Текст книги "Когда нам семнадцать"
Автор книги: Виктор Александровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
Полный радости и хлопот, Венька почти не бывал дома. Вернувшись из школы, он быстро проглатывал бабкин обед и мчался к Ивану Кузьмичу. Покормив щенка, Венька выводил его на улицу, валялся с ним в снегу, гонялся за серой жирной свиньей, частенько посещавшей двор. А возвратясь с прогулки, делал уроки, помогал по хозяйству сухонькой и вечно занятой Евдокии, снова кормил Верного и только тогда уже отправлялся домой.
Однажды, когда Венька вернулся поздно вечером, бабка, сурово шевельнув бровями, спросила:
– Где это ты пропадаешь? Я думала, ты к Игорю Леонтьевичу ходишь уму-разуму набираться. А ты…
Пришлось сказать правду.
– И щенок живой? – удивилась бабка.
– Еще какой! – воскликнул Венька, заметив, как подобрело суровое бабкино лицо.
– Так ты что же, паршивец, его в чужом доме держишь? Неси сюда, места всем хватит. Игорь Леонтьевич очень о нем спрашивал. Деньжат на пропитание подкинул…
– Деньжат?
В один миг Веньке стало все ясно. Видать, и сумма была подходящая, сумевшая размягчить твердокаменное сердце Анфисы Петровны. Венька не стал ждать повторного приглашения и тотчас сбегал за щенком.
С этого часа жизнь Веньки пошла еще веселей. Встав утром пораньше, он мчался с Верным на прогулку, кормил его из глубокой миски, которую поставила ему сама бабка, и отправлялся в школу. Во второй половине дня все как бы начиналось сначала.
Щенок был чистоплотным, послушным, особенно голосу бабки, и, если бы не куры, поднимавшие при каждом его появлении перед курятником гвалт, в доме Анфисы Петровны царили бы прежний мир и покой. Но, как всегда, неприятности приходят нежданно-негаданно.
Решила как-то Анфиса Петровна заняться сундуком, в котором хранилось ее девичье приданое. В доме запахло нафталином, старыми духами, оставлявшими во рту привкус меди; на спинках венских стульев появились какие-то полотенца, платки, куски материи, а на веревку у печки было вывешено для просушки белое с кружевами подвенечное платье.
Задумавшись, сидела Анфиса Петровна в своем закутке, перебирая хрустальные вазочки, слежавшиеся салфетки… Вдруг ее чуткое ухо уловило злобное рычание. Выйдя на кухню, она посмотрела за печку, охнула и, схватившись за сердце, опустилась на стул. А в это время под кроватью Веньки летели клочьями старинные кружева, трещал по швам и без швов еще крепкий батист. Остатки свадебного наряда щенок затащил на свою подстилку и, довольный, улегся спать. Там его и увидел Венька, когда, вбежав в дом и почуяв что-то недоброе, заглянул под кровать.
Впервые за все время пребывания у бабки Веньке стало искренне жаль ее. Не говоря ни слова, он подбежал к ней, обнял ее седую голову и поцеловал в мокрую щеку.
– Веня, – еле слышно сказала бабка, – убери эту тварь из дому. Я за себя не ручаюсь, Веня…
Венька понимал, что в жизни его наступил решительный момент. Смалодушничай он, отнеси щенка химику, и кто знает, что станет с Верным? Однако недаром же говорится, что не вечно бывает тень, обязательно появится свет. Этим светом явилась мама. Громыхая чемоданами, она шумно вошла и, как была в оленьей дошке, рукавицах, маленькая, румяная, с обветренным от мороза и северных ветров лицом, бросилась к Веньке с бабкой и разрыдалась от счастья…
Две недели в тесном домике на окраинной улице Тобольска шло нескончаемое веселье. Мама рассказывала об интересной экспедиции, восторгалась здоровым видом Веньки, говорила, что он подрос, и беспрерывно обнимала мать.
– А Верный у нас просто изумительный! – сказала однажды мама, любившая собак.
Пес и в самом деле резко изменился к лучшему. Некогда кривые лапы его с шишками на суставах выпрямились, стали стройными, пружинистыми. Уши, напоминавшие в прошлом увядшие капустные листья, поднялись и стояли навостренными уголками, оживляя и без того симпатичную мордочку с умными, доверчивыми глазами. Желтый с розоватым оттенком цвет шерсти переходил в чисто белый на груди, и только хвост, начавший загибаться вверх, по-прежнему оставался рыжим.
«Ну и что ж, что рыжий? Зато кисточка на конце какая!» – утешал себя Венька.
Пришло время возвращаться домой, на Дальний Восток. Маме хотелось лететь самолетом, это было бы быстрее и проще, но Верный ни за что не желал надевать намордник, рычал и кусался, а без намордника собак в самолет не пускали.
Правда, и с посадкой в вагон обошлось негладко. Высокий, тучный проводник, проверявший при входе билеты, тоже потребовал намордник. И только находчивость мамы спасла положение: буквально на ходу поезда она схватила Верного за ошейник и втащила в вагон.
В купе ехали сначала втроем. Потом подсела какая-то женщина. Вскоре ее сменил мужчина. Затем опять ненадолго села женщина. И каждый новый пассажир, узнав о том, что Веньке с матерью предстоит находиться в вагоне еще несколько дней и ночей, выражал свое сочувствие.
Верный, сидя на привязи под столиком у окна, вел себя исключительно корректно: ел, когда ему подавали, бегал с Венькой на прогулки во время остановок, ни на кого не лаял, не огрызался, если не считать одного случая.
Дня через три после отхода поезда из Тобольска в купе вошел проводник вагона, помахивая перед собой веником, дал понять, что он пришел делать уборку. То ли веник явился тому причиной, то ли сам проводник, неповоротливый и злой, но Верный зарычал. Выскочив, он схватил проводника за штанину и вырвал клок.
Все это произошло в одно мгновение, так что ни Венька, ни мама, читавшая книгу, не могли принять никаких мер. А проводник ушел.
Трудно сказать, чем бы кончилась вся эта история: удалением Верного в холодный товарный вагон или вообще снятием всех с поезда, потому что ни Венька, ни мама без своего любимца даже и не мыслили продолжать путь. Но опять выручила находчивость мамы. Извинившись перед проводником, она протянула ему деньги на полную стоимость брюк и сказала, что ничего подобного впредь не случится. Верный был оставлен под столиком у окна.
Этот случай произошел поздно вечером перед остановкой поезда на какой-то большой шумной станции. А когда поезд снова тронулся, в купе вошел человек с подстриженной квадратиком бородкой. В руках у него сияла лакированная трость. Посмотрев на трость, Венька подумал, что пассажир хромой и ему придется уступать нижнюю полку. Но вошедший сказал «здравствуйте», забросил трость на верхнюю полку и как ни в чем не бывало стал укладываться там спать.
Человек, очевидно, очень устал, потому что не прошло и пяти минут, как над Венькиной головой раздалось ровное дыхание спящего.
Венька подметил еще одну особенность в пассажире: его необыкновенную аккуратность. В купе не было специальной вешалки, но он ухитрился повесить свои брюки так, словно находились они в гардеробе. Эти тщательно отглаженные брюки долго маячили перед глазами Веньки…
Проснувшись утром, Венька не увидел брюк, хотя по всем признакам пассажир еще спал.
«Неужели кто стянул ночью?» – испуганно подумал Венька, осматриваясь вокруг; и тут сердце его тревожно сжалось: на скомканных брюках пассажира безмятежно лежал Верный.
– Ты что наделал, что ты наделал?! – закричал Венька.
Вопль этот разбудил пассажира. Тот заметался на своей верхней полке и в трусиках спрыгнул на пол.
– Вы не видели моих брюк? – спросил он.
Венька думал, что с мамой случился удар. В какую-то долю секунды лицо ее изменилось. Держась одной рукой за сердце, она другой выдернула из-под собаки смятые брюки и протянула их пострадавшему.
К удивлению Веньки, квадратная бородка пассажира не задрожала от ярости, а рука его не потянулась к кнопке, чтобы вызвать проводника. Извинившись перед мамой и сказав: «Какая милая собачка. Жаль, что я с тобой не познакомился раньше» – он исчез из купе: ему надо было сходить на очередной остановке.
И только после того как Венька увидел пассажира, взмахивающего тростью, на перроне вокзала, он понял, какая это была добрая душа. Но Венька не знал еще самого главного…
…Дальневосточный климат пришелся Верному по вкусу. Он с удовольствием носился с Венькой и другими ребятами по огромному двору, где стоял их пятиэтажный кирпичный дом, спокойно, не в пример прочим собакам, бежал на поводке, когда Венька с матерью совершали прогулки по городу. Но, как и все уважающие себя псы, не переносил кошек.
Однажды январским вечером мама с Венькой пошли в парк. Высокое чистое небо искрилось звездами. Не шелохнувшись, стояли покрытые инеем деревья, и кругом было так тихо, что с непривычки Верный заскулил. И тут из кустов, мимо которых они проходили, метнулся огромнейший кот. Не успел Венька и глазом моргнуть, как поводок выскользнул из его рук и Верный скрылся в темноте.
Минута шла за минутой. Мороз лез Веньке под воротник, в рукава, покусывал щеки. Мама, пряча лицо в теплый воротник оленьей дошки, с беспокойством посматривала на часы. А Верный как в воду канул.
– Пойдем искать! – сказала наконец мама.
Венька, бросившись вперед по аллее, миновал какой-то мостик, запнулся за что-то и кубарем свалился в овраг.
– Верный, Верный! – громко звал Венька, отряхиваясь от снега. Он уже пожалел, что вместо валенок надел ботинки.
Но в этот момент раздался радостный собачий визг, и к нему на всем скаку подлетел преданный лохматый друг. В зубах он держал какую-то птицу. Венька хотел схватить птицу за крылья, но Верный ловко вывернулся, и Венька упал.
– Тетерка!.. Венька, тетерка! – удивленно крикнула мама, когда Венька добрался до нее. – Залетела случайно в парк, а Верный ее сцапал. Да он же у нас охотник!
– «Охотник, охотник», – обиженно поддакивал Венька, потирая ушибленное колено. – Учить этого охотника надо, дрессировать.
– Да, это ты прав, – согласилась мама. – Я даже готова водить его в школу к собаководам. Я выкрою для этого время.
Но времени у мамы, как всегда, не выкроилось. Водить Верного на учебу два раза в неделю пришлось самому Веньке.
Делал Венька это, надо сказать, с превеликим удовольствием.
Правда, началось не совсем удачно. Дрессировщик, чем-то напоминавший Веньке химика Игоря Леонтьевича, такой же длинный и в очках, протянул Верному кусок мяса, но, когда тот, подбежав к нему, доверчиво разинул пасть, изо всей силы стеганул его плеткой. Верный взвизгнул и поджал хвост.
– Что вы делаете? Зачем бьете собаку? – закричал возмущенный Венька.
– Не бери у чужого! Не бери у чужого!.. – скороговоркой пояснил дрессировщик, подразнивая Верного мясом.
Однако, когда дрессировщик попробовал замахнуться плеткой вторично, Верный, оскалив зубы, бросился на него и так схватил за рукавицу, что до крови прокусил палец.
– Занимайся со своей дворняжкой сам, – обиженно сказал дрессировщик Веньке. – Мне с чистопородными овчарками возни хватит. Вон, одиннадцать ждут, – ткнул он окровавленным пальцем в дверь. – Дворняжки – это известная порода.
– Он не дворняжка! – возмутился Венька.
– Ну, беспородный! – с усмешкой поправился дрессировщик.
Венька хотел снова возразить, но сдержался. Еще в первый раз, здороваясь с дрессировщиком, он заметил, что его руки были покрыты следами собачьих укусов.
«Одним укусом больше, только и всего», – решил он и явился с Верным на второе занятие.
Когда они проходили по узенькому коридорчику, Верный по своей неопытности подхватил неприютно лежавший на полу кусочек сырого мяса, но тотчас, взвизгнув, выбросил его из пасти и в страхе прижался к Венькиным ногам.
«Не поднимай ничего с пола», – подмигнул сквозь очки Веньке тот же, похожий на химика, дрессировщик и согнул свою сухопарую спину над Верным.
– Ну что, квиты, браток? Сначала ты меня, потом я тебя. В этом кусочке мяса проводок под электрическим током. А ты и не знал. Не хватай ничего с полу, а то можешь нарваться… Понял? Ладно, посмотрим, как ты сделаешь упражнение на лестнице, – по-доброму сказал дрессировщик и так же, как химик, смешно растопырил руки.
С замирающим сердцем подвел Венька своего любимца к треугольной лестнице, которую надлежало ему перейти. Волнуясь так, что дрожала белая кисточка на хвосте, полез Верный вверх по ступенькам, опасаясь нового подвоха. Но не плетка и не удар электрического тока встретили его на земле, а похвала всех стоявших вокруг людей.
– Блеск!.. – сказал довольный дрессировщик.
«Блеск!» – повторял он каждый раз, когда Венька приходил к нему со своим любимцем…
…Ну что ж, рассказ о Веньке и его замечательной собаке подходит к концу. Однако о самом интересном еще и не сказано.
Стоял знойный летний день, когда по аллее городского парка шел Венька в окружении ребят своего двора. Впереди него, натягивая поводок, бежал Верный. Время, минувшее с зимы, не прошло для него даром: пес стал еще стройнее, шерсть его так и блестела под солнцем, а что касается цвета, то в «родословную» – в ученическую тетрадку с синей обложкой, которую Венька накануне сдал в комиссию по выставке, – рукою мамы было вписано: «Серо-палевый».
В парке в тот день проводилась выставка породистых собак. Аллеи парка были запружены людьми. Всем хотелось получше рассмотреть собак, которых привели их хозяева для обозрения, и услышать оценки комиссии. Каждому хотелось, чтобы его собака была признана лучшей!
Этот дух соперничества передавался, наверное, и самим собакам. Иначе зачем им было лаять одна на другую, унижать достоинство друг друга?
Скажем честно: Верный, несмотря на палевый цвет шерсти, белую кисточку на хвосте и великолепную осанку, все же не мог соперничать с красавцами сеттерами или чистокровными немецкими овчарками. Они, может быть, даже имели некоторое право его облаивать. Но уж кривоногой таксе лучше было бы не соваться.
«Тоже мне порода», – сердился Венька. Однако и таксы лаяли на Верного, когда он проходил мимо них, с каждым шагом приближаясь к столу, за которым важно восседала комиссия.
Но вот тут-то, у стола комиссии, и произошло то замечательное, отчего безусловно должны были сначала весело разлаяться, а затем закрыть свои рты все находившиеся в парке собаки.
– Это же беспородный пес, зачем его привели на выставку? – презрительно взглянув на Верного, спросила сидящая за столом полная дама. – Вид обычной дворняжки… Выхоленной, правда, – добавила она, не меняя тона.
Растерявшийся Венька потупился.
– А дворняжка – что, не собака разве? – неожиданно произнес знакомый голос, и Венька с надеждой поднял голову.
От стола комиссии отошел человек с квадратной бородкой и, прислонив к тополю свою лакированную трость, весело сказал:
– А ведь я этого пса знаю!
– Еще бы! – невольно улыбнулся Венька, вспомнив, как метался в поисках своих брюк этот человек.
– Да нет, я не о том! – узнав Веньку, рассмеялся человек с бородкой и на глазах всей комиссии принялся листать Венькину тетрадку в синей обложке. – Я его знал, когда он был вот таким пузатеньким щенком. Хозяин, помню, жалел, что отдал его в неопытные руки. И вот – смотрите…
Человек с бородкой подошел к своей тросточке, отвернул от нее ручку и, вынув скрученный серпантином метр, стал обмерять и попутно ощупывать Верного.
«Интересная тросточка, – подумал Венька. – Может, там еще что-нибудь припрятано?»
Но вот человек поднялся, произнес: «Изумительно!» – потрясая «родословной» Верного:
– Друзья мои! Вам сие неизвестно… Дело в том, что родственницей этой собаки является знаменитая Лайка. Та самая Лайка, которая летала на спутнике вокруг Земли. Лайка-космонавт!.. А это вы воспитали щенка? – обернулся он к Веньке. – Вы, надеюсь, передадите его нам для научных целей?
Венька сделался красным, как вишня.
– Космонавт! – не то насмешливо, не то завистливо крикнул кто-то из ребят с Венькиного двора.
«Венька-космонавт!» – С той поры и пристало к Веньке это прозвище.
ЧЕЛОВЕК С ЧЕМОДАНОМ
– Миш, пошли… – Белокурый веснушчатый Петька приподнялся на локтях. – Миш…
Мишка не отвечал. Положив под голову руки, он лежал и молча смотрел, как в прозрачной синеве неба стайкой неторопливо плыли снежно-белые облака.
– «Тучки небесные, вечные странники…» – дурачась, продекламировал Петька.
– А дальше? Небось забыл?
– Я и не старался это запоминать. Подумаешь, тучки!
– Зря. Хорошее стихотворение.
Миша повернулся лицом к Петьке. Тот исподлобья глянул на друга и с досадой сказал:
– Ох и любишь ты, Мишка, умничать! Давно бы уж выкупались.
– Нет, сначала дополем, – спокойно возразил Миша. Смуглый, скупой на улыбку, он казался старше своих тринадцати лет.
С бугра, где лежали ребята, был хорошо виден школьный опытный участок. Слева от посевов кукурузы начинались посадки помидоров и огурцов. Еще утром, встав пораньше, пришли ребята сюда по поручению бригадира школьной производственной бригады Саши Орлова посмотреть, не появились ли где сорняки. С ними увязался Мишин братишка, шестилетний Бориска, со своим неразлучным другом – псом Барсиком. Без особых происшествий дошли ребята до участка. Кукуруза была на славу. Стройная, высокая, с молодыми, но крупными початками и красиво развевающимися шелковистыми метелками, она стояла сплошной стеной.
– Вот это кукуруза! Не зря старались! – восхищенно ахнул Петька.
– Да, кукуруза ничего, – сдержанно ответил Миша. – А вот огурцы хуже – поздно посеяли. Видал, сорняков сколько? Надо прополоть. Да тут работы немного, до обеда управимся.
Но до обеда не управились. Помешала жара. Когда было прополото больше половины, ребята сделали перерыв и, съев по куску хлеба, легли под кустами отдохнуть.
Кругом, сбегая с холмов, зеленели поля родного колхоза. А чуть дальше, за лесом, переливался на солнце серебристыми чешуйками широкий Амур. Он-то и не давал Петьке покоя…
– Миш… – опять жалобно позвал Петька.
– Ладно, пошли! – сказал Миша, вставая.
– Куда, купаться?
– Допалывать, – улыбнулся Миша.
– Нет уж, дудки! – решительно заявил Петька. – И нечего тут командовать…
– А я и не командую. Я дело говорю.
– «Дело, дело!» – передразнил Петька. – Вечно из себя передового изображаешь, сознательного. И я знаю, что надо полоть, но не сейчас же. Ну пойдем, окунемся хоть разик. Не могу я в жару эту окаянную траву дергать.
Петька привстал на колени. Лицо его, всегда лукавое, с чуть задранным кверху носом, стало таким несчастным, что Миша не выдержал.
– Шут с тобой, – сказал он сдаваясь. – Пойдем. К вечеру жара схлынет – дополем. Куда вот только «пограничник» наш делся?.. Эй, Бориска-а-а! – громко позвал он.
Ответа не последовало. Петька, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. И тут же с кукурузного поля раздался заливистый собачий лай.
– А-а, вот они где!
Ребята сбежали с бугра и, раздвигая высокие кукурузные стебли, пошли разыскивать Бориску.
– Найдешь его тут, чертенка! В этих зарослях не то что пацан – дядя достань воробушка с головой упрячется… Ну, ладно, Бориска, хватит тебе! – крикнул Петька.
Бориска не откликнулся.
– И пес, как назло, перестал лаять, – заметил Миша.
Неожиданно совсем рядом раздалось приглушенное рычание.
– Вон он! – прошептал Петька, приседая, и беззвучно рассмеялся. – Ты смотри, что делает!
В междурядьях на корточках сидел Бориска и изо всей силы сжимал морду собаки.
– Тихо, Барсик, тихо! – весело поблескивая глазенками, уговаривал он пса. – Тихо. Пускай поищут. Здорово мы с тобой запрятались!
Но Барсик уже видел Мишу с Петькой. Вырвавшись из Борискиных рук, он радостно залаял и бросился к ребятам.
– Вылазь, пограничник, – смеясь, сказал Миша. – Пошли купаться!
– Тоже мне пограничник, – подмигнул Петька Мише. – Собаку и ту обучить не может. Тявкает она у него когда надо и не надо.
Бориска обиделся:
– Ага, прямо там! Я обучал, обучал… аж язык заболел.
Худенький, в выцветшей рубашонке и коротеньких штанишках, такой же черноголовый и смуглый, как его брат, он молча шел сзади, слегка прихрамывая. На глаза ему поминутно съезжала старая солдатская пилотка. Рыжий лохматый Барсик с белым пятном на груди время от времени подбегал к нему и, виляя хвостом, старался лизнуть в лицо. Но Бориска сердито отталкивал собаку.
– Чего ты захромал? – спросил Миша, когда, спустившись в овраг, они подошли к ручью.
– Пятку порезал, – пробурчал Бориска.
– Где ж это тебя угораздило?
Бориска промолчал.
Петька вынул из кармана платок, посмотрел, достаточно ли он чистый, и, хмыкнув, протянул Мише:
– На, перевяжи этого героя.
Промыв в ручье Борискину ногу и сделав перевязку, Миша усадил братишку себе на плечи. Бориска повеселел.
Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо, —
запел он тоненьким голоском любимую песню.
– Вот именно – шли, – усмехнулся Петька. – Сидит, как на верблюде, и распевает. Пуд, поди, весишь?
– Не пуд, а двадцать пять килограммов двести граммов, – весело поправил Бориска. – Папка вешал на школьных весах вчера.
Но Петька уже не слушал его, он вприпрыжку бежал с бугра к Амуру.
Как хорошо было окунуться в прохладную воду, поплавать, понырять, а потом, слегка озябнув, полежать на горячем песке! Правда, Миша не мог заплывать далеко от берега – надо было следить за непоседливым Бориской, который, забыв про свою ногу, барахтался в воде. Зато Петьке было раздолье. Доплыв почти до самой середины протоки, он то исчезал в воде, то вновь всплывал на ее поверхность, делая размашистые движения руками. Наконец, утомившись, лег на спину отдохнуть. Быстрым течением его отнесло далеко вниз…
Когда Петька вылез из воды и подошел к лежащему на песке Мише, он весь дрожал, кожа покрылась пупырышками, а на лице застыло выражение испуганной растерянности.
– Смотри какой герой! До гусиной кожи доплавался, – взглянув на трясущиеся ноги приятеля, покачал головой Миша. – И чего ты, Петька, так воду любишь? Прямо как утка или гусь. Петька будто не слышал.
– Ох, Мишка, что я тебе расскажу-то… – начал он, пугливо озираясь и присаживаясь рядом с Мишей на горячий песок. – Плыву я это, значит, на спинке вниз. Порядочно меня отнесло. Перевернулся, чтобы плыть к берегу, и вижу… – голос Петьки вдруг прервался, – вижу, в тальниках за отмелью лежит на воде что-то синее, надутое…
– Ты чего мелешь? – спросил Миша и сел, удивленно смотря на Петьку. – Синее, надутое?
– Ага, – перешел Петька на шепот.
– А ты рассмотрел – что?
– Побоялся. А вдруг это мертвец! Ну, утопленник…
– Мертвец?..
Несколько мгновений ребята сидели молча. Слышно было только, как шумела вода на перекате да жужжала пчела над взъерошенной головой Петьки.
– Пошли посмотрим! – неожиданно выпалил Бориска.
– Кого это посмотрим? – с усмешкой спросил Миша.
– Да этого мертвеца. И Барсика с собой возьмем, – как ни в чем не бывало ответил Бориска.
– Только вас там с Барсиком и не хватало, – недовольно пробурчал Петька.
Но Бориска уже вскочил и крикнул собаку. Миша посмотрел на братишку, на Петьку, сидевшего на песке, и тоже поднялся.
– Вот что, друзья, сделаем лучше так, – начал он. – Ты, Бориска, останешься с Барсиком здесь охранять одежду, а мы с Петькой быстро обернемся туда и обратно. Да ты чего, никак слезу пустить собираешься? – добавил он, увидев, как повлажнели глаза Бориски. – Не годится, брат. Пусть девчонки плачут, а тебе это совсем даже ни к чему.
Бориска, насупившись, отвернулся.
– Ну все, сказано, – подхватил Петька, вскочив с песка и отряхиваясь.
С опаской оглядывая лежавшие на пути бревна и кусты с вывороченными корнями, друзья молча дошли до отмели, перебрались через небольшой заливчик и, углубившись в тальники, остановились.
– Ну, где ты видел своего мертвеца? – усмехнулся Миша.
– Там, у тех кустов, – шепотом ответил Петька, кивая в гущу затопленного тальника.
Придерживаясь за ветки, ребята потихоньку поплыли.
– Вон он, видишь, видишь синеет? – заволновался Петька.
Ухватившись за толстый сук, Миша подтянулся на руках и всмотрелся в предмет, лежащий на воде.
– Да это же резиновая лодка! В кустах застряла! – громко и весело рассмеялся он.
– Да-а? – оторопело протянул Петька. – Не может быть!
С необыкновенным проворством он заработал руками и через несколько минут был уже возле лодки.
– Вот это находка! Законненькая! – с восхищением ощупывал Петька легкие упругие борта плоскодонной лодчонки, чем-то похожей на плотик.
– Ты знаешь, того… Не торопись, хозяин найдется, – охладил Петькин пыл подплывший к нему Миша.
– А чья она?
– Кто ее знает. Мало ли сюда людей приезжает! Вчера был шторм на Амуре, лодку сорвало и занесло в тальники. История простая, – объяснял Миша, с удовольствием развалясь на мягком резиновом днище.
– Да, может, и так, – вздохнул Петька. – А если не найдется хозяин?
– Найдется не найдется, а надо ее отсюда вытащить.
– Это верно, – согласился Петька. – Вот только весел нет!
– Доведем на буксире, – спокойно ответил Миша и, нащупав под днищем веревочный конец, спрыгнул в воду.
Пока ребята добирались до лодки да выводили ее из тальников, прошло не менее часа. Бориска приуныл. Обняв колени, он сидел и с грустью смотрел, как по протоке, увлекаемые быстрым течением, плыли палки, бревна, а иногда даже целые деревья.
«Сами ушли, а меня бросили одного», – с горечью думал он.
Время от времени Бориска поглядывал на песчаный мысок, порываясь бежать в тальники к ребятам. Однако, вспомнив наказ старшего брата, снова садился и смотрел на реку. Пробовал разжигать костер, пробовал даже петь свою любимую песню, но и песня не ладилась.
Истомившись окончательно, Бориска подозвал Барсика.
– Лежать! Дай лапу!.. Служить! – начал командовать он.
И пес то сидел, смиренно прижав уши, то осторожно, словно боясь, как бы не спутать команду, протягивал Бориске свою лохматую лапу, то, усевшись столбиком, весело тявкал.
– Молодец! – похвалил Бориска собаку и, порывшись в кармане, бросил ей замусоленный кусочек сахару. Барсик проглотил его на лету. – А сейчас, – продолжал Бориска, – я тебе скажу такое слово – «фас». Как скажу – сразу беги. Понял?
Барсик громко тявкнул.
– Фас! – скомандовал Бориска.
Барсик тявкал и не двигался с места.
– Так я и знал! Ничего ты не понял, – огорчился Бориска. Прихрамывая, он сделал несколько шагов вперед и снова крикнул: – Фас! Фас!
Барсик сорвался с места и, задрав хвост калачиком, стал носиться как угорелый.
– Назад! Нога!.. – надрывался Бориска.
Но это лишь усиливало восторг собачонки. Смешно дрыгая лапами, она стала валяться в песке.
– Эх ты, тупарь! – вздохнул вконец раздосадованный дрессировщик, когда вдоволь набегавшись, Барсик подскочил к нему с высунутым языком. – Поздно я тебя учить взялся. Садись уж…
И снова сделалось скучно.
Вдруг на острове, отделявшем протоку от реки, Бориска увидел человека. «Никого не было – и вдруг человек. На чем это он, интересно, приехал?» Бориска поднялся и подошел ближе к воде, чтобы получше рассмотреть появившегося человека, но в этот момент донесся голос Миши:
– Бориска-а, иди сюда! Мы тебя на лодке прокатим!..
Бориска оглянулся, увидел ребят и, стараясь не опираться на больную пятку, поскакал к ним навстречу. За ним во весь дух летел Барсик.
– Ух ты-ы!.. – только и смог сказать Бориска, увидев лодку.
– Ну, чего оробел? – засмеялся Миша и, подхватив братишку, усадил его рядом с Петькой.
Процессия двинулась вперед. Миша, бредя по воде, тащил за собой лодку. Петька с важным видом восседал на корме и рулил какой-то доской. Рядом сидел Бориска. А Барсик, подпрыгивая и сердясь на невиданное чудо, заливчато лаял на берегу.
– А откуда эта лодка, кто вам ее дал? – допытывался Бориска, поглаживая надутые резиновые бока.
– Если б мы сами знали! – усмехнулся Петька. – Может, ты знаешь?
– Не знаю, – неопределенно ответил Бориска. – Если не отберут, вот здорово будет! – вдохновился он. – Мы из нее корабль сделаем, с парусами!
– «Корабль…» – передразнил Миша. – Это, брат, вещь дорогая. Хозяин лодки весь берег обыщет.
– Ну и пусть, а мы пока на ней покатаемся, – не унывал Бориска. – Да, ребята! А на острове человек ходит, – вдруг выпалил он. – Вон там, у черемухи, я сам видел.
– Чего ты мелешь? Там же запретная зона, граница! – начал было Петька и замер: на зеленом мыске стоял человек с чемоданом и махал ребятам рукой. – Вот так номер! – опешил Петька.
Процессия остановилась.
– Эгей, ребята-а-а! – прокатилось по реке. – Лодку давайте-е!
– Ну вот, и хозяин, кажется, объявился, – иронически улыбнулся Миша.
– Ишь ты какой! – обозлился Петька. – Лодку упустил, весла потерял и еще орет: «Лодку давайте!»
– Весла он, может, и не потерял, а только подальше от воды их оттащил, – спокойно заметил Миша.
– А лодку, выходит, не смог?
– Может, и не смог, а может, прозевал. Штормина-то вон какой был!
– Защитничек… Ну и защищай, подавай этому барину средства переправы! А я не намерен.
Петька сплюнул и выскочил на берег. «Отберет лодку этот дядька, – огорченно подумал Бориска. – Жалко, хорошая лодка».
Расстроенный Петька, не оглядываясь, побрел по берегу.
– Значит, Бориска, придется плыть нам, – сказал Миша и залез в лодку на Петькино место.
Длинная тонкая доска, которой только что рулил его друг, теперь превратилась в весло. Миша гребнул им с левого борта, потом перекинул на правый и направил лодку прямо к острову.
Человек с чемоданом стоял не двигаясь. «Интересно, кто он?» – подумал Миша. Зная, что за островом по реке проходила государственная граница, Миша удивился появлению человека в гражданской одежде. Граница есть граница, нарушать ее никому не позволим, говаривал часто отец. Он ходил когда-то в бой с японскими самураями и хорошо знал, к каким коварным хитростям мог прибегнуть враг. Правда, на остров по-прежнему, как и раньше, выезжали колхозники косить сено, собирать грибы и ягоду, но для этого им выдавали особое разрешение. «Значит, и этому выдали, раз он так свободно ведет себя», – подумал Миша, глядя на человека за протокой. Но тут же вспомнил, как зимой на пограничную заставу был доставлен такой же вот неизвестный. Рассказывали, он оказался матерым шпионом, проход искал в этих местах.
– Спасибо, ребятки, – сказал человек, помогая подтаскивать лодку к берегу.
Высокий, в сером плаще и темной кепке, с лицом, заросшим черной щетиной, он стоял в воде, широко расставив ноги, и улыбался. В том, что лодка принадлежала ему, Миша почему-то нисколько не сомневался. Но кто был этот человек?
Человек тяжело ступил в лодку, зачерпнув воды и накренив ее.
– Что ж, поехали, – сказал он, усаживаясь на корме. – Может, мне погрести?
– Не надо, – тряхнул головой Миша, – справлюсь. – «Где уж тебе, – подумал он. – Сесть как следует и то не сумел».
Лодка, грузно покачиваясь, повернула от острова.
– Тра́вы-то, тра́вы нынче какие! – вздохнул незнакомец, и Миша заметил, что глаза его, маленькие, острые, забегали по сторонам. – Ездил места выбирать для сенокоса. Пограничники разрешение выдали. – Он повертел в руках бумажку. – А вы откуда, ребятки?
– Из Ольховки, – ответил Бориска.
– Хорошее село, – похвалил тут же незнакомец. – Богатое.
– Вы разве его знаете?
