Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Тут-то и оказалось, что Миша нас не встречает.

Попробовали звонить, но с Поварово связь была сложнее, чем с Марсом.

О такси мечтать тоже не приходилось: чтобы его «взять», требовалось занять живую очередь, располагавшуюся на противоположной стороне привокзальной площади – а для этого необходимо было выйти опять на мороз.

Пока сообразили по автомату позвонить в министерство, пока те связались по межгороду с поваровским институтом, пока там разобрались, что к чему (как всегда в подобных случаях, усугубил ситуацию эффект «испорченного телефона»), прошло полдня. Потом наконец появился Миша с охапкой одежд, и все закончилось благополучно – никто даже не простудился: помогла, видимо, двухнедельная виско-водочная профилактика.

Глава 48. Зарубежные командировки в 70-х. Индия

В мае 1976 года мы с Чугуновым и заместителем Соседова Виктором Андреевичем Горшковым полетели в Индию в гости к крупнейшему покупателю наших буровых станков – фирме «Кхемка». Раньше эта фирма, одна из мощнейших торговых организаций Индии, принадлежала господину Кхемке-отцу, который по достижении преклонного возраста поделил ее по территориальному признаку на четыре части между четырьмя своими сыновьями. Мы ехали в гости к Кхемке, центральный офис которого находился в Калькутте и занимался поставками оборудования для угольных предприятий Индии, имея на этом хороший бизнес. Только воронежских буровых станков было продано ими уже более сотни, а это почти десять тысяч тонн сложной технической продукции. (Остальные братья Кхемки работали в Дели, в Мадрасе и еще где-то и занимались торговлей другими товарами).

Во время двухнедельной поездки мы из крупных городов посетили Дели, Калькутту и Ранчи, много ездили, забирались в глубинку и привезли массу впечатлений. Индия на фоне процветающей Австралии выглядела просто жалко: толпы изможденных «живых скелетов» с протянутыми руками, в глазах – отчаяние и мольба.

Миллионы (я не преувеличиваю – в Калькутте, говорят, при общей численности жителей около десяти миллионов таких было около двух миллионов) людей живут на тротуарах: спят, просят подаяние, едят и размножаются прямо между пешеходами – так и называются: «пэйвмант пипл» – тротуарные люди. Сперва на это было невыносимо смотреть, но местные нас успокаивали: «Не обращайте внимания, привыкнете…».

Привыкнуть мы так и не смогли. Ну как к этому можно привыкнуть: идешь и вдруг ощущаешь, что кто-то внизу тебя осторожно трогает. Смотришь и не можешь понять, кто это – человек или какое-то другое живое существо? Присмотришься – видишь, что человек, на четвереньках, но голова вывернута наверх, руки и ноги неестественно выкручены, грязный, весь оброс волосами, знает только два слова: «Саиб, пайса…». Дай, мол, господин, денежку, и показывает на открытый рот.

Чугунов сразу придумал: «Вот где надо делать агитационный пункт за советскую власть!».

А рядом – благополучие и роскошь, дворцы из белого мрамора, сытые и даже безобразно толстые лица. Мы сделали вывод, что чем нация голоднее, тем сильнее она идеализирует толстое тело. Возьмем, к примеру, наши голодные послевоенные годы. Кто были кумирами экрана? – Тарасова, Ларионова, Ладынина… Не толстые, конечно, но не худые – обязательно. А мужчины? Меркурьев, Переверзев, Абрикосов – то же самое.

Так же и в Индии: если увидишь нарядное сари – в большинстве своем под ним пышные формы.

Мы были в гостях у одного состоятельного индуса. Его сын недавно женился на девушке из семьи небогатой, но обеспечившей ей высшее образование. Молодая жена была, что называется, неописуемо красивой (на втором курсе стала Мисс университета), и мы с восхищением наблюдали за худенькой «принцессой» с точеными формами.

Когда спустя четыре года мы с Чугуновым снова оказались в этой семье, то не могли узнать среди присутствующих бывшую «принцессу»: она за это время родила двух мальчишек, отъелась и стала фигурой походить на дирижабль. Но, как нам показалось, она своими формами очень гордилась и по-прежнему считала себя неотразимой.

* * *

В Индии ты понимаешь, что Восток не только «дело тонкое», но и что в нем трудно разобраться. Правильнее было бы сказать, что разобраться и понять его невозможно. Поясню:

Приближались суббота и воскресенье – нерабочие дни в Индии. Кхемка еще в четверг спросил меня, как бы мы хотели отдохнуть. Я ответил, что поскольку в своей жизни уже купался в Атлантическом, Тихом и Северном Ледовитом океанах, то для полного комплекта желательно было бы нырнуть в волны Индийского, а кроме того, я никогда не был в Храме любви (читал я о нем в путевых заметках Ильи Эренбурга об Индии, и мне показалось, что там есть что-то интересное).

К вечеру Кхемка вручил нам программу двухдневного отдыха: в субботу летим на южное побережье, ночуем, в воскресенье наутро вылетаем в центр страны, потом два часа езды на машине к храму, осмотр и вечером – возвращаемся в Калькутту. Помощник Кхемки, (по имени Бар… – не выговоришь, поэтому мы его звали Борис) уже вылетел вперед по маршруту (для его «расчистки» и дальнейшего сопровождения). Мы с радостью согласились.

Рано утром в субботу налегке (отдыхающие!) прибыли в аэропорт Калькутты. Объявили посадку. Мои приятели увлеклись разговором и прошли первыми. Меня же при осмотре притормозили: попросили открыть кейс, а там шесть бутылок шотландского виски по 0,7 литра, одна из них – початая.

Это был «паек», выданный Кхемкой нам на двое суток: сам он был вегетарианец, никогда не употреблявший спиртное. Но он твердо знал, что белому человеку для сохранения здоровья в условиях тропического климата нужно регулярно употреблять виски, и поэтому каждое утро у наших дверей выставлялось для каждого по одной бутылке очень приличного напитка. Кхемка убежденно рекомендовал нам каждый день начинать с интенсивного полоскания зубов алкоголем (вместо традиционной чистки), а потом в течение дня постоянно «поддерживать тонус». Причем для медицинских целей годилось только шотландское виски – импортное, стоящее раз в пять дороже местного.

Мы как-то занялись подсчетами и обратили внимание, что бурильщик, обслуживающий наш буровой станок, получает в месяц зарплату, достаточную для оплаты стоимости двух бутылок индийского виски, а шотландского – лишь полбутылки. Вот это, очевидно, и поразило секьюрити: у меня в кейсе находилось целое состояние – годовая зарплата высокооплачиваемого рабочего.

Они пытались что-то спросить у меня, я не понимал и односложно твердил: «Мое лекарство…, мой живот…, мои товарищи…». А в это время товарищи мои, о чем-то возбужденно жестикулируя (на них уже действовала утренняя чистка зубов по «спецметоду Кхемки»), удалялись с толпой пассажиров. Позвали старшего, показали мой багаж, опять началась тарабарщина на смеси хинди с английским. Я уже начал беспокоиться – может, это запрещено? – упекут еще в каталажку!

Видимо, от отчаяния я выпалил: «Хрущев – Неру – Руси – Хинди – Бхай-бхай!». Эффект был, как от «Сим-Сим, открой дверь!». Меня дружно поддержали: «Бхай-бхай!», а старший даже подтолкнул дружески – иди, мол, догоняй.

Я догнал моих коллег, начал их срамить: «Что же вы меня бросили, поросята?». Чугунов сразу определил: «Это тебя хотели «расколоть» на бутылку, а ты пожадничал, перешел на политику. Давай в честь благополучного завершения допьем начатую бутылку…». Так мы и сделали и полетели на побережье Индийского океана.

Борис нас встретил, отвез в экзотический отель, состоявший из группы отдельных домиков, расположенных среди пальм и стоящих на высоких сваях – точно, как у Робинзона Крузо. Жилища наши, продувавшиеся со всех сторон, располагались неподалеку от воды (в сильный шторм, говорят, волны подкатывались даже под сваи), и, как потом оказалось, спать в них под мерный шум океана было одно удовольствие.

Весь день мы провели на берегу. Как ни прятались от солнца, немного обгорели, но было терпимо. Океан – это что-то необъяснимое. Когда находишься на берегу моря, тоже испытываешь чувство чего-то огромного, но имеющего конечные размеры. А когда смотришь на океан, охватывает дрожь от безмерности этой огромнейшей чаши воды, ее величия и неторопливости. Не умею точно выразить, поэтому не буду даже стараться.

Небольшая тонкость. Каждый проживающий в хижине обязан нанять личного спасателя. Для этого ему необходимо выбрать молодого человека в красном тюрбане и белых плавках из ожидающих в рисепшэн, и оплатить его услуги – в переводе на наши деньги 50 копеек в сутки. Спасатель должен находиться всегда рядом с вами на берегу, в воде, у дома. Надо отметить, плавают они отлично: когда плывешь – он впереди, если повернул – он обгонит, и опять его красная шапочка маячит перед глазами.

После очередного заплыва я сидел на прибрежном песке и наблюдал, как ведут себя мелкие бесцветные рачки: когда волна откатывается, они разбегаются в разные стороны, хватают, очевидно, что-то микроскопическое, а затем молниеносно исчезают в мокром песке. От скуки я попробовал поймать одного из них – ничего не вышло!

Тогда за дело взялся мой спасатель: он бросался на прытких рачков несколько раз и наконец торжественно протянул мне свой охотничий трофей – маленького, не более сантиметра, краба. Я опустил его на песок, и тот немедленно в нем исчез.

Я решил чем-то отметить заслугу «охотника» – деньги у меня были только крупные, а в таком деле действует принцип «у попа сдачи не бывает», поэтому я дал ему пачку сигарет «Наша Марка». Такие сигареты, предпочитаемые одно время всей нашей южной «элитой», выпускала ростовская табачная фабрика. Спасатель поблагодарил меня со всей сердечностью и на некоторое время исчез.

Вечером мы зашли в рисепшэн: в самом центре витрины табачного ларька стояла знакомая пачка «Нашей Марки» – раньше ее не было, я помню точно.

Скучать на пляже нам не давали лотошники – они соблюдали определенный этикет и по очереди подходили к нам, предлагая свой товар: бусы, серьги, браслеты, очковые оправы, бижутерию. Причем все изделия были изготовлены из натуральных материалов (золото, камни поделочные и драгоценные, кораллы…). Борис объяснил, что на этот пляж не допускаются недобросовестные торговцы, которые «впаривают» подделки лопоухим покупателям. Стоило все какие-то гроши, и мы имели возможность подобрать отличные сувениры своим домашним и знакомым.

На следующий день мы отправились смотреть Кхаджурахо – место, где находится «Храм любви». Летели на небольшом «боинге», потом долго ехали на автомобиле. Я считал, что Индия – это страна джунглей. На самом деле у нас создалось впечатление, что джунглей, где можно увидеть диких слонов, тигров, обезьян, где обитают Тарзаны или Маугли, в Индии просто нет. (Есть, говорят, некие островки дикого леса, но мы много колесили – и на поезде, и на автомобиле, – и нигде не видели ничего подобного). Не утверждаю, что джунглей там нет, а просто – я не видел.

Обезьяны, правда, есть и много, причем полудикие.

Не помню, как называлось одно из мест, где мы были. Представьте себе древнюю постройку, по форме напоминающую шахматную ладью, только сплюснутую по высоте, обнесенную глухой стеной из обожженного красного кирпича. Сверху находится площадка диаметром метров сто, имеющая, как оказалось, ритуальное предназначение – родственники приносят сюда тела умерших, раздевают их, «отпевают» и оставляют на съедение грифам, которые во множестве сидят по периметру строения или лениво кружатся над «кладбищем». Несколько минут – и от покойника остаются только кости, которые кладбищенские служители периодически собирают и сжигают, а пепел высыпают в протекающую рядом реку.

По понятным причинам мы не стали подниматься на площадку и посчитали достаточным послушать устный рассказ о местном ритуальном обряде, обходящемся без традиционной в Индии кремации, но так и не смогли выяснить, какую роль здесь выполняют обезьяны. Нам только пояснили, что ритуал требует их обязательного присутствия.

Обезьян здесь было великое множество: они, цепляясь за мельчайшие выступы и трещины, карабкались по стенам, взбирались на гребень стены, распугивали грифов и что-то рассматривали на площадке.

Несколько групп обезьян, похоже, семьи, расположились рядом с дорогой за невысоким парапетом и внимательно разглядывали туристов. Они напомнили мне сцену из главы, не вошедшей в нетленный роман «Двенадцать стульев», которая называется «Прошлое регистратора ЗАГСа». В ней повествуется, как на вечернем представлении в Старгородском кафешантане «Сальве» «в момент наивысшей радости в зал вошел известный мот и бонвиван, уездный предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам. Голые дамы с любопытством смотрели на окружающих.» Такое же наглое любопытство было, мне кажется, написано и на физиономиях обезьян.

Виктор решил закурить и стал разворачивать сигаретную пачку. Неожиданно одна из обезьян вскочила на парапет, выхватила пачку из его рук, спрыгнула вниз и стала грызть добычу. Вкус табака ей явно не понравился, и когда мы пошли к машине, она вновь вскочила на парапет, догнала Виктора и стала яростно колотить его кулачками по спине. Вот тебе и милая обезьянка – священное животное.

Другим священным животным в Индии, как известно, считается корова. То, что мы увидели в Калькутте, в моем понимании коровой называть было нельзя: ростом чуть больше овцы или крупной собаки, грязно-серого цвета, никогда не мытое и исхудавшее существо, с печальными, необыкновенно красивыми глазами слоняется неприкаянно взад-вперед по городу, не обращая внимания на дикое дорожное движение.

Я шутил, что в Москве движение правостороннее, в Дели – левостороннее, а в Калькутте – по теневой стороне: пешеходы с кладью и без нее, автомобили – и легковые, и грузовые, рикши, верблюды, буйволы, ишаки – все находятся в броуновском движении, сигналят непрерывно (если есть чем), ругаются немилосердно со свирепым видом (кажется – сейчас поубивают друг друга, но драк мы не видели), и среди этого спокойно ходят коровы без каких-либо даже намеков на неудовольствие со стороны участников дорожного движения. Не знаешь, чему больше удивляться – невозмутимости коров или непримиримому буйству калькуттцев….

Ландшафт Индии однообразен: красного цвета почва, поля с постоянно горбатящимися над ними людьми, редкие деревья, не дающие нормальной тени, и деревни с жалкими глинобитными лачугами – вот и все.

Что примечательно: в городах полно людей, которые не делают ничего – лежат, сидят или шатаются в поисках пищи. В деревнях же, чувствуется, люди работают с утра до ночи, а по внешнему виду селяне ничем не отличаются от городских: одинаково худые, жалко одетые, в глазах у всех печаль.

В Индии мне рассказали анекдот, оставшийся со времен английского владычества, в котором как мне кажется, делается попытка заглянуть в душу индуса:

Англичанин увидел индуса, сидящего под пальмой и созерцающего мир. Решил поговорить.

– Послушай, а почему ты ничего не делаешь?

– А что мне нужно делать?

– Ну, возьми, к примеру, сорви эти бананы и продай их.

– И что дальше?

– А дальше ты можешь еще продать. Потом еще…

– Зачем это все?

– Потом ты накопишь много денег, станешь уважаемым саибом и сможешь не работать.

– Так я уже и сейчас не работаю!

Посмотришь-посмотришь и подумаешь – а может, в чем-то он и прав, этот «созерцатель мира»?

Однажды мы сидели в ожидании самолета в здании аэропорта, и наше внимание привлек странного вида человек: белобрысый, явно европеец, в национальной белой накидке, стриженый наголо – только на макушке «оселедец», как у репинского запорожца, ходит между пассажирами, распространяет какие-то буклеты. Подошел к нам. Разговорились.

Оказалось, он англичанин, третий год живет в Индии. Приехал изучать индийскую культуру, быт и религию. Их здесь группа 20 человек. Живет он в сельской хижине, как простой крестьянин, ничем не отличается от простых людей. Продолжать изучение он собирается еще год, потом планирует уехать домой и стать пропагандистом индийского мировоззрения у себя в Англии. На вопрос, что он нашел привлекательного для себя в местных учениях, он с воодушевлением начал рассказывать:

– Это так интересно! Интересно и совсем просто! Человеку, если подумать, требуется совсем немного: горстка простой еды, кусок материи, чтоб прикрыть наготу, пристанище для ночлега и любовь со стороны противоположного пола. И все! И так просто! Любовь – главное, потом – еда, остальное – не очень существенно. Но вы почувствуете, например, … , и начал агитацию. Хорошо, что мы улетели, а то неизвестно, чем бы закончилось.

* * *

Опять я отвлекся.

Добрались мы до Кхаджурахо. Территория огорожена красивым забором, сложенным из природного «рваного» камня, у входа надпись, что храм имеет историю с 1147 года, (я отметил про себя, что это год основания Москвы). Вошли на территорию, и челюсти у нас отвалились: мы увидели самую что ни есть «крутую» порнографию в камне. Сверху донизу здание было украшено многочисленными мраморными скульптурами – влюбленными парами, говоря фигурально, не скрывающими своих чувств. Вверху фигуры были с человеческий рост и даже больше, внизу располагались миниатюры, по размеру пригодные для установки где-нибудь на каминной полке.

В некоторых случаях можно было уловить какой-то общий сюжет в изображениях: вот просыпается, назовем ее так, княжна, ее умывают, причесывают, растирают, очевидно, благовониями. Затем приходит, по всему можно понять, любовник, и начинается танец, имеющий естественное продолжение. Потом приходят еще парочки, и начинается «групповуха».

На наш взгляд, который был воспитан в духе социалистического реализма, у авторов скульптур понятия о приличиях начисто отсутствовали: все интимные подробности, которые у нас в изобразительном искусстве принято хотя бы частично скрывать, здесь высвечивались во всей красоте и с мельчайшими деталями.

Внутри храма проводились реставрационные работы, и для посещений он был закрыт. Нам пришлось довольствоваться настенными шедеврами и скульптурами, разбросанными по территории храма. Разнообразием сюжета они особенно не отличались, но меня поразило другое – поведение посетителей и их реакция на эти сюжеты.

В воскресный день многие пришли семьями, да так и бродили группами от одной скульптуры к другой – старики, их дети, дети их детей – от мала до велика. Станут в кружок вокруг скульптуры, дедушка что-то с умилением говорит и пытается жестами иллюстрировать, а остальные внимательно слушают.

Я подумал, что попади я сюда с Аллой или, скажем, со знакомыми сверстницами, я смог бы спокойно поддерживать разговор и даже вести его, если потребуется. Но я себе даже представить не мог, что бы я делал, если б очутился здесь со своей матерью или с дочерьми… Я был готов сквозь землю провалиться от одной только мысли об этом.

Спрашиваю у Бориса: «Скажи, пожалуйста, о чем они говорят?». Тот прислушался и говорит: «Он рассказывает, как им хорошо, как они испытывают высшее счастье и величайшее наслаждение. В этот момент они видятся с Богом, а Бог видит их».

После такого пояснения я еще раз убедился в правоте слов Редьярда Киплинга: «Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и им никогда не сойтись!».

Посещение Кхаджурахо не обошлось без происшествия. Рядом с храмом находился овощной рынок, привлекший наше внимание обилием тропической экзотики, большей частью неизвестной. До этого я никогда не пил натуральный кокосовый сок и решил попробовать.

Торговал кокосами, без преувеличения, виртуоз: он брал орех в левую руку и, чувствуется, очень острым ножом резким ударом срубал у него макушку. Делал он это красиво и безупречно: часть скорлупы отскакивала, и обнажалось небольшое отверстие, прикрытое тонкой белой пленкой. Затем виртуоз указательным пальцем дырявил пленку и протягивал кокос покупателю: «Пейте, пожалуйста!». (Свой испачканный палец он тотчас же тщательным образом обсасывал).

Мои спутники наотрез отказались «тестировать» кокос, а я рискнул и заказал один, но только потребовал исключить из процедуры операцию с пальцем. «Бармен» сделал все, как просили, и я, пользуясь своим складным ножом, вырезал пленку и немного отпил. Не понравилось совершенно: невкусное пойло, разогретое на солнце, жажду совсем не утоляет (может, его необходимо было охлаждать?).

Бросили кокос недопитым и поехали назад, в Калькутту. В пути, проезжая через какую-то деревушку, встретили огромного домашнего слона (я такого большого даже в цирке не видел). Слон, перегородив всякое движение, с царственным видом шел посреди улицы (хозяин рядом) и протягивал хобот в каждый дом. Ему оттуда подавали кто что мог: кусок арбуза, помидор, лепешку… Поравнявшись с нами, слон просунул хобот в окно и слегка фыркнул (Как заметил Чугунов, слон остался недоволен запахами виски – сорт не понравился).

Борис дал слону небольшую гроздь бананов (стало ясно, для чего он ее купил на базаре, но есть не стал), и тот отправил гроздь в рот с видимым удовольствием. Мы спросили Бориса, почему слон ведет себя избирательно: к пассажирам впереди стоящей машины он не обращался, а к нам влез своим хоботом?

Борис рассказал, что это известный на всю округу слон, и он делает много тяжелой работы для общества. То, что мы видим, это обычный вечерний ритуал кормежки слона – так делается каждый день в различных местах. Борис знал, что со слоном в пути возможна встреча, и потому на всякий случай купил немного бананов. А что слон залез к нам в машину – так он научился на расстоянии читать мысли людей. Слон знал, что у нас есть угощение и поэтому протянул «руку». Все это Борис говорил с полной серьезностью, и попробуй не поверь ему после увиденного!

Несмотря на проведенные в пути традиционные «профилактические работы», кокос тест не прошел, и по приезду в отель у меня внутри сперва забурчало, а потом и совсем «сорвало резьбу». Утром Кхемка поинтересовался, как дела, и я рассказал ему о своей беде.

Кхемка повез меня к своему семейному врачу. Тот имел собственную клинику и по виду выглядел респектабельнейшим маэстро: черный костюм, очки в золотой оправе, авторучка с золотым пером, в кабинете непередаваемо пахнет. Доктор внимательно меня осмотрел, особенно тщательно – язык, измерил ладонью температуру, пульс, потом выписал рецепт на лекарство. Мы его здесь же в клинике и приобрели: две большие, почти как аспирин «Упса», таблетки, которые принес на подносе со стаканом чистой воды запыхавшийся человек в чалме и в красных шароварах.

Выпил я одну таблетку, и – о, чудо! – все буквально как рукой сняло: внутри что-то зашипело, весь дискомфорт пропал. Вторую таблетку я выпил через три часа и окончательно стал «ГТО» – был такой в наши школьные годы значок «Готов к труду и обороне».

* * *

Индия – страна контрастов, но не только имущественных, но и нравственных, где контрасты иногда переходят в парадоксы. Например, здесь развит культ любовных отношений, но супружеские измены крайне редки, общество в целом моногамно. Люди сплошь и рядом умирают от голода, а воровства практически не бывает; честность настолько обыденна, что не считается даже элементарной добродетелью. Расскажу случай для иллюстрации.

Мы отправлялись в Дели с железнодорожного вокзала Калькутты. Только приехали на привокзальную площадь, нас немедленно обступили носильщики в красных чалмах (это униформа), наперебой предлагая свои услуги. Из этой оравы Кхемка быстро отобрал нужное количество по числу мест нашей ручной клади, и невостребованные безропотно удалились. В Индии для белого человека считается верхом неприличия, если он что-то несет в своих руках, и поэтому все наши вещи, даже небольшие, были разобраны носильщиками. Кхемка назвал им номер вагона, все дружно закивали головами и скрылись в толпе по направлению перрона.

Мы остались без багажа и недоуменно переглядывались. Кхемка пояснил, что отправление поезда задерживается на час, и мы можем сходить в ресторан. О вещах беспокоиться не стоит, с ними будет все в порядке: вокзальный носильщик в Калькутте обязан внести вещи в вагон и поставить их на пассажирское место. А если час-другой ему приходится подождать, то это его проблема, ничего не поделаешь. При этом сохранность вещей гарантируется. Как мы поняли Кхемку, оказанием вокзальных «носильных» услуг занимается закрытая каста, которая в случае какого-либо инцидента так разберется с нарушителем, что тому мало не покажется.

И действительно, когда через час мы подошли к месту стоянки нашего вагона (состав еще так и не был подан), знакомые чемоданы стояли на перроне, а возле них, расстелив свои красные чалмы и свернувшись «калачиками», спокойно расположилась вся братия, которая не обращала никакого внимания на толпу снующих вокруг пассажиров.

Когда состав был подан, носильщики занесли вещи, получили плату (буквально копейки) и только тогда удалились, поблагодарив Кхемку так страстно, будто он их спас от ужасной смерти.

Удивительно, но все было в полнейшем порядке!

Сравнительно недавно (в начале 2010 года) я невольно припомнил свои индийские впечатления, когда на каком-то московском телевизионном канале была показана информация о том, что в аэропорту «Домодедово» арестована группа работников, которая вскрывала чемоданы, сданные пассажирами в багаж, и беззастенчиво грабила их.

Сравните: там – полуголодные, но честные до святости – и у нас… парадокс! Тоже «каста!».

* * *

Несколько дней индийского путешествия я провел в городе Ранчи. Здесь находилось представительство нашего завода в Индии: 4 специалиста с женами и детьми дошкольного возраста. Занимались специалисты монтажом буровых станков, их профилактикой и обучением обслуживающего персонала. Они жили в «русской колонии» – небольшом огороженном поселке совместно с другими советскими семьями (всего советских было около двухсот человек), командированными для работы на машиностроительном заводе, построенном в Ранчи при содействии СССР.

В поселке были все условия для нормального проживания: просторные квартиры со всеми удобствами, плавательный бассейн, спортивные сооружения, некое подобие клуба, магазин.

В Ранчи я приехал очень поздно и после коротких разговоров и вручения землякам посылок от родных и близких лег спать в апартаментах на кровати, где за несколько дней до моего приезда отдыхал наш Председатель Совета министров А.Н. Косыгин. Мне рассказали, что ему так понравилось в Ранчи, что он не поехал в отведенную ему резиденцию, а остался ночевать здесь.

Утром я проснулся довольно рано. Разбудил меня какой-то шорох, похожий на мышиное шуршание, только слишком нервное или прерывистое – не знаю, как поточнее выразиться. Потом увидел: по стене короткими перебежками мчится крупная ящерица, сантиметров 25 – побежит, остановится, покрутит головой и дальше. Подбежала к окну, перебежала его прямо по стеклу, будто никакого стекла там и не было, потом метнулась по потолку и спряталась за шкафом.

Признаюсь, мне стало не по себе. Выручили меня «аборигены». В разгар моих переживаний тихонько открывается дверь, и в комнату просовываются две белокурые детские мордашки: «А кто это к нам приехал?» – ну прямо крестьянские дети у Некрасова. Оказалось, наши местные ребятишки, лет по 5-6, смелые и разговорчивые. Познакомились. Я пожаловался на потревожившее меня существо. Ребята меня сразу начали успокаивать: «Да не бойтесь! Это геккон! Он кушает только мух и пауков, а человека ни за что не тронет!». После такого авторитетного заявления тревожиться я перестал, а геккон бесследно исчез (уборщица пообещала его разыскать и выселить).

Потом пришел Николай Бирюков, спокойный и рассудительный мастер, специалист экстра-класса по буровым станкам, и мы составили программу моего пребывания в Ранчи. Были запланированы встречи с руководством угольных предприятий, посещение завода.

«Наши» почти постоянно находились в разъездах на предприятиях угольной корпорации, но к моему приезду собрались все. Приехал повидаться даже Виктор Николаевич Маслов, ранее сменивший меня в Воронеже на посту зама по производству, а затем командированный в Индию для работы в качестве советника на машиностроительном заводе в Дургапуре, построенном неподалеку от Ранчи также при содействии СССР.

Виктор рассказывал много интересного о жизни в Индии. Рассказал, например, такую необычную историю: когда заканчивалось строительство завода в Дургапуре, перед организаторами остро встал вопрос: где взять рабочих? Их по всей округе не было ни одного!

Индира Ганди приняла решение: открыть курсы (от трех до шести месяцев) и на время обучения платить заработную плату, ожидаемую после завершения учебы. От желающих учиться отбоя не было, и в результате создаваемое производство было укомплектовано кадрами. Начали потихоньку работать, но неожиданно профсоюзы «подали идею» рабочим: «Когда вы учились, то ничего не делали, а деньги получали. А теперь вас заставляют работать за те же деньги – не выйдет! Требуем увеличить зарплату в два раза!». Начались акции протеста, забастовки, Индира сдалась, и зарплата была увеличена, но не в 2 раза, а на 40-50 процентов.

Успокоились, начали вроде работать.

«Но однажды иду по цеху – рассказывает Виктор – подхожу к расточному станку, на котором работал мой новый знакомый Рашма, и вижу, что вместо него протирает станок кто-то другой. Спрашиваю – где Рашма? – Его нет, и не скоро будет!».

Потом выяснилось, что Рашма на свое рабочее место поставил постороннего человека, совершенно необученного, рассказал и показал, что мог, и оставил работать, пообещав ему зарплату, равную только что завоеванной надбавке. Теперь Рашма стал работодателем! И такое же явление было обнаружено и на других рабочих местах!

Вот такое удивительное проявление человеческой морали: симбиоз филантропии и честолюбия!

Хотя чему удивляться? У нас в СССР были факты и покруче.

За несколько лет до описываемых событий наш Главк проводил совещание на самом малом заводе отрасли, находившемся в столице Южной Осетии – городе Цхинвали (сегодня это Цхинвал, а до этого – Сталинири). В городе было два завода: тяжелого машиностроения и электротехнический. Оба приблизительно одинаковые по численности – около 400 трудящихся. По окончании совещания на традиционном для Кавказа заключительном ужине директор завода Кочиев (там все директора носили такую фамилию, хотя менялись достаточно часто) доверительно сообщил нам, что численность персонала у него не 400, а 800 человек, и так же обстоят дела у его соседа. И каждый работник числится на двух предприятиях, но по факту трудится на одном, а зарплату получает на двух.

Вообще, на Кавказе в те незабвенные времена, в особенности в глубинке, предприятия были «приватизированы» задолго до перестройки. Упоминавшийся ранее мною В.П. Герасимов рассказывал, как в начале лета 1966 года, сразу же после образования министерств, ему звонит директор Кочиев (знакомы они еще не были):