Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Глава 57. Уход мамы и отца

1975 год принес нам серьезные огорчения: тяжело заболела мама. Как рассказывал отец, в День космонавтики 12 апреля после ужина ее впервые стошнило, затем рвоты участились. Георгиевские врачи определить ничего не смогли, и в середине мая я предложил ей приехать в Воронеж. Больше месяца мы «скитались» по больницам, проводили тщательные анализы, специалисты провели даже гастроскопию – осмотр внутренней поверхности желудка на новейшей японской стекловолоконной технике, только что приобретенной авиационным заводом. Однако причину непроходимости желудка определить не удалось, мама стала таять на глазах, и ее пришлось перевести на внутривенное питание.

Сестра Ада нашла через своих знакомых какого-то знаменитого в прошлом рентгенолога, недавно ушедшего на пенсию, попросила его обследовать маму. Тот пришел на прежнее место работы, во вторую больницу, осмотрел маму, молча написал свой диагноз и протянул Аде: «С-r» или «Канцер», то есть по-простому – рак. Это был суровый приговор.

Доктора стали обсуждать ситуацию: лекарствами непроходимость желудка не устранить, а если опухоль является злокачественной, больной обрекается на мучительный конец. Известный в городе хирург Горкер предложил сделать операцию и по свидетельству персонала провел ее, как всегда, блестяще. По его рассказу, опухоль действительно была. Размер ее был небольшой, но достаточный, чтобы «перехватить» кишечник и препятствовать прохождению пищи. По виду опухоль могла быть и доброкачественной (но точно это можно было бы определить только после проведения анализа тканей). Беда была в том, что опухоль коснулась поджелудочной железы, и, как выразился Горкер, ее пришлось немного «почистить».

После операции мама стала быстро поправляться: посвежела, стала садиться на кровати, шутить. Я даже поинтересовался у Горкера: «Когда обмывать будем?», на что он ответил: «Пока мне очень не нравится старушка. Если бы я был уверен, что опухоль доброкачественная, можно было бы начинать торжества прямо сегодня. Но в случае рака поджелудочную железу трогать нельзя, а мы тронули, и это риск. Кризис будет на девятый день, и если она этот кризис переживет, можно будет праздновать победу».

Мама кризис не пережила. Накануне я заехал к ней после обеда. Поговорили, она над чем-то шутила, передавала наказы отцу. Вечером пришла Ада и обнаружила у нее высокую температуру, которая начала усиливаться, дыхание стало затрудненным, общее состояние становилось все хуже, а рано утром Ада сообщила, что мамы у нас больше нет.

Стал звонить отцу, спрашивать – где будем хоронить? Отец, конечно, был в шоке, но заявил категорически: «Только в Георгиевске!».

А было 1 августа, разгар лета, стояла жара несусветная, и нужно было торопиться. Поэтому я взял на заводе грузовой микроавтобус, установил в нем гроб, обложив сухим льдом, быстро оформил все необходимые документы и вечером в тот же день с водителем Герасимовым выехал в Георгиевск. На месте мы были в 10 часов утра, проехав без остановки около 1200 километров за 16 часов.

Похоронили маму на новом кладбище, которое находится на выезде из города по направлению на Минеральные воды. Пришло много ее друзей, знакомых, в городе ее многие знали и любили. Прилетели Ада и Алла, а в последний момент, когда процессия уже шла на кладбище, появился Юра Крулик.

В сентябре я взял отпуск и приехал к отцу. На нем явно проглядывалась, как говорится, печать тяжелой утраты: он вдруг стал сгорбленный, осунувшийся, постоянно печальный. Он все время что-то делал – копался в саду, мастерил новую теплицу, перекладывал водопровод, но чувствовалось, что жить ему было очень скучно.

Я предложил ему переехать жить в Воронеж, на что он категорически возразил: «Сидеть у вас во дворе и играть с бездельниками в домино? Это не по мне! Я должен что-то делать, чем-то заниматься. В Воронеже мне делать нечего! Да и здесь тоже нечего, сидим вот с Рафкой, смотрим телевизор».

Надо объяснить, кто такой Рафка. Когда отцу исполнилось 60 лет, я подарил ему чистопородного щенка породы боксер, фотография матери которого, по заверению хозяина, была помещена на титульной странице какой-то собачьей энциклопедии. Щенка звали Раф (производное от имен его родителей, Рекса и Фанни). Раф вначале отцу очень не понравился: кривоногий, слюнявый, морда нахальная и вообще только двор позорит.

А маме пес понравился сразу и очень. Она даже начала учить его по книжке и кое-чему обучила: например, она клала кусочек сахара или колбаски и говорила: «Раф, нельзя!», и Раф мог сидеть перед лакомством и только пускать слюну и облизываться. А когда поступала команда: «Раф, возьми!», он как-то экзотично взмахивал своим громадным языком, и яство тотчас исчезало в его огромной пасти.

Однажды во время демонстрации гостям такого умения про Рафа забыли. Прошел час, а может, и больше, и кто-то обратил внимание: лежит на полу сахар, а рядом на него уставился Раф своими печальными глазами. Последовала извиняющаяся фраза: «Рафочка, милый, возьми!». Раф молниеносно слизнул сахар, а сам демонстративно ушел с явно обиженной мордой (похоже, не захотел больше общаться).

Наши девчонки, Ветта и Ирина, были без ума от Рафа: они играли с ним, тискали, тормошили. Особенно доставалось ему от Ирины, которой к этому времени исполнилось три года: она любила с ним возиться «на грани фола» – засовывала ему пальцы в нос, таскала за остатки обрезанных ушей, но Раф только безобидно фыркал и никогда не показывал ни малейшего неудовольствия.

Когда Раф подрос, отец его тоже полюбил и разговаривал с ним, как со взрослым человеком, уверяя, что пес все понимает. Я скептически относился к таким его уверениям, но в чем-то отец оказался прав. Однажды я наблюдал такую картину: перед телевизором сидел отец в ожидании последних известий, в другом кресле развалился Раф, вытянув лапы в разные стороны. По телевизору показывали «Ну, погоди!» (мультик только недавно появился на экране). Раф совершенно спокойно смотрел на действие, положив голову на спинку кресла, но когда на экране началась традиционная погоня, он вскочил на ноги и стал неистово облаивать волка. Успокоился он, когда погоня закончилась, улегся, но еще долго ворчал. Отец восхищенно восклицал: «Видишь, он все понимает и соображает!».

А еще Рафка всех поразил, когда хоронили отца: он ходил все время как пришибленный, молча заглядывал всем в глаза. А когда гроб вынесли со двора и все ушли, а его оставили одного, Раф встал во весь рост, положил передние лапы на забор, не отрываясь, смотрел на гроб, и из глаз у него текли самые настоящие слезы. Вот и спорь после этого, все он понимал или не все.

В сентябре я приехал в отпуск, и мы с отцом ходили на кладбище, молча «давили» бутылку, что-то жевали. Неожиданно отец обратился ко мне с просьбой: «Через 2-3 месяца ты меня вот на этом месте, рядом с мамой, и закопай – не дождусь, когда же это случится».

Я, конечно, возмутился: «Батя, что это еще за глупости? Стыдился бы говорить такое! Тебе всего 63, а ты…». Вновь предложил переезжать в Воронеж, на что он прореагировал с некоторым раздражением: «Воронеж мы с тобой уже обсудили, и нечего к этому возвращаться! Ты должен меня понять: мамы уже нет, вы с Адой материально прочно стоите на ногах, и мне на этом свете делать нечего! Это нормальный естественный процесс, когда дети хоронят своих родителей, и в этом нет никакой трагедии. Трагедия бывает, если родителям приходится хоронить своих детей. Учти это твердо и обещай выполнить мою просьбу».

Я счел бесполезным спорить с такими «железными» аргументами и перевел разговор на другую тему.

А разговор этот оказался роковым: примерно через 4 месяца, находясь на работе, я вышел из кабинета, чтобы сходить в какой-то цех. Только успел немного отойти от заводоуправления, догоняет меня Шура, секретарь: «Звонили с Вашей родины, из Георгиевска. У Вас несчастье, умер отец!».

Вернулся к себе. Заказал Георгиевск, в ожидании разговора позвонил Аде (вдруг она что-то уже знает), та в слезы: Коля вчера полетел в Георгиевск, и что же там могло произойти? (Николай уже учился в Академии, сдал первую сессию и первые свои каникулы решил провести у деда, чтобы морально его поддержать).

Дозвонился, наконец, домой. Трубку взял Коля, из его рассказа толком я ничего не понял, но ясно стало, что отца, действительно, уже нет.

В тот же день я вылетел в Минводы и поздно вечером добрался до отчего дома. Николай рассказал, что сутки назад примерно в это же время он прибыл к деду. Тот его ждал, обрадовался, тискал, пытался поднять, восхищался, какой он стал большой. Поужинали, выпили «по капле» (я потом заканчивал лишь начатую ими 350-граммовую фляжку дагестанского коньяка) и улеглись спать.

Утром Николай поднялся часов в 11 и сразу обратил внимание, что дед спит, что было на него совершенно не похоже, причем спит очень тихо и строго в том положении, как засыпал. Прислушался, открыл одеяло, а дед уже холодный. Врачи потом сообщили: отказало сердце, на которое он никогда не жаловался.

Николай в городе никого не знал, к соседям обращаться за помощью было бесполезно, и он пошел в детский сад, заведующая которого была хорошо знакома с моими родителями. Та сообщила о случившемся в колхоз, позвонила мне на завод. Руководство колхоза организовало все очень быстро: оформление документов, подготовка могилы, погребение, прощание, поминки – все было сделано четко, без единого сбоя. Январь в том году был в Георгиевске бесснежным, и мрачным слякотным днем отца похоронили, как он и просил, рядом с мамой.

Встал вопрос памятника: в Георгиевске из родственников никого не оставалось, смотреть за могилой было некому, и потому пришлось выбирать конструкцию, требующую минимального ухода. Выслушал массу советов, но потом остановился на таком варианте: по периметру захоронения установлены 10 столбов из нержавеющих труб, закрытых чугунными крышками, между столбами протянуты массивные корабельные цепи, оставляющие свободный проход в середине. Все пространство между столбами заполнено сплошной железобетонной плитой толщиной примерно 300 миллиметров, покрытой декоративной половой плиткой. На этой плите установлены два надгробья из темно-серого мрамора с именами покоящихся и датами их жизни.

Надписи на надгробьях, а также символические узоры (розы у мамы и дубовые листья у отца) выполнены из чугунного литья. Рядом – две скамейки из нержавеющей стали, скрепленных с арматурой плиты электрической сваркой.

В изголовье захоронения установлена глыба из розового гранита, на шлифованной стороне которой закреплена совместная фотография родителей и нанесена ритуальная памятная надпись. Единственные растения на могиле – две туи, растущие по сторонам глыбы в заранее оставленных отверстиях в основании памятника.

Найти могилу несложно: если войти на кладбище через центральный вход, миновать приметный белый бюст рано скончавшегося Мартиросова (стоит рядом с входом на центральной аллее в лицевом ряду по левой стороне), сразу за бюстом свернуть налево и идя перпендикулярно к центральной аллее, отсчитать тринадцатый ряд, Вы будете у цели.

Поклонитесь их праху, они этого заслужили. Жаль только, что мы бываем там все реже и реже, а вскоре можем и совсем перестать.

Глава 58. Мои дети и внуки

Были в Воронеже у меня и счастливые события: в октябре 1963 года я женился, в строго положенное время у нас с женой родилась любимая старшая дочь Ветта, а через восемь лет – любимая младшая дочь Ирина. По характеру – полные противоположности. Ветта росла очень спокойной девочкой, послушной, любила тихие игры. Ира, наоборот, непоседа и веселая хохотушка.

Что было общего между ними, так это характер – упорный в достижении намеченного.

Когда Ветта пошла в школу, мы купили ей пианино – пусть ходит и в музыкалку! Она ходила, правда, с большой неохотой, и Алла даже подумывала прекратить занятия: жалко, видите ли, ей стало ребенка. Но ближе к окончанию школы нам подвернулась путевка в пионерский лагерь Артек в Крыму, и Ветта поехала. Впечатлений от поездки было, конечно, не передать, но главным было то, что Ветта вернулась в Воронеж с медалью за музыкальный конкурс, в котором исполняла пьесу собственного сочинения. После этого музыкальные упражнения стали основой ее времяпровождения, и вполне серьезно она стала говорить, что после окончания музыкальной школы будет поступать в музыкальное училище, и в будущем станет профессиональным музыкантом.

Нас такое сообщение не порадовало, но мы не придали ему большого значения, считая лишь проявлением девичьего максимализма. Так оно и случилось: однажды из командировки я привез купленную в букинистическом магазине книжку Воронцова-Вельяминова «Занимательная астрономия», где в увлекательной форме рассказывалось о строении Вселенной, о возникновении планет и об их будущем. Ветта к этому времени музыкалку уже закончила, книжку прочла и объявила, что станет астрономом.

Честно говоря, я хотел, чтобы она училась в Воронежском университете и стала биологом, но Ветта воспротивилась:

– Что? Букашки – таракашки? Да ни за что!

– Но чтобы поступить учиться на астронома, нужно хорошо знать математику, физику…

– Не запугивайте меня, мне еще два года учиться в школе, подтянусь.

– Ну что ж, тянись, Христос тебе навстречу!

И Ветта начала серьезно заниматься школьными предметами. Следует отметить, что к этому времени мне удалось перевести ее в другую школу. Прежняя школа, современной постройки, находилась прямо перед нашим подъездом в переулке Парашютистов, что было очень удобно. Но мне школа эта очень не нравилась: во время перерывов между занятиями вокруг здания стояли толпы лохматых парней и девиц и дружно курили. Боюсь показаться ханжой, но такой либерализм со стороны преподавателей я не мог воспринимать положительно. Да и педагогический коллектив был каким-то неустоявшимся, в нем были постоянны распри, ссоры – впрочем, как и везде и всегда в новых коллективах.

Неподалеку от нашего нового дома на улице Циолковского была математическая школа №15, директорствовал в которой бывший начальник суворовского училища, некто Исаак Борисович (фамилию вспомнить не могу), которого, по моему мнению, можно было бы признать эталоном школьного директора. Он постоянно стремился оказывать влияние на окружающих по трем направлениям: на преподавателей, на родителей и на учащихся.

В состав педагогического коллектива школы ИБ подбирал учителей, фанатично любящих свою профессию, и никогда не щадящих своего личного времени на дополнительные, если это требуется, занятия с отстающими учениками. Когда Ветта в 7 классе перешла в эту школу, она сильно отставала по уровню знаний от одноклассников. Учителя набросились (в хорошем смысле) на нее, и через несколько недель дочку нельзя было узнать – стала почти отличницей.

Если учитель относился к преподавательскому труду «спустя рукава», не совершенствовал свою методику или допускал даже незначительные промахи морального плана, ИБ всеми правдами и неправдами стремился от такого избавиться.

Другой важной сферой приложения своих сил ИБ считал родителей (не всех, правда, а в основном тех, кто мог оказать школе материальную помощь). Левобережный район, где находилась школа №15, считался промышленным: наш завод, шинный, завод синтетического каучука, авиационный завод – для них помочь школе ничего не стоило, тем более, если помощи просит директор школы, где учится ребенок руководителя. И этим успешно пользовался ИБ. В результате его «походов по дирекциям» он довел школу до идеального состояния – все побелено, покрашено, отремонтировано. С помощью предприятий в классах были оборудованы механические доски, и школа одна из первых в городе перешла на кабинетную систему обучения. Полы в школе были постепенно заменены на паркетные и почти ежедневно натирались мастикой дежурным классом – так и у учащихся, и у их родителей прививалась любовь к школе.

Курить на территории школы ИБ запрещал категорически и учителям, и школьникам, пытаясь воспитать на личном примере отвращение к этой вредной привычке. Каждое утро перед началом занятий он становился на пороге школы и здоровался со всеми идущими на занятия, справлялся у некоторых о самочувствии, если видел непорядок во внешности – подсказывал, а некоторых просил зайти на большой перемене. Расскажу, зачем.

Спросил я как-то у ИБ, почему в 15-й школе учащиеся все так прилично подстрижены, совсем не видно лохматых юношей (в это время пришла мода носить волосы до плеч), а рядом в соседней школе большинство парней похожи на нечесаных Робинзонов. И как это только ему удается поддерживать такой «старомодный» стиль?

ИБ поделился:

– Если, стоя утром на пороге школы, я замечаю «нарушителя», то прошу его зайти на большой перемене и начинаю издалека: «Я понимаю, что сегодня в моде длинные волосы, а с прической «бокс» девушке понравиться нельзя. А чтобы понравиться, за волосами нужно ухаживать, стричься красиво, причесываться, чаще мыть голову. Вот посмотри. Примерно так: и достаю из стола американский журнал «Playboy», специальный выпуск, в котором демонстрируются новейшие модели причесок. Выбираем с ним нужный вариант.

Против такого авторитетного издания никто не может возражать, и потом переговоры переходят в конструктивное русло: какой у тебя сейчас урок? История? Что у тебя по истории, четверка? Возьми 2 рубля (потом отдашь) и иди в парикмахерскую, которая рядом за углом, там тебя ждут, скажешь, что я прислал. А учителю скажешь, что отсутствовал по моему указанию. Пока идет, звоню в парикмахерскую, готовлю «почву», вот и все премудрости.

Такая деятельность не могла не давать свои плоды: школа стала пользоваться очень хорошей репутацией. Не без гордости, например, мне рассказывал ИБ, как однажды в область нежданно нагрянула комиссия из Москвы, а «показательная» школа №1 по какой-то причине к проверке готова не была. Тогда комиссию без всякой подготовки направили в пятнадцатую школу и, несмотря на все строгости со стороны проверяющих, выводы были сделаны самые блестящие.

Но наиболее значительным достижением педагогического коллектива школы было то, что практически все ее выпускники продолжали учебу в высших учебных заведениях.

Ветта закончила школу без медали, но с аттестатом 5 и мечтой об изучении астрономии в Ленинграде. Я стал наводить справки через Орлова Бориса Дмитриевича, директора Ленинградского института «Гипромашобогащение». Орлов меня мало утешил: факультет сложный, конкурс огромный, поступить провинциалке без связей невозможно. Но дочь твердо настаивала на своем: «Только в Ленинград! Только на матмех в ЛГУ!».

Я не стал возражать, только попросил Аллу поехать с ней: поддержать морально, да и проследить за питанием, а то «сядет» на одно мороженое и отощает вконец. Кроме того, успокаивало, что экзамены в ЛГУ начинались раньше, чем в других ВУЗах страны, и поэтому была возможность в случае неудачи сделать вторую попытку получения высшего образования.

Мои уехали, а я стал ожидать. Первый экзамен по математике письменно. Написала, сдала задание одной из первых, прокомментировала так: «Задачи очень простые, все будет в порядке!». Действительно, вывешивают результаты – «отлично». Второй экзамен – литература – «хорошо». В тот же вечер радостные звонят: «Поздравь нас, мы зачислены!». И таким образом первая «птичка» упорхнула из нашего семейного «гнезда».

Для некоторых студентов ЛГУ к этому времени жизнь складывалась, по моему мнению, совершенно неполноценной. Дело в том, что территориально университет переводился за город: неподалеку от залива, сразу за Петергофом, если ехать по железной дороге, в чистом поле было начато строительство академического городка. Построили несколько учебных корпусов, студенческих общежитий, домов для преподавательского состава, перевели три факультета, в том числе и матмех.

Предполагалось, что когда строительство закончится и городок превратится в студенческую автономию по подобию Кембриджа или Оксфорда, учиться и жить здесь будет очень здорово. Ну а пока сказывался «эффект чистого поля», и студентам жить на новом месте было, по-моему, очень скучно. Далеко были Эрмитаж и Русский музей, концертные залы, разводные мосты и вся прочая ленинградская атрибутика, а это значит, что настоящая жизнь ленинградских студентов была недоступна части студентов ЛГУ.

Я был в студгородке поздней осенью 1982 года, когда Ветта решила выйти замуж, а я знакомился с ее избранником. Внешне очень не понравилось: растительности никакой, все серо и уныло, в общежитии грязь и мириады тараканов, в столовой одно блюдо – сосиски с синими холодными макаронами.

Перед отъездом произошел запоминающийся эпизод: Ветта меня провожала до гостиницы, и мы зашли с ней пообедать в ресторан на Невском.

Раньше у нас была постоянная проблема – как накормить дочь? «Клюнет» пару раз из тарелки, и уже сыта. А тут вдруг произошла метаморфоза: дочь моя орудовала ножом и вилкой как заядлая обжора и буквально сметала все со своих тарелок – огромные порции салата, отбивную и еще что-то. На мое восхищение ее аппетитом она пояснила: «Сосиски очень надоели».

В конце учебы мужу Ветты Сергею предложили продолжить учебу в военной Академии связи – два года занятий, хорошая стипендия, комната в общежитии. По окончании учебы ему присвоили офицерское звание и предоставили работу в Москве.

Жили сначала молодые с нами, потом сняли квартиру в Теплом Стане, а затем в 1992 году мы помогли им купить кооперативную двухкомнатную квартиру в Северном Бутово. После начала перестройки офицерам довольно долгое время квартиры не предоставлялись, а для вступления в кооператив требовалась довольно приличная сумма – 50 тысяч рублей. Таких денег у нас не было.

Помог случай. Перестройка принесла много нового во взаимоотношения между предприятиями, в частности, появился бартер – товарный обмен вместо денежного. Создавались сложные схемы потока товаров. Причем цены на товары никем не контролировались, были договорными. Часто предприятие закупало по оптовым ценам товар за рубежом, а затем выдавало в счет зарплаты своим работникам по ценам, близким к рыночным.

Однажды мой старый приятель предложил мне приобрести по оптовой цене (просто символической) японскую «двойку» (телевизор в комплекте с видеомагнитофоном), которую с рук можно было купить за 60-70 тысяч рублей, а в магазинах она вообще не продавалась.

Я не стал раздумывать, приобрел, в тот же вечер позвонил по газетному объявлению и без лишних хлопот стал владельцем необходимой нам суммы. Примечательно, как изменились цены за 20 лет: сейчас за эти деньги (тем более за телевизор с «видиком») нельзя приобрести даже одного квадрата жилья, а тогда мы стали обладателями двухкомнатной квартиры.

Будучи еще в Ленинграде, Ветта начала работать программистом ЭВМ на заводе имени Кирова, а после переезда в Москву закончила курсы бухгалтеров.

Казалось бы, семья создала необходимый минимум для нормальной жизни: получено образование, имеется работа, квартира, подрастает сын Миша, но семейная жизнь «дала трещину», и они расстались.

Ветта вскоре во второй раз вышла замуж, пошла на госслужбу. В 2004 году у нее родился второй сын Федор, всеобщий наш любимчик, чрезвычайно шустрый ребенок – непоседа, очень милый и забавный.

* * *

Настала пора рассказать об Ирине, нашей «младшей любимой дочери». Она росла очень славной девочкой: русоволосая, вся в кудряшках, подвижная, всегда улыбчивая. Любила, когда с ней занимаются, и легко поддавалась обучению: есть у нас магнитофонная запись, на которой она в три года наизусть рассказывает по картинкам всю «Муху – цокотуху» – бабушка Ира научила.

Училась прилежно. Надо отметить, что кроме занятий в школе у нее постоянно были какие-то увлечения: то это был кружок рисования, то прыжки на батуте, то плавание. Было еще одно занятие – пианино, но в музыкалку Ира ходила с большой неохотой, а мы с Аллой надеялись, что у нее, как и у старшей сестры, со временем наступит "просветление".

Однако в декабре 1983 года мы переехали в Москву. Музыкальной школы поблизости не было, и к величайшей радости Иры, занятия музыкой мы оставили.

Но у таких натур, как у Иры, вакуума никогда не бывает, и пришло новое увлечение – кукольный театр при Московском городском Дворце пионеров, что находится на проспекте Вернадского. Как она его отыскала, как записалась, как ее приняли – я так и не знаю. Знаю только, что это было отличное воспитывающее занятие для детей: они сами мастерили кукол (рисовали, шили, украшали), создавали декорации, разучивали роли, профессионалы учили их говорить и двигаться на сцене, ставили спектакли – все было по-настоящему.

Апофеозом деятельности театра был выезд полного состава труппы в пионерский лагерь "Минмонтажспецстроя" на все три потока в период летних каникул. Все лето ребята «гастролировали» по подмосковным пионерлагерям и детским домам, а в перерывах между концертами репетировали и ремонтировали свой театральный реквизит.

Мы с Аллой наведывались в лагерь проведать дочку, но почти каждый раз безрезультатно: то они репетируют, то уехали на гастроли, и так до самого сентября. Было ребятам, конечно, тяжело, но такой активный отдых всем им пошел на пользу: они учились трудиться, учились жить самостоятельно, учились ответственности. Все это, я думаю, очень помогло Ирине в ее дальнейшей жизни.

Близилось окончание школы, и Ира объявила цель: «Буду учиться в МГИМО, и не иначе!». Я немного представлял себе, как трудно пробиться в этот ВУЗ, пытался отговорить, но из этого ничего не вышло. Ира оставалась непоколебимой и с помощью репетиторов стала отчаянно заниматься английским языком и другими предметами. В результате к концу школы она могла свободно общаться на бытовые темы по-английски.

Начались вступительные экзамены. Первый экзамен – по английскому языку. Приносит «хорошо», слезы в три ручья: «Я ответила абсолютно на все вопросы! Председатель комиссии придрался несправедливо, один из членов комиссии поддержал меня и сказал, что можно признать мой ответ правильным, а председатель… Я подам на апелляцию!».

Начали ее отговаривать: «Да разве можно что-либо доказать в отношения знания языка? Даже будет у тебя Оксфорд за плечами, всегда можно доказать, что не «отлично». Смирись, Ириша, и не теряй зря времени».

Второй экзамен математика. На этот раз слез не было, но стало ясно, что в этом году попытку взять штурмом МГИМО можно было считать неудачной. Я предложил попробовать МГУ (была такая возможность), но Ира объявила о своем решении: «Я буду учиться только в МГИМО. Неделю передохну, устроюсь на работу, связанную с «зарубежкой», поступлю на вечернее отделение, буду учиться на «отлично», а после первого курса перейду на очное отделение – такой там порядок определен для отличников».

Согласились – деваться нам было некуда.

Ира активно пыталась устроиться на работу, но выпускнице школы найти работу с зарубежными связями без связей "нужных" было в Москве невозможно. Прошло уже больше месяца, поиски продолжались, но положительных результатов не было. Я почувствовал, что если сейчас не помочь, то может произойти нервный срыв, и нужно подключаться к поискам. Кстати подвернулся удобный случай: я сидел у зампреда по машиностроению Строганова, что-то ему докладывал. Заходит министр электротехнической промышленности Анфимов, как он выразился, забежал, чтобы выразить почтение. Строганов отвлекся на телефонный разговор, а я воспользовался паузой и обратился к вошедшему:

– Олег Георгиевич! У меня проблема. Дочь окончила школу. Вредных привычек нет, никакой специальности тоже. Нужна работа с внешнеторговым уклоном. Зарплата достаточна минимальная. Прилежание и примерное поведение гарантируется.

– Могу предложить Всесоюзное Объединение «Совэлектро» – экспортер продукции нашего министерства. Начальник только что выпросил у меня несколько штатных единиц в связи с предстоящим расширением. Если ее устроит, пусть обратится к …

Конечно же, нас это вполне устраивало, и Ирина через несколько дней уже приступила к долгожданной работе. Перед этим я позвонил начальнику и попросил его не создавать Ирине никаких тепличных условий: зарплату платить по минимуму, не делать никаких поблажек, если будут какие-либо нарушения с ее стороны – немедленно сообщать мне. Так и договорились.

Ирина приступила к работе с искренним энтузиазмом: рассказывала о сослуживцах, изучала много литературы, при необходимости брала работу на дом. Как-то прибегает радостная: «Можете меня поздравить, мне повысили зарплату с 70 до 110 рублей!». Мы, конечно, поздравили, но на следующий день звоню начальнику:

– Вы что там творите? Мы так не договаривались! Теперь все могут с полным основанием говорить, что дети начальников находятся в привилегированных условиях…

– Никто ничего подобного даже подумать не посмеет! Знаете, как хорошо работает Ирина! Да она уже многих наших «старичков» может заткнуть за пояс. Ее руководитель мне уже макушку прогрыз, требуя повысить ей зарплату, а вы… Не сомневайтесь!

Пришлось поверить.

Ира продолжила работу и упорно занималась у репетиторов. Незаметно пролетел год, и опять пришла пора вступительных экзаменов. На этот раз все завершилось благополучно, и Ира была принята на вечернее отделение факультета экономики МГИМО.

Работать днем и вечерами учиться было нелегко, но Ирина справлялась: первая сессия была сдана на «отлично». Я напомнил ее первоначальный план:

– Ну, теперь остается еще раз сделать такой же рывок, и мечта осуществится – ты будешь на очном.

– Знаешь, я передумала. Я теперь не стремлюсь на очное отделение: мне очень нравится работать – я непрерывно узнаю что-то новое, меня здесь любят, ценят. Трудно, конечно. На очном было бы легче, но надо потерпеть…

Совмещение работы и учебы продолжилось, а примерно через год дочь преподнесла нам сюрприз: «Мне предложили новое место работы: совместное советско-британское предприятие «Мудрый Маркетинг и Менеджмент», занимающееся обустройством офисных помещений. Платят хорошо, работа интересная. Хочу я уволиться, но меня, очевидно, не отпустят. Не сможешь ли ты договориться?». Я возмутился:

–Я просил министра о том, чтобы устроить тебя на работу, и что теперь – нужно его же просить об увольнении? Нет, милая, сама иди к начальнику, объясни ему все по-человечески, а потом будем решать, как быть.

Ирина пошла к начальнику, «объяснила ему все по-человечески», и вскоре начала работать на новом месте. Работа, действительно, была интересной: в то время (а шел 1991 год) наша столица переживала офисный бум – создавалось множество частных фирм, и каждая фирма обустраивала себе контору, причем большинство из них старалось обустроиться на «евроуровне». Нужно было комплексно решать все вопросы: ремонт и отделка помещения, мебель, освещение, оргтехника и т.п., причем все нужно было «вчера». Приходилось Ирине общаться и со строителями-ремонтниками, и с торговыми посредниками, и с банковской системой. Это была хорошая школа изучения производственных отношений в рыночных условиях.