Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Затем мы «отмечались» в пляжном баре, шли к себе в номер, чтобы освежиться в душе, и отправлялись на долгий обед с вином и беседами. Перед ужином – моцион по территории комплекса (там много живописных уголков с пальмами, опунциями и другими вечнозелеными растениями, среди которых были вполне зрелые цитрусовые), а после затяжного ужина мы отправлялись на площадку с аниматорами или любовались видом вечернего моря.

В день рождения Аллы мы устроили праздник в ее честь: всей четверкой пошли в местную «кафешку», очень уютную и тихую. Посетителей в ней почти не было (сезон еще не начинался), хозяин, его звали Сальваторе, собирался закрываться в 19 часов, а узнав, что у него в гостях будут русские, сразу согласился работать с двумя своими помощниками «до упора». У меня для этого случая была припасена бутылка нашей водки, мои дамы предпочли пить белое «Алькамо» и «Черазуолоди Виттория», а меню мы попросили Сальваторе заранее составить по своему усмотрению так, чтобы чувствовался сицилийский акцент. И он постарался на славу.

Названий всех блюд нашего праздничного стола уже не смогу воспроизвести, но некоторые понравившиеся кушанья я записал: «сарде а беккафико» (закуска из сардин), «фальсомагро» (мясной рулет, фаршированный яйцом, ветчиной и сыром), «сфинчькти» – мягкая пицца с помидорами и луком, а на десерт – «кассат» – любимый в Палермо торт, изготовленный из миндаля и меда вместе с нежным творожным кремом. Эти и другие гастрономические деликатесы Сальваторе самолично приготовил и выставил на стол. Надо было его видеть – сияющего и торжественного, демонстрирующего саму любезность и желание доставить предельное удовольствие своим посетителям.

Праздник наш, как мне кажется, удался на славу. Во всяком случае, все мои дамы говорили, что остались очень довольны.

Зависть – чувство нездоровое, но я, как видно, после поездки ею заболел, потому что люто завидую всем сицилийцам. Завидую, что у них всегда тепло, что рядом есть красивое море, что люди здесь добры и приветливы, живут они без надуманных проблем, и потому мне хочется снова вернуться сюда. Не знаю, получится ли, но хотелось бы….

Глава 68. 2000 год. Я вышел на пенсию, но продолжаю трудовую деятельность

В августе 2000-го года я был вынужден уволиться с государственной службы, отдав ей почти 18 лет. Работал все это время я с определенной гордостью за учреждение: и работа интересная, и обстановка в коллективе приятная. А последние дни у меня оказались подпорченными. Неожиданно получил «щелчок по носу», а точнее, «пинок коленом» – так можно назвать мое увольнение.

Еще в сентябре 1997 года, как только мне исполнилось 60, я сразу же спросил у нашего министра Якова Моисеевича Уринсона о дальнейшей перспективе: мне, мол, хотелось бы продолжить работу, но если есть какие-либо претензии – готов «раскланяться». Уринсон ответил, что претензий особых нет, а если какие и возникнут, он о них обязательно скажет, и если здоровье позволяет мне работать – нужно работать. Примерно в том же ключе состоялся разговор и с его преемниками на посту министра, вначале с Ясиным, а затем и с Шаповальянцем.

Наступил 2000 год, а с ним и очередная реорганизация. Министерство наше опять переименовали, и сразу все сотрудники, включая министра, оказались «не у дел». Новый министр Дондуков начал назначения «сверху» – вначале назначил заместителей министра, те начали комплектовать департаменты. Я получил задание от Митина, заместителя министра по машиностроению, подготовить проект нового штатного расписания департамента машиностроения, предусмотрев себя в качестве руководителя. Сокращение предусматривалось небывалое (вдвое!), пришлось «резать по живому, без наркоза», кое-как составил.

Неожиданно звонит Николай Николаевич Волосов, бывший замминистра Автопрома, президент «Автосельхозмашхолдинга»: «Ты в курсе, что Митин попросил у меня (ты якобы уходишь на пенсию) отпустить Сорокина на твое место?».

Это стало для меня неожиданностью.

С Митиным у нас были несколько натянутые отношения: в министерские чиновники он попал из Госдумы, откуда его после двухлетнего пребывания вывели по каким-то серьезным причинам. В линейном подчинении у него находился один единственный департамент машиностроения и, соответственно, я. До прихода Митина в министерство департамент машиностроения в числе ряда других подчинялся Владимиру Викторовичу Косову, грамотнейшему человеку, эрудированному и очень опытному, имеющему за плечами большую госплановскую «школу».

С Митиным сначала у нас не получалось ничего хорошего: он мог все дни напролет проводить совещания, удерживая на них меня и зачастую всех семерых моих заместителей, любил устраивать нам «разносы», как правило, не по делу. Однажды я попробовал осторожно к нему обратиться:

– Сергей Герасимович, нам приходится слишком много времени терять у Вас на совещаниях. Очень желательно их сократить, так как работа от этого страдает…

– Вы не регламентируйте, пожалуйста, мне работу, сколько надо, столько и будете сидеть! А что работа страдает – это Ваши проблемы! Решайте их сами!

– Помилуйте, но мы у Вас единственный подчиненный департамент, и все наши проблемы – это и Ваши проблемы. Надо найти нам какой-то компромисс…

Компромисса в тот раз мы не нашли, но, нужно отметить, стало заметно легче.

В другой раз между нами возник конфликт, когда однажды Митин вручил мне анкету неизвестного человека и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Подготовьте приказ об освобождении Ткаченко (фамилия изменена) и назначении этого товарища.

– Какие причины?

Да посмотрите сами, причину в отношении директора всегда можно найти!

– Сергей Герасимович, я так не умею. Ткаченко трудится давно, на очень хорошем счету, возраст у него предпенсионный, снимать его будет неправильно…

Опять поспорили, немного повздорили. Ткаченко остался в должности, но потом, после моего ухода, его все-таки «дожали».

Был и еще конфликт: один весьма энергичный и не в меру ретивый специалист департамента обратился ко мне с просьбой завизировать документы на присвоение ему звания «Заслуженный экономист России» (мол, уже есть полная договоренность с нашим руководством). Поскольку на это звание он никак не тянул, я предложил ему для начала составить список его «заслуг перед Отечеством». Список, как и ожидалось, составлен не был, но, как мне потом стало известно, документы «наверх» все-таки ушли с визой Митина. Я возмутился (в случае положительного решения в департаменте был бы крайне неприятный резонанс, так как у нас были работники, на мой взгляд, более достойные). После разговора с Митиным, закончившимся его словами «Ничего страшного!», пошел за справедливостью к министру Шаповальянцу. Тот сразу понял, что его обманули, отозвал наградные документы и устроил хороший нагоняй всем причастным к этому инциденту, в том числе и Митину.

Но в целом Митин меня поддерживал, прилюдно никогда не «наезжал», а за глаза иногда цитировал и даже позволял себе в мой адрес дифирамбы типа: «Я за Ломтевым, как за каменной стеной».

Вот с таким «раскладом» началась очередная наша перестройка, теперь уже под руководством Дондукова.

После звонка Волосова я пошел к первому замминистра Андрею Геннадьевичу Свинаренко, спросил, что мне следует ожидать? Свинаренко сказал, что у него на столе лежат несколько приказов о назначении руководителей департаментов, в том числе и меня – с визой Митина. Я сообщил ему о разговоре с Волосовым, на что Свинаренко даже немного возмутился: «Вы паникер и слушаете неизвестно кого! Ладно! Чтобы Вы были спокойны, я пойду сейчас к Дондукову и попрошу его подписать приказ о Вас персонально». С этими словами он вытащил из папки проект приказа, вышел из кабинета и через пару минут вернулся: «Дондуков ждет Вас в 15 часов на собеседование. Счастливо оставаться, а я на неделю улетаю в Японию». И улетел.

В 15-00 я сидел в приемной у Дондукова. Секретарь сказала, что министра вызвали в Правительство. Была пятница, сижу час, сижу второй. Рабочий день окончен, уже чувствуется, что все разошлись, а я не могу отойти, чтобы не оказаться недисциплинированным. Наконец уже в седьмом часу Дондуков появился, зашел буквально на минуту в кабинет и тотчас вышел, сообщив, что улетает в Англию и до среды его не будет.

Делать нечего, пришел в среду, помощник говорит, что в расписании на сегодня я не значусь. Остается только ждать. В четверг звонит Волосов и говорит, что, по сообщению Митина, тот подписал у Дондукова приказ о назначении Сорокина начальником Департамента машиностроения. (Ну и дела!).

Жду развития событий, никто ничего не говорит. Дождался возвращения Свинаренко, рассказал ему об услышанном от Волосова. Свинаренко побежал к Дондукову, вернулся минут через двадцать, весь крайне разгоряченный от разговора: «Поцапались мы сейчас с министром. Приказ о назначении Сорокина действительно подписан и, как он сказал, переделываться не будет».

Снова делать нечего, ожидаю развития событий. Через несколько дней зовет к себе Митин:

– У нас с Вами есть проблема, нужно представить нового руководителя департамента.

– Такой проблемы у лично меня нет, это Ваша проблема. Мне лишь забота – собрать людей (пробую отшутиться).

– Вот и давайте соберемся все в 12 часов.

Было уже 11-45, собрались впопыхах, входит Митин: «Тут Вадим Васильевич мне подал заявление об уходе на пенсию по старости. Поэтому разрешите представить: ваш новый начальник Сорокин, прошу любить и жаловать». И все. И ушел.

Начали расспрашивать: «Какое заявление? Какая старость?» Я о заявлении сам услышал впервые, чем-то отшутился. Растерянно постояли все и тоже разошлись. Я был поражен таким бездушием по отношению к «молодому пенсионеру»: обычно в подобных случаях мы собирались, говорили слова благодарности за долголетний труд, предлагали не забывать коллег и почаще заходить (всегда, мол, рады будем увидеть), вручали «гвоздики с поцелуями»… А тут: верой-правдой более 40 лет трудился, из них 18 на одном месте, и вдруг такой неожиданный «пас в одно касание»…

Остался в кабинете с Сорокиным, познакомились, я хотел начать передачу дел, но тот сказал, что передавать ему ничего не надо, он во всем сам разберется.

В тот же день я задержал на работе весь «комсостав» Департамента (7 заместителей, 15 начальников отделов и секретарь), «накрыл поляну» (такой появился новый термин) и от души поблагодарил всех за хорошую, запоминающуюся работу, а они меня.

По-людски отметив это примечательное событие, мы расстались поздно вечером, искренне заверив друг друга в личных симпатиях. Я оставил ключи секретарю и после этого в Департаменте не появлялся ни единого раза.

* * *

Через несколько дней я был уже на новой «ниве» в роли исполнительного директора Союза работодателей машиностроения России, куда меня пригласил Волосов, являвшийся его президентом по совместительству с основной работой в ОАО «Автосельхозмашхолдинг». Обиженный на все машиностроение из-за «министерского пинка», я сгоряча с этим предложением согласился.

Организация жила на взносы своих членов, и в первое время сбор средств не составлял особого труда: везде меня помнили. Но через год-другой на заводах обновилось руководство, и новые директора начали задавать в принципе правильные вопросы: «А зачем нам нужен Союз? Что он может дать заводу?».

Я пытался объяснять нужность Союза его участием в работе Трехсторонней комиссии (формально существует у нас такой согласительный орган федерального уровня, состоящий из представителей Правительства, профсоюзов и работодателей – очень важный за рубежом и практически забытый у нас), но такая аргументация была слабой, и ее никто не воспринимал всерьез.

Параллельно я стал заниматься проблемой, оказавшейся мне, наивному в правовом отношении, совершенно не по зубам. Касалась она обязательных платежей, осуществляемых предприятиями в Фонд обязательного медицинского страхования, с целью страхования несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний.

В соответствии с действующим законодательством каждый завод должен перечислять в указанный Фонд определенный процент от своей заработной платы. Причем процент этот, установленный кем-то вне всякой логики, колеблется в широких пределах в зависимости от отраслевой принадлежности предприятия: в тяжелом машиностроении, к примеру, он составляет 0,5%, а в сельскохозяйственном машиностроении 8,5%. Самая настоящая грабиловка!

Отраслевой принцип нормирования платежей часто приводил к экономическим казусам. Допустим, завод поставляет комплектующие для автомобильной промышленности и платит в Фонд 3,5% зарплаты, но стоит ему только перейти на поставку той же продукции сельхозмашу, как отчисления Фонду увеличиваются в два с половиной раза. В ряде отраслей отчисления в Фонд в разы превышали фактические страховые расходы на выплаты пострадавшим от травматизма и профзаболеваний. Также очень негативно влияла на ситуацию «уравниловка» нормативов для предприятий, различающихся уровнем своего технического развития: завод с самой передовой технологией, обеспечивающий минимальные показатели по травматизму и профзаболеваниям, обязан был осуществлять точно такие же платежи, как и производство с «демидовской» технологией.

Платежи эти осуществлялись в соответствии с законодательством Российской Федерации и постановлениями Правительства, и чтобы оспорить их, необходимо было обращаться в Верховный суд.

Вот тут и проявилась моя юридическая непросвещенность. Я наивно полагал, что достаточно собрать статистический материал, подготовить соответствующие обоснования, сформулировать просьбу и внести конструктивные предложения, как все сразу станет на свои места: поручат экспертам разобраться, дадут рекомендации федеральным органам исполнительной власти подготовить изменения нормативных документов, и «правда восторжествует».

Все оказалось более прозаичным: никто не посмотрел на собранную мной статистику, на представленные результаты зарубежного опыта, не вникал в предложения. В иске к правительству мне было отказано со смехотворной мотивацией (не стану утомлять читателя подробностями, не делающими чести нашим высшим судьям).

Учитывая необоснованность принятого решения, я подал на апелляцию, тщательно описав все ошибки состоявшегося суда и аргументировав свою позицию. По моему пониманию, это был не суд, а судилище: трое судей в мантиях с надменно-пренебрежительным видом вальяжно расположились за столом на возвышении. Один из них обратился ко мне:

– А почему в Ваших материалах отсутствуют соответствующие сведения по другим отраслям народного хозяйства – по химической промышленности, авиационной, сельскому хозяйству?

– Да потому, что я могу говорить лишь от лица машиностроителей, а все другие отрасли находятся вне моей компетенции.

– Ну, уважаемый, без всех других отраслей нельзя! Кто здесь присутствует от правительства? Как Вы считаете, ведь нельзя?

Встает представитель правительства – совсем юная девушка, специалист Минтруда, и робко произносит:

Нельзя…

Вот! Правительство говорит нельзя, а Вы…

Мои доводы никто не стал выслушивать, а в иске

опять было отказано, и опять со смехотворной мотивацией.

Я решил сделать еще одну попытку, на этот раз более основательную, с подключением адвокатов-профессионалов. Познакомился с авторитетной адвокатской конторой, имеющей опыт работы в самых верхних инстанциях отечественного и международного судов.

Поскольку Союз не располагал средствами для оплаты адвокатских услуг, я предложил конторе рассчитаться с нею по итогам работы за счет дополнительных средств, полученных одним из заводов после снижения отчислений в Фонд обязательного страхования. С этой целью был подготовлен проект договора с заводом, по которому адвокатская контора брала на себя обязательства в установленном порядке добиться снижения норматива отчислений в указанный Фонд, а завод принял обязательства выплатить конторе вознаграждение в размере 10% от фактической экономии, полученной за первый год в условиях действия нового норматива.

Адвокаты долго обсуждали такую форму отношений, но потом согласились. И «процесс пошел». Я выступил на общем собрании акционеров ОАО «Росстанкоинструмент», где присутствовали более 100 руководителей станкостроительных предприятий России, рассказал об их ежегодных потерях, о предлагаемых мерах. Никто не был против, все взяли проекты договоров, все пообещали проработать, но никто так и не ответил. Такая же ситуация возникла и с предприятиями сельскохозяйственного машиностроения.

До настоящего времени я не могу понять, почему так произошло: все были «за», обещали тщательно разобраться, сообщали о практической готовности подписать договор с адвокатской конторой, но ни один директор ничего не сделал. Частично это можно объяснить сложившимся в обществе массовым недоверием к всякого рода финансовым операциям с негосударственными структурами, но чтобы все как один – невероятно. Но факт. Оставалось делать единственный вывод: я агитировал недостаточно, плохо объяснял, мало напоминал.

* * *

Раздосадованный этим обстоятельством, а также учитывая неприятности личного характера, возникшие у президента Союза Волосова по работе, я перешел работать в «Российский союз товаропроизводителей» на должность заместителя руководителя аппарата Союза.

Президент РСТ Николай Иванович Рыжков, бывший председатель Совмина СССР, постоянно был занят своими делами в Государственной Думе, а потом и в Совете Федерации, а повседневную работу в Аппарате осуществлял его руководитель Григорий Петрович Харченко.

Оба они были увлечены идеей подключения РСТ к работе Трехсторонней комиссии, и поручили мне оформление всех необходимых материалов. Для этих целей требовалось перерегистрировать Устав, переоформив РСТ в некоммерческую организацию. С большим трудом мне удалось «провернуть» эти изменения, но по окончании работы я неожиданно услышал от Рыжкова, что его решение о возложении на РСТ функций работодателей было ошибочным, и моя работа проделана напрасно.

Мое мнение было противоположным: защиту интересов работодателей я считал наиболее важной функцией РСТ, а попытки повлиять на экономическую ситуацию в стране путем письменных обращений в федеральные органы государственной власти были, по моему мнению, совершенно непродуктивными.

К примеру, сразу после моего прихода в РСТ мы организовали проведение совещания руководителей российских автозаводов с привлечением иностранных инвесторов по вопросу перспектив развития отрасли. Приняли, считаю, вполне конструктивное решение, включающее 10 первоочередных мер, направили всем: Президенту, в правительство, в Государственную Думу.

Через месяц все поручения по нашим обращениям оказались в моем бывшем министерстве у Митина с Сорокиным, а еще через месяц мы получили ответ, что проблемы всем известны, «спасибо за подсказку». На этом все и закончилось. И никто не удосужился поинтересоваться – а каковы результаты обращения РСТ? Что сделано, что не сделано? Создавалось впечатление, что эта работа никому не нужна.

* * *

В очередной раз мне пришлось поменять службу, и я ушел на «интеллектуальный труд» в государственное учреждение «Государственная дирекция целевой научно-технической программы», находившееся в составе Федерального агентства по науке и инновациям. Работа меня устраивала во всех отношениях: расположена рядом с мэрией в Брюсовом переулке, приятные люди, зарплата вполне терпимая. Мы организовывали проведение экспертизы поступивших на конкурс проектов различных организаций, претендующих на финансирование из федерального бюджета, и подготавливали проекты заключений о победителях.

Все шло хорошо, но неожиданно пришли инспекторы Счетной палаты, и кто-то из них с самого начала проверки сделал замечание, что в нашей конторе «фантастически завышена зарплата». Руководитель нашего учреждения Петров Андрей Николаевич, человек весьма образованный и интеллигентный, чтобы избежать неприятностей, сразу уменьшил зарплату сотрудникам почти вдвое, объявив, что это на 2-3 месяца, пока не закончится проверка, и уговорил проверяющих ничего не отмечать в акте.

В этом была ошибка: следовало отметить в акте имеющиеся некоторые нарушения, что позволило бы потом в мероприятиях по устранению недостатков предусмотреть разработку стимулирующей системы оплаты труда сотрудников и на законном основании восстановить нашу зарплату. А в нынешнем положении увеличивать зарплату было нельзя – такой шаг был бы непременно расценен проверяющими как грубое нарушение служебной этики.

Прошли объявленные 2-3 месяца, затем полгода, потом еще – зарплата остается без изменений. Алла уже начала шутить: «Сознайся, дорогой, может, тебе приходится выплачивать алименты?».

В это время мне предложили аналогичную работу в «конторе», находящейся в системе ГАИ и занимающейся реализацией Федеральной целевой программы «Повышение безопасности дорожного движения России в 2006-2012 годах». Зарплата там была, как до «урезания», и исходя лишь из финансовых соображений, я согласился, но с осадком в душе: до ухода на пенсию, проработав 41 год, я сменил место работы лишь один раз – переехав в Москву, а на старости лет вдруг стал «летуном»: четвертое место работы всего за 6 лет!

Новая работа меня вполне устраивала (правда, принадлежность к полувоенной организации накладывала несколько непривычный отпечаток на взаимоотношения между сотрудниками, но это можно было и не замечать), однако меня крепко подвело собственное здоровье. В конце 2007 года анализ крови вызвал подозрения о наличии нездоровых образований в организме, а потом обследование подозрительных тканей дало окончательный диагноз: рак.

Прописали мне радиотерапию, которая требовала ежедневного посещения клиники в течение длительного времени, и с апреля 2008 года я оставил службу, думаю, окончательно.

Проведенный курс лечения показал удовлетворительные результаты (тьфу-тьфу, постучим по дереву), но, как сказали доктора (а я серьезно стал верить в медицину), радует, что вовремя обнаружили, но успокаиваться нельзя – в любой момент может произойти рецидив.

Так оно впоследствии и случилось. В начале лета 2014 года я проснулся очень рано и почувствовал себя совершенно больным: тяжесть в желудке, тошнота, рвота чем-то черным (будто деготь), при ходьбе «шатает» из стороны в сторону. С трудом добрался до поликлиники, до терапевта. Та, услышав симптомы и померив давление (было всего 80 на 60), вынесла вердикт: у Вас внутреннее кровотечение, уже произошла большая потеря крови, нужна немедленная госпитализация. А дальше произошло все быстро: скорая помощь – ЦКБ – гастроскопия – биопсия, определившая, что у меня язва и рак желудка, а далее операция по удалению его большей части и длительная «посадка» на строгую диету без жирного, острого, соленого, крепкого… Конечно, от таких ограничений удовольствий получаешь мало, зато можно опять радоваться, что повезло дважды: во-первых, рак был обнаружен на самой ранней стадии, а во-вторых, что в ЦКБ я попал к высококлассным специалистам своего дела Виталию Петровичу Башилову и Юрию Викторовичу, хирургам экстра-класса, о которых я вспоминаю со словами благодарности и признательности.

Пока идет все нормально (еще раз тьфу-тьфу и стучим по деревяшке!), и бдительности терять не будем!

Глава 69. Итого

Что мы имеем «итого»? Прожито немало – идет 78-й год. Всю жизнь мне везло: с родителями, с друзьями-приятелями, с учебой, с работой, с сослуживцами, с женой, с детьми и внуками – всегда и во всем выручал меня какой-то ангел-хранитель, который или отводил беду, или подставлял плечо для ее преодоления.

Я воспитан материалистом, но на вопрос «Есть ли Бог на свете?» отвечаю с уверенностью: «Есть!». Кажущийся парадокс объясняется тем, что в отличие от церковников, которые утверждают, что Бог создал человека, я считаю, что Бога создал человек.

Не могу себе представить что где-то на небесах находится старичок, который внимательно наблюдает за всеми нами и потом зовет на свой суд. (По-моему, в это уже никто не верит). Но я убежден, что есть высший разум, который находится вне нашего бытия и сознания, и которым создан весь окружающий мир. Уверен, что с этим разумом человек иногда имеет возможность общаться, а тот иногда может влиять на обстоятельства нашей жизни.

Может быть, правда, это так только кажется? Тогда остается лишь философствовать: ну и что – рак? Рано или поздно все должно непременно кончиться. Конечно, лучше поздно. Но нужно и «меру знать», ведь через средний возраст россиянина я давно перевалил. Я как-то решил сравнить себя в возрастном отношении с портретами знаменитостей, которые постоянно смотрели на нас со страниц учебников, газет, со стен. Заглянул в энциклопедию и отметил: почти все эти бородатые дядьки, которых я еще недавно считал дремучими стариками, оказывается, моложе меня, и некоторые – значительно! «Отец наших идей» Карл Маркс умер в 65 лет, Тургенев – в 65, Достоевский – в 60, Некрасов – в 57, Белинский – в 47, Чехов – в 44 года, и так далее…

Фактически у меня остался лишь один пример для подражания – Лев Николаевич Толстой, а остальные – просто молодые люди какие-то… Радоваться надо! Радоваться каждому дню, хорошей погоде (да и плохой тоже), радоваться, что тебя окружают хорошие и любимые люди, что у тебя сегодня отменный аппетит (а последнее время я убежденно считаю, что всесторонний аппетит – основной признак человеческого счастья), радоваться всему…

И почаще благодарить за это «высший разум», который находится там, где никому не известно.

* * *

Кстати, об аппетите и кулинарных пристрастиях.

С детства я, как и большинство из моего окружения, был, мягко говоря, совершенно равнодушен к свиному салу. Этот продукт никогда не пользовался популярностью в наших краях. Казалось бы, национальные традиции должны были оказать решающее влияние на формирование гастрономических пристрастий местного населения, состоявшего в основном из казачьих переселенцев с Украины. Что казаку там давали в долгую поездку? Хлеб, копченую утку или курицу и шмат сала – продукт, никогда не портившийся! Однако, как мне кажется, из-за влияния ислама сало утратило свою популярность, и большинство населения южных районов нашей страны потеряло к нему вкус.

Однажды, уже работая в Воронеже, я ехал в командировку в Москву в вагоне «СВ» фирменного поезда. Моим попутчиком был довольно крепкий мужчина атлетического телосложения. Поезд приходил в Москву ровно в 8 утра, что было очень удобно: перекусив слегка в вагоне, можно было не торопясь попасть в министерство к началу работы.

Проводник принес чай, и мы начали разворачивать каждый свой «сухой паек». У меня были припасены традиционные бутерброды с сыром, а спутник мой развернул пакет с двумя кусками хлеба и куском сала размером чуть меньше, чем стандартный брикет сливочного масла, и предложил мне разделить с ним его трапезу. Я отказался, сославшись на излишнюю калорийность предложенного завтрака.

Тогда мой попутчик прочел мне настоящую лекцию о сале и его полезности для человеческого организма. Сам он оказался из Запорожья. Сколько себя помнит, практически ежедневно употребляет в пищу сало (исключения были лишь в тяжелые годы войны или при других «форс-мажорах»). Он подробно рассказал, как он самолично выбирает сало на рынке, как пересыпает его крупной солью и лавровым листом, как периодически переворачивает, как чистит, как хранит и так далее. Потом мне подробно, со ссылкой на медицинские авторитеты было рассказано, как сало очищает организм от шлаков и бляшек и способствует его омоложению. В конце разговора мне был задан вопрос:

– Угадайте, сколько мне лет?

– 50, от силы – 55.

– Мне уже 72! И я могу вызвать Вас, сорокалетнего, на соревнование – бег на время, бег на скорость, борьба, турник или другое, что Вам будет угодно. Уверен, что Вам будет непросто. И это мое отличное состояние я могу объяснить лишь салом – только оно дает мне силу и здоровье!

Соревноваться я, конечно, отказался в первую очередь из-за отсутствия сомнений в точности прогноза моего собеседника в части перспектив состязаний. Мы благополучно прибыли в столицу и распрощались на перроне Казанского вокзала, чтобы потом никогда не встречаться.

Однако встреча эта мне припомнилась очень скоро. Я вернулся в Воронеж, и в какой-то из ближайших выходных проснулся с острым желанием покушать сала. Перед глазами так и стоял тот крепкий здоровячок, с аппетитом жующий сало и увлеченно рассказывающий о его целебных свойствах.

Я в тот же день уговорил Аллу съездить на рынок, выбрать сало и засолить его в соответствии с запомнившимися рекомендациями. С того времени я стал фанатом сала. Почему это произошло – не знаю. Может, это меня тот здоровячок загипнотизировал? А может, это проснулись долго дремавшие во мне «хохляцкие гены»? Как бы там ни было, заезжая по дороге на дачу за продуктами в «Глобус», мы всегда берем брикет «Белорусского сала», которое продается здесь высочайшего качества, и угощаем этим яством всех своих знакомых.

Одна, правда, есть у меня мечта, связанная с салом: как-то я услышал, что на Украине появился новый деликатес: – сало в шоколаде. Я сперва посчитал, что это новый анекдот на тему «хохлы и сало», но вдруг увидел телепередачу из какого-то львовского кафе, в котором посетителям предлагают именно сало в шоколаде. Зрителям продемонстрировали: на блюдце лежат два небольших брикета, по виду – эскимо, которые с удовольствием уплетают какие-то молодые люди.

Мне стало понятно, что сало в шоколаде – это не чья-то попытка посмеяться над причудами любителей кулинарной экзотики, а действительность, заслуживающая внимания, и мне захотелось его попробовать. А вдруг это тоже прелесть, как и сало без шоколада, а я про эту прелесть ничего не знаю? Надо что-то придумать, пока не соображу, как?...

* * *

Очевидно, пришла пора закругляться. Вижу много «белых пятен» в моем повествовании: например, было бы очень желательно собрать побольше сведений о ближайших родственниках Аллы и племянника Николая Цыгичко, записать интересные и поучительные истории из их жизни. А еще хотелось бы затронуть тему, касающуюся перспектив развития экономики нашего государства: все-таки около 20 лет я проработал в зданиях, где эта тема была каждодневной, и волей-неволей что-то внутри осталось. Во всяком случае, когда правительственные решения принимаются непродуманно или являются недостаточными, внутри у меня что-то болит.

В руководстве нашей страны подобрались вполне достойные личности – молодые, порядочные, энергичные, юридически хорошо образованные. Только, на мой взгляд, среди них мало экономистов, имеющих опыт промышленных менеджеров, большинство – финансисты и, по сути, монетаристы, а отсюда и происходят все наши текущие и будущие беды.