Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Я расплатился с садовником (по 50 рублей за букет – по тем временам цена бешеная), и к четырем был уже на месте с двумя роскошными букетами. Оставалось больше часа времени, и я пошел в парк напротив дома, где были назначены торжества, стал читать газету. Букеты положил рядом с собой.

Мимо быстрым шагом идут мужчина и женщина почтенного возраста и интеллигентного вида:

– Простите, как нам пройти в оранжерею?

– По аллее прямо, в конце налево. Но там уже все закрыто…

Побежали. Через некоторое время возвращаются:

– Действительно, никого нет. А где Вы купили цветы?

– Не близко, но там тоже все уже закрыто.

– Простите, нам очень неудобно просить, но не могли бы Вы продать нам один из Ваших букетов?

– Нет, это исключено.

– Но нам очень нужно, пожалуйста.

– Мне тоже нужно. Так что и не просите.

Просители, поняв бесперспективность диалога, извинились и тихо поплелись к выходу из парка. Мне даже стало их немного жалко.

Когда в точно назначенное время я появился на свадьбе, оказалось, что это были родители невесты, которые только что прибыли из Ставрополя и не могли своевременно побеспокоиться о цветах.

А тожества прошли нормально, у Виктора и Марины вскоре родился сын, потом еще один. Потом мы встретились на встрече выпускников нашей группы на 15-летии выпуска, после Виктор с Мариной приходили к нам в гости уже в Москве, а теперь только изредка разговариваем по телефону.

Глава 33. Моя жена Алла

Настало время рассказать о моей супруге, с которой мы недавно отметили 50-ю годовщину совместной жизни.

Девичья фамилия ее Романова (мне кажется, она всю жизнь жалеет о том, что поменяла эту красивую «царскую» фамилию на мою, менее благозвучную), зовут Алевтина Ивановна (но это по паспорту, а в жизни все ее зовут Аллой, так как свое законное имя она не любит).

С Аллой мы познакомились банально: на танцевальном вечере во Дворце культуры имени С.М. Кирова, принадлежавшего заводу синтетического каучука. Ни я, ни она не были заядлыми танцорами, попали на вечер практически случайно и в дальнейшем, как мне помнится, мы танцевальные вечера не посещали.

Алла работала в цехе на авиазаводе, вечерами училась в авиационном техникуме. Два года мы просто встречались, а когда техникум был закончен, пошли в ЗАГС. Нам сперва назначили регистрацию на 13 октября (опять счастливое число!), но потом, учитывая просьбу об ускорении процесса, торжественное бракосочетание перенесли на шестое.

Форма торжественного бракосочетания тогда только входила в моду. Процедура проходила во Дворце культуры имени Карла Маркса с соблюдением всех законов жанра – черный костюм у жениха, белое платье у невесты, Мендельсон, торжественная речь от органа Советской власти, подписание документов, шампанское, обмен кольцами (простенькое у невесты и совсем дешевенькое – за 3 рубля – у жениха, а дороже я посчитал излишеством и потом не носил кольцо никогда).

Нас объявили мужем и женой, и мы всей компанией на троллейбусе поехали на левый берег Воронежа, праздновать свадьбу дома у невесты. Мы вообще хотели обойтись без большого застолья, но родители Аллы возмутились: «Хотите нас опозорить? Зажимать свадьбу нельзя!».

Поэтому пришлось новоиспеченным теще и тестю похлопотать от души. В их маленькую квартирку гостей набилось под завязку: человек 10 моих друзей, да примерно столько же подруг Аллы, да еще родственники из деревень, да еще соседи…

Прошло все в страшной тесноте, но без осложнений: поели, попили, напились, напелись, накричались «горько!» и разошлись, пока ходили трамваи. В доме все места были «дважды заняты», поэтому последним трамваем я уехал ночевать в общежитие, чем вызвал повод для проявления «остроумия» со стороны всех моих приятелей.

На следующее утро мы дали телеграмму в Георгиевск «Летим семьей встречайте сегодня минводах рейс … Вадим Алла» и полетели, на «Ли-2». Сегодня такие самолеты можно найти лишь в музее авиационной техники: дымная тарахтелка, в которой создавалось впечатление, что едешь в плохом автомобиле по сплошным ухабам. Моя несчастная «половинка» была умотана до крайности и вышла из самолета в Минеральных водах, имея лицо бледно-зеленого цвета.

Когда родители получили нашу телеграмму, они были, конечно, шокированы, потом собрались с духом и поехали встречать. Первое впечатление у них от новой родственницы было далеким от восторга: вид измятый, разговор не клеится, пока ехали, машину пришлось несколько раз останавливать. На место доехали – ничего не ест. На лицах моих родителей читался вопрос: «Что это за жена?».

Потом молодая отоспалась, отдохнула, позавтракала и, как и следовало ожидать, очаровала моих родителей: брюнетка, красивая, статная, веселая, разговорчивая, шустрая, работящая,….короче, понравилась по всем статьям. Маме она особенно приглянулась за страстное стремление научиться вести домашнее хозяйство: как готовить, как стирать, как убирать и другие подобные вопросы и ответы на них стали постоянными в их будущих диалогах.

Следует отметить, как особенную и характерную черту у Аллы, ее любовь к порядку и нетерпимость к даже слегка загрязненным вещам: один раз оденешь рубаху – уже она стремится немедленно ее постирать, погладить и аккуратно сложить в шкафу в идеальную стопку с другими. Непрерывно следить за чистотой в квартире, собирать пыль, вытирать полы, постоянно что-то начищать, зашивать, готовить – это все ее постоянные занятия. Спрашивали ее: «Откуда у тебя такая редкая для россиянок черта?». Шутит: «А у царской семьи Романовых много крови от немцев, а оттуда и присущая нам аккуратность».

Для Аллы это была первая поездка на юг, и многое ей было в диковинку. Теплынь в октябре, удивительно чистый воздух, обилие фруктов, самобытные люди. В же первое утро, как только проснулись и стали готовиться к завтраку, мама попросила Аллу пойти в огород и принести один-два помидора. Та пошла и заблудилась в томатных зарослях. Помидоры у мамы второй год подряд росли замечательные: высотой под три метра, плоды до 800 граммов с «сахарным» изломом, а плодоносить они начинали в августе, заканчивая с первыми морозами, то есть в декабре. Сорт назывался «Гигант» и был привезен ее знакомым из Ташкента.

Так вот Алла, видимо, несколько опешившая от необычности помидоров, потеряла ориентацию и вышла к собачьей будке, где сидел цепной пес Уран – громадный волкодав свирепого вида из породы кавказских пастушьих овчарок. К счастью, цепь не позволила Урану достать до нарушителя покоя, но визгу и переполоху было много. Все кончилось благополучно, а для завтрака нам всем хватило одного помидора, принесенного Аллой (она успела сорвать самый крупный).

После завтрака женщины пошли по магазинам, и там произошел комичный эпизод, который моя жена любит вспоминать до сих пор.

Продавщица одного из магазинов со всей непосредственностью, которая иногда встречается у казачек, спросила маму: «Тю…Глядите-ка…И сколько, скажите, Вашей девочке лет, что она уже обручальное кольцо себе напялила?». На что мама не без некоторого кокетства ответила: «Двадцать два, это моя невестка». Бестактность была посрамлена, а Алла неожиданно превратилась в предмет гордости мамы, и потом она часто с видимым удовольствием рассказывала о разговоре.

Мы вернулись в Воронеж в первых числах ноября, а три недели в Георгиевске провели в отдыхе: выезжали всей семьей в Кабарду, на Голубые озера – удивительно красивые места. Озера те было бы более точно называть Синими – такая необычайная в них вода – синяя, если смотреть сверху, и хрустально чистая, если смотреть на просвет. Швейцария на фоне этих мест меркнет, но места эти были безлюдны и совершенно не осваивались.

Вдвоем мы несколько раз ездили побродить по Пятигорску, по Лермонтовским местам. Однажды произошел случай: мы медленно поднимались по серпантину, идущему от подножья Машука к гроту Лермонтова – справа вверх простиралась воспетая им гора, отгороженная от тропинки невысоким парапетом из плит известняка, слева виднелось здание Нарзанной галереи и толпа «пьющих» курортников.

Вдруг Алла увидела ползущего по парапету необычного жука: это был огромный экземпляр, сантиметров 5-6 в длину и изумительного ярко-синего цвета с золотистым отливом. Алла взмолилась: «Давай его заберем с собой, засушим, у нас будет хороший сувенир!». Легко сказать «заберем», а как сделать? Но любые желания молодой жены следует исполнять, и я попытался затолкнуть жука щепкой в пустую коробку из-под сигарет. Алла в это время приблизила лицо к жуку и восторгалась: «Смотри, какой он красивый, какой замечательный…».

Неожиданно я увидел, как жук приподнял крыло с нашей стороны и брызнул из-под него тонкой струйкой желтой жидкости Алле прямо в глаз. Что началось! Виз, шум, расспросы, предложения помочь. Кое-как мы добрались до галереи и стали промывать глаза нарзаном.

Не знаю, что повлияло больше – целебные свойства Пятигорского нарзана или собственные защитные свойства молодого организма Аллы, но боль поутихла, и она смогла рассказать о своих ощущениях («будто кислотой плеснули в глаза!»). Глаз у нее был кроваво-красным, а веко сплошь усыпано красными точками, похожими на воспаления, оставшиеся после брызг.

Алла, по своему обыкновению, отказалась искать профессиональную врачебную помощь, решила обойтись прикладыванием тампона, смоченного нарзаном. День был испорчен, и мы взяли такси и уехали домой.

Вечером зашли наши соседи, супруги Иван Иванович и Ксения Петровна. Он преподавал в школе естественные науки и кое-что из жизни насекомых знал. Он поведал нам, что на Северном Кавказе водится редкий жук (название я позабыл), который для самообороны может применять такое оригинальное защитное оружие: вбрызгивать в глаз противнику ядовитую жидкость, накапливаемую в специальных железах в пазухах под крыльями. Железы устроены так, что могут осуществлять прицельные и достаточно точные «выстрелы».

Стало абсолютно ясно, что с незнакомыми существами следует вести себя с предельной осторожностью. В подтверждение этой аксиомы припомню и рассказ мамы, как примерно за год до этого случая наша кошка Белка (белая красавица сибирской породы) поймала крупного жука, таскала его долго по двору, а наутро ее нашли мертвой.

Мелкие житейские неурядицы вроде жука не омрачили нашего отпуска в целом, и мы, полные оптимизма, прилетели в Воронеж, в этот раз на «ИЛ-14», что обеспечило более приятный полет.

После приезда сразу возникла куча забот.

Глава 34. Семья Аллы

Но о заботах, мне кажется, следует рассказать позже, а сперва упомянуть об имеющихся (кстати, тоже очень куцых) сведениях из родословной Аллы.

Алла знает о своих предках, к сожалению, не намного больше, чем я о своих. Ее дед по отцовской линии, Романов Семен Харлампиевич, был родом из старинного русского города Козлова (ныне город Мичуринск в Тамбовской области), всю свою жизнь проработал путевым мастером на железной дороге, жил на безымянных платформах возле станции Грязи в Липецкой области.

Жена его Пелагея, которую все звали не иначе, как «каширская красавица», подразумевая под этим место ее рождения и исключительно привлекательную внешность, родила ему трех сыновей (Григория, Василия, Ивана) и дочь Евдокию, но никак не могла смириться с тоскливым бытом станционного разъезда. По семейным преданиям она время от времени «ударялась в бега». Погулявши, всегда возвращалась к своему многодетному мужу (поколотит немного и простит – никуда не денется).

Со временем Семен Харлампиевич на центральной улице станции Давыдовка Воронежской области построил просторный дом, в котором поместил семьи всех своих детей.

Первым в этот дом вселился старший сын Романовых Григорий со своей женой Шурой, и вскоре у них родилась дочь Тамара, а также сыновья Виктор и Валентин. Григорий трудился машинистом на железной дороге.

Средний брат Василий работал бухгалтером на сушильном заводе. Его жена Евдокия рано умерла, и он женился на Марии. У Василия был единственный сын Михаил.

Младшей в семье была Евдокия, или Дуся, трудившаяся в Воронеже на авиационном заводе и на момент ухода на пенсию занимавшая должность контролера механического цеха. Сразу после войны Дуся вышла замуж за чудом уцелевшего танкиста Михаила (неоднократно горел, был ранен и контужен), родила ему Любу и Володю, но долгая жизнь у них не получилась: последствия войны сказались на здоровье Михаила, из жизни он быстро ушел, и воспитывать детей Дусе пришлось в одиночку.

Младшим из сыновей Семена Харлампиевича был Иван, отец Аллы и мой тесть. Родился он в 1920 году, но по паспорту считался 1919 года рождения: пришлось один год приписать, чтобы приняли станочником на авиационный завод, на котором он трудился до самой пенсии.

Иван Семенович очень рано, по нынешним меркам, женился, и на 21-м году жизни у него уже была первая дочь, Алевтина, или, как она желает – Алла, моя будущая жена, родившаяся за два месяца перед войной (потом еще были Александр и Наталия).

Жена Ивана Семеновича Надежда Васильевна, урожденная Образцова, родилась в Сибири, где-то в Омской области, куда ее отец, спасаясь от тягот жизни в центральной России, приехал в XIX веке на постоянное поселение.

Василий Афанасьевич много трудился, стал зажиточным крестьянином и, достигнув достойного материального положения, уже в пожилом (за 40) возрасте, женился на 16-летней красавице Варваре, дочери местного портного. С Варей у них родилось 16 детей, но когда пришло время раскулачивания (Советская власть не переносила наличия коров и лошадей в крестьянских подворьях), в живых остались всего две девочки – Надежда и Евдокия, остальные умерли от болезней и случайных травм.

Раскулачивание сопровождалось, как обычно, переселением кулаков с обжитых мест, и семью Образцовых отправили для проживания в Крым, где они вынуждены были начинать все с самого начала. Южный климат не подошел сибирякам, они стали болеть малярией, и им пришлось нелегально перебраться в Воронежскую область, в глухое село Сторожевое на берегу Дона. Здесь Василий Афанасьевич трудился единоличником по найму, построил новый дом, разводил скотину и птицу, рыбачил, словом, снова стал на ноги.

Баба Варя долго не прожила и в 46 ушла из жизни, а Василий Афанасьевич, которому было уже под 70, вскоре женился на 37-летней развеселой и ушлой казачке Татьяне. Ушлой потому, что она открыто планировала, что муж ее долго не протянет, а она станет владелицей большого хозяйства. Чтобы ускорить процесс, она готовила самогон и щедро угощала им Василия Афанасьевича, но не тут-то было! ВА, получивший сибирскую закалку, с удовольствием пил алкоголь и, судя по внешним признакам, становился только моложе.

Татьяна своего вдовства так и не дождалась: из-за своей «развеселой» жизни дотянула лишь до 63-х, а ВА через несколько лет, перешагнув 100-летний рубеж, по-хорошему хвастал перед гостившим у него зятем Иваном (моим тестем): «Свой приусадебный участок я обрабатываю только сам, и пойди, Вань, найди в нем хотя бы один сорняк…». Умер ВА, когда ему исполнилось 104 года.

Как было сказано, Иван Семенович в 1936 году стал станочником на Воронежском авиазаводе и связал с ним свою судьбу на всю жизнь. Судьба эта порой была очень трудной, к примеру, в эвакуации в город Куйбышев во время войны, когда заводу нужно было выпускать в сутки 30 штурмовиков ИЛ-2.

Это было время небывалого труда: рабочая смена у станочников составляла 12 часов. Здесь же, на рабочем месте, они съедали свой скудный паек, здесь же, чтоб не терять попусту время, спали на деревянных топчанах, не раздеваясь. Некоторые мальчишки не выдерживали, убегали на фронт: «Лучше погибнуть, чем так мучиться голодным», но их отлавливали на железной дороге – выдавали их руки с въевшейся металлической стружкой и машинным маслом – и возвращали: «Здесь вы нужнее, чем на фронте».

После войны ИС с семьей (женой Надеждой и дочкой Аллой) вместе с заводом вернулся в Воронеж, закончил школу мастеров, стал руководить цеховым производством, был назначен заместителем начальника цеха. Родился сын Александр (1945 г.) и дочь Наталья (1953г.). Когда дети подросли, все они вместе с отцом и матерью стали работать на авиационном заводе – гордости отечественного самолетостроения, каким он оставался весь советский период.

Повзрослев и отслужив танкистом в воинской части в небольшом грузинском городке Ахалкалаки, Александр женился на небольшого росточка, хрупкой девушке Вале, которая спустя положенный срок родила ему крепкого бутуза Ромку. Роман, как и положено, вырос, превратился в стройного парня, закончил физтех, но работать по специальности не стал, занялся коммерческим бизнесом, и сегодня вместе с женой Жанной воспитывает чудесную дочку Катерину, очень милую и способную, не без оснований намеревающуюся (все мы надеемся, что так оно именно и случится) по окончании школы получить «Золотой аттестат».

Глава 35. Заботы семейные

Теперь можно возвратиться к заботам, сразу возникших в начале семейной жизни. Первая из них – где жить? Я был твердо убежден, что жить с родителями молодая семья не должна, и нужно искать съемную комнату. Жена Николая Захарченко Лена, с которым я начинал воронежскую жизнь в общежитии, подсказала: сдается комната в пятиэтажке рядом с трамвайной остановкой на улице 20 лет Октября (кто-то из воронежских острословов назвал ее улицей 37-го года). «Правда…, – Лена не закончила, – в общем, сами разберетесь…».

Обрадованные, побежали смотреть. Дом – хрущевская пятиэтажка, сравнительно новый, комната маленькая, теплая, метров восемь – девять, но нам больше и надо! Единственное, что настораживало – количество жильцов: у хозяев квартиры, Аркадия и Зины Беловых, которым не было и сорока, подрастали девять детей, и, судя по ее фигуре, ожидалось появление десятого. Выбирать особо не приходилось, и мы согласились.

Хозяйская семья жила крайне безалаберно и бедственно.

Аркадий, судя по его рассказам, в прошлом служил в составе войск на территории ГДР, организовал там ограбление магазина, был арестован, осужден и отсидел за это 10 лет. Освободившись, где-то в Сибири на вокзале встретил свою будущую жену Зину, также освободившуюся после заключения. Зина по происхождению была кочевой цыганкой и не знала, куда ехать, так как местонахождение табора ей было неизвестно. Аркадий предложил ей ехать на свою родину в Воронеж, где жила его мать в собственном доме. Зина согласилась и стала ежегодно рожать Аркадию удивительно красивых мальчишек и девчонок – смуглых, кучерявых, черноглазых, почти всегда голодных и, очевидно, от того постоянно шумливых – от их непрерывного «стрекота» квартира с утра до ночи напоминала клетку с канарейками.

После пятого ребенка власти выделили Беловым трехкомнатную квартиру, и обрадованный Аркадий объявил, что детей будет столько, сколько Бог даст. Будучи навеселе, он повторял, что если Зинка сделает аборт, он ее непременно зарежет. И для пущей убедительности с силой втыкал нож в крышку видавшего виды стола. (Во время подобных «выступлений» детвора молча внимала, рассевшись по периметру комнаты).

Аркадий собирал телевизоры на заводе «Электросигнал», получал небольшую зарплату, которую немедленно пропивал, зачастую вместе с Зиной. Денег, естественно, не хватало, и они решили одну комнату сдавать внаем, а самим располагаться в оставшихся двух. Так мы и стали их постояльцами.

Из мебели у Беловых имелся один раскладной диван (спали родители), стол, две табуретки, платяной шкаф и две больших вешалки для всех видов одежды.

Интересным образом осуществлялся отход ко сну веселой семейки: примерно в 10 часов звучала команда Зины: «Так, все спать!». После этого каждый должен был стремглав бежать к вешалке, хватать свое пальто, шапку и самостоятельно укладываться прямо на полу в заранее отведенном месте. Ежели кто-то проявлял излишнюю задумчивость и мешкал, тому Зина отпускала увесистый подзатыльник и плакать не разрешала – нарушитель мог получить добавки (плакать можно было только беззвучно). В этом отношении дисциплина у Зины была образцово-показательной.

Обстановку в доме нельзя было назвать нормальной – теснота давала о себе знать. Днем мы были на работе, но если приходилось остаться дома, детвора не оставляла в покое ни на минуту. Однажды Алла решила блеснуть кулинарным мастерством и стала готовить оладьи. Вся орава, привлеченная запахами из кухни, собралась вокруг плиты и, глотая слюнки, наблюдала, как растет горка вкусностей. Завершив свое «священнодействие», Алла угостила зрителей, дав по оладью, и те проглотили угощение как волчата, не жуя. Пришлось угощать еще раз. Потом оладьи закончились.

Эпизод мне припомнился не потому, что нам было жаль оладий, а только чтобы проиллюстрировать всю «экзотичность» окружавшей нас обстановки.

Ситуация усугубилась в конце зимы, когда к Аркадию приехали четверо его, как он выразился, друзей детства, по виду – сотоварищей по уголовному прошлому: весь день до глубокой ночи «друзья детства» сидели рядком вдоль стенки, сурово выглядывая из-под одинаковых низких челок. Ночью уходили «на промысел». Утром, когда мы бежали на работу, протиснувших среди спящих вповалку тел, прихожая была завалена продуктами: банки с соленьями, мешки с картофелем, окорока, варенье и т.п. – чувствовалось, что полным ходом шла «экспроприация» продуктовых излишков из погребов у жителей Чижовки – частного сектора Воронежа, расположенного по соседству с «улицей 37-го года».

Часть продуктов Зина немедленно тащила на рынок, продавала, покупала на вырученные деньги водку, и два-три дня в доме продолжался праздник с ночными толковищами, песнями и прочей атрибутикой беспробудной пьянки. Закончилось все просто: как-то утром, уходя на работу, мы отметили, что продолжавшийся всю ночь разговор ведется уже на повышенных тонах. А когда возвратились вечером, то увидели, что Аркадий, избитый до неузнаваемости, плачет над стаканом и причитает: «За дело, ребята, за дело вы меня!». Мы сделали вид, что ничего не заметили.

А «друзья детства» после этого исчезли и больше не появлялись.

Через пару дней было воскресенье, и Зина прибежала с утра пораньше: «Алла, дай 50 копеек в счет будущей оплаты за квартиру – хлеба не на что купить…».

Зина получила, что просила, и побежала в магазин, а в нашу комнату набилась ребятня следить за матерью – только из нашего окна, выходившего на улицу, был виден гастроном на противоположной стороне. Наконец мать появилась с двумя буханками хлеба под мышкой, и все бросились в подъезд встречать ее на первом этаже. Через пару минут Зина опять постучала в дверь и со смехом снова попросила: «Алла, дай еще 50 копеек, пока я поднялась на пятый этаж, эти паразиты слопали весь хлеб, даже крошки не оставили …».

Вот с такими пираньями мы с Аллой жили в первое время!

К счастью, такая жизнь продолжалась не долго: в последних числах марта Зина объявила, что первого апреля мы должны покинуть жилье, поскольку они хотят принадлежащую им «трешку» срочно обменять на «двушку» с приплатой. Я пытался образумить Зину, что ничего у нее не получится, что одиннадцать человек в две комнаты никто не пропишет, но Зина только загадочно улыбалась: «Не волнуйся, пропишет!»

Надо отметить, что Зина делала такое заявление небезосновательно – взаимоотношения с Советской властью у нее сложились, как сейчас выражаются, «эксклюзивные».

Зина никогда не платила за коммунальные услуги. Накопивши задолженность за несколько месяцев, она шла на прием лично к председателю горисполкома Поспелову со всей своей детворой. Проинструктированная ребятня начинала хором хныкать и тихо подвывать, как только они толпой появлялись в приемной. Добившись аудиенции, Зина начинала рассказывать трогательную историю о муже-пьянице, о голодных детках (таких красивых!), о безнравственных сотрудниках ЖКО. Поспелов уже хорошо знал ситуацию у Беловых, проявлял сочувствие, и в результате задолженность по платежам списывалась (что не сделаешь ради многодетной матери?).

На такое «сочувствие» и рассчитывала, очевидно, Зина, и так оно в действительности и получилось. Более того, через два года едва обжитая «двушка» была обменена на однокомнатную квартиру (опять визит к Поспелову, опять истеричные просьбы под неумолкающий детский плач, опять аргументация, что теперь у мужа будет работа рядом с домом, и он не сможет бесконтрольно пить…. Короче: «Отец родной, не дай детям погибнуть, сделай милость, разреши…». И опять Поспелову деваться было некуда, и он давал необходимые разрешение).

На этом история нашего знакомства с семьей Беловых не закончилась. Как-то в погожий летний выходной 1973 года (точно помню – дочери Ирине незадолго до этого исполнился год) я гулял во дворе с детской коляской. К этому времени мы жили в двухкомнатной квартире в большом доме на улице Парашютистов. Двор, как всегда, был заполнен резвящимися детьми, из которых особенной подвижностью выделялась группа, судя по внешнему виду, цыганят. Одна из девчонок, запыхавшись, присела рядом со мной на скамейке, и я спросил ее:

– Девочка, твоя фамилия случайно не Белова?

– Белова.

– А папу с мамой зовут Аркадий и Зина?

– Да, правильно.

Оказалось, Беловы недавно получили большую квартиру в этом же доме, что и мы. Прошло уже почти 10 лет, как мы от них съехали, но семья сильно сбавила темпы прироста своей численности. По подсчетам моей собеседницы, у нее было приблизительно 11 братьев и сестер – кто-то уже умер, кого-то отправили в тюрьму. Со счетом она была не в ладах и потому постоянно сбивалась.

Потом я как-то случайно встретил Аркадия. На мой вопрос, как они здесь оказались, он с восторгом рассказал их историю. Картина вырисовалась следующая: в однокомнатной квартире Беловы прожили около полугода. Теснота, как и следовало ожидать, была неимоверная. Снова Зина собрала свой «цыганский хор» и пошла к Поспелову: «Мы ошиблись, умираем, помоги ради Бога…».

И помогли (советская власть могла быть и доброй): Беловым выделили две двухкомнатные квартиры, переоборудовав их под одну пятикомнатную. Можно было начинать новую эпопею с обменами, но это уже другая история, которой я не знаю. Вскоре мы поменяли квартиру и потеряли Беловых из виду, теперь уже окончательно.

* * *

Как и потребовала Зина, мы оставили свое временное пристанище и 1 апреля переехали на новое место. «Монастырка» или «Монастырщенка» – так неофициально называли большой сектор частных домов в Левобережном районе. Здесь на берегу поймы реки Воронеж (тогда «моря» еще не было) на улице МОПРа (для тех, кто не знаком – была до 1947 года такая Международная организация помощи борцам революции – МОПР) мы сняли небольшую комнату в доме, принадлежавшем очень тихим и симпатичным пожилым людям, Григорию Владимировичу и тете Шуре – так ее все величали.

В комнате помещалась металлическая кровать с никелированными шарами и кухонный стол. Остальное место занимали плита, которую необходимо было топить, и водопроводный кран – существенный элемент цивилизации. После перманентного карнавала цыганского табора жизнь у тети Шуры нам показалась раем: тишина – до боли в ушах, покой, независимость от чужих глаз и т.п.

Была, правда, и экзотика – обилие мышей. Откуда они лезли в комнату – непонятно. Все дырки и щели мы тщательно конопатили, но это помогало слабо, и каждое утро в ведре, стоявшем под краном, можно было обнаружить несколько утонувших «гостей» (я пытался проследить, как они залазят по гладкому ведру – не смог). Но это было еще полбеды. Страшнее было, когда покой в доме среди ночи нарушался криками женщины, которую заживо режут на куски: это моя Алла обнаруживала мышь, юркавшую под нашим одеялом. Прибегали испуганные хозяева, мышь изгонялась, тишина восстанавливалась, но мое беспокойство росло: Алла в скором времени должна была родить, а подобные нервные встряски были ей явно не на пользу.

11 июля 1964 года я отвел Аллу в роддом (телефонов тогда не было, такси не закажешь, и несколько километров нам пришлось плестись пешком от дерева к дереву по Ленинградской улице вдоль длиннющей стены авиационного завода). А на следующий день, точно в день рождения моего отца Алла родила хорошенькую и довольно крупную девочку весом 3,4 кг. Сразу встал вопрос – как назовем.

Как-то вечером, примерно за месяц до этого события, мы вместе с Аллой читали популярный в то время журнал «Работница», в котором встретили редкое имя Ветта. До этого мы уже неоднократно обсуждали варианты, в том числе и на случай рождения девочки. Женя, Наташа, Лена, Таня и прочие распространенные имена нас почему-то не устраивали, пол ребенка в то время врачи определять не умели, и решение вопроса об имени будущего ребенка мы отложили.

Теперь все прояснилось, и ребенка следовало зарегистрировать с указанием имени. Пишу Алле записку, предлагаю «Ветта», получаю согласие, иду в ЗАГС, там не соглашаются: «Таких имен нет!». Пришлось приносить «Работницу», – согласились.

Мы недолго прожили на улице МОПРа. С наступлением холодов Аллу с Веттой я отправил к родителям в Георгиевск. А по весне мне на заводе выделили освободившуюся однокомнатную «хрущевку» на пятом этаже без балкона. Район был – хуже не придумать: с одной стороны находился всегда пылящий сажей огромный шинный завод, отчего все воробьи в округе были черного цвета. С другой – вечно пахнувший дивинилом завод синтетического каучука. Рядом железная дорога Москва-Ростов с интенсивнейшим движением. Но зато это жилье было свое!

И это было большое счастье. Первым делом сделали ремонт: побелка, обои, покраска окон, новый пол из древесно-волокнистой плиты, выкрашенный в модный зеленый цвет – красотища!

Наша жизнь вышла на качественно новый уровень: все-таки большое это дело – собственное жилье. Определяющее.

Глава 36. Ада. Ее отец

Настало время рассказать о моей старшей и единственной сестре.

Ада была на семь лет старше меня, и отцы у нас были разные. Первым мужем у нашей мамы был Николай Петрович Цыгичко, ее сверстник из Харькова, веселый и остроумный военный, по-молодецки немного бесшабашный. Не знаю, где и как они познакомились, как жили – никаких подробностей.  Знаю только, что в 1930 году у них родилась Ада, и вскоре они развелись. Однажды,  будучи еще подростком, я присутствовал при разговоре взрослых и услышал со слов мамы интересную деталь: кто-то из подруг сообщила ей об увлечении Николая «на стороне», как зовут соперницу, чем занимается, сообщила подробности. И вот как-то  вечером, прогуливаясь вместе с НП по центру Майкопа, они с этой соперницей встретились, причем та несколько раз их обгоняла, явно желая продемонстрировать свою привлекательность. Мама попробовала съязвить: