Текст книги "Далеко от Москвы"

Автор книги: Василий Ажаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц)

Глава одиннадцатая
О старых грехах

По настоянию Татьяны Васильченко, Коля Смирнов созвал комсомольское собрание. Только он объявил повестку дня и предоставил слово Тане, как появились Батманов, Залкинд, Беридзе, весь состав партийного бюро и некоторые начальники отделов. Комсомольцы, вплоть до Генки Панкова, поняли, что руководство стройки придает большое значение предложению их бывшего комсорга.

– Продолжаем нашу работу, – с достоинством сказал Смирнов и кивком головы попросил Татьяну говорить.

Деловито изложив сущность своего проекта, девушка обратилась ко всем комсомольцам с призывом добровольно записываться в сквозную колонну связистов.

– Нам представляется возможность на деле доказать свой патриотизм, – говорила Таня.

Попросил слова Батманов.

– Нельзя больше, друзья мои, обходиться без проволочной связи, – сказал начальник строительства. – Нам она нужна, как человеку нужны глаза и уши. Вы слышали Васильченко – провод можно подвесить за шесть недель.

Ближе всех к Батманову сидел Генка Панков, он с жадным вниманием, чуть приоткрыв рот, пытливо смотрел на Василия Максимовича. Батманов приметил подростка и часто поглядывал в его сторону.

– Можно, разумеется, приказом назначить в колонну всех, кого назовет Васильченко. Я не хочу этого делать. Связистам предстоят большие испытания, придется работать в тайге при лютом морозе. За это нужно браться добровольно, с открытой душой и решимостью. Так на фронте бойцы идут выполнять важное задание. Кто не чувствует уверенности в своих силах, у кого нет такой решимости – пусть уж лучше остается на своем теперешнем месте.

– Кому дать высказаться, у кого есть предложения? – Коля с высоты своего роста оглядывал товарищей.

– Нечего высказываться, начинай записывать! – закричал кто-то.

– Запиши меня!

Смирнов постучал карандашом по столу:

– Шуметь не надо. Будем работать спокойно.

Приняли решение: поддержать инициативу Татьяны Васильченко, просить руководство закрепить за коллективом комсомольцев строительство проволочной связи как самостоятельный объект.

– Теперь откроем запись! – сказал Коля.

Подходили парни и девушки – чертежники, счетоводы, машинистки. Таня среди них увидела секретаршу Залкинда, молоденькую девушку с круглым личиком.

– Правильно, Зина! – одобрил ее парторг.

Услышав любимое имя, Алексей вздрогнул и внимательно посмотрел на девушку. Петя Гудкин взволнованно шептал на ухо Васильченко:

– Мне очень хочется пойти с тобой, Татьяна. Но я говорил тебе: Ковшов переводит меня на проектирование. Это же мечта моя!

– Оставайся, пожалуйста, со своей мечтой! – Таня отвернулась от чертежника.

– Идти мне или не идти, как думаете? – спрашивала Женя Алексея.

– Воля ваша. А как вы сами считаете?

– Мне безразлично! – пожала плечами Женя. – Я экономист, выполняю нужную работу. По совести, не очень хочется уходить отсюда.

Ковшову не понравился ее ответ.

– Да меня Гречкин все равно не отпустит, – добавила она. – Он говорит – я его опора. Ручаюсь, это обо мне он нашептывает сейчас начальнику строительства.

Действительно, Гречкин придвинулся к Батманову и доказывал ему: хорошо, что все комсомольцы готовы идти с Татьяной Васильченко, но некоторых отпускать нельзя, они нужны как специалисты.

– Будем утверждать состав колонны и тогда посмотрим, – решил начальник строительства.

Коля Смирнов передал Залкинду записку; прочитав ее, Михаил Борисович подошел к Батманову.

– Смирнов просит отпустить и его. Я поддерживаю просьбу: он будет верным помощником Татьяне.

– Правильно, – согласился Батманов и глазами показал Залкинду на Генку Панкова.

Паренек, улучив минуту, подошел к Смирнову и попросил внести его в список.

– Кто этот маленький мальчик? – нарочито громко и строго спросил Батманов.

– Это Панков Гена. Я доказываю, что нельзя ему идти с нами – не соглашается.

– Я не маленький. Сила у меня есть. Не хуже других буду работать. Уж девчонкам-то не уступлю, – сердито бубнил Генка, смущенный вниманием начальника строительства.

– Запрещаю брать несовершеннолетних! – резко сказал Батманов, обращаясь к Смирнову и Гане Васильченко. – Повторяю: вам предстоит трудный поход, не игрушки.

На другой день начальник строительства, в присутствии Залкинда и Беридзе, вызвал Таню и Смирнова.

– Я утвердил список колонны. Главный инженер лично будет наблюдать, чтобы в течение пяти дней вас снабдили всем необходимым. Ровно через пять дней отправляйтесь.– Батманов, встав из-за стола, подошел к Тане: – Давайте заключим договор, Татьяна Петровна. Вы представляете мне график вашего движения – столько-то километров провода за сутки – я утверждаю его и каждый день буду следить за вами. Если недодадите хотя бы километр – пеняйте на себя, попадет.

– С радостью подпишу такой договор! – сказала Таня.

– Подписывать не надо, просто скрепим его рукопожатием.

Батманов крепко пожал маленькую горячую руку девушки.

– Ну, Татьяна, берегись теперь! – предостерег Залкинд не то серьезно, не то шутя.

Возвращаясь от начальника, Смирнов и Таня заметили в коридоре Генку. Он жался к стене и встретил их хмурым, неласковым взглядом.

– Нельзя! Понимаешь, нельзя! Неужели ты не веришь мне? – сказал комсорг, обнимая паренька.

– А мы потихоньку, никто и не узнает, – ворчал Генка, вырываясь, но Коля его не отпускал.

– Не сердись. Ты же видишь, это зависит от начальника, он запретил тебя брать.

– Знаешь что? Если не боишься, иди сам к Батманову и проси его, – предложила Таня. – Разрешит – возьмем. Ведь возьмем? – Таня подмигнула Смирнову.

– Конечно, возьмем.

– Разговаривайте сами с вашим Батмановым. Очень вы мне нужны! – обозлился Генка, почувствовав неискренность в словах Тани и Коли.

Но вечером секретарша доложила начальнику строительства:

– К вам просится мальчик, Гена Панков. Можно?

– Зовите.

Подросток растерянно вошел в большой кабинет и остановился у дверей. Василий Максимович с удивлением признался себе, что взволнован его приходом.

– Заходи смелее, товарищ. Что скажешь?

Генка, оробев, не поднимал глаз, которые так понравились Василию Максимовичу пытливостью и умом, сквозившими в них.

– Настаиваешь на своем? – спросил Батманов.

– Все ребята идут, а мне одному оставаться?– с обидой в голосе сказал Генка.

– Но кто ж виноват, что тебе только пятнадцать? Работа трудная, не всякому взрослому под силу.

– Я выдержу.

– А если что-нибудь случится с тобой? Твой отец меня не помилует тогда.

– Отец-то как раз и пустил бы, – твердо сказал Генка и поднял, наконец, глаза на Батманова.

– Пустил бы отец, говоришь?

– Ну да, пустил бы. Он меня два раза в экспедицию брал.

Батманов неторопливо прохаживался по комнате, Генка зорко следил за ним. Начальник строительства остановился и положил руки на Генкины плечи, ощутив ладонями их мальчишескую худобу.

– Что ж с тобой поделаешь, ладно! Держись теперь, не жалуйся и не хнычь.

– Вот еще! – Генка рванулся к двери.

Батманов с неохотой отпустил его и долго глядел ему вслед. Очень долго. На звонок Василия Максимовича вошла секретарша.

– Не пускайте ко мне пока никого, – сказал он ей глухо.

Делегаты съезжались на конференцию. Было что-то одинаковое в этих разных людях—их обветренные лица, беспокойные глаза, боевое настроение. У них много накопилось претензий к управлению, и они торопились скорее предъявить их, забыв о том, что имеют дело с новым руководством.

Батманов и Залкинд сразу уловили этот общий дух представителей трассы.

– Они предъявляют нам счета, не оплаченные Сидоренко и Грубским, – недовольно сказал Василий Максимович, отпустив очередного начальника участка. – Готовы штурмом опрокинуть управление. На конференции надо поговорить об этом, а то всё пойдет однобоко.

– Неправ ты, по-моему, – возразил Залкинд. – Пусть они штурмуют управленцев, особенно Федосова и Либермана. Штаб у нас теперь такой, что выдержит любой натиск. Люди с участков злы на управление за то, что оно не сумело направить их, было безучастно к их нуждам. Многие, очевидно, будут выступать с обидными для нас обвинениями, например, Таня Васильченко. А кое-кто, вероятно, выступит и в защиту штаба. Я вижу большой смысл в этом столкновении управленцев с трассовиками. – Парторг засмеялся. – Да ведь и не закажешь им, что говорить. Придется слушать да мотать на ус.

– Я за то, чтобы историей не заниматься. Есть ли надобность вспоминать старые грехи?

– Нельзя их быстро забывать, Василий Максимович, – настаивал Залкинд. – Ты и сам говорил, что теперь мы отвечаем за принятое наследство...

Батманов тепло встретил Рогова, они не виделись с того момента, как тот отчалил от Старта на катере вслед за аварийной баржей.

– Спасибо, Александр Иванович, за инициативу и решительные умелые действия на пятом участке! – прочувствованно благодарил Батманов, оглядывая крепкую фигуру Рогова в хорошо сшитом военном костюме.

Рогов подробно доложил о делах участка, а потом откровенно высказал свои претензии и напал на снабженцев. Василий Максимович соглашался с ним, занося записи в большой блокнот. Рогов мимоходом задел инженеров:

– Народу-то много собралось, все они, я видел, сидят и чертят, а проектов пока не видать.

В его словах отчетливо прозвучали нотки пренебрежения.

– Проекты создаются годами, – сухо ответил Батманов. – Беридзе и его помощники принимают все меры, чтобы выдать нам проект в течение двух-трех месяцев. Если это им удастся, считай, что они установили своего рода рекорд. Кстати, проект уже виден тем, кто хочет его видеть. Ты со своим участком на левом берегу – это уже частица нового проекта.

Настроение Батманова переменилось, он замолчал и уткнулся в бумаги.

...Большой деревянный клуб управления преобразился. В нем побелили стены, сменили мебель, украсили его лозунгами. Откуда-то привезли цветы и поставили у портрета Сталина на сцене.

Конференция открылась торжественно. Делегаты с подъемом выбирали рабочий президиум, почетный президиум, мандатную комиссию, секретариат. Залкинд начал доклад с того, что поздравил делегатов с открытием первой партийной конференции строительства. Парторг говорил просто, уверенно и с той особой силой логического убеждения, которая всегда характерна для опытных политических руководителей – большевиков. Он рассказывал о труднейшем положении на фронтах, о том, что вся страна, по призыву вождя, превратилась в единый военный лагерь. Строительство еще не совсем похоже на часть этого гигантского боевого лагеря. Если сравнивать их со всей страной, то процесс отмобилизации сил на стройке еще отстает. Парторг подробно остановился на задачах партийных организаций участков.

– Надо быстрее заканчивать перестройку. Каждый участок за короткий срок должен стать слаженным предприятием, которое выпускает для фронта свою продукцию – километры уложенных труб. И снова скажу вам, товарищи-коммунисты: выходите на передний край нашего созидательного боя за нефтепровод!

Верный своему обещанию, Залкинд хотел открыть прения выступлением Васильченко. Но Таня передала ему записку: она раздумала, выступать не будет. Она сидела сейчас рядом с Алексеем и подтрунивала над ним. Выступавший в это время инженер Мельников с четвертого участка – молодой человек с быстрой речью и стремительными жестами – критиковал главного инженера и его аппарат за то, что они замкнуто ведут работу над проектом.

– Надо открыть шлюзы для потока массовой инициативы, – говорил оратор. – Новый проект – это не только основные решения, как пройдет трасса, но и тысячи разных рационализаторских предложений, идущих в фонд Государственного Комитета Обороны.

– Правильно! – выкрикнул Ковшов с места.

– Его ругают, а он радуется, – тихо засмеялась Таня. Она уже подметила эту черту в Алексее: он открыто, без досады и сопротивления принимал критику.

– Дельная ругань – великая вещь, – шепнул ей Алексей, записывая что-то в делегатском блокноте. – Я и вас заранее могу поблагодарить за ядовитую речь.

– А если речи не будет?

– Сомневаюсь! Характерец у вас такой, что вы не удержитесь.

– Скажите, а где главный инженер? Почему он не на конференции? Я его встретила, когда шла сюда, на мой вопрос он ответил как-то загадочно.

– Беридзе беспартийный, – сказал Алексей, невольно смутившись.

Таня удивилась:

– Почему он беспартийный?

– Не сумею ответить на такой вопрос. Можете, однако, мне поверить: Беридзе настоящий беспартийный большевик.

– Вам придется выступать не только за себя.

– Я знаю. – Алексей взглянул на нее с признательностью – ему было приятно, что Таня думает о Георгии Давыдовиче.

Выступление секретаря парторганизации пятого участка Котенева отвлекло Таню от мыслей о Беридзе. Все представители трассы так или иначе касались работы управления. Речь Котенева была особенно резкой. Бездеятельность и неверие старого руководства в неотложность строительства парализовали коллектив пятого участка. Вернее, коллектив, лишенный ясной цели, размагнитился, перестал быть коллективом. Сигналы коммунистов о том, что необходимо заменить негодного начальника участка и двух его помощников, не были приняты во внимание. Зачем было Сидоренко убирать каких-то отдельных плохих работников, когда он помышлял о ликвидации самого участка и всей стройки?

– Можно ли простить, что сотни строителей, которые могли принести пользу на фронте как солдаты, оказались на положении бесполезных людей? – с горечью спрашивал Котенев.

Залкинд поглядывал на сидевшего рядом с ним Батманова. Тот внимательно и спокойно слушал, не пропуская ни слова из речи. Тане Васильченко выступление Котенева не понравилось.

– К кому он с этим обращается? – недоумевала она.

И тут же послала записку в президиум с просьбой дать ей слово.

– Слово имеет товарищ Сморчков, приготовиться Васильченко, – улыбаясь, объявил Залкинд.

Шофер ненадолго задержался на трибуне, Таня не успела даже набросать схему своей речи.

– Я так понимаю нашу главную зимнюю задачу, – говорил Сморчков: – Мы должны к весне развезти по трассе трубы. Конечно, для этого нужны и машины исправные, и умелые шоферы. Машины и шоферы у нас есть, налаживаются, вроде, и дороги – правда, не идеальные, в пределах возможностей. Только и с этим может ничего не получиться.

– Почему?– спросил Батманов из президиума.

– Возить большие грузы на дальнее расстояние зимой, в лютые морозы, когда дороги все время заметает, – трудно, очень трудно. А с трубами будет просто мука. Вы видели их? Каждая труба – это дура длиной в одиннадцать метров и весом в тысячу килограммов. Представьте себе несколько таких штучек на машине – их надо благополучно провезти по скверной дороге, километров, скажем, сто. Задача.

– Вы сомневаетесь в том, что она выполнима? – спросил Батманов.

– Нет, не сомневаюсь, – быстро ответил шофер. – Только надо показать всем шоферам, что задача выполнима.

– Как это сделать?

– Есть предложение пробиться на автомашине из конца в конец трассы, невзирая на погоду и состояние дороги. Если мне будет разрешено, я берусь провести груженую машину из Новинска до Джагдинского пролива. Даю слово коммуниста перед партийной конференцией, что сделаю это. И мой товарищ, тракторист Силин, просил передать конференции, что и он берется сделать такой же рейс на тракторе.

Аплодисменты были ответом Сморчкову. Первым ударил в ладоши начальник строительства.

Появление Тани на трибуне вызвало оживленный гул – многие знали ее и с интересом ждали выступления. Речь Васильченко оказалась неожиданной, и не только для Батманова.

– Здесь товарищ Котенев с благородным негодованием говорил об управлении, – так начала Таня. – Но мне не ясно: какое руководство он имел в виду? Новое или старое? Если сидоренковское, то я согласна подписаться под его заявлением. Мы все на горьком опыте узнали, что это за вещь – плохое руководство. Мы помучились с этим управлением, будь оно неладно! В защиту его никто не скажет доброго слова. О нем ли говорил Котенев?

Таня сделала паузу, и среди шума донеслись выкрики:

– Не хитри, Васильченко, ты отлично знаешь, кого он имел в виду!

– Конечно, он говорил про старое управление!

– Старое? Хорошо! Но зачем же говорить про старое управление, если его нет и в помине? По-моему, нет никакого смысла беспокоить мертвых. Товарищ Котенев немножко запоздал со своими претензиями! Очевидно, о новом руководстве ему пока нечего сказать. Разрешите мне восполнить этот пробел.

В зале раздались смех и восклицания:

– Восполняй, Татьяна Петровна!

– У нее приемы заправского оратора, – нагнулся Батманов к Залкинду.

– Может быть, это покажется странным, товарищи, – продолжала Таня, – но моя речь защитительная. Я хочу сказать доброе слово о новом управлении.

И Таня рассказала, как она шла в Новинск, чтобы подраться за свое предложение и вообще за трассу. Как перед ней открылся план действий батмановского штаба, его стратегия и тактика в широкой подготовке строительства.

– Мы привыкли пренебрежительно махать рукой на управленцев. – При этих словах Таня сделала небрежное движение рукой. – Но как бы при этом совсем не промахнуться! У нас теперь есть штаб, который умеет хорошо приказывать и строго спрашивать.

Среди шума аплодисментов Залкинд наклонился к Батманову и сказал, откровенно торжествуя:

– Вот оно как бывает в нашей жизни, дорогой мой! Не так, как ожидаешь, а гораздо лучше, умнее!

Смеясь и на ходу перебрасываясь шутками с делегатами, Таня шла к своему месту. Батманов ласково провожал ее взглядом. Неожиданно Василий Максимович попросил Залкинда дать ему слово для короткого внеочередного заявления.

– Я искренно благодарен Татьяне Петровне за ее горячую защитительную речь, – поднялся над столом Батманов. – Но хочу, в свою очередь, подать голос в защиту товарища Котенева и других, выступавших с резкой критикой. Мы – наследники старого управления и не можем откреститься от его долгов, от его грехов. Смелее будьте в вашей критике.

Василий Максимович сел на место и прищуренными глазами посмотрел на Залкинда. Тот улыбался. Парторг был доволен – все шло хорошо. Прояснились отношения между людьми, крепла их дружба. Его порадовал Алексей Ковшов честным задушевным рассказом о достижениях и неудачах в работе над проектом. Гречкин смело и дельно пробирал руководителей ближних участков за бессистемную расстановку рабочей силы. Рогов поделился опытом организации участка на левом берегу и высказал хорошую мысль о том, что надо шире привлекать к строительству нанайцев и все население Адуна.

Конференцию пришли приветствовать представители только что прибывшей из Рубежанска новой партии рабочих. От их имени говорил старый землекоп Зятьков. За ним выступал секретарь парторганизации третьего участка Темкин. Он затронул важный вопрос о месте руководителя в низовом коллективе, о его стиле работы, о его отношениях с партийной организацией.

Человек маленького роста, Темкин почти не виден был из-за трибуны. Поглаживая светлые редкие волосы по обе стороны ровного пробора, он жаловался на Ефимова, начальника своего участка. Говорил Темкин странно – тихим, едва слышным и каким-то шерстящим голосом:

– Все подмял под себя начальник. День и ночь кричит, беснуется. Никому не доверяет, хочет все охватить самолично. Никто ему не указ. Распоряжение о переходе на левый берег он выполнил по-своему: послал рабочих, а сам со своей конторой и всеми бытовыми предприятиями остался на старом месте. На партийную конференцию не поехал: некогда ему, разве оторвешься от дел? Что с человеком стало? Я с ним до войны работал – совсем другим был, жили мы душа в душу. А сейчас ругаемся беспощадно.

– Представляем себе, как это у вас выходит: он, наверное, кричит, а тебя не слышно! – крикнули из зала.

Залкинд не удержался от улыбки, хотя к словам Темкина отнесся по-серьезному. Он знал Ефимова по работе в Новинске, и темкинский отзыв неприятно поразил его.

«Срочно побывать на участке Ефимова», – записал парторг для себя. Такими заметками был испещрен делегатский блокнот Залкинда. Каждое выступление рождало все новые и новые мысли. «Какая сложная махина, эта стройка», – с беспокойством и одновременно с удовлетворением отмечал про себя Залкинд и приходил к выводу, что надо просить крайком и Москву освободить его от обязанностей секретаря горкома. Дальше совмещать работу было невозможно.

Два дня работала конференция. В заключение делегаты приняли письмо к товарищу Сталину – они давали слово коммунистов, что выполнят в срок правительственное задание по укладке дальневосточного нефтепровода.

Глава двенадцатая
Умара Магомет торопится на трассу

Потемневшая, почти черная дорога пролегала по белой глади Адуна. Груженые машины через каждые десять минут скатывались с наезженного крутого берега на лед и быстро исчезали за поворотом.

Пользуясь хорошей погодой, со Старта усиленно вывозили на трассу продовольствие и материалы. Со всего края непрерывно прибывали группы рабочих – их тоже надо было перекинуть на трассу до первых буранов.

Предстоял выход очередной партии строителей на дальний участок – на пролив. Людям нужно было покрыть расстояние в несколько сотен километров. Батманов поручил их отправку Ковшову, Либерману и Родионовой. При этом было сказано решительно: они отвечают за сохранность каждого человека. Рано утром они втроем пришли на Старт.

В просторном бараке от двух раскаленных железных печей – нестерпимая жара. Ярко светила огромная электролампа, подвешенная на шнуре под деревянной крышей. В помещении шум голосов. Колонна в триста человек готовилась в путь. Ольга Родионова – в цигейковой шубе и пушистом сером капоре – осматривала людей: как обуты и одеты. Фельдшер снабжал каждого вазелином на случай обморожения.

Возле барака Либерман придирчиво проверял снаряжение колонны, погруженное на две автомашины – продовольствие, походные кухни, запасное обмундирование, личные вещи рабочих. Нерасторопность, неполадки! Он ругался с десятником Гончаруком, возглавлявшим колонну, – высоким, сумрачного вида человеком с густыми черными бровями и синеватыми после бритья щеками.

– Откуда же мне знать, что вы собирались дать нам еще и рыбу! Сами не уследили, а теперь бранитесь, – нервничал Гончарук.

– Маменька родная, нельзя человеку слово сказать! Вы должны требовать. Чем больше потребуете, тем больше вам дадут – есть такой закон природы.

Ковшов отозвал Гончарука и вместе с ним обошел отъезжающих, проверил их по спискам, записал поручения. Здоровенный детина, тракторист Ремнев, расспрашивал, куда они едут, сколько времени пробудут в пути – это интересовало всех.

– Участок у вас самый дальний и трудный, – говорил Алексей. – Продвигаться будете от участка к участку. Где позволит дорога – на машине, где на своих двоих. Обманывать не хочу: и в дороге, и на месте придется, конечно, немало перетерпеть.

– Трудностей не боимся, сынок, ко всякому лиху привычны, – отозвался сутулый и на вид очень сильный старик, землекоп Зятьков. – Только бы пошустрей добраться до этого пролива. Важно осесть на месте и вцепиться в работу, остальное придет само собой.

Ольга спорила с маленьким, широким в плечах человеком.

– Не могу пустить вас, вы простужены, – говорила она спокойно, но настойчиво. – Сляжете в дороге. Лучше переболеть здесь. Ничего страшного не произойдет, если вы задержитесь на три дня.

– Ничего не сляжу,– наступал на нее человек. – Зачем мне болеть? Я здоров, как коров. На кашель не смотри, он у меня всегда, он от дыма, я курячий.

– Не будем возвращаться к этому. Я вас не могу пустить, – решительно сказала Родионова и пошла дальше.

Человек опередил ее и загородил дорогу, став прямо перед ней. Разгоряченный, он снял шапку, обнажились большие уши и торчащие вихрами черные жесткие волосы.

– Будем возвращаться! Я тут скорей больной буду. Для меня без работы сидеть – собака-жизнь. Меня на стройка сам Дудин посылал, секретарь крайком партии. А ты болеть велишь! – Он все больше сердился. – Почему ты такой бездушный, доктор? Не могу я отстать от товарищ. Вместе все хотим быть. Седьмого ноября хотим уже на участка быть, план свой выполнять хотим. И так время теряем. Должен ехать. Не мешай.

– Я вам хорошего хочу, не плохого, – уговаривала Родионова.

– Не надо мне такого хорошего, пусть будет плохо.

Готовые к походу люди прислушивались к спору и посмеивались.

– Пустите вы его, ничего ему не сделается! – попросил Ремнев за товарища.

– Это Умара Магомет, сварщик. Не пускаю его, он простужен. Скандалит, – сказала Ольга подошедшему Ковшову.

– Пустяк, ничего не болит, ничего не простудился. Скажи ей, товарищ инженер, пусть не мешает. На фронте из-за насморк или кашель от боя не освобождают.

Умара насел уже на Ковшова, ловя его взгляд маленькими блестящими глазками. Алексей придирчиво осмотрел сварщика, тепло одетого в новое ватное обмундирование.

– Не держите его, пусть едет под мою ответственность. Если разболеется, я его вылечу, когда приеду на пролив.

– Вот спасибо, инженер! Никогда не забуду. Ай спасибо! – закричал Умара Магомет, легко подхватил мешок с вещами и первым кинулся на посадку.

Люди разместились в десяти крытых грузовиках-фургонах. Перед самым отправлением колонны подкатил на легковой машине Залкинд. Он был в тулупе и меховых унтах. Как выяснилось, парторг собрался на третий участок. Его сопровождал Темкин. Залкинд отправил свою машину в гараж и забрался вместе с Темкиным в один из фургонов к рабочим. Тяжелые автомашины неторопливо покатили по льду. Умара Магомет высунулся из фургона и крикнул Ольге:

– Доктор, эгей! Приезжай, пожалуйста, на участок, ко мне в гости. Рад буду! Посмотришь на мой сварка, погреешься. На мой здоровье посмотришь. Приезжай, ждать буду!

Алексей и Ольга, словно повинуясь призыву Умары, немного прошли за машинами. Ольга казалась сумрачной. Алексей постеснялся ее расспрашивать; с того памятного вечера он не виделся с ней.

– Мне нужно поговорить с вами, – неуверенно сказала Ольга, подняв на него свои большие печальные глаза. В капоре с длинными наушниками она казалась большой девочкой. – Очень нужно поговорить.

– Хорошо.

– Вы нас забыли. Серафима не раз уж вас вспоминала. Она и Беридзе – как няньки. У них обоих материнская потребность кого-нибудь опекать. Я вас тогда напугала, поэтому вы не приходите, да? Вы не бойтесь меня. – Насмешливые искры мелькнули в ее глазах. – Я буду вас ждать.

Она улыбнулась и прибавила шагу. Немного озадаченный, Алексей пошел искать Филимонова, но Ольга окликнула его.

– Алексей Николаевич, вы простите меня. Я не в своей тарелке и говорю не то, что хочу. Мне нужна ваша поддержка. Помните, вы предложили мне ее? Так вот, я уже прошу о ней. – Она вынула из рукавички забинтованную руку и дотронулась до его груди. – Мне больше не с кем посоветоваться. Беридзе я почему-то стесняюсь. Таня меня в этом не совсем понимает. Рогов вчера уехал, да ему как раз и не скажешь об этом. Вам я доверяю...

– Что случилось, Ольга Федоровна?

– Мне позвонил один знакомый, Хмара. Приятель мужа. Я его знаю по Рубежанску. Темный, плохой человек! – Ольга поежилась. – Он мне передал, что муж мой Константин Родионов... умер по дороге на фронт... скоропостижно...

Она взяла себя за горло. Ковшов отвел ее руку.

– Спокойнее, Ольга Федоровна... Вы же сильная...

– Нет, нет. Я не знаю, умер он или...

– Но вы сами говорите...

– Когда Хмара мне сказал, я растерялась. Он раз пять окликнул меня, пока я опомнилась. Потом у нас начался бестолковый разговор. Я твержу: «Не может быть!» А он: «Что не может быть? Все люди смертны...»

Алексей слушал ее, волнуясь и не выпуская ее руки из своей.

– Я не верю, что он умер. Тут что-то странное. Странное и страшное! Ужасно, если он умер, но еще ужаснее, что я не верю в это! Хмара должен придти ко мне поздно вечером.

Подошел Филимонов.

– Я непременно буду у вас вечером,—сказал Алексей Ольге.

Трактористы в замасленных полушубках ждали Ковшова и Филимонова возле мастерской.

– Двигай! – крикнул Филимонов. – «Улитки» пойдут потом, когда проверим их.

Визжали полозья тяжело нагруженных, укрытых брезентом санных прицепов. Тракторы один за другим, скребя гусеницами, трогались с места и выходили на ледовую дорогу. Им предстояло дотащить груз на участки, покрыв расстояние в сто-двести километров.

Остались четыре «улитки» – так называли на Старте большие крытые деревянные прицепы-домики на полозьях. В каждом была дверь и два маленьких окна, над крышей торчала труба с колпаком.

По мысли тракториста Силина, «улитка», приданная к трактору, предназначалась для обслуживания ледовой трассы. Тракторист и его напарник должны были поддерживать дорогу в проезжем состоянии, оказывать помощь автомашинам в случае аварии. Домик мог служить и мастерской, и жильем, и складом.

У одной из «улиток» Ковшова и Филимонова поджидал Силин – плотно сбитый парень с открытым лицом и маленькими хитроватыми глазами.

– Ну, готовы ваши дома-передвижки, – сказал ему Ковшов. – Посмотрим, каковы они на ходу. Сморчкова отправляем сегодня, потом уж и ваша очередь.

– Я готов в путь хоть сейчас...

Предложение Сморчкова и Силина о сквозных рейсах на автомашине и тракторе по всей трассе было принято, и несколько дней шофер и тракторист тщательно готовились к трудной поездке.

– Показывай свою квартиру, Силин, – сказал Филимонов.

Тракторист взбежал по деревянной стремянке внутрь «улитки». Следом за ним, наклоняясь, чтобы не стукнуться о притолоку, вошли инженеры. В домике пахло свежеоструганным тесом, железом и щами. Втроем здесь было не повернуться. Тесное пространство занимали два спальных места – одно над другим, по вагонной системе, железная печка с коленом трубы, верстак и тиски, два табурета, ящики с продовольствием, уголь и дрова, разный железный хлам, ящики с инструментами и запасными частями.

Силин, опередивший инженеров, старался прибрать свою тесную квартирку: запихнул ногой под нары какой-то мешок, снял с верстака миску и хлеб, поправил одеяло на койке.

– Извините, не знал, что поинтересуетесь внутренностью, – оправдывался тракторист.

– Что же ты для нас наводишь порядок? Его и для себя не мешает соблюдать, – усмехнулся Филимонов. – Мы тут посидим, провези-ка нас до технической базы.

Силин выбежал, и через минуту трактор затарахтел. Домик дрогнул, заскрипел, дернулся раз-другой – и двинулся. Ковшов и Филимонов едва не свалились от толчка. Присев на табуреты возле печки, где пламенел уголь, они смотрели друг на друга, как еще не познакомившиеся соседи в поезде. За короткое время инженеры подружились и, часто сталкиваясь по работе, привыкли многое делать вместе или советуясь друг с другом. «Улитка» была одним из многих технических усовершенствований, которые вводились на строительстве. Сейчас, по существу, шло ее испытание.

– Правильная вещь, – сказал Алексей. – Сделаем таких еще несколько штук. Только нужно хорошенько продумать размещение барахла внутри. Все свалено как попало.