Текст книги "Психология свободы"

Автор книги: Виктор Ткачёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

У человека  обычно полно фактически необязательных специфических неприниманий, отыгравшести в себе которых он реально не ищет. Попустительственно пребывая в бесконечной демонстрационной их разряжаемости. Ну, например, не нравится вам политический режим в собственной стране, так реально вы с ним не боретесь, а лишь в разных формах ворчите, демонстрируя себе свою вроде стоящесть на рельсах этой борьбы...

Итак, ежели вы человек обычный, то неизбежно пока наличествует у вас неспецифическое непринимание, имеющее психомеханостное сродство «плавать» в специально находимой им непринимательной специфике. Ну, конкретике. И важно ему только, чтоб она вообще была, а уж какая именно – дело десятое. И если оно держится у вас  за найденную конкретику, то лишь потому, что в ослеплении неправомочной обобщительности – находит потерю той конкретики потерей самóй своей выраженности в конкретику. Ну, находит это не оно, а обслуживающее его подсознание ваше, но сие уже тонкости. Разрушая такие неправомочные обобщительности, можно сознательно брать (подбрасывать себе, как говорится!) житейско удобные формы отвергательности конкретных жизнепроявлений. Брать неугодными удобные к тому элементы жизненаполнительности!

Смежное психоявление этологи наблюдают у высших животных, типа слона или серой вороны, и называется оно «перенос реакции». Когда случайный прохожий дефилирует мимо слётка вороны, родители слётка воспринимают это как угрозу ему, и атакуют того человека. В базе такой их реакции – лежит что-то подобное неспецифическому неприниманию. Недостаточно оспецифиченное непринимание, тáк скажем! Когда базово непринята лишь открытость слётка опасностям, а в чём они и что по их поводу делать – у ворон текущий непринимательный эксклюзив. Так вот, человек вороне «не по зубам», то бишь как объект специфического непринимания – технически неудобен. Но именно он подворачивается для такого непринимания – от непринимания – вороной при слётке – вообще окружения. И вот, неприять ей человека – значит клевать, однако клевать его – «себе дороже», вот она вместо человека и клюёт остервенело ветку, символизируя себе егó поклёв. Своему – типа неспецифическому – неприниманию ворона даёт удобный выход через ветку, а не неудобный – через контакт с человеком. А слон в подобных ситуациях набрасывается на древесные завалы, начиная кантовать составляющие их колоды. Да и мы сходно поступаем: наверняка вам случалось вмазать кулаком в стенку – вместо рожи провинившегося перед вами человека.

 

4. Теперь пару слов о том, что значит что-то принять. То есть поиметь принимание – у себя в отношении того чего-то.

Тут так: полностью принять что-то – значит стать и полностью свободным от него. Как элемента своей внешнести. Если только в связи с ним – дополнительно не достроишь позитивный гнёт, взамен только что исчезнувшего негативного. Бывшего в лице непринимания этого принятого теперь чего-то.

То есть в наличке психомеханостная хитрость. Непринимание, хотя бы и «голое», то бишь чисто техническое, всё равно суть гнёт, психогнёт из негативной половины, тогда как принимание не является гнётом, даже позитивным. Если только в порядке его наведения – по естественной инерции не достроишь его до какого-либо позитивного чувства. Обязанного выступить, как помним, психогнётом из позитивной половины. К примеру, пока принимал объект, им заинтересовался. Значит прилипла к принятости позитивная гнётность – в виде чувства интереса.

Почему же принятость самою по себе не является никаким психогнётом? Потому что непринимание – атрибутивно предполагает действия. Действия по убратию непринимаемого объекта. Тем имманентно к наличке неприятия – перспектива твоя несвободна. Тогда как принимание как раз высвобождает её от увязанности с действиями – по поводу прецедентного объекта. А не намечена никакая действенность, так и психика переносом наметки не угнетена!

Разве что брать тут всё по самому большому счёту. Принимание ведь психореакция, специально выстроенная по отношению к объекту. То есть надо было её создавать, а по созданности – бывает надо поддерживать. Вот тут и собака зарыта! Поскольку на то и другое тебе надо собираться. То есть отбрыкиваться от чего-то в пользу их. Чего-то напрашивающегося к свершаемости. А это работа! И значит всё же гнёт. Ну, психонагрузка, а уж психонагрузка – гнёт.

Ещё сказать, объект ведь включаешь в строй личных позволительных соображений в отношении внешнего, и включённость эта тоже – существует далее как статическая мышленческая работа. И значит, гнетёт присутствием. Поскольек вся́кая работа гнетёт присутствием, даже так называемая любимая (в незаметности того гнёта).

Психотехнически это обходимо. Надо избавиться от специальности в принимании. И «диким» образом такое, кстати, у человека и происходит. Есть принимания, в отношении объекта существующие просто уже тем, что нет его непринимания. То бишь существующие явочным порядком. По типу тому, что они не существуют, но просто оказывается «задним числом» всякий раз так, что существуют. Этакое виртуальное наличие. Психотехнически это принимание как почему-то непозволившесть в отношении объекта выстроиться неприниманию! То есть чисто самой жизнью производишь такую непозволившесть, и каждая из них – эксклюзив. Производится как рáзовость. Вот такое принимание уже и как длящесть выстраиваемости (тобою у себя) не являет тебе гнёта. А не только как остриё выстроенности (ну то, чтó она своим содержанием для жизни предполагает, от жизни требует). И таких приниманий, повторяю, у каждого целое множество:  на что в ходе жизни не успело специально упасть внимание, так вот по типу «втихую» – то бишь полностью неспециально – и принимается.

 

5. Человек вообще мастер – по части создавания себе психогнёта. Гнётностей в нас бесконечное множество – возможных к психотеоретизационному вычленению. Да что там, даже обычные житейские чувства, или как люди ещё о них говорят – переживания, бесконечно разнообразны. А ведь они тоже гнёт!

Из положения выходим, найдя так называемые упрощённые чувства. Коих вполне конечное число! Их ещё можно назвать инструментальными чувствами. То бишь такими, которые в качестве «разменной монеты» присутствуют в более составных чувствах – всяких там любовях да ненавистях. То есть как раз в людских переживаниях!

Какие же инструментальные чувства мы теперь знаем? Прежде всего, это голое (или чистое) непринимание – как самое инструментальное из инструментальных, если можно так выразиться. Ну, то есть, в смысленном отношении оно – самое неспецифичное из выступающих гнётностями инструментальных чувств, а потому к наибольшему числу других гнётностей и подходит – в качестве составного элемента. Впрочем, имение в виду как чувство – не менее неспецифично. А потому и не менее инструментально. И иметь что-либо в виду – можно и в русле гнётного негатива, и в русле гнётного позитива. Это единственное, пожалуй, нейтральное у нас инструментальное чувство. Потому способное работать на две гнётные половины.

Помимо голого непринимания, в половине гнётного негатива инструментальными выступают опаска – первого и второго родов, и допуск. А в половине гнётного позитива – голое принимание, чистый интерес и возжелание.

Впрочем, список можно продолжить. Добавив внутреннее должествование и долг. Долг в смысле пресловутого чувства долга, знакомого всем цивилизованным людям. А в чувстве внутреннего должествования воплощена бывает наша заставляемость себя что-то сделать. Как хорошее, так и плохое. Долг относится к внутреннему должествованию примерно так же, как эмоция – к просто чувству. Эмоция ведь что? В психотехотношении её можно классифицировать как расплывшееся чувство, заодно при прочих равных и усиленное. То есть долг – нечто более психообъёмное и расплывчатое, нежели внутреннее должествование.

Ещё – приобретённость и потеря. Как две стороны одной чувственной «медали»! В том смысле, что чувства потери – по отношению к чему-то – невозможно испытать, не испытав предварительно чувства приобретённости того чего-то. Ну и ясно, что приобретённость – позитивный гнёт, а потеря – негативный.

А вот внутреннее должествование и особенно долг – в этом отношении двулики. Могут бывать образованием и приятным, и неприятным. Ну, каждый в курсе: долг как то, что испытываешь, вообще неприятен. Но в той или иной смысловой частности – может быть и приятен. Ну, больше приятен, чем неприятен, так что в целом – таки приятен. Неспроста же бытует в народе формульное выражение – «мне предстоит отдать приятный долг!»

Как такое может быть? А просто: само по себе чувство долга неприятно, но отдача его может видеться некой приобретённостью – как чувством из приятных, – так что в целом всё оказывается чувственной приятностью. Если маячащая приобретённость – достаточно солидна.

Каждый человек, даже если и не хочет, строит свою личную жизнь. Сказать строже, строит то, что в просторечии называется личной жизнью. Так вот, в первую очередь это – создание себе сонма приобретённостей. Когда на какой-то предмет мира, да тем, чем ты лишь для себя являешься, берёшь и распространяешься – так, что он становится как бы частью тебя. Тем самым при потере его – возникает у тебя чувство потери своей части. Или сказать – чувство «слегка потери себя».

Говоря простонародней, с чем-то в жизни (с чем-то из составляющего её) увязываешься душой, так что при утере этого чего-то – возникает в душе иллюзия лишённости. Что и есть потеря как чувство.

А на самом деле, не лишилась она, душа, ничего, – просто увязанность та её осталась оголённой. Тут или убирай увязанность, или на «голый» конец её цепляй что-то другое – взамен первого. Ибо оголённая увязанность есть двойной гнёт...

Ну а внутреннее должествование – это подоплёка всем известного заставляния себя делать то, чего делать не хочется. Не хочется более или менее сильно, и по крайней мере – сейчас. То бишь проявляемостъ раздвоенности нашей, вот что такое это описываемое чувство.

Чувство же долга – на ступень менее вопиющая, нежели внутреннее должествование, повязавшесть себя обязанностью что-то совершить. В частности, не привязанная строго к непосредственной перспективе, как то при внутреннем должествовании. Затем, внутреннее должествование – всегда противовес невольному нехотению нечто делать. А чувство долга может наличествовать и при отсýтствии нехотения совершать. Просто внутренним противовесом – откладывающим совершание обстоятельствам. Скажем, в силу жизненных макрообстоятельств (вы аспирант и иже с этим!) вам надо сдать завтра реферат, над коим ещё работать и работать, а вас зовут на вечеринку: вы идёте, тут-то в ответ на жизненные обстоятельства – в её лице – и возникает чувство долга – на реферат.

Короче, если различать два понятия – «нацеленность вообще» и «строгая нацеленность», то долг ближе к первой, а внутреннее должествование – ко второй.

Спрóсите, а как же внутреннее должествование может быть гнётностью из приятной половины, если делаешь нехотимое, то бишь заставляешь себя? Но когда нехотение, например, от усталости, а делать предстоит помощь приятному человеку, что само по себе вещь приятная, то если приятность от свершаемого перекрывает неприятность от длящести действия, так в целом это всё и будет чем-то типа приятности.

 

Ну и ещё – это у чувствительных особ в первую очередь – распространена гнётность, могущая быть обозначенной как отвлечённый допуск. Чувство отвлечённого допуска! То бишь от внешнести фактически независимого – в своей у тебя возникаемости. Или лучше сказать – автономного в возникаемости.

Вообще допуск – это чувство отмечаемости себе попранности включённого (ну, работающего) непринимания. И как тогда он может быть автономен в возникаемости? А это когда выступаешь способным (внутренне научился!) образовывать допуск на саму возмóжность возникновения допуска! То бишь не на попавшесть в требующую чувства допуска ситуацию, а на саму возможность такого своего попадания. И поскольку возможность есть вещь растяжимая, то подсознательно усмотреть её – можно где угодно и когда угодно. Стоит только достаточно «накрутить» себя для этого.

То есть что? Одно дело, к примеру, уже находиться в палате у опасно и заразно больного, и тем себя внутренне обволакивать, вязать, испытывая чувство допуска к телу гадости, а другое дело – творить то же самое от одной лишь возможности, что кто-то из близких так заболеет, и тебе придётся бывать у него в палате. В общем, отвлечённый допуск – это допуск именем возможного как-либо в будущем допуска. Или даже сказать, именем налички самой жизни – как приводиловки к допускам. Что делает отвлечённый допуск гнётностью, скорее, из разряда патологии. По крайней мере, где-то с границы – меж патологией и нормой.

 

Близкое к патологическому самоугнетение – это отдельная тема. Навязчивости, надуманности, всякие безусловности (в частности, безусловные от себя требуемости чего-то) – вот наполнители психогнёта этого разряда. И отвлечённого допуска я коснулся, чтобы пометить, что существует и такой разряд.

 

Типичные слабонегативные чувства – забота и озабоченность. Сами обозначительные слова тут многое объясняют: интуитивно ведь каждый знает, что такое испытывать-то заботу. Либо быть озабоченым – в отношении предмета или просто в каком-то жизненном направлении. Мы вкладываем в эти понятия слегка различный смысл. Озаботиться – это как бы преддверие, а чётко испытывать заботу – уже второй этап выраженности. То есть озабоченность гнетёт на ступень расплывчатей. Озаботился – значит только собираешься определиться, а начал иметь заботу – значит ужé определился.

В общем, чувственная фактура у них одна, а характер приложенности к нам – разный. Забота гнетёт на ступень конкретней, нежели озабоченность. Как гнетущее чувство менее отвлечена. При озабоченности угнетающий объект чётко не определён, поэтому и гнетёшь себя его именем диффузно, по типу «сам толком не знаю, чем угнетаю». Короче, различий хватает, чтоб в самоугнетаемости заботного типа усмотреть два подтипа. Остаётся лишь добавить, что при прочих равных – озабоченность гнетёт на пол-ступени меньше, нежели забота: конкретика – самою по себе! – «додавливает» дополнительно.

Теперь подробнее о каждой. Забота – это маячащая необходимость что-то направленно делать, из-за несоответствия внешнести внутреннему миру. С тем, что хотя б слегка непринимание – факта несоответствия, отчего и делать по тому факту ничего не хочется. Делательная необходимость такого рода – подразумеваться может и вполне произвольно, и тогда она ещё не забота, а лишь нечто вроде помехи. Только мешает, а не заботит! Поскольку пребывает в состоянии ещё подхваченности тобой. А вот когда зафигурирует невóльной подразумеваемостью, то и предстанет заботой.

Невольной – это в смысле такой, о которой чувствуется, что не можешь отделаться. По крайней мере сразу – по возжелавшести того. А чувство помехи – предшественник такого. Можно сказать, забота есть застоявшаяся помеха.

Фактически, забота есть воплощённая в чувство несвобода – твоей перспективы. В проистекающести той несвободы от жизнеконкретики настоящего. От одной из её бесчисленных линий. Увязанная с конкретикой настоящего несвобода личного будущего! Дéлательная несвобода. Характер которой достаточно определён – в силу этой настоящей конкретики.

В принципе, можно испытывать такую несвободу и без увязанности с несообразностью настоящего момента. Например именем той посылки, что несообразности в жизни обязательно да возникают! И это будет означать, что тебя заботит самá жизнь, а не какая-то её частность в настоящем. Жизнь как целое! Бывáет подобная забота – у слишком пристрастных натур. Что называется, ничто конкретно не заботит, вот только сама жизнь, которая "не такая...  

Несвобода личного будущего возможна и тем именем, что, мол, такой-то несообразности нет, но она может возникнуть в пристоящей перспективе. Более или менее пристоящей! Тогда у тебя – перестраховочная забота.

Если же конкретная несообразность увéренно прочится перспективе, то у тебя – упреждающая забота. Соображаешься тогда в себе так: мол, вот-вот появится то, что будет заботить, а значит, где-то оно ужé меня заботит – коль сумело так поиметься в виду, такое-сякое...  

И подробней об озабоченности. Неспецифическая компонента заботы, взявшая – себе у тебя – самостоятельное существование, – вот так где-то уместно классифицировать озабоченность. Неспецифическая компонента – в смысле неизменного для всех забот. Некий элемент тела заботы как психопостроения, одинаковый у ней со всеми прочими заботами. Им выступает наша лишаемость себя полноты поведенческой свободы на пристоящую – и последующую за ней – перспективу. Несвобода такая как оттянутость на какую-то нежелательную поведенческую надобность.

Как неспецифическая компонента получает самостоятельное существование? А вот, может образоваться сонм забот, смотрящих, так сказать, в одну сторону: в силу их множественности – ты ни одной из них в конкретике не знаешь, однако знаешь, что конкретики их есть и не дают – на перспективу – иметь «полностью развязанными руки». Вот это неимение ты относительно безлико при своём будущем и держишь, говоря себе: «я озабочен!»

Обрисован лишь один из вариантов возникания озабоченности. А возможны и другие – тут лишь бы, повторюсь, заботная неспецифика отделялась от заботной специфики, да и вся недолга.

 

6. Выскажем недвусмысленно то, что диффузно в тексте давно подразумевалось. В понятии «психогнёт» умещаются два подсмысла: гнёт в лице сути негативногнётного психообразования, то есть как специальная тобой себе изготовляемость, и само по себе несение любого психообразования – как нагрузка и потому гнёт. Первое – гнёт как психоспецифика, или специфический гнёт, второе – гнёт как психонеспецифика, или неспецифический гнёт.

Подробней о специфическом гнёте. Он – когда что-то из жизни тебе не подходит, и ты себя им – нарочно угнетаешь, тем специально демонстрируя себе ту его неподходящесть. Зачем такая демонстрация? А чтоб собраться на ликвид неподходящего. И выдать соответствующее поведение. Иначе никто из нас и не почесался бы, знаем мы нашего брата!

Вот, скажем, психообразование в лице определённой внутренней реакции, направленной против некоего неприемлемого жизнерасклада. Неприемлемого согласно сонму залегающих – в глуби вас как психики – «взятосте  й себе». Каждая в лице вашей субъектной сросшести с избирательностью, вычлененной из жизнепроявленческой множественности. Замористо всё звучит? А мы лишь в обезличке высказались о непринимании – как внутренней реакции на базе с-собственностей. Строящейся в отталкиваемости от них. И представительствующей психогнёт из негативной условной половины. Тут «собака зарыта» в неприемлемости жизнерасклада. Её-то себе специально и демонстрируешь: жизнераскладом тем внутрипсихийно давишь себя, позволяя его факту тебе «мешать внутри», мешанием тем на себя оттягивая – тебя как субъектность. От других жизненных возможностей. Тем вовсю приглашая им заниматься – на предмет, чтобы его не стало.

Плюс на непринимание, как только оно у тебя появилось, реагируешь ещё и как на целое. Помня себя без него и тем по контрасту видя, что с ни́м – жизнь тебе неприятней. Чем дополнительно и устремляешься его уладить.

 

Так что психонагрузка в лице чувств. Означающая нашу ими самоугнетаемость. Даже – получается! – позитивными, не говоря уже о негативных. Негативных в смысле, что специáльно их изготовляем внутри себя как неприятность, помимо их неприятности ещё и как психогруза. Выступающего этакой внутрисубъектной тяжестью.

Тут как? Позитивные чувства все примерно одинаково «тяжелы». Что касается их вида. То есть перегружает психику лишь их излишняя интенсивность, а не какой-нибудь видок позабористей. Другое дело – чувства негативные. Тут и от вида многое зависит! И особо не мудрствуя, по этому параметру можно их делить на слабо, средне и сильнонегативные.

 

Ясно что реакции из позитивно-гнётной половины – лишь неспецифифический психогнёт. А из негативно-гнётной – и неспецифический (куда же от него!), и специфический. В промежутке же меж «половинами» – нейтральные психореакции. То есть специфически не угнетающие вас, но и приятностью не являющиеся. Гнетут только неспецифически, как и приятные психореакции – типа радости. Радости как испытываемого чувства.

Обозначенных нейтральных – бесконечное подмножество различных по виду, как бесконечны этак подмножества и негативно-гнётных реакций, и позитивно-гнётных. 

Возьмём самим по себе делание – в лице поднятия-опускания руки. То есть именно длящесть того и другого, а не факт его и тому подобное. Чтобы это делание происходило, предваряюще нужен замысел его. Вот он-то и является одной из нейтральных психореакций, если только не входит обслугой в какую-нибудь реакцию из негативно или позитивногнётной половин.

Это мы для примера. «Вслушайтесь» в личные замыслы, какие сейчас имеете, и станет ясно, что наполнением своим – психику они не гнетут, в смысле что наполнение то – нарочитым ради чего-то прессингом психики не выступает. Угнетая её только тем, что его приходится нести. То есть угнетает лишь неспециально – неогибаемой психотехнической сказываемостью самого его присутствия.

Так что бесконечное множество нейтральных психореакций. Помимо замыслов, его заметно наполняют ещё наши голые назначенности себе. Эту психореакцию мы описывали – там где о с-собственностях распространялись. Такие «назначаемости себе» – блёклые психопредшественники с-собственностей.

Поговорим ещё о замысле. Как психореакции. Тут хитрó: несмотря на «бесчувственную» свою основу, он таки чувство! Основа да, рациональна, психогенерируется как обозначёнка возможной делательности, никакой чувственностью ещё не грешащая, но затем именно чувственно соотносишься с вероятными плодами той делательности, что и заявляет замысел как чувство. В классе чувств оно – амбивалентно. То есть может быть и приятным, и неприятным. Плюс даже в случае, когда замысел приятен, вы, тем не меней, в лице наличного тогда жизнерасклада усматриваете некую неприятность. Ну неприемлемость – как самую первую стадию неприятного! Иначе устремить себя от того жизнерасклада (ведь замысливание чего-то в жизни произвести – как раз такая устремляемость!) у вас не получилось бы. Так что хотя бы условная неприемлемость жизнерасклада должна наводиться – ежели взялись замысливать. И неизменно наводится, каким бы распрекрасным жизнерасклад ни был. Такие уж психовздорные мы существа, люди.

А когда говорили о замысле как нейтральном психообразовании, имели в виду лишь выхолощенную его рациональную основу. Это мы чтоб не показался наш текст противоречивым. Плюс замысел – так сказать подножное чувство. В смысле, что нет фактически чувства, в которое бы мы не подмешивали – компонентом – какой-нибудь замысел. Да и не один, зачастую! В повседневной нашей «игре чувств» они прямо-таки выстреливаются, как из пулемёта. И улетают как те же пули, чтоб на смену им – другими замыслами будущую жизнь «ощупывать». Предваряюще лепить.

 

И не забывать, что все эти нудные разборы ведь не просто так, от нечего делать, а единственно чтоб обозначить объектность – для медитативной деятельности. О которой смотри следующие разделы.

 

Голые назначенности себе – практически все подвизуются в подсознании. Если какая и осознана – сразу по возниканию, то потом всё равно погрузится в подсознание. Затёршись – забывшись. То есть подспудность – их «фирменное» свойство. Предрасполагающее нашу субъектность использовать их с самого начала.

Голая назначенность себе – это когда субъектность увязывает себя с избирательностью, но лишь самым щадящим образом. Субъектность ведь что? Как понятие собой являет предельно-нижнеуровневое состояние тебя как психики. Этакий «квант психики», который не может уже делиться. Или лучше сказать – отслаиваться. От себя ещё хоть что-то «отколоть»! Вот от такого «кванта» и начинаем жить, в смысле что как он в себе надстраиваться. И первые надстройки – как раз голые назначенности себе. Вóт на чём хотели заострить мы внимание! Такие первоназначенности – типа задают нам эту жизнь нашу, сами, впрочем, её частнопроявлениями в том происходящем являясь. Такая вот неделимая хитрость: с одного бока задают, а с другого тут же выступают частнопроявленьем задаваемого. Или сказать – задают, в задающести выступая задаваемым.

Так что увязываешь себя с теми или иными избранностями. Как субъектность назначаешь их себе. И первая тут назначаемость – «быть живым!» Которой увязываешься с живостью против неживости. А уж дальше – «веер» производных назначаемостей, типа «дышать!»

Почему эпитет «голая» при понятии  «назначаемость себе»? Да потому, что просто назначаешь, и всё, без специально усиливающих моментов, каких бы то ни было. Назначенность посредством минимально для того необходимого! Тем реализуется первая степень заданности – как наислабейшая из возможных. Самозадавшесть на что-то простейшая, без надставок. Ступенчато же надставляясь – от голой назначенности себе чего-то, – последовательно испытываешь: мотив к нему, тому чему-то, притязанье на него – как простейшее из задающих чувств, затем ряд чувств, всё более выраженно задающих, типа вожделения, и наконец полная насыщенность заданности – когда к задающему чувству подмешана ещё и эмоция, а там дальше и целый их «пакет».

Фактически, это мы описали хотение как базовую психореакцию. Где голая назначенность себе – наименьшая его степень. Его как психостремления к чему-то. А уж вожделенье в «шубе» синергичных ему эмоций – наибольшая степень хотения. И о хотении это мы заговорили в порядке ещё одной излагательной психограни. Ещё одной из возможных! И скорей всего нелишней.

Усиливающие заданность надстройки – вообще нужны из-за возможных сбоев задаваемого, когда оно начнёт блюстись. Соответственно, сбоями соблюдения надстройки те и проявляются – прежде всего остального этим. Так что блёклая-то заданность – да, но это пока её не тронут – в благополучии её текущей исполняемости. (Речь о трогаемости жизнью – в лице среды или даже самого тебя. Поскольку и сам ты как понятие в неявности того себе входишь в понятие своей жизни, как, впрочем, и она равно входит в понятие тебя.) А вот тронут, так сразу прорезаются более сильные тяги – в ту затронутую сторону. Более сильные за счёт большей своей насыщенности в роде тяг. Ну, возьмите из своего подспуда хоть всё ту же голую назначенность со смыслом «дышать!» – в роли блёклой заданности. Тут что? Пока спокойно дышится, никаких сверхстремлений это делать вы ведь не испытываете, то есть работает одна лишь «голость» назначенности себя на это. Но перебей вам дыхалку, так сколько сразу чувств и эмоций начинает его, дыхание-то, требовать обратно! Воплощая собой повышение насыщенности его заданности.

Обобщить, так всякий негативный психогнёт – от затронутости голых назначенностей себе, притязаний и субъективных собственностей. Затрагивает же их среда, а шире сказать – жизнь. Не даёт хода притязаниям, попирает собственности, и прочее в том же духе. Вот твоя на то среагированность и оказывается негативным гнётом. То есть в лице него – ответные психореакции на перечисленное. И центральная из них – непринимание. Затем обрамляющееся «шубой» других других негативных чувств, могущей усиляться ещё и эмоциями.

Так что затрагиваемости нас средой. Или сказать – окружением. И речь о нас как личностях, а окружением личности – среди прочего выступает и тело, в котором она «размещена». Ну наша плоть, через которую как личности себя себе проявляем. А наиболее предельно говорить, то личность затрагивается жи́знью, так что затрагивать нас могут и наши же психореакции, поскольку они – один из наполнителей нашей жизни, не хилее прочих. И наши психореакции, а не то, что только наше тело и тела вокруг него! Так что выдаёшь какую-нибудь направленную реакцию, а потом, может, на неё же ещё и реагируешь – из-за неё на себя злишься, например (если не совсем адекватной оказалась). Кáждый может вспомнить о себе такое.

Затрагиваемости жизнью – всякий раз разной степени абстрактности. И общая посылка тут та, что чем абстрактней воздействие на личность, тем далее выступает отодвинутой от личности эта затронутость. В субъективной оценке от той личности – всего того. «Чем абстрактней, то есть, тем более несущественная даль структурная моя затронута», – примерно так соображает личность. Ох уж эти зыбкие рубежи «нашей личностной дали»!

Затрагиваемости жизнью мы постоянно прикидочно определяем. Можно даже сказать – назначаем! Ведь анализ, который венчается определившестью, штука весьма индивидуальная. Два разных человека об одном и том же событии с ними – решают разное. Один решит, что оно ещё ерунда, другой же классифицирует как на себя уже покушение. Например, чуть не задев тебя, проехал автомобиль: один находит это случайностью, другой уже умыслом, – всё зависит от внутренних установок, которыми ты повёрнут к жизни. Производных от твоей личности установок. От её состояния на текущий период. Всегда у нас имеется такой установочный фон, вот от него и «пляшешь по жизни».

Итак, к чему пришли? Когда говорим: «Меня затронули!», – это означает, в неявности того нам самим, что затронута какая-нибудь из наших голых назначенностей себе, притязательностей или субъективных собственностей. И с затронутостью той – самоопределяемся, усматривая в ней ту или иную силу. Усматривание такое – строго индивидуальный рисунок. И бóльшая сила затронутости определилась, так и отвечаем более сильным чувством. К примеру, зашли в помещение с больным. Заразным! Тогда грязь там – вас затрагивает. Если ещё не очень грязно – на ваш индивидуальный взгляд, – то можете внутренне согласиться, что грязь ту возможно пока отследить, то бишь уберечь себя от контакта с нею, и тем из чувств по поводу неё – больше опаски не требуется. Ну, большего чем опаска. Когда же в помещении закритически грязно – согласно вашим личным припускам, – то определяется на ступень бóльшая сила затронутости – с ненаходящестью технически возможным отследить свои контакты с загрязнением. Чем начинаем находить себя как будто уже измазавшимся – заразой, и чувством допуска демонстрируем себе ту «измазавшесть». Чувства допуска и опаски – на одной «чувственной параллели», только допуск на ступень насыщенней в роде чувств. И не путать тут насыщенность с интенсивностью: опаска может быть и очень сильной, но это не добавляет ей насыщенности. Насыщенность и сила (ну, интенсивность) у всякого чувства – разные его грани.