Текст книги "Эксперимент (СИ)"
Автор книги: Валерия Нелидина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 59 страниц)
Лилит очень любила это здание. Ей даже казалось что, входя в него с шумной и рабочей улицы, она словно попадала в другой мир, студенческий мир. И стены этого университета помнили каждого студента, каждого профессора, каждый экзамен и разнообразные возгласы после него.
Студенческая жизнь – это самое потрясающее и незабываемое время в жизни человека, такое прошлое просто невозможно замазать кистью с краской, также как и эти стены.
Вспоминая учебу, люди радуются. Возможно, это их самая искренняя, самая чистая, самая неподдельная радость. Помимо денег, люди еще иногда на вопрос: «Чего бы вы хотели?», отвечают: «Хочу снова быть студентом!». Пока они учились, они смертельно ненавидели бесконечные семестры, нервозные сессии и мимолетные каникулы. Они обзывали профессоров как только могли, хамили им в ответ и раскаивались, и снова задирались. Но только после окончания университета, это единственное место, куда люди все-таки возвращаются с радостью, с цветами, к своим самым ненавистным педагогам. Они пьют с ними чай и рассказывают о том, как они скучают по тем чудесным временам, и говорят, что взрослая жизнь – это скука, обыденность и однообразие. Проклятая рутина, которая поселилась в сердцах и головах, но даже она не в силах вытеснить воспоминания о студенчестве.
Настоящие друзья, истинные враги, настоящая любовь и неподдельная ненависть – все это люди проходят в университетах, институтах и колледжах, и они это никогда не забудут! Взрослый человек быстрее выпустит из памяти то, о чем читалась та или иная лекция, но он никогда не забудет, как он опоздал и боялся войти в аудиторию к строгому профессору. Потому что это время самое откровенное и эмоциональное.
В учебных заведениях люди учатся не только своей будущей профессии, но они так же учатся жить, выживать в этом ужасном обществе.
Студенты и люди – это две категории существ с совершенно разных планет, с разными мыслями и взглядами на жизнь. Когда еще человек сможет взглянуть на жизнь через столь насыщенную цветами призму, кроме как в студенческие годы. Сон. Самые крепкие и яркие сны – у студентов. Студенты могут спать стоя в автобусе, сидя в метро, и тихо-тихо на последней парте, причем, очень боясь, что его застукают за этим делом. Но он ничего с собой не может сделать.
Когда дети подходят к родителям и просят рассказать что-нибудь интересное, их рассказ начинает со слов: «когда я был студентом…». А ведь это многое значит для человека. Важен не столько диплом, сколько сам процесс.
Университет – единственное место, где люди могут с наслаждением копаться в архивах прошлого. И как они получали диплом, они могут не помнить, но как они прогуливали, боясь наткнуться на декана, или как собирали мелочь на булочку в столовой, будут хранить в памяти до самой смерти. Ради этого стоит учиться дальше, после школы.
Если человек этого не сделает, ему просто нечего будет рассказать детям и внукам. Без студенчества любая жизнь прожита зря, напрасно. Это очень тяжелый и трудоемкий процесс, но он того стоит. Черт возьми, он стоит того! Чтобы на него потратили пять или шесть лет, но зато, какие эти годы! Они проходят так незаметно. Пять-шесть лет страха, веселья, разочарования, радости и слез, бегут, словно пять минут. Вчера – первый курс, а завтра – выпускник, но эти сутки вмещают в себя целую жизнь. И эта жизнь – последняя в существовании человека, после нее практически ничего нет. Пустота. Взрослость. Обязательства. Проблемы. Лучшего всего пропустить через себя последние пять-шесть лет жизнелюбия и радости, отречься от них всегда успеется, но лучше пройти сквозь них. Только вряд ли после захочется от них отрекаться.
Лилит провела рукой по обшарпанным стенам и вгляделась в конец безжизненного коридора. Проходя мимо двухметровых деревянных дверей, она слышала голоса, читающие лекции, где-то смех студентов, где-то монотонное отчитывание провинившегося, где-то просто была тишина.
Подойдя к дверям деканата, она остановилась и вздохнула. Все ее нутро предчувствовало серьезный разговор, в котором ее участие будет практически невозможным. Только односложные ответы, потупленный взгляд, и попытка заставить щеки покраснеть.
Лилит открыла дверь и вошла в кабинет.
Там все было как обычно, ничего не изменилось. Картины, книги и три двери. Первая вела в комнату отдыха, естественно для профессоров, за второй находился туалет, ну а за третьей восседал, как страшное чудовище, декан. Именно в последнюю дверь направилась Лилит.
– Можно? – тихо спросила она, просунув голову в щель.
– Нужно! – не глядя на нее ответил мужчина, сидящий за столом и читающий книгу.
На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Он был не большого роста, но коренастый. На его голове поблескивала лысина, а вокруг нее были волосы темно-русого цвета, с небольшой сединой, коротко подстриженные.
Лилит почти беззвучно вошла и закрыла за собой дверь. Она стояла посередине внушительных размеров кабинета и чувствовала себя, как на допросе у следователя.
Декан, наконец, оторвал глаза от книжки и уставился на Лилит. По его округлому лицу поползла грустная улыбка.
– Это Вы, мисс? – удивленно спросил он, с такой жалостью в голосе, – какими судьбами, Вы оказались в этом Богом забытом месте?
Первое действие по плану было сделано, она потупила взгляд, отчаянно думая, что же ему ответить. Что она влюбилась и проклятая любовь поставила крест на всей ее будущей жизни? Или что? Как назло, ни одна оправдательная мысль не приходила ей на ум. Декан со странной улыбкой наблюдал за ее поведением.
– Ладно, я понял, разыгрывается спектакль на тему партизанов! Тогда мне придется все самому Вам говорить. Хотя тут и говорить-то особо нечего…к сожалению.
Он встал из-за стола и подошел к шкафу. Покопавшись там минут пять, он, наконец, достал папку с бумагами и протянул их девушке.
– Вот! Всего хорошего мисс, Вы отчислены! – сказал он с жалостью на лице и снова сел за стол.
– Как? – вырвалось у нее.
Лилит стояла такая печальная, прижимая к себе папку. В ту же секунду она увидела, как по белой бумаге покатилась вниз капля. За ней вторая, третья. Лилит не могла сдерживать слезы, хоть и очень пыталась.
– Последний раз Вас видели в этом учебном заведении где-то в середине зимы. Сегодня двенадцатое мая. Вы не сдали ни одного зачета, ни одного экзамена во время зимней сессии. Но у Вас был шанс разобраться с долгами. По всему университету были развешаны объявления, что до первого апреля все должники могут сдать хвосты. Мисс, Вас не было! Через три недели начинается летняя сессия, Вы к ней не допущены. С первого апреля Вы больше не являетесь студенткой этого университета. Но Вас может спасти академический отпуск, если у Вас сейчас с собой имеется справка о том, что все это время, Вы болели.
Лилит, постоянно смахивая слезы со щек, бесчувственно помотала головой. Декан вздохнул и облокотился на спинку кресла.
– Значит, у Вас даже нет уважительной причины столь долго отсутствия. Простите, но в этом случае я бессилен, чем-либо Вам помочь. До первого апреля, на каждом педсовете я говорил за Вас словечко, но Вы так и не появились, чтобы оправдать это словечко и мои тщетные попытки спасти Вас. Увы, мисс, мне искренне жаль, что Вы умудрились за год до выпуска вырыть себе такую глубокую яму, что даже я не могу дотянуться до вашей руки, чтобы вытащить Вас оттуда. А ведь Вы были неплохим студентом, и карьера Ваша могла бы взвинтиться до небес. Каждый раз, когда кого-то отчисляют с моего факультета, мне так обидно за вас, глупых желторотиков, как за собственных детей. Я помню о каждом студенте с моей кафедры, я пытаюсь спасти каждого, уговаривая всех использовать второй шанс. Ведь все мы когда-то были студентами, все гуляли по весне и у всех были проблемы с сессиями, я ведь все это помню. Иногда мне удается вернуть к учебе почти отчисленного студента, но в Вашем случае, мисс, после первого апреля меня даже слушать не стали. С огромной досадой мне приходится сообщать Вам эти неприятные новости. Я пытался не дать Вас отчислить, а Вы не пытались. Если бы наши усилия были совместными, Вы бы сейчас весело бежали на лекцию. Но, увы и ах, Вы сейчас грустно пойдете домой.
Лилит мельком улыбнулась, сквозь слезы, развернулась и хотела было идти, но остановилась.
– Спасибо Вам! – сказала она, и дернула ручку двери.
– Удачи Вам в будущем! И постарайтесь думать о нем больше, чем о настоящем!
Лилит захлопнула дверь и побрела по пустынному коридору, все также сильно прижимая к себе папку.
– Чай будешь? – спросила Жаклин, не оборачиваясь, услышав, что на кухню зашел Левиафан.
– С мышьяком или с цианидом? – весело спросил он, с грохотом опускаясь за стол.
У него было, на удивление, потрясающие настроение. Он долгое время сидел в комнате, но, услышав шорохи на кухне, решил пойти поприставать к Жаклин.
– С мятой и сахаром! – крикнула она ему в ответ.
Левиафан насупился, затем окинул ее довольным взглядом.
– Нет, тогда не буду! Без отравы – это не чай, а вода! – торжественно заявил он.
– Да? – удивлено посмотрела на него Жаклин.
Она резко опустилась к нижним полкам в столе и начала копаться там. Через минуту, другую, она довольная вскочила с коробкой в руках.
– Мышьяка нет, но есть крысиный яд! – объявила она.
Недолго думая, девушка насыпала четыре ложки отравы в чашку, кинула чайный пакетик и залила кипятком.
– Прошу! – сказала она, поставив перед глумливым лицом Левиафана горячую кружку.
Он вдохнул в себя пар и сделал блаженное лицо. Жаклин села напротив него.
– Ты себе тоже сыпани! – любезно предложил он.
Жаклин посмотрела на кружку, улыбнулась и тоже высыпала туда четыре ложки крысиного яда.
– Ну…будем здоровы! – Левиафан стукнул своей чашкой о ее и сделал пару глотков. Жаклин последовала его примеру.
– Божественно, правда? – спросил он, ожидая положительного ответа.
Жаклин моргнула глазами и сделала еще глоток. Левиафан заурчал какую-то песенку, оживленными глазами разглядывая девушку. Жаклин не очень нравился его настойчивый взгляд, но она твердо решила не реагировать на надоедливого вампира.
– Сегодня ночью, пока Лилит спала, я прогуливался неподалеку! – начал он, развалившись на стуле. – В лесу я увидел вопиющую картину. Ха…твое лицо покрывается ужасом! В чем дело, Жаклин? Ах, ну да, я понял! Ведь главную роль в этом спектакле исполняла именно ты, и, конечно же, я не мог позволить себе просто пройти мимо. Ты вакханка что ли древнегреческая, соблазняющая мужчин в лесу или ты нормальный вампир? Что это за представление было с доведенным до безумия парнем? Ты думаешь, что пока не станцуешь стриптиз и не обольстишь его, он не даст тебе присосаться к шее? Жаклин, поверь мне на слово, он и так не захочет, чтобы ему прокусывали вены, высасывали всю кровь, убивая при этом. У тебя сил точно больше, чем у него, так что можно было просто его разорвать, при этом обойтись без ритуальных танцев. Мне еще интересно, где ты их находишь, и как вы оказываетесь в лесу? Я даже боюсь себе представить, что ты им предлагаешь за этот ночной поход в лес!
Жаклин злобно смотрела на него, не понимая за каким чертом он сам пошел в лес, именно в тот, в котором была она.
– Ты решил поучать меня? – огрызнулась она, нервно стуча пальцами по столу.
Левиафан положил руку на спинку стула и начал размахивать кистью, словно в такт играющей музыки, которую слышал только он, у себя в голове.
– Возможно! У меня сегодня хорошее настроение, так что я вполне могу побыть учителем! – заявил он.
– Левиафан, а не поздновато ли ты со своим отцовством появился? Мне сейчас не нужны твои поучения! Я вроде справляюсь с тем, что от меня требуется, и неважно какими путями я это делаю! – Жаклин отреклась от навязчивого отчима.
– Я, по-моему, не спрашивал, нужно ли это тебе или нет! Так что, твой остроумный ответ не несет никакой смысловой нагрузки, и, естественно, он не принимается! Детский сад, Жаклин!
– Что у вас тут опять? – на кухню вошла Лилит с полузакрытыми глазами.
Ее лицо было бледное, глаза безжизненные. Она была совсем без настроения, выглядела болезненно, что, несомненно, обрадовало вампира.
– Лилит, милая, ты уже отучилась? О господи, как на тебя плохо влияет учеба!! Ты как бледная поганка, только что сорванная! Тебя не было дома всего часа три, а ты уже чуть живая! Сколько ты пар отсидела, одну? Или ее половину? Что же с тобой случиться, когда тебе поставят три пары? Ты же в морг поедешь сразу из университета!
Лилит вздохнула, схватившись за голову. Ей даже не хотелось злиться или как-либо еще проявлять свои эмоции. Наверное, потому, что их просто не было, только обида и недовольство самой собой. Стыдливость робко тюкала по мозгам маленьким молоточком, за собственную неразумность и глупость. Лилит, тоскливо, сквозь улыбку, взяла кружку Левиафана и поднесла ко рту.
– Не стоит, милая! – быстро произнес, пытаясь вытащить кружку из ее рук.
– Тебе чая для меня жалко? – с долей отвращения в голосе спросила она, не отдавая кружку. – Ты же все равно пьешь его просто так! И тебе жалко?
– Да нет, милая, все не так как ты подумала… – тихо ответил он, понимая, что, правдивый ответ может ввести его в неловкое положение.
Он украдкой взглянул на Жаклин. Та сидела с совершенно невинным видом, разглядывая яркое солнце сквозь темные шторы.
– Ну, тогда расскажи, как мне надо подумать! – удивленными глазами Лилит смотрела на двух вампиров.
– Видишь ли, там…– начал объясняться вампир, но снова замолчал, рассматривая игнорирующую всех Жаклин.
– Что там? – утомленно и даже вяло протянула Лилит, положив руку на пояс.
– …Яд…крысиный – нахмурив лицо, наконец, ответил он, глядя на нее исподлобья, но с абсолютно наивными и детскими глазами.
– Чего? – удивилась Лилит, напрочь забыв об отчислении из университета.
– Жаклин предложила мне яду, я согласился, предложил ей. Вот, решили попить чего-нибудь необычного с чаем. А тут ты такая: «дайте мне хлебнуть»! Не могу же я тебя ядом напоить!
– О, боже мой! – вздохнула она и поставила кружку перед Левиафаном, – отдыхайте, я пойду наверх.
27
Весь остаток дня Лилит была не разговорчива, но уже ночью, Левиафан все-таки выудил ее на разговор.
– Милая, а что сегодня с тобой? Ты такая тихая и смирная, прямо идеальная жена! Что случилось!
– Да ничего особенного! Просто у меня больше ничего нет…Вообще ничего, Левиафан. Ни настоящего, ни будущего, одно прошлое. Хорошо ли это, жить постоянно в прошлом, думать только о нем? – задумчиво и неясно ответила Лилит.
– Тебя отчислили, да? – Но Левиафан без особого труда догадался о причине такого удрученного настроения своей мегеры.
– Да, я неудачница, меня даже из ВУЗа выперли…А ведь все могло повернуться совсем в другую сторону, если бы я поступила по-другому, в конце ноября прошлого года. Я даже могу представить себе в ярких тонах и красках, свои оставшиеся полтора года учебы, как я защищаю диплом и выпускаюсь. Но все рухнуло, так быстро и не по-человечески. Знаешь, как будто строилась высокая башня, с хорошим фундаментом, устойчивым и твердым. А потом, всего лишь один кирпичик, который криво лег на кладку, подвел все это грандиозное сооружение. Оно рухнуло, оставив после себя кучу пыли. А мне ничего больше не остается, как сидеть в этом грязном облаке и глотать с горечью пыль, проклиная в душе нерадивый кирпич.
– Этот кирпич в твоей башне – я, да? – с подозрением в глазах спросил Левиафан, поглаживая ее по руке.
Лилит внимательно посмотрела на него и улыбнулась.
– Нет, дорогой мой, этот кирпичик – моя дурость и глупость. К сожалению, ты здесь практически не при чем. Ты, своим появлением только всего лишь на один миллиметр сдвинул его в конструкции. Поверь мне, один миллиметр – это фигня. Левиафан, мне кажется, что моя жизнь рушится по этим кирпичикам, прямо у меня на глазах. А я, вместо того, чтобы собирать эти кирпичи и пытаться восстановить все, сижу с широко открытыми глазами и смотрю на этот апокалипсис, и руки тихо сложены. Они ничего не делают. Я полностью безучастна к своей собственной жизни. Как и все люди, смотрят на разрушение и продолжают сидеть бездейственно. Забавно, но я даже не чувствую боли из-за этого, нет даже намека на какие-либо переживания, мне как будто безразлично, но в тоже время пусто. А пустота еще хуже, чем безразличие. Такое чувство, качество, свойственно куклам. Это они пустые и снаружи, и внутри. И я с ужасом понимаю, что люди – это не что иное, как просто марионетки, и сделали они себя такими сами, без чей-либо помощи. Бездушные куклы, с ниточками на руках, без времени, без пути и без жизни. Мы сидим и дергаем сами себя за эти ниточки. Левиафан, эти нитки, они такие тонкие, что каждый раз мне кажется, что она вот-вот порвется и что тогда делать? Другая кукла не придет чтобы подлатать тебя, потому что в этом мире можно рассчитывать только на себя. Но как можно полагаться на себя, когда видно, что нити, держащие руки, тоньше, чем нити паутины? Меня так мучает вся это кукольная жизнь. Интересно? Нет, дорогой, не интересно! Более того, это страшно. Страшно понимать это, а жить – нет. Мне хочется ничего не понимать, ничего не видеть, ничего не чувствовать, только сидеть и ждать, когда порвутся эти нитки! Господи, я только сейчас понимаю, как же ты был прав, обозвав нас игрушками! Это же так и есть! Только мы игрушки не для вампиров, а в первую очередь сами для себя. Мы все играем в людей, в чувства, в жизнь, в конце концов. Долбаные марионетки, глупые куклы, с непреодолимым эгоцентризмом, с непоколебимой уверенностью…одним словом – ни с чем, с пустотой! Мне больно, Левиафан, больно!
Лилит лежала и с ужасом на лице описывала свои чувства и переживания. Ее колотило внутри, но снаружи она, со своей бледностью, действительно выглядела как кукла, красивая кукла, безжизненная, но жестокая.
– Милая! – восторженно вскрикнул он. – Я рад, что ты, наконец, созналась в моей правоте. Но все-таки не все вы прямо куклы. Кукла – это слишком мягко подобранное слово, этим словом можно назвать лишь меньшую часть людей, остальные – вообще ничто! Но массовое «ничто» имеет огромную силу и уверенность, но только не в своей ничтожности! – Левиафан блаженно закрыл глаза, слега потягиваясь. Разоблачение великой цивилизации для него было излюбленной темой.
– Да, Левиафан, да…Но я чуть-чуть не об этом, я о куклолизации мира. Женщины нашего времени – это самый яркий пример куклолизации населения. Посмотри, что твориться. На них, практически на каждой, нет ни одного натурального места. Внутри их губ химический состав, в груди – то же самое. У них искусственные волосы, ногти, талии, попы, брови, ресницы…Если я в душе марионетка, то они и в душе, и самое ужасное уже и снаружи куклы. И никто не хочет этого замечать, всем наплевать, все соглашаются с этим, нравиться держать возле себя куклу. И эти «барби» требуют к себе достойного внимания и уважения, и к тому же денег…а «барби» на рынке стоят копейки и ее никто не уважает и не ценит, даже ребенок, которому она была куплена. Он отрывает ей руки, ноги, голову и смеется над ней, а потом вырастает и влюбляется! Чушь какая! А чем «барби» в коробке для детей отличается от «барби», которая вышла из салона красоты, накаченная почти тем же материалом, что и кукла. Ничем. Такая же пустая и идеальная, но совершенно не интересная и искусственная. А мужская половина ведется на эту мрачную искусственность, потому что в душе они тоже куклы, и уже не в состоянии оценить в женщине ничего, кроме как ее обложки. Все стремятся к нелепо сложенным идеалам, со швами в подмышках, с обвисшими губами, с вырезанными ребрами, наращенными волосами и высосанным жиром с боков. Это ли идеал? Нет ничего идеальнее, чем-то, что создала природа…Университет – это было единственное место, где я всего этого не видела, потому что там пока этого нет, либо в очень маленьких количествах. Там еще струится настоящая, природная жизнь. А меня взяли и вышвырнули в самый центр лжи, лицемерия и куклолизации, автоматически сделав меня такой же, и слава Богу, что только внутри. А я не готова к таким резким переменам в моей кукольной жизни. И больше всего я не могу понять, почему ты, давно уже знающий о людских марионетках, предпочел жить с одной из них? – она повернула голову и посмотрела на него с тоской.
– А у меня есть выбор, Лилит? Вы последние куклы на земле, дальше, я даже не знаю, что будет, во что еще превратится человечество. Я надеюсь на то, что кукла – это еще не худший вариант, опасаясь за будущих созданий. А если говорить конкретно о тебе, то иногда в тебе все-таки еще мерцают человеческие качества. Так что еще не все потеряно, дорогая. Честно говоря, ты для меня как некий светло-темный лучик в моем царстве теней, и прежде чем получить этот лучик, мне пришлось съесть очень много кала. Иногда я не совсем доволен этим лучом, хочется перекрыть ему доступ к кислороду, а потом я понимаю, что без него, я совсем со скуки впаду в депрессию. Интересно устроена жизнь, не правда ли? Вначале ты ешь огромную ложку фекалий, а потом тебе, наконец, достается кусочек шоколада. И он такой вкусный и нежный (после говна-то), он прямо тает во рту. А потом снова ложка кала, шоколадка. И так во всем. Будь это учеба (пять лет, ты ешь экскременты, но потом получаешь шоколад в виде диплома), или отношения с женщиной (полжизни ты тратишь на дерьмо, а потом все-таки в итоге получаешь шоколадный сироп, и уже не важно, что он все равно разбавлен говнецом, потому что это женщина. Женщина не бывает чистейшим шоколадом), работа… Вся жизнь стандартно строиться на двух поочередных ложках: кал-шоколад, кал-шоколад. И как бы ты не хотела есть эту ложку – первую ложку, в итоге ты все равно ее съешь. Самое забавное, что в большинстве случаев ты, только спустя время понимаешь, что именно было в ложке: кал или вкусняшка. В данный момент я могу тебе подсказать, что ты конкретно проглотила, но я думаю, тебе и самой, не трудно догадаться о содержимом. Но могу тебя обрадовать милая, в будущем тебя стоит ожидать шоколадку, правда я не знаю в ближайшем или не совсем.
– Ну, спасибо, Левиафан, умеешь ты утешить, а самое главное, слова-то какие нужные подбираешь, что мне есть теперь вообще ничего не хочется.
– А тебе больше и ничего не надо пока есть, это перевари хотя бы. Кал на то и естся, чтобы человек потом долго и упорно думал, зачем он съел его, и как надо было поступить, чтобы не съесть его. А так как дураки предпочитают учиться на своих ошибках, а дебилы вообще игнорируют ошибки, улеглась стабильная система с двумя ложками. Умные люди могут отхватить сразу две, а то и три ложки шоколада после одной с говном, потому что они после нее очень глубоко все обдумывают. И знаешь, я могу съездить в университет. Я умею убеждать людей, они возьмут тебя на начало пятого курса. Я могу это сделать.
– Да? Правда? Что-то мне с трудом верится, что они возьмут просто так и вновь зачислят меня в университет…
– Может просто так и не зачислят, но…в итоге в сентябре ты снова сможешь пойти на пары. Что скажешь?
– Как ты сможешь их заставить изменить свое решение? – Лилит все еще не верила своим ушам.
– Это не твоя забота, любовь моя. Главное, что ты получишь то, что хочешь. Ты хочешь назад, в университет? – Левиафан посмотрел ей в глаза.
– Очень…
– Тогда доверься мне.
Он поцеловал девушку, аккуратно укладывая ее в постель, расстегивая пуговицы…
Ночью, когда Лилит уснула, Левиафан отправился в бар, в центр города. Ему надо было повеселиться и поесть заодно.
Он припарковался около какого-то здания и, с бодрым воодушевлением, выпрыгнул из машины.
Бар находился посредине улицы и был окружен огромными зданиями нового поколения. На входе сверкала неоновая вывеска, как всегда с абсолютно дурацким названием. Около входа людей не было, но Левиафан услышал голоса внутри, поэтому и решил тут остановиться. Ему ведь без разницы где и кого, лишь бы только люди были.
Вальяжной походкой он зашел внутрь и прямиком направился к барной стойке. Вампир сразу же заказал два бокала и огляделся. Как он сразу понял, народу там было много, потенциальных жертв – поменьше. Люди совершенно разных возрастов, начиная от самых молодых и заканчивая престарелыми дедами.
«Ага!», гукнул он про себя и снова развернулся к бармену.
– Сделай еще один! – с самоуверенным лицом попросил он бармена.
Левиафан заметил двух девушек за столом. Они были веселы, может слегка пьяные, но главное – они казались жизнерадостными. А вампир любил жизнерадостных девушек. Больше всего ему нравилось наслаждаться веселой кровью молодых девчонок, которые любили жизнь.
Кое-как, донеся три бокала, Левиафан аккуратно выставил их на стол, за которым притихли дамы. Они молча посмотрели на него, на выпивку, затем засмеялись и зашептались, в полной уверенности, думая, что он не услышит их из-за музыки. Но они ошиблись, потому что Левиафан стоял и улыбался, подслушивая приятные слова о его красоте. Чего он сам не мог сказать о девушках, они были как большинство, просто симпатичные. Перестав шептаться, одна из них улыбнулась ему и показала на пустое место.
– Ну, чего стоишь, присаживайся! – хихикая, выговорила она.
Левиафан этого только и ждал. С довольным лицом он опустился на стул и начал более внимательно разглядывать их.
Одна была темной брюнеткой, каштан перемешенный с кофе, вторая просто выкрашенная в черный цвет. Брюнетка показалась ему более симпатичной. И то только потому, что над ее губой была такая же черная, красивая родинка, как и у Лилит. У нее была забавная прическа, в стиле Клеопатры, только кончики волос были рваные. Сама она, как Левиафан определил на глаз, была среднего роста и худенькая. На ней был один топик, а сзади, на спинке стула висела теплая кофта. Что было на ногах он не видел, они были под столом.
Франческа – так звали эту девушку. Вторую, к удивлению Левиафана, Френсис. Ему казалось, что это женственное и опытное имя не подходит девушке с черными волосами и с веснушчатым лицом, и к ее спортивному телосложению.
Он также успел заметить, что обе девушки сильно заинтересовались им, что не могло не радовать его. Две подружки на его глазах становились соперницами, и чем больше они выпивали, тем более развязными они становились. Левиафан, чтобы охмурить их окончательно, включил всю свою изысканность, мужественность и обходился с ними очень учтиво, прям как настоящий джентльмен.
Но спустя час, он пожалел, что выбрал именно этот столик с двумя девушками, наивно полагаясь на свои силы в умении слушать. Они беспрерывно что-то рассказывали, периодически указывая на недостатки друг дружки, специально, чтобы отвлечь внимания Левиафана от подруги. Но он только улыбался, а внутри хохотал над ними изо всех сил, в очередной раз, убеждаясь, что женская дружба самая крепкая и настоящая…до появления в ней мужчины, который начинает нравиться обеим девушкам. В этом случае дружба у женщин сразу же аннулируется, и они развязывают негласную войну. Продружив лет десять, в одну секунду им становиться наплевать друг на друга. Более того, они не стыдясь выдают все свои секреты и выливают мусорные помои на голову подруге, делая это в открытую. Именно за этим и наблюдал довольный вампир, потешая свое и без того неземное самолюбие.
Буквально сразу же, как он осознал, что девушки мысленно борются за него и без устали предают и подставляют друг друга, он решил, что это будет последний вечер в их жизни. С чистой совестью Левиафан думал, что убив их, он лишит их проблемы.
«Предательницы! Как вам в головы-то пришло, что мне понравится женщина, которая только что, прямо при мне предала, оскорбила и унизила во всем свою подругу? То же самое сделала и вторая. Людям, которые не ценят величайшие отношения между людьми – дружбу, нет уважения, они его просто не достойны. Но мне вас жалко, милые девушки. Если я вас не убью, тем самым, разрешив ваш конфликт, то завтра вы будете врать друг дружке о том, что были пьяные и не следили за языками, будете просить фальшивые и бессмысленные прощения. Зачем вам это? Правильно, вот и я думаю, что не зачем. Поэтому сегодня я наемся досыта! И заодно развлеку свое самолюбие!», думал про себя вампир, наблюдая за девушками.
Почти до рассвета они просидели в баре. Левиафан ходил за выпивкой, и, с каждой минутой, они своими выходками раздражали его все больше и больше. Они становились все пьянее, и, соответственно, поведение их становилось все безобразнее.
К пяти утра они, наконец, решили идти домой. Франческа встала и подошла к Левиафану. Он развернулся на стуле и улыбнулся, ожидающе разглядывая ее. Девушка тоже улыбнулась и наклонилась к его уху.
– Я сейчас вернусь! – прошептала она, вкладывая в его руку листок бумаги, незаметными для Френсис движениями.
Левиафан скосил глаза в сторону уходящей девушки. Он посмеялся про себя над ее пьяной походкой, которой она старательно пыталась его соблазнить.
Франческа шла, периодически спотыкаясь и шатаясь в разные стороны, но уверено продолжала вилять бедрами, как будто так и должно быть.
Как только она скрылась за дверьми туалета, Френсис тут же схватила салфетку со стола и быстро нацарапала свой номер телефона, и с миловидным лицом пододвинула его к руке Левиафана, лежащей на столе. Он поднял на нее глаза и усмехнулся, сжимая в кулаке листок с номер Франчески. Вампир демонстративно стянул салфетку со стола и подмигнул девушке, от чего она чуть ли не расплавилась, как плавленый сырок.
– Ну, мы поехали! – сказала Франческа, вернувшись из дамской комнаты.
– Куда же вы поедете в таком состоянии? Давайте я вас подвезу! – предложил свои услуги учтивый вампир, – вы далеко живете друг от друга?
– Минут пять на автобусе ехать! – ответила Френсис, хлопая ресницами, как заведенная кукла.
– Поехали, я отвезу вас по домам, а то мало ли чего! – Левиафан встал из-за стола и подошел к дверям.
Девушки, схватившись за руки, взвизгнули и побежали за ним.
Удивление вампира над поверхностными и глупыми девчонками было неописуемо, когда он увидел, как они скачут вокруг машины. Их возгласы и крики вперемешку с восторгом сводили его с ума. Он отчетливо понимал, что когда они увидели марку машины, сам ее хозяин уже не очень волновал их. Такие женщины, как эти две, готовы на такие низкие и мерзкие поступки, лишь бы их задницы возили сексуальные мужчины на таких вот машинах. Левиафана такая продажность просто раздражала. Он попросил их сесть на заднее сиденье, чтобы ни одно из этих лиц не мельтешило перед ним с боку.
Они ехали где-то час, в другой конец города. Если бы это было дневное время, то по пробкам вышло бы все три часа. Левиафан никак не мог понять, каким чудом эти девушки оказались в центре города? Неужели у них в районе нет баров?
