Текст книги "Далеко от Москвы"
Автор книги: Василий Ажаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)
Книга первая
Глава первая
До свиданья, Москва!
До самой последней минуты инженер Алексей Ковшов не верил, что уезжает на восток, в глубокий тыл. В главном управлении, где ему окончательно объявили о новом назначении, он не мог преодолеть угнетенное настроение и безучастно выслушивал в отделе кадров торопливые наставления, словно они его не касались.
– Разыщите начальника строительства Батманова и главного инженера Беридзе, – посоветовали ему, – они еще не уехали.
Алексей ходил по коридорам, заглядывая в кабинеты. Учреждение эвакуировалось из столицы. Многие работники уже выехали. В опустевших комнатах с канцелярским мусором на полу распоряжались военные – новые хозяева здания.
Наконец Ковшову удалось найти Беридзе, только вчера прилетевшего из Грузии. Там, под кавказским солнцем, он проводил свой отпуск по окончании южного строительства и с начала войны руководил стройкой какого-то оборонного объекта.
Инженеры дружески обнялись. От Беридзе как бы пахнуло южным ветром, солнцем, морской волной. Он улыбался и шутил, поблескивая глазами, ничем не обнаруживал ни беспокойства, ни тревоги. Алексей, неодобрительно опустив концы губ, оглядел щегольский наряд товарища: новый костюм, модные ботинки, фетровая шляпа – все шоколадного цвета.
– Удивляешься? – весело спросил Беридзе.
– Трудновато не удивиться. Я привык тебя видеть в распахнутой рубахе, в мятых брюках, вправленных в здоровенные сапоги-вездеходы. А к этому франтоватому костюму не идет борода. Ты бы ее снял.
– Нет, Алеша, не согласен. До самой могилы буду таскать. Сам знаешь, вся моя сила в бороде. – Беридзе погладил свою черную бороду, чуть прикрывавшую галстук.– А костюм придется сменить, это верно.
Он порывисто взял Ковшова под руку. Алексей, поморщившись, отстранился:
– Лучше иди с другой стороны, Георгий. Рука у меня зажила, да не совсем – все еще чувствительна.
– Извини, голубчик!
Внимательные глаза Беридзе окинули Алексея: сумрачное, озабоченное лицо, поблекшая гимнастерка, тяжелые солдатские башмаки и штатские брюки навыпуск.
– Тебя тоже не сразу узнаешь. Строгий стал какой-то. Значит, привелось глотнуть порохового дыма? Молодец.
– Чем же молодец? В первом же бою был ранен, – угрюмо сказал Алексей.
– Не горюй. Тебе предстоят бои другого рода, и в них ты наверстаешь упущенное. Опять мы вместе, это хорошо. Когда я узнал вчера, что ты в Москве – обрадовался бешено. Побежал к Батманову и говорю: «Нашелся нужный человек, лучшего во всей Москве нет». Что ты такой кислый? Уксуса отведал? Или не хочешь со мной работать на этой стройке?
– Воевать хочу! – со злостью ответил Алексей. – На фронт хочу. Бесит меня эта чертова рука. Лежал в госпитале – терпел, ничего не поделаешь, надо ждать. Выпустили с отсрочкой, на поправку. Что делать эти два месяца? Дома сидеть? Пришел попросить работу поближе к фронту – вот и напоролся! Говорят: один раз удрал от брони, второй раз не выйдет. Надо же было тебе подвернуться! Дали расписаться под приказом – и на тебе, поезжай за тридевять земель!
Беридзе терпеливо слушал.
– Понимаю тебя, голубчик. Сам этим переболел. Но ничего не поделаешь, придется ехать в сторону от войны. Стройка-то какая!
– Неужели там без нас не обойдутся, на этой стройке? – раздраженно спросил Алексей. – Какой смысл отрывать людей отсюда и посылать на Дальний Восток? Мы здесь, безусловно, нужнее.
Они стояли в коридоре. Беридзе ласково смотрел на товарища.
– Какой сердитый! Возьми вот, погрызи. Может, подобреешь.
Он вынул из кармана два апельсина и один сунул в руку Алексею. Тот с досадой хотел швырнуть апельсин, но залюбовался солнечной его красотой и начал обдирать золотистую кожуру.
– Кому нужно сейчас это строительство за десять тысяч километров от фронта? – не унимался Ковшов. – Туманное дело. Нефтепровод поспеет к следующей войне.
– Не будь умнее Совнаркома, – всё так же терпеливо говорил Беридзе, впиваясь зубами в мякоть апельсина. – Зря не будут выносить специальное решение о форсировании стройки. А смысл в нашем назначении есть. Туда посылают Батманова, меня и тебя. Троих. Батманов и я – не новые люди для края, слава богу, построили там кое– что. Ты же, хоть и новый человек для Дальнего Востока,– не новый для меня. Помощник верный, другого не хочу. Одним словом, не вижу тумана, милый. Может быть, он у тебя в голове?
Беридзе повел Ковшова знакомиться с начальником строительства. Батманов разочаровал Алексея. Уж очень был параден: высокий рост, складная подобранная фигура, голова с пепельными прямыми волосами, большой лоб, четкого рисунка губы. В чужом кабинете он сидел, как в собственном.
«Наверное, позер и барин», – невесело подумал Алексей. Его тянуло сейчас к военным людям, попроще и погрубее с виду, в сапогах, с ремнями и оружием.
Молоденькая девушка забежала в кабинет и улыбнулась Батманову:
– Везде вас разыскивала, Василий Максимович. Машина у подъезда.
Начальник строительства поблагодарил ее кивком головы. Инженерам он уделил не больше часу. Алексею не понравился его пристальный взгляд и то, что Батманов в разговоре больше обращался к нему, чем к Беридзе. Алексею казалось, что Батманов изучает его.
– Я возвращаюсь на несколько дней на юг – сдать объект, которым занимался последнее время. В Крым заеду попрощаться с семьей. Оттуда полечу прямо на Дальний Восток. Толковать с вами сейчас о строительстве не к чему. На месте все будет виднее. И вообще нам нечего тут делать. К начальнику главного управления не ходите: я провел у него целый день. Главк уже почти погрузился в вагоны. Все, что нужно строительству, – судя по ведомостям снабженцев, – находится на месте или в пути. – Батманов встал и собрал бумаги в кожаную папку. – Хочу от вас только одного: поторопитесь с выездом. Трудно с билетами, вокзалы забиты тысячами людей – придется проявить энергию и ловкость. Семью с собою берете? – спросил он Алексея.
– Старики не хотят выезжать. Отец всю жизнь провел в Москве. Младшего брата на днях проводили в военную школу. – О Зине, жене своей, Ковшов почему-то умолчал.
– Поговорите еще раз с родителями, может быть, поедут, – посоветовал Батманов. – Им будет лучше с вами.
– Не поедут, – отрезал Алексей.
Они пошли проводить начальника до машины. Батманов, пропустив вперед Ковшова и кивнув в его сторону, спросил Беридзе:
– Вы уверены, что выбрали дельного заместителя? Что-то слишком молод и, вижу, совсем не обрадован перспективой ехать на Дальний Восток. По вашим рассказам я представлял себе совсем другого человека. Лучше бы вам взять солидного инженера. Сейчас, правда, уже поздно...
– Не беспокойтесь, Василий Максимович. Уверен в нем не меньше, чем в самом себе. Он молод, этого никуда не денешь, и житейски неопытен; может быть, даже наивен кое в чем. Но хватка в работе настоящая. Очень способный, настойчивый. Я уж говорил вам: на южной стройке он отлично показал себя, лучше многих маститых. Теперь его опалило войной, он стал злее, повзрослел. Вот увидите, что я прав...
– Ничего против него не имею, беспокоюсь за вас же. Тяжелую задачу предстоит решать, и помощник у вас должен быть надежный.
Батманов вежливо, но суховато простился с инженерами, привычным движением захлопнул за собой лакированную дверцу машины и уехал – величавый и невозмутимый.
– Заслуженный деятель искусств, артист оперы и балета. Где ты разыскал такого начальника? – спросил Алексей.
– Так и знал! – захохотал Беридзе. – Не смотри на меня гусиными глазами и перестань шипеть. Он из того же балета, что и мы. Хоть бы поинтересовался его биографией, о нем столько писали: кочегар, машинист, партийный работник, окончил академию, руководил крупнейшей стройкой в Союзе. И это до сорока трех лет. Таких начальников немного в наркомате. Разве я пойду к плохому? Зря не дадут человеку два ордена Ленина. Его назначают туда, где многие другие не вытянут. Ну, убедил? Нет, конечно! Узнаю тебя, Алеша, насквозь вижу.
– Мне советовал семью взять с собой, а свою оставляет в Крыму? – полувопросительно заметил Алексей.
– У него сынишка тяжело болен туберкулезом, и Анна Ивановна, жена, живет с ним в Ялте.
Инженеры вернулись в управление за документами. Теперь они были свободны. В некоторой растерянности они бродили по улицам.
– В Грузии я ждал тебя, – говорил Беридзе. – Обманул, не приехал. Присох к московским камням, влюбился в какую-то блондинку и даже не позвал на свадьбу. Когда отпраздновали это событие?
– Пятнадцатого июня, в воскресенье...
– Показал бы ее, что ли...
Алексей молча вынул из нагрудного кармана фотографию.
– Славная девушка, – вздохнул Беридзе. – Милое, хорошее лицо, глаза ясные и умные и... какие-то вопрошающие. Покажи ее живую, фотографиям не верю. А то не позволю взять с собой.
– Она на фронте, – угрюмо проговорил Алексей.– Если хочешь точнее, то за линией фронта.
Беридзе, оторопев, остановился.
– Вот оно что! Как туда попала?
– Училась на последнем курсе института. Связистка, радист. Я пошел в ополчение, а она вслед за мной, через райком комсомола – в армию. Теперь родину защищает, а я... – Алексей всердцах махнул рукой и пошел вперед.
Беридзе озабоченным взглядом проводил товарища, потом догнал его.
– Смотри, Алексей, на Москву, пожадней смотри! Когда еще вернемся... – сказал он, желая отвлечь Ковшова от его мыслей.
Сердце Алексея болезненно сжалось. Они шли по Садовой. Влажная мостовая блестела. Закатное солнце прощалось с зенитчиками на крышах домов. От Красных ворот неслась песня, рожденная войной, – там шли войска. По середине широкой улицы бойцы тащили громоздкое тело аэростата. Когда мимо проносились автомобили, шелестя по отполированному асфальту, казалось, что от движения воздуха аэростат рванется к небу и потащит за собой поддерживающих его людей.
– Вот она, родная, вся заклеена бумажками, крест-накрест, как от нечистого, – говорил Беридзе. – Невеселая – ни одного огонька ночью. Москва без огней... За одно это перегрыз бы немцу глотку!
– Я тут обязан... защищать каждый камень... до последнего вздоха, – сквозь стиснутые зубы и чуть заикаясь проговорил Ковшов. – Вместо этого тащусь... за тобой... Куда-то к черту!
– Довольно об этом! Ехать придется, отменять приказ не будут, – строго и твердо сказал Беридзе. Он взглянул на потемневшее и словно обострившееся лицо товарища и взял его под руку: – Не настраивай себя так, не терзайся. Иди-ка домой, к родителям; побудь с ними. Я схожу на вокзал, добуду билеты и оттуда приду к тебе.
Глава вторая
На новом месте
Первую ночь на новом месте Ковшов спал в служебном кабинете, на дерматиновом гладком и холодноватом диване.
Проснувшись и с усилием открыв глаза, Алексей не сразу понял, где находится. Просторный кабинет был залит розовым солнечным светом прохладного утра. На другом диване лежала аккуратно сложенная постель Беридзе. Сам он сидел за письменным столом и разбирал бумаги. У окна, на краешке стула сидела рыхлая пожилая женшина в пенсне на шнурочке и усталым голосом рассказывала:
– Я эвакуировала Наточку с ее детенышком и осталась одна на большущей даче, где раньше жила семья из десяти человек. Каждый день передо мной вставала проблема: стеречь добро или самой спасаться в щели? Все-таки бомбы страшнее всего на свете. Залезала в щель с другими стариками и дрожала там, как паршивая собачонка. Среди нас почему-то не нашлось ни одного спокойного старика – знаете, везде бывают этакие добрые старики с утешительными словами. У нас, наоборот, нашелся старик совсем другого сорта, он утешал так: «Немцы непременно придут и сведут счеты с нашей Музой. Полагаю, повесят дорогую соседку на самом высоком дереве». Это он мне, значит, пророчил. У меня, видите ли, зять – командир Красной Армии. Скажите, почему до войны мы не замечали злобных людей? Этот ехидный старичок жил рядом со мной лет пятнадцать, и я считала его милым и симпатичным. Я вам не очень мешаю?
– Не очень, – ответил Беридзе, не отрываясь от бумаг.
– Одну дачную улицу совсем развалило, остались только доски да мусор, да груды битого стекла!.. Я совсем упала духом. Уж чего бы мне, старому человеку, бояться смерти, но я испугалась. Знакомые уговорили уехать. На вокзале давка, провожатые отстали с моими чемоданами и корзинками, наверное, нарочно, бог с ними! Какие-то отзывчивые и веселые парни утрамбовали, как они выразились, меня в вагон. И поехала глупая старуха на край света. Может, я вам мешаю?
– Пожалуйста! – Шевеля пальцами черную бороду, Беридзе смотрел на женщину.
– Я так обрадовалась, когда узнала, что вы приехали, дорогие москвичи! Я здесь больше месяца живу и все не привыкну. Даже воздух вроде не такой, как у нас. Говорят, вредный для сердца?
– Воздух неплохой. Свежий. Много его. Не надо ездить на дачу, – рассеянно поддерживал разговор главный инженер.
– Не с кем поделиться. Меня до слез тронуло, что вы не отказались взять секретарем старого человека. Секретарей обычно выбирают из девушек, из тех, что помоложе и повеселее личиком.
– Мне приятно, что у меня секретарем москвичка, культурный человек. А очень молодых и веселых девушек я не очень люблю на работе, – признался Беридзе, блеснув глазами в сторону Алексея, который безмолвно прислушивался к разговору. – Я записал вам, Муза Филипповна, на этой бумажке мои первые поручения. Мне срочно нужны все тома проекта и записка к ним. С двенадцати часов будем вызывать людей.
– Сейчас же начну действовать, – засуетилась Муза Филипповна. – Потом на свободе вы мне расскажете про Москву.
«Вот и я тоже удрал из Москвы, а теперь буду интересоваться ею издалека», – со стесненным сердцем подумал Ковшов.
– Уже завели шашни, товарищ главный инженер? – спросил он, проводив глазами секретаршу.
– Стараюсь не терять времени, пока ты спишь, голубчик, – отозвался Беридзе.
Алексей легко вскочил и в одних трусиках подошел к окну, шире распахнул створки рамы. Он сделал несколько гимнастических движений. Мышцы под коричневой от загара кожей вздувались. Беридзе с улыбкой следил за ним.
– Интересно, когда в тебе начнется перемена: отказ от хороших привычек, вроде гимнастики, в пользу плохих, вроде курения или стопки перед обедом? Я замечал: с годами человек обязательно обрастает дурными привычками.
– Попытаюсь воспротивиться этому закону природы, – отозвался Алексей.
Обычно бледное лицо его порозовело, волосы упали на лоб светлой прямой прядью. Он глубоко дышал, чувствуя, как кровь разогревается в нем. Присев на стул, он принялся массировать левую руку. От кисти до локтя кожу пересекали три широких рубца.
– Ну как, Алеша, рука?
– Ничего, скоро совсем придет в норму.
Они смотрели в окно. Четырехэтажное кирпичное здание управления строительства стояло над обрывом. Внизу широко стлалась вечно живая река, на ее всплесках сияло недавно родившееся солнце. Противоположный берег ломаной линией сопок проступал в голубом тумане. Землю украшали бурые, желтые и золотистые цвета – знак осеннего яркого увядания природы.
– Велик, просторен Адун-батюшка! Его и не переплывешь, пожалуй, – сказал удивленно Алексей.
Где-то, будто жалуясь, завывал паровоз. Его гудок напомнил инженерам двадцатидневное их путешествие через бесконечные поля, леса и горы родины. Они вздохнули.
Тело Алексея покрылось гусиной кожей, он быстро оделся и побежал умываться.
– Будем держаться бок о бок, не отходя друг от друга, или, как говорится у спортсменов, ноздря в ноздрю, – сказал Беридзе, когда его помощник вернулся. Ему хотелось подбодрить Алексея, он поймал тоску в его глазах.
Беридзе наметил план действий. Первая задача состояла в том, чтобы поесть, помыться в бане, получить жилье, раздобыть газеты и карту, подробно разобраться в обстановке строительства.
– Достаточно на первое время? Больше ничего не требуется высококвалифицированным специалистам в быту и на производстве? – спросил Беридзе.
– Достаточно. На первое место я поставил бы завтрак, – уточнил Алексей.
– Начнем!
Беридзе позвонил начальнику снабжения. Тот несколько раз спросил, с кем он разговаривает, и ответил неопределенно:
– Я выясню.
– Что вы хотите выяснять? – покраснел от досады Георгий Давыдович. – Нечего выяснять. Повторяю: с вами разговаривает главный инженер строительства Беридзе. Распорядитесь насчет завтрака мне и моему заместителю, товарищу Ковшову. Позаботьтесь также о нашем довольствии вообще.
Начальник снабжения ответил, что он знает только одного главного инженера – Грубского и его заместителя – Тополева. Кроме того, он подчиняется исключительно распоряжениям начальника управления. Беридзе вызвал по телефону столовую. Оттуда заявили: они выдадут завтрак, если будет распоряжение начальника снабжения. Беридзе яростно бросил телефонную трубку и выругался. Алексей засмеялся.
Широко распахнув дверь, вошел Батманов. Инженеры приехали ночью и еще не виделись с ним, только поговорили по телефону.
Начальник строительства был в военном. Одежда совершенно изменила его. Алексей не мог не подивиться: в Москве он знакомился с человеком, похожим на артиста или художника, а сейчас перед ним безукоризненно подтянутый командир: все на нем блистало – от белой кромки воротничка до начищенных сапог. Алексей невольно поглядел на свои запыленные сапоги и провел рукой по небритому подбородку.
Батманов с явным удовольствием, почти сердечно приветствовал инженеров. Видимо, привычная сдержанность помешала ему запросто расцеловаться с ними. Он подробно расспрашивал о поездке и впечатлениях. Сам Батманов прилетел на самолете.
Беридзе рассказал о происшествиях в пути. У Данилова поезд подвергся нападению с воздуха. Они стояли на маленькой станции, и неожиданно налетевшему бандиту удалось хорошо прицелиться. Бомба угодила в один из вагонов. Соседние покорежило, в вагоне, где находились Беридзе и Ковшов, вырвало рамы и разнесло стекла.
События тех минут навсегда врезались в память. Алексей содрогнулся, так отчетливо возникли они опять при рассказе Беридзе. Упав при взрыве, Ковшов подмял под себя главного инженера и загородил его своим телом. Потом они поднялись на ноги, не веря, что целы. Беридзе испугался, увидев кровь на лице и волосах товарища. Но, кроме мельчайших порезов, никаких ранений у Алексея не было.
Немец прилетел опять – уже не бомбить, только посмотреть на содеянное. Ковшов и Беридзе перенесли в кювет женщину с раздробленными ногами. Женщине показалось, что ее бросили, и она запричитала: «Родные... хорошие... не бросайте... я погибну!.. Я погибну!»
Алексей выбежал к полотну дороги и закричал Беридзе:
– Это постыдно, слышишь? Постыдно прятаться в канавах. К черту!
Из Данилова подошел санитарный поезд. Уцелевшие пассажиры принялись носить раненых. Беридзе вытащил из-под вагонной обшивки мальчика, лицо у него было размозжено, но в груди еще трепетала жизнь. Врач рассердился:
– Раненых надо носить, мертвые пусть лежат, им теперь не поможешь.
– Он был живой.
– Именно был. Идите за следующим.
Санитарный поезд ушел. Алексей и Георгий Давыдович пошли в лесок – уговаривать прятавшихся в нем пассажиров вернуться в вагоны. Наконец изувеченный поезд потащился дальше. В Данилове задержались. Начальник станции не мог предоставить пассажирам другого поезда для дальнейшего следования. Пассажиры написали телеграмму наркому с жалобой на начальника станции и просьбой о помощи. Измученный заботами, обрушившимися на него вместе с немецкими фугасными бомбами, железнодорожник прочитал телеграмму и удивился ее наивности.
– Можно подумать, вас одних во всем мире бомбил сегодня немец. Наркому только и заботы – читать вашу телеграмму. Не показывайте ее никому, порвите. Я отправлю вас вашим же поездом до Кирова, там глубокий тыл, там вас устроят.
И снова пришлось прятаться: на станцию в шестой раз за день налетели немцы. Завыли паровозы. С двух стоявших на станции воинских эшелонов ударили зенитки и пулеметы, земля заколебалась, воздух пришел в движение.
До Кирова мчались без единой остановки. Пассажиры столпились в тамбурах, поближе к выходу. Железнодорожники Кирова хотели задержать измученных людей и потом отправить их дальше, по мере возможности, маленькими группками. Пострадавшие упросили пропустить их поезд. Так они доехали до Свердловска – в вагонах без окон и дверей. На станциях к поезду выходили толпы людей и плачем провожали его: из вагонов не вышли те, кого они здесь встречали.
Рассказывая об этом, Беридзе не упомянул о своем столкновении с Алексеем в Данилове. Там, у разгромленного поезда, Ковшов решительно заявил, что вернется в Москву. В ответ на все увещания Беридзе, он повторял упрямо:
– Я должен быть в строю. Мое место на фронте, я солдат.
Батманов, словно по смутной догадке, перевел взгляд на Алексея.
– Здесь поставим точку. Сейчас самое важное для путешественников – завтрак, баня, парикмахер и затем жилье.
Ковшов ничего не сказал, хотя начальник строительства обращался к нему. Ответил Беридзе:
– Вы застали нас как раз в ту минуту, когда мы пытались наладить отношения с начальником снабжения. И первый блин комом: он нас не признает.
– Налаживать отношения со снабженцем предоставьте мне, – сказал Батманов. Лицо его стало жестким. – Условимся с вами на первое время: вы занимаетесь инженерными делами, вникаете в технику, в обстановку строительства, разбираетесь в проекте. Организационная сторона пусть вас до времени не интересует – это моя монополия, пока не стану здесь полным хозяином.
Он вышел из кабинета.
– На что рассердился наш милый начальник? – спросил Алексей. – Мы еще ни в чем не успели провиниться.
– Ты не понял. Батманов рассердился за нас.
Они посидели, выжидая.
– Видно, не скоро ему удастся стать полным хозяином и наладить отношения, – со вздохом сказал Алексей – Мы рискуем умереть с голоду.
Как бы в ответ затрещал телефон – их приглашали в столовую.
– Отношения налаживаются, – сказал Беридзе повеселев.
Через два часа они вернулись, более или менее сытые, чистые, выбритые. Беридзе достал местную газету. Алексей вслух прочитал оперативную сводку и передовую «Правды». Немецкие дивизии продолжали теснить наши войска. Передовая призывала армию и народ отстаивать каждый метр земли и уничтожать все в оставляемых городах и селах.
Весь день инженеры разбирались в материалах проекта. Им помогал Грубский – бывший главный инженер и один из авторов проекта. Маленький человек с птичьим лицом и голым коричневым черепом, он держался важно, с чрезмерным, как бы раздутым достоинством.
– Чем могу? – спросил он, явившись только после четвертого вызова. – Я весьма занят сейчас и пришел потому, что почтенная дама в пенсне силой заставила меня оторваться от срочного дела. Очень настойчивая особа.
– Самое срочное дело для вас в настоящее время – ввести нас побыстрее в курс дела, – возразил Беридзе.
– Сие мне неизвестно. – Тонкие губы Грубского иронически скривились. – Если позволите, я буду придерживаться своей точки зрения на обязанности, которые я вам еще не передал.
– Имеет ли это значение? Сдавать дела начнете не через год ведь, а завтра.
– Начну сдавать, когда прикажет мой начальник строительства. Если он прикажет, могу начать завтра. Даже сегодня. Даже через час. Я рад переложить на вас эту нелегкую ношу.
Алексей смотрел на узкое лицо инженера, его тонкую шею с большим кадыком, слушал неналаживающийся разговор – и в нем глухо поднималось раздражение. Он отошел к окну – на реке нескончаемо сновали лодки и катера, посредине степенно плыл большой пароход.
– Для начала прошу у вас немного: помочь нам уяснить техническую концепцию строительства, – продолжал Беридзе.
– Помочь согласен, пожалуйста. Через час буду здесь, после того как покончу с делом, которое все-таки считаю неотложным.
Он пришел ровно через час. Рассказывал Грубский гладко, прибегал то к популярным, то к специальным и сложным формулировкам. Десятитомный проект он знал наизусть и быстро находил нужные листы с чертежами или таблицами. Строительство, по его объяснениям, было непререкаемо расписано на три года.
Нефть с острова Тайсин должна поступать на материк к нефтеперегонному заводу города Новинска кратчайшим путем по трубопроводу – в этом смысл строительства. Надо избежать трудных перевозок по морским и речным путям, с переливом черного золота из морских судов в речные. Зимой пути замерзали, подача нефти с острова прекращалась. За долгую зиму нефть скапливалась на Тайсине в громадных количествах. Зависимость от зимы, от транспорта давно уже сковывала развитие добычи. Тайсин мог давать горючего значительно больше, чем удавалось вывезти по протяжным водным путям. Нефтепровод был жизненно необходим: он удешевлял– горючее, избавлял от огромных потерь на перевозках и, главное, позволял бесперебойно, круглый год, доставлять нефть к заводам.
Грубский настойчиво подчеркивал трудности строительства. Многокилометровая трасса проходила по диким таежным местам с грядами высоких сопок, водными преградами и маревыми участками. Впервые предстояло строить нефтепровод в условиях короткого летнего сезона и длительной зимы с буранами, снежными заносами и пятидесятиградусными морозами; никакого опыта не было. Зимние месяцы, по мнению Грубского, следовало совсем сбросить со счетов, так как авторитетнейшие иностранные специалисты в своих пухлых трудах категорически запрещали сварку и укладку трубопровода в зимнее время. Некоторые сложные технические вопросы оставались пока еще нерешенными. Война принесла новые трудности, усложнила положение. Необходимо развозить трубы и материалы по трассе, а дорог нет, и постройка их потребует много времени и сил. Предстоят трудоемкие земляные работы, а рабочих рук нехватает – где их теперь брать? Как рассчитывать на полную укладку нефтепровода, если трубы и оборудование поступили не полностью и неизвестно, можно ли рассчитывать на их поступление? Кадры плохие, с ними немыслимо вести дело, а на пополнение надеяться нечего.
Жалобам Грубского, казалось, не будет конца. Когда он все-таки умолк, Беридзе сказал с иронией:
– Да, задача нелегкая, трудностей много. За ваше подробное сообщение остается только поблагодарить вас. Но вы не рассказали главного: как перестроена техническая концепция проекта в связи с новым правительственным постановлением. Срок укладки нефтепровода сокращен с трех лет до одного года. Прошу вас затронуть и этот вопрос.
– Этот вопрос затронут нами в докладной записке главному управлению. Я полагал, она вам известна. У меня есть копия, можете с ней ознакомиться.
– Я читал ее в Москве. Вы утверждаете, что невозможно построить нефтепровод в один год. И все, кончен разговор?
– Повторяю: из этого отведенного нам единственного года с его двенадцатью месяцами – семь месяцев приходится на зиму.
– Но на ваш обстоятельный доклад Москва дала совершенно ясное указание – безоговорочно приступить к практическому выполнению постановления правительства и, в частности, перестроить проект.
– Мы сами понимаем: постановление правительства надо выполнять безоговорочно и практически. Однако не лучше ли честно сказать правду о нереальности срока, чем обманывать правительство нечестными, в сущности, попытками сократить время в три раза?
– Почему же нечестными? – Большие глаза Беридзе заблестели.
– Скажу – почему. Правительство в плане ведения войны рассчитывает, очевидно, на наш нефтепровод и поэтому решается расходовать на его постройку драгоценную людскую энергию и материально-технические средства. Не является ли гражданским долгом нашим доказать, что людей и средства надо переключить на службу войне в другом месте, где все затраты принесут немедленную помощь фронту?
– На данную тему вы послали вторую обстоятельную докладную записку? – спросил Беридзе.
– Мы послали телеграмму. Смысл ее такой: находясь в полном здравии и при твердой памяти, не можем отказаться от точки зрения, изложенной в первой докладной записке.
– Кочка зрения, кочка зрения! – с досадой выкрикнул Беридзе. – Зря вы потратили дорогое военное время на сочинение докладных. Вас загипнотизировали десять томов проекта, вы привыкли к нему, как к жене. Надо было смело и решительно пересмотреть это довоенное произведение, вместо того чтобы ревизовать постановление правительства.
Грубский встал. Он был взволнован не менее Беридзе, но сдерживался.
– Вам предоставляется сделать то, что мы не сумели: проявить смелость, решительность и прочие львиные качества, которых у нас не оказалось. Рад буду лицезреть ваши подвиги, – сказал он почти спокойно и вышел.
Беридзе быстро бегал по кабинету, сцепив пальцы за спиной и немного ссутулившись.
– Этот индюк умоет теперь руки-ноги и будет стоять в стороне, хихикая над нами, – сказал он, подойдя к Алексею, безучастно сидевшему на подоконнике. – Что ты скажешь?
– Про индюка скажу так: в его рассуждениях есть логика. Я даже и не ожидал от него такой прямолинейности.
– Может быть, логика есть, но рассуждает он позорно, – отрезал Беридзе.
– Позорно? Думается, что он судит трезво. Немцы зашли далеко, катятся бронированной лавиной на Москву, судьба войны решается днями. Кому нужен нефтепровод, если даже он будет готов не через три года, а через год? Или скоро будет решительное сражение, и мы разобьем их. Или...
– Алексей, замолчи! – крикнул Беридзе. В один прыжок он очутился возле Ковшова.
Инженеры стояли у окна лицом к лицу: Алексей – побелевший, как бумага; Беридзе – красный от возбуждения.
– Запомни, вколоти в свою вздорную башку: никаких «или»! Война продлится столько, сколько понадобится для победы. Если нужно – год! Если нужно – три года, пять лет, десять лет! И еще вколоти в свою башку: раз правительство решило продолжать стройку нефтепровода, значит он нужен дозарезу и не позднее, чем через год. – Беридзе перевел дыхание и сказал более уравновешенно: – Разве нас посылали сюда затем, чтобы мы поддерживали всякую сомнительную «логику»?
– Меня сюда не посылали, – быстро сказал Алексей и отвернулся. Он понимал, что неправ, но не сумел подавить духа противоречия и жестко добавил: – Тебя посылали. Меня ты прихватил просто для веселой компании.
Беридзе долго молча смотрел на Ковшова. Руки его, сжатые в кулаки, поднялись, глаза потемнели от гнева.
Алексей будто не замечал состояния Беридзе, но, чувствуя необходимость оборвать разговор, лег на подоконник и недовольный собой, огорченный тем, что нанес обиду товарищу, невидящими глазами глядел в широкую даль за окном.
– Я за тебя поручился перед Батмановым, – задыхаясь, проговорил Беридзе. – Я сказал ему, что уверен в тебе, как в самом себе. Не заставляй же меня сомневаться в этом, если тебе дорога наша дружба и все святое! Ты слышишь, что я говорю?
Ковшов не отозвался. Беридзе взмахнул обеими руками, резко повернулся и стремительно вышел, почти выбежал из комнаты.
