Текст книги "Когда нам семнадцать"
Автор книги: Виктор Александровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
– Как же, приходилось бывать.
– Ну, тогда и папку нашего знаете – учитель он в школе. Асеевы мы, – продолжал Бориска. – А у Петьки отец комбайнер, Софронов его фамилия.
– Так, так, – поддакивал незнакомец. – Хорошие у ваших отцов специальности. Ну, а я по землемерной части. Землемер я, из города. Имею поручение насчет сенокоса. А катер-то, видно, штормом повредило, – добавил он мрачно.
– Какой катер? – спросил Миша.
– Да наш, городской… Коли высадил – увези обратно. А вот не увез. Целые сутки прождал на берегу пустынных волн, – рассмеялся незнакомец.
– А вы разве не на этой лодке приплыли? – удивился Миша.
– Говорю ж тебе – на катере. Стало быть, лодка не моя.
– Не ваша? – Бориска даже в ладоши хлопнул. – Мы тогда ее себе возьмем!
– Пользуйтесь, пожалуйста, – повел плечами незнакомец. – Хозяин найдется – отдадите. А не найдется – ваше счастье.
«Здорово получается! – усмехнулся про себя Миша. – Петька-то как обрадуется!»
– А дружок-то ваш костер разводит, – взглянув на берег, сказал землемер. – По-доброму нас встречает.
Однако встреча на берегу оказалась далеко не доброй. Едва приблизилась лодка, как раздался громкий лай Барсика. Не обращая внимания на собаку, землемер прошел к костру, быстро снял плащ и бросил его в кусты. Потом стянул сапоги и, воткнув две палки, повесил сушить мокрые портянки. Барсик, улегшись в сторонке, продолжал глухо рычать.
– Ишь ты, какой ворчун, – добродушно заметил землемер, усаживаясь у костра. – Такова уж ваша собачья натура – ворчать на незнакомых.
Желая услужить гостю, Бориска вытащил из лодки чемодан. Заметив это, приезжий поспешно встал и грубо вырвал чемодан из рук растерявшегося мальчугана.
Сразу же, будто по сигналу, вскочил Барсик. Оскалив зубы и зарычав так, что вздыбилась шерсть на его рыжей спине, он бросился к землемеру. Подоспевший Миша с трудом оттащил собаку.
– Это он за Бориску заступился, – объяснил Миша. – Друзья.
– Не нуждаюсь в помощниках! – зло сказал приезжий. Но тут же, словно спохватившись, улыбнулся Бориске. – Ты прости, малыш. А если бы ты чемодан в воду уронил? Вещь все-таки…
«Смеется, а глаза злые», – отметил Миша.
Землемер раскрыл чемодан, достал несколько бутербродов, протянул их ребятам:
– Угощайтесь…
– А мы недавно ели, – за всех ответил Миша. Ему не хотелось быть хоть чем-нибудь обязанным этому человеку.
– Ну, было бы предложено, – сказал землемер, снова подсаживаясь к костру.
Когда с бутербродами было покончено, он сказал:
– Теперь можно в путь-дорожку. – Незнакомец снял еще не просохшие портянки, быстро обулся. – А вы, ребятки, оставайтесь, ищите хозяина лодки…
Стоило ему, однако, подняться и подойти к кустам, чтобы взять свой плащ, как раздался пронзительный визг: незнакомец не заметил лежащей в тени собаки и наступил ей на лапу. Барсик остервенело вцепился ему в сапог.
– Отстань, дуралей! – прикрикнул землемер, подхватил чемодан и зашагал по тропинке.
Но Барсик не отступал. Рыча и громко лая, он набрасывался на землемера и, казалось, не хотел его отпускать.
– Ну чего ты лезешь? Ну, отдавил тебе нечаянно лапу. Извини. – Землемер остановился и в раздумье посмотрел на собаку. – Может, угостить тебя, добрее будешь? – Он присел, вновь открыл чемодан, порылся в нем и вынул аккуратно завернутый в бумагу сверток. – Вот тут у меня колбаска от завтрака осталась. Лакомое для тебя блюдо. А ну, лови!
Голодный Барсик мгновенно проглотил кусочек колбасы. Гость нагнулся, чтобы погладить собаку, но Барсик неожиданно для всех вцепился ему в руку.
– Ах ты, сволочь этакая!
Землемер хотел пнуть собаку, но промахнулся. Барсик, отскочив, скрылся в прибрежных кустах.
– Бешеный он у вас какой-то, – зло сказал человек с чемоданом и, вернувшись к костру, стал выдавливать из пальца кровь.
В этот момент донесся визг. Барсик выскочил из кустов, подбежал к Бориске, лизнул ему руку и вдруг повалился на песок. Ноги у него конвульсивно дернулись, изо рта показалась пена.
– Так я и говорил, бешеная собака, – уверенно объявил землемер. – Не подходите к ней.
Ребята со страхом смотрели на подыхающего Барсика.
– Не может быть, чтобы бешеный, – усомнился Миша. – Бешеные собаки воды боятся, а он только что лакал, я сам видел.
Из пальца незнакомца продолжала сочиться кровь. Он покачал головой и озабоченно произнес:
– М-да, нужна прививка против бешенства. Срочно, очень срочно!
– В Ольховке у нас больница есть, – сказал Петька.
– Конечно, в Ольховку, – согласился приезжий. – Туда как короче – тропой?
– Тропой. А там поворот. Да мы вас проводим! – с необыкновенной услужливостью предложил вдруг Петька.
– Нет, зачем же? Занимайтесь своими делами, – запротестовал землемер, и в маленьких бегающих глазках его Миша увидел беспокойство.
«Ой, что-то тут не то», – встревожился Миша. Когда человек с чемоданом скрылся за кустом боярышника, он спросил Петьку:
– Ты куда его хотел проводить?
– На заставу. Подозрительный какой-то. Уж не отраву ли он нашему Барсику подбросил?
– Отраву?!
Миша, побледнев, подбежал к боярышнику и посмотрел вслед ушедшему. Почему землемер вырвал чемодан из рук Бориски? Почему он так на Барсика? Боялся, что собака своим громким лаем привлечет пограничный наряд? Миша вдруг представил, как этот человек пробирался ночью в резиновой лодке на остров. Что он там делал?.. А если б не шторм, если б не смыло лодку? Тогда человек так же тайно вернулся бы на берег и скрылся никем не замеченный?
– Петя, – негромко позвал Миша, – ты беги на заставу, а я пойду за ним.
– А Бориска? С ним, что ли, бежать-то? – спросил Петька, кивнув на больную Борискину ногу.
– Нет, один беги.
– А я… я не останусь тут, – вдруг заплакал Бориска и присел на корточки рядом с собакой. – Барсик, миленький, дружочек ты мой…
– Нашел время нюнить! – рассердился Петька. – Ну, все. Я бегу за ним, а вы пробирайтесь на заставу. – И он помчался по тропинке в глубь леса.
– Петя! Петька, постой! – крикнул Миша вдогонку, но Петька не ответил.
«Убежал!» – огорчился Миша. И в то же время он понимал, что Петька прав. Если человек с чемоданом враг, его нельзя упускать из виду.
Миша подбежал к Бориске. Тот все еще сидел на корточках возле Барсика. Лицо его, с грязными потеками, покраснело и припухло.
– Ну ладно уж, брось горевать, – начал Миша, обнимая братишку. – Понимаешь, на заставу мне надо бежать… Подозрительный этот человек. Барсика нашего отравил, в запретной зоне чего-то делал, А вдруг он шпион?
– Шпион? – протянул Бориска, повертываясь к Мише. – Этот дядька – шпион?
– Может, и нет, но сообщить пограничникам надо, и поскорей.
– Ну, тогда побежали, – оживился Бориска.
– А если тебе здесь остаться? До заставы далеко, три километра. А ты пятку порезал – бежать не сможешь, – стал уговаривать Миша.
– Ой, нет, я ни за что не останусь! – замотал взъерошенной головенкой Бориска. – Я боюсь. С Барсиком бы остался… – признался он. Губы его задрожали, а глаза снова наполнились слезами.
Миша растерянно осмотрелся. Костер угасал. У воды синела лодка. От боярышника к костру протянулись длинные тени. Скоро наступит вечер, станет темно. Врагу это на руку. Но как поступить с Бориской?
Не придумав ничего другого, Миша схватил братишку, усадил его на загорбок и побежал в сторону заставы.
Пока тропинка шла берегом, бежать с грузом на плечах было еще как-то можно. Миша даже ухитрялся на берегу говорить с Бориской. Но вот начался подъем. Стало трудно дышать. Напрягаясь изо всех сил, стараясь подбодрить себя, он принялся отсчитывать шаги: «Двадцать… Тридцать… Пятьдесят…» А сколько их еще впереди?
«Не дойду… Не успею…» – в отчаянии думал Миша, а сам еще крепче прижимал к груди босые ноги Бориски и бежал, бежал вперед.
Бориска, обняв брата за шею, сочувственно молчал. Но когда, миновав перелесок, Миша, запыхавшись, сел, чтобы передохнуть хоть минуту, Бориска не выдержал:
– Миш, ладно… Ты беги один, а то уйдет он…
– А как же ты? – не сразу сообразил Миша. Перед глазами его ходили красные круги.
– А я пойду назад. Я костер разожгу. Я не забоюсь…
– Молодец, Бориска! – Миша заглянул в ясные глаза братишки. – Я же знал, что ты храбрый. Ступай обратно, жги костер! И чтобы дыму было побольше, слышишь? Пусть шпион думает, что он обманул нас, что мы сидим себе спокойненько у огня…
В тот момент, когда Миша провожал тревожным взглядом убегавшего Бориску, Петька как раз добрался до того места, где тропа поворачивала на Ольховку, и, притаившись за кустом, оглянулся по сторонам. Человека с чемоданом не было. Петька поднялся на пригорок и снова посмотрел вокруг, однако по-прежнему никого не увидел. Тогда он перебежал поле и углубился в лес. Но человек с чемоданом как сквозь землю провалился.
«Куда он девался?» – недоумевал Петька, прислушиваясь. В лесу было тихо, лишь ветерок, долетавший с реки, изредка шевелил верхушки берез. Петька снова побежал.
Теперь тропа едва заметной полоской тянулась среди густой травы.
«Как быстро темнеет», – удивился Петька и вдруг остановился: навстречу ему из кустов вышел человек с чемоданом.
– Ты кого это тут высматриваешь? – спросил он.
– А это я… я беличьи гнезда примечаю. Осенью там всегда орехов много, – нашелся Петька.
– А где твои дружки?
– Сейчас придут. Бориска ногу порезал, быстро идти не может. А я вперед побежал.
– Вперед побежал? – недоверчиво переспросил человек. – Врешь ведь, стервец! Я давно за тобой наблюдаю. Отличиться решил? Ты что же, сопляк, за шпиона, что ли, меня сдуру принял?
Петька молчал и незаметно пятился назад.
«Удеру», – думал он.
– Что, стрекача решил задать? – разгадал намерения Петьки незнакомец. – Черта с два! Теперь со мной пойдешь.
– Не пойду я с вами! – выкрикнул Петька.
– Нет, пойдешь! – И человек, отбросив чемодан, схватил Петьку за шиворот.
Петька извивался вьюном, стараясь вырваться. Изловчившись, он вцепился зубами в руку незнакомца, и тот на какое-то мгновение выпустил его. Петька побежал. Но далеко уйти ему не удалось: незнакомец догнал его, сшиб с ног и стал избивать, не давая подняться.
Петька вскоре затих. В глазах потемнело, все куда-то поплыло.
Вдруг что-то остановило незнакомца. Он прислушался и, подхватив чемодан, бросился в березняк. В тишине все явственнее слышался отдаленный топот ног и повизгивание собаки.
– Сюда! Сюда! – крикнул старшина Смирнов.
Когда Миша подбежал, Петька уже лежал на руках у пограничника. Электрический фонарик освещал бледное лицо с закрытыми глазами.
– Петя! Живой? – испуганно крикнул Миша, обнимая друга.
– Жив, жив будет твой Петька, не бойся! Сто лет проживет, – ободряюще сказал старшина и передал Петьку своему помощнику. – Неси быстрее, товарищ Никифоров!
Рекс – огромный черно-серый пес – вел себя беспокойно. Он метался, взвизгивал и вдруг с силой натянул поводок, увлекая за собой проводника.
– Вперед! – отрывисто скомандовал Смирнов.
Миша бежал следом за ними.
– Не уйдешь, никуда ты от нас не уйдешь! – шептал он, кусая губы и вытирая навертывающиеся на глаза слезы.
Добежав до ручья, Рекс остановился и закрутился на месте.
– По ручью пошел! – сказал проводник. – Куда ж податься? Вверх?
– По логике надо бы вверх, – мгновение подумав, сказал старшина. – Железнодорожный разъезд, проходящие поезда… Может вскочить на подножку вагона. Но там дружинники из Ольховки. Крепкие ребята.
– Значит?..
– Значит, вниз по ручью!
И старшина не ошибся – Рекс опять напал на след.
Под ногами Миши хлюпала студеная ключевая вода, шуршала галька, цеплялась за ноги густая трава.
«Скорее, скорее!» – с волнением подгонял он себя.
В одном месте Рекс снова остановился и стал бросаться из стороны в сторону.
– Опытный гад, хитрый. Как петляет! – покачал головой старшина.
Вместе с Мишей он поднялся на край оврага и стал пристально всматриваться в темноту.
Здесь, на бугре, было значительно светлее. Запоздалая луна, выйдя из-за горы, озаряла неровные ольховские поля. Справа за рощицей, точно озеро, серебрилась пшеница, чуть ближе ясно проступали длинные борозды картофельного поля. А что это темнеет в низине? Миша вгляделся. Да это же школьный кукурузный участок! Припомнился полдень, разговор с Петькой, Бориска, носившийся с Барсиком по полю в поисках «взаправдашних» шпионов. Вспомнилось и то, как они нашли Бориску в высоких зарослях кукурузы и Петька сказал: «Тут не то что пацан – дядя достань воробушка с головой упрячется».
– Товарищ Смирнов, – тронул Миша за рукав старшину. – А если вон там, в кукурузе?..
– В кукурузе? Что ж… Можно посмотреть в кукурузе.
Смирнов подошел к проводнику собаки и что-то сказал. Рекс, натягивая поводок, побежал вдоль оврага, потом исчез в траве, снова появился на какую-то долю секунды в бледном лунном свете.
И вдруг в тишине ночи раздалась громкая, отчетливая команда:
– Фас!
Не успел Миша ни о чем подумать, как с кукурузного поля донесся лай разъяренного Рекса и вопли:
– Спаси-те-е!
– Спасем! Обязательно спасем! Теперь никуда не уйдешь! – коротко и спокойно подвел итог операции старшина.
…К реке спускались прямо с горы, минуя дороги и тропы. Еще издали Миша увидел небольшое зарево над водой. Это горел костер. Крикнув старшине, чтобы шли туда, на костер, Миша стремительно помчался вперед.
Вот и берег. Сквозь кусты боярышника уже видно, как ветер слегка колышет невысокое пламя. Но где же Бориска? Разве это не он жег костер? Дрожащими руками раздвинул Миша кусты, и по телу его пробежал холодок: Бориски у костра не было. Миша готов был уже позвать на помощь Смирнова, но тут услышал дрожащий голосок:
Средь нас был юный барабанщик,
В атаку он шел впереди…
Из темноты, пугливо озираясь, выглянул Бориска. Бросив в костер хворост, он сел, поджал под себя ноги и снова запел.
– Бориска! – внезапно охрипнув, позвал Миша и подбежал к костру.
– А я маленечко плакал, – признался Бориска, кулаком смахивая слезы. – Почему ты долго не приходил?
– Погоди, все узнаешь, Бориска. Сейчас узнаешь. Смотри!..
Миша приподнял братишку над головой, и в отблесках костра Бориска увидел того человека, которого они привезли с острова. Он шел, спотыкаясь и семеня ногами. Руки его были связаны, и чемодан нес старшина Смирнов. А за этим человеком шагала огромная овчарка. Когда человек запинался, собака глухо рычала, и он трусливо ускорял шаг.
– Ну, здоро́во, барабанщик! Я слышал, как ты пел, – сказал старшина, протягивая Бориске руку. – А ты, землемер, садись, набегался сегодня вдосталь. Тем временем мы посмотрим, что у тебя в чемодане…
Смирнов придвинул чемодан к костру, открыл крышку и вытряхнул на плащ-палатку все его содержимое.
– Так, так, бутерброды… Обыкновенное дело… А почему этот кусочек колбасы отдельно завернут? Проверим его в лаборатории. – Потом Смирнов постучал пальцем по донышку чемодана. – Гляди, Бориска, дно-то двойное, – сказал он. – Ну-ка заглянем, что лежит под этим дном у нашего землемера? Может, теодолит или еще какой землемерный прибор? Да нет, Бориска, аппарат лежит! Фотографический. Малюсенький-то какой, будто игрушечный! И микропленка спрятана… Понятно, землемер. Границу, значит, нашу снимать задумал. И для каких таких целей? Ладно, на допросе скажешь. А пока, Бориска, – продолжал рассуждать старшина, – мы выпустим воздух из резиновой лодки и аккуратно сложим ее в чемодан. И чемодан будто небольшой, а гляди, умещается! Лодка-то из тонкой прорезиненной ткани сделана. И как ты ее упустил, землемер? Бывает…
Смирнов, упаковав лодку, щелкнул замочком чемодана и весело сказал:
– Готово, можно идти на заставу!
Бориска смотрел на все происходящее широко раскрытыми глазами. Ему не верилось, что такой вот обычный с виду человек мог оказаться шпионом. Не верилось, что рядом стоит настоящая пограничная овчарка. Она дружелюбно вильнула Бориске хвостом и зарычала на «землемера», когда тот замешкался, подымаясь с земли. Может быть, долго бы еще размышлял Бориска, но старшина взял его за руку, прижал к себе и сказал, обращаясь к овчарке:
– Рекс, этого мальчика зовут Бориской. Он очень смелый. Он ждал нас один ночью на берегу, жег костер и пел хорошую песню про барабанщика. Но у этого мальчика большое горе. Сегодня погиб его лучший друг – Барсик – от руки врага.
«Землемер» исподлобья взглянул на старшину и усмехнулся.
– Смеешься, гад! – обозлился Миша. – Петьку чуть не убил, собаку отравил… – И Миша невольно шагнул к «землемеру», сжимая кулаки.
– Ничего, парень, он свое получит, – сказал старшина. – А теперь пошли. – И он посадил Бориску себе на плечо.
А над протокой еще долго пылал костер, озаряя красноватым светом черную воду и прибрежные кусты.
ПОДЬКА
Родька вздрогнул и остановился. Неизвестно, по какой причине качнулись ветки багульника шагах в пяти от него, чуть правее тропинки. «Может, там кто сидит?» – с опаской подумал он, всматриваясь в невысокий, с коричневыми веточками и маленькими продолговатыми листочками куст.
Осторожно шагнул Родька с тропы, раздвинул куст и невольно отшатнулся. Поджимая сломанное крыло, разинув огромный черный клюв с языком острым, как шильце, на него глядел вороненок. Шея у него была вытянута, и на ней явно недоставало перьев.
– Дрался ты, что ли, с кем? – Родька протянул к вороненку руку, но тот с таким шумом взъерошился, так задвигал клювом и замигал злыми глазами-бусиками, что Родьке волей-неволей пришлось отступить.
Ясно, что вороненок побывал в какой-то передряге. Может, без разрешения родителей стал учиться летать да стукнулся о ствол дерева, или дрался с кем-нибудь? Мало ли как бывает… Коршун мог налететь – и вороненок спасся от него чудом. А тут еще Родька…
Глупый вороненок не понимал, кто его друг, а кто враг.
Однако сидеть в таком взъерошенном виде было утомительно, а бежать вороненок не мог. Под здоровым крылом у него была еще сломанная нога.
– Бедненький, да кто же это тебя так? – Родька взял его на руки. Ощипанная шея, переломанное крылышко и подбитая нога – ну как тут не пожалеть птенца?
Задрав спереди рубашку, Родька осторожно положил туда вороненка и понес его показывать своему деду.
Был понедельник. Дед в такие дни, особенно после встречи с Бердниковым, находился в состоянии тягостного раздумья… Этот Бердников работал в каком-то строительном тресте, снабженцем, что ли. К деду Мохову ездил по выходным дням отдыхать на природе. Когда они встречались, перед ними на самодельном дедовом столике-одноножке, врытом в землю под раскидистой черемухой, высились горки соленых огурцов, хлеба, колбасы, жареной рыбы; стояли тарелки с недоеденной ухой и, конечно же, пустые бутылки, которые потом дед стыдливо уносил в ящик за сарай. В часы шумных бесед дед иногда вдруг радостно заявлял, что отдых у них с Борисом Семеновичем идет на полную катушку.
А назавтра молчаливый, уйдя мыслями в себя, сидя на берегу где-нибудь неподалеку от дома, он мог подолгу, не глядя на Родьку, обстругивать ножичком топорище, черенок для лопаты или затачивать бруском крючки на сазанов. Родька понимал: с похмелья деду тяжко небось, и хоть сердился на него, виду не подавал. В общем-то, добрый был у него дед. И жить тут было хорошо и привольно.
Здесь, на берегу большой дальневосточной реки, бакенщик Мохов вырастил всех своих детей, в том числе и младшую дочь Марию – мать Родьки. Сначала она работала на ферме в колхозе, потом вышла замуж и переехала в город вместе с Алексеем – отцом Родьки, там приобрела новую специальность – формовщицы, стала работать в чугунолитейном цехе, где рядом у вагранки стоял Родькин отец.
Можно было бы и деду Мохову уехать к ним на жительство, однако он не захотел переезжать ни к сыну на стройку, ни к дочерям. Так и продолжал жить у речных створов, издали похожих на зебр. Даже когда ушел на пенсию, не стал переезжать. Помогал новому бакенщику зажигать керосиновые фонари, а когда пришла автоматика, стало даже интересней. Как ребенок, радовался Мохов, особенно в первые дни, выходя на берег в сумерках. Словно чья-то невидимая рука одним махом зажигала огни по всей реке. Красота!
Летом Мохов рыбачил. С наступлением зимы отправлялся белковать. Ходил и на кабанов. Если охота не удавалась, он пристраивался к людям из колхоза, помогал заготовлять лес. Ну, а с конца апреля, как только вскрывалась река, он снова был на берегу. Каждый воскресный день к нему приезжал Родька. То с матерью и отцом, то один. Он уже знал дорогу.
Сейчас, когда его родители находились где-то на юге и Родька жил у деда, в город можно было бы не ездить, да вот Бердников… Пообещал ведь купить карасевых крючков. И не купил. Говорит, не было в магазине. Пришлось Родьке в понедельник ехать самому. Съездил и купил. А вдобавок еще нашел вороненка.
Увидев в подоле рубахи Родьки живность, дед нахмурился. Он сидел на камне у воды, затачивая сазаньи крючки. Потом что-то буркнул сердито. По голосу Родька понял, что дед недоволен находкой. Но расспрашивать не стал.
Мохов сам разговорился к вечеру. Когда поели и стали ложиться спать, чтобы еще с ночи плыть на остров за сазанами, дед неожиданно заговорил о воронах.
– Пакостная это птица, ворона. Только и пользы, что падаль подбирает. Да и не одну падаль…
Лежа на своем неизменном месте у печки, держа руки под головой, он стал рассказывать о том, как однажды зимой вороны чуть не уморили с голоду охотников.
– Бедная была в тот год тайга. Все снег да бураны, куда выйдешь? Помню, мы все сухари поели. А тут – на тебе, сохатый. Повалил его кто-то из наших ребят недалеко от лабаза. Ну, счастье, конечно. Освежевали, подкрепились. Остатки мяса уложили на ветки пихтача возле лабаза, чтобы волки не съели. А через день как раз хорошая погода выдалась, и мы снова промышлять ушли. Встали на лыжи, да и в разные концы. Дня через три собрались всей артелью подбить бабки. Может, кому и подфартило? Ну, собрались, значит, и вот ведь смехота: даже зайчишки никто не принес. Бескормица разогнала зверье. А что касается животов, у всех ремни на последней дырке. Голодные, злые, как волки. Пошли к лабазу за остатками мяса. И что бы ты думал, Радивон?
Дед умолк, а Родька присел на кровати. Полным именем «Радивон» дед называл его только в особых случаях, и надо было быть тогда наиболее внимательным к его словам.
– Не нашли мы на ветках пихтача мяса. Не нашли.
Дед снова умолк, а Родька спросил:
– Кто же его съел?
– Кто-кто, вороны! Я еще когда к лабазу подходил, слышал их карканье. «Неужели?..» – думаю. А оно так и случилось. Вокруг той пихты, где лежало мясо, мы потом, когда очнулись, только вороний помет и нашли. Попировали кумушки всласть. Если какое мясо и осталось, так ведь оно все изгажено. Веришь, Радивон, я тогда со злости все патроны на этих ворон высадил. Кружили они, пакости, недалеко от лабаза.
В наступившей тишине Родька услышал, как за входными дверями мяукнул кот Васька. Тоненько, просительно. «Мяукай, мяукай, все равно в дом не пущу».
Родька давно усвоил повадки кота. Большой, пушистый, с дымчатой шерстью, как у голубого песца, Васька только с виду казался флегматиком. На самом же деле он был хорошим охотником. Сколько бурундучьих хвостов находил Родька около дома каждый день! Васька ловил бурундуков в лесу, а обедать и завтракать шел домой. Да что бурундуки! Однажды Васька подрался с енотом! Правда, как рассказывал дед, нападение было со стороны енота, но репутация Васьки от этого нисколько не пострадала. Как-никак, енот все же величиной с собаку…
Когда Васька мяукнул еще раз, Родька под кроватью услышал легкий шумок. Это зашевелился в корзине вороненок. «Неужели учуял кота?» И Родька сам себе ответил: «Конечно, учуял!»
Стихнет Васька – молчит и вороненок. Стоило Ваське мяукнуть – в корзине начиналось шевеленье. Чуял вороненка и Васька. Зачем же ему мяукать? Но удивительно, как учуял? Ведь кот до самого вечера пропадал сегодня в лесу. Он даже не видел вороненка.
«Теперь у тебя два врага – дед и кот Васька», – подумал Родька о вороненке и осторожно выдвинул корзину из-под кровати. Но в сумерках, да еще на дне корзины, он увидел только его разинутый клюв. Пришлось протянуть руку, чтобы убедиться, не сползла ли повязка, которую он намотал на сломанную ногу птицы. Повязка была на месте, а что надо сделать с крылом, Родька, не знал. Обращаться за советом к деду было бесполезно, он понял это с первой минуты, как только показал ему вороненка. А теперь, после рассказа про случай в тайге, Родька побоится даже сказать, что у него под кроватью «живность». «Но это ведь вороненок, а не ворона!» – попробовал затеять мысленный спор Родька с дедом. «А… все едино», – сказал бы дед; Родька уже предвидел, что он при этом ответит.
Но тут Родька вспомнил про волков, и у него появилось сразу много вопросов.
– Дедушка, – сказал он тихо, не зная, спит или еще не спит дед.
– Чего тебе? – раздалось у печки.
– Дедушка, – в волнении начал Родька, – а волк тоже вред наносит?
– Еще какой!
– И его надо убивать?
– А как же! Он тоже вне закона. И ворона, и ястреб, и волк. Всех их надо уничтожать, чтобы не мешали жить другим.
– А волчонка?
– Чего волчонка?
– Волчонка, когда в лесу найдешь, его тоже надо убивать?
– Зачем же убивать волчонка? Его надо домой забрать, – ответил дед как о вопросе, давно уже решенном.
– А вороненка?
– Чего вороненка?
– Ну, вороненка…
У печки заскрипела кровать, дед отрывисто кашлянул – и Родька понял, что неожиданно попал в точку. И как только ему пришло в голову заговорить о волках!
– Ты, Радивон, давай не хитроумь. Все одно любить ворон меня не заставишь.
– Да я не об этом. – Родька облегченно вздохнул и тут, словно определив, что разговор идет о нем, вороненок подал голос из корзины. Он, наверное, хотел каркнуть на деда за то, что тот так сказал о воронах, но не хватило уменья и сил. Вышло что-то похожее на «ка-а-а». Но все-таки вышло, и дед рассмеялся.
– А хитрый же ты, Радивон, вороненка в доме припрятал. Видно, в отца весь, Мария проще. Мария никогда бы отседова не уехала, если бы не Алексей. Сумел переманить как-то в город.
Вороненок снова каркнул, и теперь уже смеялись оба: внук и дед. И по тому, как дед смеялся, Родька почувствовал – не имеет он никакой злости на вороненка.
– Ну, показывай свою живность, – сказал дед, вставая с койки. Он подошел к столу, чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу.
Свет, падавший в корзину, напугал вороненка. Дрожа всем телом, он прижался к одной из сторон корзины и показался Родьке меньше, чем был на самом деле.
– Что, пакостная птица, трусишь? – сказал дед и, нагнувшись, взял птенца обеими руками. Тот не сопротивлялся. Дед осторожно положил его на крашеный пол и присел рядом с Родькой на краю кровати. – Вижу, все вижу, – сказал он, присмотревшись. – Крыло у тебя сломано и нога. А ногу, Родька, ты неправильно забинтовал. Неси-ка сюда лучины.
Родька быстро сбегал на улицу, приволок кедровое полено и стал щепать лучины. Тем временем дед оторвал от чистой тряпки тоненькую ленточку, снова взял вороненка и усадил его между колен.
– Смотри на него, пакостника, жить хочет!
Дед взял лучину, переломил ее надвое и обе половинки приложил к крылу: одну снизу, другую сверху.
– Это называется шиной, – поучительно сказал он Родьке. – Бинтуй.
Родька взял оторванную дедом тряпицу и стал обматывать ею крыло с лучинами.
– Постой, постой, не торопись, – останавливал его дед, на ощупь проверяя, правильно ли сложены косточки переломленного крыла. Но все, кажется, было в порядке. Дед показал, как завязывать на крыле конец тряпочки и, когда Родька выполнил это, перевернул вороненка кверху брюшком. Теперь можно было приниматься за ногу.
Кот Василий, пробравшийся в дом, когда Родька бегал за поленом, лежал тут же, у ног деда на боку и лениво наблюдал за всеми процедурами перевязки.
– Смотри, Васька, не вздумай тронуть, – строго пригрозил ему дед, показывая пальцем на вороненка, и снова уложил птенца в корзину. Потом, подумав, спросил: – А где у нас будет стоять эта корзина, Радивон? Под кроватью темно, надо бы к печке, на свет.
– А Васька?
– Так Васька и под кровать заберется. И чтобы он не забрался, подлец, в корзину, надо ее сверху зашнуровать шпагатом. Соображаешь?
Однако, когда Родька принес моток шпагата, дед долго не мог приняться за работу, все смотрел на вороненка, прицеливался к нему взглядом.
– А ну, отнеси лампу подале, – попросил он Родьку. – А теперь придвинь ближе… Так. Видишь, нет, крыло у него вроде бы синевой отдает?
– Есть немного, – согласился Родька, не понимая, однако, что этим хочет сказать дед.
– Чего немного-то? Отдает синевой как надо! – И вдруг сменил запальчивый тон на радостный: – Во́рон, ведь это, Родька, настоящий во́рон! Как это я сразу-то не разглядел? Мал он совсем еще, оттого, наверное.
Родька стоял и с непонимающим видом смотрел на деда, который схватил вороненка, поднес его к самому свету.
– Во́рон или воро́на, какая тут разница. – Он пожал плечами.
– Эх-хе, сказанул! – рассмеялся дед. – Сразу видать, городний. Да во́рон, ты знаешь, где летает? В самом поднебесье, где орел. Летит и клекочет, словно на какой трубе подыгрывает. Во́рон это не воро́на! – И, к удивлению Родьки, дед, снова водрузив себе вороненка на колени, один, сноровисто принялся перебинтовывать ему крыло.
Уже когда корзина с вороненком была зашнурована шпагатом и поставлена туда, куда и указывал дед – к печке, он, улегшись на свою койку, стал рассказывать:
– Во́роны, они и живут-то не стаями, как воро́ны, а попарно, подале ото всех. И гнездятся на скалах или в хорошем лесу. Птица эта гордость свою имеет, не станет настырничать, как ворона… Ух и артисты, скажу я тебе, эти во́роны! – Дед тихонько, про себя рассмеялся. – Иду я, Радивон, однажды по лесу с таким же городним, как ты. А из-за деревьев нас словно кто покликал. «Человек», – говорит мой товарищ. Я про себя смеюсь. Потом раздался лай. «Собака», – говорит мой товарищ. Я смеюсь. Потом как каркнет нам под самое ухо во́рон, тут уж мы оба рассмеялись… Вот так, Радивон, понимать надо природу…
Все дни до самой субботы Родька держал корзину в доме, кормил вороненка дождевыми червями, рыбой, мясом, поил свежей водой. И надо сказать, вороненок ел и пил с удовольствием. А утром в субботу он отнес его вместе с корзиной на чердак. Отнес, чтобы не показывать Бердникову. Заполошный человек… Чего доброго, еще схватит больного вороненка на руки. А руки у него были такие же бесшабашные, как он сам. Он даже и одевался в дорогу, не думая что к чему. Со старыми брюками мог надеть, например, белую капроновую сорочку и поехать в таком виде на острова с ночевкой.
Или еще лучше, в жаркий летний день приезжал к деду в толстом свитере и резиновых сапогах. Зачем, спрашивается? Сапоги все равно снимались и свитер тоже, и целый день Бердников ходил в плавках, как на пляже.
