Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Я увлекся собой, а о Николае забыл, продолжаю.

С семи лет по настоянию Ады он ходил в музыкальную школу и не без нажима осваивал баян. К шестому классу, уже в Воронеже, в условиях полной безнадзорности, безотцовщина дала о себе знать. В общеобразовательной школе появились тройки, а в музыкальную школу его иногда приходилось доставлять лично педагогу по технике игры на баяне по фамилии Мавропуло. Если Николай не являлся вовремя на занятия, педагог приходил домой (благо музыкальная школа была через улицу напротив их дома) и колотил в дверь с криком: «Открывай! Я знаю, что ты дома!». После чего Мавропуло буквально за шкирку тащил Николая в музыкальную школу, надевал на него баян и заталкивал в подвал, где в бомбоубежище располагались классы для «особо одарённых детей».

Такое особое отношение к Коле было вызвано тем, что Ада снабжала преподавателей дефицитными лекарствами. Не мытьём так катаньем, но музыкальную школу Николай всё-таки закончил. А вот с учёбой стало совсем плохо. Сначала появились тройки, а потом и двойки.

Я попробовал по просьбе Ады воспитывать племянника «силовыми приемами», но быстро понял, что с помощью ремня (а вопрос ставился Адой именно так) можно только все испортить. Однажды мы с Колькой даже проверили крепость материнских чувств. С целью проведения якобы экзекуции я завёл его в другую комнату, закрыл за собой дверь и, шлёпая ремнем по дивану, потребовал от него: «Давай ори посильнее…».

С первыми криками дверь распахнулась, и Ада влетела защищать своё любимое чадо. Мы, конечно, посмеялись, потом вытащили из Коли обещание впредь хорошо учиться, и некоторое время обещание выполнялось.

В восьмом классе появилась новая напасть! Колька увлёкся радиохулиганством. В 70-е годы в СССР официально существовали радиолюбители, которым разрешалось с помощью кустарно изготовленных передатчиков вести сеансы радиосвязи на специально выделенных радиочастотах, а были и радиохулиганы, которые выходили в эфир на волне 200 метров и плевать хотели на все разрешения! Это была болезнь в масштабах всей страны! На этой волне можно было услышать всё – от примитивной нецензурщины до нового искусства Высоцкого и "Битлов". По сути дела, это было предтечей современного интернета и скайпа, но только для «особо продвинутых»! По городу ездили пеленгаторы, радиохулиганов вылавливали и даже подвергали аресту, но тягу молодёжи к технической новинке невозможно было заглушить никакими запретами.

Теперь Колька днём был ужасно занят – днем он паял. А ночью запретная двухсотметровка имела наиболее хорошее распространение в эфире, и нельзя было упустить связь с Рязанью или Кисловодском! Короче, ночь была тоже занята! Когда же учиться? Засыпал под утро, часа в 4. Ада будила его, поливая водой из чайника, и выпихивала в школу. Иногда он доходил до школы, но чаще ожидал в соседнем подъезде, когда мать уйдёт на работу, и возвращался домой заниматься своим любимым делом.

Зная, что днём у Кольки дома никого нет, к нему уже после первых уроков сбегались школьные приятели. Гитара, сигареты, девочки, а иногда и бутылка портвейна. Катастрофа нарастала, и ставился даже вопрос об исключении его из школы!

В школе, где учился Николай, организовали класс с углубленным изучением физики, куда он был устроен по протекции Ады. К сожалению, смена обстановки ожидаемого влияния на учебу Николая не оказала.

С грехом пополам, на тройках он «переполз» в 10-й класс, и тут случилось счастливое стечение обстоятельств: Коля влюбился в одноклассницу, круглую отличницу и во всем примерную ученицу. Парня словно подменили: без всяких нравоучений со стороны взрослых он взялся за ум: стал по-настоящему усердно и прилежно заниматься всеми школьными науками. Быстро подтянул точные, затем и гуманитарные предметы. Учителя не узнавали Николая: «Шутка ли? Отъявленный разгильдяй и вдруг почти отличник!». Николай начал слагать стихи и писать песни. Русичка, которая совсем недавно предрекала самые мрачные житейские перспективы, начала демонстрировать его сочинения в качестве образцов для подражания!

Николай закончил школу с очень приличными оценками и легко поступил учиться в военную академию имени Дзержинского в Москве (в тот год в военные академии можно было поступать сразу после окончания средней общеобразовательной школы).

Я и не заметил, как пролетели пять лет службы-учебы у Николая. Иногда я заезжал к нему, привозил гостинцы от Ады. Выглядел он всегда молодцом, на жизнь не жаловался. Правда, будучи уже на старшем курсе, заикнулся, что хочет бросить учебу и поехать на Камчатку ловить крабов. Еле отговорили его с Адой, – ты сперва доучись, дурень!

Окончив академию в 1979 году, молодой лейтенант-ракетчик отправился служить в ракетную дивизию в посёлке Дровяная в 100 км от Читы.

Служил Николай успешно. Из числа 11 вновь прибывших лейтенантов его первым в полку поставили на капитанскую должность. В 21 год он нес боевое дежурство командиром боевого расчёта. Под его управлением находились 10 межконтинентальных стратегических ракет с тремя боевыми ядерными зарядами по 200 килотонн на каждой (для сравнения: над Хиросимой была взорвана бомба в 20 килотонн). По результатам проверки Генерального штаба его даже наградили именными часами за безукоризненное проведение учебно-боевых пусков, но рапорт Николая с просьбой направить в адъюнктуру командир полка не принял, а чтобы Коля поскорее перестал мечтать о науке, назначил заместителем командира группы со штатом 150 военнослужащих.

И началась у Николая скучная и однообразная жизнь.

Три дня в тайге на дежурстве – неделю дома, четыре дня на дежурстве – неделю дома. И попробуй остаться трезвым, если у тебя нет рядом жены!

На мой вопрос «Как служится?» Николай предложил прочесть «Поединок» А.И. Куприна, в котором описывается жизнь молодых офицеров в отдалённых гарнизонах, которая, по его мнению, за уйму лет совсем не изменилась.

С тревогой я наблюдал вместе с Адой, как у него все более проявляются характерные черты его отца: склонность к компаниям, стремление выпить, излишняя веселость и т.п. Забегая вперед, хочу отметить, что тревоги наши были напрасными.

В конце 70-х годов болезнь у Ады обострилась, жить ей в одиночку стало трудно, и она обратилась к военному руководству с просьбой перевести сына в Воронеж.

Министерством была создана специальная врачебная комиссия, которая пришла к выводу, что перемена воронежского климата на забайкальский будет губительна для Ады, и переводить в Воронеж необходимо ее сына. На этом основании Николай и был переведен служить военпредом в известном НИИ связи.

Николай приехал в Воронеж не один: с ним приехала Тоня, очень веселая и остроумная харьковчанка (по виду – типичная хохлушка, похожая на Софию Ротару, а по факту – коренная русская), у которой уже была дочь Аня.

На первых порах Ада восприняла Тоню без особого энтузиазма (не нравилось ей «приданое» у молодой, и мне пришлось ее вразумлять: «Ты ведь сама была в том же положении, что и Аня – и ничего!»). Потом Ада свыклась с Тоней, а потом и приняла.

К сожалению, их совместное счастье продолжалось совсем не долго. Через полгода Ада умерла от своей страшной и беспощадной «болячки».

Но жизнь продолжалась. У молодых родилась дочь, которую назвали Ириной в честь прабабушки (к тому же и Николаевна!), хорошенькая девчушка, очень похожая на Аду.

(Ирина впоследствии окончила Воронежский университет, вышла замуж и родила сына Федю, превратив Николая в дедушку.)

Поженились Николай и Антонина только через 10 лет, после рождения Ирины, поскольку в Харькове, где была прописана у родителей Тоня, их дом попадал под снос, и Тоня ждала получения отельной квартиры. После её получения и сыграли свадьбу. Казалось, все шло хорошо, но совместная жизнь Николая и Антонины не сложилась (огонь и пламень, как говорится, несовместимы), и они приняли решение разойтись.

Николай еще раз женился, на этот раз на очень тихой и с виду слабенькой, но славной «худышке» Татьяне, больше похожей на девочку, чем на замужнюю женщину. Таня из семьи врачей. Отец ее, Алексей Кириллович Тумали, уважаемый в Мариуполе лор-врач, в свои 80 лет практикующий хирург, воспитал за многолетнюю трудовую деятельность целую плеяду врачей. Кроме работы, он увлекается архивными исследованиями, написал несколько книг по истории народностей Хабаровского края, откуда он сам родом.

Татьяна с золотой медалью окончила школу, затем филологический факультет Воронежского университета и недолгое время преподавала русский язык в Воронежской школе.

После 10-летнего конфетно-букетного периода Николай и Таня решили связать себя узами брака, и Татьяна с небольшим интервалом родила трех очаровательных малышей-крепышей: Машеньку, Алешку, а потом еще и Коленьку, будущего Николая Николаевича. Похоже, что мир и счастье окончательно воцарились в доме Цыгичко (постучим по дереву!).

Но это все было потом, а сначала Николай «отчебучил».

Служба в военном представительстве складывалась успешно. Коля участвовал в разработках современных ракетных систем, катался на ракетных поездах, летал в Жуковском на самолётах, прыгал с парашютом, месяцами не вылезал из Главного штаба РВСН и даже сочинял проекты решений ВПК. А за участие в разработке системы «Периметр» («Рука из гроба» по классификации США) был награжден орденом «За службу в Вооружённых силах СССР» 3-й степени. Несколько раз ему предлагали служить в Центральном аппарате в Одинцово, что под Москвой, но Антонина, побывав в военном городке, наотрез отказалась туда ехать по причине отсутствия в городке троллейбусов!

Всё бы хорошо, но перспектив для роста не было, а тут ещё и перестройка! Началась эпоха откатов и прочих прелестей нарождающегося капитализма, да и зарплата военпреда, пусть и ведущего, не позволяла удовлетворить «орду моих желаний», как говаривал мой кумир Маяковский. Жизнь дала простор инициативе, забурлила, запенилась. Некоторые люди стали совершать поступки, которых от них никто не ожидал. В их числе оказался и Николай. Он решил оставить военную службу. Я уже работал в Москве, когда Николай пришел и рассказал все как о свершившемся факте.

Еще в армии Николай стал заниматься предпринимательской деятельностью, исходя из принципа, провозглашенного Горбачевым: «Что не запрещено, значит, разрешено!». А не запрещалось ничего, и Николай окунулся с головой во всякую работу, приносящую деньги. Он сказал мне, что то, что происходит с армией, ему противно, мешает жить и зарабатывать, и что он решил со службой покончить.

Я пробовал его урезонить: «Повремени, мол, тебе меньше двух лет до оформления воинской пенсии, к чему спешка?», на что Николай мне ответил:

– Вадим, хочешь, я расскажу тебе, как на днях за несколько часов заработал «чистыми» восемь с половиной тысяч рублей? Я пришел к знакомому директору мясокомбината и узнал, что у него нет этикеток для консервных банок со свиной тушенкой. За каждую этикетку он готов заплатить рубль-двадцать, но нужно очень быстро. Я выехал в Ярославль, где у меня в типографии работал хороший знакомый, а работы у них не было. Сошлись по 18 копеек за штуку, «ввж-ж-и-и-и-к» – и готово! Осталось только рассчитаться с такелажниками на погрузке, с шоферами за экспресс-доставку, и «в осадке» осталось 8 500 рублей. И для чего мне нужна эта пенсия? Да я за эти два года заработаю столько, что за 50 пенсионных лет не смогу получить!

Я понял, что против таких аргументов не возразишь: чтобы скопить столько денег, мне с моей зарплатой начальника отдела Госплана СССР пришлось бы работать почти полтора года, а еще надо кушать что-то! И «старое поколение» в моем лице признало себя побежденным в споре с молодым.

Когда в 1992 году Николаю предложили ещё раз принять присягу, теперь уже на верность не СССР, а России, он отказался и уволился из армии.

Иногда у него были большие доходы, иногда более чем скромные. Когда был при деньгах, был способен на широкие поступки: подарить, например, бывшей жене автомобиль.

Пять лет Николай жил в Москве, поставлял грузовиками этикетки для осетинской водки и ящиками возил деньги. Его клиентами были многочисленные винные заводы и пищевые предприятия Северного Кавказа и Воронежской области, но постепенно он стал осознавать, что посреднические схемы добывания денег становятся все менее привлекательными, необходимо найти что-то более основательное. А после того, как московский ОМОН «накрыл» осетинских торговцев водкой, он понял, что в нашем непостоянном мире без фундаментальных знаний никак не обойтись.

Николай рискнул и ступил на новую для себя стезю – полиграфическое дело. Освоил компьютер, изучил специфику полиграфических программ, благо, «база» в голове была академической. На территории Воронежской областной типографии арендовал крохотную комнатёнку и неисправную печатную машину, восстановил её, научился печатать сам, потом научил людей. Так помаленьку врос в рынок. В него поверил банк, дал кредит и дело пошло. Семь лет по просьбе руководства областной типографии работал в ней по совместительству главным инженером.

По-моему, Николай стал профессионалом. Я, конечно, дилетант в этом деле, но имею основание говорить так по следующим причинам.

Однажды он попросил меня познакомить его с профессионалами, занятыми выпуском типографского оборудования. Я рекомендовал ему обратиться на специализированный завод в Санкт-Петербурге, предварительно переговорив с его директором, Соловейчиком Александром Михайловичем.

Через пару недель Александр Михайлович рассказывал мне, что главный инженер их завода, признанный корифей в оборудовании для типографий, был поражен глубиной знаний Николая. Тот рассказывал о некоторых новинках, свободно ориентировался в зарубежной практике, дал несколько профессиональных предложений по улучшению существующей на заводе технологии. Расстались они в восторге друг от друга. Александра Михайловича я знал давно, верил ему, да и с какой стати ему необходимо было что-то сочинять?

А Николай стал профессионально заниматься типографским делом и сейчас успешно, на мой взгляд, руководит своей собственной типографий, одной из лучших в городе Воронеже.

Пожелаем же счастья ему и его многодетной семье.

Глава 40. Производство на заводе в 60-х годах

Продолжу свой рассказ о заводе.

Итак, в феврале 1965 года я был назначен начальником отдела механизации – сравнительно небольшого в масштабах завода вспомогательного подразделения, но важного в смысле необходимости в заводской технологической цепочке. Назначение совпало по времени с бумом развития производства, вызванного, как ни странно, «кукурузной лихорадкой», которую переживала наша страна по инициативе Хрущева. Посевы кукурузы росли, а убирать ее было нечем – не хватало техники. (В Воронеже даже произошел скандальный случай, когда поздней осенью неубранную кукурузу «прикатали» рельсом, привязанным к трактору, чтобы – не приведи Господь, ушедшие под снег кукурузные поля не смог заметить Хрущев, колесивший в это время по дорогам области с очередным визитом).

Херсонский комбайновый завод выпускал кукурузоуборочные комбайны ККХ-З (прицепные, с захватом на три рядка), но его производство не обеспечивало потребности союзного сельского хозяйства. Как-то в Москве на совещании Хрущев поставил перед машиностроением задачу: существенно расширить производство ККХ-3 и проблему снять (как всегда, быстро, немедленно!). Кто берется?

На этом совещании присутствовал наш первый секретарь обкома партии Хитров. Он-то и проявил инициативу и принял историческое для завода решение, ответив: «Мы!».

В принципе, решение было оптимальным: завод расположен удачно, в центре потребителей, на заводе завершалось строительство нового корпуса площадью около 20 тысяч квадратных метров, кадры в городе имелись в достаточных количествах, а огромная площадка завода с хорошими подъездными путями позволяла без осложнений осуществлять размещение комплектующих изделий и готовой продукции.

Особенностью нового производства было то, что оно организовывалось в условиях первых шагов нашей экономики по переводу оборонной промышленности на гражданские рельсы. Наш завод был определен головным, сборочным предприятием, а к нему «пристегнули» свыше 40 крупных предприятий оборонного комплекса, расположенных в Саратове, Ульяновске, Челябинске, Ленинграде и других городах. Им было поручено изготовление практически всех мало-мальски ответственных узлов и деталей комбайна. Нам же поручалось производство разного рода нестандартного крепежа, листовая штамповка деталей типа кожухов, клепка колес, общая сборка и окраска изделия.

И карусель завертелась сначала для вспомогательных служб, когда за несколько месяцев потребовалось спроектировать, изготовить и смонтировать транспортные конвейеры, окрасочные камеры, уйму нестандартизированного оборудования, оснастки, потом напряжение перешло и в основные цеха. Потрудиться пришлось всем, но в строго намеченный срок, в конце 1962 года, на заводе был начат выпуск комбайнов ККХ-3.

Следует отметить некоторые особенности нового производства.

Во-первых, высочайшую дисциплину поставщиков – послевоенные оборонные предприятия к «кукурузному» заказу отнеслись, как к приказу Верховного Главнокомандующего: со всей ответственностью. Задолго до начала производства с опережением графика наш завод был буквально завален комплектующими узлами, и проблемы с их наличием потом возникали лишь в порядке исключения.

Во-вторых, следует отдельно отметить высочайшее качество изготовления поступающих компонентов. На заводах-поставщиках, очевидно, существовал особенный технологический уклад, не позволявший исполнителю без разрешения допускать отклонения от требований технической документации даже в случае, если эти отклонения повышали качество.

Первые месяцы после начала подготовки производства нашим конструкторам часто приходилось выслушивать просьбы поставщиков примерно такого содержания: «У нас на предприятии не применяется сталь ст.5, можно ли ее заменить на сталь 40ХН?», или: «Можно чугун СЧ 12-24 мы заменим на модифицированный марки …?». А однажды просьба состояла в том, чтобы разрешить дополнительную термообработку шлицев и их шлифовку вместо «сырого» вида поставок (контрольная служба этого поставщика посчитала, что выпуск даже небольшой партии валов без шлифования и термообработки в дальнейшем неблагоприятно повлияет на уровень технологической дисциплины на предприятии).

Подобные изменения, конечно же, могли только повысить качество комбайна (доказано жизнью, и я об этом еще обязательно расскажу!), и оформлять их следовало лишь по формальным соображениям. Конечно, изменения влекли за собой увеличение себестоимости продукции, но кто тогда посмел бы эту себестоимость считать! Главным был лозунг: «План – любой ценой!».

Производство комбайнов шло гладко, без серьезных проблем, но наступил октябрь 1964 года, Хрущев был отправлен на пенсию, а с его уходом прекратилась «кукурузная лихорадка», и процесс пошел, как у нас часто бывает, в противоположном направлении: спрос на кукурузоуборочные комбайны прекратился, и их производство пришлось в 1965 году остановить. Но при плановой системе срабатывает принцип инерции производства, и у нас на складе готовой продукции скопилось около 8 тысяч нереализованных комбайнов, на которые не было сбыта. Три года ушло на то, чтобы с большим трудом реализовать большую часть остатков, но на складе еще оставалось 2 тысячи штук.

Неожиданно из Болгарии поступила просьба продать им крупную партию комбайнов. В принципе, подобные поставки были запрещены: нельзя было поставлять на экспорт продукцию, простоявшую несколько лет под открытым небом, да еще и изготовленную без учета специальных требований.

Леонид Николаевич Хрустачев, ставший к тому времени генеральным директором завода, любил повторять: «Чем хороша Советская власть – ты можешь решить любой, самый трудный вопрос, но для этого необходимо его ре-ша-ть!». И он решил: подписал кучу гарантий по качеству (весьма смелый поступок), и контрольная экспортная инспекция выдала заводу разрешение на поставку комбайнов в Болгарию. (Перед поставкой комбайны были лишь промыты и повторно окрашены).

К этому времени я уже был заместителем директора по производству и в числе всего прочего стал отвечать за экспортные поставки. На мой вопрос, не рискует ли он, давая смелые гарантии, Леонид Николаевич мне объяснил, чем он руководствовался при принятии решения: «Вы можете мне объяснить, почему за пять лет поставок комбайнов мы не получили ни единой рекламации от селян? Потому, что комбайны эти были изготовлены нашими оборонщиками в условиях строжайшего соблюдения абсолютно всех требований технической документации, а зачастую – выше этих требований! И с учетом этого я могу безо всякого риска подписать любые гарантии работоспособности поставляемой техники».

И комбайны были быстро отгружены в Болгарию – там близилась уборка.

Но у Хрустачева, видимо, душа все-таки болела, и он к началу уборки кукурузы для осуществления авторского надзора командировал в Болгарию начальника нашего ОТК Юрия Петровича Лазеева. Тот объехал кукурузные поля Болгарии, встречался с комбайнерами, пытаясь выявить какие-либо замечания по надежности техники. Через 10 дней ЮП возвратился и продемонстрировал Хрустачеву благодарственное письмо с дифирамбами советской технике.

ЛН, конечно, был рад письму, но сказал: «Радоваться рановато – примета плохая. Храните это письмо лет 15 – 20, а потом можно и порадоваться».

С «комбайновой» историей мне довелось неожиданно столкнуться еще раз. Случилось это в сентябре 1982 года, когда я практически уже «сидел на чемоданах» перед переездом в Москву. Ко мне в кабинет зашел крепкого вида мужичок, как он представился, председатель колхоза из-под Нежина, с Украины:

– Я в Воронеже проездом, но решил зайти: мне хотелось бы приобрести хотя бы один комбайн ККХ-3. Я у Вас был лет 15 назад – их стояло «море», а сейчас нет. Неужели не осталось ни одного?

– К сожалению, это так. Обратитесь в Херсон, там вроде продолжают выпускать.

– Н-е-е-т, Херсон меня не устроит: у меня их знаете, сколько перебывало? Два-три года поработает и на свалку. А Ваш как получили, так и «стрижет» себе спокойно более 15 лет, только поистерся весь и проржавел. Вот это – машина!

Я объяснил председателю-кукурузоводу, как тщательное соблюдение технологической дисциплины может оказывать решающее значение на качество выпускаемых машин (ничем другим я не смог ему помочь), и он ушел раздосадованный.

* * *

А я вспомнил еще случай на тему контроля качества. Однажды во время посещения Швеции наш первый замминистра Н.И. Рыжков дал согласие на наше участие в тендере на поставку буровых станков на железодобывающий рудник Кируна, находящийся в этой стране за Полярным кругом. В условия тендера входили сравнительные испытания наших СБШ-250 и американских станков такого же назначения.

Задание мы получили в феврале, а отгрузить станок должны были до конца мая. Я попытался отодвинуть срок (производственный цикл более 90 дней, а нужно еще решить вопрос с северным исполнением, заказать экспортные комплектующие…), но получил по шее: «Все уже подписано на высочайшем уровне, и замена срока означает капитуляцию перед американцами. Думай, как выполнить, а не как …».

Особенно думать не пришлось. Мы провели короткое совещание с конструкторами из Поваровского проектного института. Директор института, Виктор Дмитриевич Чугунов, которого я по-дружески звал штурманом отечественной буровой техники, доложил участникам совещания: станок выпускается уже более 10 лет, недавно прошел модернизацию, серьезных мероприятий по совершенствованию конструкции проводить не требуется.

Наш ОТК доложил полученную от отечественных комбинатов статистику об эксплуатационных отказах станков: поломки случались часто, но совершенно бессистемно – то перепутали марку стали, то поставили деталь без термообработки, то еще что-либо… Мы согласились с мнением, что конструктивно в станке менять ничего не требуется, а зафиксированные поломки являются следствием бесконтрольности за качеством в условиях случавшейся «штурмовщины» на производстве.

Мы решили сделать прорыв в вопросах качества, в первую очередь – организационный:

– главный конструктор составил перечень ответственных деталей и узлов (около 200 наименований);

– главный технолог подготовил маршрутную документацию на эти детали, в которой после каждой операции расписывались рабочий и контролер ОТК;

– начальник ОТК организовал тотальный контроль ответственных деталей и подготовку согласованных с заинтересованными службами завода решений по обнаруженным отклонениям от требований технической документации с обязательным утверждением этих решений у главного инженера завода;

– исполнителям была обещана приличная премия по окончании работ.

И работа закипела, все с должной ответственностью потрудились, и в требуемый срок станок был отгружен.

Первоначально испытания должны были продолжаться 6 месяцев, потом их продлили еще на 6, потом еще на 6. В общей сложности получилось восемнадцать месяцев – полтора года – и за это время не случилось ни единой аварии!

От завода мы откомандировали в Кируну механика с Криворожского ГОКа, классного специалиста Орешича. Он, бедолага, почти 2 года жил в Заполярье без семьи, без товарищей, без «языка» и без работы – он страдал, что станок пашет и пашет, а ему нечего делать. Единственно, с кем он мог общаться, был сотрудник шведской организации-посредника по фамилии Кристи, который «протаскивал» просоветскую политику в приобретении техники.

К сожалению, результат получился не в нашу пользу. Руководство рудника дало заключение о некотором превосходстве СБШ над конкурентом и рекомендовало остановить свой выбор на советской технике, но при вынесении окончательного вердикта в Стокгольме начальство отдало предпочтение американцам (решающую роль сыграли сложившиеся долгосрочные связи). Кристи объяснил так: «Там все решают сионисты». Как бы там ни было, Орешич приехал разочарованным, но радостным: он приобрел в Швеции новенькую «Волгу» и перегонял ее, полную гостинцев, своим ходом в Кривой Рог к заждавшимся домочадцам.

Орешич много интересного рассказывал о жизни шведской глубинки. Некоторые вещи казались нам неправдоподобными. Ну как можно поверить, что за Полярным кругом в глухом медвежьем углу круглый год продается свежая (не замороженная!) клубника? (Про себя мы решили – заливает, сукин сын).

Или еще. В канун рождественских каникул Кристи предложил Орешичу съездить в Норвегию погостить у его тетки. Орешич не согласился – советским людям пересекать без разрешения границу категорически не разрешалось. Кристи сказал, что в таком случае Норвегия отменяется, поездка будет в другое место. Как оказалось, он слукавил: усадил Орешича в свою машину и поехал. В дороге остановились перекусить. Орешич заподозрил неладное: говор звучит по-новому, а потом еще монеты с дырками… На его недоумение Кристи со смехом сообщил, что они уже давно в Норвегии, когда и как пересекли границу – не заметили.

Чудные мы какие-то были – всему, что сейчас обыденно, удивлялись, как дикари. Захотелось рассказать по этому поводу анекдот, давно не рассказывал:

Поручик Ржевский собирается на встречу с друзьями, думает, какой бы ему свежий анекдот рассказать, ничего не вспомнил и обращается к денщику:

– А скажи-ка, любезный, какую ты интересную историю знаешь? И не можешь ли ты рассказать ее мне?

– Вполне могу, если хотите. Слыхали, как австралийские аборигены ловят страусов? Они бреют голову наголо, закапываются в песок – только макушку видно, страус идет по пустыне, думает, что нашел яйцо и садится на него. Тут-то абориген за ноги страуса – хвать!

– Да-а…Забавно, забавно….

Приходит поручик в свою компанию, доходит его очередь рассказывать.

– А хотите, господа, я расскажу вам забавную историю, как австралийские аборигены ловят страусов? Они бреют голову наголо, закапываются в песок – только задница наружу, страус идет по пустыне, думает, что нашел гнездо и садится на него. Тут-то абориген за ноги страуса – хвать!

Все дружно рассмеялись: «Забавно, забавно….». А потом вдруг один из слушателей спрашивает Ржевского: «А скажите-ка, поручик, а зачем это аборигены бреют себе голову?»

Ржевский задумался на мгновение, а потом убежденно выпалил: «Да так-с, дикари, да и только!».

Может быть, ответ на вопрос, почему мы удивлялись рассказам Орешича следовало бы искать у поручика Ржевского?

По условиям тендера оборудование, «проигравшее» сравнительные испытания, подлежит возврату на завод-изготовитель и реализуется на внутреннем рынке. Станки наши в то время были очень дефицитными, и нам не стоило большого труда пристроить «шведа»: ближе всего к заводу находился Лебединский комбинат, где главным механиком карьера работал Сенник, с которым у нас были добрые деловые отношения.

Сенник, как и пообещал, стал периодически присылать информацию о работе станка, и по полученным сведениям тот показал чудеса долговечности: после напряженной работы в Швеции он проработал еще почти тройной срок без капитального ремонта!

Вот что такое качество! (К сожалению, мы так и не научились работать качественно для самих себя).

* * *

Производство комбайнов было остановлено, но производство сельскохозяйственной техники продолжалось: нам немедленно «заткнули дыру» в программе и поручили выпускать зернотуковые сеялки СУК-24 (появилась мода при посеве зерновых культур одновременно вносить в почву и удобрения). Опять широкая кооперация, опять изготовление и монтаж огромного количества «нестандартки» и опять конвейерная сборка.

Шел 1965 год. Экономика государства подвергалась коренной реорганизации: Совнархозы были ликвидированы – рановато, как многие считают, они могли решить еще много насущных проблем. Например, такую важнейшую проблему, как абсурдное деление нашей экономики по национальному принципу. Ну, какой смысл, спрашивается, в составе России иметь … национальных образований? Чтобы гарантированно обеспечить всестороннее развитие национальных меньшинств? – Весьма сомнительны и цель, и способ ее достижения!

Искусственно созданные национальные границы в экономике государства автоматически приводят, в частности, к процветанию уродливого принципа соответствующего подбора и расстановки руководящих кадров любых уровней в автономии. Деловые качества кандидата становятся не первостепенными, а это ведет к самому страшному виду коррупции – коррупции на клановой основе. Кроме того, выстраивание «национального забора» создает хорошую почву для появления в богатых регионах эгоистичных настроений о самостоятельном использовании местных природных ресурсов, вплоть до требований предоставления полного суверенитета.