Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 47 страниц)
Глава шестая
Жилище богов – Тайсин
Строители знали: где-то в тридцати километрах по берегу справа – рыбокомбинат и поселок, километрах в сорока – нивхское селение. Здесь же, где они пересекли пролив, не было никаких признаков жизни человека. Скалистый мыс Гибельный возвышался над плоским мертвым берегом острова. Мрачное это название звучало предостережением и напоминало об участи горсточки русских людей, погибших в прошлом веке на этом берегу в неравной схватке с природой. Гранитные скалы остались памятником их геройству.
Остров закрывала завеса утреннего густого тумана. Поднявшееся солнце ударило по нему золотыми мечами. Туман быстро рассеялся, растаял. Сначала, как в дымке, затем все отчетливее и яснее проступила тайга.
Лишь прибрежная полоса земли была пока в руках строителей – на ней расположились они, как на отвоеванном плацдарме, со всеми завезенными сюда материалами, трубами, механизмами, запасами продовольствия. За площадкой сразу начинался лес.
Он стоял мощной стеной, словно вышел людям навстречу, чтобы помериться с ними силами и не пустить их дальше. Деревья росли в несколько ярусов. Всех выше была стройная колоннада лиственниц и ясеней, пониже – березы, кедры и ельник. В самом нижнем ярусе разросся кустарник. В целом это была единая, дикая, тесно сплетенная и перекрещенная преграда из стволов и ощетинившихся ветвей. Тайга угрюмо и настороженно молчала, как бы выжидая, что станут делать пришельцы дальше.
Беридзе, Рогов и Ковшов со скалы оглядывали эту картину, неприветливую даже под солнцем.
– Тайсин означает жилище богов? Неуютное же место выбрали себе боги для жилья, скажу вам, – пошутил Алексей.
– Да, квартирмейстер у богов неважный, – поддакнул Рогов
– Надо понимать, мы стоим у начала одного из тех белых пятен, товарищ главный инженер, по поводу которых мы с вами неоднократно сокрушались, – заметил Алексей.
– Ничего, мы быстренько нанесем на него красную черту, – успокоил его Беридзе.
Они спустились к мало приметной возле леса, старенькой, круглой фанзочке, поставленной, очевидно, рыбаками. Рядом стоял ветхий амбарчик на сваях – «избушка на курьих ножках», как назвал ее Рогов. Почему-то Беридзе избрал для штаба именно фанзу, хотя на берегу уже вырос целый палаточный поселок.
– Королевский дворец! – сказал он, насмешливо окинув взглядом почерневшие стены фанзы, уже пылавшую печку и белый, пахнущий свежим деревом стол. – Здесь, в этой резиденции тайсинских королей, мы дадим приказ о наступлении.
В избушке инженеры еще раз уточнили план действий. Ковшову с Тополевым и Таней Васильченко предстояло заниматься укладкой нефтепровода с этого берега, Рогов получил задание двинуться в глубь острова, прокладывать трассу нового участка. Все обсудив, они вышли к проливу.
По льду нескончаемо шли машины с людьми. Царапая лед гусеницами, ползли огромные тракторы с мощными бульдозерами – стальными острыми плугами. Голоса людей и моторов сливались в одну грозную, воинственную музыку штурма.
Первыми на тайгу двинулись двумя колоннами тракторы. Одну из колонн возглавлял Силин, вторую – Ремнев.
– Танки, вперед! – озорно кричал Силин, блестя черными маленькими глазами.
Проскочив береговую площадку, его трактор, не останавливаясь, с ходу ударил острым углом бульдозера в ствол большой лиственницы, стоявшей впереди, словно на страже. Мотор угрожающе взревел, вся машина в напряжении затряслась. Это длилось мгновение, и дерево подалось, накренилось, упало, подломленное под корень. Трактор сделал рывок, смял кустарник, наскочил на следующее дерево, легко срезал и его. За трактором Силина, чуть левее, следовал второй, еще чуть левее – третий... четвертый... пятый... Колонна, ведомая Ремневым, шла таким же порядком в нескольких метрах влево от первой. Все тракторы были соединены толстым стальным тросом. Он тащился сзади, охватывал, загребал деревья, нагибал их и с неумолимой мощью выдирал с корнем из мерзлой, звенящей земли.
Рычали тракторы, оглушительно трещали, падая, деревья. Будто дымом сражения, лес окутался взметнувшейся в воздух снежной пылью. Тайга встревоженно гудела. Силин с пылающим от азарта и одушевления лицом оглядывался назад и кричал:
– Так ее, тайгу!.. Вот... Врешь, поддашься!.. Не устоишь... Вот так! Круши ее, Силин!
Возле веселого, словно хмельного Беридзе топтался нивх Никифор; он снова наведался к строителям в гости. Втянув голову в плечи и от этого сделавшись еще меньше, он испуганно глядел на могучие машины, под напором которых падала громада леса. Олени с храпом рвались из рук нивхов, приехавших вместе с Никифором.
– Товарис, – дернул Никифор за рукав главного инженера. – Нельзя так тайга мять. Он злой – будет отомсти. Надо маленько оставляй деревья.
– Оставим маленько, хватит и тебе, и внукам твоим, – рассеянно отвечал Беридзе.
Машины скрылись из виду, но еще можно было проследить их движение по тому, как все дальше и дальше, будто гигантским ножом, надвое рассекалась тайга.
Силин рвался вперед. Его громадная, пышущая жаром, похожая на танк машина вдруг ухнула в какую-то яму. Послышался звериный рев. Тракторист наехал на медвежью берлогу; над хаосом поверженных деревьев поднялся большой бурый медведь, воздел кверху, как бы грозя своему погубителю, мохнатые лапы и рухнул.
– Скажи, какая беда: гусеницами Мишку раздавил! Не попадайся под горячую руку! – воскликнул Силин, наклоняясь всем телом вперед, как бы грудью своей желая сойтись с выросшей на пути непроходимой чащобой.
Хозяева тайги еще не понимали, что они должны покориться Силину без сопротивления. На шум из зарослей выбежали целым стадом кабаны – они брели невдалеке, видимо в поисках корма под снегом. Завидя несущееся на них гремящее черное чудовище, они замерли, насторожили уши, злобно захрюкали, задвигали челюстями и вдруг, к удивлению Силина, бросились навстречу.
– Какие герои, – сказал Силин и врезался в стадо.
В тайге образовалась широкая просека. Поваленные деревья с вывороченными разлатыми корнями хаотически загромождали ее. И не затих еще рокот ворвавшихся в тайгу тракторов, как просеку заполнили люди и начали расчищать ее под строительную площадку. На лошадях они трелевали деревья. Бригады лесорубов зазвенели топорами и пилами, готовя впрок бревна для устройства лежневки – накатной летней дороги на маревых местах – и для столбов связи. Над просекой вспорхнула песенка Фантова и Шубина:
Лесорубы, отточите топоры. Раз... два...
Помахайте до вечерней до поры. Раз... два...
А когда придет вечерняя пора. Раз... два...
Вы пойдите, отдохните до утра. Раз... два...
Плотники и с ними сварщики, изолировщики, подрывники ставили палатки. Полотняный городок рос на глазах. В ряд построились четыре передвижные электростанции; они уже давали энергию для шпалорезки. Плотники бригады Пестова (старшего) только начали обшивать голый каркас шпалорезки, и дисковые пилы уже вертелись, пели и дзенькали, ровно полосуя на брусья и доски подвозимые из леса бревна.
Рогов снаряжал большую тракторную колонну с продовольствием, инструментами на поместительных широченных санях, прицепленных к каждому трактору. С этой колонной Александр Иванович намеревался двинуться пробитой просекой в глубь участка. Одновременно Полищук, верный спутник и помощник Рогова с момента их знакомства на аварийной барже, готовил в тот же путь колонну автомашин. Плотный след тракторных саней мог служить готовой автомобильной дорогой.
Одетый в нескладный и большой, не по росту полушубок, Пущин, стоя со Сморчковым возле его машины, торопливо записывал обязательства шофера: в полной сохранности и в срок доставить полученный груз до места на новой трассе. Сморчкову, первому из шоферов, выпал жребий промчаться на машине по тайге, утром еще не проходимой.
Дней через пять строителям уже казалось, что они давно живут на острове. Каждый прожитый час вмещал столько впечатлений и требовал от них таких физических и умственных усилий, что следовало бы считать сутки за неделю. Как и на материке, на участке почти всегда было светло, ночь вступала в свои права на короткое время, пока усталые люди спали, набираясь сил.
Громом взрывов, начатых на третий же день, гулом встревоженной тайги, рокотом моторов строители нефтепровода возвестили о себе всему острову, и к ним стали часто являться гости. Прилетели из Кончелана нефтяники, и почти тотчас на проливе снизился самолет, который привез из Новинска представителей рабочих нефтеперегонного завода. Обе делегации передали письма от своих коллективов с предложением строителям вступить с ними в соревнование в честь годовщины доблестной Красной Армии. Вслед за ними наведались рыбаки и привезли мороженую навагу. С группой пограничников прискакал на лошадях лейтенант Батурин. В разговоре с ним Алексей узнал, что Батурин – сын старого мастера, «короля вагранки», с которым инженеру привелось познакомиться на заводе Терехова.
– На той неделе прислал мне старик письмо, – сказал пограничник. – Радостью со мной поделился. Дудин и Писарев приезжали к ним на завод вручать переходящее Красное Знамя Государственного Комитета Обороны.
В одну из ночей на площадку из тайги вышел на широких и коротких охотничьих лыжах геолог Хмара с мешком за спиной и карабином на шее. Он спросил Ковшова, и его привели в новую, надежную, утепленную по указанию Тополева палатку – в ней Беридзе, Кузьма Кузьмич, Ковшов и Таня жили вместе.
Инженеры сидели за столом и дружно чаевали. В их небольшой палатке было тепло и светло. Пол был застлан оленьими и медвежьими шкурами.
Таня рассказывала, как она вместе с водолазами обследовала на дне пролива, на самом глубоком месте, затонувший военный корабль. Смелов сказал, что он у них на учете и со временем будет поднят.
– Наверное, корабль этот – жертва японской войны,– предположил Тополев. – Доживу ли я до дня возмездия за гибель «Варяга», за Порт-Артур? У меня два брата погибли там.
– Вы проживете сто лет, а будет мало – продлим вашу жизнь еще лет на сто, – пошутил Алексей.
Что-то похожее на зависть шевельнулось в груди у Хмары при виде этой дружной семьи.
Он снял шапку и шагнул к столу. Таня первая узнала его и не сдержала возгласа удивления.
– Не пугайся, Татьяна свет Петровна, мирного гостя,– сказал Хмара добродушно, протягивая ей руку.
– И не думала пугаться. Просто ваше появление очень неожиданно, – ответила Таня, подчеркивая обращение на «вы» и холодно отвечая на его рукопожатие.
Украдкой она взглянула на Беридзе. Тот не сводил насторожившихся глаз с гостя. От него не укрылось волнение Тани, и он безошибочно понял: с этим человеком ее связывает не просто знакомство.
Хмара обошел всех, говоря любезности, и сел рядом с Алексеем. Ковшову, который не очень обрадовался гостю, пришлось принять на себя роль радушного хозяина.
– Вот и встретились, – ласково поглядывал на него Хмара, доставая из мешка вино. – Помните вечер в Рубежанске? Я из-за вас, можно сказать, и пер по тайге десять километров. Взрывы грохочут по всему острову. Интересно, думаю, взглянуть, что там происходит.
Тополев в упор смотрел на Хмару и недружелюбно шевелил усами. Он раза два встречался с Хмарой у Грубского, и теперь его приход испортил ему благодушное настроение.
– Что вы на меня так сердито смотрите, Кузьма Кузьмич? – спросил Хмара, улыбаясь. – У вас дружба врозь пошла с бывшим патроном, но я тут не при чем. Смените уж гнев на милость.
– Признаться, удивило меня ваше появление. Неужели ради прогулки предприняли столь утомительное путешествие по тайге? – недоверчиво спросил старик и отвернулся от улыбающегося гостя.
– Представьте себе, пришел без всякого дела, только посмотреть на знаменитых строителей нефтепровода. Слава о вас разнеслась повсюду. Нивхи бредят вами...
Беридзе отказался от вина, предложенного Хмарой, встал и отошел к своему рабочему столику, зажег лампочку над ним и углубился в свои записи. Но внимание его по-прежнему было приковано к пришельцу. Георгий Давыдович вспомнил, что говорил о Хмаре Алексей. В свое время он не придал значения словам Алексея о том, что геолог знаком с Таней. Увидев же теперь их вместе, Беризде ощутил, как вдруг возникло в нем жгучее чувство, какого он не знал раньше.
«Да неужели я заболел этой пресловутой ревностью?» – спрашивал он себя.
Георгий Давыдович ушел от стола, чтобы не нагрубить гостю и не видеть пристального взгляда Тани, обращенного на Хмару.
Васильченко недружелюбно разглядывала гостя. Три года назад она встретилась с Хмарой у Родионовых. Вскоре она решила, что любит его. Все оборвалось в один из вечеров: он оттолкнул ее своим цинизмом. Разве любовью было то, что предложил он ей? Доверчивая до этого, она вдруг сразу перестала ему верить и нашла в себе силы бесповоротно порвать с ним.
Сейчас Таня не могла понять, почему печалилась она, расставаясь с Хмарой тогда, – ничто не привлекало ее больше в нем. Ей было неинтересно слушать живой и остроумный рассказ Хмары о том, как он живет в тайге, ищет олово. Хмара испортил им ночной чай. Так приятно было сидеть напротив Беридзе! Она заметила, как помрачнел Георгий Давыдович. Захотелось подойти к нему, но она не решалась. Потом Таня повторила про себя свое излюбленное правило: «Надо быть прямой и отшвыривать с дороги все мешающие условности». С этой мыслью Таня и подошла к Беридзе. Он выжидающе поднял на нее глаза.
– Я не хочу, чтобы на меня падала тень этого человека, – сказала она тихо. – Не скрою от вас: мы чуть не стали когда-то близкими друг другу. Вернее, я считала, что могу полюбить его. Я вовремя поняла свою ошибку.
Ей было нелегко высказать это, кровь залила ее лицо. Он ничего не ответил, подавленный уже и тем, что Хмара вообще имел к Тане какое-то отношение. Девушка постояла и пошла к себе – за перегородкой у нее был отдельный угол.
Хмара с кривой насмешкой наблюдал за ними, потом спросил у Алексея:
– Жених и невеста, а?
– Уж не задевает ли вас это? – спросил Алексей.
– Я чувствую себя ограбленным, когда вижу красивую женщину с другим, – пошутил Хмара и добавил уже другим тоном, неохотно, как говорят о чем-то не состоявшемся: – В свое время мы с Таней приятно провели несколько вечеров.
Беридзе, до которого доходило кое-что из разговора, подозвал Алексея и мрачно попросил:
– Сделай одолжение, уведи его отсюда. Предупреждаю, могут быть неприятности, Я не способен дышать с ним одним воздухом и слушать его излияния.
Угостив гостя чаем и отведав его вина, Алексей увел Хмару на ночлег. Место нашлось у Некрасова.
Ковшов вышел на улицу, побрел по площадке. Лунный свет серебряными струями падал в тайгу, придавая обледенелым деревьям с оголенными ветвями мертвенную бледность. Ночные шорохи неслись из леса. Алексей прислушивался. Инстинктивная тревога овладела им. Прошла неподалеку группа людей, он окликнул их.
– Свои, товарищ Ковшов. Сами ходим, присматриваем, нет ли чужих, – ответил из темноты голос Силина.
Алексей с удовлетворением убедился: сторожевая охрана стояла на местах. Но тревога все же не проходила. Утром приезжал с того берега Филимонов и передал: в конец трубопровода, выходящий из пролива, кто-то пытался загнать деревянные пробки; злоумышленников, видно, вспугнули, они побросали все, не успев сделать свое темное дело. Почти одновременно была обнаружена пропажа из мастерской чертежей насосной установки.
– Я сообщил об этом куда надо, но и вы здесь глядите в оба, – предупреждал Филимонов.
«Кто эти презренные?» – думал Алексей с жгучей ненавистью. Наполовину построенный переход через пролив был кровным детищем Алексея – он приходил в ярость при мысли, что этому детищу грозят опасности. «Что Хмара здесь околачивается, что ему надо?» – вдруг спросил себя Ковшов. Не в чем было упрекнуть геолога, он не вызывал прямых подозрений, и все же Алексей понимал: его тревоги вызваны не одним сообщением Филимонова, но и приходом непрошенного гостя.
Алексей прошел к берегу – издали виднелась дорога через пролив – цепочка огней, рассекающая мглу, оттуда доносился неясный шум движения, не прекращавшегося и ночью.
Мысли Алексея вернулись к тому, что волновало его уже второй день. Ему переслали из Новинска письмо брата – потемневший за долгую дорогу фронтовой треугольник. Незадолго до этого он получил сообщение, что Митя был легко ранен, лежит в госпитале и скоро вернется в часть. Брат из госпиталя не писал, видно, не хотел тревожить, а это свое письмо отправил гораздо раньше, еще в дни боев за Москву, пришло же оно только теперь.
«Алеша, пишу тебе коротко. Нам объявили приказ о наступлении. Иду в бой, Алеша! Счастлив буду пролить кровь за нашу Москву. Если что-нибудь случится со мной, постарайся родителям заменить и меня. Теперь я понял, что такое наши родители. Как бы хотелось взглянуть на них и на тебя! Помнишь, ты ругал меня за непочтительность и легкомыслие, – как далеко все это, хотя и было совсем недавно, несколько месяцев назад. Клянусь честью – ты, братишка, и добрые родители мои, вам не придется краснеть за меня...»
«В такой момент он вспомнил, как я ругал его за непочтение и легкомыслие!» – говорил себе с укором Алексей. Вернувшись после трехлетнего пребывания на южном строительстве, он застал Митю уже не подростком, а юношей. Мать пожаловалась: «Курит потихоньку... встретила его на улице с девушкой... А учиться не очень любит. Отец им недоволен... Но добряк он у нас и ласковый, как теленок. Выкинет какой-нибудь номерок, потом приласкается – мы с отцом враз и размякнем. Поговори с ним, Алеша, повлияй на него...»
Вечером братья пошли гулять. Митя с радостью принял предложение «проветриться». Быстрый в движениях, веселый, он все подмечал и на всё отзывался, острил по любому поводу, внимательно разглядывал проходящих мимо девушек.
– Ты понимаешь, что родители тобой недовольны? – строго спрашивал Алексей.
– Понимаю. И дома, и в школе меня постоянно попрекают тобой: «Ваш брат был лучшим учеником» или «Алешенька и сейчас еще не курит». Угораздило же меня родиться после тебя! – отвечал Митя.
– Разве трудно хорошо учиться, имея для этого нормальные условия? Разве трудно не огорчать таких стариков, как наши?
– Не трудно. Не выходит, Алеша. Меня хватает на неделю, не больше. Потом опять что-нибудь прорывается...
Он признавался в этом с такой сердечностью, что Алексей с трудом подавил ответно возникшую в нем теплоту. Надо было довести до конца строгий разговор.
– Выходит, ты и в руки себя взять не можешь. Так бывает с закоренелыми пьяницами, у которых ослаблена воля: понимают, что нельзя пить, а пьют.
Митя огляделся; заметив, что поблизости никого нет, порывисто обнял брата и поцеловал в щеку.
– Не сердись, Алешка. Я без памяти рад, что ты приехал. Тебя так нехватало в доме!
– Теленок! – проворчал растроганный в душе Алексей и, отводя в стороны руки брата, сказал поучающе: – Мужчина должен быть сдержанней и тверже.
– Кто знает, каким должен быть мужчина! Ты считаешь, что ты правильный мужчина, Алеша? – младший брат смотрел на Алексея с улыбкой.
– Отвечай, что ты намерен дальше делать, лоботряс! Школа у тебя уже позади.
– В армию пойду, – Митя ответил серьезно, без улыбки. – Все говорят: война скоро будет, Алеша. Надо учиться воевать. А до армии хочется годик погулять. Не огорчайся, если иногда будут жаловаться на меня. Ведь ничего особенного я себе не позволяю.
– Вот и пожалеешь теперь сто раз, что не был к тебе подобрее, поласковее, – шептал Алексей, шагая по заметенному снегом скалистому берегу Джагдинского пролива на острове Тайсин. Непривычно суровое и повзрослевшее лицо брата, бледное от потери крови, как бы плыло перед ним в темноте.
Глава седьмая
Что принесла весна
В середине февраля Карпов, вернувшись с охоты, преподнес Тане пучок голых сухих веточек багульника.
– Это, милая, задаток под весенний букет. Поставь в воду.
Алексей посмеялся над ним:
– Зачем этот веник в воду? Пригодится пол подметать. Весну, Иван Лукич, ты не поминай, ее здесь не бывает. – И он запел популярную на участке песенку:
Эх ты, остров Тайсин —
Веселая планета:
Двенадцать месяцев зима,
Остальные – лето...
– Кончилась твоя зима, паря. Крышка ей. Торопитесь с вашими делами на льду. Весна, считай, уже настала.
– Чудак ты, рыбак! – возражал Алексей и тащил его на улицу. – Видишь? Снег кругом и минус сорок градусов. Весной и не пахнет.
– Пахнет, паря. Ой, пахнет! Нос у тебя заложило, не чуешь. У нас весна приходит исподволь, осторожно. Не сразу она вступает в драку с зимой.
Ковшов не замечал того, что ясно видел коренной житель Адуна: весеннее обновление природы уже началось. Быстро исчезал снежный покров. Снег не таял (было холодно), а испарялся. Дороги потемнели. На больших сугробах возле построек появилась серая твердая корка. Выпал день с первой, чистой, как слеза, капелью, с крыш свесились сосульки...
– Смотри, Алексей Николаевич, это – весна, – показывал на них Карпов.
Но на другой день пошел снег. Он сыпался долго, тяжелой, сухой крупкой, и накрыл землю толстым белым пластом. Усилился ветер с севера – резкий, жгучий, леденящий лицо.
– Где твоя весна, Иван Лукич? – спрашивал Алексей.
В эти пуржистые дни подаренный Карповым пучок багульника незаметно расцвел. Утром Таня кинула нечаянный взгляд на окно и восхищенно вскрикнула: недавно еще безжизненные сухие веточки светились светло-сиреневым пламенем нежных цветов.
Инженеры полюбовались на них, но Беридзе тут же вспомнил, что они предвещают весну, нахмурился и заторопился. Еще не кончились работы по укладке трубопровода со льда пролива, еще много грузов не было перевезено на остров.
Настал момент спуска последней секции (она должна была лечь в самом глубоком фарватерном месте пролива и соединить уже уложенные с обоих берегов части нефтепровода). Двумя стыками Умара приварил эту последнюю секцию, с помощью тракторов трубу стянули в майну, водолазы, пользуясь гидромониторами, плотно уложили ее на дно – и двенадцатикилометровый переход через пролив стал единым целым.
Строители имели право торжествовать победу: они уложили переход на двадцать дней раньше срока, в небывало трудных зимних условиях и методами, еще не известными в технике. От имени коллектива двух участков – материкового и островного – Беридзе послал в управление телеграмму-рапорт, в которой сообщал о выполнении задания и перечислял, сколько рабочей силы, машино-часов и горючего удалось сберечь при этом. Расчет показывал: взрывной метод рытья траншей и укладка трубопровода со льда обошлись в несколько раз дешевле, чем стоил бы переход, построенный по старому проекту.
«Не успокаиваясь на достижении, – заканчивался рапорт традиционными для советских людей словами, – коллектив с утроенной энергией берется за быстрейшее окончание второй нитки перехода и за подготовку к весне».
Краткий, деловой документ, где цифр было больше, чем слов, прошумел по строительству, как песня, и в ответ посыпались поздравления. «Ваш успех – это лучший подарок нашей славной Красной Армии в день ее годовщины», – писали в телеграмме из Рубежанска Дудин и Писарев. Поздравления прислали нефтяники из Кончелана, рабочие заводов Новинска, колхозники разных селений Адуна.
Строители не помнили, когда у них в последний раз был выходной день. И теперь, даже ради такого праздничного события, они не имели времени на передышку. Ознаменовав его коротким собранием и небольшой порцией вина к ужину, строители принялись укладывать вторую линию нефтепровода через пролив.
По проекту это следовало сделать значительно позднее, уже после пуска нефтепровода. Однако, убедившись в правильности технических решений и проверив силы коллектива, Беридзе еще две недели назад обратился к Батманову с предложением: не переносить постройку второй нитки перехода на дальнейшее, полностью покончить с ней до весны. Предложение было столь же заманчивым, сколь и рискованным. Оставалось не так уж много дней до конца зимы, приближалось время передвижки льдов на проливе.
– Решайте сами, вам виднее, – отвечал Батманов. – Честь и хвала, если справитесь с одной линией, большего не требуем. Ну, а за все, что сделаете сверх, готов поклониться до земли.
– Обсудите все с народом, рассчитайте еще раз свои силы, не зарывайтесь, риск очень большой, – советовал и Залкинд.
Беридзе созвал совещание, которое вынесло решение: вторую линию строить! Тополев с лучшими сварщиками и Некрасов со своими подрывниками сразу перебрались на материк. Снова загрохотали взрывы. За неделю подрывники пробили траншею – вторая рваная прорубь, на километр севернее первой, прочертила лед пролива. В тот день, когда Ковшов со стороны острова уложил последнюю секцию трубопровода первой линии, Тополев с материка опустил на дно две плети второй.
Алексей прошелся несколько километров по льду, чтобы встретиться с Кузьмой Кузьмичем на проливе. Старый инженер был очень эффектен – в тулупе, с обмерзшими усами и белыми от инея бровями.
– Покончил, Алеша, с первой ниткой? Поздравляю! – густым голосом сказал Тополев. – Теперь переходи на вторую, будем с двух сторон жать. Так-то мы вернее обгоним весну.
Алексей взял его под руку. Они пошли между торосами, будто на прогулке по ровному уличному тротуару.
– Я уже принялся за вторую линию, – говорил Алексей. – Пришел к вам не поздравления выслушивать, а бросить перчатку. – Он с деланной серьезностью снял рукавицу и кинул ее на лед. – Вызываю на борьбу. Вы впереди меня на две секции – пусть, даю вам «фору». Все равно приду на середину раньше.
Кузьма Кузьмич, кряхтя, нагнулся и поднял рукавицу.
– Вызов принимается. Выигрыш на две секции со счета сбрасываем, в вашей доброте не нуждаемся. Хвастаться наперед не стану, – мы, старики, народ скромный. Посмотрим...
Они обсудили, уже по-деловому, условия соревнования и скрепили договор чаепитием.
Теперь старый и молодой инженеры двигались друг другу навстречу и часто переговаривались по селектору.
– Товарищ Тополев, мы уложили первую секцию на сорок часов раньше графика, – торопился сообщить Алексей. – Как вам это нравится?
– Вы обещали, товарищ Ковшов, быстренько обогнать нас, дряхлых старичков. Что-то у вас не получается, – с торжеством отвечал Тополев. – Мы подготовили третью секцию и опередили график на пятьдесят два часа.
– Из уважения к старости мы не торопимся, – выкручивался Алексей, а сам, зажав микрофонную трубку, передавал Карпову: – Опять обогнали нас, старые черти. Беги, расскажи ребятам...
А весна приближалась. Все чаще пасмурные, холодные дни сменялись солнечными, теплыми. Умудрявшийся выкраивать час-другой для охоты, Карпов что ни день приносил новые вести.
С оживлением он вдруг рассказывал Алексею, что на южных склонах сопок появилось множество серых мух, похожих на комнатных. Он называл их «приятельницами».
– Как «приятельницы»? – справлялся у него назавтра Алексей; ночью было резкое похолодание.
– Исчезли все до единой, – признавался Карпов с удивлением. – Сколько лет я за ними слежу, паря, и не перестаю дивиться: чуть потеплеет – они тут как тут, похолодает – пропали. Ты ученый, скажи, куда они деваются, откуда берутся?
Ковшов отмахивался от пытливого натуралиста:
– Только и нехватало мне заниматься твоими мухами!
Из Новинска Батманов запросил Беридзе: «Сможете ли часть людей разбронировать? Армия нуждается в пополнении, идет очередной набор». Карпов созвал партийное собрание, затем митинг, было решено: послать в Красную Армию группу строителей.
– Что задумался, Семен Ильич? Тоже хочется? – спросил Беридзе Силина. – Помню, как ты рвался на фронт. Если будешь настаивать – отпустим и тебя, решай...
– Хочется, конечно, пойти с товарищами. Если прикажете– пойду. А добровольно уходить со стройки не решаюсь. Душу я вложил в нее и жажду видеть, как нефть придет в Новинск.
«Островитяне» – так называли строителей островного участка – торжественно проводили мобилизованных товарищей, среди них стахановцев Солнцева, Ремнева и других.
– Бейте фашиста! Больше бейте, лучше бейте! А мы вам нефть дадим! – наказывал Умара, выступая на митинге.
– Клянусь вам, товарищи, что столько же фрицев уложу в бою, сколько деревьев повалил в этой тайге, – отвечал громадный Ремнев.
Батурин приехал на проводы с группой пограничников, привез в подарок от заставы воинское обмундирование. Ремнев и Солнцев в новых шинелях, шапках с красной звездой и сапогах выглядели бравыми солдатами.
– Даем обязательство заменить уходящих в армию, – от имени землекопов говорил Зятьков. – Каждый из нас повысит свою выработку...
Едва проводили строители товарищей, как пришлось им нежданно-негаданно встречать гостей: попутным рейсом Махов доставил на остров члена правления Нижне-Сазанского колхоза знатного рыбака Зобнина и с ним жену и двух дочек Карпова.
Иван Лукич подхватил на руки подбежавших к нему девочек, а свою Катю встретил так светло и ласково, словно и не было у них никакой размолвки. Женщина, в которой характер, вопреки всему, продолжал непокорствовать, заявила для начала, что приехала не по доброй воле, а по заданию колхоза. Карпов пропустил мимо ушей ее слова, и Кате пришлось принять участие в завязавшемся оживленном разговоре Карпова с дочерьми. Алексей на сутки освободил Ивана Лукича от работы, и семейство уединилось в старой фанзе. Пылала железная печка, Катя хлопотала у стола, расставляя привезенное из колхоза угощение, а Иван Лукич сидел и счастливо щурил свои зоркие глаза охотника.
– Дедушка велел тебя обнять. Вот так! – говорила младшая дочь – беленькая кудрявая девочка – и охватывала руками крепкую шею Карпова.
– Мы каждый вечер тебя вспоминали, – добавляла старшая. – Дедушка газету нам читал, где про тебя написано, я наизусть запомнила.
Катя передала многочисленные приветы и подробно рассказала о делах колхоза. Председатель прислал письмо, в котором сообщал, как колхозники готовятся к весенней путине, и спрашивал, не отпишет ли Иван Лукич по старой памяти свои советы и пожелания.
Тем временем Зобнина водили по участку. Старый рыбак ко всему приглядывался строго и взыскательно.
– Прямо как вновь назначенное начальство, – кивал на него Беридзе. – Торопимся изо всех сил, товарищ Зобнин. Вы ждете весну с нетерпением, а нам она сулит одни неприятности.
– Так, так, – неопределенно отвечал Зобнин.
Его многое поразило на участке – и огромные змееобразные металлические плети, волочившиеся на тридцати санях за цугом тракторов, и водолазы в блестящих скафандрах, и беспрерывное движение автомашин на ледовой дороге. Но удивления своего он не показывал.
– Общий сход собирайте, – попросил он. – Я от наших рыбаков речь должен сказать, поручение имею до строителей.
Вечером «островитяне» собрались в одной из самых поместительных палаток, и тогда стала ясна цель приезда Зобнина и Кати Карповой: колхоз вызывал участок на соревнование. Помимо этого Зобнин, выполняя поручение общего собрания колхозников, объявил благодарность земляку – Ивану Лукичу Карпову за честный труд на стройке. Рыбак трижды облобызал Карпова и вручил ему премию – новенькое ружье. Стахановцам Умаре и Махову рыбак передал серебряные часы.
