Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)
Глава десятая
Сказка о богатырях
Алексею снится: нанаец Володька Ходжер поет – рассказывает свои песни-сказки. Голос рассказчика, по-девичьи тонкий и гибкий, раздается над самым ухом, но сколько Ковшов ни старается, он не может увидеть Володьку.
Как таинственно все это происходит! Одновременно со словами возникают быстро сменяющиеся картины сказки, и, что совсем чудесно, он сам участвует в ней.
Первая сказка – про снайпера-нивха Макара из селения Мылво, что на Джагдинском проливе.
«...Хорошо научился стрелять Макар, ой, хорошо. Дед Гибелька научил его. В тайге на охоте Макар белке в глаз попадал – вот какой меткий он! Однако и пригодилось это на фронте: немец с первого выстрела Макара падал с дыркой во лбу.
Немец падал, а Макар откладывал еще одну спичку в коробку. Когда набиралась полная коробка, Макар посылал ее деду Гибельке на Дальний Восток.
Бойцы, товарищи Макара, смеялись: зачем Макар спички посылает?
– Эй, друг, разве нет у тебя получше подарка? Худую посылку отправляешь на родину.
Макар не смеялся. Однако мы знаем нашего Макара – он никогда не смеется, и мальчиком был серьезный, как старик.
– Дома любят получать мои посылки. У меня дед Гибелька есть, он в школе не учился, цифры не понимает, считать ему на спичках легче, – так отвечал Макар товарищам.
– Тогда возьми еще наших десять коробков, пусть твой дед считает на здоровье.
– Ваших не надо, однако. Деду Гибельке слово давал – только свои спички посылать.
Подарок Макара пришел в стойбище Мылво. Обрадовался Гибелька, все спички пересчитал, ни одной не пропустил, ни одной не выронил. Обратно в коробку сложил и припрятал. Видали, у деда в фанзе висит портрет Макара, вырезанный из газеты? Возле него на полочке лежат уже три коробки. В каждой коробке пятьдесят спичек, всего сто пятьдесят спичек – значит, сто пятьдесят немцев со света долой. Очень хорошо. Молодец, Макар!
Дед Гибелька к председателю пошел:
– Никифор, собирай людей – ответ Макару будем давать.
Нивхи в клубе говорили речи, все слова были записаны, вот и составилось письмо Макару. Мужчины и женщины деньги сдавали Никифору – на самолет. Кто деньги, кто шкурки. Еще немножко денег собрать, и будет третий самолет. А письмо Макару на фронт побежало: «Спасибо за подарок, спасибо. Ждем еще. Бей немца...»
Увиденное – как иллюстрации к сказке, пропетой чистым и бодрым, чуть насмешливым голосом.
Алексей-Макар на фронте охотится за фрицами, складывает одну за другой спички и, собрав полный коробок, посылает его на Дальний Восток.
Алексей, превратившийся в старика Гибельку, сидя в своей фанзе в стойбище Мылво, пересчитывает не торопясь спички, потом говорит в клубе речь, сдает Никифору шкуры морского зверя и выдры на покупку самолета, своими руками вручает почтальону письмо для Макара и просит только не потерять.
Алексей – инженер Ковшов лежит на земле возле Беридзе и не может понять, что с ним происходит. Он немало слышал сказок, читал их, видел сказки-пьесы на сцене, но никогда еще не было так, чтобы сразу приходилось и слышать их, и видеть, и самому в них участвовать.
Вторая песня – сказка о Бородатом инженере. Алексей увидел Беридзе и порадовался за него: «Вот какой ты, Георгий, знаменитый, народ уже сложил о тебе сказку. Напрасно тужил, что наши дела останутся никому не известными».
Дальше в сказке говорилось о Большом начальнике и Молодом Алеше. И Алексей увидел перед собой Батманова, Беридзе и самого себя.
«...Все трое смело в тайгу вошли – и тайга расступилась перед ними. Медведь, тигр и все звери прочь побежали. Большой начальник, Бородатый инженер и Молодой Алеша быстро шли и ломали лес – за ними сразу появлялась дорога. По ней трактор бежал, пыхтел, дымил, тащил за собой железную трубу. Она была черная и длинная – один конец у нас, другого не видно: уперся в небо.
Большой начальник, Бородатый инженер и Молодой Алеша пришли к морю. Широкое брюхо воды лежало перед ними.
– Далеко в море на острове нефть течет из земли. Кверху бьет и пропадает. Эта нефть пусть по трубе на фронт потечет. Сталин так приказал, – говорил Большой начальник.
Трактор пустили в воду – затонул. Машину пустили – затонула. На пароход трубу поднимали – чуть не утопили ее. Как дотащить трубу до острова? Все трое стояли у моря, думали. Молодой Алеша на землю лег, загоревал:
– На фронте бензина не хватает. Остановятся танки, остановятся машины, самолеты перестанут летать. Как же быть теперь?
А уж с Адуна к ним Рыбак Иван подоспел:
– Я вам помогать хочу...»
Алексей во сне обрадовался:
– Вот и Карпов в сказку попал. Здравствуй, Иван Лукич!
«...Большой начальник сказал:
– Плывите трое к острову. Бородатый инженер пусть дорогу показывает, волны разгоняет. Молодой Алеша и Рыбак Иван пусть трубу тащат. Я на берегу останусь, буду ее подталкивать. Плывите скорее, торопитесь, на фронте нефть очень нужна. Когда по трубе потечет она, я стрелять начну, вы услышите.
Большой начальник остался у воды. Бородатый инженер, Молодой Алеша и Рыбак Иван поплыли к острову. Труба тяжелая, Рыбака Ивана и Молодого Алешу на дно тянула. Оба шибко устали, но плыли и плыли, тащили трубу на себе. Бородатый инженер впереди был, на них оглядывался: хотелось помочь им, но у него своя работа была – дорогу показывать, волны расшибать и касаток гнать прочь...
Совсем уже близко к острову подплыли, недалеко осталось. Однако на них самая большая касатка напала. Бородатый инженер бороться с ней стал и никак не мог справиться – сильная попалась рыба...»
...Лежит на земле Алексей, слышит стон – это Беридзе мучается рядом с ним. Алексею хочется вскочить и бежать к товарищу, но не может: снова слышится голос сказочника.
«...Рыбак Иван и Молодой Алеша до острова доплыли, трубу вытащили на берег, видят – нефть бьет из земли, черным столбом поднялась выше тайги. Они этот столб нефти в трубу повернули, побежала нефть по трубе. С того берега Большой начальник громко выстрелил. Значит, нефть мимо него потекла на фронт. Рыбак Иван и Молодой Алеша «ура» закричали. А Бородатый инженер все еще с касаткой в море бился – трудно с ней справиться. Рыбак Иван на острове остался – трубу стеречь, а Молодой Алеша в море вернулся – помогать Бородатому инженеру. Вдвоем-то они быстро убили касатку.
Молодой Алеша одной рукой подхватил Бородатого инженера, поплыли они к берегу – к Большому начальнику. Доплыли до середины – опять беда случилась, буря поднялась на море. Их понесло далеко-далеко. Бородатый инженер плыть больше не мог. Молодому Алеше говорит:
– Оставь меня. Пусть я погибну, зато сам спасешься.
Молодой Алеша не слушал его. Он плыл и плыл. Большая волна выбросила их обоих на берег. И наши нивхи нашли на берегу Бородатого инженера и Молодого Алешу, накормили и спать положили. Пусть Бородатый инженер и Молодой Алеша спокойно отдыхают, никто их не тронет, нивхи в обиду не дадут, нивхи им друзья... большие друзья...»
Ласков и певуч голос рассказчика, приятно слушать его. Но он заглушается неожиданным выкриком:
– Что же ты смотришь, Алеша! Ведь она тонет! Скорее, скорее, Алеша! Нельзя, чтобы она утонула!
Алексей напрягается: это Беридзе кричит, зовет на помощь, нельзя медлить!
Будто разрывая путы, Алексей сделал мучительное усилие и окончательно проснулся. Увидел ветхий шалашик над собой. Рядом с ним бился и бредил в тяжелом забытьи Беридзе. Уже утро. Свет робко пробивался в треугольный просвет шалаша. Нивхи сидели у костра, чинили сети и беседовали. Алексей узнал среди них председателя колхоза Никифора. Рядом с ним развалился старик с трубкой в зубах, неторопливо помешивал какое-то варево в котелке над костром. Это, видно, и был дед Гибелька. Кто же из них так складно и по-молодому рассказывал сказку?
Нивхи молчали, прислушиваясь к странно изменившемуся голосу Беридзе, который отрывисто бредил, то выкрикивая слова, то шепча:
– Одни с тобой остались, одни. Что же ты молчишь, Алеша? Как страшно, что ты молчишь! Понимаю тебя, понимаю! Утешать ты не умеешь... И я не умею...
Никифор, подняв трубку, сказал:
– Большое сердце у Бородатого инженера. Шибко тяжело ему. Жену жалко, товарищей жалко. Погибли они, однако...
Алексей ужасается. Значит, надеяться больше не на что: не нашли нивхи ни Таню, ни Кузьму Кузьмича, ни Полищука с его людьми, ни сержанта. Не жалко только Кондрина – туда ему и дорога, негодяю.
Люди у костра сразу повернули головы к проливу. Гибелька схватился за карабин. К костру подошел человек, истерзанный и страшный: Кондрин-Сомов!
– Я с потонувшего катера. Спасся один из всех, остальные погибли, – пробормотал он. – Дайте мне согреться. И поесть дайте мне. И отдохнуть я должен.
Нивхи усадили бухгалтера к костру, захлопотали, наперебой принялись угощать его рыбой из котелка. Кондрин, жадно давясь, глотал пищу и все заглядывал в котелок. Никифор жалостливо покачивал головой.
Алексей с трудом поднялся, в голове странно зашумело. Постоял, шатаясь, и вышел. Завидя его, Кондрин отпрянул от костра. Споткнулся о корягу и упал с криком. Вскочил и побежал, ломая кусты. Алексей, еле двигая непослушными ногами, кинулся за ним. Его опередили Никифор и Гибелька с карабинами в руках.
– Плохой человек это? Почему убегает? – спросил Никифор.
– Преступник! Нельзя его упускать! Задержать надо! – прерывисто дыша, крикнул Алексей.
– Твоя беги не надо, – Гибелька оттолкнул Алексея и припустился за Никифором, смешно подпрыгивая и что-то выкрикивая тонким голосом.
Алексей вернулся к костру. Юноша-нивх (наверное, он рассказывал сказки) заботливо и с беспокойством всмотрелся в Алексея, дотронулся до его головы и молча показал свою руку: кровь. Алексей сильно расцарапал висок. Оторвав кусок полотна от рубахи, он вытирал кровь и прислушивался. Из тайги доносились глухие крики и выстрелы. Видно, Никифор и Гибелька пытались задержать беглеца. Потом раздался еще один выстрел, кто-то дико заорал и все стихло. Рыбаки у костра успокоились, перестали прислушиваться.
Никифор и Гибелька вернулись. Никифор растирал руку и смущенно смотрел на Алексея:
– Скверный человек, плохой. Дрался, однако, руку укусил, по башке меня бил. Вырвался, опять побежал. Кричали: не надо бегать... Не послушал.
А старик осмотрел карабин, перезарядил его и снова спокойно стал помешивать в котелке, будто ничего не произошло.
– Может, коробка Макара добавляй одна спичка? – спросил Гибелька Алексея. – Как твоя думай?
Ковшов не сразу понял вопрос. Потом ответил:
– Можешь добавить десять. Говорят, он был очень опасным врагом.
Гибелька подумал и не согласился:
– Однако, много – десять. Добавляй вот, – старик показал один палец. – Больше такой человек не стоит. Тьфу!
– Спрячь это, – Никифор передал Алексею размокшие документы Кондрина-Сомова.
Алексей разложил их, чтобы подсушить у огня. Никифор рассматривал сильный укус на руке.
Гибелька пробовал варево и одобрительно чмокал губами:
– Жирный рыбка, вкусный шибко. – Поставив котелок перед Алексеем, угощал его: – Кушай... Эш... Эш... Твоя надо здоровья поправляй...
Ковшов нехотя ел горячую мякоть разварившейся рыбы.
– Бородатый инженер наша опять вари рыба, – с удовольствием сказал Гибелька, когда Алексей отвернулся от котелка. – Спать твоя надо, иди, сила набирай.
Алексей отрицательно помотал головой. Он сидел, вытянув руки над пламенем. Пальцы у него дрожали. Алексей закрыл глаза – больно было смотреть, и перед ним тотчас же возникла зеленая вода, волны, несущиеся на него. Все повторялось снова. Содрогнувшись, Алексей открыл воспаленные глаза и уставился на огонь...
До вечера инженеры вместе с нивхами искали товарищей. Обшарив побережье на протяжении добрых тридцати километров, никого не нашли.
– Утонули. Вода пожрала, – порешил Никифор. – Больше искать нету.
Алексей не мог верить, что Таня и Кузьма Кузьмич погибли, настолько невозможно было представить себе смерть этих двух различных по возрасту, но одинаково полных молодой силы людей. Все казалось ему, что вот-вот они найдутся – живые, невредимые. Лишь на ночь Алексей согласился прервать поиски. И он, и Никифор с его людьми совсем выбились из сил.
Алексей, и сам потрясенный, с ноющей тревогой в душе, видел, как тяжело переживал несчастье Беридзе. Он словно постарел за сутки. То, что раньше было незаметно в веселом и деятельном Беридзе – морщинки на лице, седина на висках, усталость в глазах, – явственно проступило теперь в онемевшем от горя человеке.
В отличие от Алексея, Беридзе сразу поверил в гибель Тани. Он покорно согласился с Никифором, что дальнейшие поиски товарищей бесполезны.
Дед Гибелька, и тот заметил его состояние, он сказал ему с хитрецой:
– Наша нивх говори: Бородатый инженер веселый, всегда говори, всегда смейся. Однако неправда: твоя всегда молчи, как камень.
Георгий Давыдович ответил болезненной улыбкой. Алексей отвернулся, чтобы не видеть ее.
После томительной бессонной ночи у костра инженеры поднялись от берега к стойбищу Мылво, а Никифор, по настоянию Ковшова, остался на проливе – продолжать поиски. Дед Гибелька привел Алексея и Георгия Давыдовича в свой новый дом. С наивной гордостью старик в своем жилье, построенном колхозом, показал им все, начиная от чистых стекол и кончая обрамленным берестяной рамкой большим портретом внука, снайпера Макара. На полочке возле портрета лежали воспетые в сказке знаменитые три коробки спичек.
Из конторы колхоза Алексей попытался переговорить с Новинском – телефонный провод от стойбища был еще зимой по просьбе Никифора включен в магистральную линию связи строительства.
Беридзе сидел тут же. Оглядываясь на него, Алексей в осторожных туманных выражениях доложил Батманову о несчастье. Василий Максимович разволновался, обругал Алексея за бессвязный рассказ.
– Не обращай внимания на меня, Алеша, – сказал Беридзе. – Докладывай ему толком.
Выслушав Алексея, Василий Максимович томительно долго молчал.
Ковшов уже решил, что оборвалась связь.
– Не кричите на телефонистку, я вас слышу, – опять подал голос Батманов. – Не вешайте головы. Не прекращайте поисков. Подымите всех на ноги, не успокаивайтесь, пока не найдете. Где Беридзе, почему он не подходит к аппарату?
Желая уберечь товарища от разговора, в котором Батманов мог еще сильнее растравить рану Беридзе, Алексей сказал, что он вышел. Но Беридзе взял трубку. Тоскующие глаза Георгия Давыдовича потеплели, и у Алексея самого что-то отошло от сердца, будто растаял в груди ледяной ком.
– Батманов вылетает сюда,– радостно объявил Беридзе, как бы надеясь, что Василий Максимович найдет Таню, Кузьму Кузьмича и моряков.
Они нашлись еще до приезда Батманова. Один из нивхов наткнулся на Полищука и привел его в стойбище. Измученный вконец Полищук указал, где искать остальных. Выбравшись из воды, они, оказывается, отошли от берега в тайгу – надеялись найти стойбище, но заблудились. По словам Полищука, Таня и старый инженер были очень плохи, не могли идти, сержант и Кондрин утонули.
Беридзе в миг преобразился, к нему вернулась вся его энергия. Он буквально мчался по лесу, рассекая заросли. Алексей и нивхи едва поспевали за ним.
...Таня и Кузьма Кузьмич лежали у костра, накрытые одеждой и ветками. Моряки из команды катера в изодранных тельняшках сидели тут же.
Георгий Давыдович бросился к Тане, приподнял ее, жадно всматривался в полыхающее жаром красное лицо девушки. Со стоном она открыла глаза, увидела Беридзе и рванулась к нему.
– Жив... Жив!.. Георгий... Как я счастлива... Не дай теперь мне умереть, – шептала Таня, в каком-то исступлении, лаская лицо Беридзе пылающими руками.
На коленях у Алексея умирал Тополев. В груди его хрипело и бурлило, дышать ему было трудно. Кузьма Кузьмич старался превозмочь физическую боль.
– Хорошо, что подоспел, Алеша, – медленно и натужно выговаривал он. – Должен тебе сказать... завещание своего рода. Все дорого, голубчик, что прожито... Думаю сейчас: мало сделано... Тебе передаю, как в эстафете. Труды неоконченные. Библиотеку... В Москве она. Ошибки... Сколько их было за шесть десятков, боже мой! Пойми их и не повторяй. Честность свою инженерскую... Грубского если увидишь – передай. Вспомнил, мол, тебя, старик, перед смертью и жалел. В кармане моем, Алеша, табакерка – на память возьми. И дома, в Новинске, – все твое, что понравится.
Старик замолк, потом попросил поднять его повыше и застонал. Словно спохватившись, торопясь, он опять заговорил:
– Помни всегда, о чем с тобой договорились. Дальняя перспектива. Не стареть душой, не измельчать, что бы ни случилось. Мужественным будь в горе и в трудностях...
Алексей приподнял старика, чтобы ему легче было дышать, но жизнь оставляла его. Она выходила из его груди с каждым словом, с каждым вздохом. Лицо посерело, глаза стали тускнеть.
– Благословляю тебя на жизнь, – вдруг совершенно отчетливо произнес Тополев, хотел поднять руку, но сил уже нехватило, она упала на землю.
Батманов прилетел вместе с Родионовой и Грубским. В эти дни повсюду в тайге расцвел шиповник. Комната Беридзе, где лежала Таня, была заставлена букетами красных роз, источавших сладковатый запах.
Ольга выпроводила мужчин и внимательно осмотрела подругу. Она нашла у нее, как и предполагала, воспаление легких.
Таня, ослабевшая от высокой температуры, была бодра и радостна, и Ольга уверилась, что жизнь подруги в безопасности.
– Египтяночка, не будь ты только доктором, – сказала ей Таня, улыбаясь пересохшими губами.
Внутренне взволнованная и растревоженная, Родионова держалась строго и спокойно. Слова и слабость Тани растрогали ее, подруги обнялись и, припав друг к другу, всплакнули.
– Я так счастлива... Никакая болезнь меня не возьмет, – шептала Таня на ухо Ольге, хоть в комнате никого кроме них и не было.
Таня вспомнила о Кузьме Кузьмиче, смерть которого от нее скрыли, и заторопила подругу:
– Иди к нему, Ольга, помоги. Говорят, ему плохо. И Рогову дай знать, что ты здесь. Как он тебя любит, Оленька!
Рогов уже был на участке и разыскивал Ольгу. На дороге в поселок, куда Ольга шла осматривать больных, выведенных Карповым из тайги, они встретились. Рогов растерялся, смущенно поздоровался, а потом, сердясь на свою неловкость, грубовато объявил: он приехал за ней, чтобы немедленно увезти ее на остров.
– Может быть, мне будет разрешено посмотреть больных и вообще распорядиться собой по собственному усмотрению? – с напускной строгостью спросила Ольга и пошла к медицинскому пункту.
Александр Иванович пробормотал что-то и упрямо последовал за ней. Ольга остановилась.
– Не ходи за мной, Александр. Не надо так... Я и без того растерялась, – мягко сказала она. – Иди пока к Батманову, ты ведь, наверное, ему нужен – он в клубе. Я освобожусь, и мы с тобой поговорим.
Рогов, мгновенно укрощенный этими словами, пошел в клуб. Посередине зала в гробу лежал Тополев, спокойный и величавый, удивительно похожий на Горького. Над ним склонялись красные знамена, которыми участок теперь владел. Гроб усыпан был таежными цветами. В почетном карауле стоял начальник строительства.
Здесь, у праха Кузьмы Кузьмича, произошла встреча Грубского и Беридзе. Грубский в течение получаса стоял на коленях у гроба, потом поднялся, поцеловал старика в восковой лоб, и, когда направлялся уже к выходу, в клубе появился Георгий Давыдович.
Предубеждение против Грубского уступило место острой жалости, как только Беридзе увидел его. Он казался стариком – совершенно седой и сгорбившийся. От волнения Грубский не мог говорить. Молчал и Беридзе.
– В такие минуты нельзя быть нечестным, неискренним и несерьезным, – начал, наконец, Грубский. – Верьте мне, что я пришел к вам с глубоким сознанием своих заблуждений. Прошедшие месяцы жизни были горьки... но справедливы. Я оказался человеком, утерявшим свое место среди своих... Если бы вы знали, как страшно остаться одному! Я понял: только здесь я смогу и должен вернуть себе достоинство советского человека и советского инженера. Примите меня под начало к себе, товарищ Беридзе. Писарев и Батманов передают мою судьбу в ваши руки. Как вы решите, так и будет.
Беридзе молчал. Грубский прижал руку к покрасневшим глазам.
– Дайте мне самую трудную и черную работу...
Он оглянулся на гроб и с отчаянием воскликнул:
– Как я жалею, что не привелось нам больше поговорить! Ждал я встречи с ним... Мог ли я знать, что она будет такой скорбной?
Он поднял глаза на Беридзе. Тот в упор посмотрел на него, протянул руку:
– Я рад, что мы будем вместе. Походите по участку и сами решите, за какую работу вам лучше взяться.
Из темно-серой скалы, что остро вдавалась в пролив, была вырублена большая глыба гранита. Петрыгин со своими подручными аккуратно обтесал ее. Алексей собственноручно высек на камне надпись:
«Кузьма Кузьмич Тополев, инженер. Отдал жизнь за Советскую Родину. Июнь 1942 года».
Похоронили Кузьму Кузьмича на сопке, откуда строители зимой наблюдали первый взрыв. Теперь все они поднялись вслед за гробом, который несли Батманов, Беридзе, Алексей, Грубский, Рогов и Умара Магомет.
– Бесконечно жаль товарища, которого мы все так хорошо узнали и полюбили. Он умел работать, был мудр и чист душой, – говорил Батманов у могилы. – Как перенести утрату? Нам должно помочь сознание того, что Кузьма Кузьмич недаром прожил жизнь, сумел оставить в ней след. Вот здесь прошли когда-то первые русские люди – известные и безыменные землепроходцы. И здесь пролегает стальная нить нашего нефтепровода, в который вплавлен труд инженера Тополева. Скоро мы пустим нефть с острова, и это будут лучшие поминки по нем, отличном советском инженере и верном нашем товарище.
На могиле Тополева поставили камень-памятник. Он скрылся под венками из живых цветов. Ветер играл красными лентами венка, который Родионова вместе с Алексеем положила сверху, – и было похоже, будто над могилой машут крыльями, не улетая, большие красные бабочки.
Пограничники и нивхи, принявшие участие в похоронах, дали несколько залпов в воздух из винтовок и карабинов. Гудки строительной площадки пропели свою торжественную песню. В молчании строители спустились с сопки. У могилы остался один Алексей.
Нивх Никифор остановил Батманова, сказал, что привез труп Кондрина-Сомова.
– Маленько птицы поклевали, – виновато сказал Никифор. – Однако целый. Куда его?
– Похороните в тайге. Могилу сровнять, чтоб и следа не осталось.
...Закончив обход участка, Батманов предложил Беридзе вылететь в Новинск вместе с Алексеем и Таней.
– Отдохните немного, вам всем нужна перемена обстановки. Об Алексее позаботьтесь, парень даже согнулся, такие на него навалились невзгоды. Дождетесь меня в управлении, и тогда будем планировать нашу стройку уже до конца.
Батманов решил подробнее вникнуть в дела дальних участков. Его особенно беспокоила насосная станция с ее сложным монтажом.
Узнав, что Батманов отправляет Родионову в Новинск с больной Таней, Рогов подступился к начальнику с просьбой оставить Ольгу на острове хотя бы на месяц.
– Это зачем? – удивился Батманов, взглянув и на Рогова и на Ольгу, присутствовавшую при разговоре.
– У меня есть больные с непонятной формой заболевания. Надо же вникнуть, помочь людям, – не сморгнув, быстро ответил Рогов.
Василий Максимович снова взглянул на него, подумал и спросил у Ольги:
– Дела больницы позволяют вам отлучиться на две недели?
– Там благополучно сейчас. Кроме того, у меня надежный заместитель, – ответила Ольга и, чуть смутившись, добавила: – Но больные уже не на острове. Что касается непонятной болезни...
Батманов перебил ее:
– Поезжайте на остров, помогите Рогову разобраться в этой таинственной болезни. Даю вам две недели сроку.
Чтобы не слышать возражений Родионовой, Батманов торопливо удалился. Про себя он подумал: «Вот она, жизнь: и похороны, и свадьбы – все вместе!»
Оставшись наедине с Ольгой, Рогов потребовал, чтобы она сейчас же отправлялась с ним на Тайсин. Схватив ее за руку, он тащил ее за собой:
– Нас ждет катер «Жемчуг». Засветло мы должны добраться.
– Сумасшедший, что я буду делать на твоем острове? – смущенно и взволнованно смеялась Ольга. – Не поеду я на «Жемчуге».
– Поедешь. Раз Батманов свое слово сказал, ты уж не вырвешься, он для меня высший авторитет. И не возражай. Будешь жить в фанзе, спать на медвежьих шкурах, есть форель, пить ключевую воду, слушать лесных канареек, охотиться на изюбрей и лечить мою таинственную сердечную болезнь.
Инженеры с Таней улетели в Новинск, Рогов с Ольгой отплыли на остров, а Батманов на целый день засел с Филимоновым в насосной станции. Большое, просторное, с огромными окнами здание было вчерне готово. В нем уже настлали пол из плиток, маляры махали своими кистями, и Филимонов с подручными приступил к монтажу дизелей и насосов. Подробнейшие объяснения схем монтажа не вызывали сомнений, и Батманов повеселел. Ободренный Филимонов попросил помочь приобрести недостающие контрольно-измерительные приборы; Федосов нигде не мог их найти. Василий Максимович тут же дал телеграмму о приборах Писареву в Рубежанск и Терехову в Новинск – с молодым директором у него сложились отношения взаимной поддержки.
Удивив Батманова необычным многословием и настойчивостью, Филимонов в третий раз принялся рассказывать о Серегине. Механик поправлялся и, лежа в постели, разработал одно за другим четыре предложения, ускоряющие монтаж насосов. Предложения практически очень ценные.
– Что ты хочешь? Говори прямо, – сказал Василий Максимович.
– Зайдите к нему, он умоляет об этом. Ему нужно поговорить с вами.
Батманов пошел в медицинский пункт, где в отдельной чистой комнатке лежал Серегин. Он был необычайно худ и бледен, с белой повязкой на голове. Механик что-то чертил, держа перед собой небольшую доску. Серегин увидел начальника строительства и вскочил; доска полетела на пол.
– Не надо нервничать. Лежите спокойно, – сказал Василий Максимович, присел у столика и закурил.
Серегин послушно прилег, собрался с силами и начал, не щадя себя, возбужденно и косноязычно рассказывать, как призраком прошлого появился перед ним Кондрин и нарушил его теперешнюю трудовую жизнь. Надо было сразу разоблачить Кондрина, рассказать о своих подозрениях, но он, Серегин, побоялся.
– Я думал остаться в стороне: ты меня не тронь, и я тебя не трону. Однако так нельзя. Так нельзя! Я не сказал о нем и тем самым дал ему волю! Значит, то, что он делал, пачкает и меня.
Серегин очень волновался, краска пятнами выступила на его обескровленном лице.
– Мне теперь не будут доверять, и я сам виноват в этом. Мне не поверили, когда я рассказал про Кондрина – человек, мол, не в своем уме. Вы поймите, каждую минуту от него можно ждать всяких подлостей. Он очень опасный. Я боюсь за насосную станцию! Ведь недаром пропали чертежи.
– Бандит расстрелян! – сказал Батманов.
Серегин откинулся на подушки.
– Прямо камень с души свалился! – облегченно вздохнул он. И опять посуровел. – На мне лежит вина, я понимаю. Я готов идти под суд. Только помогите мне, товарищ Батманов.
Серегин замялся. Заинтересованный Батманов спросил:
– Чем?
– Не прогоняйте меня отсюда! Разрешите работать и дальше. Любую клятву дам, что не сбегу. У меня сейчас вся жизнь в насосной. Сплю и вижу эти работающие машины. Вот пустим их, тогда хоть под расстрел пойду.
– Верю вам, – ответил Батманов. – Верю, потому что надо быть уже совсем пропащим человеком, чтобы, проработав в хорошем коллективе, не понять разницы между богатой жизнью полноправного труженика и ничтожной участью преступника, отверженного обществом. Урок вы получили тяжелый во всех отношениях, но пусть он послужит вам на пользу. Нельзя легко отделаться от прошлого. Надо активно бороться с его проявлениями в себе и в людях. – Батманов помолчал. – Думаю, вас оставят на стройке под мое поручительство. И запомните: будущее человека почти всегда в его руках.
Серегин лежал, закрыв лицо руками, плечи его вздрагивали.
