие убыточно для старателей. Даже крупный прииск с мощной драгой окупится в таких условиях очень не скоро, а при отсутствии хороших подъездных путей может вообще не окупиться.

Самый близкий пример: Иван Пашин. Тот самый, кто вместе с туристами-поисковиками Слобцовым и Шаравиным первым обнаружил палатку дятловцев (есть даже версия, что он отыскал палатку раньше, в одиночку, и вел к ней поисковиков, прекрасно зная, что те там найдут).

Так вот, Пашин активно занимался старательством до 40-х годов. А потом забросил занятие, ставшее убыточным. Переключился на промысловую охоту, затем работал лесником под началом Ремпеля, с золотом больше не связывался.

Илл. 59. Вот так уже за несколько десятилетий до похода дятловцев старатели добывали золотоносный грунт на Северном Урале – со дна реки, с плотов. К 1959 году реки Ивдельского района еще сильнее обеднели золотом.

Город Ивдель возник в XIX веке именно как поселок золотоискателей. В Вижае тоже практически в каждой семье были свои старатели, но все они к 1959 году сменили род занятий.

Лишь отдельные представители старшего поколения брались за лоток, причем нерегулярно, от случая к случаю, в надежде отыскать пропущенный т. н. «карман» или «гнездо» – небольшой участок, где по совокупности каких-то причин оказалось повышено содержание золота.

Можно допустить, что такое «гнездо» было все же найдено незадолго до похода дятловцев и как раз поблизости от их маршрута. Можно допустить, что там работал небольшой коллектив старателей, – а поскольку пункты по приему золота позакрывали, результаты трудов уходили на черный рынок.

Вот только никак не получается допустить, что старатели начали убивать туристов как невольных свидетелей их промысла.

Во-первых, как уже сказано выше, сама по себе работа с лотком и лопатой – не преступление. Криминал начинается в момент продажи золота «налево», но кто же делает это при свидетелях?

Во-вторых, наказание «черным старателям» грозило чисто символическое, если сравнивать его с наказанием за убийство, да еще совершенное с массой отягчающих обстоятельств.

На тот момент в России действовал старый Уголовный Кодекс, 1926 года (с множеством дополнений и исправлений, внесенных за три с лишним десятилетия). И, согласно ст. 87 «Разработка недр земли с нарушением установленных правил», нарушителям грозил штраф в целых пятьсот рублей, а особо злостным – отсидка или исправительные работы на срок до шести месяцев.

В Уголовном Кодексе 1960 года (введенном в действие в 1961 году) появилась отдельная статья 167 «Нарушение правил сдачи государству золота», непосредственно касающаяся вольных старателей. Наказание ужесточилось: штраф вырос до тысячи рублей, с конфискацией добытого, а если государству был причинен крупный ущерб, можно было загреметь в «места не столь отдаленные» лет на пять.

Позже, после знаменитого «дела Рокотова», кары за нелегальный оборот инвалюты и золота ужесточат еще сильнее, но это всё будет позже. А зимой 1958/59 годов «черным старателям», повторим, грозил штраф в пятьсот рублей, при самых же неблагоприятных обстоятельствах – полугодовая отсидка.

Есть ли смысл идти под расстрельную статью, чтобы избежать такого наказания? Более чем сомнительно.

Правда, имеется один нюанс. Советские законы не возбраняли старателям работать лотком и лопатой везде, кроме:

– площадей с разведанными запасами;

– рудных отвалов и хвостохранилищ действующих золотодобывающих предприятий;

– территорий заповедников, государственных природных национальных парков, государственных заказников, памятников природы и культуры.

Причем в случае нарушения первых двух пунктов применялась иная статья, куда более серьезная – о хищении социалистической собственности, там пятьюстами рублями дело не обошлось бы, можно было присесть на нары надолго.

Да вот только дятловцы не проходили через запретные для вольного старательства территории. Не встречалось у них на пути ни действующих золотодобывающих предприятий, ни площадей с разведанными запасами.

С какой стороны ни взгляни – случайная встреча со старателями ничем дурным обернуться для туристов не могла. Что бы они ни увидели, что бы ни сфотографировали – не могла.

Чтобы наступили фатальные последствия, дятловцы должны были сделать нечто большее.

* * *

Мы привыкли считать поселок 2-й Северный нежилым и заброшенным, но так ли это было на самом деле?

Туда был накатан зимник. Не стоит думать, что лошадка дедушки Славы брела туда по целине, благо слой снега на льду не толстый, ветер сдувает. На другой реке такое могло пройти, но Лозьва в верхнем своем течении (а короткая Ауспия на всем протяжении) – река достаточно быстрая и с родниками, бьющими со дна, – на ней много едва подмерзших мест с тоненьким ледком.

Юдин свидетельствует в своем дневнике: «…Много теплых, горячих ключей. Часты незамерзающие полыньи и места, где всегда под слоем снежка незамерзающая вода и после таких мест надо сдирать с лыж наледь». Дятловцы проскакивали такие присыпанные снежком места на лыжах, а лошадка дедушки Славы, весящая около четырех центнеров, непременно ухнула бы там под лед и утянула бы за собой сани. Без зимника, огибающего опасные места с подмытым льдом, никак не обойтись. Дятловцы в пути к 2-му Северному с зимника сходили, и не раз: им было неимоверно скучно тащиться со скоростью 4 километра в час – и тут же влетали в промоины, чистили лыжи и шли дальше. Для лошади и саней первая промоина стала бы последней.

Более того, в якобы заброшенном поселке стоял относительно пригодный для жилья дом, в котором регулярно бывали люди и топили печь.

Именно так – всякий, кто пытался растопить печь, на вид вполне исправную, в действительно нежилом доме, не даст соврать: в большинстве случав дело завершается тем, что дым валит не в трубу, как ему полагается, а в помещение. Особенно зимой. Ветер наносит в не функционирующую трубу листья, птицы обожают вить там гнезда, зимой на все это хозяйство ложится снег – и получается пробка, напрочь перекрывающая дымоход.

Чтобы печка работала исправно, ее надо регулярно топить. Либо начинать процесс топки с прочистки трубы. Дятловцы на крышу не лазали, дымоход не прочищали – печка сразу заработала, как положено.

Еще один признак обитаемости места – прорубь на реке Лозьве. Не промоина, именно прорубь. Ее Огнев указал как примету: дескать, прорублена как раз напротив того самого дома, пригодного для ночевки.

Кто-то регулярно, по меньшей мере раз в неделю, бывал во 2-м Северном. Жил в доме, топил печку, расчищал прорубь от наросшего льда.

Наверное, туда регулярно наведывался «дедушка Слава»? Не самочинно, а с заданиями от Ряжнева?

Есть упоминание, что, доставив вещи дятловцев, обратно он уехал не порожняком – загрузил свои сани металлическими трубами.

Трубы, применяемые для кернового бурения – прочные, с толстыми стенками, к тому же легко соединяющиеся меж собой без сварки, (муфтами либо наружной/внутренней резьбой), – пригодятся в любом хозяйстве. После геологов осталось немало и другого полезного барахла: «Много-много домов, складов, помещений, старых машин, станков. Всё заброшенное с 1952 года. Здесь работала геологич. экспедиция, что могли вывезли, остальное актировали и бросили», – свидетельствует в своем дневнике Юдин.

Можно предположить, что Велюкевичус помаленьку вывозил все, что могло пригодиться лесозаготовителям. И прорубь на реке поддерживал в рабочем состоянии тоже он: набрать водички, чайку вскипятить, напоить лошадку.

Складную картинку портит одна деталь: прорубь была чересчур велика для нужд «дедушки Славы». Вспомним, как ее обнаружили дятловцы: прикатив в темноте, оставив и лошадку, и возницу далеко позади. «Поздно ночью, в сплошной темноте нашли поселок и только по проруби догадались, где изба», – пишет в общем дневнике Дорошенко.

Маленькую, для одного ведра, прорубь никто бы не заметил «поздно ночью, в сплошной темноте» – она должна была быть приличных размеров, чтобы дятловцы не прокатили мимо. С крещенскую иордань, не меньше.

Да и ночевать «водителю кобылы» во 2-м Северном было совсем не обязательно, со скоростью его лошадки как раз хватит светового дня, чтобы приехать в заброшенный поселок, загрузиться и вернуться в тот же день в 41-й квартал. Так проще: нет необходимости топить печь, где-то обустраивать на ночь кобылу, везти с собой или держать во 2-м Северном запас корма для нее. Возможности для ночевки имелись, но зачем без лишней нужды усложнять себе жизнь?

Все свидетельствует, что 2-й Северный был как-то связан с теми мутными делами, какие Ряжнев и Борода всеми силами пытались скрыть от глаз посторонних.

* * *

Что же эта парочка могла замутить в брошенном поселке геологов?

И прошлое поселка, и профессия Бороды намекают: «левый» бизнес мог быть связан с незаконной добычей полезных ископаемых. Но мы помним, что с россыпями золота дело в Ивдельском районе обстояло в 50-е годы печально. Истощились речные россыпи за многие десятилетия эксплуатации. А добывать вожделенный желтый металл из коренной породы – такая задача не по плечу частным лицам, да и размах работ не скрыть, не замаскировать. Прочие же полезные ископаемые, коими богат Ивдельский район, еще труднее монетизировать. Марганцевую или медную руду не так-то просто превратить во что-то ликвидное: кроме рудника нужен ГОК (горно-обогатительный комбинат), но и он не решит проблему с реализацией продукции в условиях социалистической экономики – марганцевые окатыши на базар продавать не повезешь.

Какой еще нелегальный бизнес можно было организовать в Ивдельском районе?

Если поднапрячь фантазию и ничем ее не ограничивать, недолго придумать довольно большое количество вариантов – от мастерской фальшивомонетчиков до притона опиумокурильшиков с блэк-джеком и шлюхами. Но если включить здравый смысл, то, помимо нелегальной добычи полезных ископаемых, реально осуществимыми представляются два вида деятельности:

– нелегальная добыча пушнины, в первую очередь соболя;

– нелегальная добыча рыбы, в первую очередь ценных пород: осетровых и лососевых.

Пушнину, поразмыслив, можно вычеркнуть. Не оттого даже, что вся тайга поделена на промысловые участки между охотниками-манси и государственными охотхозяйствами. Охота как процесс не привязана к одному месту, к тому же она не может с первого взгляда показаться идущим по тайге туристам чем-то преступным или хотя бы подозрительным.

Ну, встретят, например, дятловцы охотника-промысловика, достающего пойманного соболя из ловушки-пасти. И что? Тут же окружат его, подступят с топорами, ледорубами и вопросами: «А не браконьер ли вы, товарищ, случайно? А есть ли у вас договор с охотхозяйством? А предъявите-ка документики!»

Картина, далекая от реальности. Сфотографировали бы дятловцы охотника с добычей, Люда с Зиной вздохнули бы по загубленному красивому зверьку – и группа «Хибина» покатила бы дальше.

К тому же гораздо проще организовать нелегальный пушной бизнес иначе: скупать ценные шкурки у тех, кто имеет полное право их добывать – сразу снимутся проблемы не только со случайными туристами, но и с госохотинспекторами, действительно охотящимися за браконьерами.

Шкурку каждого добытого соболя охотники были обязаны сдать государству, однако конкурировать с ним нелегальным скупщикам труда не составляло – достаточно было не жульничать при расчетах, не занижать сортность и расценки. Да, да, факт известный: в государственных факториях нередко обманывали наивных и неграмотных детей тайги и тундры.

Это не было политикой государства – скорее, самодеятельностью отдельных недобросовестных его представителей.

С охотой мы разобрались: нет, не то.

Сейчас разберемся и с рыбной ловлей.

Илл. 60. Охотники-аборигены в 40-е годы сдают добытые шкурки в госфакторию. На заднем плане видны дефицитные промтовары, доступные в обмен на меха, – самые обычные ткани.

* * *

Лозьва – река бассейна Оби, а он славен осетровыми рыбами. Кто читал повесть Виктора Астафьева «Царь-рыба» и весь одноименный цикл рассказов и повестей, тот помнит, что ловля этих рыб – весьма выгодное занятие, способное не только прокормить семью рыбака, но и обеспечить ей неплохой достаток. Выгодное – и совершенно незаконное.

События в рыболовных историях Астафьева разворачиваются на Енисее и его притоках, но в бассейне Оби водятся две те же самые ценнейшие породы рыб: сибирский осетр и сибирская стерлядь (она значительно крупнее своей европейской родственницы).

Надо заметить, что к концу 50-х завершилось т. н. «сталинское изобилие» – тот короткий период в послевоенной истории страны, когда цены на продукты каждый год снижались, а севрюги с осетрами лежали, распластанные, в витринах рыбных магазинов, а рядом в пирамидках стояли баночки с черной да с красной икрой – в простых, для народа, магазинах, не в спецраспределителях для элиты. И знаменитый рекламный слоган: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы!» – еще не потерял свою актуальность.

Попробовали. Кто успел. Долго потом вспоминали, облизываясь. Потому что главный штурвал страны оказался у Никиты Сергеевича Хрущева, обещавшего, как известно, показать кузькину мать проклятым империалистам. Но для начала показавшего ее собственному народу: бей своих, чужие бояться будут.

И исчезли куда-то баночки с икрой и крабами, и уплыли в неизвестном направлении из рыбных витрин осетры с севрюгами, сменившись неаппетитными призмами замороженного хека и минтая… Впрочем, что значит «в неизвестном»? К ним и уплыли, к проклятым империалистам. И слитки из золотого запаса – туда же. А обратно – пшеница, выращенная оклахомскими фермерами. Свое зерно у Хрущева отчего-то вырастить в нужных количествах никак не получалось.