Текст книги "Далеко от Москвы"

Автор книги: Василий Ажаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)

На ближних участках Батманов уже ввел этот порядок. Люди не сразу привыкли к нему. Начальники отделов и их подчиненные на трассе недоумевали: «Зачем идти к проводу, если в данную минуту нет никаких вопросов?» Батманов настойчиво возражал: «Если вам не о чем разговаривать с трассой, значит, вы не знаете ее. Тем более надо интересоваться подчиненными, чаще общаться с ними!..»

Таня слышала об этом, но лишь сейчас ей стал ясен весь смысл вводимого Батмановым порядка. Она знала об особом пристрастии его к селектору; аппарат стоял у начальника строительства на столе и никогда не выключался. Чем бы ни занимался Батманов, он, не бросая дела, слушал не умолкающие ни днем, ни ночью голоса трассы. Ходили даже анекдоты, как он вмешался, услышав чью-то брань, как отменил неправильное распоряжение, как громко рассмеялся чьей-то остроумной шутке. Всем связистам и самой Тане нравилось его уважительное отношение к проводу.

– Вы хорошо знаете Панкова? – неожиданно спросил Батманов. – Какого вы о нем мнения?

– Хорошо знаю. Это большой друг нашей семьи. Когда-то он вместе с моим отцом бил японцев и белогвардейцев. Я его очень уважаю, – ответила Таня. – Его не любили за прямоту бывший начальник стройки Сидоренко и Грубский. Он ругался с ними каждый день, в частности, из-за постройки временной связи. Панков был единственным, кто меня в этом поддерживал.

– Давно вы его видели в последний раз?

– В тот день, когда вы с ним были у нас в колонне. Панков хотел забрать с собой Генку, сынишку своего, но тот не согласился. Вы еще рассмеялись, услышав, как Генка важно заявил, что он находится на работе и не может бросить товарищей. Мальчик так ждет встречи с отцом на проливе! Почему вы спросили о Панкове, Василий Максимович?

– Беспокоюсь, от него нет никаких вестей. Уехал и пропал. На проливе – тяжелое положение. Неужели я в нем ошибся?

Они опять долго молчали, раздумывая каждый о своем. Откровенный разговор сблизил их, и Таню уже не смущали эти паузы. Мерное колыхание саней навевало на нее дремоту, и девушка, утомленная за день, незаметно задремала. Батманов не дал ей подремать и двадцати минут.

– Таня, вы спите? – спросил он, удивив ее этим коротким обращением. – Не смейте спать. Я сам никогда не сплю днем и другим не даю. Будем опять разговаривать на отвлеченные темы... Вы хорошо одернули меня, когда я заболтался... Сам себя, выходит, растревожил и сейчас нехорошо что-то на душе...

Таня догадалась, к чему клонит Батманов. Ей тоже сделалось тяжело.

– Были у вас какие-нибудь сильные переживания, или нет – я не знаю. Наверное, не было их, на лице вашем не видно ни облачка... Я теперь все чаще думаю о том, что называется личной жизнью. У нас, конечно, работа занимает главное место. Но если у человека, кроме нее, ничего нет – вряд ли его можно считать вполне человеком, – Батманов говорил спокойно и ровно, как бы думал вслух. – Мне кажется, очень многое зависит от того, как сложится жизнь человека вначале, начнет ли он с большой настоящей любви. Ведь есть и такие люди, которые никогда не любили и не понимают, что это за штука. Они даже не верят, что существует такое чувство, относят его к области литературы. – Батманов с хрустом сжал руки. – Извините меня, что я затронул эту тему. Но вы – взрослый человек, хоть только и начинаете жить. И лучше открыто смотреть на все неприглядности, чем жеманно отводить от них взор. Очень плохо, когда сближение происходит без настоящей любви. Из-за этого у мужчин и женщин возникает неправильное. легкое отношение друг к другу. Иногда это отношение сразу становится циничным... Почему вы вздыхаете, Таня? Неприятно слушать?

– Вы меня не спрашивайте, – глухо сказала Таня.

Вся сжавшись, она думала в эту минуту о своем давнем знакомстве с Хмарой. К счастью, оно оборвалось вовремя, Хмара ужаснул ее своим грубым домогательством.

– Слушать то, что я говорю, конечно, не легко, – согласился Батманов. – Что ж поделаешь, в жизни немало приходится таскать на себе тяжестей. Я вот мучительно пытаюсь понять: почему у меня не вышло настоящего семейного счастья? Ведь я, кажется, любил Анну. Она – сестра моего товарища, и все говорили нам, что мы хорошая пара, советовали жениться. Мы и поженились. Сначала жили вдвоем, потом появился сын. Выглядело все благополучно: дружная семья, только мальчишка не очень здоров. Вроде мне не в чем себя упрекнуть. Однако я сейчас места не нахожу себе и с горечью думаю: жил рядом с женой и ребенком, дышал одним с ними воздухом – и был все-таки далек от них. Анна Ивановна однажды сказала мне об этом. Собственно, вряд ли можно назвать это упреком. Женщина она умная и достойная, но относилась ко мне слишком уж уважительно и говорила несмело. Наконец отважилась: «Василий Максимович (она даже не называла меня просто по имени, и я почему-то считал это нормальным), нам с Костей не хватает тебя. Ты и живешь с нами, но тебя и нету. Больше так нельзя, мы просим тебя уделять нам побольше внимания. Сделай так, чтобы вместе, хоть на время, куда-нибудь уехать. Мы поживем втроем, и ты к нам как бы заново привыкнешь». Меня ее слова поразили, я впервые задумался над тем, что живу как-то неладно. Кстати, подоспела сдача стройки, которую я вел, мне дали отпуск. И я поехал с ними в деревню, на ее родину в Белоруссию. Там не было ни работы, ни друзей моих, только она и сын да тихая белорусская природа. Я захватил с собой мольберт и книги по искусству – дань юношескому увлечению...

Батманов как ни сдерживался, но вздохнул. Этот вздох будто ножом резанул Таню.

– Теперь я с умилением вспоминаю время, прожитое с ними в деревне, а тогда... Долго я не вытерпел, за месяц эта жизнь мне наскучила. Чего мне тогда нехватало? Пожалуй, не развлечений, а работы. После бурной жизни на стройке трудно было довольствоваться только семейным уютом. Я с облегчением вздохнул, получив срочный вызов из Москвы... Анна не сказала мне ни одного укоризненного слова, но видно, понимала, что я уезжаю с охотой... Я припомнил только один давний эпизод. В Крым, уже перед отъездом сюда, я заехал всего на сутки. И с тех пор уже не видел их...

– Найдутся они, Василий Максимович! – горячо сказала Таня.

– Нет уж, не найдутся. Сына-то нет. Умер. А как сойдутся наши пути с Анной – я не знаю. Боюсь, не вернется она ко мне... Вот вы мне и скажите – почему самое дорогое начинаешь ценить только после его утраты? Сейчас, как только остаюсь один, припоминаются тысячи семейных этих подробностей. Как они отложились в памяти, если раньше я будто и не замечал их...

Таня молча кусала губы, стараясь не расплакаться. И боялась: вот сейчас большой и сложный этот человек устыдится своей откровенности и опять скажет что-нибудь насмешливое и резкое.

– Вам, кажется, двадцать четыре года, Таня? – заговорил снова Батманов. – Я от души советую вам быть осмотрительней. Пусть истории, подобные моей, послужат вам предостережением... Правда, Залкинд сказал мне как-то: «Ты еще сложишь свою песню»... Но попробуй начать жить сначала, когда тебе уже сорок три года!..

Наступившее молчание было нестерпимо для Тани. Ее выручила остановка. Возок перестал колыхаться, дернулся раз, другой, заскрипел и застыл на месте... Они куда-то приехали.

Глава двенадцатая
Вот он, край света!

Адун остался позади. Второй день Батманов и его спутники ехали по участку Мерзлякова – последнему участку на материке. Дальше был пролив и за ним, наконец, остров Тайсин.

Все чаще и чаще выходили управленцы из саней и подолгу шли пешком. И чем ближе становилась цель, тем больше они убеждались, что участок чрезвычайно отстал от других, хотя должен был опередить их: будучи за пределами Адуна, он не претерпел потрясений из-за переноса трассы на новое направление.

На ближних участках многое радовало глаз: зимняя дорога с вереницами автомашин и конских обозов, домики блокпостов, жилые поселки, штабеля и линейки труб, оживленное движение и хлопоты тысяч людей. Здесь ничего этого не было. Только пролегала просека в тайге, да по кое-каким признакам угадывались попытки построить автомобильную дорогу. Помещений тоже не было, кроме нескольких грубо сколоченных сараев под склады. Но и они пустовали. Развозить продовольствие, трубы, материалы и оборудование от пролива в глубь материка, как видно, еще не начинали.

– Участок безлюден, мертв, – с возмущением и тревогой говорил Батманов. – Где же люди, которых мы сюда послали?

В нескольких километрах от пролива облик трассы несколько изменился. Появился зимник, запущенный и почти непригодный для автомобильного транспорта. Чаще попадались склады, иногда и жилые бараки, кое-где встречались небольшие группы людей, неторопливо и вяло расчищавших проезды. На дороге виднелись запорошенные снегом автомашины – порожние и с грузом; появились трубы – иногда в штабелях, больше – сброшенные в беспорядке.

Батманов приказал выйти из поезда и дальше идти пешком до пролива, оглядывая и замечая каждую мелочь. Один Тополев остался лежать в санях под тремя тулупами. Таня на лыжах убегала то вправо, то влево от дороги, разведывая местность, на которой в скором времени предстояло трудиться ее связистам. Батманов и все остальные заходили в склады и бараки, считали трубы, опрашивали встречавшихся людей. Они останавливались возле каждой брошенной на дороге машины – Филимонов осматривал ее, записывал номер и состояние, в котором она находилась.

Одна такая машина надолго задержала всех. Нагруженная трубами, она стояла посредине дороги, загораживая проезд. Возле нее возился шофер. Угрюмо и со злостью он отвязывал стойки, пытаясь тут же выгрузить свою громоздкую и тяжелую поклажу.

– Фамилия? – кратко спросил Филимонов. Он и Алексей подошли к машине первыми.

– Сморчков, – так же односложно ответил шофер, спрыгивая с машины на землю.

– Сморчков?! – удивился Алексей.

Инженеры переглянулись. Значит, Сморчков добрался до пролива! Удалось ли ему довести свою машину до Чонгра или, оставив ее где-то на Адуне, он добрел пешком и получил новую? Но факт оставался фактом: Сморчков был на месте. Что-то случилось с ним. Худой, с лицом, обросшим рыжеватой щетиной, с воспаленными, запавшими глазами, он совсем не походил на того бодрого, подтянутого парня, которого инженеры провожали со Старта.

– Что с машиной? – осведомился Филимонов, оставляя другие расспросы на дальнейшее.

– Мотор неисправен.

– Пробовали пустить и не вышло? – подошел с остальными Батманов. Он тоже не узнал шофера.

Сморчков взглянул на окружавших его людей и отвернулся:

– Сто раз пробовал, и не вышло.

– Что же думаете теперь делать? Замерзнете, бедняга!

Шофер пожал плечами и апатично ответил:

– Авось, подойдет другой трубовоз, с ним вернусь на мыс Чонгр.

– Зачем же вы тогда разгружаете трубы? – вмешался Беридзе. – Вам ведь дальше их везти. И потом, если машина стоит, не все ли равно – пустая или нагруженная? Объясните-ка свои действия.

Шофер горько усмехнулся и ничего не ответил.

Батманов попросил Филимонова попробовать пустить машину. Филимонов, сосредоточенный, повозился несколько минут с мотором и вдруг оживил его. Все налегли на кузов и помогли сдвинуть машину с места.

– Что же теперь с вами делать? – гневно спросил Батманов шофера, когда Филимонов, не выключая весело рокотавшего мотора, вышел из кабины. – Вы понимаете, что делаете, или нет?

Сморчков нехотя пробормотал что-то насчет никудышного профремонта машин на трассе.

– Зачем же лгать! – сразу оборвал его Филимонов. – Машина в исправности, она новехонькая!

– Что вы за человек? Русский? – спросил Батманов, в упор глядя на шофера.

– Русский. Не видно разве?

– Пока не видно. Откуда вы?

– Сюда перевели с дорожной стройки. Родом орловский... Что вы расспрашиваете? Не узнали меня, что ли? – с досадой и не без вызова сказал Сморчков.

– Остался у вас кто-нибудь в Орле?

– Родители оставались. Сейчас, впрочем, не знаю. Ничего я сейчас не знаю!

– Вот и показать бы вас родителям. Полюбовались бы они, как вы тут стараетесь!.. Стоило бы написать старикам про этакого милого сыночка!..

Сморчков стоял, отвернувшись. Фигура его в обвисшем ватнике казалась надломленной.

– Что же вы молчите? – сердясь, допытывался Батманов.

– Да что вы маленький, что ли? Что вам от меня надо? – Шофер посмотрел Батманову в лицо. – Не стараюсь я, верно. Поздно стараться! Ну еще десяток труб перевезу с места на место. Кому они нужны, ваши трубы? Одна комедия у нас тут!

– Ты понимаешь этого странного человека? – спросил Батманов у Филимонова.

– Не понимаю! В чем дело, объясните точней. К чему эти разговоры? Почему так мрачно настроены?

– Нет, вы мне скажите! – с надрывом выкрикнул Сморчков. Он сорвал с головы шапку, разметав всклокоченные волосы. – Я вот вез трубы и думал: «Куда, кому их везу?» И убить себя готов был за дурость!.. Зачем вы меня сюда посылали, товарищи начальники? Я-то воображал, что важное задание выполняю! Помните, товарищ Филимонов, как вы меня провожали? И я, сил не щадя, вел машину сотни километров. Видели вы дорогу от Адуна? Нет дороги-то! А я все-таки привел на пролив машину, притащил ее, считай, на собственном горбу. И груз доставил на место... А зачем? Зачем, скажите мне?

– Нужно, товарищ Сморчков. И за то, что притащил сюда машину, большое тебе спасибо скажем, – спокойнее и переходя на «ты» ответил Батманов. Теперь он узнал шофера и начинал кое-что понимать в сбивчивой его речи. – Но за то, что здесь, на участке, ты черт знает во что превратился – спасибо сказать нельзя.

Сморчков с удивлением посмотрел на начальника строительства.

– Что вы за люди, не пойму! Неужели нефтепровод собираетесь строить? Немец-то, говорят, Москву забрал. А японец со дня на день сюда придет. Кому нужны труды наши? Лучше скажите, что делать, куда идти с японцем драться?

– Паря, ты сумасшедший! – крикнул Карпов.

– Маменька родная! – ахнул Либерман.

– Кто тебе наболтал, что немец взял Москву? – спросил Батманов, с состраданием глядя на Сморчкова. – И как ты мог поверить?

Рогов всем телом рванулся к шоферу.

– Эх ты... человек! Дырка ты от баранки, Сморчков! «Москва взята, Москва взята!» Как язык повернулся сказать это! О тебе на трассе все шоферы говорят, а ты здесь руки опустил... А еще русский человек! Слышала бы тебя сейчас родная мать – не признала бы за сына!

Казалось, Сморчков сейчас ударит Рогова. Но он вдруг обвел всех ожившим, посветлевшим взглядом и нерешительно улыбнулся. Небритое, злое лицо его прояснилось.

– Он что – правду говорит? Москва, выходит, наша? Товарищи... ну, скажите ж! Мы тут душой изошли, слова не слышим хорошего! – голос у Сморчкова прерывался и звенел.

– Правда, дружище! Немцы разгромлены под Москвой. Красная Армия гонит их прочь, – сказал Беридзе.

– Какую ж вы радость-то привезли! Самую большую радость! – пробормотал Сморчков. Он вдруг схватился и побежал к машине, на ходу надевая шапку и натягивая рукавицы. Весь облик его сразу переменился, движения стали быстры и решительны.

– Разгружай трубы и возвращайся на мыс. Разыщешь меня на участке, поговорить еще придется! Так легко тебе не сойдет эта паника! – крикнул ему Батманов.

Сморчков улыбнулся ему из кабины.

– Согласен, товарищ Батманов, на все! На любой выговор, на любое наказание. Оправдаюсь перед тобой, еще спасибо мне скажешь! – кричал он, пересиливая шум мотора. – Теперь уж меня подгонять не придется, все понятно!

Машина грузно тронулась с места и ходко пошла по дороге. Батманов проводил ее взглядом.

– Плохо на проливе, Василий Максимович, – с тревогой сказал Алексей.

– Да, вижу. Ну, теперь уж мы здесь.

Они не прошли и километра, как со стороны пролива примчался легковой автомобиль. Начальник участка Мерзляков и начальник работ инженер Котляревский встречали представителей управления, откуда-то узнав об их появлении. Котляревский – высокий и тонкий, с маленьким лицом, на котором непомерно большими казались роговые очки, – держал в руках портфель и сверток чертежей.

– Доклад предполагаете здесь, на морозе, делать? – недобро спросил у него Батманов, взглянув на портфель и проходя мимо.

Мерзляков, приземистый, с багрово-красными от мороза скулами на широком лице, прилаживался к размашистой походке Батманова и поспешно докладывал, что на участке десять дней свирепствовал буран, намел колоссальные сугробы и только теперь все снова начинает постепенно оживать.

– Где Панков? – перебил его начальник строительства.

– Неприятность с ним, он исчез... Пропал, – с готовностью и несколько виновато отозвался Мерзляков.

– Как пропал? – остановился пораженный Батманов. – Что это вы говорите?

– Пропал, товарищ начальник. Он добрался до участка к ночи. Был очень расстроен и сразу напал на меня... По дороге ему человек один встретился... из бухты Уми – там у нас пятьдесят человек и база, в навигацию три парохода разгрузили с материалами...

– Какое это имеет отношение к Панкову? Что вы мелете!..

– Человек, который встретился Панкову, наговорил всяких страстей. Мол, умирают люди с голоду. Панков сразу решил туда направиться. Я говорю: дороги нет, надо обождать, ничего страшного на базе нет. Он не согласился. Утром встал на лыжи, и с той поры мы его не видели.

– Почему же вы отпустили его?

– Как же не отпустить! Он пришел как инспектор, ревизор управления... Я его предупреждал...

– Почему розыски не организовали? – Батманов бросал слова как-то механически, понимая главное: расспросами Панкову уже не помочь.

– Искали мы, как же! Очень усердно искали и не нашли. Здесь глушь-то какая!

Мерзляков опять стал говорить о буране, потом о трудностях климата и оторванности участка от всего мира.

– Если уж хотите беседовать на морозе, расскажите конкретней, что происходит на участке, – сквозь зубы процедил Батманов.

У него сжималось сердце от горечи и сожаления. Панков, сильный, уверенный в себе, стоял перед его глазами. Василий Максимович вспомнил о Генке – неужели осиротел этот славный мальчишка? Он взглянул на Таню и отвел глаза: потрясенная известием, девушка кусала губы и морщилась.

Мерзляков начал докладывать о делах участка, и, что бывало редко, Батманов все время перебивал доклад. Шедшие позади инженеры лишь усмехались, слушая его острые реплики.

– Ну, что же строительство зимника? Провалили?

– Признаюсь, товарищ начальник, своевременно здесь нажато не было, – покорно соглашался Мерзляков.

– Сколько у вас труб на участке и где они размещены? Что приготовлено для переброски на остров? Каких не хватает материалов? – сыпал вопросы Батманов.

– Какой запас продовольствия на складах и на продпунктах? – вмешался Либерман.

– Одну секундочку, сейчас поясню, у меня все записано, – предупредительно закивал Мерзляков, расстегивая полушубок.

– Не надо, простудитесь. Такие вещи следует записывать прямо в мозг и помнить наизусть. Сколько у вас трубовозов на ходу?

– Сколько у нас трубовозов на ходу? – переспросил Мерзляков у шедшего по пятам Котляревского. – Техника – по его части, товарищ начальник стройки, я стараюсь не вмешиваться.

– Напрасно! – отрубил Батманов. – За невмешательство у нас премий не дают. Отвечайте тогда вы, только портфель не открывайте! – глянул он через плечо на Котляревского.

Тот высморкался в измятый, скомканный платок и простуженным голосом отрапортовал:

– Исправно работают семь трубовозов, двадцать застыли, дорога еще не наладилась и машины плохо ведут себя в условиях здешней зимы. Есть еще у нас машины неходовые, им нужен ремонт.

– Скажите, Мерзляков, как ведут себя шоферы в условиях здешней зимы? – спросил сзади Беридзе.

– Шоферы ничего, более или менее ничего, – ответил Мерзляков, оглядываясь на главного инженера.

На дороге зашумела машина. Это Сморчков, выгрузив трубы, возвращался на участок. Он хотел обогнать идущих, но Батманов жестом остановил его.

– Как дорога, товарищ Сморчков? – спросил он.

– Прошел. Кое-где перемело, но я спец по любой дороге ходить!.. В одном месте люди помогли, раскидали снег. Удивились мне: «Ты, говорят, все еще трубы возишь?» Я им новость вашу передал, ребята сразу загорелись!.. Дорогу-то надо чистить. С трубами и мне дальше пятнадцатого километра не пройти.

– Машина как? Вот говорят, что машины плохо себя ведут в условиях зимы. Верно? – поинтересовался Беридзе.

– Что ж машина? – Шофер усмехнулся и погладил рукой теплый капот машины. – Хорошие у нас машины, совестно на них жаловаться.

Батманов хмуро посмотрел на Мерзлякова.

– Поезжайте все на участок, – обернулся он к Беридзе. – И его, – Батманов кивнул на сморкавшегося Котляревского, – тоже заберите. Он меня тут насморком заразит. Тополева постарайтесь сразу устроить в теплое место. Не слег бы он после такого пути.

– А вы, Василий Максимович?

– Я хочу пройтись с Мерзляковым. Сдается мне, что он давно не гулял по своей трассе.

Шумно погрузившись в легковую машину и на грузовик Сморчкова, управленцы укатили. Батманов с Мерзляковым шагали им вслед по рыхлой дороге. Начальник строительства с недружелюбием разглядывал спутника.

– Мне в Новинске говорили, что вы, Мерзляков, опасный человек, а?

– Как вам на такое ответить, товарищ начальник стройки? – изумился Мерзляков. – Есть у нас насмешники. В лицо сказать боятся, а за глаза болтают.

– Вы знаете Гречкина? Вряд ли он побоялся бы сказать свое мнение в лицо.

– Гречкина я встречал, но хорошо не знаю, что за человек. Он мне тоже не понравился. Заносчивый очень. А подробно не знаю.

– Зато он вас знает! Пословицу мне сказал: «Бойся козла спереди, осла сзади, Мерзлякова – со всех сторон»... И я уже начинаю бояться вас, Мерзляков. Какие еще сюрпризы ждут меня на вашем участке? – Батманов подождал ответа, но Мерзляков не отозвался. – Кругом разброд. Люди в растерянности. Процветают паникерские слухи и настроения! Панкова потеряли! – чеканил Батманов. – Я еще не видел, что происходит на проливе, но трассу вашу почти всю прошел пешком. Это дебри! Автомашины и тракторы стоят, а ведь сто раз писали сюда и Котляревскому вдалбливали, когда он уезжал из управления: возить трубы, продовольствие, материалы. Возить и возить, пока зима! Придет весна – будет поздно: зимник поплывет, а летнюю дорогу одним махом не сделаешь!.. Уверен, что и к переходу на остров вы не готовились. Уверен, что Котляревский ничего не сделал для начала работ на проливе. Это же угроза всему строительству! Что у вас произошло, почему такой развал? Нигде на трассе не увидишь подобного! Я не ждал хорошего положения, но не ждал и развала. Что, условия у вашего участка хуже, чем у других? Нет! Людей дали много, все необходимое завезено, участок не передвигали с места на место. И все-таки именно у вас – прорыв!..

Мерзляков, напуганный серьезностью обвинений начальника и тоном, каким они были высказаны, стал торопливо оправдываться:

– Трудно, товарищ начальник стройки. Никогда так трудно не приходилось! Обстановка военная влияет, в людях нет твердости. Настроения нежелательные потому, что на отшибе мы. Связи нет. Радио не работает, что-то стряслось с ним. И условия не сладкие. Разве здесь можно обеспечить хороший быт? Оттого и дело, конечно, не блещет... Я понимаю, что главное сейчас – транспортные работы, разве я не понимаю? В управлении – еще до вашего приезда из Москвы – когда я назначение получал, наказывали мне: «Шоферы и трактористы на первом плане. Создайте им условия, не стесняйтесь с ними за руку здороваться, по имени-отчеству называть, возле баранки сидеть...»

– Выходит, зря здоровались за руку, зря сидели возле баранки? Не помогло? – зло усмехнулся Батманов.

– Не помогло, – уныло согласился Мерзляков.

– К вам таких людей послали! Зятьков, Гончарук... Умара-Магомет... Вы знаете его?

– А как же! Скандалист! Все ему не так, все не этак!.. Вы говорите, прислали много людей. Верно, много. А опереться-то все же не на кого, – опять засетовал, зажаловался Мерзляков.

Батманов оборвал его:

– Лучше помолчите! Полчаса знаком с вами, а уже оскомина от вашего нытья! Вы, должно быть, в русском языке знаете только нудные слова!..

По холодному бледному небу уныло ползли лохмотья изжелта-серых облаков. Подступал ранний зимний вечер. Вокруг лежал однообразный серый снег, все живое здесь, на будущем нефтеперекачечном узле, терялось среди этого серого цвета.

Строительная площадка узла представляла собой квадрат, образованный с одной стороны мысом Чонгр, вдававшимся в лед пролива, с другой – волнистой цепочкой невысоких сопок. Надо было пристально приглядеться, чтобы обнаружить здесь признаки человеческого действия: несколько невысоких бараков, прижатых к сопкам, два-три отдельных домика, крошечный сарайчик на самом мысу, слабое движение людей в черневших посреди площади ямах и на льду пролива. Там и сям среди сугробов змеились дорожки, вырытые лопатами или протоптанные ногами. Надо всем этим стоял непрерывный грохот, будто кто-то бил десятками молотков по огромному медному тазу.

Беридзе и Алексей с мрачными лицами обозревали безрадостную картину важнейшего участка стройки. С ними был и Котляревский. Рогов, Либерман и Карпов сразу ушли в поселок – так назывался ряд едва приметных строений у сопок. Филимонов отправился на мыс к шоферам. Тополева и Таню повели в домик Котляревского.

– Показывайте ваши труды, хвастайтесь, – хмуро сказал Беридзе инженеру.

Они подошли к центру площадки, где рыли котлованы под здание насосно-дизельной станции. Рабочие в ватниках долбили ломами и кирками мерзлую, твердую, как скала, землю. Несколько человек попарно таскали землю на носилках. Два костра светились на дне ямы, около них грелись еще десятка три рабочих.

– Что это у вас такое? – спросил Беридзе Котляревского.

– Котлованы.

– Знаю, что котлованы, дьявол бы вас забрал! – вскипел Беридзе. – Почему такая варварская работа? Почему предварительно не подрываете грунт?

– Так и думали делать. Но получили ваше указание – беречь взрывчатку для рытья траншеи в проливе.

– Соображать же надо! Беречь – это не значит совсем не расходовать. Надо было оставить нужный для взрывов запас.

– Предположим, берегли взрывчатку, – заметил Ковшов. – Но прогрев грунта кострами вы могли бы организовать? Не два жалких костра запалить, а, скажем, сто. Берегли дрова?

– Представьте себе, дров у нас нет. Нет транспорта, чтобы вывозить лес.

– Где же автомашины?

– Как вы видели, почти все стоят. Те же, что ходят, развозят трубы.

– А лошади?

– Я их уже не застал. Не заготовили сена и кормов, часть лошадей прирезана, часть подохла.

– Тракторы?

Котляревский все сморкался. Беридзе гневными глазами уставился на него. Алексей, спеша предупредить неистовую вспышку товарища, тронул его за рукав полушубка:

– Пойдем дальше смотреть.

– Что смотреть! – кипел Беридзе. – Дальше роют ямы под резервуары, и тоже вручную. Десятки тысяч кубометров земли вручную! Так?

Котляревский утвердительно кивнул головой.

– И занимаются клепкой металлических емкостей – тоже вручную! Я, когда услышал этот грохот, сразу понял: все тут делается, как при Петре Первом – человечьим паром. Кто вам выдал диплом инженера? – взбешенно крикнул Беридзе.

Ближе к берегу пролива были вырыты три огромные круглые ямы в метр глубиной. Люди ковыряли кирками землю, в наступающих сумерках над ямами мелькали только их шапки. Неподалеку на земле лежал большой железный круг, в нем недоставало сегмента. Две пары клепальщиков обрабатывали очередной лист железа. Подсобный рабочий стоял наготове возле походного горна с заклепкой в огне.

Беридзе сокрушенно качал головой. Он хотел что-то сказать Алексею, но голос его растворился в грохоте, и главный инженер только махнул рукой. Алексей подошел к рабочим и, тронув одного из них за плечо, велел приостановить работу. После внезапно прекратившегося грохота в ушах звенело.

– Давно занимаетесь этим? – спросил Алексей.

– Давненько!

– Какое вам дано задание?

– Никакого, – усмехнулся клепальщик, взглянув на товарищей. – Можно работать, можно не работать – все равно. Клепаем по своей догадке, от скуки. Спросили у начальства – можно клепкой заняться? Пожалуйста. Ну и стучим, греемся.

– Если занялись клепкой, тогда бы лучше уж пневматической. Веселее, чем вручную. Или нет механизмов?

– Механизмы-то есть, но тут все вручную. Тока почти нет электрического. Передвижка слабенькая, и та работает еле-еле.

– Электростанцию надо нам ставить, – пробормотал Котляревский.

– Вы не нормировщик часом? Выработку проверяете? – спросил у Ковшова клепальщик, и рабочие невесело засмеялись. – Проверять нечего, и так с одного взгляда видно.

– Видно, – согласился Алексей. – Кончайте на сегодня. Через полчаса темно будет, шли бы отдыхать.

– Нет, мы лучше постучим, – не согласился клепальщик, и снова над площадкой повис грохот молотков.

Мороз усиливался, крепчал. Котляревский вовсе закоченел. Алексей растирал щеки, пристукивал ногами в валенках и поражался выносливости Беридзе, который, казалось, совсем не чувствовал холода, хотя борода и усы его обросли льдом. Увязая в сугробах, инженеры шли к берегу. Беридзе, насупившись, молчал. Ковшов допытывался у Котляревского:

– Почему все так у вас получилось? Занимаетесь случайными работами, без всякого плана, отшвырнули прочь все установки главного инженера. Распылили людей по мелочам, вместо того чтобы сосредоточить их на главном. Почему не делаете дорогу на остров? Где ваша подготовка к работам в проливе? Вы получали последний приказ от седьмого ноября?

– От седьмого ноября? Такого приказа не получал,– пробормотал Котляревский.

– Вы меня подвели! – взорвался Беридзе. – Я ведь вас сюда рекомендовал, надеялся на вас, верил вам!

– Какая может быть работа, если люди в отчаянии! – повысил голос и Котляревский. – Я сам не знал, что делать, когда разнеслись вести о падении Москвы... Какая нужна дорога на остров, если его заграбастают японцы! Вообще, зачем мы здесь, кому тут нужны наши усилия?..

На другом краю площадки Мерзляков вел Батманова к новенькому, белевшему свежими венцами домику, стоявшему в стороне от бараков, на склоне сопки.

– Отдохните, отогрейтесь, товарищ начальник стройки. Дома, слава богу, тепло и покойно.

– Кто в нем живет?

– Я живу. Такую же хату построили и для начальника работ Котляревского с бухгалтером.

– Тепло, говорите? Не мерзнете? – спрашивал Батманов.

– Тепло, – облегченно вздыхал Мерзляков. – Тут, на проливе, всегда ветер, он все тепло выдувает. Вот только сегодня, по случаю вашего приезда, безветренно... Из-за такого холода приходится день и ночь топить печи.

– Дров, наверное, много уходит?

– Много. Хорошо, что в тайге живем!

Они подошли к одноэтажному коттеджу с мансардой, огражденному высоким зубчатым забором с проволочным ограждением поверху. Странно выглядел этот дом среди пасмурной, дикой картины запустевшего участка.