Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Моргунов стоял с Вилкоком в присутствии переводчика, пил свой сок. Мое отсутствие он, конечно, заметил, и решил, по своему обыкновению, похохмить:

–Ты тут, пожалуйста, веди себя поприличнее, и прекрати свои ковбойские приемы! Ишь, что придумал: с хозяйкой, в лес. Видишь, господин Вилкок уже ревновать стал!

Переводчик не стал это переводить, а Вилкок стоял с натренированной улыбкой и непроницаемым видом.

До ужина я столкнулся еще с одним «кадром». На встречу он пришел с шахматной доской под мышкой и слонялся между присутствующими, предлагая партию. (Очевидно, он был один из тех, кто после блестящей победы Фишера стал считать шахматы потенциальным источником долларов). Я рискнул, согласился играть и предложил: «Вы будете Фишер, а я – Спасский». Партнер мой возразил, что у него, мол, нет усов, и поэтому он не может считаться Фишером. Стали выяснять и оказалось, что в виду он имел киноактера Фишера, который носил усы, а есть ли усы у шахматиста Фишера, он понятия не имеет!

Вот такой мне попался шахматный патриот-любитель. Играл он слабо, я быстро выиграл, но на реванш не согласился, нас всех пригласили ужинать.

Мы с Павловым сели рядом. Необходимо отметить одну важную особенность американских застолий, принципиально отличающуюся от российских: за столом не подают крепких напитков, только столовые вина. Поскольку мы с Павловым до ужина приняли дозу, по местным понятиям близкую к смертельной, вино пить нам было противопоказано, и мы пили минеральную воду, похожую на Боржоми.

Еще одна важная деталь, которую я отметил (а может, мне просто показалось): с нами за столом часто сидел человек, потихоньку демонстрирующий, как правильно соблюдать все требования этикета, как есть то или иное блюдо. Я этого товарища сразу «вычислил» и на всякий случай наблюдал за ним, запоминая движения. Павлов сидел рядом, с аппетитом жевал (изголодался парень!).

Приносят неизвестное мне яство: на большом блюде разложены привлекательно украшенные зеленью незнакомые предметы красного цвета, по форме – с детскую ладошку, с продолговатой ручкой (удобно браться!). Блюдо ставят против нас. Смотрю, товарищ сразу берет этот «предмет», специальными щипчиками проделывает отверстие в скорлупе, заливает туда соус и начинает кушать с помощью небольшой вилочки. Как я потом догадался, это были вареные клешни какого-то морского ракообразного – омара или краба – необходимых познаний у меня не было.

Павлов на «товарища» не смотрел, схватил новое кушанье за удобную ручку и с хрустом откусил приличный кусок. Потом наклоняется ко мне:

– Какая-то хренотень попалась, по всему похоже на мыльницу… Что же это может быть?

– Ты что делаешь, чудик? Нужно было делать так…

– А как теперь быть?

– Теперь жуй до конца! Выплевывать нельзя, позору будет на всю Америку!

Павлов тщательно разжевал «мыльницу» и проглотил. Все закончилось благополучно для него – «Смирновская» не подвела и помогла ему все переварить!

* * *

Могу сказать, что из Америки мы не привезли ничего полезного, что касалось бы цели поездки – производства самоходных вагонов. Да его, собственно, и увидеть там невозможно: в цельном виде, как это имело место у нас, оно ни на одном американском заводе не существует. Есть лишь сборочные предприятия, где производится общий монтаж, а все узлы изготавливаются на специализированных предприятиях и доставляются на место, как правило, автомобильным транспортом.

В то же время я считаю поездку для себя очень полезной: во-первых, я раньше знал по книжкам, а теперь воочию убедился, что будущее в мелкосерийном машиностроении принадлежит станкам с числовым программным управлением.

На одном из предприятий, специализированном на выпуске редукторов, мы увидели цех, в котором в три смены работало около 20 обрабатывающих центров, а обслуживало их всего два программиста, пять инженеров, четыре работника коммерческих служб и три техника. Я с трудом представил себе, сколько потребовалось бы асов-расточников, да еще инженеров, да еще … для обслуживания такого же количества универсального оборудования у нас. А тут на каждую корпусную деталь составляется программа, деталь устанавливается на станок, и тот автоматически подбирает и при необходимости меняет инструмент, а также производит все необходимые измерительные операции. Качество потом можно было не проверять – оно обеспечивалось профилактическими работами с инструментом и с оборудованием.

После своего возвращения из Америки я стал всеми правдами и неправдами тащить станки с ЧПУ к нам на завод. На первых порах ничего у нас не получалось, но потом соседи с авиационного завода и лично его главный инженер Николай Константинович Потапов помогли нам подготовить кадры, и дело пошло. У нас была организована специальная служба, обслуживающая станки с ЧПУ, которую возглавил Семен Моисеевич Рабинович, выпускник Брянского политеха, быстро ставший энтузиастом нового дела, и к концу моего пребывания на заводе число таких станков перевалило за сотню. Конечно, мы были на уровне, далеком от американского, но станки с ЧПУ стали на заводе незаменимы (скажем за это спасибо американцам).

Другой идеей, которой я загорелся по возвращении из командировки, было желание быстро внедрить вычислительную технику. Удалось «влезть» в министерский план создания машинно-счетных станций, получить финансовые средства, фонды на оборудование, высвободить и отремонтировать помещение, смонтировать две новые машины «Минск-10». МСС начала работать, а если выразиться точно – переводить бумажную ленту и перфокарты. Удалось кое-что автоматизировать в бухгалтерском учете, но главную задачу – производственный учет – наша МСС так и не осилила: слишком неудобной для нас оказалась ненадежная громоздкая техника на бумажных носителях (или просто мы плохо занимались внедрением?). Сейчас пара рядовых персональных компьютеров смогла бы без особого труда и колоссальных затрат переварить всю заводскую информацию!

И еще, что меня поразило на американских заводах, это органически связанный с производством инжиниринг, в недрах которого, как мне кажется, следует искать ответ на вопрос, заданный как-то Брежневым с высокой трибуны: «Почему наши производственники не гоняются за новинками, а шарахаются от них, как черт от ладана?».

Расскажу эпизод. На небольшом заводике (численностью примерно 100 человек) нам показали высокотехнологичное производство тяговых цепей для донных конвейеров, устанавливаемых на самоходных вагонах. На одном из рабочих мест мы наблюдали, как под стеклянный колпак загружались две детали, плотно сжимались, а затем яркожелтый луч быстро проходил по стыку, и детали оказывались скреплены безукоризненно ровной строчкой сварного шва.

Я попросил руководителя технической службы завода дать пояснения. К моему удивлению, тот сказал, что подробно не знает, но организационно это выглядит следующим образом: примерно месяц назад на них вышла одна из местных инжиниринговых фирм и предложила коренным образом изменить технологию изготовления звена цепи – вместо нескольких переходов горячей штамповки делать звено из двух половинок простой формы, скрепляя их плазменной сваркой.

На заводе в принципе не возражали против новинки, но засомневались, как будут выглядеть экономические показатели? Фирма взялась доказать целесообразность внедрения, смонтировала оборудование, поставила своих рабочих, и те начали трудиться на общих основаниях. Срок эксперимента – три месяца. Если показатели удовлетворят заводчан – оборудование и тема будут оплачены, если нет – «до свидания, остаемся просто друзьями».

Я про себя отметил: в организационном плане и гениально, и просто. Риск есть только у внедренческой фирмы, а заводу никакого – знай себе, гони план и ни о чем не думай.

Я представил себе нашу систему: нужно самому найти новинку, доказать ее целесообразность, потратиться на внедрение, каждый день ходить проверять, рисковать… Наша система предрасполагает к тому, что легче сказать: «Да пропади оно!…».

Вернувшись на завод, я не имел возможности повлиять на организационные процессы, но потом, став руководителем департамента машиностроения в ведущем экономическом ведомстве страны, пытался, как мог, помочь одержимому питерцу, энтузиасту-одиночке Колосову Владимиру Григорьевичу, который хотел организовать инжиниринговые службы во всех регионах России. Но мои начальники посчитали Колосова проходимцем и жуликом, и процесс сам собою затих.

* * *

Что еще запомнилось в «калейдоскопе» американских предприятий, это неторопливость и размеренность в работе персонала: все делалось без спешки, суеты и без признаков «потогонной системы».

Отложилось в памяти также постоянное стремление руководящего персонала избавиться от нерациональных действий.

Например. Первого октября у принимающей фирмы начинался новый финансовый год, предстояли отчеты о проделанной работе и доклады о задачах на перспективу. Накануне был предновогодний ажиотаж: нужно было успеть оформить продажу, что-то отгрузить, что-то достроить – примерно так же, как и у нас. Один из руководителей экономической службы поведал мне, что отчет о работе за прошедший год с предложениями, кому и что делать в будущем, должен быть представлен на рассмотрение дирекции не позднее 5 октября.

Откорректированный отчет не позднее 10 октября должен быть направлен телетайпом всем предприятиям и акционерам фирмы (более чем по 40 адресам в 20 странах) с сообщением, когда и где состоится совещание по обсуждению материалов. Каждый, кто получит такое сообщение, должен будет сообщить о своем участии, желательно с предварительными замечаниями. От адресата требовалось либо заказать себе гостиницу, либо сообщить, что с докладом согласен и участвовать в заседании не будет.

На совещании никаких докладов делаться не будет (все уже получено в печатном виде), и поэтому начинают сразу с прений. Вот и вся процедура! А у нас…

* * *

Посещения горных предприятий были для нас совершенно бесполезны: на железорудной шахте, которую мы посетили, использовалась старая техника, основанная на работе скреперной лебедки, а современных самоходных машин не было и в помине. Аналогичной по техническому уровню оказалась и угольная шахта, я даже не стал в нее опускаться, а Павлов потом долго плевался: «В Кузбассе можно увидеть больше». Хозяева объяснили, что в целях сохранения для потомков собственных запасов природных ресурсов в Америке принят закон, по которому на шахтах с производительностью, превышающей столько-то тонн угля в сутки, искусственно установлены «дикие» нормативы количества надзорного персонала, при котором добыча угля становится нерентабельной. По этой причине угледобывающие комплексы на территории США нигде не применяются.

Не знаю, насколько это было правдой, но Моргунов остался крайне недоволен: он посчитал, что американцы секреты от него прячут и показывают «вчерашний день».

Впечатлений от неофициальной части поездки было, конечно же, предостаточно. Сопровождал нас в поездке Лес Пентек, среднего роста крепыш, отлично знающий русский язык и человек довольно оригинальный. Мне кажется, он не был случайным человеком в нашем сопровождении. Я в делегации был самый молодой, спортивного вида, немного «накачанный», вел себя выдержано, спокойно, и Лес постоянно как бы тяготел к общению со мной (может быть, решил, что я ему «родственная душа»?).

Лес рассказал, что он наполовину русский, его дядя был последним царским министром финансов по фамилии Коншин, который после революции со своей семьей, частью российской казны и большой группой татар-охранников эмигрировал в Югославию и организовал там русскую колонию. Сестра Коншина вышла там замуж за венгра, в результате чего родился он, Владислав. Поскольку с таким длинным именем за рубежом жить неудобно, пришлось его укоротить и назваться Лесом.

Когда Лес вырос, его послали учиться в Италию. Два года он там чему-то учился, потом это занятие ему надоело, и они с приятелем завербовались в израильскую армию (шла очередная война с арабами), в войска особого назначения, по-нашему – в десантники.

В начале службы было хорошо: кормили, одевали, давали возможность отдохнуть, начисляли на личный счет хорошие деньги, а потом приятеля застрелил арабский снайпер, и Лес, задумавшийся, а кому это нужно, бросил все и уехал в Южную Америку. Там после долгих мытарств он стал работать в филиале фирме «Джой» менеджером иностранного отдела. Жизнь обучила Леса языкам: кроме русского, он знал сербский, венгерский, итальянский, иврит, испанский и английский.

Как объяснил Лес, Фрэнк Уайт, заместитель Вилкока, вызвал его в США, чтобы сопровождать русских в качестве переводчика и «создателя комфортных условий их пребывания в Штатах» – так именно он выразился.

И Лес старался. Он первым просыпался утром, проверял транспорт, подготовленность программы, готовность билетов, обедов, ужинов и т.д. При всем при этом Лес не отставал в выпивке: мы с Павловым попробовали раз его накачать – ничего не вышло: Лес только хитро улыбался.

Мы как-то летели на внутреннем рейсе, Лес сидел, по обыкновению, рядом со мной. Перед этим мы «тепло попрощались» с очередными хозяевами, и Лес моментально «выключился» (еще одна его удивительная способность – засыпать при малейшей возможности и немедленно, когда требуется, взбадриваться). Я пытался что-то прочесть в газете, а потом обратил внимание, какие у Леса интересные ногти на больших пальцах рук: темные, почти коричневого цвета, длинные (сантиметра по два), толстые и, чувствовалось, ухоженные, как при хорошем маникюре. Я вспомнил (читал как-то), что где-то на юге Китая есть вид единоборства, в котором противники ведут бои, действуя ногтями, как когтями, причем наносят увечья не хуже, чем колющим оружием.

Я осторожно прощупал ноготь у Леса – было ощущение чего-то прочного, металлического. Лес моментально открыл глаза, спрятал «когти» в кулаки и выжидающе посмотрел на меня. Мне ничего не оставалось, как выставить вверх большой палец: «Высокий, мол, класс!». Лес спросил меня «А ты знаешь, что это?». Я неопределенно пожал плечами, что можно было расценивать и как «Само собою!», и наоборот. Тогда Лес прошептал мне на ухо:

– Фрэнк приказал мне обеспечить вашу безопасность. Только смотри, никому об этом не говори.

– А где у тебя кольт 12-го калибра?, – попробовал я пошутить.

– Никогда им не пользуюсь! Только пальцы, а где не достаю – каблуком.

– Ну что, пальцы? Царапаться только…

– Не скажи! Пальцы очень надежны! Вот, к примеру, у вас долго учат пользоваться ножом. Но нужно быть виртуозом, чтобы «снять» часового: чуть допустил неточность с ударом, он закричит и может все испортить. А если я взял его за горло, оно у меня все остается в кулаке, и мой «клиент» только зашипит.

Потом Лес продемонстрировал свои «навыки»: он вытащил из кармана на спинке переднего кресла несколько буклетов и, держа их перед собой на весу, резко «чиркнул» по ним ногтем своего большого пальца правой руки. Большинство буклетов оказались перерубленными пополам, как бритвой.

От профессионального спокойствия Леса у меня мороз по коже пробежал, я пробормотал что-то вроде «Ладно, посмотрим» и предложил вздремнуть. А потом я сообразил, почему Лес старается всегда держать руки в карманах (раньше просто не обращал внимания) – Лес прятал от окружающих свои ногти (а точнее, когти)!

А для советских людей обстановка в Америке в это время, несмотря на общее потепление отношений, была напряженной. Сотрудники Амторга (торговой организации, созданной в 20-е годы еще до установления между СССР и США дипломатических отношений) рассказали нам, что лишь за несколько дней до нашего приезда со здания синагоги, хорошо наблюдаемой из их офиса, был снят ранее висевший плакат с призывом: «За каждого убитого в Израиле солдата убьем одного советского дипломата!».

А еще за несколько дней до этого по Амторгу стреляли, попали в стекло – выстрел носил, очевидно, лишь устрашающий характер, но от всего этого было не по себе.

И еще, как рассказали, очень неприятный инцидент произошел с делегацией, кажется, нефтяников: на улице к ним обратились за материальной помощью Израилю на борьбу с арабами. Естественно, ответили отказом – последовало расследование – Почему? Ах, да оказывается, вы русские! Сволочи! – и плевок в лицо – соответственно ответ – и пошло-поехало! Короче нефтяников здорово поколотили, и визит пришлось свернуть.

Может, я преувеличиваю, но мы были на грани попадания в подобную историю. Как-то поздно вечером мы возвращались к себе в отель «Хилтон» после посещения нашумевшего Бродвейского мюзикла (названия не запомнил). Спектакль, действительно, был превосходный: действие происходило в наши дни, среди реальных актеров этого же театра, но только работавших на этой же сцене 30 лет назад. Кто-то из них враждовал, кто-то дружил, у кого-то был любовный флирт, кто-то по-настоящему был влюблен, кто-то уже ушел из жизни и т.д. Действие постоянно переносилось из настоящего времени в прошлое и наоборот, создавая интересную и запутанную интригу.

Мы медленно шли, прогуливаясь, по шумному сверкающему Бродвею (наш «Хилтон» был неподалеку) и пытались разобраться в некоторых непонятых нами моментов в мюзикле. Свернули на «нашу» улицу, тоже залитую светом, но не такую людную. Растянулись по улице по 2-3 человека: впереди Моргунов с Успенским и с кем-то из местных, за ними мы с Лесом, потом тянулись небольшими группами и остальные.

Неожиданно я увидел: навстречу нам идут две броско одетые девицы – на одной из них было закрытое ярко красное бархатное платье театрального покроя «в землю», а на другой – черное платье с глубоким декольте и «кричащим мини». Обе девы были с высокими заметными прическами, а в руках держали кружки, на которых были нарисованы желтые шестиугольные звезды. Девы остановились перед Моргуновым и начали что-то ему говорить. Я только успел подумать: «Началось», как Лес вдруг стремглав рванулся вперед, схватил девиц за холки и затолкал их в арку дома, мимо которого мы в это время проходили.

Следом за ними быстрым шагом проследовали двое плечистых парней, и сразу все пятеро начали о чем-то резко разговаривать. Мы с безразличным видом проследовали мимо арки и финал сцены не наблюдали. Лес появился через пару минут: «Не обращайте внимания, это были проститутки…».

Что говорил Лес девицам, пришлось ли ему показывать свои «когти» или доставать какое-либо удостоверение – я не знаю. Можно только отметить, что вел себя Лес после случившегося совершенно просто, без каких-то «понтов», и мы его после этого крепко зауважали.

Лес был прекрасным гидом: ему, мне кажется, доставляло удовольствие показывать Америку и рассказывать о ней. Он однажды принес утром толстенное рекламное издание, на титульный лист которого были вынесены торговые марки ведущих производителей, в том числе знакомый всем овал с курсивом «Ford» и рядом цифры 50-51. Открыв указанные страницы, можно было ознакомиться с рекламными страницами фирмы «Форд». Однако на этих страницах было совершенно пусто, только в правом нижнем углу было напечатано: «Фирма «Форд» в рекламе не нуждается!». И все.

И в этом была вся Америка с ее уверенностью и самоуверенностью.

Припоминаю, с каким восторгом Лес расхваливал преимущества гипермаркетов перед магазинами мелкой торговли. Сегодня нас такими не удивишь – «Ашаны», «Рамсторы», «Глобусы» и проч. уже стали для нас обычным явлением, а в 1971-м мы смотрели на них как на чудо. Однажды Лес повел нас туда на экскурсию и рассказывал: «Такой магазин строится на «зеленой лужайке» с хорошими подъездными путями и должен обслуживать всех жителей в радиусе 15-20 миль. В ассортименте магазина должны быть все товары повседневного спроса: продукты, полуфабрикаты, напитки, сапоги, уздечки и пр. и пр. Продавцов в магазине нет – все товары в свободном доступе на стеллажах. Подобрал, что нужно, и ступай к кассе, а потом на выход, к своему авто на стоянке. На выходе стоят два дюжих молодца с рациями – борцы с воровством.

Торговый зал в магазине находится под постоянным видеонаблюдением. Если кто-то из посетителей что-либо стащит (спрячет под одеждой) и окажется замечен, наблюдатель будет его сопровождать до самого выхода и «сдаст» охране. Те бесцеремонно обыскивают подозреваемого и по обнаружении похищенного также без церемоний бьют в челюсть, если надо – еще, и лишь потом уводят для «регистрации» произошедшего.

Я рискнул уличить Леса с его рассказами о неограниченном ассортименте магазина и попросил найти подзорную трубу для моего племянника Кольки. Лес снял трубку местной связи, и там ему сообщили координаты стеллажа и полки на нем, где мы можем найти искомое. Лес уверенно повел меня по «чаще» стеллажей, привел в нужную точку, залез по приставной лестнице на пятый «этаж» и снял коробку, в которой были подзорные трубы на любой вкус. Одну из них, среднего размера, я привез своему племяннику в качества сувенира из Америки (кстати, сувенир был уже китайского производства).

* * *

Лес любил нам показывать и ночную Америку. Кстати, день после упомянутого выше мюзикла мы закончили в ночном клубе. Рядом с нашим отелем находился «найт клаб» с призывом: «Зайдите, у нас здорово!». Лес предложил: «Зайдем!». Мы с Павловым бодро согласились, к нам присоединился и Бритиков, директор Ясногорского завода. Остальные решили отдохнуть, при этом Моргунов с нарочитой серьезностью нас напутствовал: «Я уже насмотрелся на них до тошноты. А вам, молодым, даже необходимо прикоснуться к развратной, чуждой нам культуре, чтобы знали, что такое хорошо, а что такое плохо. Идите, но чтоб сильно не разлагались!».

И мы пошли. Входим, зал полон, даже у стен, притулившись, стоят посетители с бокалами. Лес сразу же заказал для нас четыре виски, и нам немедленно освободили столик рядом с подиумом. Лес объяснил порядок: тот, кто берет виски, имеет право занять место за столом в отличие от посетителей, употребляющих лишь воду или пиво. Я присмотрелся – действительно, наши предшественники пили колу и поэтому безропотно ушли стоять под стенку.

Началось представление, которое не баловало разнообразием сюжета: под зажигательную и оглушительную музыку на сцену выбегала довольно симпатичная легкомысленно одетая «гёрл» с породистой фигурой и лихо отплясывала неизвестный танец с множеством запрещенных у нас «па». Публика сопровождала ее действия бурными возгласами одобрения и восторга. Затем девица делала таинственное лицо, раскрепляла застежку на одной из своих немногочисленных одежек и картинно сбрасывала ее к ликующим зрителям. Когда одежды почти заканчивались, она стыдливо заглядывала себе под последнюю «веревочку», делала испуганное лицо и кокетливо упархивала за кулисы под восторженный свист зрителей.

После небольшой паузы номер почти в точности повторялся другой исполнительницей, которую публика приветствовала с таким же беспредельным энтузиазмом.

Допив виски, мы отправились спать, а наутро Павлов с небрежным видом всенародно объявил, что разложению мы не подверглись, и что у них в Кузбассе шахтерки есть даже получше, после чего мы продолжили свое «открытие Америки».

Интересное было здесь на каждом шагу: в контрастах между бешеными ритмами больших городов и размеренным спокойствием их отдельно взятых жителей, в многонациональной пестроте американцев и их приверженности к традициям предков.

В каком-то небольшом, очень живописном провинциальном городке, если правильно помню, в Клермонте мы оказались свидетелями редкого зрелища: на опушке леса под натянутым огромным тентом с упоением танцевала что-то национальное большая группа людей (не меньше 100 человек), среди которых были и взрослые, и совсем малые дети, – все в национальных костюмах, музыкальные инструменты тоже были национальные, в основном волынки.

Оказалось, что это на свой ежегодный праздник собрались члены небольшой диаспоры, выходцы из одного места Шотландии, предки которых перебрались сюда в поисках счастья много лет назад. Жизнь их разбросала по Америке, но в этот день они обязательно собираются вместе (некоторые семьи едут за тысячи километров) и веселятся так, как веселились их деды.

Как мне показалось, все мы им по-хорошему позавидовали.

Хотелось бы остановиться, посмотреть на американцев поближе, побыть немного среди них, но ритм поездки, заданный программой Михаила Тимофеевича, не давал для этого никакой возможности: «Только вперед! И бегом!».

* * *

В Штатах меня сильно зацепила еще одна новинка, которую удалось подсмотреть в одном из частных гаражей: индивидуальное транспортное средство, внешне похожее на мотороллер, но только стоящее на лыжах. Хозяин гаража рассказал, что вот уже который зимний сезон жители США и Канады поголовно увлекаются новым изобретением – моторизированным средством передвижения по снежной целине, так называемым «Moto-ski», что дословно переводится как мотолыжи. В Америке быстро возникла индустрия нового изделия: несколько предприятий освоили выпуск и изготавливают их около миллиона штук в год, издается специальный ежемесячный журнал такого же наименования.

Мне подумалось, что такие мотолыжи в условиях нашего сурового климата могли бы стать незаменимым средством передвижения, и не только на отдыхе. Один экземпляр журнала я привез домой и начал поиск. Оказалось, специалисты НАМИ об этой технической новинке (русское название «мотонарты») хорошо знают, уже разработали рабочие чертежи, изготовили несколько опытных экземпляров и провели успешные испытания в условиях нашего Крайнего Севера.

Снят даже небольшой фильм, демонстрирующий простоту и привлекательность изделия: десятилетний якутский мальчик без какой-либо специальной подготовки садится за руль, с изумленной физиономией под восторженные возгласы своих родственников показывает высший пилотаж вождения и наглядно доказывает преимущества моторизированной техники перед собачьей упряжкой. Но изготавливать мотонарты никто из министерств не торопился (к новому мы были не предрасположены в принципе).

Воодушевленный фильмом, я выпросил в НАМИ комплект чертежей и привез их на завод в надежде решить в то время для нас серьезнейшую проблему – проблему производства товаров народного потребления.

Это была важнейшая номенклатура государственного плана, которая предусматривалась для каждого предприятия и за которую с начальства спрашивали со всей строгостью. Освоив производство мотонарт, мы смогли бы на несколько лет эту проблему на заводе ликвидировать.

У нас имелись необходимые производственные площади, в техническом плане новое изделие не создавало трудностей, но камнем преткновения для нас стала комплектация.

Для мотонарт нужны были двигатели, выпускаемые оборонной промышленностью. Вначале оборонщики согласились с поставками, но затем под благовидным предлогом отказали, решив, мне кажется, что идею мотонарт стоит реализовать у себя (у них ведь тоже было задание по выпуску ширпотреба!). Так оно и получилось, и вскоре в оборонном комплексе началось производство снегоходов «Буран», а мы «остались с носом».

Мы, конечно, поторопились, когда пошли напрямую к оборонщикам согласовывать двигатели. Позднее я понял, что нужно было сперва подготовить небольшой организующий документ, например, протокол совещания в Госплане СССР, где давались бы общие рекомендации по поставкам двигателей. Тогда можно было бы начинать работы, а так пришлось их свернуть.

Была с моей стороны еще одна попытка изготовить мотонарты на нашем заводе: я вручил чертежи председателю совета молодых специалистов (в 1972 году их было у нас около 50 человек) с предложением изготовить 8-10 штук своими силами с помощью администрации и потом организовать кружок по коллективному использованию (нечто вроде клуба). Молодежь с энтузиазмом ухватилась за идею, начали даже что-то варить, точить, собирать.

К сожалению, наиболее активные энтузиасты вскоре повзрослели, зимы в Воронеже стали бесснежными, и производство мотонарт на нашем заводе прекратилось, не начавшись.

Осталось лишь чувство некоторой удовлетворенности от сознания того, что наша поездка в Штаты дала пусть и совсем незначительный, но толчок к производству в Союзе новой, очень нужной в народном хозяйстве продукции.

* * *

Увидев много интересного и поучительного, мы покидали Штаты со сложными впечатлениями. Много раз я пытался поточнее сформулировать свои чувства и понял, что не смогу это сделать лучше, чем сделали в свое время классики нашего юмора Ильф и Петров. Заканчивая свою книжку «Одноэтажная Америка», на последних ее страницах они так подвели итоги своего пребывания в Штатах, цитирую:

«Что можно сказать об Америке, которая одновременно ужасает и восхищает, вызывает жалость и дает примеры, достойные подражания, о стране богатой, нищей, талантливой и бездарной?

Мы можем сказать честно, положа руку на сердце: эту страну интересно наблюдать, но жить в ней не хочется».

Точнее, по моему, не скажешь.

Глава 43. Служба главного инженера

Работа главного инженера была намного сложнее моей прежней, когда я был заместителем директора по производству. Раньше мне было предельно просто: нужно было постоянно отвечать на единственный вопрос: «Что делать?». Главный инженер должен задавать этот вопрос в первую очередь самому себе, да еще и отвечать на него: «Как делать?», а это, как говорили незабвенные одесситы, «есть две большие разницы».

В производстве своя специфика: малейшее упущение завтра же отразится на плане, но если «сачкуют» службы главного инженера – со временем наступает катастрофа.

При Мачуле у нас подобралась в основном молодая команда: 40-летний считался уже стариком, поэтому «сачковать» не приходилось, да и никто и не пытался. Важно было увлечься какой-либо идеей.

На заводе у нас главным заводилой всех начинаний стал главный технолог Николай Сергеевич Карих, пришедший к нам с Щигровского завода. У него всегда была масса толковых идей: то по реорганизации метизного участка, то по обработке гидравлики, то еще по чему-нибудь важному и нужному. Надо отдать ему должное, он обязательно все доводил до конца и никогда не бросал начатое. Была, правда, у него черта, с которой я сперва долго не мог примириться: Николай увлекался, как я называл это, «личным творчеством». Бывало – ищешь Кариха, а он засучил рукава и копается в приспособлении: «Не получается у меня что-то!».

На посту главного технолога Карих сменил Герша Абрамовича Топа, грамотнейшего инженера и прекрасного специалиста своего дела, но весьма преклонного возраста.

С Топом мы имели «ту еще» историю. Вначале весь завод переполошил сын Топа, Аркадий, удивительно работящий и толковый начальник техбюро крупнейшего механического цеха: он неожиданно для всех развелся с женой, с которой, по всем признакам, жил очень дружно. Ситуация прояснилась, когда Топ-отец принес заявление с просьбой уволить его по собственному желанию и прекратить членство в КПСС. Причина – намерение переехать вместе с сыном на постоянное жительство в США.