Текст книги "Далеко от Москвы"

Автор книги: Василий Ажаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

По проекту предполагалось сваривать летом на берегу одиннадцатиметровые цельнотянутые трубы в плети по сто-двести метров длиной. Потом эти эластично выгибавшиеся махины весом в пятнадцать-двадцать тонн надо было затаскивать с берега на большие баржи. Приваривание конца опущенной в пролив плети к новой намеревались вести непосредственно на воде, что было крайне неудобно И не давало возможностей применить механизм. Пробная попытка приварить две плети на всегда зыбкой поверхности пролива окончилась катастрофой. Обе плети трубопровода ухнули на дно. Большой морской катер, на котором начали было сварку, опрокинулся, словно игрушечный.

Кроме трудностей сварки, возникала и другая проблема. Чтобы предохранить трубопровод от промерзания зимой, требовалось по всей длине зарыть его на два метра в землю. Мелководная часть пролива – на четыре километра с одного и на четыре с другого берега – промерзала до дна. Поэтому и здесь, как на суше, следовало зарыть трубопровод в грунт, и лишь в глубокой, не промерзавшей насквозь части пролива укладывать прямо по дну. Для углубления нефтепровода в мелководной части необходимо было предварительно вырыть на дне траншею. Летом ее рыли плавучие землечерпательные караваны; они снялись перед ледоставом, успев сделать лишь часть работы.

Не случайно внимание главного инженера с первых дней было приковано к проливу. Рыть траншеи землечерпалками и сваривать трубопровод считалось возможным только летом. Для этого требовались два летних сезона, и к тому же возникли сомнения вообще в пригодности принятого метода сварки плетей на воде.

На два летних сезона рассчитывать не приходилось, строители в своем распоряжении имели одну зиму и одно лето. Беридзе и решил поэтому вести работу на проливе, вопреки установившимся правилам, вместо лета – зимой.

Первая задача – зимняя сварка труб – разрешалась, по замыслу Георгия Давыдовича, благополучно: он предлагал производить ее на берегу и потом перемещать тракторами сваренные плети на лед пролива. Ковшов успешно разрабатывал технику такой сварки. Решения второй задачи найти не удалось. Ни Беридзе, ни Ковшов не знали, каким образом они будут зимой рыть траншеи в проливе.

– Кто чертил и считал? – спросил Ковшов у Кобзева, отодвигая лист со схемой и расчетом передвижки плети сваренных труб по льду. Лицо его приняло недружелюбное выражение.

– Что такое? – поинтересовался Кобзев, близоруко нагнувшись к чертежному листу.

– Ошибки и мазня!

Кобзев склонился еще ниже, волосы упали ему на лицо.

– Чья работа? Петькина? Позовите его, скажу ему два слова.

– Скажите их мне. Я проверял и принял чертеж, я и виноват. Вот и сейчас смотрю и не вижу ошибки.

– Я говорю, позовите Гудкина! – повторил Алексей настойчиво. – Не берите на себя обязанности доброго дядюшки, слишком много у вас племянников найдется!..

Кобзев недовольно поднялся и пошел за Петькой. Алексей заметил на себе взгляд сидевшего против него старика. В этом взгляде померещилось ему сочувствие и заинтересованность.

– Что будем делать с рытьем траншеи в проливе, Кузьма Кузьмич? – поддаваясь минуте, спросил Алексей. – Ничего у нас не придумывается. В практике вашей не встречалось ли подобного случая?

Тополев не отвел взгляда и задумался. Вошли Кобзев и Петька – они отвлекли Алексея. У обоих был возбужденный вид. Кобзев, кажется, успел отругать техника. Старик, собиравшийся что-то сказать, покачал головой и отвернулся к окну.

– Вы упросили Кобзева и меня дать вам самостоятельную проектировочную работу, – сухо сказал Ковшов Петьке. – Вам надоело чертить и копировать. Вы, якобы, научились более серьезному делу. Хорошо, мы уважили вашу просьбу. И вы обязаны были стараться сделать работу доброкачественно. Вот и постарались! – Алексей подкинул лист ватмана. – Сделано левой ногой. Разве можно так работать в военное время?

– Я переделаю, Алексей Николаевич, – жалобно сказал Петька и потянул к себе чертеж.

– Нет уж, – не согласился Алексей и положил на лист руку. – Так тоже не годится. Подпись свою надо ставить под той работой, которая не требует переделки. Раз вы ее посчитали законченной и расписались – защищайте ее. Может быть, я неправ.

– Конечно, правы, чего уж говорить, – возразил Кобзев.

Он нашел ошибку в расчете и энергично зачеркивал столбцы цифр и строчки формул жирным черным карандашом. Вскипая, инженер принялся отчитывать Петьку:

– Я же тебя предупреждал: расчет нагрузки на лед, расчет прочности льда – ответственная вещь, смотри не напортачь!..

– Разве можно назвать эту пачкотню чертежом? Подтирки, намазано, зачеркнуто, текст выведен куриным почерком, – добавил Алексей. – Я сто раз говорил: каждый чертеж должен выглядеть безукоризненно.

– Я думал перечертить, не успел, – оправдывался Петька.

– Надо успевать! – Алексей покосился на телефон, опять начались продолжительные звонки. – Недостатком времени вообще ничего и никогда не оправдывайте. Мне товарищ Кобзев доложит через пару дней. Может, придется снова превратить вас в чертежника.

– Алексей Николаевич! – воскликнул Петька зазвеневшим голосом.– Я даю вам слово. Довольны будете. Простите для первого раза. Я теперь сам себе спуску не дам!

И он с ожесточением ткнул себя кулаком в висок. Инженеры переглянулись, серо-желтые усы Тополева дрогнули.

Резко распахнув дверь, в комнату вбежала запыхавшаяся Муза Филипповна:

– Главный инженер требует вас немедленно. Он звонил вам тысячу раз, вы не отвечали. Идите сейчас же!

– Хорошо, – сказал Ковшов и снова повернулся к Гудкину: – Смотри у меня, Петюньчик!

– Без вас не уйду, – объявила Муза Филипповна. – Он знает, что вы сидите в кабинете и не поднимаете трубку. Велено притащить вас хотя бы мертвым.

Алексей собрал чертежи и пошел за секретаршей.

– Он с утра чем-то обеспокоен, – на ходу рассказывала она. – Заходил к вам и наскочил на Тополева, тот ему что-то наговорил. Мембрану пришлось менять в его телефонном аппарате: звонил, звонил вам и трахнул с досады трубкой об стол...

Беридзе в шубе грузно сидел за большим письменным столом. На столе стояла электрическая плитка, он грел руки над раскаленной спиралью.

Громко, на всю комнату шумел селектор на тумбочке у стола. Главный инженер мельком взглянул на вошедшего Алексея и, склонившись к микрофону, крикнул:

– Товарищ Прибытков, я никак не пойму, в чем же вы не сошлись с Роговым?

Голос Прибыткова был едва слышен. Алексей сильно напрягал слух, чтобы тоже разобрать слова инженера пятого участка.

– Я же говорю... Приготовили площадку под автогородок: срубили деревья, раскорчевали пни, сделали котлованы. Рогов сразу же велел закладывать общежитие и гараж. «Я, говорит, обещал Батманову до его приезда построить образцовое общежитие. Вдруг он через три дня нагрянет...»

– Очень хорошо, чем быстрее – тем лучше! – одобрил Беридзе. – Вы за то, чтобы городок строился долго?

– Я за то, чтобы городок строился быстро и в то же время грамотно с инженерной точки зрения.

– Именно? – торопил Прибыткова главный инженер.

– Рогов распорядился строить общежитие на «стульях» обычного типа и без подполья для вентиляции. Таким образом, он отменил ваш типовой проект. Если в этом месте вечная мерзлота, дом долго не простоит. Придется потом строить новый для людей, которые придут после нас. Вы сами все время говорите: любое гражданское сооружение надо строить капитально, чтобы им долгие годы могли пользоваться эксплуатационники – будущие хозяева нефтепровода.

– Что вы предложили Рогову, как инженеру участка?

– Я настойчиво потребовал придерживаться утвержденного вами типового проекта.

– Ну?

И тон разговора, и резкие жесты, и лицо главного инженера, плохо умевшего скрывать свои настроения, говорили Алексею, что Беридзе взбудоражен. «Неужели он так рассердился на меня? Наверное, что-нибудь случилось», – размышлял Ковшов.

– Рогов не стал меня слушать, – жаловался Прибытков. – Заявил, что знает, как строить дома без проектов. По его мнению, в районе Тывлина нет вечной мерзлоты. Приводит в пример дома нанайцев.

– По вашему мнению: есть там вечная мерзлота?

– Я не утверждаю наверняка, но она возможна, район северный. Надо проверить.

– Чего же вы хотите от меня? – сердясь, спросил Беридзе и постучал толстым карандашом по столу.

– Прикажите Рогову в точности руководствоваться типовым проектом!

– Не могу этого сделать! – отказался Георгий Давыдович.

– Почему не можете? – изумился Прибытков. – Зачем же тогда вы дали участку типовой проект?

– Таких вопросов я от вас не ожидал, товарищ Прибытков. Вы инженер не молодой, опытный. Типовой проект дан как сумма наших основных требований к строительству на вечной мерзлоте. Однако он не догма, не рецепт на все случаи. Возможно, Рогов прав. Мне тоже кажется, что в районе Тывлина нет вечной мерзлоты. Тогда от некоторых условий проекта надо отказаться. С другой стороны, Рогов, может быть, ошибается.

– Я вас не понимаю, – сказал Прибытков. – Что же тогда остается делать?

– Очень плохо, если вы сами не знаете, что вам делать. Инженер на участке – хозяин производства и главный технический законодатель, не какой-нибудь безропотный исполнитель и копировщик чертежей проекта. Вы обязаны точно знать, есть ли вечная мерзлота на месте постройки. Коли есть – вы предлагаете строить по проекту. Нет – вы даете дополнительные решения.

– В том-то и дело, что Рогов не хочет ждать проверки.

– Понимаю его, – усмехнулся Беридзе. – Он хочет строить быстро, тогда как вы, видимо, слишком медлительный человек.

– По-вашему, мне надо отступиться? Так, что ли?

– Нет, ни за что! Отступать не разрешаю! – закричал Беридзе. – Надо заставить Рогова признавать авторитет инженера участка.

– Так помогите мне укрепить мой авторитет!

– Согласен помочь. Но не хочу быть вашей нянькой. Тогда уж наверняка он перестанет с вами считаться. Сами завоевывайте себе авторитет. Настаивайте на своем, деритесь. Однако не теряйте здравого смысла. Ваши споры не должны замедлять темпов постройки...

Закончив переговоры, Беридзе выключил селектор и принялся набивать табак в большую трубку.

– Ему трудно с Роговым, – сказал Алексей. – Прибытков академичен и больше предрасположен к проектной работе. Рогов же вообще, как я заметил, склонен преуменьшать роль инженеров в строительстве.

Беридзе поднял сердитые глаза на Алексея, словно только сейчас заметил его.

– Что это значит, товарищ Ковшов? Почему я должен расходовать на вас столько времени? То вы вовсе отсутствуете, то вас не дозовешься. Что это за манера не отвечать на телефонные звонки? – Беридзе выложил все это разом. В подобных случаях он переходил с «ты» на «вы».

– Я вас слушаю, – сказал Алексей.

– Вот вы все слушаете, жаль, толку от этого мало. Генеральный проект у вас совсем не двигается.

– Почему так считаете? – возразил Ковшов. – По– моему, двигается.

– Только по-вашему! – фыркнул Беридзе.

– Позвольте доложить, – спокойно сказал Алексей, уставив серые глаза в искаженное гневом лицо Беридзе.

– Я недоволен, совершенно недоволен, – бормотал главный инженер, а сам с любопытством смотрел на листы ватмана, разложенные перед ним Ковшовым.

– Расчет подтвердил возможность обойтись одной станцией на материке, если идти по левому берегу, – докладывал Алексей.

– Я и не сомневался в этом. Для меня лично расчет и не нужен,– Беридзе небрежно отбросил лист, но не прежде, чем пробежал его глазами. – Меня интересует пролив.

Алексей подробно рассказал, что делает по проливу. Беридзе увидел Петькин чертеж с перечеркнутым расчетом и снова рассердился.

– Я неудовлетворен. С проливом у вас полная остановка. – Он приподнялся и оперся руками о стол. – Вы даже и не подошли к решению вопроса о траншее.

– Подскажите, в каком направлении решать задачу траншеи?

– Почему я должен подсказывать? – Беридзе взмахнул рукой, шуба сползла с его плеч, он ее не поднял. – Вы сами не мозгуете, ждете, пока я подскажу да расскажу. Один я всего не придумаю. Заставьте работать своих инженеров, они у вас бездельничают. Даже в мирное время не рекомендовалось получать незаработанные деньги.

– Кого имеете в виду? – быстро спросил Алексей. – Только укажите конкретно и справедливо. На мой взгляд, люди трудятся много и добросовестно.

– Тополев, на ваш взгляд, работает много и добросовестно?– крикнул Беридзе. – Старый саботажник!

– Это уже не огульное обвинение. Только с Тополевым я ничего не могу сделать. Я вам говорил о нем несколько раз.

– Нечего мне говорить об одном вздорном старике несколько раз! Извольте сами справляться со своими подчиненными. Не можете добиться от него настоящей пользы – отправьте в отдел кадров, пусть его уволят по какой-нибудь статье «г», без выходного пособия. У нас не приют для престарелых бездельников.

Алексей молчал, понимая, что возражения бесполезны. Конечно, маститого инженера нельзя было отправить в отдел кадров, тем более уволить.

– Представьте, что получается! – продолжал возмущаться главный инженер. – Проект задерживает всё строительство, а в это время начальник производственного отдела занимается посторонними вещами и покрывает своего заместителя.

– Я не занимаюсь посторонними вещами и совсем не покрываю Тополева.

– Я заходил к вам в половине девятого, вас не было и в помине. Вы, как чиновник, являетесь на работу тютелька в тютельку в предуказанное время!

– Я был на всевобуче и пришел на работу без пяти девять.

– Вот-вот, у вас много занятий, не имеющих отношения к делу. Я могу освободить вас от всевобуча.

– Зачем же? Разве я лучше или хуже других? И всевобуч не помеха для работы.

– Живая помеха сидит в вашем же кабинете. Когда я завел с Тополевым разговор, мне стало ясно, что он совершенно не в курсе дела. Вы не вовлекаете его в работу.

Ковшов переждал новую вспышку и заметил:

– Тополев заслуживает особого подхода. Все мы в нем заинтересованы, а подойти к нему не сумели. Не надо забывать, человеку шестьдесят лет.

– Барышня в пышном газовом платье! Нужен особый подход, чтобы на подол не наступить! – съязвил Георгий Давыдович.

– По отношению к нему мы допустили серию бестактностей, – продолжал Ковшов. – Вы его распекли при первом же знакомстве – раз. Назначили ко мне заместителем, не поговорив с ним, – два. Я посадил его в свой кабинет и заставил сидеть против себя, как мальчика, – три. В стенгазете его обидели – четыре... Сказать по правде, сейчас я бы не возражал, если бы у меня его забрали. Он меня стесняет. Гипнотизирует сердитыми глазами, нюхает зеленый табак и молчит, как камень. Пытался с ним поговорить серьезно – не вышло, он оборвал меня и высказался в таком роде: «Я свой план в жизни выполнил. Посмотрю, какой показатель будет у вас...»

– Не хочу больше слушать о нем! – сказал Беридзе. – Можете хоть под стеклянный колпак его поместить, как редкий вид кактуса. Я вас позвал не из-за него.

Во время разговора главный инженер трогал бумажные листки, наколотые булавками по большой схематической карте строительства. Это у него была своя памятка-картотека. На листках записывались самые важные вопросы. Тот или иной листок не снимался с карты, пока обозначенный на нем вопрос не был решен. Алексей вспомнил, какой шум произошел на днях из-за листков Беридзе: новая уборщица, посчитав их за мусор, побросала в корзину.

Георгий Давыдович уловил усмешку в глазах Алексея и сказал с неприязнью:

– Надо быстрее заканчивать работу над проектом. Меня Залкинд сегодня предупредил: предстоит бой с Грубским у краевого начальства. Я намерен лично проверить наши основные предположения. В ближайшие дни отправлюсь на трассу. Весь спорный материковый участок пройду на лыжах, прощупаю и левый, и правый берег. Лучше, если вы пойдете со мной. Могу, разумеется, обойтись и без вас.

Он вопросительно посмотрел на Алексея. Зазвонивший телефон не дал Алексею ответить.

– У меня, пожалуйста, – сказал Беридзе и передал трубку Ковшову.

– Здравствуйте, молодой человек, с праздником вас! – послышался глуховатый голос Залкинда, и Алексей невольно подумал, что в самом голосе парторга кроется доброта. – Очень занят сейчас?

– Обыкновенно. Не очень.

– Сможешь зайти?

– Сейчас зайду.

Положив трубку, он ждал продолжения разговора с Беридзе. Алексей чувствовал: Георгий Давыдович хочет сказать ему нечто важное.

– Идите, вы свободны, – поднялся Беридзе.

– Вы хотели что-то сказать...

– Ступайте к Залкинду,– настойчиво повторил Беридзе. – Вы обещали сейчас же придти. Не ждать же ему нас!

Беридзе набросил шубу на плечи, сел и уткнулся в бумаги. Не понимая причины его раздраженности, Ковшов постоял с минуту. Но Беридзе перестал, казалось, его замечать.

Глава четырнадцатая
День и вечер седьмого ноября

У Залкинда сидел Грубский. У него был праздничный вид в новом безукоризненном сером костюме и сером джемпере, из-под которого виднелись белоснежная сорочка и шелковый галстук. Его грудь украшал орден «Знак почета». Залкинд был тоже при орденах – Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды и тоже одет по-праздничному. Ковшову стало неловко за свой обычный будничный костюм.

– Садись, Алексей Николаевич, – предложил Залкинд, крепко пожал руку Ковшову и повернулся к Грубскому. – Слушаю вас.

– Я опять пришел к вам как к партийному руководителю. Мое обращение к начальнику строительства, к сожалению, не возымело действия. – Грубский говорил наставительно, важно и даже несколько торжественно. – Сначала я решил умыть руки. Совесть гражданина заставила меня снова заявить категорический протест против решений товарища Беридзе. Они скороспелы, ошибочны и заведут строительство в тупик. Я тщательно продумал свои возражения и выразил их в докладной записке на ваше имя.

«Еще одна докладная», – хотел сказать Алексей.

– Напрасно на мое имя, – заметил Залкинд. – Я вам уже говорил и опять скажу: я за предложения Беридзе и буду его всячески поддерживать.

– Вы заблуждаетесь! – воскликнул Грубский и привстал. И без того темное лицо его еще больше потемнело.– Умоляю вас – не поддавайтесь внешним эффектам и красивым речам. Они приведут строительство к немедленному краху. Вы пожалеете потом, когда будет поздно.

Алексею захотелось вмешаться, Залкинд остановил его взглядом. Будто умываясь, парторг провел по лицу обеими руками и с минуту помолчал.

– Вы, товарищ Грубский, очевидно, искренни в своем упорстве. Но это вас не оправдывает. Я хотел бы задать вам один вопрос: а что если Беридзе прав? Предположим, мне сейчас виднее, кто из вас ошибается, хотя я и не инженер?

– Коли я ошибаюсь, – не сразу отозвался Грубский, – вы можете предать меня суду военного времени. И я тогда извиню Беридзе, если он плюнет мне в лицо.

– Пока суд да дело, вы сами стараетесь плюнуть в лицо Беридзе, – не утерпел Ковшов.

– Не торопись, – остановил его Залкинд. – Заблуждаетесь вы, товарищ Грубский, а не Беридзе и не я. Очень плохо – для вас плохо, конечно, что вы так долго не можете осознать ошибочности своей позиции. Поскольку вы ко мне обратились, я обещаю направить вашу докладную записку Уполномоченному Государственного Комитета Обороны или секретарю крайкома. Пусть они решают, кто из вас прав, кто виноват. Ратовать же, повторяю, буду за проект Беридзе. Устраивает вас это?

– Полагаюсь на вас и хочу надеяться, что в Рубежанске поймут меня, – ответил Грубский. – Я дал записку на просмотр и на подпись инженеру Тополеву. Он соавтор проекта и сторонник моих взглядов. Возьму у него материал и вручу вам.

Проводив Грубского, Залкинд пересел на диванчик к Алексею и протянул ему кожаный кисет с табаком.

– Закури, свет-Алеша. Одному мне стало скучно курить.

Алексей неумело крутил папиросу. Залкинд взял у него кисет и вмиг завернул табак в два маленьких лоскутка газетной бумаги.

– Как тебе понравился Грубский? – спросил Залкинд, выдохнув большой клуб дыма.

– Совсем не понравился. Путается под ногами, мешает. Неприятный человек и, может быть, даже вредитель. – Алексей закашлялся, захлебнувшись дымом.

– Какой он вредитель! – возразил Залкинд. – С утра я был на Старте, выпала такая минута перед рассветом, когда все угомонились. Мне подумалось: чем замечателен сегодняшний день? – На лице Залкинда появилось мечтательное выражение. – Представил себе москвичей в окопах под Волоколамском, моряков среди камней Севастополя, полярников, ленинградцев. Представил себе наших дальневосточников на границах. Сегодня, мне кажется, люди должны быть не совсем обычными. Не то, что они вдруг станут не теми, какими были всегда, – нет! Так предполагать – наивно. Они останутся теми же, но все лучшее, что у них есть, должно показать себя.

– Это имеет какое-то отношение к Грубскому?

– Да, и к нему. Сегодня Грубский показался мне необычным. У него ведь на первом плане лояльность и соблюдение формы. Свое мнение против ваших манипуляций с проектом он давно заявил. И, казалось бы, все, его дело сторона. Но слышал? И он заговорил о гражданской совести! Он верит в свою правоту и активно старается ее доказать.

– Ладно, предположим, Грубский сегодня необычно для себя активен. Не кажется ли тебе при этом, что его активность идет во вред стройке, хотя он и не вредитель? Его надо бы прогнать, если уж нельзя отдать под суд!

– Энергично! Только положение наше сложнее, чем кажется тебе, свет-Алеша. Прогнать его всегда успеем. Он, как-никак, видный инженер, авторитет среди строителей и автор еще не отмененного проекта. Мы сломали старую техническую концепцию строительства и почти построили новую. Но официально наш проект войдет в полную силу лишь с той минуты, когда его утвердят в Рубежанске при согласии Москвы.

– Значит, пусть Грубский мешает?

– Ну, кто же позволит ему мешать! И если хочешь знать, я вижу известную объективную пользу от присутствия Грубского. Вопреки своим намерениям, он помогает создавать новый проект, – Михаил Борисович хитровато прищурился.

– Что-то не замечал его помощи! – засмеялся Алексей.

– Разве Грубский не привносит элемента беспокойства в вашу работу? Вы ревизуете его проект, он критикует ваши новшества. Не заставляет ли это вас серьезнее все продумывать? В драке с ним вы постараетесь сделать новый проект солиднее, обоснованнее. Даже последняя его записка, – и она принесет пользу. Мне придется послать ее в Рубежанск. Это ускорит рассмотрение проекта. Без этой докладной в Рубежанске ждали бы, пока мы сами предъявим проект. А так Писарев должен будет срочно вызывать Грубского и всех нас для серьезных переговоров. Поэтому я говорю Беридзе и тебе: торопитесь!

– Теперь понимаю, почему Беридзе спешно собрался в лыжный поход по трассе и так насел на меня, – сказал Алексей. – У нас многое готово, не ладится пока с переходом через пролив. А в отношении Грубского ты меня не убедил – все-таки он прохвост.

– Тебе не терпится дать определение человеку? У фотографов есть такой термин: контрастный снимок, черное и белое, без полутонов. Ты зря стараешься видеть людей контрастными. Конечно, проще и легче записать всех сомнительных и не совсем определившихся людей во вредители. В жизни обстоит не так. В нашей стране вредителей – единицы, а людей, которые могут не понравиться из-за многих своих недостатков, – порядочно. Нельзя же от них отмахиваться! Грубский – не враг и по-своему честен. Беда его в том, что он самодоволен, консервативен, в нем не развито чувство самокритики. Инженер он знающий. Знает он, пожалуй, не меньше Беридзе. Разница между ними та, что Беридзе – новатор, Грубский – эпигон. Мне рассказывали, что для него непререкаемо любое мнение заграничных авторитетов от науки и техники.

– Что же с ним будет, с Грубским? – спросил Алексей. – Ты решил его перевоспитывать?

– Почему я? У нас человека изменяет и ставит на место, коллектив, вся наша система. Между ним и Беридзе, видимо, произойдет решительный бой, он будет побежден, и тогда ему придется выбирать: либо он начнет работать вместе с Беридзе над осуществлением его проекта, либо ему придется покинуть стройку.

– Ты думаешь, если Грубский, в конце концов, поймет свою неправоту, он переменится?

– Безусловно. Для него признание неправоты равносильно большому потрясению. Когда Грубский пройдет через это, он превратится в энтузиаста стройки.

Алексей качал головой и недоверчиво поджимал губы:

– Боюсь, не дождемся мы от него энтузиазма, построим нефтепровод без него. И без моего престарелого заместителя. Согласно твоей теории, и Тополев, эта холодная окаменелость, должен сегодня проявить себя чем-то необыкновенным?

– Должен. Советую присмотреться к нему. Сегодня такой день, свет-Алеша, что каждый, в ком есть душа, невольно обнаружит ее. Только ты не жди от Тополева сразу каких-нибудь подвигов, отыщи необыкновенное в обыденном, простом, почти незаметном. Старик этот многого стоит...

– Меня сегодня одна девушка удивила, – признался Алексей. – Казалась легкомысленным пернатым существом, и вдруг сказала серьезные и хорошие слова. Подпадает под твою теорию?

– Подпадает. – Залкинд засмеялся тихим, задушевным своим смехом. – Я тоже могу про одну девушку рассказать – про Таню Васильченко. Правда, это уже не в доказательство своей теории. Утром я встретился с Таней на Старте – она там колонну свою снаряжает. Побеседовали мы накоротке, и я почувствовал – человек в каком-то смятении. Заметить нетрудно. Обычно она твердая, острая на язык, агрессивная в хорошем смысле слова. В чем, думаю, дело? «Ну, Татьяна, довольна теперь?» – спрашиваю ее. Говорит: «Очень довольна». А в голосе неуверенность. И мне почему-то показалось, будто ей не хочется так вот сразу покидать управление. Спросил: «Чем расстроена?» Говорит: «Ничем». И, видно, сама не знает толком, что с ней. Может быть, тут лирика примешалась какая-нибудь?

«Эх, Георгий, смутил девичий покой», – подумал Алексей и сказал вслух:

– Меня удивил сегодня наш бородач.

– Да, для него сегодняшний день особенно значителен и важен.

– Злой, как ведьма. Рвет и мечет!

– Злой? – удивился Залкинд. – По-моему, сегодня добрее Беридзе не сыщешь человека. – Он поглядел на часы и встал. – Ну, свет-Алеша, давай наверстывать время. Я позвал тебя, чтобы предупредить: торопитесь с проектом. Затем надо условиться о времени сегодняшнего заседания бюро. Принимать Беридзе надо именно сегодня. Я думаю, соберемся в три часа.

– Принимать Беридзе? Куда принимать?

– Он тебе ничего не сказал? Странно! – удивился Залкинд. – Вчера ночью он принес мне заявление о приеме в партию. Я ему написал рекомендацию. Вторую дал Батманов. Я думал, третью он возьмет у тебя.

Алексей был потрясен. Ему припомнилось, как Беридзе в клубе подходил к нему, видимо, за советом и рекомендацией. Он, Алексей, отмахнулся от него. И с утра Георгий заходил тоже неспроста. Понятными стали нервозность товарища, все его сегодняшнее поведение. Взволнованный Алексей плохо понимал, что говорил парторг дальше. Хорошо, что Залкинда отвлек телефон. Он говорил с третьим участком: селекторного аппарата у него не было, и он вел переговоры через телефониста.

– Спросите Темкина, как дела? Сегодня должен произойти перелом на участке. В такой день можно вести людей на любой подвиг.

Залкинд слушал, и по его лицу легко было угадать, как кровно заинтересован он в том, что ему сообщают. Темкин передавал: люди работают, не зная устали, жадно... С утра не ладилось, но Некрасов изменил на ходу расстановку бригад, и сейчас пошло лучше. Энергично идет переброска имущества с правого берега. Хорошие постройки решили разбирать и перетаскивать. Одновременно строители делают дорогу по трассе участка и расширяют береговую площадку на новом месте.

– Как Ефимов? Где он, чем занимается? – спросил Залкинд.

– Вместе со всеми, – передал телефонист скупой ответ, и Залкинд понял: Темкин не хочет вдаваться в подробности.

Алексей поднялся. Залкинд прикрыл рукой телефонную трубку и сказал ему:

– Еще не все, Алексей... Мне нужно от тебя толковую статью о проекте в очередной номер газеты. Надо рассказать нашему народу, в чем задержка, что сделано, что не сделано и почему. Ответом на такую статью будут хорошие предложения с трассы. Помнишь, что говорил на конференции Мельников? Статья нужна завтра. Договорились? А к вечеру, если ничто не помешает, мы поедем с тобой в город, на завод Терехова. Не возражаешь? Вот и отлично. Прощай, до трех часов!..

По первому побуждению Алексей направился к Беридзе, но возле Музы Филипповны остановился, не решаясь показаться на глаза Георгию Давыдовичу. Он не представлял себе, какой прием ждет его у главного инженера, и не мог придумать предлога для посещения. Ему не хотелось, чтобы его приход вызвал новую вспышку раздражения у товарища. Лучше выждать, пока он успокоится.

Муза Филипповна, заметив растерянность Ковшова, по собственной инициативе сходила к Беридзе и вернулась недоумевающая:

– Сказал – «занят». Ничего не понимаю. Вы поссорились, Алексей Николаевич?

– Вроде, – ответил Алексей и, расстроенный, вернулся к себе.

Возле стола Тополева прохаживался Грубский. «Подписывали докладную, сукины сыны!» – подумал Алексей. Оба инженера были чем-то взволнованы. Носик Грубского совсем посинел, и он, тоненько посвистывая, сморкался в платок. Тополев сидел неподвижно, с гневным лицом, моржовые усы его шевелились.

– Итак, Кузьма Кузьмич, вы не согласны? – спросил Грубский прокурорским тоном.

– Не согласен, Петр Ефимович. Никак не согласен, – твердо отрубил старик и отвернулся от бывшего своего патрона к окну.

– Не скрою, удивлен и огорчен, – сказал Грубский, свернул листы докладной в трубочку и ушел.

«Раскол в стане врага! – догадался Алексей. – Михаил Борисович прав: окаменелость ожила, зашевелилась, проявила душу».

У Алексея поднялось настроение. Он уставился на старика так пристально, что Тополев тоже поднял на него глаза из-под мохнатых бровей. Надо было заговорить, и Алексей сказал:

– Помогите, Кузьма Кузьмич! Парторг поручил нам с вами написать статью в газету о проекте. Надо объяснить коллективу наши затруднения. Это может послужить новым толчком для инициативы на трассе.

– Не гожусь я в рабкоры, никогда не занимался писательством, – пробурчал старик.

Алексей понял, что не сумел воспользоваться благоприятным моментом для сближения. Тополева явно взбудоражил разговор с Грубским и не следовало сейчас же привязываться к нему. Напоминание о газете было неуместным. У старика не улеглась еще обида на карикатуру.

– Посоветуйте, по крайней мере, как рассказать людям о проливе. Ничего ведь не решено по траншее – как ее, проклятую, будем рыть?

Тополев поднялся и, ничего не ответив, вышел. Ковшов с досады рывком схватил трубку пронзительно зазвонившего телефона.

– Старый хрен, – сказал он вместо «алло» и засмеялся, услышав голос Тани Васильченко. – Нет, я не вам. Вы молодая морковка, если говорить применительно к овощам. Заходите хоть сейчас, ваши вопросы откладывать нельзя...