Текст книги "Когда нам семнадцать"
Автор книги: Виктор Александровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)
– А! Наша староста всю жизнь такая, – усмехнулся Вовка. – Как монашка: засмеется и вдруг чего-то притихнет, словно смеяться грех.
– Хороша монашка! – возразил Игорь. – Английский изучает, музыкой занимается. Литературой теперь увлеклась… Нет, не в том дело!
– Дома у нее что-то неладно, – заметила Тоня. – Может, отчим плохо к ней относится?
Я сразу вспомнил тот разговор у нас за столом, когда выздоравливал после «дуэли». Вспомнил почти ненавидящее лицо Лазарева, когда он заговорил о Бойко. Но воспоминание пришло и ушло…
– Берег! – раздался громкий возглас Максима Петровича.
Мы все взглянули вперед и только сейчас заметили, что стало светать. Между небом и водой протянулась темная полоса берега. И где-то в глубине ее мерцала красноватая точка.
– Править на огонек!
Моторка, словно почуяв близкое пристанище, стремглав понеслась вперед. Огонек на берегу разрастался, и вскоре стало ясно, что это костер.
– Ура! Приехали, ребята! – воскликнула Тоня.
Она встала и направилась вдоль борта к Максиму Петровичу. Но в тот же момент под днищем лодки раздался сильный скрежет. Неожиданный толчок выбросил Тоню за борт.
– Сели на мель!
Максим Петрович, выскочив из лодки, помог Тоне подняться.
– Ты вся мокрая, укройся тулупом! – отрывисто бросил он.
Однако, как я заметил, Тоня не сразу выполнила приказ учителя. Очутившись в лодке, она схватилась за нагрудный кармашек под свитером, вынула из него какие-то бумажки и тихо вскрикнула.
Что это за бумажки? Я заметил, что чернила на них расплылись. Тоня расправила листочки и тотчас стала сушить их на еще не остывшем глушителе лодочного мотора. И только после этого надела тулуп.
Лодка плотно сидела на песчаной косе. Все наши попытки сдвинуть, ее на глубокое место оказались напрасными.
Между тем уже совсем рассвело. От берега, где бледно догорал костер, нас отделяла довольно широкая водная полоса. На песчаной отмели сушились рыбачьи сети, лежали перевернутые кверху днищами лодки. За сетями перед толстым кряжистым деревом стоял человек, попыхивая трубкой. На нем была длинная рубаха, меховые унты, шапка с отвислыми ушами.
Максим Петрович крикнул. Человек вынул изо рта трубку, сказал что-то по-бурятски и продолжал стоять. Легкий наплыв волны с моря чуть шевельнул нашу лодку, и мы поняли, что она сидит крепко.
– Вот что, ребята, послушайте меня, – сказал Максим Петрович. – Поплыву-ка я к берегу – пловец я неплохой – да привезу на подмогу рыбаков.
– Что вы? – всполошилась Тоня. – Вода – как лед, уже мне-то поверьте, а плыть далеко!
Грачев тем не менее сел на край лодки и начал снимать свои тяжелые сапоги.
– Стойте! Стой! – взволнованно крикнул Игорь.
С этими словами он выбросил из моторки свои чудо-лыжи, встал на них и, взмахнув палками, двинулся по воде. Все это Игорь сделал с такой расторопностью, что нам оставалось только одно: смотреть на него. Лыжи неслышно скользили по воде. Палки с жестяными банками на концах глуховато хлопали при отталкивании, а лыжник уверенно продвигался к берегу.
– Эх, жаль, профессора с нами нет! – горевал Вовка. – А то бы понял, поверил, раскаялся.
Фигура неизвестного у костра при приближении Игоря точно окаменела, даже дымок над трубкой исчез. Но стоило Игорю приткнуться к берегу и вытащить на песок лыжи, как человек укрылся за деревом. Это был старик бурят.
Игорь громко позвал его, но тот не шел. Снова позвал – никакого ответа. Тогда Игорь уселся возле костра и стал ждать.
Наконец старик, осторожно ступая, вышел из-за дерева. Над водой прокатились ясно слышимые слова с бурятским выговором:
– Однако, ты кто будешь?
Игорь рассмеялся. Это приободрило бурята. Тыча трубкой в сторону лыж, он стал медленно к ним приближаться. Не дойдя нескольких шагов, остановился. Из трубки обильно повалил дымок.
– Однако, эт сам, парень, делал или покупал?
– Сам, дедушка!
– Чудо! Какой чудо! А ну стань!
Но когда Игорь выполнил просьбу старика, тот замахал рукой в сторону моря:
– Ходи домой, хозяин, омуль пугать будешь!
– Что-о? – опешил Игорь. – Как так – домой?
– Ходи, ходи, – отчаянно замахал руками старик.
– Дедушка, там люди ждут! На мель сели!
– Какие люди? – Старик, казалось, только сейчас увидел нас.
Выбив из трубки пепел, дед столкнул в воду стружок и, приказав Игорю следовать на своем «чуде» впереди себя, поплыл к нам.
Да, это был старик бурят. С круглого морщинистого лица на нас смотрели узкие, с лукавинкой глаза.
– Здравствуйте, дедушка! – протянул ему руку Максим Петрович. – Вот хорошо, что вас встретили! Как ловится омуль?
– Омуль? – старик неодобрительно запыхтел трубкой. – Как ловится омуль. Бадма не знай.
– А вы сторож на рыбалке? – поинтересовалась Тоня.
Бурят, не отвечая, помог нам столкнуть с мели моторку, привязал за ее кормой свой стружок и пересел к нам, внимательно рассматривая наши лица.
– Откуда приехал? – спросил старик, набивая табаком трубку.
– Из Сибирска, – откликнулась Тоня.
– А зачем приехал?
Тоня посмотрела на Максима Петровича: «Сказать или нет?» Учитель кивнул.
– Ищем партизана Зотова… Не знаете такого? – Глаза у Тони разгорелись, и она даже привстала от волнения.
Но Бадма точно не расслышал ее голоса в шуме заработавшего мотора.
– Эт лева маленько сверни, – сказал он сидевшему за рулем Максиму Петровичу.
Тоня повторила свой вопрос и добавила:
– Пушку мы его нашли, Зотова.
– Пушка? Какой пушка? – Старик с недоверием смотрел на Тоню. – Ты кто сам будешь?
– Ученица.
– Мы все из одной школы, ученики, – пояснил я, видя, что Тоня немного растерялась. – А Максим Петрович – наш учитель.
– Теперь эт направо маленько сверни, – продолжал невозмутимо Бадма.
– Странный старик, – сказала Тоня и, свернув калачиком ноги, прислонилась к мотору.
Когда вышли на берег и подсели к костру, Бадма, снова засопев трубкой, как ни в чем не бывало спросил:
– Про кого эт меня спрашивал, девка?
– Про Зотова Степана Ивановича, – оживилась Тоня. – Он из Удыля, дедушка.
– Зотов? – Бадма молча отправился к сетям, принес котелок с рыбой и, устанавливая его на костре, вдруг, обратился к Игорю: – Однако эт, парень, ты худо сделал – омуль пугал, Байкал сердил! Ух!
– Что вы, что вы, дедушка! – возразил Максим Петрович. Он одернул гимнастерку, с улыбкой посмотрел на свои разутые ноги и быстро поднялся: – Становись! Смирно!
Мы, переглядываясь, выполнили приказ.
– За находчивость участнику похода Игорю Русанову выношу благодарность! Его водяные лыжи взять на вооружение экспедиции!
Все это Максим Петрович выговорил громко и отчетливо. Лицо его было серьезно, а глаза улыбались.
– Ура-а! – прокатилось над отмелью.
Бадма оживился и с интересом посматривал на Игоря.
– Смелый, однако, ты парень… Степан хвалить будет.
– Какой Степан? Вы знаете Зотова? – вырвалось у Тони.
– Конечно. На одной улице с ним…
– Ой, дедушка! – захлебнулась от радости Тоня. – Что же вы молчали!
– Я не молчал! Я не говорил. Ты, девка, не так вопрос задавал. Степан Зотов колхозник, рыбу ловит.
– Так это сейчас, а раньше был партизан.
– Эт, девка, ты у него сама спрашивай, – сердито запыхтел трубкой Бадма.
– Скажи, какой ядовитый старикан! – заметил Вовка.
– Бадма может действительно не знать, – возразил Максим Петрович, – был или нет его знакомый партизаном. Зотовых на побережье может быть не один десяток. И Степаны среди них могут быть.
– Но это же Удыль? – протянула Тоня руку к крышам избушек, чуть видневшихся из-за горы.
– Удыль, – подтвердил Бадма.
– Вот мы и пойдем туда, найдем Зотова и все узнаем.
– Э, нет! Степан рыбу не ловит. Степан нога лечит, – скороговоркой пояснил бурят.
– В больнице?
– Больницы нету. Строить нада. В тайге лечит нога.
– Да чего он нас путает? – всполошился Вовка. – Какое в тайге леченье?
– Ключи… Горячий ключи, – стал пояснять Бадма. – Шибко хороший вода! Далеко ходить нада в тайгу.
– А-а, вот оно что, – протянула Тоня.
– Проводника не найдется? – осведомился у бурята Максим Петрович.
– Весь колхоз омуль ловит. Одни ребята да старики дома.
– Ну, тогда покажите хоть, какой дорогой идти, – сказал учитель. – Давайте, ребята, собираться.
Бадма покормил нас ухой. Потом помог подтянуть к сетям моторку и молча побрел по песку. Вскинув на плечи мешки и ружья, мы двинулись за ним.
Позади нас синел Байкал, впереди расстилался широкий луг. Солнце, выйдя из-за гор, разбросало лучи по зеленой траве.
За лугом начинался березняк. А вдали, в синеве тумана, высились горы с ярко-белыми снеговыми вершинами. Туда и показал рукой старик.
– Смотри, самый высокий гора. Пойдешь к нему, бежит много-много ручей…
– Горячих? – спросила Тоня.
Бадма отрицательно качнул головой.
– Холодных… Такой, как Байкал. Найдешь один ручей, самый большой. На кедрах метка есть. Иди в гору, все иди, иди. Потом повернешь – вниз иди, в долину, там горячий ключи. Степана найдешь – от Бадмы гостинец передай. – И старик сунул в Тонин мешок узелок с солеными омулями.
Глава одиннадцатая
ТОНЯ ИСЧЕЗЛА
К подножию «высокой горы» подошли на третьи сутки. Ручьев здесь текло действительно много, но какой из них вел к вершине? Не нашли мы и меток на кедрах, о которых говорил Бадма.
– Выходит, что мы вышли не точно к указанному месту… – задумчиво произнес Максим Петрович.
Развели на пригорке дымокур. Сварили обед из подстреленной тетерки. Передохнули.
– Я предлагаю, – сказала Тоня, – добраться до вершины горы.
– А дальше что? – Вовка, переобувавший ботинок на стертой ноге, сердито посмотрел на поцарапанные руки Тони, на ее обожженное солнцем лицо.
– Залезем на высокую сосну и с нее все увидим.
– Что ж, – сказал Максим Петрович, – предложение дельное. Идем к вершине!
Недалеко от пригорка, в овраге, журчал ручей. Максим Петрович спустился к нему, осмотрелся:
– Собирайтесь! Пойдем вдоль ручья, – сказал он и поглядел на небо. – А ведь гроза собирается. Давайте солдатским шагом.
Дорога все время шла на подъем. Каменистое дно овражка прикрывал серый полумрак. На нашем пути то и дело попадались трухлявые валежины, обросшие мхом камни, вывороченные пни. Солнце уже садилось, мрак над тайгой сгущался, а сколько еще оставалось идти, никто не знал.
Вдруг где-то вдали прокатился гром. Раскаты его стали повторяться все чаще и сильнее. По темнеющему небу заметались зигзаги молний. Дышать становилось тяжелее. Быстро надвигалась гроза.
Максим Петрович распорядился ставить палатку. Но только мы сбросили с плеч свои мешки, впереди нас пролетела ослепительно яркая стрела. Оглушительный треск, и через минуту пламя пожара озарило тайгу. Огонь с гудением перескакивал от дерева к дереву, едкий дым застилал все вокруг. Схватив кто что мог из вещей, мы побежали, а вдогонку нам с треском летели пылающие головни.
Хлынувший ливень остановил пожар. При свете электрических фонарей мы стали натягивать палатку. Мокрые, усталые, укрылись под ней.
Гроза не утихала. Деревья словно сорвались с места и метались по лесу. С шумом проносились потоки воды по оврагам. Кое-как мы устроились и заснули.
Меня разбудили какие-то странные звуки за палаткой. В ночной тишине отчетливо раздавалось рычание и шум, похожий на борьбу. Я нащупал ружье, включил фонарик… Что такое? Тони, которая спала в противоположном углу, не было. Я разбудил Максима Петровича, мы выбежали из палатки. За нами – Игорь и Вовка.
Затемняя свет луны, клубясь и обгоняя друг друга, по небу плыли обрывки грозовых туч. Сомкнувшись темной стеной, высились деревья. Пахло лесной гнилью.
– Тоня! – позвал я.
В ответ донесся волчий вой. Максим Петрович дал залп из обоих стволов.
– Тоня! То-ня-а! – кричали мы.
Вовка направился в чащу, но, пройдя несколько шагов, отпрянул назад. Посредине небольшого замшелого болотца валялись какие-то клочья.
– Мешковина… – определил Вовка. – Кто-то разодрал наш мешок с продуктами.
– Как же он попал сюда? – вглядываясь в темноту, спросил Максим Петрович.
– Его, наверно, обронили во время бегства при пожаре, – заговорил Игорь. – Тоня меня все время спрашивала про какой-то мешок.
Держась недалеко друг от друга, мы двинулись по чаще.
Необычна тайга ночью. Простая и понятная днем, в темноте она словно преображается, становясь таинственной и страшной. Вот на моем пути встретилась лесина, поваленная ветром. Причудливо, точно щупальца осьминога, торчат вывернутые из земли корни. Я перелезаю прямо через ствол дерева и чувствую, что сзади кто-то держит меня за ремень ружья. Осторожно посвечиваю фонариком. Сук! Иду дальше. Направляю сноп света вверх, и ветви, обычные ветви сосны, днем такие прозрачные на фоне голубого неба, кажутся массивными, точно вылитыми из чугуна. Освещаю пространство меж стволов и слышу громкую возню. Оказывается, это пролетела разбуженная светом птица. Вон невдалеке затаилось чье-то вытянувшееся темное тело. Может быть, рысь, а может, просто кусок обомшелой валежины… Где же Тоня?
Справа и слева от меня хрустят ветки, мечутся светлые тени по стволам. Это идут Вовка и Игорь. Чуть дальше – Максим Петрович… Как бы не потерять то место, где стоит палатка!
Игорь предлагает развести костер и кричать по очереди, насколько хватит голоса. Даем выстрелы. Возвращаемся к палатке и кричим, кричим до хрипоты. Но никто не откликается. Где Тоня? Что с ней?..
В тревожном молчании встретили утро. Когда рассвело, я залез на дерево, осмотрелся. Вдали, озаренные ранним солнцем, блестели вершины снеговых гор. Внизу, под нами, точно на дне огромной чащи, темнела непроходимая тайга. Местами над лесом стлался туман. И в этой чащобе над небольшой ложбинкой поднимался едва заметный столб пара. Горячий ключ! Нам туда… Но как же без Тони?
Воткнув у потухшего костра ветку с привязанной к ней запиской, мы пошли вниз по ручью. Солнце взошло над лесом и стало пригревать. Все громче становилось пение птиц. На песчаных отмелях ручья были ясно видны следы зверей.
– Медведица ходила с детенышем, – определил в одном месте Максим Петрович.
Он низко склонился над отпечатком медвежьей лапы. Рядом со следом – кровь.
– Медвежья? – Я во все глаза смотрел на учителя.
– Да, вероятно. Но… раненого зверя в лесу лучше не встречать… – Подумав, Максим Петрович сказал: – Разделимся на две партии. Я останусь в этом районе. Алексей с Игорем отправятся вниз по ручью. Ты, Владимир, будешь связным. Сигналы – выстрелами.
Поделив поровну оставшийся хлеб, мы простились с командиром.
Исчезновение Тони вызывало у меня самые страшные мысли. Зачем ей понадобилось выходить ночью из палатки? Понятно, что Тоня беспокоилась за мешок с продуктами. Но ведь у нас есть ружья, прокормились бы! Правда, в мешке хранился гостинец Бадмы для Зотова… Нет, из-за омулей Тоня не решилась бы оставить палатку.
До поворота ручья с нами шел «связной» – Вовка. Мы попеременно кричали, вслушиваясь в отдаленное эхо, присматривались к следам.
– Лешка, смотри! – вдруг крикнул Игорь.
На сломанной ветке ракитника висел рваный голубой лоскут.
– Тонина косынка?
– Да, Тонина, – озираясь по сторонам, прошептал Игорь. – Тоня должна находиться здесь в лесу… Она бежала, ее кто-то преследовал.
Я выстрелил. Гремящий звук покатился к верховьям ручья, отозвался эхом, и вслед за ним прогремели ответные выстрелы. Это стрелял Максим Петрович.
День был на исходе, По небу пролегли малиновые полосы. Странными, почти неслышными шорохами наполнялся лес. Собравшись все вместе, мы стояли у сломанной ветки ракитника… Где ты, где ты, Тоня, что с тобой?..
– Тоня! Тоня!..
И вдруг в ответ на наш призыв – мой призыв – в ясном предвечернем воздухе раздался протяжный знакомый голос:
– Ребята, здесь я!
Мы бросились в чащу.
Глава двенадцатая
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Но как мы снова ни звали Тоню, нового ответа от нее не последовало.
– Стреляй же! – приставал ко мне Вовка.
Я показал ему на патронташ, где оставалось всего два патрона, заряженных пулями.
– Все равно стреляй, дай знать о нас!..
И когда мы прошли еще шагов сто и Вовка снова сказал, чтобы я дал выстрел, откуда-то сверху раздался испуганный голос:
– Что вы! Нельзя!
На вершине огромной ели сидела Тоня. Можно было понять нашу радость, когда мы увидели ее, но Тоня снова сказала:
– Тише… Медведи.
Мы молча переглянулись и стали карабкаться на деревья. Я – на Тонино, Вовка и Игорь – на ближайшую к ним березу. Добравшись до ветки, на которой, обняв ствол, сидела Тоня, я увидел внизу медведицу. Она бродила по прогалине, освещенной лучами заката, тыкаясь мордой в деревья, кусты. Рядом с ней бегал медвежонок.
– Медведицу кто-то ранил… – торопливо прошептала Тоня. – Я чуть не наткнулась на нее утром в малиннике, едва убежала и забралась вот сюда. Хорошо, что она не заметила меня…
– Почему же ты не кричала нам?
– Не могла: ведь медведица целый день пролежала в нескольких шагах от дерева…
У меня прошел мороз по коже. Допусти Тоня малейшую неосторожность, откликнись погромче на наши призывы, зашурши ветвями, и раненый зверь полез бы на дерево…
– На, поешь, – сунул я Тоне сбереженный кусочек хлеба. – А что случилось ночью? Куда ты делась?
– Тише, Леша!
– Ну и что, у нас ружья!
Тоня с жадностью ела хлеб. Лицо ее осунулось, глаза ввалились. Не спуская глаз с медведей, она начала потихоньку рассказывать:
– Помнишь, я сушила листки, после того как искупалась в Байкале. Для надежности я спрятала эти листки в мешок с продуктами, там был потайной кармашек. А мешка после пожара в палатке не оказалось… Ночью я вышла, стала его искать, нашла в кустах. Обрадовалась страшно… Вынула листки, только собралась идти в палатку, а кто-то с дерева прыг… Глаза зеленые, горят…
– Рысь?
– Откуда я знаю! Побежала не помня себя… А утром медведи.
– Скажи-ка, что это за листки, которые дороже жизни? Ты все время от меня что-то скрываешь.
– Потом, Леша, потом… Смотри, тебе Максим Петрович знак подает.
Я посмотрел вниз. Учитель стоял за толстым кедром и, сложив ладони трубочкой, отрывисто давал указания мне и сидевшим на березе Вовке и Игорю:
– Стрелять только в крайнем случае… Если побежит на нас.
Я проверил заряд и приготовился. Время тянулось медленно. Медведица то исчезала в лесу, то снова выбегала на прогалину.
– Смотри, как шерсть вздыбилась, разъярилась!..
Тоня не договорила. Медведица вытянула морду, будто что-то учуяв, и стремглав бросилась в нашу сторону. Руки мои невольно дрогнули, я оттянул курок, с секунды на секунду ожидая зверя. Вот раздался треск валежника, из кустов выкатилась темная туша. Почти не целясь, я нажал спуск… Медведица стала на дыбы, покачнулась и, взревев, пошла на кедр, за которым стоял Максим Петрович.
– Стреляй! – крикнул учитель. – У меня осечка!
Но не успел я перезарядить бердану, как откуда-то со стороны грянул выстрел. Медведица опрокинулась на траву, замерла, а медвежонок, метнувшись к первому попавшемуся дереву, вскарабкался по нему вверх.
Я стал было слезать с дерева, но меня остановил властный окрик:
– Погоди-ка, паря!
Из кустов прихрамывая вышел приземистый бородач с ружьем на изготовку. Обойдя медведицу кругом, он, постояв немного, крикнул:
– Выходи все. Дых пропал…
Он склонился над тушей.
– Моих пули две, – спокойно и просто сказал охотник. – Одной подранил вчерась, когда с собакой она сцепилась.
Поднявшись на ноги, бородач метнул на нас быстрый, внимательный взгляд:
– Откель будете? Из Сибирска? – Он достал кисет с табаком и закурил самокрутку. – Городние, значит… А зачем в наши края?
Немолодое уже лицо незнакомца поросло темной щетиной. Глаза пытливо прощупывали каждого из нас. Густые, сходящиеся на переносице брови как бы довершали его сумрачный вид. Не дождавшись ответа, он сплюнул на недокуренную самокрутку, положил ее в карман ватника, поправил висевший за спиной мешок и молча подошел к невысокому кедру. Верхушка дерева шевелилась.
– Медвежонок! – вполголоса сказала Тоня.
– Вижу.
Бородач быстро и ловко взбирался на дерево. Он добрался до медвежонка, выбрал удобный момент и набросил на него мешок.
– Вот это работа, класс! – восхищенно выпалил Вовка.
Когда охотник спрыгнул с кедра, мы склонились над медвежонком. Высунув из мешка свою пушистую мордочку, он плаксиво скулил, показывая нежно-розовый язычок.
– Что, нравится? – прищурился незнакомец, видя, с каким интересом рассматриваем мы мишку, – Для городних, конечно, диковинка… Берите его себе, добыча общая! – неожиданно добавил он.
Мы обрадовались подарку.
– Эх ты, плакса! – ласково погладила медвежонка Тоня. – Вот чем тебя кормить?
– Кормить просто, – сказал таежник. – Как к дому доберетесь, молоком коровьим поите, а пока так…
Незнакомец вытащил из кармана тряпку, положил в нее кусочек хлеба, завязал узлом и пошел к ручью. Вернувшись, он сунул хлебную соску медвежонку в пасть. Тот замотал головой и отшвырнул соску.
– Ничего, когда в животе заурчит – возьмет. – Он просто и открыто улыбнулся. – Сами-то небось тоже голодные. Что ж, если хотите отведать окорока, подсобите поднять медведицу. Будем шкуру сымать.
К шалашу охотника пришли на рассвете. Высокий, похожий на стог шалаш стоял под развесистой березой, и тропинка от него вела к небольшому озерку. Посередине озерка вода бурлила, поднимался пар. Тоня не утерпела и, разыскав в сумке термометр, побежала к воде.
– Ого! Семьдесят два градуса! – воскликнула она. – Это настоящий горячий ключ.
– В нем вот и лечусь, – сказал охотник. – Купаюсь каждый день, крепко помогает. Почти уж не хромаю!
Мы переглянулись – у каждого мелькнула одна и та же догадка.
От шалаша послышался лай, и к охотнику, припадая на переднюю ногу, подошла овчарка.
– Жена меня сюда приволокла на лошади вьюком, – продолжал таежник, гладя собаку. – Потом-то жене пришлось в обратную. Омуль вишь подошел, рыбачить пора.
– Омуль? – откликнулась с озерка Тоня. – Так вы рыбак?
– Экая невидаль! На Байкале кто же не рыбак?
– А вы, может, и Зотова знаете? Степана Ивановича?
– Не ошиблась, дочка, – погладил бороду таежник. – Хорошо знаю… Как же самого себя-то не знать?
Так и есть! И все же мы от неожиданности примолкли.
Тоня хотела спросить Зотова о чем-то еще, но вместо этого побежала к шалашу.
– Понимаете, Степан Иванович, – жалобно сказал Игорь, – мы гостинец вам несли… омулей соленых, да несчастье в дороге случилось.
– Ты, паря, на еду намекаешь, – засмеялся Зотов. – Погоди, сварим чай, и тогда медвежьим окороком попотчую!
– Я не об этом, – Игорь умолк. – Омулей мы от Бадмы везли.
– От Бадмы? От Жалсараева? Вот уж случай к случаю! Встрели его?
Мы начали было рассказывать все по порядку, но тут из шалаша выскочила Тоня, энергичным жестом остановила нас. В руках у нее была пачка листков и фотографий.
– Степан Иванович, вот поглядите хорошенько. Узнаете?
Зотов взглянул на фотографию, потом на нас, снова на фотографию.
– Шакал, за мной! – крикнул он овчарке и ушел. Ушел с фотографией в руках.
До самого вечера Зотов пропадал в лесу. Вернулся усталый, притихший. Сел к костру, закурил. Спросил, как прожили день. Потом бережно вынул из-за пазухи снимок, поднес к свету и долго глядел на него.
– Моя пушка! Моя, ребятки. Из нее по белякам палил. В каменоломне в ту пору позиция наша была…
Путь из долины ключей показался особенно трудным. Медвежонок, шкура медведицы, бутылки с ключевой водой – все это давало себя чувствовать. До берега Байкала шли четверо суток.
Бадма встретил нас на старом месте.
– Похудел! Штаны подрал, рубаха тоже, – говорил он, попыхивая трубкой. – Медвежонка поймал… Старому Бадме шкуру дарил… Воды с ключа привез! Молодец! Больницу в тайге открывать будем?
– Будем, обязательно будем, – отозвался Максим Петрович, – снимая со спины тяжелый груз. – Видишь, сколько воды несем? Врачам ее отдадим, химикам, анализы сделать.
Бурят кивал головой, подтверждая, что так и надо.
– А когда поедешь на та сторона?
– Сегодня же ночью.
– Э, нет, утром нада!
– Что вы, дедушка, нам дорог каждый час! – возразила Тоня. – Скоро занятия в школе.
– Нельзя ночью. Худой ветер будет, ух-х!..
Бадма оказался прав. На Байкале усилилось волнение. Проверив стоявшую возле сетей моторку, мы стали готовиться к ночлегу.
Был поздний вечер. Грозно шумел Байкал. Я лежал у костра и смотрел, как качается на ветру пламя, шипят и ласково потрескивают дрова. Перед глазами ясно всплывали события последних дней.
– Леша! – услышал я голос Тони. – Ты не спишь? Я должна тебе что-то сказать. – Тоня придвинулась к костру. – Помнишь, я не поехала с вами на Байкал? Ты спрашивал меня почему.
– Да мне и сейчас непонятно.
– Причина – вот… – Тоня протянула мне небольшую пачку листков, тех самых, с расплывшимися чернилами, которые она сушила на моторе.
– Это те, что дороже жизни? Ради них ты выходила ночью из палатки?
– Да, я очень берегла их. Это копии архивных документов, которые мне попались накануне вашего выезда из Сибирска. В документах факты, очень важные и очень дорогие тебе и мне, Зотов подтвердил.
– Какие факты? – насторожился я.
– А ты прочитай.
Тоня раскрыла передо мной свой маленький блокнот с надписью: «Путевая книга «челюскинцев».
«Было это, как помню, в тысяча девятьсот девятнадцатом году… – начал читать я. – По Сибири лютовал колчаковец. Наш партизанский отряд, кочуя по тайге, никак не мог пробраться к своим…»
– Постой, – повернулся я к Тоне. – Это же рассказ Зотова о пушке, который мы от него слышали. Что же тут нового для меня?
– Читай, читай, Леша, – ласково попросила Тоня.
Я придвинулся ближе к костру, и слова, освещенные пламенем, точно ожили на бумаге:
«У беляков – пушки, пулеметы, а у нас что? Берданы да гранаты ручные. Позарез была нужна нам пушка. И вот отправил меня командир с двумя ребятами через фронт, прямо в Сибирск-город. Наказ дал: «Ты, – говорит, – Степан Зотов, крестьянин. И, как крестьянский человек, обратись ты к заводскому люду, которые за Советы, пусть пушку достанут». А за городом тогда бои шли. Пробрался я с ребятами в Сибирск, с большими трудностями пробрался. Нашел кого надо. Задаю вопрос: «А что, если пушечку сделать партизанам? Такую, скажем, не по всем статьям, но чтобы пушка была и уваженье вызывала…» Поглядели на меня рабочие, отвечают: «Конечно, сделать все можно, но ты погляди: завод стоит. Вагранку пробило снарядом, коксу нет, воздух подавать нечем. Но мы, брат, помозгуем». И вот взялся за все эти дела один старый литейщик, молчаливый, хмурый, а дело знал крепко… Хороший был человек! И что бы вы думали? Собрал он вокруг себя, тот литейщик, помощников и пушечку отлил. Потом на станок ее стаскали – просверлили, как надо, ствол, лафет пристроили и недельки так через две отрядили меня к своим. А везти-то тоже надо знать как. Зима была снежная. Запрягли мы подводы, барахлишка всякого набросали, сенца и тому подобного – будто беженцы, от красных спасаемся, – а пушку подо все это спрятали. Ночь была темная. Проводили нас рабочие за шоссе, прощаться стали. А тот молчаливый литейщик и говорит: «Товарищи, жизни не жалейте за Советскую власть!» Сказал так-то да и обнял нас всех по очереди. А потом эта пушечка нас крепко выручала. Такой наводила на беляков страх, что, мы каждый раз добрым словом заводских поминали… Когда бои отошли за Байкал, я в город ездил, хотел от всего отряда поблагодарить литейщиков, да не нашел никого. «Все, – говорят, – с Красной Армией ушли». – «А вот, – говорю, – молчаливого такого седоватого из них не помните?» – «А как, – спрашивают, – его фамилия?» – «Фамилию-то я забыл, разве в этой суматохе упомнишь?..»
Запись рассказа Зотова на этом обрывалась.
Я стиснул зубы и, боясь почему-то посмотреть на Тоню, глядел на костер.
– Зотов не вспомнил фамилию того, седого?
– Нет. Фамилию мне назвали листки…
Тоня пошевелила сучья в костре, он разгорелся ярче, веселее. Красные языки пламени, точно флаги, вспыхнули в серебристом дыму.
– Пушку, Алеша, что мы нашли в каменоломне, отлил твой отец…
Глава тринадцатая
СНОВА ПУШКА
Вдали, за крышами домов, показалось здание школы. Вот из-за забора выглянули мои любимые яблоньки. Одна, вторая, третья… Все на месте, облазанные до самых верхушек, с поломанными сучьями, потускневшей корой.
Я привык видеть их из окна класса, встречаться с ними каждое первое сентября. Постоишь возле них и смело шагаешь в класс: кончилось лето, наступил новый трудовой год…
Сегодня, идя в школу, я вспоминал байкальский берег, задумчивое лицо Тони у костра, взволновавший меня рассказ партизана. Не было дня с того вечера, чтобы я не думал об этом. Мой отец своими руками отливал пушку, пушку, которая верно служила борцам за Советскую власть… А сейчас на том же заводе работает мой брат Павел… Я видел наводчика Степана Зотова… Как жаль, что мне не удалось познакомиться с этим человеком ближе, – ведь он знал моего отца.
Я открыл калитку школьного двора, прошел к тому месту, где не так давно под яблоней стояла наша пушка. Все было как и прежде… С тихим шелестом падали с деревьев листья, из раскрытых дверей школы доносился ребячий гам… Пройдет еще один школьный год, последний, и я не вернусь сюда. Где же я буду?
– Леша!
Обогнав Ольгу Минскую, которая несла, прижав к груди, свернутый трубкой классный журнал, Тоня торопливо сбежала по ступенькам школьного крыльца. Когда Тоня была уже совсем близко, я понял, что она очень расстроена.
– Что с тобой? Ольга, и ты не в своей тарелке? – Я с удивлением и тревогой смотрел то на одну, то на другую.
– Ах, Алеша, ты еще ничего не знаешь!
Тоня выхватила у Ольги классный журнал и, раскрыв его, протянула мне. Фамилию «Рубцов» перечеркивала красная жирная черта.
– Понял, Леша? Тебя исключили из школы.
– Исключили? За что? Кто?
– Ковборин. За обман с пушкой. За поездку на Байкал. Мол, он организатор и других подбил…
Я стоял столб столбом и никак не мог освоиться с тем, что произошло…
– Успокойся, Леша. Мы должны немедленно идти к директору и объяснить ему. Доказать, понимаешь? Хочешь, я с тобой пойду?
Тоня взяла меня за руку, но я вырвал ее и бросился в класс.
Я не сразу разобрался, что здесь творится. Посреди класса стоял Вовка с медвежонком. Вокруг толпились и орали малыши.
– Медведь, а боится, – заливался смехом вертлявый Петька Романюк.
В самом деле, наш байкальский медвежонок трусливо скулил, тыкаясь мордой в Вовкины ноги. Вовка, придерживая его за ремешок, старался перекричать голоса ребят:
– Чудаки, это же наш подшефный мишка!.. Он будет жить в биологическом уголке.
И тут на мою беду появился Маклаков. Растолкав малышей, он с ходу пнул медвежонка и плечом подтолкнул Вовку. Тот отлетел в сторону.
– Ах ты гад! – Я подошел вплотную к Маклакову. – Это все ты… гад! – Больше ничего я не мог сказать.
Я схватил его за лацканы пиджака и поволок из класса. Он так растерялся, что даже пальцем не успел шевельнуть. Но в дверях блеснуло знакомое пенсне.
– Рубцов! – прозвучал ледяной ковборинский голос. – Мало того, что вы без разрешения появляетесь в классе, – вы снова устраиваете побоища. Вы исключены. Немедленно уходите!
