Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)
– Услышал, что нужда здесь в людях, и попросился.
– А не тяжело в ваши годы? Можно ведь и полегче работу найти.
– Полегче мне не надо, не беспокойся за меня...
Зятьков поправил рукавицы и снова взялся за свою кривую лопату, Батманов вернулся к другим делам. У него их было много. Ничто более или менее важное не проходило мимо него. Несколько раз за день разговаривал по селектору с трассой и управлением, давал все новые и новые задания и проверял их выполнение. Всегда был на людях, учил их работать и сам учился у них.
Вдруг, в самое неожиданное время, он приказывал Рогову объявить тревогу. Если это случалось рано утром или ночью – мгновенно гас свет, команды противовоздушной обороны, обучавшиеся у шефа-пограничника, разбегались по местам. Объект замирал, строители превращались в бойцов, готовых к обороне.
Как и у всех на участке, лицо Василия Максимовича обветрилось, сделалось медно-красным от постоянного пребывания на холоде. Однажды он остановил Таню и показал ей свои огрубевшие, изуродованные морозом руки.
– Вы правы: руки привыкают к любой температуре. Вот хожу теперь без рукавиц даже при сильном ветре, и хоть бы что! Спасибо вам за совет.
Девушка не вдруг поняла, о чем речь. Поняв, с уважением посмотрела на него; ее радовали постепенно открывавшиеся в нем качества души. Ей захотелось пожать сине-багровые руки начальника строительства.
Уже не раз Батманов говорил не то в шутку, не то всерьез:
– Настанет скоро денек, когда мы, чернорабочие, отойдем в сторонку, поднимемся на ту вон сопочку и очистим место для наших инженеров. Пусть покажут, на что они способны.
И такой день наступил. Ранним утром, безветренным и погожим, инженеры разметили на льду пролива площадку длиною в пятьсот метров от кромки берега, по направлению к острову, чтобы произвести первый пробный взрыв. Это было началом главнейших работ на участке и одновременно проверкой предложения Тополева.
Карпов вывел на пролив несколько бригад. Пешнями и топорами они принялись рубить во льду широкие лунки, через каждые пять метров. Взлетали, искрясь на солнце, голубые осколки льда, раздавался неприятный скрежет и звон. Тяжелая эта работа подвигалась медленно. Ковшов поглядывал на часы, поторапливал.
Вдоль линии лунок Некрасов, немолодой уже человек с тяжелым и мрачным лицом, но добряк в душе, вместе с Куртовым и его подручными уложил на льду электрический провод. От него к лункам подрывники протянули соединительные шнуры с привязанными на конце мешками из водонепроницаемой бумаги – в мешки предварительно заложили аммонал. Как только все лунки были готовы, сто человек взяли мешки с аммоналом и разом опустили их в бурлящую воду пролива.
По идее Тополева, заряды, уложенные в линию на дне пролива, должны были с равной силой ударить вверх, в толщу воды и льда, и вниз – в землю, чтобы рассечь в ней трещину – траншею. В траншее предполагалось надежно спрятать трубопровод, предохранить его от промерзания зимой (сверху траншея быстро заполнилась бы наносной землей) и от плавающих летом в проливе кораблей, которые килем могли задеть нефтепровод и повредить его.
...Некрасов дал несколько прерывистых свистков – так свистят милиционеры в городах. Вслед за этим раздались тревожные удары о рельс. Люди мигом очистили лед пролива и всю строительную площадку. На берегу остались лишь Некрасов и водолаз Смелов – они залезли в устроенный для наблюдения блиндаж у самой кромки льда.
Батманов разрешил приостановить работу и тем, кто не находился в непосредственной близости от места взрыва. Несколько сот человек поднялись на сопку за жилым поселком. Вся сопка зашевелилась и загудела. Ниже, на склоне, стояли Батманов, Беридзе и Ковшов.
Возбужденный ожиданием, все подмечавший Махов с усмешкой показал на них Мусе Кучиной и Солнцеву:
– Стоят, как три богатыря!
Они в самом деле напоминали былинных витязей в белых, подтянутых ремнями полушубках, шлемообразных шапках-ушанках: высокий и плотный Батманов, мощный чернобородый Беридзе и стройный Ковшов. Нехватало только щитов и мечей.
К ним, кряхтя, поднялся Тополев. Он выпрямился перед начальником строительства и с несколько старомодной торжественностью сказал:
– Благословляю вас на сигнал к взрыву, Василий Максимович.
Старик волновался и слишком уж часто прикладывался к серебряной табакерке с целующейся парой на фарфоровой крышке. Алексей притянул его к себе и прошептал на ухо:
– Вспомнилась мне одна фраза: «Баста! Я свое перевыполнил в жизни. Мне ничего не надо. Заинтересован в бесшумном существовании». Какой старик сказал это?
Кузьма Кузьмич закашлялся в смехе и, коснувшись усами щеки Алексея, ответил:
– Уговор дороже денег, милый. Наша интимная беседа закончилась тогда телефонным звонком. Признаюсь тебе, Алеша: дрожу каждой жилкой. Сколько взрывов провел в жизни, но так и не привык к ним. А сегодня особенный взрыв: либо руку пожмете Тополеву, либо сдадите его в архив как никудышного старика.
Батманов вынул из кармана револьвер. Все зачарованно следили, как он медленно возносил руку.
Выстрел! На мгновение возникла мертвая тишина. Слышно было лишь учащенное дыхание Тополева. В блиндаже Некрасов включил рубильник, в неосязаемо короткое время электрический ток достиг до запальных капсюлей на концах проводов – и дрогнула земля, оглушительно затрещал взломанный лед, всколыхнулся воздух. Над проливом взлетела громада воды, снега, льда и земли, на миг грибом повисла высоко в воздухе и, постепенно убыстряя падение, рухнула вниз.
Некрасов, чуть оглушенный, увидел из блиндажа обнажившееся дно, глубоко рассеченное взрывом. В траншее кучами лежали водоросли и трепещущая рыба. Проходили секунды, десятки секунд, а вода, разогнанная взрывом, все не возращалась на свое место. Наконец она с шумом замкнулась, закрыв собою дно.
Люди на сопке пришли в движение, кричали и хлопали в ладоши, хотя и не знали пока результатов взрыва.
Еще летели в воздухе куски земли и льда, когда Ковшов подхватил под руку Кузьму Кузьмича и побежал с горы. Сметая снег, вниз устремилась и гомонящая, возбужденная толпа строителей.
На берегу – как после бури: скалистые уступы залиты водой, обломки льда, комья илистой земли, водоросли и мертвая рыба. Серую однообразную ширь пролива пересекала громадная рваная рана проруби.
Ковшов и Тополев подбежали к майне, в которой только что скрылся шарообразный скафандр водолаза.
– Траншея есть! Ровнехонькая! Видел собственными глазами! – крикнул им Некрасов.
Батманов и Беридзе, сдерживая нетерпение, не торопясь шли к проливу, все их обгоняли. Батманов говорил, что слишком долго он задержался на участке и пора возвращаться в Новинск. Беридзе слушал рассеянно – ему не терпелось узнать, какие результаты дал взрыв.
– Ночью мне передали, что Писарев справлялся, здесь ли я и сколько времени задержусь, – продолжал Батманов. – Означает ли это, что я должен спешить в управление или, наоборот, надо задержаться? Не думает ли он приехать сюда?
– Хорошо, если приедет. На месте покажем и расскажем о всех наших нуждах, – сказал Беридзе.
В разговоре Батманов и Беридзе не сразу заметили Тополева, бежавшего к ним навстречу. Кузьма Кузьмич спотыкался, один раз упал... Они рванулись к нему.
– Бедный старик, что-то стряслось. Неужели не получилось с траншеей? – забеспокоился Батманов.
Тополев почти свалился на руки Беридзе. Он не мог говорить, хрип и свист вырывались из его груди.
– Не надо так, Кузьма Кузьмич, дорогой, – мягко сказал Батманов, поддерживая Тополева под руку. – Не надо вам бегать, даже если что и случилось. Всегда найдется человек помоложе.
– Надо... Именно самому!.. – с трудом и напористо выговорил Тополев. – Некрасов видел... Траншея есть! Выкопана, как лопаткой... Ровная. Вот... обрадовался... рапортую... Не подвел я вас!..
– Спасибо вам, Кузьма Кузьмич! – е чувством поблагодарил Батманов. – Теперь задача пролива, можно сказать, решена.
Гулко сморкаясь в платок, старик гудел:
– Хотелось продолжать взрывы, чтобы все сразу. Но на каждый надо не меньше трех-четырех дней. Вечер уже подступает, – хорошо, хоть сегодня успели.
Батманов с удивлением огляделся:
– Так быстро прошел день!
Начальник строительства, окруженный инженерами и рабочими, осторожно ходил вдоль широкой, в несколько метров, проруби. От нее бежали в разные стороны змеистые трещины. Пар клубами выкатывался из проруби и стлался по льду.
– Выгода от взрыва еще и в том, что для погружения трубопровода не надо долбить лед: майна готова, – рассуждал главный инженер.
К нему подошел Умара Магомет и тронул его за плечо:
– Товарищ Беридза, хватит смотреть, пойдем, я трубы начну варить.
Накануне Беридзе обещал Умаре начать одновременно со взрывами и сварку. Но электросварочное оборудование не успели подготовить, да и хлопоты с первым взрывом поглотили все внимание инженеров – про Умару Магомета забыли.
– Трансформаторы сварочные надо еще проверять, – сказал Беридзе. – Вот подготовим все как следует, тогда и начнем.
– Хорошо, электросварка потом начнем. А газосварка? Почему нельзя? – не отступался Умара. – Карбид есть, кислород есть, все готово у меня.
– Поздно уже, дорогой. Вечер наступает. Потерпи до завтра.
– Завтра? – испугался Умара. – Я давно ждал! Несколько месяц огонь в рука не держал! Весь замерз, душа замерз! Ночи не спал – думал, как начну варить...
Беридзе переглянулся с Батмановым, Тополевым и Ковшовым – они улыбались захолодевшими губами. Умара переводил с одного на другого умоляющие глаза.
– Надо позволить, Георгий Давыдович, – не выдержал Тополев. – Раз уж решили сегодня начинать сварку, отступаться не стоит.
– Хорошо, уговорили. Действуй, Умара.
– Спасибо начальник! Большое спасибо! Подарок сделаю за это! – крикнул сварщик и побежал к берегу,
На огромной сварочной площадке были уложены на деревянных подкладках три длиннейшие нитки труб, в стык одна к другой. Возле одной из нитей стоял газосварочный агрегат Умары Магомета. Бригада его – высокий веселый здоровяк Вяткин, подручный Умары, да еще трое рабочих – ждала своего старшого.
Умара с ходу прокричал команду. Подсобные рабочие – центровщики принялись вагами ровнять первые две трубы. Старшой внимательно осмотрел уже зачищенные до блеска края труб и взял из рук напарника сварочную горелку – от нее к агрегату тянулись два шланга. Сварщик опустил сопло горелки к лежавшей на земле металлической банке, где тлели смоченные маслом «концы». Вспыхнул зыбкий язычок синеватого пламени. Умара включил кислород, сильная струя огня с оглушительным звуком, похожим на выстрел, вырвалась из наконечника и затрепетала в руках Умары. Он закричал от восторга и, перебрасывая горелку из руки в руку, поиграл ревущим огнем.
Лицо Умары вмиг сделалось серьезным: «шутки в сторону, начинается работа». Он отрегулировал пламя, легким движением левой руки опустил на лицо маску, взял у напарника железный прут и приступил к сварке.
Под струей пламени на металле появилось красное пятно, оно вскоре побелело. Сварщик подставил под огонь прут, и расплавленный металл заполнил в одной точке пробел между трубами. После этого Умара сделал еще две такие «точки» по окружности шва – этим он связал трубы. Затем сварщик медленно повел горелку снизу вверх по боковой стороне стыка. Пройдя четверть окружности, Умара перешагнул через трубы и продолжал сварку с другого боку.
Теперь оставались не сваренными верх и низ стыка. Умара только поглядел на подручных, и они тотчас начали поворачивать трубы: сваренные места оказались наверху и внизу, не сваренные – по бокам.
– Вот, Василий Максимович, мы и дождались. Умара Магомет ведет поворотную сварку на проливе, – сказал Беридзе.
– Первый стык, – взволнованно отозвался начальник строительства. – Начало...
Вокруг Умары стояла толпа, освещенная в сумерках резким синим светом. Люди пристально смотрели на маленького коренастого сварщика. Им, до костей промерзшим за день, теплее становилось возле этого человека, словно горевшего таким же чистым огнем, какой шумел у него в руках.
Наконец Умара отпрянул от трубы и небрежно откинул кверху маску. Весело глянул на Батманова, на Беридзе и пошел вдоль линии труб.
– Василь Максимич! – крикнул он, спохватившись. – Последний стык тоже я буду варить. Слово давай!
– Идет. Даю слово!
Рабочие подгоняли следующую трубу. Сварщик все посматривал на Батманова и Беридзе и посмеивался. Когда труба была подготовлена, он закрыл лицо щитком и принялся варить второй стык.
Алексей с фонариком в руке тщательно осматривал сваренные Умарой трубы. Переводя заблестевшие глаза на сварщика, он жестом подозвал к себе Батманова, Беридзе и остальных. Водя пальцем по окружности трубы, Алексей громко прочитал:
– «Да здравствует наша Москва! Слава великому Сталину! Мы победим! Январь 1942 года».
Этими словами, навек вписанными огнем на металле первого стыка, сварщик Умара Магомет положил начало нефтепроводу.
Глава третья
Как укладывался нефтепровод
Строители вновь поднялись на сопку, чтобы с безопасного места наблюдать за взрывом. Когда они одновременно подняли головы к небу, следя за взметнувшейся кверху массой льда и морского дна, то увидели прямо над проливом самолет. Взрывной волной его встряхнуло, он затрепетал, как подшибленная птица, но кое-как выровнялся и стал снижаться. Батманов и Беридзе опрометью кинулись с горы.
Самолет легко приземлился на укатанной полосе ледяной дороги. Из него вышли Дудин, Писарев и Залкинд. Секретарь крайкома и уполномоченный Государственного Комитета Обороны были в одинаковых, защитного цвета, бекешах, с воротниками серого каракуля, и в таких же серых папахах.
– Гостеприимно встречаешь, нечего сказать. Салют из тысячи орудий! – пошутил Залкинд, заметив взволнованность Василия Максимовича.
– Не понимаю, как это получилось, – сказал Батманов, вытянувшись перед Писаревым.
Тот протянул ему руку, чуть улыбаясь:
– Мы сами виноваты, не предупредили.
– Ничего ведь не случилось. Слегка тряхнуло. Летчик у нас хороший, не растерялся, – добавил Дудин, оглядываясь вокруг себя. – Рассказывайте, товарищ Батманов, как вы тут хозяйничаете...
Секретарь крайкома и уполномоченный, сопровождаемые Батмановым и Беридзе, долго ходили по участку. Они побывали и на сварочной площадке, и в поселке, и в котлованах, поговорили с рабочими, прорабами...
– Жизнь раскрутилась как надо, молодцы, – одобрительно сказал Дудин, когда обход был закончен.
Они пришли в «прорабскую» – так назывался сейчас занятый инженерами домик Котляревского. Незадолго перед тем сюда забежал Алексей – что-то проверить по чертежам. Ему некогда было даже раздеться, и он делал расчет стоя, согнувшись над столом. Он хотел удалиться, но Дудин задержал его.
– Я не совсем представляю себе, каким образом вы будете передвигать с берега на лед полукилометровые секции трубопровода, – сказал Дудин, обращаясь к нему. – Это же махины! И как вы погрузите их в пролив?
Дудин, за ним и другие разделись. Алексей тоже скинул полушубок, разложил на столе чертежи и начал рассказывать. Секретарь крайкома и уполномоченный слушали его со вниманием. Дудин подошел и через плечо Алексея заглянул в чертеж. Писарев, слегка склонив крупную голову и не отводя от Ковшова пристального взгляда, спрашивал:
– Как технически обоснованы сроки работ по укладке нефтепровода в проливе? Как рассчитаны ресурсы – хватит ли рабочих рук, чтобы одновременно вести строительство узла? Какими техническими средствами будет осваиваться островной участок?
Алексей оглянулся на сидевших в стороне Батманова, Залкинда и Беридзе. От него, по существу, требовали целого доклада. Парторг посмеивался, а Беридзе комически приподнял плечи: выкручивайся, брат, как можешь!
Руководители строительства видели, что Дудину и Писареву в данном случае, как и ранее в разговоре с другими работниками, хотелось убедиться, что коллектив понимает свои задачи.
– Не оглядывайтесь на Батманова и Беридзе, они вам не помогут, – шутливо сказал Алексею Дудин.
Алексей достал из стола необходимые материалы и обстоятельно доложил о плане зимних работ по участкам пролива и острова. План этот он знал наизусть во всех подробностях и говорил уверенно, под конец даже с увлечением. Доклад Алексея, очевидно, удовлетворил гостей, – вопросов больше не последовало.
– Почему не рассказали нам, товарищ Батманов, что было на участке двадцать дней назад? – обернулся Писарев к начальнику строительства. – Страшную картину застали? Развал, безобразия?
– Особенно страшного ничего не было. Я уж и не помню, что мы здесь застали. Конечно, немножко пришлось поработать. За тем и приехали.
Залкинд, смеясь, коснулся рукой его плеча:
– Почему же Мерзлякова прогнал, Василий Максимович? Если не было здесь безобразий – тогда, выходит, зря расправился с ним? Зачем же под суд отдаем его? За что местная парторганизация исключила его из кандидатов в члены партии? Мы видели, кстати, Мерзлякова на трассе, он на тебя жалобу подал товарищу Писареву за невежливое обращение.
– Я еще поделикатничал с этим прохвостом, – процедил сквозь зубы Батманов. – Завел возле океана кулацкое хозяйство, отгородился от участка средневековым забором, недосуг было заниматься строительством. Вот я его и освободил... Пусть теперь на свободе пасет корову и свиней...
– Но ведь ты отнял у него корову и свиней! Голым пустил по миру! Куда теперь податься человеку? – подтрунивал парторг.
– Товарищ Залкинд привез вам хороший подарок, – напомнил Дудин.
Парторг вынул из сумки телеграмму товарища Сталина: «Новинск на Адуне Управление Н-ского строительства трактористу Силину Семену Ильичу. Благодарю вас, Семен Ильич, и вашу супругу за патриотическую заботу о Красной Армии. Сталин». Приятным подарком был и номер краевой газеты со статьей о строителях нефтепровода.
– Созовем митинг, прочтем всем народом, – сказал Батманов, передавая телеграмму и статью инженерам.
Беридзе подчеркнул ногтем в газете какую-то строку, и Алексей просиял, разобрав среди названных в статье имен знатных людей строительства свою фамилию. «Здесь, на Адуне, они защищают родину», – писал корреспондент.
Вызвали Силина.
– Деньги на танк вносил? – весело спросил его Залкинд.
– Вносил, товарищ парторг.
– Товарищу Сталину писал?
– Было дело.
– Тогда получай!
Силин взял телеграмму и чуть не выронил, когда понял, от кого она. Тракторист читал ее и перечитывал, зачем-то перевернул и рассматривал с обратной стороны. Лицо его по-детски простодушно передало все волновавшие его чувства, в глазах блеснули слезы. Прижав телеграмму к груди, он молча повернулся и пошел.
– Я понимаю, почему у вас нет желания говорить о Мерзлякове, – обратился Писарев к Батманову. – Поступили вы с ним в общем-то правильно, и я не уверен, что на вашем месте я обошелся бы с ним мягче. А теперь он вам больше не мешает, и вы о нем забыли. Но он еще существует, и мне предстоит оказать какое-то влияние на его судьбу. Поэтому я хочу по возможности выверить свое отношение к этому человеку, прежде чем отдавать его под суд…
Батманов, преодолевая брезгливость, начал рассказывать о Мерзлякове. Он оказался опаснее явного врага. Мало сказать: Мерзляков не справился с задачей. Он, руководитель участка, обнаружил безразличие к судьбе и нуждам подчиненных ему людей. Тревоги коллектива его не затронули, они словно не касались его. Он равнодушно отнесся к распространившимся на участке слухам о мнимом взятии Москвы немцами и мнимом нападении японцев. В такие трудные для всех дни он с энтузиазмом занимался только своим благополучием.
– Надо поглубже заглянуть в прошлое Мерзлякова,– решил Дудин. – Не удивлюсь, если найдем там кое-какие корни его сегодняшнего поведения. Не вы назначали Мерзлякова начальником участка, товарищ Батманов, но его история пусть вам послужит уроком. Очень хорошо надо знать человека, очень верить ему, прежде чем выдвинуть его в руководители. Мне Михаил Борисович говорил о Ефимове – очень прискорбный случай! А Мерзляков – это случай в десять раз прискорбнее. К сожалению, у нас нередко выдвигают людей, не изучив их и подчас просто плохо к ним присмотревшись: «Авось потянет, парень вроде неплохой». Что из этого получается, мы все убедились сегодня, пока ходили по участку: сколько строителей предъявили нам счет за Мерзлякова!.. Продолжайте, товарищ Батманов, – Дудин дотронулся рукой до колена Василия Максимовича.
– Я не могу назвать Мерзлякова прямым виновником гибели Панкова. Но в душе считаю: Панков погиб из-за него.
При этих словах Батманова Залкинд порывисто встал и в волнении зашагал по комнате. Батманов замолк на полуслове и поднял на него глаза. Остальные тоже посмотрели на парторга.
– Мы с ним дружили больше двадцати лет, я ему дважды обязан жизнью, – заговорил Залкинд. Он переменился в лице и морщился, как от боли. – В двадцать первом году я был комиссаром в партизанском отряде и числился на особом счету у японцев и белых. Они за мной охотились, и однажды случилось мне вместе с несколькими партизанами попасть в засаду. Белых было до трех сотен, они быстро нас окружили. Пробиться не удалось, только один парень сумел вначале выскользнуть из кольца. Избавления мы не ждали, отстреливались, засев в буреломе, и приготовились к тому, чтобы подороже продать свою жизнь. Нежданно-негаданно избавление подоспело в лице Сергея Кузьмича Панкова, который бешено налетел на белых с горсткой партизан, нагнал на них страху и развеял по тайге. Потом оказалось: Панков совершил благородный и смелый поступок на свой страх и риск, вопреки приказу. Командир послал его только в разведку и запретил предпринимать что-либо самому. Мы тогда берегли силы и любую операцию проводили с крайней осторожностью. Панкову удалось вызволить нас без жертв, а могло быть иначе: он и нам бы не помог, и себя с товарищами погубил бы. Победителей, конечно, не судят, но Панкову попало от командира. И я до сих пор слышу ответ Сергея Кузьмича: «У меня такой характер, что его не переделаешь. Если люди в беде – я должен им помочь, ничего не щадя. Я проклял бы себя на всю жизнь, если бы не помог комиссару Залкинду и его ребятам!..»
Нагнувшись к Алексею, Беридзе вдруг возбужденно прошептал:
– Алеша... Я слушал Залкинда и как бы перенесся во времена фадеевского «Разгрома». Мне представилось, что я вижу перед собой Левинсона...
Пораженный этой мыслью Алексей новыми глазами воззрился на Залкинда, словно тот и в самом деле был героем книги, знакомой ему и близкой с детства.
– Ты, Василий Максимович, узнал Панкова совсем недавно, уже зрелым человеком. И ты прав: он был умен и опытен. А погубила его, видимо, та черта характера, которой ты не знал в нем. Он был горяч до крайности в некоторых случаях. Он так любил людей, так жалел их, что был способен на безрассудство, если узнавал, что им плохо. И теперь, услышав от повстречавшегося ему по дороге Санина, что где-то умирают люди, он уже думал только о них. Я представляю его в тот момент, когда он появился перед Мерзляковым с требованием немедленно вместе с ним отправиться на уминскую базу! Остается пожалеть, что вместо подлеца Мерзлякова не оказалось другого человека, более порядочного и умного. Он сделал бы, что требовал Панков, все было бы по-другому: Батманову не пришлось бы столкнуться на участке с безобразиями, а сам Сергей Кузьмич сидел бы сейчас с нами...
– Вы окончательно убедились в бесполезности дальнейших поисков? – спросил Дудин Батманова.
– Искали повсюду, обшарили все побережье. Я и сам ходил дважды. Нет никаких следов.
– Мы позаботимся о его семье, – сказал Писарев. – У него сын есть, кажется, мать и сестра?..
– Сына я хочу взять в свою семью, – заявил Батманов и посмотрел на Залкинда. Парторг сидел, отвернувшись к окну.
– Надо позаботиться и о том, чтобы сохранилась память о Панкове, – заметил Дудин. – Я подумаю, как это сделать получше.
– Товарищ Батманов, – прервал наступившее молчание Писарев. – Мы с вами говорили в Рубежанске о том, что вам надо быть особенно бдительными. Японцы интересуются нефтепроводом, а если так, то сугубое их внимание должен привлекать именно участок на проливе. Знаете, не нравится мне история с бараками. Трудно предположить, что они оказались случайно запертыми снаружи во время собрания. Мне кажется, не мешает и на историю Панкова взглянуть пристрастно – действительно ли это несчастный случай или чей-то злой умысел? Панков ведь известный в крае человек и мог помешать кое-кому. Я попрошу товарищей из органов безопасности поглубже вникнуть в дело Мерзлякова... И вообще они возьмут участок под особое наблюдение. Это, однако, не освобождает вас от обязанности и долга быть бдительными...
– Вы хорошо присмотрелись к людям? Не надо ли кого-нибудь убрать отсюда? – спросил Дудин.
– Вслед за Мерзляковым мы сняли с работы и направили в Рубежанск счетовода и кладовщика. Они воровали продукты из котла рабочих и пытались сбывать украденное нивхам. Вообще же люди направлялись на пролив по строгому отбору, и коллектив в основе своей подобрался хороший. Ему нехватало достойных руководителей. Полагаю, строители перехода через пролив получили их в лице Беридзе, Рогова, Ковшова и Филимонова – теперь уже ясно, что им придется закрепиться за участком пролива и острова до конца зимы.
– Я слышал разговор о старшем бухгалтере, – что за человек?
– Мы проверили его работу: все благополучно. Он добросовестный и довольно знающий работник. Они с Роговым быстро навели порядок в учете и хранении ценностей. Возможно, нарекания на Кондрина вызваны тем, что он старается крепко держать копейку в руках и педантичен в расчетах. Плохого о нем, по справедливости, пока ничего не скажешь. Вместе с тем мы не упускаем его из виду. Еще есть тут четыре человека; эти из бывших заключенных: механик Серегин, один десятник, шофер и плотник. У них безупречная характеристика, они в лагере получили специальности и работали там отлично. У нас тоже на хорошем счету. Думаю, трогать их не следует, пока нет к этому оснований. Ваше указание о бдительности, товарищ уполномоченный ГКО, я помню и постараюсь, чтобы каждый человек на участке тоже всегда помнил об этом...
В тот же день Дудин и Писарев, захватив с собой Батманова, Беридзе и Ковшова, вылетели на остров.
Под плоскостями самолета проносилась однообразная оголенная и застывшая тайга. Никаких признаков человеческой деятельности нельзя было заметить.
– В конце прошлого века один писатель, побывав здесь, с горечью высказал мнение, что северная часть острова Тайсина никогда не понадобится человеку. Дескать, бесполезный кусок планеты, – громко сказал Дудин, переводя взгляд на Батманова. – Я очень рад, что нам выпала честь опровергнуть это утверждение. Писатель и предполагать не мог, сколько тут черного золота. Осенью среди этих зарослей, – он показал вниз рукой, – пролягут ваши трубы, и по ним побежит нефть. Хорошо, черт побери!
Тайга сразу оборвалась: приближались к северной оконечности острова. Пейзаж резко изменился: справа виднелось необозримое сероватое пространство залива, слева грядой встали сопки, поросшие хвойным лесом, а в середине по всему побережью, насколько хватал глаз, высились нефтяные вышки. Сверху вышки казались причудливым кружевным узором. В великом множестве они окружили раскинувшийся по берегу бухты город Кончелан.
– Баку дальневосточный! – удовлетворенно проговорил Дудин и кивнул на нефтяные вышки: – Этот лес по мне куда веселее тайги.
Дотемна приезжие ходили по нефтепромыслам и городу. Нефтью были наполнены огромные резервуары в порту и у предгорья. Нефтью сочилась черная земля. Нефть била из скважин. Запахом нефти был насыщен воздух. Дома, люди и даже их пища, казалось, были пропитаны ею.
Инженеры занялись осмотром насосной станции. Во время навигации станция перекачивала нефть в порт – в стоящие там резервуары и танкеры. С постройкой нефтепровода станция должна была начать перекачку нефти по трубопроводу до Чонгра – основного насосного узла. Дудин и Писарев дожидались, пока инженеры осмотрят помещение и оборудование. Закончив осмотр, Беридзе доложил им, какие дополнительные работы необходимы, чтобы станция могла выполнить свое новое назначение.
– Уж и справлю же я праздник, как только эти машинки начнут качать нефть к Новинску! – мечтательно сказал Беридзе Алексею, когда они покидали станцию.
– Меня не забудьте пригласить, я тоже люблю такие праздники, – засмеялся шедший впереди Дудин.
Под конец они посетили участок японской концессии. Их сопровождал толстый низенький японец, управляющий концессией. На каждый вопрос он отвечал с крайним подобострастием, низко кланяясь и показывая большие желтые зубы.
– Любезный какой, пес щербатый! – глядя на японца, пробормотал Алексей; он никогда еще не видел японцев в такой непосредственной близости. – Представляю, что у этого самурая на уме.
Ночью в кабинете секретаря Кончеланского горкома партии Алексею все мерещилось маслянистое черное море без берегов, оно сверкало радужными бликами, слепило и дурманило.
– Помнишь, свет-Алеша, пустые цистерны на заводе? – спросил Беридзе, как бы разгадав его мысли.
Секретарь горкома докладывал Дудину: через месяц добыча нефти начнет сокращаться, некуда будет ее собирать. Уже сейчас скопились запасы, исчисляемые шестизначными цифрами.
– Это огромные пороховые склады, по которым враг постарается ударить сразу же, едва начнутся военные действия, – сказал Писарев. – Пожалеешь сто раз, что нет еще нефтепровода!
Секретарь крайкома и уполномоченный Государственного Комитета Обороны обстоятельно выяснили, в чем нуждается строительство, и обещали выполнить все просьбы Батманова.
Заканчивалась электродуговая сварка первой секции трубопровода, предназначенной для погружения в пролив. Звенья Умары Магомета и Кедрина двигались навстречу друг другу. Умара заранее отметил середину секции двумя вбитыми по бокам кольями и теперь далеко зашел на «территорию» соперника, обогнав его за три дня, по крайней мере, на целую дневную норму.
Закончив очередной стык, Умара отскакивал от трубы, поднимал фибровый щиток и, пока подсобники ровняли центр в центр две следующие трубы, кричал приближавшемуся Кедрину, подзадоривая его:
– На черепаха едешь! Быстрей давай!
По сварочной площадке, просторной, словно поле, гулял ветерок, неся легкую снежную пыль. Голубое сияние сварки почти не различалось при ярком свете солнца. Батманов часто приходил сюда и подолгу стоял возле Умары, любуясь игрой сварщика с огнем, слаженной, ловкой работой всего его звена. Умара так натренировал своих подсобников, что они теперь как бы составляли с ним единый живой организм.
Обычно размашистый и неистовый, Умара преображается, едва начинает сварку. Жесты его становятся сдержанными, скупыми. На каждую трубу у него отмерена ровная доля времени – ни секунды больше.
