Текст книги "Психология свободы"

Автор книги: Виктор Ткачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

А меньшинство? Ну, для иных достаточным уже обоснованием бывает самодовление искомого, хоть в какой-то степени всегда наличное. Такая обоснованность проходит в качестве смысла: «а чтоб было!». У другой же группы основаньем для работы способно выступить то лишь, что содержит некое зачаточное целеполагание, и обоснованность внутри у этих людей звучит так: «а ради интереса!». Ну или – «а ради самопрестижа!» Ещё возможно – «а ради жизненной правильности!» Или хотя бы – «а для порядка!» И для людей некой третьей группы – целеполагание требуется уже самое недвусмысленное, а не какое-то там зачаточное. Автор тоже, будучи по зодиакальному гороскопу «девой», просто так ничего не стал бы делать – на предмет самопостигания. Ведь «девы» есть фанаты практической пользы! А если читатель не верит в существование гороскопических психотипов людей, это ничего здесь не меняет: тогда, значит, автор «просто таким уродился». Так вот, не стал бы я самопостигаться, если б в том не усматривал практической пользы как целеположенности. В самом деле, из понятости пробно взятого механизма могут проистечь, как мы уже однажды отмечали, пути улучшения его функционирования: и как ему лучше делать уже делаемое, и на какие дополнительные функции он способен – со всем вытекающим из такой дополнительности.

Да мало ли что ещё может проистечь из такой понятости! Например обнаружится, что он, постигаемый механизм, предназначен совсем не для того, для чего употребляется сейчас (в случае человека – не для того, для чего в своей жизни он, человек, как механизм употребляет сам себя!). Подобно тому, как если бы был у тебя молоток, а ты, начав его исследовать, обнаружил, что это портативный калькулятор в форме молотка, и им гораздо логичнее считать, нежели забивать гвозди...

Итак, все и вся по жизни охватывающий психо-механизм – в лице каждого. Каждый как субъект сам себе его являет, хочет того иль нет (подобным образом продолжают «поступать» даже разобравшиеся с собой субъекты, не говоря уже о неразобравшихся, как вы или ещё несколько и я). Повторюсь в который раз, что это в воплощение строго субъекти́вного взгляда на себя человек обнаруживает о себе такое! И пускай с некоторыми принципиальными нарушениями той строгости, но означенное «раскручивается» наукой, называющейся психологией.

С тем, что «на второе» есть ещё объективный взгляд. То бишь система представлений, формирующаяся постиганием того, чтó ты как субъектность являешь собой другим субъектностям. В смысле того, чтó они могут явить себе по поводу тебя! При том, что являешь им себя подчёркнуто пассивно, никак не соучаствуя в процессе их постигания тебя. Когда происходит всё в нарочной твоей самоустранённости как личности. Из всего возможного именно такой предельный вариант берём – для простоты постижения оговариваемого отношения. Вариант, как если бы ты был безголосый и прочее тому подобное зверь, никак направленно проявить себя просто не имеющий возможности. То есть речь о тебе, который постигающей человеческой субъектности в каждый момент являет себя лишь настолько, насколько просто не может тогда не являть, и не более; а дальше всё суть личное дело постигателя – пусть что хочет употребляет, что хочет с явленным делает, то есть как может, так постигательно и выкручивается.

Это упрощение неисказительное! Оно стилизация, обнажающая корень «объективного взгляда»! В самом деле, ведь твоё помогание тем субъектностям – ну, излаганием того, чтó ты параллельно их постиганию психически черпаешь в себе, имело бы право служить только наводкой тому их постиганию. Иной его роли «объективность» не потерпела бы! Всё такое твоё изложенное – ничто без оформленности как смысл в «объективных выражениях», то бишь – без адаптирования взглядом тех субъектностей на тебя как физтелесность. Ну, переложения с точки зрения, что заключена в том взгляде. А то точка зрения, опосредующая прежде всего через инструменты...

Итак, что ты собою пред объективными постигателями являешь – то они призваны разобрать фактически без тебя, как хотят и могут. Тем прибавляя элементы в выстраиваемый обществом свод человекопостигнутости, выступающей под грифом «объективная». Выступающей так благодаря исполняемости той оговорки – о разбираемости тебя фактически без тебя. А уж от этого – всего пол-шага до следующего: они как субъектности могут точно так же поступать и по отношению к себе! То бишь брать и постигать себя на предмет того, что себе собою лишь невóльно являют, и постигать так, как если бы то был кто-нибудь другой. Это постигание себя, в котором фактически пытаешься обмануть себя (ну, обойти, ежели выражаться мягче). Оно-то и есть так называемое объективное, согласно сложившемуся у людей канону!

Классная извращённость, да? Постигаешь себя по предельной возможности как не себя, то бишь исключительно инструментально, тем обретая так называемую внешнюю постигнутость, а не внутреннюю. Разводимая так постигательность человеческой субъектности являет нам физиологическую науку! Я не оговорился: физиология, по большому счёту если брать, изучает тоже именно субъектность в лице человека – сама того не подозревая на данном историческом этапе. Субъектность всё же, а не какую-то там телесность. Это, однако, станет нам по книге понятно только много позже, а пока «забудем».

Что же касается постигаемости, разводимой через субъективный взгляд, то уже говорили – она являет психологическую науку. Правда, здесь уж с оговорками. Рядом оговорок! Означающих в совокупности, что либо есть в нас как субъектностях нечто, не относящееся к ведомству психологии и требующее заведения дополнительной науки (сейчас оно отчасти находится в ведении теософии и иже с нею, а отчасти – вообще ни в каком ведении, во всяком случае официальном), либо что психология не открыла (по крайней мере, не признала) в себе некую глубинную методологию и, соответственно, те участки постигнутости, которые можно с привлечением той методологии выстроить.

Однако зачем всё это? По большому счёту всё оно – эти разграничения – есть мышиная возня в куче грязного тряпья! Мышам такая возня представляется жутко серьёзным делом, а нам смешно. Судите сами. Исследовать себя, как ты можешь исследовать себя и никого другого, есть эзотерическая, интравертная методология. И даёт сугубо внутреннюю постигнутость, как это принято говорить. Исследовать же себя, как ты исследовал бы кого-нибудь другого, в смысле что исследовать себя лишь так, как ты можешь исследовать и не только себя, – то научная, экстравертная методология. И даёт так называемую внешнюю постигнутость. Но испускатель-то методологий всё время один – ты как субъектность! Тем самым, всё это не более чем игра: сменой методологий человек лишь делает вид, что убегает от собственной субъективности. То бишь, для субъектности будет совершенно логичным всё параллелить, а не зацикливаться на чём-то одном: в испускаемых делах от себя всё равно не увильнёшь, из производимых дел свой субъективный момент всё равно не вычтешь (если иметь в виду его закритически-глубинные составляющие), а вот разнообразие подходов как раз поможет делу. Другими словами, человеческая субъектность вынужденно объявляется объединяющим началом всем наукам! А уж тем более – враждующим методологиям в пределах одной какой-либо науки!

Так что – параллелить выдаваемое обоими методологическими подходами к человеку: объективным и субъективным. А получающееся будет системой представлений субъектности о себе как о некоем физио-психо-механизме. С пониманием, что физиопредставления там есть всё те же психопредставления, только «вывернутые» (см. пункт пятый). Ну и «параллелить» – то в смысле только, насколько подобное возможно. Насколько вообще возможно сказать, что это вот постигательное построение от первого подхода соответствует этому вот построению от второго, то бишь оба подхода именно ими высказываются об одном и том же из тебя как субъектности. Какие-то рамки такого соответствия установить выходит, но точное соответствие – нет: подходы, условно говоря, пользуются разной семантикой, и соотнести их «фразы» возможно только через перевод, отчего соотнесённость и призвана всегда собой являть ту или иную размытость. Впрочем, и при таком положении вещей разноподходности запараллелены, только уже в более широком смысле слова.

15. Такой постигательный подход к человеческой субъектности – напрашивается сопрячься с облагораживающе-преобразовательным подходом к ней, замешанном на утилитарности. Ну, прагматичности, заключающейся в принципе: «не важно как достичь, важно чтоб именно достичь!» Предельная постигательная эклектичность – просто естественный фон для такого психопреобразующего подхода! Ну, понятно: эклектический принцип в постижении субъектности – атрибутивно подразумевает предельную широту пониматийного охвата её, как поля постигательной деятельности. А чем больше такая широта, тем больше путей поставки нужных понятостей вы видите, отчего больше и вероятность нахождения пути попроще да побыстрее – как первейшей желательности при утилитарном подходе к психопреобразуемости. Так что – наибольшая широта понимательного охвата себя, а уж эклектика в постигательности – как раз главный компонент реализации такой широты.

Принцип утилитарности – априорно важнейший на пути субъектной самосовершенствуемости. Потому что короче всего ведёт к результатам – на любом пути, а субъектная самосовершенствуемость – единственный из путей, где достижения не способны вонять из-за способа заполученности: если уж достигнуто, значит чисто. Другими словами, ежели бы ход к результату был закритически – к психике – портящим, того результата автоматически не достиглось бы! Ведь по ходу к нему портящаяся, а значит, становящаяся афункциональной, психика просто технически не была бы способна его – как таковой – составить, находя для того нужные элементы и тому подобное. И потому – в самосовершенствовании глупо отказываться от одиозных ходов к результатам: в таком эксклюзивном деле результат, ежели ход только способен его дать, этот ход автоматически оправдывает – «задним числом», когда возникнет.

Но это – что касается завéдомой отказываемости от ходов, ещё перед достиганием. А так-то, в текущей конкретике достигания, взвешенные отказы от одного хода в пользу другого – вполне могут быть. 

Из сказанного уже должно быть ясно и то, что самопостигательная эклектичность здесь не требует специальной культивации. Стань только на позицию прагматизма – в развивающей психику преобразовательности, и наивозможно полная эклектика входит в познавание неспециально. То есть, как бы сама. Реализованною становясь у тебя чисто явочным порядком. Поскольку нужда в ней – просто атрибут означенной психопреобразуемости, как уже отмечалось.

Да и сама такая преобразовательность – эклектика. Предельная методологическая эклектика! Ещё бы нет, ежели специально не стоит ограничения, кáк добывать. Специально не стои́т – всё ради, чтоб без лишней волокиты добыть (поскольку добытость самоценна). А коли так, то все возможные пути добычи – просто автоматически должны подразумеваться, вот вам и методологическая эклектика.

Так что эклектика и здесь, в утилитарной психоустремлённости к высшим уровням. И тоже реализуемая неспециально, кстати. Да-да, неспециально, несмотря что бессомненно нужна! А всё потому, что позволительно быть нацеленным только на добытость – не перецеливаясь на вспомогательности к ней. И тем самым, выходит всё вот как: субъект, исповедывающий прагматический подход в психоповышающей преобразуемости себя, нарочно не гонится ни за какой-либо конкретной методологией, ни за их разнообразием в целом, да только у него «просто само оно так получается», что методологии оказываются весьма разнообразно представлены: практика обращаемости с собой без излишней помпы – человека к тому провоцирует.

В общем, коли надо постичь очередной элемент своей психожизни, так на волне прагматического подхода –  то есть в девизе «без щепетильности!» – оно само всё самое простое для этого и употребляется. И вся недолга! Плюс то же самое – в повышающих самопреобразовательностях на базе добытой постигнутости.

16. Другое дело – наука. Любая наука страдает щепетильностью и даже снобизмом на предмет, чтó в подвизующемся в ней познавании употреблять в качестве методов. (В том числе, такова и психологическая наука, – хотя и менее, нежели другие, а то бы она вообще ничего постичь не смогла, слишком уж объект приложения у неё «не научный».) Добытое нехарактерной для неё методологией любая наука попросту отметает: ещё бы, ведь с той нехарактерностью – оно для неё автоматически «не научно».

А подвизующееся в ней познание подобное отметание терпит, поскольку внутреннее целеполагание у всякой науки – фактическая сведённость к смыслу: «познавать чтобы просто знать». И суммарное знание, производимое от такого принципа, вполне может себе позволить что-то и не иметь – к примеру, узнанное «не таким» путём.

Подобного не потерпело бы áдресное познавание. Которое не само для себя, а для чего-то. Или сказать – ради чего-то. А потому не может отмениться, не послужив адресату. Как познавательная бездейственность оправдываясь тем, что необходимое действие угрожает проходить по «не той» методологии.

Путь узнавания нового – понятие более общее, нежели методология. И в отличие от последней, он ни у какой науки официально не оговаривается. Иначе бы та наука откровенно расписалась в сектанстве. Так что позволяется узнавать заведомо любым путём, кроме поставляющих артефакты! Однако наука – сама по себе фикция, без людей – её носителей. А у последних изначально бытует некое «молчаливое соглашение» – ограничительного толка. (Текст писался, когда ещё не было в ходу модное ныне выраженьице: «по-умолчанию». Прим. авт.) В результате – человеческие науки в своей совокупности всё не могут преодолеть некий призрачный, но тем не менее существенный барьер в познании. Ну, у людей ведь новое узнаётся на базе собственного восприятия – в конечном счёте, по крайней мере. А восприятие так организовано, что избегает обращаться на самоё себя в моменты своей осуществляемости. Человек – носитель восприятия даже думать не хочет о такой обращаемости. Причём и учёный – не исключение! Вот необращаемость сия и оборачивается «молчаливым соглашением» между учёными. Не допуская некоего класса воспринятостей, важного для общего познания.

Судите сами. Обращаясь к своей разворачиваемости – на предмет взятия её своим объектом, восприятие могло бы узреть в ней годные к продуктивному изменению моменты, и по изменённости такой становилось бы другим – узревающим в обычных вещах мира необычное (оно же и непривычное!). Вот непривычные узревшести такие и сложились бы – по мере накопления – в целый восприятийный класс. В него как новое качество. Неизбежно вызвавшее бы и новую миропостиженческую классность.

Вернувшись назад, можно даже сказать, что человеческое восприятие боится прилагаться к работающему самому себе. Ну, оборачиваться на работающее самоё себя. Ибо делать это – для восприятия означает рубить сук, на котором оно сидит, образно будь сказано. Вот и боится! Ну, не само восприятие, конечно, а его носитель – в лице нас с вами. И такая подспудная наша самоограничиваемость в определяющем познание восприятии – незаметно навязывает ограничения и берущимся для наук методикам. Что вкупе и составляет некий призрачный барьер в познании! Почему именно призрачный – понятно: ограничительность не просто навязываема, а навязываема в ключе принципиальной незаметности. Так что барьер есть, но таким образом, что его вроде нет. В этой призрачности как раз и сила барьера! В очередной раз подтверждающая парадоксальность мироустроения. Ибо призрачность как свойство вещи – подразумевает её несущественной, ту вещь, но несущественность барьера – кажущесть, однако призрачность при нём – таки есть, и из-за неё не можем с ним толком схватиться. Толком зацепиться за него, дабы затем разобраться!

Так что у служителя науки – не получается постичь о себе – как элементе изучаемого им мира – нечто существенно необходимое, а без этой постигнутости – он выступает внутренне таким, что и далее поддерживает то «молчаливое соглашение», из-за которого у него – недостающесть постигания. Круг порочно замыкается! Разорвать сей порочный круг человечеству как раз и предстоит.

Итак, восприятие как некая длящесть – святое место для себя как именно той длящести. Потому и её воплотителю – человеку науки всякий раз «просто в голову не приходит» в такое место, что называется, зайти. Выстроив с собою отношения на соответственно необходимой «волне». По отношению к восприятийной длившести он опомнится, тем став способным заходить, да уж заходить-то тогда некуда! То место пропало, сменившись новым, зайти в которое ему опять «как-то не получается собраться». И так без конца. Откуда и неявная усечённость коллективной человеческой миропостигнутости.

Иначе сказать, настоящемоментная разворачиваемость восприятия, как чего-то нужного нам своим результатом по выбранному объекту, всегда есть незаметное восприятийное табу – в том именно настоящем моменте. В его длящести. Ну ещё бы, иначе ведь не будет по объекту результата – как поставки нужной его воспринятости! Вот такое табу в конечном счёте и оказывается усечёнкой нашей коллективной миропостигнутости.

Возьмём для конкретного примера психологию. В порядке неизбежного реверанса в сторону остальных, более солидных наук, круто замешанных на так называемой объективности, эта несчастная наука, несмотря на известную «антиобъективность» самого её объекта, пытается употреблять объективные методистики – тестирование, вопросники, пригодные к статистической обработке ответов по ним, и тому подобное. И только «сквозь зубы» допускается – как метод – самонаблюдение. Но уже не допускаются – в той же ипостаси – так называемые откровения, то есть свидетельства людей, которым – в силу нетипичной высоты их психоорганизации – не требуется соображать, чтобы знать. Во всяком случае, соображать подобно тому, как это требуется обычному человеку – для возникновения у него феномена знаемости. Те люди попросту способны на нечто, могущее быть обозначенным как «непосредственное знание», в отличие от обычных, опосредованных знаний, которые жиждятся на умозаключениях (в том числе и подсознательных, призванных цементировать ощущенческие гештальты) и в основном как раз и заполняют багажник нынешнего человечества... Итак, психология не допускает в себя результаты «откровений», а зря! Ведь непосредственное знание – как плод неопосредующего постижения – есть содержанием своим не бóльшая недоказанность, чем принимаемое всё ж психологией смысловое содержание самонаблюдений психологов. Разница в том лишь, что самонаблюдшийся психолог – как являющаяся обычным человеком субъектность – может дать и даёт некие подобия оговоренностей, как он добывал эти вот смыслорезультаты самонаблюдения. То бишь реализуется – до поставки плода – самонаблюдаемость в самонаблюдаемости, и тем как бы всё оправдывает! Но это фактически не разница: разработать можно категориальный аппарат, позволяющий точно так же оговорить и механику «непосредственного постижения». Такого аппарата просто нет, что не означает, однако, невозможности ему быть.

Нет же очевидно потому, что люди с достаточно высокой психоорганизацией не подвизались в психологии – как именно науке, и, стало быть, некому было его разработать. Да и сами психологи-официалы не рвутся постигать подобный аппарат, даже если бы он и был, – чтобы постичь, надо хоть «краем себя» приобщиться к той повышенной психической организованности, о которой речь, а это официалам затруднительно. Вот и теряют: «откровение» зачастую есть как раз обойдённость той перманентной самоограничительности человеческого восприятия, что скрытно в нём подвизуется и которую мы недавно описывали.

В общем, в психологии везде бытуют не совсем те отношения. Этакая ходячая воплощённость психонесовершенства современного человека, вот что она есть такое.

Ладно, заканчиваем. Напомним только, к  чему пришли. К тому, что развёртывается система физио-психо-представлений о человеке. Будем говорить в дальнейшем – ф-п-представлений. А читателю параллельно вменяется к культивации особый жизнеметодический подход – относиться к себе как к ф-п-механизму, неизменно брать себя как такой механизм. С тем что в дальнейшем нами постепенно прояснится, чтó это за механизм.               

17. Ряд участков предыдущего пункта могут показаться искусственно затянутыми. Но льщу себя надеждой, искусственность в той затянутости узрят лишь неискушённые читатели. Ибо смысловая затянутость – фактически нормальность, когда сложное излагаешь упрощённо, но в желании не допустить исказительности от упрощения. Чтобы о получившемся можно было сказать: обсказано более топорно, чем вообще возможно обсказать, но получившееся вполне корректно. То бишь не содержит необратимых упрощений, все упрощения – обтекаемы, что означает постоянную возможность логически непротиворечиво развить наличную обсказанность. Ну, доразвить её до обсказанности с необходимой и пока опущенной глубиною! Коль уж в порядке упрощения специально не доводили обсказ до глубины, которая нам в предмете открыта… О результате таких действий в математике говорят: более грубая степень приближения, следствие большей округлённости. Подобноые понятия относимы и к семантике. Более «округлённо» оговорить предмет – вполне возможно, только необходимо при том напрячься – для сохранения корректности.

Однако какие у автора могут быть причины для подобной излагательной округляемости? Ну первая, это когда меньшая округлённость представляется несущественной (то есть – округляемость просто для удобства). Вторая – когда у автора недостаток оговаривательных средств: в его распоряжении категориальный аппарат, развитый меньше, чем необходимо. Это бывает в двух случаях. Прежде всего, сам автор может не иметь необходимой степени разработанности категорий. Когда интуитивно он – при искомой глубине предметопостигнутости, но общепринято выразить её всю – ещё не в состоянии. А может и предполагаемый адресат – излагаемого – не владеть такой степенью категориальной разработанности. Тогда владеющий ею автор – всё равно что невладеющий: ему бессмысленно на её основе обращаться к такому адресату. Причём подобная бессмысленность – тоже с градациями: или она от простой неознакомленности адресата с нужными категориями (при том, что некогда его уже знакомить), или же – от пребываемости адресата вообще в неспособности освоить тот категориальный уровень. Пребываемости такой хотя бы пока: нет у него необходимо развитой умозрительности, дабы удержать те степени абстрактности, что воплощены в привлекающихся автором понятиях.

Из перечисленного видно, что для автора может быть дополнительная нагрузка: в порядке предварительного минимума – знакомить адресата с необходимо-высокой степенью понятийных абстракций. Которые часто связаны с непривычной семантической глубиной, что усугубляет положение. Образно сказать, та глубина – как нижние уровни шахты, задаваемой грубой ипостасью понятий, вводимых автором.

А то и  поболе нагрузка: сначала адресата развивать, натаскивая текстом попроще, а уже потом знакомить. Всё это требует дополнительных страниц и времени, и тем может быть несовместимо с текущим разделом. Тогда и прибегаем к понятийным округлениям!

Подобная происходящесть – нечто гомологичное случаю, когда взрослому требуется объяснить ребёнку то, чего тот понять в расчётной полноте заведомо ещё не в состоянии. Наверняка каждому из читателей приходилось выступать в роли такого взрослого. Так вот, здесь как раз – взрослые грешат: сам не раз наблюдал, как допускают некорректные смысловые округления. Которые зачастую являлись и некорректными семантическими упрощениями. Чего не может позволить себе автор, поскольку имеет дело не с детьми. Вот такое затянутое оправдание – кажущеся-занудным участкам предыдущего пункта.

Цель наша получается в том, чтоб огрублённо изложить, но не нарушить «внутреннюю логику» заданного к изложению. В порядке огрубления приходится изъясняться, что называется, на пальцах – как о подобном принято говорить в народе. А в порядке ненарушения – всячески изворачиваться. Употрепблением десятка неглубоких понятий – огибать невозможность употреблённости одного глубокого!

Ну, например, увязывающе смыкая члены той десятки – намечаем «смысловую дырку» от того неупотребляемого глубокого понятия. В четырнадцатом пункте, рассуждая об объективном изучении своей субъектности, объём изучаемого задали так: изучать «себя в смысле того, что себе собою лишь невóльно являешь». Вот эта заданность и была намеченностью одной из означенных «дырок».

Кстати уж сказать, психоразвитый – выше критического уровня – человек может, если захочет, явить вам – как объективному исследователю его как субъектности – такую на месте себе объективность, что вам покажется, что вы и не человека вовсе фиксируете-изучаете, а какое-то не-пойми-что. Другое дело, что обычно таковой человек того не хочет – зачем ему пугать или путать задохликов! Это мы к чему? А вот, через словосочетание: «какое-то не-пойми-что» – явили как раз смысловую дырку. Для конкретизации, что собою представляет «не-пойми-что» на месте телесно выразившейся человеческой субъектности, сейчас пока недостаёт категориального консенсуса – между читателем и автором.

Остаётся лишь добавить, что чем психоразвитей человек, тем меньше он подлежит так называемому объективному изучению, тем более – когда того не хочет. Обычноразвитый же человек – уже заметно ему подлежит, то есть заметно велик объём того, чего он не может вам не явить собою, хотя и хочет не явить. Зверь же подлежит ещё больше.   

18. Как инструмент изложения нам очень важно составное слово – «психо-внутреннесть». Сейчас пора его обговорить.

Ну, определенческих ипостасей у подобных понятий – способно быть помногу. Дадим нашему хотя бы одну. Это помимо той представляемости, которая и так уже, видать, возникла у читателя – хотя бы как некая смутность (слова-то для обозначения стараешься подбирать точно, насколько это возможно, а читатель с Луны не упал, имеет значительный опыт обращаемости со словами: мы все приобщены к одной сокровищнице в лице родного языка, и не беда, что каждый – слегка по-своему).

Как понятие, словосочетание означает всё смонтированное человеческой субъектностью: ею из себя строго для себя. Смонтированное с помощью ряда надставляющихся внутрисубъектностных сократительностей, ставящихся в определённую соотнесённость друг с дружкой. Ежели субъективно-ощущенчески на себя как психику оборотиться, эта смонтированность предстаёт некой квазисубстанцией, вам имманентной (ну, от которой вам в себе некуда деваться, с которой вы принципиально не можете расстаться).

Итак, квазисубстанция, каковой себе – в себе – являетесь. Любое нечто из неё – обязательно приведено в соотнесённость со всем из неё прочим. Оказываясь связанностью элементов просто через факт наличия «субстанции» меж ними. Факт наличия её как их носителя.

Но это ещё не всё! Возникшие (ну, выделившиеся) в квазисубстанции элементы – могут связываться и специальной сокращаемостью её между ними. Удержание их вместе – через такую сокращённость!

То есть что? Сперва «субстанция» локально сокращается в самой себе, давая тем некий свой элемент, затем такое происходит множественно, оборачиваясь неким количеством элементов, а уж каждый из них – может оказаться увязанным с любым другим, через специальную сокращённость «субстанции» меж ними. Это с тем, что сокращённость та – сама становится объектом приложения сродства к сокращаемости у «субстанции». Ну, возможности сокращаться «материалу», заполняющему ваш психообъём и, условно говоря, расположенному между той сокращённостью и сокращённостью какой-либо другой. Если эта возможность реализуется, происходит надставка! И так порой бывает до весьма зыбких и валких образований, являющих собой воплотившесть большой степени надставления.

Так что некая квазисубстанция в вашем психолице, да сокращающаяся между своими частями – в качестве объединяющего их акта, с тем что части те – попросту более ранние (и локальные!) сократившести той же квазисубстанции. В самом начале давшей две наипервичные свои локально-сокращённости, бывших каждая «просто сократившестью», а не «сократившестью между чем-то и чем-то».

Такое возможно. Ведь всякая объёмная субстантность – она чисто определенчески способна частью своего объёма выступить ужавшейся. Когда ужимаемость такая сколько-то уменьшает общую объёмность субстантности, или происходит за счёт разрежения всех остающихся её частей. А если не говорить об ужимаемости, то надо говорить хотя бы о напрягаемости той субстантности, то бишь о переходе какой-то своей локалью в активное состояние (ну, на ступень более активное, чем было).

Или дадим такой образ: человеческая субъектность есть в себе некая глина, прежде всего остального. Глина в смысле того, что по самому своему определению не имеет формы, но способно составлять наполнение. И то «глина», способная в самой себе подаваться в какую угодно сторону. Такая подающесть её относительно себя самой по какому-либо направлению – то частная сокращаемость субъектности в самой себе (сокращаемость в смысле протекания активности, связанной как-то с понятием длины). А удерживающаяся сокращённость – то непрерывно возобновляемая сокращаемость: по одному и тому же направлению и на одно и то же расстояние. Она являет собой некую скособоченность «глины», и есть уже субъектностная сделанность из себя чего-то для себя: ну, тою скособоченностью субъектность начинает выступать в себе какой-то частной формой – по отношению к остальной себе как воплощению бесформенности. Вот соотнесением подобных форм – и надставлением их одно над другим в самых причудливых ансамблях – человеческая субъектность и лепит себя, лепит в смысле являемости себе первой сцены физического своего бытия. Фигурантности в жизни.