Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)
– Вам ли говорить об ответственности, когда вы не понимаете, что это за штука! – взорвался Беридзе. Он положительно не мог слышать размеренного, скрипучего голоса своего оппонента. – Не мешало бы вам подумать, консультант Грубский, что ваше дело кончается на разговорах и бумаге, а мое дело с них начинается. Строить-то мне, а не вам! И не просто строить, но и отвечать за построение. Я главный инженер строительства, и не забываю об этом.
– Сие помнят даже уборщицы управления, – скучающе сказал Грубский.
Залкинд с гневом бросил на стол карандаш, встал и прошелся по комнате.
– Главного инженера назначил сюда председатель Совнаркома, – произнес он сухо, останавливаясь около Грубского. – Я советовал бы вам тоже всерьез воспринимать идеи Беридзе. Жаль, что вы их не восприняли до сих пор. И жаль, что вы не понимаете, зачем мы сегодня собрались и почему начальник строительства дважды предоставил вам слово. Вы угощаете нас остротами, будто нам интересно их слушать.
Грубский не выдержал взгляда парторга и отвернулся.
– Я тоже живой человек, и мне трудно не отвечать Беридзе, – тихо сказал он, словно обращаясь к одному Залкинду. – Поэтому и срываюсь с делового тона на полемический. Прошу верить, что я глубоко убежден в ошибочности идей главного инженера. – Он помолчал, потирая трясущейся рукой высокий, сдавленный в висках, лоб. – Мне бы оставалось только поздравить его с блестящей победой и поклониться ему до земли, если бы все то, что он предлагает, было научно аргументировано и технически осуществимо. Беда в том и состоит, что желание пособить делу и темперамент Беридзе мешают ему самому трезво увидеть поспешность и ошибочность своих выводов... Снова и снова повторяю: наш проект сделан усилиями людей, трудившихся долгое время. Решения наши появились не случайно. Почему был выбран правый берег, когда мы искали направление трассы? Неужели мы не видели выгод левого берега – тех выгод, которые увидел Беридзе? Видели, но ведь левый берег в ряде мест затапливается паводковыми водами, причем в истории Адуна известны годы, когда разлив по левому берегу принимал размах катастрофы. Не трудно понять: для затопленного нефтепровода возможные разрывы стыков означают длительную приостановку его работы. Тут нечего и спорить. Достаточно заглянуть в техническую литературу, чтобы убедиться: иностранные авторитеты запрещают прокладывать трубопровод в условиях, подобных левому берегу.
Грубский открыл один из лежавших перед ним томов и на английском, потом на русском языках прочитал две выдержки в подтверждение своих слов.
– У меня своя голова на плечах, – сказал Беридзе. – Я не намерен во всем слушаться ваших немецких и американских авторитетов. Они не боги, они весьма нередко ошибаются, и далеко не все им известно!
– Мнения их не может игнорировать ни один грамотный инженер, – с достоинством ответил шокированный Грубский, подняв над головой толстую книгу. – Левый берег исключается, а если так – приходится отказываться от его соблазнительных выгод. Придется все-таки строить в Ольгохте вторую насосную станцию, хотя, понятно, приятнее было бы обойтись без нее. Считаю, что даже и при левобережном варианте рискованно отказываться от второй станции. Представьте себе, какое напряжение создастся в перекачке, если станция на материке будет только одна. Когда-нибудь мы окажемся в нелепом положении: давления этой станции вдруг нехватит, чтобы догнать нефть до Новинска. Что тогда прикажете делать?..
Грубский перевел дыхание и отер мокрый лоб белоснежным платком.
– Придется также строить два перехода через Адун, он дважды пересекает трассу на правом берегу. Придется населению Адуна обойтись пока без дороги к Новинску, которая – согласен с главным инженером – куда нужнее на левом берегу, чем на правом. Остальные его предложения сводятся к тому, чтобы всячески обкарнать, урезать и сократить техническое оснащение будущего нефтепровода. Можно, разумеется, и обкарнать, только прежде стоит подумать о тех неудобствах и ограничениях, кои появятся при эксплуатации сооружения. Я боюсь...
– Вы боитесь всего на свете! – не вытерпел опять Беридзе. – Как инженеру, вам должно быть известно: в работе любого механизма и сооружения есть пределы и ограничения!
Батманов слегка покачал головой, сдерживая Беридзе. С неослабевающим вниманием он слушал Грубского и видел замешательство на лицах участников совещания. То и дело взгляд его встречался с обеспокоенным, почти молящим взглядом Алексея. И чем больше Батманов слушал Грубского, выверяя свое отношение к его опровержениям, тем светлее и легче становилось у него на душе.
– Приведу всего два примера, чтобы убедить вас в рискованности сокращений и урезок, – продолжал Грубский. – Нам предлагают сначала строить одну нить на переходах. Не годится! Нужно непременно и сразу именно две нити. Представьте себе, произошел разрыв одного трубопровода в проливе или в реке под водой. Что тогда делать, если запасной нити нет? Перекачка нефти остановится на все время, пока не починят единственный трубопровод. Хорошенькая это будет работа!.. Нам предлагают сократить объем цистерн на узлах. Не годится! Нужны непременно большие цистерны, так как в случае разрыва стыков трубопровода где-нибудь на участке часть трубопровода, предшествующая месту разрыва, будет качать нефть в промежуточные цистерны на узлах. А если этих больших цистерн не окажется – куда же качать нефть? Опять останавливать нефтепровод? Плохо придумано, очень плохо!..
Грубский замолчал, но не садился. Выждав, Батманов спросил у него:
– Вы закончили?
– Закончил, – ответил Грубский и посмотрел на Тополева, сидевшего в стороне в глубоком кресле. Старик за все время не подал голоса. – Не хотел я вовсе касаться предложений по проливу, так как они, на мой взгляд, не выдерживают критики. Но главный инженер с таким жаром и серьезностью говорил о них, что нельзя, очевидно, обойти молчанием и эту часть проекта. Я категорически против зимней сварки. Беридзе не может не знать, что это считается противопоказанным в технике. – Грубский почти торжественно поднял над головой еще одну толстую книгу. – Что же касается взрывного метода рытья траншеи в проливе, то это вообще ребячья выдумка.
– За этим предложением стоит мудрость сорокалетнего труда русского инженера Тополева! – с негодованием воскликнул Алексей.
Все посмотрели в сторону Кузьмы Кузьмича и улыбнулись – он сидел безучастно и, кажется, подремывал.
– Очень ценю многолетнюю деятельность инженера Тополева, но честно скажу: предложение его совсем не мудро. Это же смешно: для заглубления взрывчатки водолазы должны подо льдом и водой ковырять морское дно! Может быть, тогда есть смысл вообще поручить водолазам вручную выкопать траншеи в проливе?
– Вам уже толковали, что мы не собираемся ковырять дно и заглублять взрывчатку, – послышался вдруг басовитый, густой голос Тополева. Он поднял голову и сердито смотрел на своего бывшего патрона. – Ведь не поняли ни черта, а беретесь критиковать! Мы опустим заряды на дно, произведем взрывы – и дело с концом.
– Вы взорвете только воду и лед! – усмехнулся Грубский, довольный тем, что вызвал старика на полемику.
– Вздор! – бросил ему Тополев с презрением. – Взрывчатка ударит с равной силой и вверх – в толщу воды и льда, и вниз – в землю. Удар вниз образует траншею.
– Сомнительно! – усмехнулся Грубский. – Очень сомнительно!
– Я сам буду проводить в жизнь свое предложение и приглашаю этого скептика прокатиться на пролив,– обратился Тополев к Батманову. – Коли он не боится простуды, то получит возможность увидеть то, что еще не написано в его толстых заграничных книгах, припасенных на все случаи жизни!..
В наступившей тишине, когда Грубский, наконец, сел на место, собравшиеся, не исключая Залкинда и Беридзе, обернулись к Батманову. Он молчал и сейчас, как бы выжидая, и скользил взглядом по лицам сидевших перед ним людей. Ковшов нетерпеливо по-студенчески поднял руку, прося слово. Начальник ответил ему чуть заметной улыбкой, и Алексей успокоился, поняв: говорить больше не надо, все скажет сам Батманов. Василий Максимович потушил папиросу, что-то шепнул Залкинду и поднялся, одергивая ладно сидевшую на нем гимнастерку.
– Я вижу большую объективную пользу в том столкновении, которое происходило на наших глазах, – заговорил Батманов. – Позиции нашего проекта, – он выделил слово «нашего», – стали теперь яснее и тверже. Товарищ Грубский только осуждает, сам же ничего предложить не хочет, И получается, что рожденный в рекордно короткий срок новый проект – единственный выход из положения. Было бы, конечно, плохо, ежели бы мы слепо ухватились за предложения Беридзе и его помощников, не разобравшись в них толком. Мы проявили бы безрассудную младенческую доверчивость, а она нам не к лицу. Однако в новом проекте все в пределах нашего понимания, нет в нем особенно мудреных вещей, и мы видим, знаем, убеждены, что новые технические решения достаточно солидны, обоснованы, покоятся на расчетах и наблюдениях, на опыте целого коллектива инженеров, а не только одного Беридзе. Эти решения смелые? Да! Но мы и сами не робкого десятка. Они рискованны, предложения наших инженеров? Да, рискованны! Но мы и не боимся риска. Наш риск совсем не безрассуден и не слеп. Риск Беридзе – это риск новатора, а мы всю техническую революцию в нашей стране совершили, кое-чем рискуя.
Батманов взял со стола доклад Беридзе, приподнял его, словно взвешивая, и на секунду задумался.
– В конечном счете, я первый отвечаю за всех вас и за судьбу строительства. И я не боюсь принять ответственность за последствия своего решения. Представьте себе, товарищ Грубский, что сейчас, сию вот минуту, командующий Н-ской армии принимает важное решение там, на фронте. Рискует он или нет? Он рискует! И ничего настоящего на свете не бывает без риска...
Слова Батманова, как обычно, все более подчиняли людей своей сдержанной внутренней силой. Либерман застыл, заинтересованный, только сейчас, видимо, уразумев, что спор инженеров не пустяк и не развлечение. Тополев поднял голову, Алексей и Гречкин не отрывали глаз от лица Батманова. Не ограничиваясь общими суждениями, он сделал анализ двух противостоящих инженерных концепций, и Алексей почувствовал гордость за начальника строительства, глубоко разбирающегося в специальных вопросах.
– Для меня ясно, как дважды два: авторы прежнего проекта допустили ошибку, рабски поддавшись влиянию авторитетов, на которых здесь с умилением молился Грубский. Не собираюсь целиком отвергать опыта заграничной техники – это было бы невежеством. Я только согласен с Беридзе: надо и свою голову иметь на плечах! Мне жаль тех людей, которые вместе с вами, товарищ Грубский, работали над проектом. Вы затуманили им головы ошибочной основной предпосылкой, весь труд их оказался бесполезным... Да, бесполезным. И, очевидно, даже вредным. Я себе уже задавал вопрос: есть ли проблема построения нефтепровода за один год – только проблема военного времени? Или трехлетний срок неверен вообще?
По-моему, при всех обстоятельствах недопустимо строить нефтепровод так долго. И в довоенное время не следовало вести трассу по правому берегу без учета интересов населения и помощи с его стороны, без установки всячески экономить средства. Здесь была ошибка, вытекающая из благодушия и безразличного отношения к темпам. Война помогла разобраться в этой ошибке. Война и прозорливость нашего правительства. Но я убежден: если бы Беридзе прислать сюда до войны, он и тогда перестроил бы проект на более скорые сроки. Вся практика социалистического строительства научила Беридзе беречь время. Жаль, не научила она этому Грубского. И мне хочется сказать товарищу Грубскому... Нам сейчас годичный срок стройки представляется чрезвычайно коротким. А как знать – не покажется ли недостаточно быстрым этот темп для нас же самих в послевоенное время?..
Батманов прошелся вперед-назад вдоль окна и продолжал:
– Материалы Беридзе и Ковшова убедительно доказывают, что трассу надо вести на левом берегу. Инженеры правильно сделали, что не ограничились справочниками, а пошли в народ и с людьми обсудили свои идеи. Вообще стоит еще раз вспомнить, что эти идеи возникли и наверху – у главного инженера, и внизу – у простых людей трассы. Напрасно Грубский высокомерно отверг их в свое время, они были подсказаны самой жизнью!..
Батманов усмехнулся.
– Устрашающие заклинания насчет того, что левый берег катастрофически затапливается – преувеличены. Правда, два участка левого берега затапливаются в большей степени, чем на правом берегу. Это не должно нас пугать. Товарищ Беридзе правильно говорит: возможные разрывы отдельных стыков трубопровода будут приходиться на переходные периоды года от зимы к весне и от осени к зиме, в моменты резких изменений температур. А ведь паводок на Адуне бывает в июле и августе, когда разрывы стыков наименее вероятны... Однако предположим, что нефтепровод будет все-таки затоплен. Наши новаторы доказывают, вопреки всяким авторитетам: воды бояться не надо. Хорошо изолированная труба получает наилучшие статические условия, находясь именно в воде. Вода в траншее создает мягкое ложе для трубопровода. Она разгружает трубопровод от давления грунтов, которыми он сверху засыпан... Кроме того, на этих наиболее затопляемых седьмом и восьмом участках давление внутри трубопровода не будет превышать пятнадцати атмосфер. Это ведь совсем немного – незначительная часть того давления в семьдесят атмосфер, на какое рассчитан трубопровод. Разрывы стыков при таком давлении по существу исключены.
Батманов рассеянно взял папиросу, сунул ее в рот, потом положил на стол.
– Эти вещи настолько ясны и убедительны, что удивляет глубина заблуждений Грубского, не желающего до сих пор сдаваться!.. Остальные возражения его, к счастью, либо чисто полемические и бездоказательные, вроде возражения против взрывного метода, либо просто недобросовестные. Грубский утверждал: Беридзе, мол, готовит страшную перспективу для будущего нефтепровода, он решил обкарнать его техническое оснащение! Но ведь предлагается не обкарнать, а разделить весь объем работ на две очереди: сначала сделать самое нужное для пуска нефти, потом, во вторую очередь, уже выполнив основное задание правительства о пуске нефти, сделать все полностью. Грубский нас пугает, а нам не страшно! Мы не боимся начать перекачку нефти по одной трубе в проливах и реках. Ведь, следуя за Грубским, надо заявить, что мало и двух труб: вдруг обе выйдут из строя!.. Мы вслед за первой трубой проведем и вторую. А если что и случится, то вся армия строителей будет тут же – она немедленно придет на помощь. Словом, не надо бояться, будем рисковать, товарищи! Я предлагаю эти слова считать решением нашего совещания: будем рисковать!
Батманов широко раскинул руки, помолчал и тихо, удовлетворенно рассмеялся. Кабинет наполнился шумом одобрительных голосов. Василий Максимович сел на место и закурил, жадно, подряд затягиваясь.
Алексей оглянулся на Грубского. Про него все забыли, он сидел одинокий, за грудой книг и томов проекта. Вытянув шею, Грубский смотрел на Батманова страдальческими глазами, и казалось, вот-вот бывший главный инженер заплачет.
В Рубежанске вышедших из вагона Батманова, Залкинда, Беридзе, Ковшова и Грубского встретил лейтенант, секретарь Писарева. Он усадил их в две легковые автомашины. В эту минуту на всю привокзальную площадь завыла сирена. Ее сменил мужской голос в репродукторе, монотонно повторяющий: «Граждане, воздушная тревога».
– Гони во всю, надо проехать без задержки! – крикнул лейтенант шоферу и обернулся к сидевшим позади него Батманову и Залкинду: – Мы от границы в десяти летных минутах, поэтому все время тренируемся на тревогах и учениях. А у вас в Новинске спокойно?
Оба автомобиля гудя неслись по сразу опустевшим улицам. Низко над городом пролетели звенья самолетов. На перекрестках зенитчики поспешно сдергивали чехлы с орудий. Команды противовоздушной обороны с противогазными сумками, с носилками разбегались по местам. Навстречу с рычанием выскочили три машины аварийно-восстановительной службы.
– Педагогический институт... Цирк... Научная библиотека... Первая городская больница... Драмтеатр... Мединститут, – называл лейтенант мелькавшие по сторонам здания.
Миновав, вопреки сигналам, условно поврежденное место, автомашины завернули на главную улицу города. Широкая асфальтированная, застроенная высокими каменными домами, она выглядела по-столичному. Машины подъехали к дому краевого комитета партии, большому шестиэтажному серому зданию.
– Уполномоченный у секретаря крайкома и велел привезти вас прямо сюда, – пояснил лейтенант.
Батманов и Залкинд сразу прошли в кабинет Дудина, инженеры остались в приемной. Грубский присел в сторонке на диван и развернул одну из лежавших на столике газет. Беридзе отошел к огромному, от пола до потолка, окну. Отсюда, с высоты пятого этажа, был виден весь город, привольно раскинувшийся на сопках. Крутонаклонные улицы его щедро освещало солнце, на крышах домов блестел снег. Широкий Адун полукругом охватывал город, и серое пространство замерзшей реки простиралось до горизонта.
– Что задумался? – спросил Алексей, положив руку на плечо Беридзе.
– Все о Татьяне. В этом городе она выросла. Хочу повидаться с ее матерью.
В эту минуту их позвали в кабинет – большой и светлый, с массивной, красного дерева мебелью. Батманов представил инженеров. Писарев – высокий, мощного сложения человек в генеральской форме, с седыми, зачесанными назад волосами и крупным лицом, – поднявшись с кресла, энергично пожал им руки и, чуть прищурившись, осмотрел каждого большими внимательными глазами. Дудин, невысокого роста, грузный, хотя и молодой, со значком Верховного Совета на гимнастерке военного покроя, приветливо, как старого знакомого, встретил Беридзе и с интересом оглядел Ковшова и Грубского.
Дудин подождал, пока пришли вызванные им работники крайкома и стенографистка, позвонил по одному из телефонов и, узнав, что председатель крайисполкома срочно выехал на какой-то завод и явиться не может, сразу, без особого вступления, предоставил слово Батманову. Начальник строительства подробно и четко рассказал о конфликте между Беридзе и Грубским, о новом проекте и недавнем совещании в управлении, о положении строительства, перешедшего фактически на путь нового проекта. Заканчивая, он положил перед Писаревым и Дудиным экземпляры протокола совещания.
– Послушаем инженеров, – сказал Дудин и обратился к Грубскому: – Ваше слово. Говорите все. Проект решает судьбу нефтепровода, мы должны знать, ошибаются или нет руководители строительства.
Грубский повел речь обстоятельно, с выкладками и расчетами. Он изложил позиции старого, потом нового проекта и закончил критикой предложений Беридзе. Говорил он как-то нетвердо и бесстрастно. Даже Беридзе заметил это и с удивлением посмотрел на оппонента. Видимо, Грубский уже не верил, что ему удастся доказать свою правоту.
Беридзе за полчаса перечислил доказательства в защиту своих предложений. Он был, наоборот, спокоен и уже не сбивался на полемические резкости. Батманов с внутренней усмешкой слушал его, вспоминая, с какой яростью спорили, оскорбляя друг друга, инженеры в его кабинете. Выговорившись там, они, как и рассчитывал начальник строительства, предстали здесь свободными от запальчивости и всего того, что помешало бы Писареву и Дудину вникнуть в суть дела.
«Такие глаза все видят», – подумал Алексей, заметив, что Писарев особенно пристально приглядывается к Грубскому. Ковшов уже не ощущал никакого беспокойства, хотя именно теперь окончательно решалась судьба проекта. Должно быть, это ощущение породили в нем неуверенность Грубского и твердый тон Беридзе.
– Аргументы товарища Беридзе вы ведь не впервые слышите? —спросил Дудин Грубского. – Спор у вас завязался с первых же дней знакомства. Скажите нам честно: у вас не изменилась позиция с тех пор, как вы послали нам свою записку? Может быть, вам трудно преодолеть в себе дух противоречия? Бывает ведь так: человек что-то предпринял, сделал ложный шаг и потом ему неудобно возвращаться. Признайтесь в этом, пока не поздно. Строительство, как сказал товарищ Батманов, движется по пути, указанному новым проектом. Если такое направление неверно – это катастрофа, причем уже непоправимая.
– Я глубоко убежден в ошибочности избранного товарищами пути. Нынешнее состояние строительства и означает катастрофу, – снова поднялся Грубский.
– Что вы предлагаете нам для того, чтобы вывести строительство из состояния «катастрофы» и выполнить задание правительства?
– К сожалению, ничего не могу предложить, – сознался Грубский. – Нефтепровод в такой срок построить нельзя. Лучше в этом признаться сейчас, чем позже, когда огромные усилия многих людей окажутся напрасными.
Секретарь крайкома с явным недоброжелательством посмотрел на Грубского.
– Необдуманный, плохой ответ, товарищ Грубский. А вы имели много времени для размышления.
Грубский молчал, опустив руки, с трудом выдерживая устремленный на него взгляд Дудина.
– Знаете, кто вас поддерживает в вашем утверждении, что нефтепровод нельзя построить? – спросил Писарев. У него был сочный, густой голос, говорил он неторопливо.– Представьте – Геббельс, он с вами заодно. Да, да, не возмущайтесь, – чуть повысил он тон, заметив, как вздрогнул и вспыхнул Грубский. – Пусть будет вам известно, что последнее время, по указанию Геббельса, в немецких журналах начали писать о вашей стройке. Смысл фашистских писаний таков: мол, большевики затеяли постройку нефтепровода от Тайсина до Новинска и грозятся даже проложить его под бурными водами Джагдинского пролива. Практического де значения затея большевиков не имеет, но это любопытно, как пример советской пропаганды, старающейся убедить, что война продлится не один год. В конце концов, пусть они стараются, пусть строят свой нефтепровод, – говорят подручные Геббельса. – Война скоро закончится и все, что они сумеют сделать достанется нашим дальневосточным союзникам... – Писарев помолчал и добавил с сарказмом: – Остается поздравить вас с таким совпадением взглядов...
Грубский порывался что-то сказать и не мог. Пошатнувшись, он сел и закрыл лицо руками.
– Вы не представляете, как рискованно то, что предлагает Беридзе! – с силой сказал он, наконец, переводя взгляд с Писарева на Дудина. – Как мне убедить вас? Все драгоценные средства, которые мы расходуем сейчас, пойдут прахом...
Писарев покачал головой и, с шумом отодвигая кресло, поднялся:
– Представляю, что вот так рассуждают некоторые господа в Америке: не надо, мол, помогать Советам строить дальневосточный нефтепровод. Войну они проиграли, и если произойдет чудо и они протянут трубопровод по тайге, – он все равно достанется японцам. Плакали тогда наши денежки и материалы. Я бы посоветовал вам, Грубский, серьезно подумать над вашей ролью. Руководство стройки нам не жаловалось, но мы и сами знаем, сколько крови вы испортили Беридзе и его помощникам. Инженер вы солидный, с авторитетом, от вас так просто, конечно, не отмахнешься... Я слушал вас и пытался понять причину вашего заблуждения, которое привело, по существу, к окончательному разрыву со строительством.
Беридзе и Алексей сидели, не шелохнувшись. Очень была велика тяжесть осуждения, высказанного Писаревым, и было заметно как под ней сгибался Грубский.
– Вы потеряли всякое чувство обстановки и ответственности, – вмешался Дудин. – Как можно было не стать помощником Беридзе? Ведь Тополев-то понял, кто прав!.. Риска испугались, решили откреститься от него? А что серьезно можно сделать в жизни, не рискуя?
Алексей и Беридзе переглянулись – секретарь крайкома почти буквально повторил слова, сказанные Батмановым на совещании. Дудин закурил. Писарев, ходивший по толстому ковру, скрадывавшему звуки шагов, сел и тоже закурил.
– Товарищ Батманов! – после напряженной паузы сказал он.
Батманов встал:
– Слушаю.
– Приказываю вам с сегодняшнего дня считать инженера Грубского уволенным. Присутствие его у вас – вредно. И, кроме того, я считаю, что он просто недостоин числиться участником такого славного строительства, не веря в него. – Писарев повернулся к Грубскому: – Да, я отстраняю вас от работы на строительстве, освобождаю от необходимости рисковать. И не думаю, что легко будет уговорить меня разрешить вам вернуться, когда вы осознаете свою ошибку... Вы поняли меня? – опять обернулся уполномоченный ГКО к Батманову.
– Понял.
– У меня вопросов к Грубскому нет, – сказал Писарев Дудину.
– Вы свободны, – обратился секретарь крайкома к Грубскому.
С минуту тот оставался сидеть на месте, словно не понимая обращенных к нему слов, потом встал и тяжелыми шагами пошел к дверям.
Все произошло столь стремительно, что Алексей был ошеломлен. С глубоким уважением смотрел он на Дудина и Писарева, думая о мере ответственности, которая лежала на них не только за постройку нефтепровода, но и за судьбу всего огромного края, раскинувшегося на границе с враждебным миром и отдаленного от Москвы почти на десять тысяч километров.
– Сделаем перерыв в нашем совещании до завтра, – поднялся Писарев. – Убежден, что проект ваш правилен. Но мы с товарищем Дудиным должны доложить о нем Государственному Комитету Обороны...
...На другой день представители строительства, уже без Грубского, снова были вызваны в крайком. Их опять приняли Дудин и Писарев. Когда приехавшие сели, Писарев, улыбнувшись уголками четко вычерченного рта, шутливо спросил секретаря крайкома.
– Сказать им, что ли?
– Пожалуй, придется сказать, – добродушно согласился тот.
– Вчера мы докладывали по ВЧ товарищу Сталину о стройке, – внушительно проговорил Писарев. – Товарищ Сталин одобрил проект и сказал, что рассматривает строительство нефтепровода, как большое сражение со своей стратегией и тактикой, со своими трудностями и жертвами. Товарищ Сталин выразил уверенность, что Батманов и его армия строителей выиграют сражение, так как план наступления верен и есть все предпосылки для победы...
В одном порыве Батманов, Залкинд, Беридзе и Ковшов встали. Алексей почувствовал, как громко стучит его сердце.
– Не опозоримся, товарищ Ковшов? – спросил Писарев молодого инженера: он обратил внимание на взволнованное лицо Алексея.
– Не опозоримся, товарищ уполномоченный ГКО! – отчеканил Алексей.
– А теперь расскажите, что у вас делается на участках, – сказал Писарев. – Предъявляйте свои нужды и требования мне и товарищу Дудину.
Батманов рассказывал, касаясь мельчайших подробностей. Он обладал счастливой памятью, не нуждающейся в записях и заметках. Начальник строительства называл цифры, фамилии, материалы так легко, будто они распределены в его уме по особым местам. Хотя беседа стенографировалась, Дудин записывал просьбы Батманова в блокнот.
– Вот что, дорогой товарищ, – поднялся он, опираясь обеими руками о стол. – Я получил нехороший сигнал с пролива. Сварщик Умара Магомет – я его сам послал на стройку – пишет о скверном положении на этом важном участке. Безобразия вопиющие! Он жалуется на Мерзлякова – так, кажется, зовут начальника участка? Умара – коммунист, и я ему верю. В чем же дело? Кто из вас и когда был на проливе?
– Признаюсь, не добрался еще туда, – сказал Батманов. – Это тот участок, куда я намерен отправиться немедленно по возвращении в Новинск, вместе с товарищем Беридзе. Пробудем там до тех пор, пока дело не пойдет полным ходом. Пока я послал туда Панкова – надежного и сильного человека, намереваясь в дальнейшем заменить им Мерзлякова. Панков почему-то не подает о себе вестей.
– Сигнал Умары очень тревожен, – сказал Писарев. – Учтите, товарищ Батманов: если я или товарищ Дудин появимся на проливе раньше вас, вы окажетесь в незавидном положении.
Батманов с достоинством поднял голову:
– Я, повторяю, намерен выехать на пролив немедленно. До сих пор я не имел права забираться туда надолго. Вопросы всего строительства были важнее вопросов одного участка, пусть и самого трудного. А побывать там день-другой не имело смысла. Инженерам же пока нечего было делать на проливе: нельзя забывать, что техническая задача его решена буквально на днях предложением Тополева. На участке человек типа Панкова был нужнее любого инженера. Не пойму, что с ним стряслось.
– Знаю, что вы не тратили времени даром, – с одобрением и чуть заметной улыбкой сказал Писарев. – В вашем руководстве стройкой виден обдуманный план, к которому я и не придирался. Но и при самом умном плане возможны роковые просчеты.
– Хотя и допускаю, даже убежден сейчас, что на проливе весьма неблагополучно, но ручаюсь, товарищ Писарев и товарищ Дудин: к вашему приезду там будет порядок!..
После совещания Батманов отправился к Писареву – еще многое надо было обсудить и решить в деталях. Беридзе заторопился, попросил машину и уехал, как догадался Алексей, к матери Тани Васильченко. У Залкинда были свои дела в крайкоме. Ковшов оставался один.
– Иди в гостиницу, отдыхай, – посоветовал ему парторг. – Я скоро освобожусь и приду к тебе с дочкой. Втроем сходим куда-нибудь.
Алексей из деликатности отказался, боясь помешать свиданию Залкинда с дочерью.
– Вчера я случайно встретился с неким Хмарой, и он затащил меня к себе, – сказал он. – Я еще ничего не успел посмотреть. Хочу заглянуть в музей, а вечером – в здешнюю музыкальную комедию. У нас все говорят про брата Либермана, кстати погляжу, так ли уж он хорош...
...Вернувшись ночью в гостиницу, Ковшов застал Залкинда и Беридзе в большом волнении.
– Алеша! – кинулся к нему Георгий Давыдович. – Немцы разгромлены под Москвой. Уничтожено около ста тысяч фрицев. Ликуй, Алеша! Ликуй, голубчик!..
