Текст книги "Когда нам семнадцать"
Автор книги: Виктор Александровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
– Хоть бы сказал что-нибудь на прощанье!
Невдалеке от нас приткнулась к берегу моторная лодка. На корме ее Игорь и Вовка склонились над мотором. Они в трусах, майках-безрукавках. Из-за наваленного в лодке багажа видна соломенная шляпа – это отец Игоря.
Виталий Львович беседует со своим закадычным другом доктором Кочкиным. Отец Тони, длиннобородый, рослый, подбоченившись, стоит на берегу. Он в белой чесучовой рубахе, перехваченной крученым пояском, в свободных, как шаровары, брюках, чуть свисающих на голенища сияющих блеском сапог. От всей его фигуры веет спокойствием и какой-то богатырской силой. Может быть, глядя на синеву речного простора, доктор вспоминает свою юность, когда он служил грузчиком на ангарских пристанях…
Виталий Львович – маленький, суховатый; он часто вскакивает и нервно глядит на косогор – опаздывает помощник.
Кто он, мы не знаем.
– Почему ты молчишь? – снова спрашивает меня Тоня.
– А что говорить? Столько времени просидеть в архиве, найти следы партизана Зотова и отказаться ехать с нами! Где логика? Доплыли бы с Виталием Львовичем до питомника на Байкале, занялись бы подготовкой к походу… Тем временем после своих экзаменов подоспел бы и Максим Петрович. В чем дело, Тоня?
– Леша, милый, не могу я сейчас ехать!
– Почему? Говорят, тебя опять видели в этом архиве. Что там еще?
Брови у Тони чуть сходятся:
– Не спрашивай, Леша, не скажу…
– Ну что ж, раз у тебя секреты…
Я порывисто встаю и иду к лодке.
Игорь с Вовкой уже перестали возиться с мотором и, лениво развалившись на корме, выжидающе посматривают на Виталия Львовича.
– Папа, где же твой помощник? Целый час ждем его! – не выдержал Игорь.
– Шут его знает! Придется, вероятно, самому мышей ловить! – Виталий Львович торопливо вышел из лодки и снова уставился на верх косогора.
Речь идет, разумеется, не о комнатных мышах, а о лесных – для кормления соболят.
– Каждое лето беру себе в помощники кого-нибудь из ребят, – продолжал Виталий Львович. – Тайга… Байкал… Для них это развлечение и в то же время труд. Правда, ловить мышей мог бы и мой сын, но у него другие интересы. Что поделаешь!
– А кто ваш помощник? – поинтересовался доктор.
– А я, признаюсь, и в глаза его не видал. Зашла ко мне на кафедру одна почтенная дама и предложила услуги своего сына. Уверяла, что он трудолюбивый, скромный… – Профессор пожал плечами и снова уставился на косогор.
Время тянулось томительно и скучно. Незаметно для себя я тоже начинал сердиться на добродушного Виталия Львовича. Из-за его оплошности придется, может быть, отложить сегодняшний выезд.
Но вдруг профессор оживился и приветственно взмахнул шляпой:
– Ну вот, наконец-то! Они!
Я ахнул: по тропинке, ведущей прямо к нашей лодке, шествовал Андрей Маклаков в сопровождении полной нарядной женщины. Виталий Львович пошел им навстречу.
– Вот так сюрприз! – оторопело посмотрел на меня Игорь. – Как же это получилось?
– Хитер! – сплюнул Вовка.
Доктор заметил наше замешательство.
– Знакомый?
– Еще бы… Недоросль! Маклаков!
– Это не тот, о котором ты мне рассказывала, Тоня? – спросил Кочкин.
– Он самый, папочка! – Тоня решительно встала и подошла к нам. – Нет, вы посмотрите, как он вырядился!
Андрей был разодет, как иностранный турист: клетчатые брюки «гольф», на голове красная ковбойская шляпа, за спиной рюкзак, в руках камышовая трость.
– Такой мышей ловить не станет, – усмехнулся доктор.
Виталий Львович внимательно, даже с некоторым удивлением оглядел Маклакова, о чем-то спросил его и подал руку.
– Здорово, комарики! – сказал, приблизившись, Недоросль, явно обращаясь к нам.
Сняв со спины рюкзак и волоча его, он направился к лодке.
– Ты куда? – Я загородил Маклакову дорогу. – Проваливай!
Недоросль замахнулся на меня рюкзаком.
Вовка, оказавшись рядом, ловко выдернул из рук Андрея рюкзак и пустился с ним наутек по берегу.
– Вернись! Вернись сейчас же! – крикнул ему вслед Виталий Львович.
Но Челюскинец уже скрылся за баржей.
– Это что ж такое! – пронзительно завопила Маклакова. Подбежав к Виталию Львовичу, она схватила его за руку: – Профессор! Что же вы смотрите? Андрюша, не бегай за ним – он изобьет тебя!
Рассерженный и возмущенный профессор крикнул:
– Что за хулиганство? Немедленно верните рюкзак!
Я помчался догонять Вовку. Он уже примостился за высоченным рулем баржи и категорически отказывался отдать мешок с вещами.
– Нет, братец, тут дипломатическими переговорами не возьмешь! – сверкал глазами Челюскинец. – Действовать надо! Видал, какой иудушка? Мать попросил… Хотел нас обвести вокруг пальца!
Спорить с Вовкой я не стал. Я думал так же. Из-за баржи хорошо было видно все происходящее у лодки.
Маклакова уже не кричала. Поддерживаемая Виталием Львовичем, она глотала из кружки воду, и доктор о чем-то внушительно ей говорил.
– Неправда! – снова раздался ее крик. – Мой Андрюша хороший, он заслужил! А вы, профессор, не сдерживаете своего слова.
– Лешка! Погляди! – вдруг закричал Вовка.
Сцепившись друг с другом, Игорь с Маклаковым катались по песку. Над ними суетилась Тоня, пытаясь их разнять.
– Ну чего… чего она лезет? – горячился Вовка. – Бей, бей его, Конструктор!
Так продолжалось несколько минут. С помощью доктора дерущихся удалось наконец разнять. Тоня махнула нам рукой, и Вовка согласился на «дипломатические» переговоры.
Когда мы подошли, бросив к ногам Недоросля рюкзак, у лодки было уже относительно спокойно. Маклакова, сидя на камне, прикладывала к голове мокрый платок. Возле нее со смущенным видом прохаживался Виталий Львович. Маклаков, выставив вперед ногу, нещадно колотил об нее шляпу-ковбойку, выпачканную в песке. Игорь ополаскивал лицо. Тоня уединилась в лодке и, опустив за борт руку, с грустным видом чертила на воде кружочки. Доктор стоял подбоченившись, усмехался в бороду, ожидая развязки. Наконец Недоросль закончил чистку своей шляпы. Сунув руки в карманы «гольфов», он обратился к профессору:
– Так что же, берете или нет?
– Вы же видите, – оправдывался профессор, – ваши товарищи не хотят.
– Так. Ну что ж, товарищи, мы еще встретимся! Все припомню: и пушечку и сегодняшний день!
Схватив рюкзак и напялив на голову шляпу, Маклаков вразвалку поплелся по берегу. Дойдя до баржи, он остановился и показал нам кулак. Сконфуженная мать шла сзади.
– Заводи! – скомандовал доктор.
Игорь с такой силой крутанул маховик, что мотор сразу взревел, и сизые кольца дыма покатились по реке.
Я уселся за руль, Вовка с Игорем – возле мотора. Виталий Львович, все еще хмурясь и покачивая головой, расположился в носовой части.
– Прибавить газку! – весело крикнул доктор, сталкивая моторку.
Лодка качнулась на воде, потом сделала плавный разворот и понеслась от берега.
– Счастливо! – махнула голубой косынкой Тоня, прижимаясь к отцу.
И мне сделалось грустно. Приход Маклакова помешал по-хорошему проститься…
Ангарская быстрина подхватила лодку. Все глуше становились голоса, стерлись расстоянием лица, и только голубая косынка, как флажок, еще долго виднелась на берегу. Тоня, Тоня… Почему она не поехала с нами?
Моторка уже вышла из мелководья протоки и шумливо шла навстречу течению. Знакомые места – островки, разводья… Здесь мы с братом не раз охотились на уток.
Лодка уверенно шла вперед, и вот уже справа замелькали темные лесистые сопки, у подножия их временами вились паровозные дымки. По левую сторону, за зелеными шапками островов, маячили чуть заметные очертания города. Он все удалялся, удалялся… А прямо перед нами расстилалась широкая синь Ангары, освещенная горячими лучами солнца.
Виталий Львович, придвинувшись к Игорю и Вовке, стал с увлечением что-то рассказывать. До меня доносились лишь отдельные слова. Но когда напротив небольшой деревушки профессор вскочил и энергично махнул рукой поперек реки, я понял: здесь в будущем ляжет могучее тело ангарской плотины. Когда это будет?
От воды и от зелени, от солнца и от неумолчного рокота мотора кружилась голова.
Вечерело. За лесистыми сопками багровел закат. По воде с берега потянулись черные тени. Показался мысок мохнатого острова. Решено было пристать на ночлег.
Я круто повернул руль. Лодка пронеслась еще вперед и плавно взлетела на шелковистую осоку…
С острова уезжали ранним утром. Снова речной простор, снова рокот мотора. Ангара здесь стала заметно уже, а течение сильней. Лодка с трудом продвигалась вперед, подолгу задерживаясь на перекатах. Во всем сказывалась близость Байкала: воздух стал прохладнее, по берегам потянулись высокие скалы. Нежную зелень березовых рощ и осинника сменила темная хвоя сосен и лиственниц.
Еще один поворот за остров… Здесь отвесные берега реки сблизились, поднимаясь ввысь и как бы образуя ворота. Из них, из этих каменных ворот-великанов, седой Байкал выпускал на просторы Сибири свою единственную дочь – Ангару.
Вот слева у берега над водой показался кусок мутно-зеленой скалы. Вершина ее плоская, как крышка сундука.
– Шаманский камень! – приветственно помахал своей шляпой Виталий Львович.
Возле истока реки течение было почти неодолимым.
– Не подкачай, милый! – хлопотал Игорь возле мотора.
Лодка то застывала на месте, то делала чуть заметные сдвиги и вдруг с силой рванулась вперед… Перед нами открылась равнина Сибирского моря. Под лучами солнца оно казалось даже не голубым, а каким-то прозрачным, как небо. И только чуть заметная дымка на горизонте напоминала о том, что и у этого простора есть где-то край…
Игорь выключил мотор. Сразу стало тихо-тихо, только пронзительные крики вертких ласточек нарушали тишину. Но так казалось поначалу. Вот откуда-то справа, из-за зеленеющих скал, донесся протяжный гудок паровоза, потом послышался шум пароходных колес. Судно, отойдя от пристани, повернуло прямо в открытое море. Где-то там, в далекой синеватой дымке, затерялось селение Удыль…
– На питомник! – скомандовал Виталий Львович, показывая рукой, куда мне рулить.
Мотор заработал как-то удивительно весело и легко, лодка стремглав понеслась к отвесным берегам.
Глава девятая
СЛАВНОЕ МОРЕ
Домик, принадлежащий питомнику, стоял на самом берегу Байкала. Рядом с ним на узкой песчаной полоске располагалось еще несколько строений. Эту крохотную деревушку молчаливым полукольцом окружал скалистый таежный хребет. Он как бы давил на домики, придвинув их к самой воде.
Неподалеку, в больших проволочных клетках, под кедрами жили соболи. Весной зверьки принесли приплод. Соболиные детеныши нуждались в свежей пище, и поэтому в тайге были расставлены капканы.
На второй день после приезда Вовка перезнакомился со старожилами питомника, высмотрел, где они ставят капканы, и предложил себя в помощники. «Конечно, до похода за Байкал», – предупредил он солидно. Мы с Игорем занялись мелким ремонтом лодки, шитьем палатки и пробковых спасательных поясов…
Дни, заполненные хлопотами, проходили незаметно. Утром, проснувшись, мы соскакивали с сеновала, бежали к озеру и, наскоро сполоснув лица обжигающей байкальской водой, ехали выбирать сети. Рыбы попадалось много, и с ней приходилось возиться чуть не до самого обеда. А потом принимались за свои дела. Так в дружной работе прошла у нас первая неделя…
– Скучища! – зевнул как-то раз Вовка, валяясь со мной на песке в послеобеденный час.
Набежавшая волна пощекотала его голые пятки, и Челюскинец сел, обхватив руками колени.
– Сколько дела, а тебе скука, – лениво ответил я.
– Вот именно! С утра – рыбы, днем – бурундуки. Никакой, как говорится, – Вовка тоненько сквозь зубы сплюнул, – романтики.
– Ладно, будет тебе и романтика, – вмешался в разговор Игорь.
Перед заходом солнца, когда на озере улеглось волнение, Игорь вытащил из сарая свои чудо-лыжи и стал, как тогда на Ангаре, проводить «опыты». Вовка, нахохлившись, сидел у самой воды – он о чем-то размышлял, поглядывая на медленно передвигавшегося по воде Игоря.
– Хорошо бы палочки приспособить, – наконец сказал он.
Вскоре я ушел, оставив их на берегу.
Ночью меня разбудил странный шум. Кто-то лез на сеновал, но, видимо, оборвался, поломав при падении ветхую лестницу. В темноте я разглядел Игоря. Согнувшись, он стоял на краю сеновала и махал кому-то рукой:
– Тише ты, черт! – шипел Игорь.
– Чего «тише», Когда вся шея ободрана! – ругался внизу Вовка. – Чтоб она провалилась, окаянная!
Отшвырнув обломки лестницы, он снова полез. Игорь протянул ему руку. Крадучись, как заговорщики, они проползли в угол сеновала и, прошуршав соломой, утихли.
– Как думаешь, Лешка слышал? – спустя некоторое время раздался шепоток Игоря.
– Отвяжись! У меня ухо вспухло, – буркнул Вовка, но тут же строго добавил: – Ты смотри никому не брякай!
Через несколько минут раздалось сонное храпенье обоих.
А я уснуть уже не мог. «Где они шатались столько времени? Что от меня скрывают?»…
– Что, дружба врозь? – не выдержал я, когда утром мы с Игорем ремонтировали мотор. – Куда ночью ходили?
Он виновато отвел глаза в сторону, продолжая молчать.
– Понимаю… «Не брякай»!
Игорь испуганно взглянул на меня:
– Не могу я тебе сказать, Лешка… Мне Вовка тогда язык отрежет.
Игорь торопливо помог мне оттащить в лодку мотор и шмыгнул под навес. Там уже ждал его Вовка, прибежавший из лесу. Ребята принялись что-то мастерить.
Мне было видно, как Игорь к концам двух сосновых палок приколачивал пустые консервные банки, а Вовка бегал в дом за котелком. Потом сбегал в дом Игорь и принес что-то за пазухой. Посоветовавшись, ребята берегом пошли в сторону видневшегося вдали мыса.
В котелке, который тащил Вовка, была, очевидно, недоеденная за обедом уха. Уха – им для ужина, понятно. Но для какой цели предназначались эти странные палки с набалдашниками из консервных банок?
Первым моим желанием было бежать за ребятами. Потом одумался: назовут шпионом! Взял книгу – и в лес, на горку. Тропинка привела меня на вершину высокой горы. Отсюда я мог наблюдать и за озером и за домиком. На склоне горы в окружении дремучих кедров зеленела поляна. В шелковистой траве узорами сияли цветистые маки. Порхали большие пестрые бабочки, разливался звенящий стрекот кузнечиков. Из кедровника шел жаркий смолистый аромат. А внизу, у подножия горы, бушевал Байкал. От горизонта, подернутого дымкой, непрерывной чередой катились лохматые волны. Приблизившись к берегам, они трясли сединой и разъяренно бросались на утесы. Грохочущий шум воды наплывал на тайгу, хоронясь меж деревьев, и смешным, по-своему отважным казался воинственный стрекот кузнечиков над поляной.
Вот поросший мхом камень, можно сесть на него, раскрыть книгу. А мысли о другом… Где ты сейчас, Тоня? Я бросаюсь на траву и долго лежу, смотрю на небо.
Ветер злой и неотступный разъяренно бьет в утесы…
Что это? Откуда? Словно кто нашептал мне… Потом так же таинственно пришли слова о волнах, трясущих сединой, о звенящем стрекоте кузнечика… «Да это же стихи! Мои стихи!» – Я чуть не закричал от удивления и, нащупав в кармане огрызок карандаша, стал торопливо записывать все на полях книги.
Домой вернулся поздно. Игорь, беспокоясь, поджидал меня на кухне. Вовка тоже был здесь. Он дремал, прислонившись к печке, а лицо у него было довольное-довольное. «Наконец-то, кажется, ты нашел себе геройское дело», – подумал я и, не сказав ни слова, отправился спать. От стихов, от всех дневных волнений голова моя сделалась точно чугунная.
Прошел день, другой… Ребята по-прежнему избегали со мною встреч.
Однажды, проснувшись утром, я не нашел на сеновале ни Вовки, ни Игоря… Не оказалось их и в питомнике. Может, ушли на озеро? Я посмотрел в сторону мыса.
После шумливых ветреных дней над Байкалом поднялось ясное, тихое утро. Таинственная синева морской дали как бы рассеялась, и на светлом фоне воды и неба отчетливо выделялась линия гор противоположного берега. Точно купола парашютов, белели их снеговые вершины.
– Что, брат, красиво? – услышал я голос Виталия Львовича. Он шел по росистой траве, размахивая биноклем, и улыбался. – Вот это утро! – Профессор взял меня под руку и показал в сторону снеговых вершин: – А там сейчас буран метет, ртуть в термометрах стынет… Да, вот что, дружок, не видел ли ты мою грушу?
– Грушу? Какую грушу?
– Ну, мою, парикмахерскую, которой я одеколонюсь после бритья.
– Н-не знаю, не видел.
– А ребят?
– Тоже не видел, – признался я.
– Может, сети выбирают? – сказал профессор.
Мы направились к озеру. Но ребят не было и здесь. Невдалеке, отражаясь в воде, как в зеркале, маячили сетевые поплавки.
– Странно… – потеребил бородку Виталий Львович. – Где же они? А ну-ка, Алеша, съездим, проверим сети, – кивнул он на поплавки.
Садясь в лодку, я обратил внимание, что на берегу не было одной из шлюпок. Сторожа питомника не могли уехать в такую рань. А впрочем, кто их знает… Я молча приналег на весла.
Профессор сидел на корме, с интересом посматривая за борт. Сквозь прозрачную, как стекло, воду ясно виднелось дно. Мелькали камни, обросшие тиной и ракушками, мохнатые губки, похожие на длинные зеленые пальцы. Эти пальцы тянулись вверх, к серебристым стайкам играющих рыбок. Но с каждым новым взмахом весел причудливая картина байкальского дна становилась все более смутной. Так мы доплыли до поплавков.
Бросив весла, я потянул веревку. В зеленой толще воды шевельнулись серебристые блестки. Вот уже и сеть в руках, мы потянули ее сильнее. В лодку шлепнулась пара омулей, хариус, и вдруг, запутавшись в нитяных ячейках, над водой затрепетали большеголовые рыбки, отливавшие перламутром.
– Широколобки! – изумился я.
– Нет, Алеша, это бычки, – поправил профессор и, продолжая выбирать сеть, начал рассказывать о необыкновенных бычках. – Этот вид рыб встречается только в южных морях и у нас на Байкале, заметь!
Неожиданно к ногам профессора упала белая рыбка с оранжевым ободком вокруг глаз.
– Голомянка!
Виталий Львович до того растрогался, что бросил выбирать сеть и склонился над рыбкой. Осторожно высвободив голомянку из ячей, он положил ее на ладонь.
– М-да… Чудо! Как она нам попалась? Ведь голомянки живут на огромных глубинах. Они так жирны, что просвечиваются насквозь. Смотри, видны даже трещины на моей ладони. Нет ли у нас здесь клочка бумаги?
Виталий Львович привстал, осматриваясь, потом, заметив что-то на воде, схватился за бинокль и замер. Недалеко от мыса, куда последние дни скрывались ребята, размахивая палками, шагал по воде на лыжах Игорь. Он держал путь в открытое море. За ним, держась в отдалении, слегка подгребая веслами, плыл в шлюпке Вовка. На светлой глади воды лыжи не были заметны. Казалось, Игорь просто шел по воде.
– Что такое? – Виталий Львович испуганно посмотрел на меня.
Профессор крикнул, махнул рукой. Но ребята были так увлечены своим делом, что не обратили на нас никакого внимания.
– Немедленно вдогонку!
Выдернув из воды остаток сети, я бросился к веслам. Лодка рванулась наперерез Игорю. Я греб изо всех сил, понимая, что каждую минуту может произойти любая случайность. Виталий Львович неотрывно смотрел в бинокль и, волнуясь, шептал:
– Торопись, торопись, Алеша! Игорь остановился… Принял из рук Рябинина резиновую трубку, вставил ее в рот и снова шагает. Рябинин гребет одной рукой и держит перед Игорем какую-то штуку. Шут их возьми, это же моя резиновая груша! Сумасшедшие! На чем он стоит?
Когда до беглецов осталось несколько десятков метров, Игорь, вдруг схватившись за горло, упал в воду. Вовка, как мышь, заметался в лодке.
Игорь, захлебываясь, бултыхался в воде. Мешали лыжи, привязанные к его ногам. Вовка, пытаясь схватить Игоря, сам вылетел из лодки и стал пускать пузыри. Тут, к счастью, подоспели мы.
Мокрые, дрожащие, сидели наши мореходы на рыбачьей сети и молчали. Рядом с ними лежала парикмахерская груша, сосновые палки с жестяными набалдашниками, лыжи. Вовка пытался пересесть на буксируемую сзади шлюпку, но Виталий Львович запретил ему даже шевелиться. Профессор был бледен и угрюм.
Так в молчании проделали весь обратный путь. Вовка, решив, очевидно, как-то развеять мрачное настроение, негромко заговорил:
– Конечно… Вроде морского инцидента вышло. Намокли малость. А в общем, пустяки! Еще пара-тройка таких тренировочек – и можно смело через Байкал. Мировой рекорд обеспечен!
– О каком рекорде ты говоришь, Рябинин? – очнулся Виталий Львович.
Челюскинец вежливо кашлянул и умолк.
Когда лодка причалила к берегу, Виталий Львович, не сказав никому ни слова, удалился в дом. Было слышно, как хлопнула дверь его кабинета.
– Ну вот, достукались! – сердито буркнул Игорь, стягивая прилипшую к телу рубашку.
– А кто виноват? – огрызнулся Вовка.
– Будто не знаешь… Кто совал мне в рот резиновый шланг?
– Дурак, я же о тебе, обжоре, заботился, кормил на ходу. Специально уху варил, цедил ее через сито, а он возьми подавись! Чего же ты раньше не давился?
Игорь наконец снял рубашку и выпрыгнул из лодки.
– Охота человеку героем стать, до чего же охота! – заговорил он с сердцем. – Р-раз – и на Чукотку собрался. Д-два – подавай ему мировой рекорд. Авантюрист!..
Глава десятая
В ЛУННУЮ НОЧЬ
Виталий Львович закончил «допрос». Он прошелся по комнате и, хмурясь, сказал:
– Мой сын – легкомысленный молодой человек. Ему нельзя доверять серьезное дело. – И уже обращаясь прямо к Игорю: – Вот так. В поход не пойдешь.
Игорь, оглядываясь на отца, медленно пошел к двери. Он еще надеялся, что тот передумает. Но Виталий Львович не сказал больше ни слова.
В распахнутое окно я видел, как болтнулись голые ноги Игоря под крышей сеновала.
Вовка, скребя затылок, вышел вслед за Игорем.
– Глупость! Безотчетная мальчишеская глупость! – вздохнул профессор. – Задаться целью на каких-то никому не известных лыжах перейти Байкал. Зачем?..
Игоря я с трудом раскопал в соломе.
– Конечно, – гудел он, зарывая лицо в желтые сухие стебли. – Когда Недоросля нам подсовывал – это ничего. А лыжи – тут легкомыслие.
Я успокаивал его, как мог. Взял за руку, чтобы вытащить из соломы.
– Не тронь! Уж ты отцу по вкусу. Какой умный, какой примерный! Уходи!
– Ах так! Ну, черт с тобой! – И я ушел с сеновала.
Под кедром возле соболиной клетки я наткнулся на Вовку. С мрачным видом Челюскинец швырял зверькам пойманных капканами бурундуков, приговаривая:
– Жрите, жрите, чтоб вы сдохли, твари мои, каторга моя!..
– Чего ты на них?
– А я не на них. Разве с такими, как вы, кашу сваришь? Один нюни распустил, другой пришел морали читать.
– А ты непонятый герой? Подвига тебе не дают совершить!
Я ждал, что Вовка огрызнется.
Вовка вытер о траву руки и сел в раздумье на пень.
– Разве это жизнь? – заговорил он с грустью. – Перед профессором авторитет подорван. От Максима Петровича ни звука. Полный разброд и шатание!
Мне вдруг стало скучно глядеть на него такого, и я ушел в лес на знакомую мне поляну. Так же, как и в те дни, трещали в траве кузнечики, шумно дышал Байкал. Я пошвырял камнями в круживших над утесом чаек – надоело. Прилег в траву и стал размышлять.
Конечно, Вовка был во многом прав. Прошло три недели со дня нашего выезда из Сибирска, а вестей оттуда не было никаких. Неладно с экзаменами у Максима Петровича? Навредил чем-то Недоросль? Что же происходит там, в городе?
А Байкал расходился, свинцовой волной шумел у берега. Вдруг среди волн мелькнуло что-то белое. «Катер! – дрогнуло сердце. – Ведь Тоня и Максим Петрович могут приехать на попутном катере». Суденышко как-то беспомощно поболталось в волнах и скрылось из виду. «Нет, не на этом…»
С высоты донеслась убаюкивающая трель. Она повторилась громче, звонче: из облака выплыл самолет. Поблескивая стальным крылом, он летел над морским простором, направляясь к Сибирску. Эх, мне бы с ним!
Самолет, птица-сталь, славлю имя твое…
Снова, как в тот раз, закружились, зашептались звонкие слова.
Славлю Родину в крыльях твоих…
Голова тяжелела, заволакиваясь туманом, и вот я уже лечу на невидимых крыльях… Подо мною бурлящий Байкал, чайки, но как-то не страшно. Вдали Тоня. Она сидит на камне и машет мне своей голубой косынкой.
– Лешка! – раздался над ухом громкий голос. – Вставай, Вовка сбежал!
Я вскочил. Передо мною стоял Игорь, встревоженный, запыхавшийся.
– Кто сбежал? Куда?
– Вовка сбежал! Сторож питомника видел… Пошел берегом к Сибирску. С рюкзаком за плечами.
– Почему не вернули?
– Сразу не догадались. А потом я записку в дверях нашел, пишет: «Не беспокойтесь и не ищите». Бежим за ним! – Игорь, трясясь от волнения, показал в кусты. – Там овражек! По нему спустимся к берегу. Бежим!
Раздумывать было некогда. Стали спускаться к Байкалу. Вечерело. Мы то и дело натыкались на невидимые в сумерках коряжины и камни, цеплялись одеждой за сучья. К воде подошли в темноте.
Освежив потные лица и потуже затянув ремни, мы зашагали вдоль берега. Светловатая каменистая полоска, по которой проходил наш путь, то расширялась, то сужалась настолько, что приходилось раздеваться, и, стиснув зубы, брести по холодной воде вдоль отвесных скал. Если Вовка шел тем же путем, то у него было большое преимущество: он двигался засветло и намного опередил нас.
– Быстрее, быстрее! – поторапливал я спотыкавшегося в темноте Игоря.
Он молча повиновался. Но когда на нашем пути повстречалась еще одна скала и предстояло снова лезть в воду, мой друг в изнеможении сел:
– Не могу больше, Лешка. Ну не могу!
– Что с тобой?
– У тебя нет хоть крошечки хлеба?
Только сейчас я сообразил, какую ошибку мы допустили. Прежде чем отправляться за Вовкой, надо было забежать домой и взять чего-нибудь на дорогу.
– Затяни потуже ремень, – посоветовал я Игорю.
– И так уж на последней дырочке. Есть хочу!
– Знаешь что, – разозлился я, – кормись собственным жиром! Пошли!
Игорь нехотя сбросил одежду, вошел в воду, я за ним. Ощупывая ногами дно и держась руками за выступы скалы, мы брели, дрожа от холода, и казалось, нашему пути не будет конца. «Да, поступили опрометчиво, – с горечью рассуждал я. – Вовку догнать не просто». Невольно вспомнилась «дуэль» на Ангаре. История повторяется.
– Ох! – Игорь сделал неосторожный шаг и провалился с головой в яму.
Пришлось помогать вытаскивать его.
– Лезь на скалу! – крикнул я, поняв, что дальше идти опасно.
Ухватившись за корни какого-то дерева, мы вскарабкались на небольшую площадку в скале и стали выжимать одежду. Коробка спичек – единственная, что была у нас, – промокла.
– Как хочешь, а я больше ни шагу, – выстукивая зубами дробь, заявил Игорь.
– Вот что, – сказал я, снова уцепившись за корни, чтобы спуститься к воде, – ты посиди, я сейчас…
Мне казалось, что скала должна была вот-вот кончиться. Я спрыгнул в воду и поплыл. Сразу за площадкой начиналась тихая бухточка.
На узкой полоске берега горел костер, большой, яркий. Он пылал у края воды, освещая заливчик. Кто же там? Вовка не мог миновать этого места!
– Э-эй! – крикнул я и вернулся, чтобы позвать Игоря.
Обгоняя друг друга, мы побежали к костру.
– Лешка! Игорь! – донесся радостный возглас.
– Тоня?!
Да, это она, милая Кочка, бросилась к нам из темноты! Нас окружили какие-то люди, подошел Максим Петрович. И тут мы увидели Вовку. Он сидел у костра угрюмый и даже не шевельнулся, завидев нас.
Нам подали миски с горячей ухой, и, пока мы ели, Тоня рассказала о приключениях почтового катера, на котором они с Максимом Петровичем добирались до питомника. Катер попал в бурю. Его снесло в открытое море.
– Погоняло нас по волнам изрядно. Думали, захлестнет. Все же добрались до берега.
Значит, это был тот самый катер, который я видел с утеса.
…И снова берег и снова вечер. Мы сидим у костра, над нами нависли черные скалы. Чуть слышно шуршание сосен вверху. Рядом вздохи Байкала. Перед нами расстелена карта, мы склонились над ней.
– Красная линия, что пересекает Байкал, – путь нашего катера, – звучит голос Максима Петровича.
Грачев стоит на одном колене, выставив к костру ногу, обутую в простой солдатский сапог. Курчавые волосы и лицо его на свету отливают золотом.
– Итак, челюскинцы, по местам! – скомандовал он. – Наш путь – на Удыль!
– Что же, счастливого пути! – вздохнул Виталий Львович. – Буду сам ловить бурундуков. Скорее возвращайтесь!
Игорь подошел к отцу:
– Ну не сердись, папа…
– Я не сержусь ничуть! – И он крикнул учителю: – Максим Петрович, очень прошу: следите за этим легкомысленным юношей, или он вас всех утопит!
Мы, смеясь, побежали к лодке.
– Рулевой!, Держать так! – положил передо мной компас наш командир.
– Есть!
За кормой моторки вскипела вода. Все быстрее набирая ход, лодка понеслась от берега.
Несколько минут мы плыли в глубоком молчании, вглядываясь в темноту. Но вот из-за мыса вышла луна, освещая черную воду.
– Плывем в открытом море! – донесся сквозь рокот мотора голос Максима Петровича.
– Жутковато как-то, – поежилась Тоня, сидевшая рядом со мной. Она опустила за борт руку и вздрогнула: – Вода – как лед!
– А ну-ка, измерим, – сказал Вовка, доставая термометр. – Действительно, всего семь градусов. Хо-хо!
Тоня вынула из нагрудного кармашка под свитером блокнот и сделала какую-то запись.
– Ты чего пишешь? – приподнялся над мотором Игорь.
– «Путевая книга «челюскинцев», – улыбнулась Тоня. – Вот мы пересекаем Байкал, великое озеро мира… А интересно, чем заняты сейчас наши ребята в городе?
– Спят сейчас наши ребята, – ответил Вовка, – или на танцульках в парке.
– Маклаков – не спорю, – возразила она. – А Филя Романюк… Знаете, что сейчас делает Филя? – вдруг оживилась Тоня. – Сидит у телескопа и звезду высматривает!
Неожиданные слова Тони заставили нас невольно посмотреть вверх. Над нами серебристой дорогой пролегал Млечный Путь.
– Вон созвездие Геркулеса, – показал пальцем Игорь, – а вон и те девять звездочек… А может, их уже десять стало?
Пристально всматриваясь в небо, он стал считать.
– Нет, так просто звезды не открывают, – рассмеялся Максим Петрович. – А впрочем, в девятьсот первом году новую звезду в созвездии Персея открыл киевский гимназист Борисяк. Он хорошо изучил звездное небо и заметил на нем «лишнюю»… Но появление этой, Филиной, звезды будет событием особого значения!
Монотонно и ровно гудел мотор, врезаясь в тишину ночи. Шумела за кормой вода. Я держал руку на руле, следил за стрелкой компаса, думал о Романюках. За какое дело взялись отец с сыном! И как же мы, увлекшись пушкой, не сумели оценить этого?
Вовка, подливая масло в мотор, буркнул, что Филя вовсе не сидит у телескопа, а ездит с отцом на паровозе.
– Он же кочегаром устроился на все лето!
– Второе не исключает первого, – отозвался Максим Петрович. – И Ваня Лазарев пошел на время каникул работать. Руководит шахматным кружком при Доме культуры завода. У одного – астрономия, у другого – шахматы.
– Ну и хорошо… А вот что с Ольгой Минской? – снова заговорила Тоня. – Я приглашала ее поехать с нами – отказалась. Пришла провожать меня грустная-грустная.
