Текст книги "Эксперимент (СИ)"
Автор книги: Валерия Нелидина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 59 страниц)
– Но при чем здесь я? – не выдержала девушка.
– Ты? Глория, скажи мне, ты любишь правду? – Левиафан снова потянулся за сигаретами
– Да. – Не задумываясь, ответила она.
Ей показалось, что такой вопрос дает ей надежду на жизнь.
– Так вот, правда заключается в том, что ты здесь совершенно ни при чем. Либо я, либо ты, кто-то из нас оказался не в том месте, не в то время. Видимо вершитель твоей судьбы решил бросить тебя мне на дорогу. А вершитель судьбы моей любимой женщины, решил спасти ей жизнь. А я ничтожный трус…знаешь почему? Сегодня я держал в руках пистолет, прижимая дуло к ее голове. Все, что от меня требовалось, так это нажать на чертов крючок, и ты бы не оказалась сейчас здесь, со мной. Но я не смог, я струсил, струсил вышибить ей мозги, которыми она слишком жестоко пользуется. Струсил лишить мир этой баснословной красоты, лишить себя этой красоты, лишить себя невозможной улыбки и безумно красивых глаз. В тот момент я возненавидел себя за то, что предал и обманул самого себя! До этого момента, я был абсолютно уверен, что как только эта женщина доведет меня до белого каления, я легко смогу уничтожить ее. Но я не то что «легко», я вообще никак не смог причинить ей боль…
Левиафан улыбнулся, сделал пару глотков из бутылки и снова уставился на чуть живую от страха девушку.
Небо становилось светлее, приближался восход солнца. Ни ветра, ни одного облачка, штиль завладел атмосферой. Левиафан почти успокоился, но девушку отпускать не собирался.
– Иди сюда. – Позвал он ее к себе поближе, убирая бутылку назад.
Глория затрясла головой, задрожала, как стиральная машинка при режиме отжима, и даже попыталась отползти в противоположную сторону, но за ее спиной было лишь сиденье и закрытая дверь.
– Нет. – Прошептала она, упираясь в спинку сиденья.
Левиафан вздохнул и посмотрел на руль.
– Ты боишься меня…Я напугал тебя. Прости, не хотел – его голос был такой нежный и мягкий, он казался искренним. – Я просто разозлился, был не в себе, иди, не бойся…
Девушка отрицательно помотала головой и уперлась рукой в дверь. Вампир затянулся сигаретой и скосил на нее глаза, слегка улыбнувшись.
– Я не очень люблю насилие над девушками и все что с ним связано. Хоть по вам и плачет концлагерь второй мировой, я не могу делать вам больно…к сожалению. Поэтому и прошу сесть поближе. Но, судя по всему, я, наверное, не сломаюсь, если сам сяду.
С этими словами он затушил сигарету, сел поближе к девушке и вдохнул запах ее страхов. Он погладил ее по лицу и усмехнулся. Пульсирующая с огромной скоростью на шее венка, сводила с ума вампира. Левиафан дотронулся губами до нежной кожи и аккуратно прокусил тонкую перегородку, мешающую получить доступ к крови. Девушка вскрикнула и попыталась оттолкнуть его, но силы уходили от нее с каждым его глотком, и сопротивление становилось ничтожным. А через какое-то время, Левиафан открыл дверь и вытолкнул ногой труп наружу.
– Как я аккуратно! Ни капли мимо! – улыбнулся он, завел машину, развернулся и поехал на шоссе.
Солнце уже было в зените, когда Лилит открыла глаза. Она так и уснула на крыльце. Сразу же взгляд пал на все еще пустующее место – машины вампира не было. Огорченно, Лилит посмотрела в землю, затем взяла валяющийся рядом телефон и снова набрала один единственный номер.
– Как обычно. Абонент не доступен…Черт, он отключил его. И что мне теперь делать? Где его искать? Я не должна была так поступать! Никогда не видела его таким озверевшим. Была ли это последняя капля? И если это была именно она, то я могу поздравить себя уже ненужными мне поздравлениями – я жива, он ушел от меня, то есть сдался. Нет, не может быть, я слишком хорошо его знаю, у него не тот характер, чтобы вот так вот просто уйти. Я скорее поверю в Санта Клауса, чем в это…А вдруг? Вдруг мои догадки ошибочны, и я никогда не увижу его снова? И это будет моя вина, полностью моя. Нет, этого не может быть, он не оставит это просто так. Скорее он разозлится, потренируется, и все-таки вернется, и прострелит мне голову!
Лилит закрыла лицо руками и зарыдала. Боль от желания вернуть любимого человека, страх от его возвращения, ужас от его злости. Ей не хотелось идти в дом, не хотелось есть, единственное желание – забыться.
Лилит отправилась на кухню, не зная чем себя занять. На плите она заметила маленькое пятнышко. Недолго думая девушка схватила губку и начала мыть плиту. В ее руках постоянно мелькала емкость с чистящим порошком. Лилит не могла остановиться. Она терла и терла. Вначале столы и плиты, посуды, шкафы, все содержимое на шкафах, фужеры и стаканы, блюдца и тарелки, пол, плинтуса… Девушка мыла все подряд, уже не понимая, зачем она это делает. Слезы постоянно капали ее на руки, спрятанные в резиновые перчатки.
Окна на кухню были нараспашку и Лилит прислушивалась к каждому звуку, прибывала в неописуемой надежде, что вот-вот послышится звук бесконечности.
Не останавливаясь ни на секунду, Лилит терла угол между кухней и стеной. В голове промелькнула мысль отправиться на поиски Левиафана. Но она тут же гнала от себя такие мысли, вампир мог быть где угодно. Лилит тихо проклинала себя, сходила с ума от безысходности и отчаяния.
Солнце медленно скатывалось за горизонт, и Лилит провожала его взглядом из открытого окна. Кухня вся блестела, не осталось ни одной пылинки, а сердце все еще было разбито и воспоминания никуда не делись. День уже не казался бесконечным, но боль…Боль приобретала бессмертную форму.
Когда окончательно стемнело, Лилит, наконец, оторвалась от окна и уселась в гостиной, крепко сжимая телефон в руках. В тот момент она почувствовала насколько вообще дом был холодным и одиноким. Ей становилось страшно.
Дом был похож на древнюю гробницу, но только без запаха плесени и гнили. Казалось, что если вдруг упадет перышко, то когда оно достигнет пола, дом наполнится звуком бьющегося стекла. Вакуум окутывал все, пряча под своим покровом каждую пылинку. Никогда до этого Лилит не замечала, что этот дом может казаться таким тихим.
Девушка поднялась наверх и открыла дверь в спальню. Из окна лился лунный свет, освещая постель, которая была не заправлена после последнего утра. Мятая простынь нежно желтого цвета, с примесью голубого, половина одеяла лежала на полу, вторая на постели, подушки – в разных углах. На этой кровати все еще лежала остывавшая страсть.
Лилит подошла к кровати и села, уставившись в открытое окно. Она опустилась на подушку, подложив руку под голову. По потолку гуляли тени от листьев.
До этого, Лилит чувствовала себя не в своей тарелке только в темноте. Она никогда не думала, что тишина может оказаться еще страшнее, еще опаснее и безжизненнее. Царство мертвых – тишина правит там, и когда она спускается к живым, кожа чувствует ее бездыханные пальцы. Она заставляет каждый волосок подняться с трепетом, а уши стараются услышать то, чего им не дано слышать. Они вылавливают каждый звук, и воспаленный тишиной мозг сразу же начинает обрабатывать его, ища подвох и подбирая маску ужасному монстру, который издал этот звук.
Лилит, привыкшая засыпать не одна, а под нежно шепчущий голос, чувствовала себя лишней в этом огромном доме. Он словно сам нашептывал ей об этом, через пугающую тишину.
Лилит лежала на кровати и каменным взглядом разглядывала тени, прислушивалась к шорохам в доме, в надежде, что это шаги Левиафана нарушают королевство тишины. Но это был всего лишь ветер, одинокий и привыкший к пустоте. Раз в полчаса он прогуливался по дому и снова уходил. Ему будто не нравилось там, даже он не хотел задерживаться в этом падшем месте.
Лилит перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку, вдыхая впитавшийся запах желания и страсти. Как она не пыталась закрыть глаза, они не слушались ее, и просто всматривались в ткань наволочки. Лилит ждала и ждала, и не знала, а стоило ли ждать…
Левиафан тем временем уже был в другом городе и пытался убить каждое чувство, каждую эмоцию, каждое воспоминание о девушке со змеиным кольцом на руке. Он уже почти не злился, просто хотел все забыть, притвориться, что никогда не встречал Лилит, но у него не получалось.
В венах застывала кровь, по меньшей мере, четырех человек, и он уже больше не мог смотреть на красную вязкую жидкость. Огромная кружка пива, пачка сигарет и пепельница – это все, что желали видеть глаза.
– Sebastian, hallo. Wie get’s? Mir? Scheiβe. Frag mich das nicht, ja? Schlecht. Sehr schlecht. Ich begann nachzulassen. Ich hab’ sie verlassen. Was? Was begreifst du nicht? Fass ich mich doch? Sprichst du mit mir? Sicher? Ich bin ruhing! Wirklich! So. Wir haben uns getrennt. Ich kann es nun nicht mehr. Gestern wollte sie mich niederschieβen. Es ist Wahnsinn! Ich hab’ einen warhaft grӓβlichen Fehler begangen. Ich war in sie verliebt…Jetzt bin ich. Aber sie ist unmöglich und ich kann nicht mit ihr zusammen sein. Sie vernichtet mich. Ich gehe nie zurück. Nein. Sie bringt mich um, ganz bestimmt…oder bringe ich sie sich um. Der Teufel soll das alles holen! Ich bin müde…so müde…rufe ich dir zurück. Ich weiβ nicht wenn. Wart darauf. Bisdann…1212
Себастьян, привет! Как оно? У меня? Дерьмо. Не спрашивай меня об этом, хорошо? Плохо. Очень плохо. Я сдаюсь. Я ушел от нее. Что? Что ты не понимаешь? Мне успокоиться? Ты со мной вообще говоришь? Уверен? Да я спокоен! Правда! Ладно. Мы расстались. Я больше не могу. Вчера она хотела пристрелить меня. Это безумие! Я совершил ужасную ошибку – я был влюблен в нее… Я и сейчас влюблен. Но она невозможна и я не могу с ней быть. Она убивает меня. Нет. Обратно я не вернусь. Она убьет меня…или я ее. Пошло оно все к черту. Я устал…очень сильно устал. Перезвоню, правда не знаю, когда. Жди. Пока.
[Закрыть]
Левиафан бросил телефон на стол и оглянулся. Кругом щебетали девушки, кричали ребята, бар был оживленным. Лето же все-таки как-никак, середина ночи – пара молодежи. Левиафан вновь уставился на кружку: взгляд изучал белую пышную пену. А пальцы вытягивали одну за другой сигареты из пачки. В тот момент он ненавидел каждого, кто был рядом с ним, ему хотелось перебить весь бар и облегчить тем самым свою душу, но он даже этого не мог сделать. Мозг был слишком занят обдумыванием недавнего прошлого, которое никак не хотело отправляться в далекие архивы памяти. И что-то весьма наглое и бескомпромиссное настойчиво твердило лишь одно слово: «Вернись».
Под утро люди потихоньку начинали покидать бар. Становилось все тише и тише, смолкали голоса, а вампир продолжал сидеть, как монумент. Он ни разу не пошевелился, разве что только когда курил. Ему просто не хотелось шевелиться.
Прошло ровно пять дней с момента ссоры. Ровно пять дней Лилит что-то делала, лишь бы не сидеть без дела, стараясь делами отвлечь разум от ожиданий возвращения черной машины. Ровно пять ночей она находилась в бреду, практически не спала, практически не ела. Ровно пять дней Левиафан слонялся по городам, полностью потерянный. Ровно пять ночей он занимался изгнанием беса из своего сердца, имя которому Лилит, с помощью других женщин. Но они плохо справлялись с поставленной задачей. Имя Лилит совсем не хотело покидать его разум, ее образ все время стоял перед глазами, а голос звучал в ушах.
Вампира безумно злила и раздражала собственная слабость и неспособность других женщин справиться с его болью. И они погибали, прямо у него в объятиях, в то время как Лилит погибала без него.
Пять дней внутри нее копошилось отчаяние и страх. Надежда умерла уже на четвертый день. Тело, после ее смерти, словно сбросило огромный груз и наполнилось легчайшей пустотой и отчаянием.
Все пять дней солнце пыталось пригреть всех тех, кому было плохо. Голубой цвет безоблачного неба пытался успокоить всех тех, кто переживал. И птички пели всем тем, кто хотел их слышать. Сама природа сжалилась над страдающими людьми. Но кому нужна природа, с ее веселым солнцем, бескрайним и просторным небом, поющими, глупыми птицами, умеющими свободно парить в небе, когда тоска грызет тело?
За окном мелькали деревья, иногда домики с разноцветными крышами, или самые красочные поля и луга. Левиафан не мог игнорировать естество и, с печальной улыбкой, все-таки разглядывал окружающий мир.
Он ехал, как всегда полностью доверяя глазам, куда им хотелось, туда поворачивали руки. Машина мчалась без остановок, и когда темнота начала наползать на мир, погасли фары, чтобы не раздражать ночную жизнь светом.
– Может надо срочно кого-то полюбить? Кого-то нормального, доброго, пусть даже не красивого, лишь бы только адекватного. И все было бы так сладко, как в раю…Тьфу! Какой бред! А чем я занимался в течение нескольких дней? Пытался любить…и что из этого вышло? По-моему, я столько людей за всю свою жизнь не убил, сколько за эти дни. Да черт с этими людьми! Они все равно ни на что хорошее не способны, особенно женщины! Ведь именно на них я надеялся, как последний идиот, надеялся на их помощь, спасти меня от чувств. А вот если бы я попросил их уничтожить меня, все, до одной, справились бы с этим. Что? Что ты мне там шепчешь, глупая голова? Вернуться? Ну уж нет! Чудеса, какие, а? Мой собственный разум предлагает вернуться в ад, из которого несколько дней назад бежал впереди меня! Вот уж не думал, что организм восстанет против меня! Глупая затея! Думай, должны быть другие идеи, получше… Но ей стоит выразить мое уважение и удивление! За такой короткий период, эта женщина лишила меня всего, две самые дорогие потери – это Мормо и собственно я сам. Друга мне никогда не удастся вернуть, но я должен попытаться найти себя. Я сейчас с ужасом представляю, что было бы, если бы она была вампиром! Да меня давно бы уже спалили! Добрый друг мой, Мормо, как же ты был прав, сказав мне: «не играй с женщинами, они все равно выйдут победительницами!». Надо было еще тогда тебя послушать. Собрать ее вещи, посадить в машину и пожелать счастливого пути, но без меня. И никогда, никогда не открываться ни одной женщине, близко не подпускать к себе эту чуму, она слишком заразна. Чертов вирус, который распространяется по организму со скоростью света, сжирая все на своем пути. Ой, ой, ой! Это ж надо быть таким дураком, чтобы собственноручно разрезать вены и впустить этот вирус в бурлящий кровяной поток. Да от этой чумы не спасет не один противочумный костюм! Все же так просто! Женщина работает в дуэте с любовью, а с этой тварью проблем намного больше, чем просто с одной женщиной. Если любовь каким-то чудом не пробилась в организм, то ее напарница – женщина бессильна! Да она просто ничтожна без любви! Одной ей не удастся сделать с мужчиной вообще ничего, разве что только опозориться и унизить саму себя! Без любви нет женщины, пустое место! А пустое место не способно вызвать ни одну эмоцию, ни одно чувство, только безразличие. А вот выкинуть любовь из организма практически невозможно. Придется ждать, когда эта тварь подохнет сама внутри, прихватив с собой все воспоминания, всю ту боль, которую они причинили мне до этого! А я потом спляшу лезгинку на ее останках! Если она меня с собой не заберет! Хотя этого у нее точно не выйдет, для начала ей придется побороться с моим самолюбием. Оно у меня тоже достаточно сильное и может противостоять женщине с ее хреновой любовью!
Левиафан ехал и ехал в темную пустоту, пока, наконец, не остановился у собственного дома. Он прищурил глаза, словно не веря им, и стал изучать тусклое здание.
«Чертовы глаза! Вы меня предали! Вы куда меня привезли? Выколоть бы вас за это! Ладно, раз организм уже весь сожран вирусом, буду действовать мозгом и жестоким расчетом!»
Левиафан хотел было сдавать назад, как услышал пронзительный визг.
– Нет!
Лилит услышала шум двигателя, шорох подъезжающей к дому машины, и естественно сразу же выбежала на улицу. Но увидев, что вампир обнимает пассажирское кресло, смотря назад, она закричала.
Левиафан резко обернулся и включил фары. В свете фар стояла она, маленькая и хрупкая, в трусах и в майке, прикрывая рукой глаза от света. Волосы были взъерошены, а на лице пробивалась улыбка, сквозь слезы. На ней не было лица. За неделю она исхудала, губы были все синие, глаза красные, руки тряслись.
Левиафан откинулся на подголовник, закрыл глаза и тяжело вздохнул. «Вот теперь я проиграл» – подумал он, – «Нет! Нет, Лилит, нет!».
Он открыл глаза и снова посмотрел назад, переключив рычаг на заднюю передачу. Когда он взглянул вперед, Лилит исчезла, и, со спокойным сердцем, он резко нажал на газ. Машина отрывисто дернулась и покатилась назад, а Левиафан взглянул в зеркало заднего вида, и сердце его словно облили холодной водой. Там, в двух метрах от машины стояла Лилит, а огромный зад джипа летел на нее. Девушка просто зажмурилась, а руки сжались в кулаки. «Не отпускай педаль, не отпускай!», проскочила мимолетная мысль, в то время как, левая нога уже чуть ли не асфальт продирала тормозной педалью.
Лилит открыла глаза и с дрожью выдохнула, разглядывая логотип машины прямо перед лицом. Левиафан горько усмехнулся и ударил по рулю, затем выпрыгнул из машины и оперся на нее одной рукой. Лилит подлетела и вцепилась в него руками, крепко обнимая и целуя. Но вампир стоял как памятник, ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя внутри все просто орало от боли, от прикосновений этой женщины, словно она обжигала его, и в тоже время что-то радовалось. Он не обнимал ее, не отвечал на поцелуи, он не знал, что делать, поддаться разуму или чувствам.
– Тебе совсем жить не хочется, да, Лилит? – спросил Левиафан томным голосом, слегка отталкивая ее от себя. – Знаешь, как я сейчас хотел забыть, что у этой машины есть тормоз?
– Мне плевать…я не дам тебе больше уехать! В противном случае, тебе придется переехать меня.
– Ты сумасшедшая. Серьезно. – Левиафан вздохнул и как-то по-доброму посмотрел на нее, что аж самому противно стало.
– Ты можешь называть это как тебе нравится. Ты можешь называть меня, как тебе хочется. Ты можешь ненавидеть меня, пытаясь вырезать из своего сердца мою частичку. Ты можешь убить меня, я не боюсь. Ты можешь делать все что хочешь, но ты отсюда не уедешь! – Лилит закрыла глаза, облизнула пересохшие губы, крепко цепляясь за его руки.
– И тебе не стыдно сейчас все это мне говорить? – нахмурившись, спросил он, играясь с ее руками, делая вид, что хочет их вытащить, но, поддаваясь ей, позволяя держать их.
– Нет! А тебе известно, что это такое, когда ты не хочешь, чтобы кто-то уезжал? Тебе известно, что это такое, когда кусок нежнейшего мяса, стоит в горле как гранит с железнодорожных путей? Тебе известно, что это такое, когда лежишь и не можешь заснуть, а ты при этом пьяный в стельку, и по идее должен бы упасть замертво? Да откуда тебе это все может быть известно? Ты бесчувственный кусок железки с клыками! Тебе плевать на все! Я уверена, что ты развлекался все эти дни, вымещая свою злость на невинных людях ты пил, спал, ел, ни в чем себе не отказывая! И о каком стыде ты меня спрашиваешь? Где твой стыд? – Лилит всю трясло и она злилась.
Левиафан молча стоял и не верил своим ушам. «Это я, бесчувственный кусок железки с клыками? Да я чуть с ума не сошел, пока все это время собирал по кусочкам свое сердце, как глупый и бесконечный пазл! И, к сожалению, я все чувствовал!», подумал он про себя.
– Ну, так отпусти мои руки и дай мне уйти…– прошептал вампир ей на ухо, снова аккуратно вытаскивая пальцы.
– Нет…нет. Левиафан, нет! – закричала она, и на последнем слове залепила ему сильную пощечину.
Он сумрачным взглядом окинул девушку, закрыл машину и снова уставился на Лилит.
– А ну-ка пойдем-ка! – рявкнул он и потащил ее в дом, схватив за руку.
11
Серьезный разговор тянулся почти до середины дня, но он не принес никаких результатов. Лилит просто отрицала все его доводы, а от ее доводов вампир впадал в глубокий транс.
Две огромные скалы, которые просто невозможно сдвинуть с места. С них отлетали мелкие камушки, бились друг о друга и ни с чем падали вниз, в бесконечную бездну между скалами. Умение слушать другого человека – этому приходится учиться всю жизнь, и многим, будучи уже при смерти, так и не удается сдать этот экзамен. А ведь так необходимо внедрить в свое «Я» чистый лист с одним лишь названием «послушай другого» и позволить этому другому написать что-то на этом листе. Не умея слушать – невозможно быть услышанным. Это один из основных законов жизни, подписанный ее рукой. И от людей, которые могут слышать только собственный голос, в итоге отворачиваются все, иногда даже сама жизнь. И в тот момент наступает осознание того, что уже не хочется слышать самого себя, но это случается очень поздно, и ничего не остается, как только принимать надоедливый голос, который скрипит в ухе всю жизнь.
Вспоминаются люди, которые что-то когда-то пытались сказать, и память старается вспомнить, что конкретно они хотели сказать, чтобы услышать в голове хоть какой-то чужой голос. Но она не может вспомнить. Спичечный домик разваливается, даже не успев достроиться, и нудный голос продолжает говорить, и ничто на свете не может заставить его замолчать. Но есть одна вещь, которая могла это сделать.
Нужно было всего лишь научиться слышать других. И ни в коем случае не притворяться, заговор раскроется и тогда станет еще обиднее и больнее, и также не будет билета назад. Но присущая человеческой расе гордость ошибочно навязывает свое мнение, глупо потешая себя мыслью, что должны слушать только ее и никого другого. И все поклоняются этому идолу, набирая полный рот слюны, чтобы побольше плюнуть в лицо тому, кто просит выслушать его, развлекая таким способом свою гордыню и себя заодно. Но гордость умирает раньше, чем человек, и тогда уже смеяться не с кем, да и не над кем, разве что только над собой, над неисправимой ошибкой и неизбежностью. Даже если смеяться последним, все равно не поможет.
В жизни можно вернуть все, кроме двух вещей: прошлого и времени, хотя и то и другое, относится к времени. Нельзя отмотать пятьдесят лет назад и сказать: «Я тебя слушаю». Как же саркастически противно и обидно смотреть видео о квантовых, временных прыжках, понимая невозможность сего бытия и жалеть об этом с веревкой на шее.
Прошлое можно поворошить, словно скошенную сухую траву на лугу, но как бы ее не ворошили, она никогда не начнет расти снова, также и с человеческим прошлым. Можно посмотреть, какой цветок был красивым, а какой дотошным уродом, но изменить их уже нельзя. Надо было смотреть и исправлять тогда, пятьдесят лед назад, и слушать. Там, в небытие прошлого существовал шанс не оплакивать незабываемое в будущем. Но кому же под силу разглядеть этот шанс, когда телом правит гордость? А ведь можно было бы научить и гордость показывать свой нос, только тогда, когда это действительно было надо, а не ходить всю жизнь с вздернутым до небес носом, отталкивая от себя всех. А потом, сидеть в темном углу, с опущенной головой и призывая к себе кого-нибудь, только вряд ли кто придет.
Левиафана такая перспектива совершенно не пугала, он уже несколько веков был одинок и, в принципе, привык к новой форме существования. У него была куча времени, и он сумел научиться слушать, но только того, кого хотел.
С Лилит его история сложилась совсем иначе. Он не мог слушать только ее, ему хотелось, чтобы его тоже слушали. Но это была невыполнимая для девушки задача. Пока она, с пеной у рта, заставляла его слушать ее, Левиафан глубоко думал о своем и не желал ее слушать.
«Красота, Лилит. Меня моя красота уже погубила, и твоя тебя погубит. Уж слишком эта красота развивает самолюбие, а потом из-за него приходится страдать тебе и окружающим. В красоте нет постоянства, даже когда ты его хочешь, оно обходит тебя стороной, потому что слишком загляделось на твое сказочное лицо, забыв зайти к тебе внутрь. Твоя красота, Лилит, погубит меня. А мне этого так не хочется, но я ничего не могу с собой поделать. Столько веков я мечтал иметь эту красоту и вот она…Она манит меня, как чертовых мотыльков к огню, и они попадаются в ловушку, обжигая себе крылья или угождая в паутину, не заметив ее. И я уже не раз обжигался, и, все равно, возвращаюсь к тебе. Твой дьявольский характер, твое ангельское лицо, твоя божественная фигура, все это вместе составляет неописуемую картину. А я, как нормальный мужик, не могу пройти мимо столь редкой птицы. Если я сейчас уйду, скорее всего, потом я буду проклинать себя и осуждать. Но с тобой просто невозможно. И с одной стороны, мне это нравится, а с другой…я бы хотел взять в руки нож и изуродовать тебя, может, в таком случае, ты бы отпустила меня? Сможешь дать шанс пройти мимо…Но сейчас я не могу пройти мимо. И к моему несчастью, ты это понимаешь, лучше, чем я, и никогда не отпустишь меня. Пока тебе самой не надоест. Я раб твоей красоты, тайный поклонник твоего характера, явный ненавистник тебя в целом, за то, что ты меня так сильно приковала к себе. Я скучаю по той осени, когда я еще мог просто посмотреть на тебя, как на творение и уйти…но сейчас – нет. И что бы ты ни говорила, я всегда буду с тобой ссориться, потому что ты без этого не сможешь выжить. Но я не готов уйти, не готов дарить тебе жизнь с кем-то другим, не готов сам отпустить тебя. Хоть я и слегка подустал от этой войны».
Левиафан устало сел в кресло и с улыбкой посмотрел на девушку. Затем приложил палец к губам. Ему захотелось отдохнуть от ее голоса.
– Как же я жалею, что не выстрелил тогда тебе в голову! Ведь все было в моих руках, и сейчас бы мне не пришлось выслушивать поток несвязных мыслей. Лилит, тебе все равно не удастся высосать из меня ни одного грамма вины. Так что заканчивай, а то у тебя к вечеру язык отсохнет и голос сядет, а по твоей логике, я снова буду виноват в этом. Присядь, выпей водички, успокойся. Я же здесь, никуда не ухожу. – Сказал он успокаивающим голосом, демонстративно расслабляясь в кресле.
Лилит, не сводя с него глаз, потянулась за кружкой с чаем, затем подошла к нему и плюхнулась на колени, крепко обнимая его шею.
– Вот как! – заинтересованно взглянул он на нее, улыбаясь и поглаживая по спине.
– Я тебя больше никуда не отпущу… – прошептала Лилит, глядя ему в глаза.
– Я понял, Лилит, понял. Я же все-таки не умственно отсталый, такое количество раз услышать это предложение и не понять его. Все. Я никуда не ухожу…– Левиафан замолчал на мгновение и таинственно улыбнулся. – Почему я не смог выстрелить? – загадочно протянул он, откидываясь в кресле и закрывая глаза.
– Меня вот больше интересует вопрос, почему я не смогла выстрелить себе в голову! Ведь я была решительно настроена и даже не очень понимала, что делаю, но мне хотелось нажать на крючок…Но я не смогла…– ответила Лилит, гнездясь на его коленях.
– Ну с тобой-то все понятно как раз! – ответил он не открывая глаз, продолжая полулежать в кресле. – Работу твоего подсознания я сумел проследить. В одном человеке может находиться несметное количество чувств и эмоций, но чтобы выстрелить себе в голову, нужно всего лишь два: сила и слабость. Только слабый человек может додуматься до мысли покончить с собой, и только сильный человек сможет нажать на крючок пистолета, который находится у его виска. Чтобы набраться слабости, надо очень сильно устать от жизненной боли, терзаний и возможно даже потерять себя. Чтобы набраться силы, надо очень хотеть, действительно и по-настоящему хотеть избавиться от боли, терзаний и от поисков себя. Если хоть какое-то из этих качеств отсутствует, спусковой крючок никогда не нажмется. Что касается тебя, скорее всего, у тебя отсутствовали оба качества. Потому что, когда я вошел дом, пистолет был направлен на меня. Потом, ты осознала, что эта вещь не представляет для меня никакой угрозы. И от безысходности ты приставила его к своей голове, сама того не понимая. И в тот момент, твое подсознание взяло на себя роль главнокомандующего в организме и не позволяло спустить крючок. Но ты это сделала моим пальцем, и я даже знаю, почему. Когда пистолет был у твоей головы, ты даже не пыталась до него дотронуться, потому что твое хитрое подсознание опасалось, что оружие может выстрелить, и шансов выжить в таком случае не будет. Но как только я убрал пистолет от головы, ты сразу же нажала на крючок моим пальцем, и в очередной раз доказала, что ты слишком мне доверяешь. Опять же, подсознание скомандовало рукам сделать это, потому что понимало, что появилась огромная возможность быть спасенной от пули по средствам меня, и я это сделал. Если бы твоя голова имела хоть одно малейшей сомнение по поводу меня и моей скорости, она не позволила бы рукам трогать пистолет. Если у тебя не будет уверенности, что тебя успеют спасти, ты никогда не сможешь покончить с собой. Ты слишком самовлюбленная, ты слишком дорожишь жизнью, хоть ты ее особо и не ценишь. Но есть еще одна категория лиц, у которых нет ни сил, ни слабости, одно только бесстыдство, которое мучает смерть и других людей. Такие двуногие, перед тем как, например, повеситься, обзвонят весь мир и расскажут, что хотят умереть. Они изнасилуют всех окружающих, предупреждая о времени суицида, позвонят во все больницы, чтобы скорая помощь была уже перед дверью в нужный момент. И только после этого, они смело прыгают со стула, с петлей на шее. И то, прыгают они не далеко, чтобы если что, вдруг дверь заклинит, успеть вернуться на стул. Ну, или у них в кармане лежит остро заточенный ножик. Человек, который действительно, хочет, свести счеты с жизнью, никого не предупреждает об этом. Испражняясь себе в штаны от страха, он лезет на стул и потом отбрасывает его, как можно дальше, чтобы не было шансов отсрочить долгожданный конец. Все остальные лже-самоубийцы вызывают один лишь смех, а они так хотят, чтобы их пожалели и начали отговаривать всевозможными способами от самоубийства. Ничтожные и никчемные люди, таких я больше всего ненавижу, те, кто напрашиваются на жалость и комплементы, типа «ты должен жить», «жизнь без тебя будет скучать» и так далее. Вообще-то жизни глубоко плевать на тех, кто ее ненавидит, кто любит, кто страдает, кто радуется. Нет ни одного закона, который заставил бы человека жить, если он действительно не хочет жить. Надоело жить, исчезни, но не мешай другим жить спокойно своим нытьем и переигранным горем. Если бы я работал на скорой помощи, и меня отправили туда, где суицидник обещается покончить с собой, я бы приехал к нему домой и с наслаждением смотрел, как он, корчась, болтался бы в разные стороны на веревке, умоляя глазами снять его. Смотрел бы, как вытекает из неправильно вскрытых вен, кровь, и не наложил бы ни одного жгута. А начальству говорил бы, что я не успел, и пациент умер!
– Но ты не смог смотреть и ждать, когда я выстрелю себе в голову, ты отобрал пистолет.
– Ты относишься к категории людей, которых я люблю, и ты там одна, первый и последний человек. Пистолет я у тебя отнял, так как чуть-чуть нервничал, что вдруг ты выстрелишь в меня. Ты же мерзавка, Лилит! – Левиафан улыбнулся и, наконец, открыл глаза.
– Я? Мерзавка? – удивилась она, глядя в его глаза.
– Угу. Самая настоящая мерзавка!
Лилит улыбнулась и уткнулась ему в плечо. Она хотела нежности, в кои-то веки ей захотелось ласки. После такой негативной встряски им обоим хотелось просто побыть друг с другом, тихо-тихо, словно они в сказке, где влюбленные никогда не ругаются, а только принц на коне постоянно спасает свою принцессу, и ему это в радость.
