Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)
– Скромный вы, однако, человек, – усмехнулся Батманов. – Это же дворец, никакая не хата!
– Проект Котляревского. Он все тут мудрил, мне бы не придумать.
– Ну, я полагаю, забор не он, а вы придумали. Не инженерское дело заборы такие выдумывать.
– Забор моего сочинения, угадали, товарищ начальник стройки, – угодливо засмеялся Мерзляков.
Он отомкнул калитку, и они вошли во двор. Из добротно сколоченного сарая донеслось сытое урчанье свиньи.
– Да у вас целое хозяйство! – удивился Батманов. – Солидно. Корова, свиньи, куры, а?
– Свинья и птица. Иначе нельзя.
Батманов тщательнейшим образом осматривал домашний достаток Мерзлякова.
– Не пойму, как вы сумели притащить сюда, на пролив, всю эту тяжесть? Кто вам помогал? Пятнадцать минут назад я считал, что вы плохой хозяин. Оказывается, ошибся... Поди, трудно справляться с таким хозяйством? Времени много отнимает? Ведь живность и корма и ухода требует?
– Совершенно верно. – Мерзляков смотрел на Батманова снизу вверх и старался угадать, к чему клонит начальник.
– Пожалуй, не пойду я к вам, – вдруг решил Батманов. – Загляну лучше в поселок.
– Прикажете сопровождать вас, товарищ начальник стройки?
– Как хотите. Если устали, можете отдыхать.
На пути Батманова тоже заинтересовал грохот, производимый клепальщиками. Он свернул к ним.
– Сумерки уже. Наверное, пора кончать, – сказал Батманов.
– Не прогонишь домой. Трудовой энтузиазм! – с достоинством объяснил Мерзляков.
– Энтузиазм, говорите? Ну-ка, спросим у них про энтузиазм. – Он подошел к рабочим и обратился к крайнему: – Темно уже. Ни к чему работа. Пора на отдых.
Клепальщик вгляделся в лицо подошедшего.
– На отдых? Не тянет нас на отдых.
– Почему не тянет?
– Видно, вы новый человек, коль спрашиваете. Поживете и узнаете, почему не тянет!..
Батманов направился к поселку. Мерзляков, как тень, сопровождал его с озабоченным, встревоженным лицом. Им повстречался Либерман. Он бежал от бараков. Увидев Батманова, снабженец характерным своим жестом схватился за голову:
– Маменька родная, какой ужас! Посмотрите сами, как живут люди. Я бегу принимать немедленные меры.
– Чуть поспокойнее, Либерман! – крикнул ему вслед Батманов.
Возле первого барака он увидел Рогова. Тот вел разговор с каким-то долговязым парнем. Рогов говорил ровно и спокойно, однако слушать его было нелегко: вытянув руки по швам, парень даже качался от его наставлений.
– О чем беседа? – на ходу поинтересовался Батманов.
– Знакомимся с завхозом, – коротко ответил Рогов.
В бараке – наспех срубленном и покосившемся – было темно. Света от керосиновой лампы, стоявшей на длинном столе, нехватало на все помещение. На нарах, устроенных по вагонной системе, лежали люди в ватниках, валенках и шапках. Несколько человек жались к чугунной печке. Отовсюду раздавались кашель и чихание.
– Здравствуйте, товарищи! – сказал Батманов.
Никто ему не ответил. Батманов, проходя, дотронулся до печки – она была чуть теплой. Он сел на скамейку у стола, закурил и положил открытый портсигар на край стола. Он молчал и присматривался. Жильцы барака тоже молчали, глядя на него и на папиросы.
– Что ж, так и будем молчать? Рассказывайте, как живете? – сказал Батманов добродушно.
– Что рассказывать? Если глаза имеете, сами можете видеть. Дрожим от холода и ждем неизвестно чего, – отозвался стоявший у печки сильно сутулый и сгорбатившийся старик.
– Товарищ Зятьков?! – узнал его Батманов. – Значит, доехали?
– Доехали, – мрачно согласился старик.
– Где же Гончарук?
– Здесь. Лежит, болеет.
– Так дадим слово, товарищ Зятьков, начальнику участка. Пусть он нам сейчас объяснит как хозяин здешний – почему жилье дрянное построил, хуже сарая? Почему холодно в бараках? Где дрова? – Батманов задавал вопросы, не глядя на Мерзлякова.
– На подвозку дров выделена одна машина, – отвечал Мерзляков. – Возить приходится издалека, и она не поспевает. И дорога не позволяет возить, вот они знают – то и дело застревает машина.
– Почему дорога плохая? Почему выделена только одна машина, если этого мало?
– Транспорт весь нужен для производства. Трубы возить, и то не хватает машин. Вы сами видели.
– Видел, стоит ваш транспорт, – согласился Батманов. – А почему? Веселее отвечайте нам, хозяин!
Он ходил по бараку, всматриваясь в лица людей. Из полутораста человек, живших здесь, пятнадцать болели гриппом. Да и остальные нехорошо выглядели – исхудавшие, грязные, небритые. Воздух в бараке был спертый, тяжелый.
– Почему больные не изолированы от здоровых? Это же первое условие при эпидемии. Почему вообще такая запущенность быта?
Мерзляков молчал.
– Баня у вас бывает? – задавал все новые вопросы Батманов.
– Воды нет на баню, – сказал Зятьков.
– Почему нет воды, начальник участка?
– Вода в колодце замерзла. Приходится возить из речки, а она далеко. В транспорт опять все упирается. Воду возим лишь для питья...
Батманов присел на нары к одному из рабочих, заметив, что тот живо наблюдает за ним.
– Тут шофер Сморчков прибегал – заговорил рабочий. – Передавал, что немцев разбили под Москвой. Это кто ему сказал, ты?
– Да, я сказал. Красная Армия одержала победу, немцы отброшены от Москвы.
– Так, стало быть, правда! – по бараку прошел вздох облегчения. Кто-то возбужденно и громко зашептал. Люди зашевелились, подступая ближе.
– Спасибо тебе, хороший весть принес, – удовлетворенно сказал собеседник Батманова. Он говорил с неуловимым акцентом, неправильно строя отдельные фразы. – У нас тут сказка болтали – у немцев Москва. Я верить не мог: как так у немцев? Сталин на Красной площади сказал, что победим, и вдруг – отдали Москву.
Он замолчал, продолжая пристально смотреть на Батманова и поджимая закутанные ватником ноги.
– Тоже хвораете? – спросил Батманов. Он уже догадался, с кем говорит.
– Захвораешь!
– Грипп? Температура?
– Что грипп? Сердце болит, голова болит, душа болит. Из-за него заболел, – рабочий показал на Мерзлякова. – Почему спрашиваешь? Ты – доктор?
– Нет. Давайте знакомиться, я начальник вашего строительства, зовут меня Батманов Василий Максимович.
Рабочий быстро привстал, он оказался невысоким и очень широким в плечах. По бараку пронесся шум.
– Ждали тебя, ой, ждали! – сказал рабочий. – Говорили, что не доедешь. Далеко, дороги нет, холодно. Край свет. Дудин тебя прислал или сам?
– И Дудин послал, и сам. Я потом расскажу вам, товарищи, почему я не мог прибыть сюда раньше. Надежного человека направил вместо себя, да с ним несчастье случилось. Вы его и не видели, кажется. А о вас я много слышал. Вы Умара Магомет, сварщик, правильно?
– Правильно. Умара Магомет. Был сварщик.
– Был? А сейчас?
– Сейчас я бездельник. Паразит.
– Почему бездельник?
– Нет мне работа. Торопился сюда, спешил. Здесь мой работа не нужен. Заявление я послал Дудину. Если б ты не приехал, бежать бы пришлось отсюда. И все убежали б, один Мерзляков остался бы. Или выгнали бы его сами...
– Значит, и работы людям не нашлось? – спросил Батманов, чуть поворачиваясь к Мерзлякову.
– Сварочных работ не ведем еще, товарищ начальник стройки...
– Я не прошу сварочных работ! – взорвался вдруг Умара. – Согласный трубы грузить! Согласный снег разгребать! Пошли куда хочешь – только, чтобы польза была от работы, только не делай меня бездельник! Вот, смотри, кругом – трактористы, сварщик, слесари, монтеры – все хотим работа, пусть какой-нибудь! Сейчас нет нашей работа, потом будет. Стройка постепенно развернуться должен.
– Правильно, товарищ Умара! – сдерживая волнение, сказал Батманов.
Умара подошел близко к Мерзлякову и с болью, со страстью выкрикивал ему в лицо:
– Никогда не простим, что сделал нас паразит! Слышал, что Батманов сказал? Он – хозяин. А ты... Не хозяин ты! Руки мы опустили, чуть не пропали с тобой! Убежать я хотел от тебя, а куда? И убежать нельзя. На фронт меня не пустили, сюда везли – так далеко, чтобы нефтепровод варил. Сам Дудин меня посылал. Как торопились сюда!.. Машина тащили на себя, пешком шли... Скажите, зачем?
– Вы не кричите, я не глухой, – раздраженно отодвинулся от сварщика Мерзляков.
– Ты не глухой, – согласился Умара. – Ты только вата набил уши... Нет, я буду кричать, а ты слушай! Пусть начальник стройка смотрит на тебя и на меня. Пусть он скажет, кто прав, кто виноват.
– Я вас призываю к порядку! – обозлился Мерзляков.
– Сами-то вы знаете, какой бывает порядок? – сдавленным голосом спросил Батманов.
– Нехорошо, Мерзляков, худо совсем! Собака жизнь у нас, – наступал Умара. – Думаешь, жалуемся, что холодно? Нет, можем простить тебе, что холодно. Голодно? Тоже простим. Воды мало? Ладно. Что курить жалеешь дать? Пускай!.. У меня два брата на войне, им хуже. Ты нам сто раз говорил: «Нельзя требовать... война!» Не возражаем, правильно!.. Но ты тряпка сделал нас. Сила лишил! Работа отнял! Стройка провалил! Это не простим тебе! – Он в неистовстве повернулся к Батманову: – Начальник Батманов, судить надо его.
– Да кто вам работу не давал? – втянув голову в плечи, испуганно отозвался Мерзляков. – Сами не хотели. Пожалуйста, работай.
– Не надо врать, Мерзляков! – крикнул Зятьков, распрямляясь. – Плохой вы хозяин, довели нас до беды!
Батманов не сводил с начальника участка тяжелого, свинцового взгляда.
– Я приехал, чтобы поработать здесь вместе с вами, товарищи. Не уеду отсюда, пока не наведем порядка и дело не пойдет как надо, – сказал он, поднимаясь. Обернувшись к Мерзлякову, Василий Максимович бросил: – Идемте.
Едва они вышли из барака, Батманов схватил Мерзлякова за грудь и, подтянув к себе, почти оторвав от земли, закричал, уже не в силах сдержать возмущение и гнев:
– Кто вы, Мерзляков? Кто вы такой, если отважились надругаться над нашими людьми, над нашим делом? На что употребили вы доверие, оказанное вам? Все ошибки и промахи простил бы – что работать не умеете, что напутали здесь, что бестолочь во всем... Но уж если вам советские люди дешевле свиньи – вы негодяй! И мы будем вас судить. Судить!
Он отпихнул захрипевшего Мерзлякова, и тот опрокинулся в снег, онемев от страха.
Сжав кулаки, Батманов шагал в сумерках, не разбирая пути, ничего не видя перед собой. Рогов, шедший навстречу, почти силой остановил его:
– Давайте команду, Василий Максимович, принимать мне это хозяйство. Участок по вкусу, подходящий.
Батманов молчал, тяжело дыша. Рогов напомнил:
– Вы мне обещали право выбора. Вот я и выбрал.
– Обещал. Принимай. Немедленно принимай, сейчас же! – Батманов говорил, задыхаясь. Доведенные до отчаяния жильцы барака стояли у него перед глазами. – Мы очень виноваты перед людьми. Надо теперь завоевать их доверие. Работой оправдаться перед ними. Чтобы как проклятые работали все!.. Завтра я приду в бараки, и чтобы в них было тепло. Чтобы чисто было! Больных отделить. Дать пищу, какую только можно. Не жалеть продуктов. Курева, табаку дать. И работу дать – нужную, хорошую работу. Они тоскуют по ней, они рвутся в бой... Ну что ты стоишь? Действуй! И Либерману передай – душу из него выну, если не будет шевелиться.
– Разрешите доложить? – быстро спросил Рогов и, не дожидаясь ответа, отрапортовал: – Я послал завхоза за дровами – три машины и конный обоз, на котором мы приехали. Одну машину погнал за водой. Карпов к нивхам ушел – рыбу и мясо надеется достать. Либерман на кухне, сам за повара стал, обещает хороший ужин.
Из полутьмы возник Мерзляков. Ловя взгляд Батманова, он упрашивал:
– Товарищ начальник стройки, вы должны учесть все трудности. Товарищ начальник...
Батманов не обращал на него внимания. Он больше не видел его, не замечал. Мерзляков перестал для него существовать, как не существовал больше Грубский. Так бывало у Батманова в тех редких случаях, когда он терял веру в человека.
Книга третья
Глава первая
В чем главное достижение
Рогов придирчиво принимал дела, не уставая удивляться, что на участке так безобразно учитывали и хранили ценности. Мерзляков апатично отмалчивался. Старший бухгалтер Кондрин, высокий худой человек с узким рябым лицом и колючими глазами, доказывал: он здесь человек новый и делал для учета все, что мог.
– Это же социалистическое добро! Под суд отдают за такое к нему отношение! – возмущался Рогов.
В навигацию на участок успели перевезти по морю много механизмов, оборудования и материалов. Для постройки перехода через пролив требовалась лишь часть их, остальное надо было завезти в глубь материка и на остров. Разбросанные по берегу, из сугробов торчали ящики, детали машин и стальные трубы. Только продовольствие да некоторые исключительно ценные материалы лежали на складах – в наспех сколоченных деревянных сараях с щелями в стенах.
Рогов собрал людей, сколько их нашлось в бараках, и приказал расчистить площадку, выкопать из-под снега механизмы и материалы, уложить их под навесы. На берег высыпала оживленная толпа. Наблюдая за работой, Рогов размышлял о том, что надо сделать сегодня, завтра и в ближайшие дни. Неотложных дел набиралось так много, что трудно было установить их очередность.
Мерзляков и Кондрин ходили за Роговым по пятам. На льду пролива показался Батманов. Мерзляков следил глазами за каждым движением начальника строительства, который в один миг лишил его всех прав и благ.
– Природой любуется? – иронически поджимая губы, кивнул Кондрин в сторону Батманова.
– Кому нужна ваша природа! – в сердцах откликнулся Рогов. – Начальник смотрит, как лучше провести по льду дорогу, ту самую, что вы забыли построить. И вот что, бухгалтер: довольно созерцать. Начинайте вместе со мной принимать ценности. От трактора и до гвоздя, все надо занести в книги и прибрать к рукам.
Тем временем Батманов пристально осматривал открывшуюся перед ним беспредельную ширь пролива. Когда появлялось из-за туч солнце, в голубой дымке прочерчивался волнистым силуэтом далекий берег острова. Мыс Гибельный возвышался там, похожий на голову какого-то встрепенувшегося гигантского чудовища. Василий Максимович и в самом деле искал возможное направление дороги. Его обеспокоило предупреждение Беридзе, будто в эти дни, если верить старожилам, лед в проливе отрывается от берегов. Беридзе собирался исследовать пролив в нескольких местах; по его мнению, лед еще тонок и вряд ли выдержит тяжесть автомашин, не говоря уже о тракторах. Сильно притопывая, Батманов шел по льду, и ему казалось, что ледяная броня надежно намертво соединила оба берега.
Заметив направлявшегося к нему Филимонова, начальник строительства повернул к берегу.
– Всех людей до единого завтра поставим на лед и за два дня пробьем дорогу к острову. Потом повернем их в сторону Адуна, – сказал Василий Максимович.
– Мне главное – дорога. Будет дорога, будет и движение. За машины и шоферов я не беспокоюсь, – отозвался Филимонов.
Его обескураживало, что он должен ждать, пока сделают дорогу – это связывало по рукам. Филимонов не верил, что можно пробить ее за два дня, даже за неделю. Разговоры о ненадежной толщине льда еще больше расстраивали его.
– Главное не дорога, а именно шоферы с машинами, – заметив сомнение Филимонова, проговорил Батманов. – Я вижу, вы слегка раскисли и мнетесь, вместо того чтобы проявить побольше расторопности и твердости. Советую отвыкать помаленьку от этой иждивенческой манеры транспортников: дай асфальтированную дорогу, дай то да се, пятое-десятое, тогда поедем.
На участке так далеко было до асфальтированной дороги, что хмурый Филимонов улыбнулся.
– Пойдемте-ка к вашим шоферам, я у них еще не был,– предложил Батманов.
Они поднялись к деревянному, сложенному из неотесанных бревен домику, одиноко и цепко державшемуся на скалистом мысу. Снег не держался на голых, обдуваемых ветрами серых камнях.
Домик был полон людей: лежали на нарах, сидели и стояли, повернувшись к раскаленной печке. Пламя за ее открытой дверцей казалось ярче дневного света, едва пробивавшегося сквозь два закопченных оконца. Красноватые блики плясали на лицах шоферов. Сизый махорочный дым слоями висел в воздухе.
Батманов и Филимонов протиснулись к печке. Василий Максимович снял шапку.
– Значит, покуриваете? – спросил он после долгого молчания.
– Спасибо за табак, товарищ Батманов. Стосковались по нему, – ответил сидевший ближе всех крепыш с добродушным, широким лицом. – И за радостную весть о Москве спасибо, мы духом воспрянули.
– Вы шофер? Как ваша фамилия?
– Ремнев. Шофер я и тракторист. Но у меня нет ни грузовика, ни трактора.
– И долго намерены, товарищ Ремнев, покуривать и греться?
– А что?
– Пора бы начинать хлеб зарабатывать. Весть, говорите, радостная. Но вы ее, похоже, только к сведению приняли.
– Мы не по охоте отсиживаемся у печки. Кое-кого послали с утра по воду и по дрова, а нам пока дела не нашлось.
– Дела не нашлось? – изумился Батманов и посмотрел на Филимонова. – Интересно! Вот, учтите: с завтрашнего дня я самолично буду продавать хлеб. Как бы не пришлось променять рабочие карточки на иждивенческие. – Шутка была сказана сердито.
– Что же мы должны делать, если дорог нет и не скоро будут? У многих из нас машины и тракторы в тайге, – говорил Ремнев. Он вел беседу с Батмановым как бы за всех.
– Значит, дядя сделай вам дорогу, дядя подай машины и заведи, тогда вы поедете? Сморчков здесь?
В углу поднялся Сморчков. Его словно опять подменили: он был чисто выбрит и подтянут.
– Что ж ты им не рассказал, как мы с тобой знакомились вчера? Помнится, и слово дал: теперь, мол, подгонять не придется.
– С дорогой-то, и правда, уперлись в тупик, товарищ Батманов, – тихо сказал Сморчков. – С утра сегодня судим да рядим насчет работы. К старому начальнику участка ходили – он на нас рукой махнул, а новый предложил пока выходить на расчистку снега. «Подождите, говорит, день-два, дайте мне разобраться»... Сомнение у нас большое, как будет с дорогой через пролив. Лед еще тонок и может отойти от берега, тут каждый год это бывает. Так не лучше ли пока от пролива отвернуться и сначала на материке ладить дорогу?
– Вот это уже деловой разговор! – одобрил Батманов. – Только ты, Сморчков, громче говори! Давайте сообща думать, как лучше одолеть препятствие. Этого я от вас и хочу. Конечно, можно сидеть, сложа руки, ждать, когда начальство свое слово скажет: ему, мол, виднее, оно газеты читает. И чувствовать себя честным. Но мне такая честность не по душе. С такой честностью плохо получается: вот порадовались вы победе под Москвой и затихли. Раздобыли дровишек, греетесь!
– Правильно, товарищ Батманов. Задайте нам горячую баню – давно по делу соскучились! – воскликнул Ремнев.
– Лед на проливе проверим, – продолжал Батманов. – Думаю, не так уж страшно с ним. И вы будете сами делать дорогу. Не одни, конечно, а всем участком. Отворачиваться от пролива нельзя – он главная наша задача. На постройку даю дня два, не больше. Хватит двух дней, товарищ Филимонов?
– Управимся, – подтвердил Филимонов, еще час назад сомневавшийся, удастся ли пробить дорогу за неделю.
Он и сейчас не был убежден в этом, но Батманов и шоферы так смотрели на него, что отступить он не мог, поэтому повторил:
– Управимся вполне. – И уже сказав это, он понял: другого выхода нет, надо управиться.
– Машины приведете из тайги тоже сами, не позднее, как завтра к полудню, – сказал Батманов. – Я намерен каждого шофера и каждого тракториста заново принимать на работу. Разумеется, с исправными машинами. Кого в шоферы и трактористы не приму, тот пусть в кладовщики к Либерману идет.
Шоферы дружно зашумели.
– Вы только путь укажите нам, а потом не остановите! – говорил какой-то здоровяк; привстав, он почти достал головой до потолка.
– Ну что ж, ладно, договорились! – сказал Батманов, с чуть заметной усмешкой глядя на Филимонова.
В доме Котляревского Батманов застал всех членов своей бригады. С ним пришли Филимонов и Рогов. Либерман хлопотал у стола с обедом, остальные грелись у камина, слушая рассказ Тани Васильченко об острове – она уже успела сходить туда на лыжах.
– «Тайсин» означает жилище богов,– подняв брови, говорила девушка. – Ну и жилище у богов, скажу вам! Дикое, пустое место. Жуть! Я огляделась – и скорей обратно.
– Разве можно одной пускаться в такие экскурсии? – укорял ее Алексей. – Вот так, говорят, ушел и не вернулся Панков. Надо бы тебе хорошенько всыпать за гусарство.
Услышав о Панкове, девушка помрачнела. Беридзе, довольный, что Таня вернулась невредимой, подробно расспрашивал ее о крепости льда на проливе.
– Куда все-таки Карпов девался? – спросил Алексей. – Беспокоит меня это.
– Карпов не пропадет, – отозвался Беридзе. – Помнишь, как он сказал тогда, в буран: «Нам Адун – квартира!..»
Батманов молча стал раздеваться. Одеревеневший на морозе полушубок плюхнулся на пол и был похож сейчас на присевшего человека. Василий Максимович поднял полушубок и повесил его на гвоздь.
– Куда ни приду, – заговорил он, растирая лицо, – везде лодыри точат языки и благодушествуют. Ты, Либерман, подожди кормить их обедом, пусть сначала заработают его. А то Карпов сбежал, Васильченко делает спортивные переходы на лыжах, остальных не оторвешь от печки.
– Осмотреться надо, Василий Максимович! – ответил Беридзе. – Мы с Алексеем и Кузьмой Кузьмичом весь берег облазили и кое-какой план уже набросали.
– Люди ждут от нас умного и твердого руководства. Осматриваться можно и день, и десять дней. Десяти дней у нас нет, есть один. Пора всем рассредоточиться и охватить участок со всех сторон. Сразу же и условимся: толпой не ходить, друг другу не мешать. Несогласованные действия не разрешаются. Вон Рогов собрал сегодня всех людей участка, начал расчищать снег, заниматься инвентаризацией. Дело полезное, но не самое главное! Нас, начальников, много, и если все будем хвататься за один руль – быстро сползем в канаву. Я за то, чтобы толчеи и анархичности не допускать, без толку не распоряжаться. Нужен общий план, согласованный и ясный.
– Задачи надо распределить, кто и за что отвечает, – подсказал Беридзе.
– Правильно, с этого и начнем. Вас, Георгий Давыдович, я пока освобождаю от общего руководства. Вместе с Ковшовым, Тополевым и Котляревским занимайтесь сугубо инженерными делами. Рогову – разобраться в хозяйстве участка и вместе с Либерманом налаживать быт...
– Вы распорядились отправить Мерзлякова в Новинск, – перебил Рогов. – Но я не могу отпустить его, пока он не подпишет акта.
– Хорошо, пусть только не попадается мне на глаза. Вам, Филимонов, надо взять в свои руки транспорт и всю механизацию. Таня Васильченко задачу знает, мы с ней уже договорились. Я и Карпов будем делать дорогу на остров и по материку. Сейчас давайте разберемся, какими силами мы располагаем.
Забыв про обед, все стеснились вокруг Батманова. Беридзе, держа листок с записями, рассказывал, сколько людей на участке и что за люди. Тут же их распределили по работам.
– Обедать! – вдруг озорно крикнул Батманов и с проворством первый сел за стол.
Он сказал, что вечером соберет весь коллектив участка – обсудить предстоящие задачи. Филимонову он велел побывать на электростанции: чтобы к вечеру в бараки обязательно дали свет.
В ветхом сарае, где располагалась передвижная электростанция, было холодно, как на улице. Механик Серегин и два монтера заканчивали сборку двигателя после ремонта. Филимонов познакомился с ними, осмотрел несложное хозяйство станции.
– Свет дадите, как стемнеет. Успеете?
– Постараемся, – скупо ответил Серегин, молодой широколицый парень в синем комбинезоне, надетом поверх ватника.
Филимонова интересовало, почему участок был лишен электроэнергии, почему электростанция оказалась в столь запущенном состоянии. Серегин на расспросы отвечал нехотя.
– Что ж скрывать-то? – вмешался в разговор один из монтеров. – Ничего нам не давали для нормальной работы. Говорили об экономии топлива, смазочных. Никому эта станция и не нужна была. Начальник Мерзляков требовал от нас одного: аккуратно подавать свет в его дом. Мы так и делали.
– Будем строить новую большую электростанцию, – сказал Филимонов. – Об этом потом подробно поговорим. А сегодня дадите свет в бараки, и чтобы без перерывов подачи...
– Ток будет, – уверенно пообещал Серегин.
Вскоре после Филимонова на электростанцию зашел бухгалтер Кондрин. Бросив несколько малозначащих фраз, он незаметно кивнул головой механику, отзывая его в сторону.
– Тут начальство важное понаехало, и ты, может быть, захочешь с ним покалякать, – процедил сквозь зубы Кондрин. – Я тебя опять предупреждаю: не вздумай настучать на меня. Худо будет...
Серегин сосредоточенно вытирал руки тряпкой и молчал, будто слова Кондрина к нему не относились.
– Ты меня не слышишь, Лошадка? – спросил бухгалтер, впиваясь в Серегина острыми глазами.
– У меня человеческое имя есть, – проворчал механик.
– Ах, вы образованными стали! Ну что ж, можно и по-образованному, – насмешливо согласился Кондрин. – Я убедительно прошу вас, товарищ Серегин, забыть меня и мой адрес. Вы меня не знаете...
– Что ты задумал, Сомов? Зачем ты здесь, на участке? Почему у тебя чужая фамилия? – взволнованно заговорил Серегин.
– Молчи, фраер! – прошипел Кондрин, зыркнув по сторонам глазами и цепко хватая механика за руку. – Вижу, ты перо в бок просишь? Клянусь, ты его получишь! Ты ведь знаешь, я бью прямо в орла, на чистуху. А если не я пришью тебя, так найдутся другие...
– Что ты привязался? – пробормотал заметно напуганный Серегин. – Мне до тебя дела нет. Я сам по себе, ты сам по себе.
– Это уже умное слово, приятно слышать, – сказал Кондрин, успокаиваясь. – Ты будешь держать язык за зубами, и мы останемся приятелями.
Кондрин испытующе поглядел на механика и, утешая его, заверил:
– Бояться тебе нечего, камня за пазухой у меня нет. Просто хочу начать жить с начала, чистый ото всего. Пусть никто не знает, что я Сомов и был в заключении.
– Почему же нельзя начать все по-честному?
– У каждого своя голова на плечах, – с напускной веселостью отвечал Кондрин. – Ты начал жить по-честному под своей фамилией – и должность твоя маленькая, незавидная. А я начинаю жить по-честному под фамилией Кондрина, и другое дело – старший бухгалтер, почет-уважение, и многое от меня зависит. Понял? Вот и договоримся: ты меня знаешь как товарища Кондрина, старшего бухгалтера. Можешь положиться на меня во всем. Если же обознаешься и назовешь иначе – пиши тогда заранее завещание...
Управленцы сидели в доме Котляревского и слушали, как Батманов диктует Ковшову приказ по участку. Свет вспыхнул так внезапно, что Таня вскрикнула. На пороге появился Карпов. От его тулупа несло холодом, и весь он покрылся инеем. Сняв шапку, рыбак поздоровался и удовлетворенно произнес:
– Привез гостинцы, паря. Рыбой и нерпичьим мясом покормим теперь людей. Нивхи прислали в подарок.
Карпов оглянулся и отступил в сторону. За ним стоял маленького роста нивх в высоких торбазах, в меховой оленьей рубахе и брюках из нерпичьей кожи. На голове у него конусом торчала меховая шапка.
– Председатель колхоза Никифор Гибелька, – отрекомендовал его Карпов.
– Здоров живем! – громко сказал гость, раскачиваясь всем туловищем. Глаза его, чуть видные в узких прорезях, весело блестели. – Принимай товара!
На улице стояли четыре оленьих упряжки, нагруженные рыбой, возле них проводники. Олени нервно поводили ветвистыми рогами и косились на выскочивших из дому людей. Батманов с жаром поблагодарил нивхов, пригласил их к чаю.
Для собрания Рогов выбрал самый вместительный барак. Трижды вымыли пол и дважды протопили печи. Серегин и монтеры подвесили несколько электрических ламп – стало светло, как на сцене. Длинный стол в проходе между нарами накрыли кумачом, на стене повесили портрет Сталина.
Задолго до начала барак заполнили люди, пришедшие со всего участка. Они устраивались по трое на нарах, вплотную друг к другу садились на пол. Появлялись все новые и новые группы людей – и снова все в бараке передвигалось.
– Заходите, заходите, места всем хватит! – радушно приглашал Рогов.
– Забирайся сюда, на балкон, – звал с верхних нар Ремнев запоздавшего Сморчкова.
Настроение у собравшихся было приподнятое, всюду слышались шутки. Когда вошел Батманов, они ответили на его приветствие столь громогласно, что стены барака, казалось, зашатались.
К столу, накрытому кумачом, подошел Рогов.
– Товарищи, разрешите мне общее собрание коллектива одиннадцатого участка объявить открытым...
Люди бурно захлопали в ладоши. Они радовались что, здесь, на краю света, возобновилась для них привычная жизнь. Умара Магомет что-то кричал, но слова его тонули в шуме. Когда аплодисменты затихли, он крикнул:
– Правильно сказал: «собрание коллектива»! Теперь у нас есть коллектив! А раньше не было.
Рогов предоставил слово начальнику строительства. Речь Батманова была живой и так близко касалась всех, что никто не оставался к ней равнодушен, каждое слово ловили с жадностью. В сущности Батманов отчитывался перед людьми этого дальнего участка в каждом дне с момента своего появления на строительстве. Он рассказывал, как постепенно создавался план сражения за нефтепровод и какие трудности преодолевались при этом, разъяснял новый проект стройки, одобренный самим товарищем Сталиным. Теперь надо было как можно скорее претворить этот проект в жизнь.
Батманов подробно остановился на задачах, которые возлагались на коллектив одиннадцатого участка. Он тоже подчеркивал слово «коллектив». Впервые люди узнали по-настоящему, какое сложное и трудное сооружение поручалось им построить под Джагдинским проливом, и выражали свою радость возгласами и аплодисментами. Механик Серегин вместе со всеми увлеченно хлопал в ладоши. Оглянувшись, он вдруг увидел сидящего за ним в соседнем ряду Кондрина. Тот насмешливо смотрел на него и, подчеркнуто подняв руки, громко аплодировал. Оживление механика сразу пропало.
А Батманов говорил о своем намерении ввести на участке железную дисциплину, строжайший распорядок дня.
– Не обещаю вам, друзья, легкой и спокойной жизни. Придется работать изо всех сил, придется вытерпеть немало. Смею вас заверить, что это и есть настоящая жизнь. Мы, советские люди, не стремимся к легкой жизни обывателей, думающих только о собственном благополучии. Мы – за трудную жизнь во имя светлого будущего. Короток сейчас день – выхватим несколько часов у темной зимней ночи, будем работать при электричестве...
Когда он кончил, в бараке зашумели, заговорили наперебой. Никто не просил слова, да Рогов и не старался придерживаться официального порядка. Строители выступали один за другим, у каждого находились предложения, дельные советы.
Старый землекоп Зятьков поднял над головой натруженные руки:
– Тысячи кубометров земли перекидал я ими, на самых больших стройках работал и везде был в почете. И здесь не посрамлю себя, пятьсот процентов буду давать.
