Текст книги "Мозаика. Невыдуманные истории о времени и о себе (СИ)"

Автор книги: Вадим Ломтев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Непременным атрибутом приусадебного участка является открытый плавательный бассейн. В этом легко убедиться, пролетая на самолете над населенными пунктами: ярко-белые одно– и двухэтажные жилые строения, ярко-красные прямоугольники крыш и ярко-голубые квадратики бассейнов у каждого дома на фоне ярко-зеленой растительности – незабываемое зрелище.

Вообще, Австралия произвела на нас впечатление преуспевающего государства: огромная территория (7,7 миллионов квадратных километров, или треть СССР), практически все население (13 миллионов человек) проживает на морском или океанском побережье, тропический и субтропический климат, не требующий затрат граждан на теплую одежду и капитальное жилье, богатые недра (есть даже нефть и природный газ), продуктивное сельское хозяйство (40 миллионов коров и 160 миллионов овец) – все это и было основой для бросившегося нам в глаза непривычного спокойствия австралийцев, отсутствия в их поведении признаков какой-либо суеты, озабоченности. Все, с кем нам приходилось встречаться и разговаривать, в один голос предсказывали, что экономика Австралии через 7-10 лет обеспечит своим гражданам уровень жизни самый высокий в мире.

Перспектива уровня жизни – это, конечно, здорово, но то, чего австралийцы достигли в части чистоты и порядка, заслуживает отдельного упоминания. Я побывал во многих странах, в том числе и в «чистых», но такого уровня, основанного, как мне кажется, на национальном сознании, я не встречал нигде (в Англии я в то время еще не был).

Обычная картина: примерно в час дня школьники после занятий приходят домой, обедают, отдыхают немного, а через пару часов под руководством хозяйки дома «высыпают» на улицу и приводят свою территорию в идеальный порядок: стрижется, если нужно, газон, убираются увядшие стебли и появившиеся сорняки, подсаживаются новые декоративные растения и т.д. В довершение всего тротуар возле дома и проезжая часть улицы до осевой линии моется специальным шампунем и споласкивается чистой водой. И такая процедура повторяется почти каждый день.

Иллюстрация к рассказанному:

Мы сидим в зале аэропорта в ожидании самолета, пьем пиво (оно в Австралии замечательное). В зал входит молодая мама с двумя детьми в возрасте 3-4 лет. Дети шлепают по полу босыми ногами (у австралийцев это не признак бедности, а лишь свидетельство стремления к здоровому образу жизни). Когда группа проследовала мимо нас, Чугунов задумчиво произнес: «Вы обратили внимание, какие у детей розовые пяточки? Можете себе представить, что бы с этими пятками было, пройди они хоть немного, скажем, по Арбату?».

Меня поразил призыв, часто встречающийся на бутылках, банках и прочей пищевой таре: «Не бросай меня где попало, сохраним Австралию прекрасной!». И призыв этот, надо отметить, реализовывался повсеместно.

Однажды в выходной день, будучи в Брисбене, мы отправились за город в любимое горожанами место для проведения воскресных пикников. Городские власти организовали это место на огромной территории в лесном массиве дельты реки Муррей. Вырыли живописные каналы (чтобы каждый мог остановиться у воды), возвели легкие постройки (прятаться во время дождя), построили кострища для разведения открытого огня, подвели электричество, поставили туалеты, и сделали еще много чего полезного. Кроме мусорных урн. Их заменили полиэтиленовые мешки, которые давались при въезде на территорию.

Каждый прибывший мог поставить машину в любом понравившемся месте: прямо на газоне, в непосредственной близости от воды. Запрещалось только разводить огонь на земле, рубить дрова (можно было купить древесные угли) и лазать по деревьям, чтобы не пугать птиц (для любителей были сооружены деревья из стальных труб).

Целый день у брисбенцев кипело веселье. Мне этот день напомнил послевоенные маевки в Георгиевске, когда на следующий день после проведения праздничной демонстрации горожане высыпали на берега реки Подкумок и до поздней ночи, что называется, «ели-пили-пели». Здесь тоже ели и пили, редко – пели.

К вечеру горожане потянулись по домам. Впечатлило, как они готовили свой отъезд: все отдохнувшие буквально ползали на четвереньках по месту своего недавнего пребывания, выискивая мельчайшие останки мусора и складывая их в те самые полиэтиленовые мешки. При выезде с территории мешок следовало выбросить из машины в придорожный кювет.

К нашему отъезду на территории не было и следа недавнего веселья, а с левой стороны дороги высилась длинная насыпь из черных мусорных мешков.

Австралийцы сохраняли свою страну прекрасной…

А я с грустью вспомнил, какой бедлам творился по берегам Подкумка после окончания местной маевки в моем родном Георгиевске! Мы, советские, видели прекрасное, очевидно, в чем-то другом.

Я опять ушел в сторону, а обещал рассказать «вопиющую историю». Стараюсь выполнить.

Через пару месяцев после того, как Подоговы обосновались в доме, к ним опять пришла женщина из местного муниципалитета:

– Начинается новый учебный год в общеобразовательных начальных школах. У вас, по нашим данным, есть дочь, для которой наступила пора учиться. Вы не будете против этого? Обучение бесплатное. Нужно только желание.

– Какие могут быть возражения? С большим удовольствием!

И младшая Подогова пошла в австралийскую школу.

По уровню подготовленности преподавательского состава и по своей оснащенности школа заслуживала самой высокой оценки: прекрасно оборудованные кабинеты, разнообразные учебные пособия, первоклассный спортивный зал.

Все были в восторге – и родители, и ученица, которая быстро и с интересом втянулась в учебный ритм. Юра пропадал на работе, а супруга его (боюсь ошибиться, кажется, ее звали Светлана) каждый день приходила в школу «поболеть» за дочку, да и просто пообщаться.

Однажды к ней подошел директор школы. Разговорились, насколько позволял определенный языковый барьер, Светлана рассказала про себя, что она училась в балетной школе и даже выступала в кордебалете Большого театра. Как она скучает без любимого занятия и могла бы преподавать школьникам азы балетных навыков. Для этого нужно немного: оборудовать зеркальную стенку со станком в спортивном зале и поставить в нем фортепиано.

В это время прозвенел звонок, дочь вышла с занятий, и разговор закончился.

Однако в скором времени директор встретил Свету во дворе школы, пригласил пройти в спортивный зал и торжествующе продемонстрировал громадную зеркальную стену и музыкальный инструмент:

– Пожалуйста. Все, как было сказано. Можете приступать к занятиям, если не передумали.

Как рассказывала Светлана, она пережила что-то вроде шока, но быстро оправилась и с радостью подтвердила свое согласие вести в школе балетный кружок.

Весть о том, что в школе будет балетный кружок, и что занятия будет проводить русская балерина Большого театра, мигом произвела настоящий фурор:

– Оу, рашн балет! Оу, грейт сиатар!

От желающих отбоя не было, из них можно было бы составить несколько кружков, и Света не знала, что делать. Пришлось вмешаться директору, и тот «железной рукой» сократил список до разумных пределов.

Начались занятия, шли они успешно, ничто не предвещало беды, как вдруг…

Светлану попросили зайти в кабинет директора. Пришла, села, чувствует, что будет что-то необычное. В кабинете присутствовали члены педагогического актива школы. Все приветливо улыбались. Как всегда, директор был торжественным:

– Уважаемая госпожа Подогова! Сегодня исполнилось три месяца, как Вы ведете занятия в балетном классе. Мы внимательно следим за их ходом и можем отметить Вашу высокую квалификацию. Мы все в восторге от того, что Вы делаете. На днях я обратился к нашему руководству и мне разрешили зачислить Вас в постоянный штат преподавательского состава школы. И вот Ваша зарплата за прошедшие три месяца успешной работы.

(Аплодисменты. Поздравления. «Виновница торжества» от неожиданности не соображает, что сказать. Сдержано благодарит.)

Вечером Юра приходит с работы. Информация, с одной стороны, обрадовала (в конверте находилась сумма, в несколько раз превышающая его месячную зарплату), но с другой стороны крайне огорчила:

– Женам советских работников запрещено работать! Необходимо доложить, кому следует.

На следующий день тот, «кому следует», сказал, что обо всем случившемся нужно немедленно доложить послу. Посол был краток до неприличия:

– Деньги все до цента вернуть школе. Всякую балетную самодеятельность прекратить немедленно. Причину придумайте сами и не вздумайте объяснять ее запретом с моей стороны. В противном случае в суточный срок возвратитесь в Москву. Понятно?

Юра только и промолвил, что все, мол, понятно.

Дальше было самое неприятное. Ослушаться посла означало для Подоговых гражданскую смерть. Пришлось деньги возвратить. Светлана насочиняла что-то о высокой морали советских людей, и директор, совершенно обалдевший от неожиданности, кое-как проглотил эту откровенную «клюкву». Что касается перспективы, Светлана сказала, что подвернула ногу, дала о себе знать старая травма, и всякие занятия, как советовали врачи, следует немедленно прекратить.

Директор сразу же предложил: «Давайте мы организуем проведение консультаций у лучших врачей. Если потребуется, пошлем лечиться в Новую Зеландию или в Африку на мировой курорт по лечению органов движения…».

На все предложения последовало твердое «нет» – «высокая мораль» оказалась сильнее.

Потом пришлось выдержать массовый прессинг со стороны родителей: каждый интересовался здоровьем, искренне предлагал помощь. Потом потихоньку все отстали (видно, догадались, что к чему).

– Прошел уже год, разговоры о случившемся постепенно затихли, но до сих пор при встречах со знакомыми австралийцами мы постоянно ловим на себе настороженно-сочувствующие взгляды (так обычно смотрят на безнадежно больных людей), – продолжали Подоговы. – Нам по-прежнему стыдно встречаться с людьми, смотреть им в глаза. Стыдно за свое малодушие и ложь. Стыдно за наших тупоголовых чиновников. А более всего обидно за страну.

Вот такую чудовищную по нынешним меркам историю мы услышали от наших соотечественников в феврале 1975 года. И это, к сожалению, было тогда нормой жизни.

Чтобы закончить «о грустном», хочу рассказать еще одну историю, поведанную Юрой и иллюстрирующую тупость нашего чиновничьего аппарата.

В начале семидесятых годов в Союзе возникли серьезные проблемы с мясом. Было принято решение закупать говядину за рубежом, в том числе в Австралии. Соответствующих специалистов в советском представительстве не было, и посол поручил начать исследование рынка Юрию Юрьевичу Подогову, единственному, кто хоть как-то был связан с внешней торговлей (он был откомандирован в эту далекую страну Всесоюзным объединением «Машиноэкспорт» Минвнешторга СССР).

Никогда не унывающий Юра горячо принялся за дело: почитал справочный материал, выехал в скотоводческие районы Австралии, повстречался с крупными производителями говядины. В результате через пару недель он представил своему руководству подробный отчет с предложениями фермеров и их торговых посредников о требованиях к поставляемому продукту, ценах и сроках.

Руководство «споткнулось» на простейшем, казалось бы, вопросе: должны быть кости в поставляемом мясе или нет? С костями цена, естественно, была дешевле, и это сыграло решающую роль. После консультаций с Москвой было решено закупать говядину не в брикетах, а в тушах. В пользу такого решения начальство привело еще и дополнительный аргумент: «Дома у нас национальным блюдом является борщ. А что за борщ без косточки?». Против такого аргумента не попрешь.

Опять поехал Юра по знакомым местам, теперь уже для подготовки контрактов.

Австралийцы подивились советским предложениям: «Зачем вам туши? Зачем оплачивать перевозку воздуха? Ведь кроме тоннажа следует платить и за кубатуру груза! Посмотрите на экономику – мясо обойдется вам почти вдвое дороже!».

Юра позвонил руководителю, рассказал доводы фермеров и … получил нагоняй за подверженность внешним влияниям со стороны алчных капиталистов.

Так и поплыли в Советский Союз сотни (или тысячи – не помню, но это не важно) тонн говядины с воздухом экзотической страны Австралии.

Я эти туши увидел однажды случайно, когда был в командировке в Дагестане и проходил мимо магазина, у которого разгружался мясной фургон: огромные, неподъемные вручную телячьи туши с растопыренными ногами в запотевших полиэтиленовых мешках с броскими красочными этикетками, в которых воздуха было больше, чем мяса и костей.

Но для кого такая деталь была важна?

* * *

История с австралийским мясом будет неполной, если не рассказать связанный с нею забавный, по-моему, эпизод. Юра возвращался из Перта в Канберру с кучей «мясных» контрактов, подготовленных к подписанию. За день до отлета он встретил коллегу по службе, который попросил его захватить с собой и передать жене пакет с какими-то покупками (сам он еще на несколько дней оставался в Перте). Юра согласился, и коллега привез пакет к отправлению самолета.

Следует отметить, что прощальная дегустация мясных стейков у фермеров затянулась, и Юра улетал под «крепким бухарестом». Он с трудом проснулся в Канберре, схватил свой портфель, который не выпускал из рук, и помчался домой, даже не вспомнив про пакет, сданный в багаж. Через пару дней Юра случайно встретил жену коллеги, и его пронзило: «Что же я должен был сделать? Бог ты мой, пакет!!!».

Примчался в аэропорт – пакет спокойно стоял у разгрузочного транспортера. Этот эпизод наглядно иллюстрирует, насколько равнодушно относятся австралийцы к чужим вещам, если они им не мешают. На эту же тему припомнился еще один случай, теперь уже все мы были его участниками.

Как-то рано утром наша делегация в полном составе вылетала из Брисбена в Мельбурн. Неугомонный Юра носился по гостинице в хлопотах: ему нужно было и рассчитаться за жилье, и забронировать новое (мы должны были возвращаться через три дня), и заказать такси, и что-то еще. Наконец погрузились, поехали в аэропорт, приехали «впритык», рассчитались с таксистом, и тот умчал. Пошли на посадку, и вдруг Юра вспомнил: «А где мой портфель?». Портфеля не было, но не было и времени его искать. Полетели без портфеля, благо, что документы, билеты и деньги были при себе. Всю дорогу гадали, где мог затеряться этот злосчастный портфель? Никто, включая самого Юру, не мог вспомнить, выносили ли его из номера? Загружали ли в такси? Юра сокрушался: в портфеле была новая электробритва и чужая кинокамера.

Только прилетели в Мельбурн и разместились в гостинице, Юра бросился к телефону. У нас был лишь час свободного времени, и мы пытались уговорить Юру отложить поиски, мол, не успеем. Но тот заметил: «Не забывайте, что вы находитесь в цивилизованной стране с первоклассной связью. Времени достаточно вполне», – и стал заказывать разговор с брисбенской гостиницей.

Связь, действительно, оказалась первоклассной: в течение пятнадцати минут нас дважды при отличной слышимости (сравните с уже упоминавшейся «связью» с Кемерово) соединяли с гостиницей, причем ожидание связи было по времени короче, чем ее заказ. Фамилия Юры трудно усваивалась телефонистками, и приходилось ее сообщать буквами аббревиатуры: «Пи-Оу-Ди-Оу-Джи-Оу-Ви». (В дальнейшем, когда были в подобающем настроении, мы Юру так и звали: мистер Пиоудиоуджиоуви – получалось забавно, если произносить скороговоркой).

Юра соединился с рисепшэном и попросил дежурного поискать портфель в номере или в гостинице. Через пять минут дежурный сам позвонил и сообщил, что портфеля нигде нет. Тогда ему усложнили задачу и попросили отыскать таксиста, который был заказан из гостиницы. Дежурный пообещал постараться.

Положив трубку, Юра вспомнил, что не сказал, куда девать портфель, если он будет найден.

Опять заказ, опять «Пи-Оу…», опять разговор, на этот раз совсем короткий: Юра попросил, чтобы портфель отдали на хранение в рисепшэн брисбенского аэропорта, куда мы должны вскоре вернуться. Вечером дежурный нашего отеля сообщил, что звонили из Брисбена: портфель найден и сейчас находится в аэропорту.

Через три дня мы возвращаемся в Брисбен, заходим в кольцевую стойку рисепшэна. Спиной к нам стоит молодой человек в форме служащего, что-то листает и озабоченно рассматривает.

– Простите, мистер, здесь у вас должен быть портфель…

– Посмотрите там у входа. (Служащий, не оборачиваясь, показал карандашом себе за спину).

– Да, это наш! Можем забрать?

– Конечно. (И снова – ноль внимания).

Поблагодарили, вышли, открыли портфель, все оказалось на месте. Невольно подумалось, а как бы у нас могли развиваться события в подобном случае? Кто утруждал бы себя звонками в другой конец страны? Поисками, доставкой и хранением портфеля? Наконец, кто бы осмелился отдать портфель без официального обращения с подробной описью вещей, без предъявления паспорта, расписки и прочей атрибутики нашей махровой бюрократии? Представить это себе было невозможно.

Считаю, что мне не имеет смысла останавливаться на описании уникального животного мира Австралии – это уже сделано многими другими, причем профессионально. Скажу только, что Юра нам его продемонстрировал, организуя экскурсии в заказники.

Не совсем, конечно, нас устроило, что в заказниках звери практически ручные (кенгуру-мама, например, спокойно позволяет вытаскивать детеныша из ее сумки, нахальные страусы могут бесцеремонно залезть в карман, если заметят, что туда опущено печенье, а трогательно-забавных мишек-коала на вершинах эвкалиптов нельзя рассмотреть без бинокля). Безусловно, подобное общение обеспечивает удовлетворение чисто туристического любопытства, но одновременно оставляет ощущение зоопарка.

Как бы там ни было, мы успели увидеть «то и это», и остались очень признательными Юре за его активность и достигнутый результат в вопросах «неофициальной части» нашей командировочной программы.

Что же касается части официальной, похвастаться нам было нечем: буровые станки мы австралийцам не продали. Собственно, они категорически не отказывались от приобретения оборудования. Они предложили: «Привозите свой станок, смонтируйте его в карьере рядом с американским, давайте поработаем на нем год-полтора, а затем сравним. Покажет ваш СБШ лучшие экономические показатели – будем брать СБШ, а нет – оплатим за фактически выполненную станком работу, и до свиданья. Учтите еще, американцы нам обещают продавать оборудование в кредит, а как вы намерены?».

Пришлось нам попрощаться: проведение сравнительных испытаний и выдача кредитов в то время не входили в практику Минвнешторга. Кроме того, откровенно говоря, мы испугались и чисто технических трудностей: везти на другой край света морским путем почти 200 тонн груза, потом тащить его по бездорожью в пустыню, монтировать большегрузными механизмами – все это было доступно при наличии хорошей местной базы, а ее не было. Кроме того, как осуществлять постоянную связь? Доставку запчастей? И проч., и проч.

Короче, длительные переговоры в Брисбене и Мельбурне, проходившие по принципу «у попа была собака, он ее любил…», закончились для нас неудовлетворительно.

* * *

Прежде чем закончить «австралийскую сагу», следовало бы рассказать об ощущениях человека, пережившего «термообработку». (Может, кому пригодится?).

Незадолго до окончания командировки мы отправились в горняцкий поселок, расположенный в пустыне в самом центре континента.

Лететь пришлось чартером на маленьком самолете, салон которого напоминал салон автомобиля-малолитражки: в нем могло находиться всего четыре пассажира, сидящих лицом друг к другу, и летчик – тут же, впереди. Несмотря на непрезентабельный вид, самолет резво поднялся и бойко помчал нас на запад, держась чуть выше бреющего полета. Общительный наш «водитель», держась за штурвал левой рукой, правой приготовил для нас кофе, угостил, потом протянул колоду игральных карт: «Не скучайте, мол!».

Погода была солнечная, ничто не предвещало осложнений. А они были рядом.

Было начало марта, разгар австралийского лета, а мы летели в самую жаркую точку южного полушария. Ландшафт внизу быстро сменился с лесного на пустынный. Еще в аэропорту при регистрации полета служащий соболезнующе качал головой: «Жарко…».

Пошли на посадку. В иллюминаторах уже замелькала земля, как вдруг наш водитель крепко чертыхнулся, и самолет резко взмыл вверх. Еще раз зашли на посадку и опять – свечой вверх. Летчик начал разговаривать в резком тоне с местным диспетчером. Как выяснилось, на взлетно-посадочную полосу вышла лошадь, «разомлела на солнышке» и таким образом парализовала воздушное движение.

Место нашего прибытия аэропортом можно было назвать лишь условно: небольшое строение типа будки (но с кондиционером), один человек штата (начальник, диспетчер, уборщица и т.д. – все в одном лице), самолеты садились прямо на грунт, а для их взлета и посадки выстригли траву, высохшие останки которой колосились по обе стороны полосы. На эту полосу и вышла злополучная лошадь, не позволяя нам приземлиться.

На просьбу летчика выйти и прогнать виновницу «авиапробки» диспетчер взмолился: «Такой жары у нас не было за всю историю! … градусов по Фаренгейту! Я боюсь выйти из помещения! Но вы не отчаивайтесь, полетайте над ней пониже, и она уйдет сама, она у нас умная».

И действительно, после дополнительного «штурмового пикирования» полоса освободилась.

Пока садились, пытались перевести Фаренгейта в Цельсия. Точно никто не знал, сколько надо отнимать, что на что делить. Сошлись на том, что за бортом не меньше 50 градусов по Цельсию.

В самолете это не чувствовалось (имелся кондиционер), а когда открыли дверь, показалось, что в лицо направили ацетиленовую горелку – не меньше. Нам сразу стало ясно, почему диспетчер не смог выйти из помещения и прогнать лошадь. Мы стремглав бросились в помещение и только там передохнули. Первую стадию «термообработки» (нагрев) мы пережили, а о второй (охлаждение) будет рассказано позднее.

Не буду утомлять читателя содержанием наших безрезультатных переговоров с местными горняками, но мне кажется интересным рассказать о горняцком поселке. Собственно поселок на государственной карте Австралии отсутствует. Есть рудное месторождение, разработка которого ведется вахтовым методом. То есть постоянных жителей нет. Все сотрудники приезжают на работу на две недели (на вахту), живут в отдельных комнатах в сборных домах модульной конструкции. В комнате есть набор удобств: кровать, холодильник, телевизор, электроплита, душ, туалет и, конечно, кондиционер. И больше ничего, что могло бы отвлекать от работы. Через две недели прилетает смена, а прежние жильцы улетают на такой же срок отдыхать и набираться сил на следующие полмесяца.

В «поселке» нет никакого социального сектора: ни школ, ни предприятий общепита, ни детских садов. Лично мне такой подход к делу очень понравился: закончилась руда – свернул электростанцию, погрузил дома на трейлеры, и дальше ни у кого голова не болит. А у нас как?

Построили мы за Полярным кругом замечательный город Норильск с больницами, театрами, школами, детскими садами, парикмахерскими и т.п., и т.д. Теперь, говорят геологи, в обозримом будущем медно-никелевая руда закончится. А что делать трудящимся? Все-таки почти 200 тысяч народу! Или надеяться на прогноз В.В. Жириновского о том, что в связи с глобальным потеплением большая часть земли будет затоплена, а пострадавшие народы передут жить в Сибирь, где к этому времени будут расти апельсины?

Насколько мне известно, в настоящее время вахтовый метод у нас начал достаточно широко применяться в сибирской нефтегазовой промышленности, но, как мне кажется, его масштабы и уровень пока еще далеки от совершенства.

Мы улетели в Мельбурн ни с чем, затем в Брисбен, затем в Сидней и – домой.

Перед отлетом мы побывали в гостях у мистера Вудбри на барбекю, который он устроил у себя во дворе. Был чудесный летний вечер, в конце дня прошел небольшой дождь и принес долгожданную прохладу. Запах свежескошенного газона, ароматы диковинных цветов, смешанные с запахом жарящегося на открытом огне мяса, передать словами невозможно. Нас поразили соседи Вудбри, которые жили рядом, «забор в забор».

Во-первых, они без всяких церемоний напросились в гости: видите ли, раньше они никогда не встречались с русскими, а многое о них слышали, и потом весь вечер рассматривали нас, будто мы инопланетяне.

А во-вторых, впечатляла гостья, красивая молодящаяся женщина постбальзаковского возраста. На ней было шикарное вечернее платье с глубоким декольте, богатые украшения (было сказано, что это австралийские опалы), торжественная прическа и никаких признаков обуви! Супруг ее, наоборот, одет был очень просто: шорты, майка и «вьетнамки» на ногах. Мы вначале посчитали их «шизиками», но потом оказалось, что это очень милые и компанейские люди, и общаться с ними совсем легко и интересно.

Лиза – так, припоминаю, звали гостью – интересовалась всем: театром, современной советской модой, новыми книгами, кинофильмами, погодой, медведями на улицах и т.д. Некоторыми вопросами Лиза ставила нас порой в тупик, и мы с трудом выкручивались Как бы там ни было, вечер прошел «в теплой дружественной обстановке».

Уже засобирались расходиться, как Лиза вдруг попросила рассказать «самый русский анекдот». «Члены русской делегации» выжидающе посмотрели на меня, будто я был профессионал-затейник: «Давай, мол!».

Для важности я надул щеки и спросил: «А можно с перцем?».

Лиза в этот вечер (а может, так и всегда) «косила под американку» и горячо согласилась: «Шурли!!!» (Конечно!). И я рискнул: «Ну, если разрешается, тогда, мол, слушайте»:

– Старенький профессор лежит на смертном одре и тихо умирает. Вокруг молча толпятся родственники, коллеги, любимые студенты. Один из студентов пытается разрядить обстановку и обращается к умирающему:

– Дорогой профессор! В комнате, в которой мы находимся, во всю стену на полках стоят книги, Ваши труды. Рядом стоят труды Ваших учеников. Далее всю стену занимают труды учеников Ваших учеников. О чем Вы сейчас думаете, глядя на все это богатство?

Профессор с сожалением посмотрел на студента и грустно промолвил:

– Милый юноша! Чтобы Вы смогли меня понять до конца, я должен рассказать поучительную историю.

Однажды, когда я был в Вашем возрасте и учился в Санкт-Петербургском университете, я шел налегке в родную деревню. Представьте себе: погода стоит чудесная, ярко светит летнее солнце, аромат лесных цветов кружит голову, птички щебечут, и у меня внутри все поет.

Вдруг меня обгоняет повозка, заполненная доверху свежим сеном. Наверху восседает прекрасная молодая крестьянка: "Садись, студент, подвезу!". Дважды меня просить не требовалось, я влез наверх и устроился рядом. Разумеется, мы начали заниматься любовью. Но, должен я Вам заметить, заниматься этим делом на пушистом сене совершенно некомфортно: моя партнерша непрерывно куда-то проваливалась, и мы оба, в основном, только мучились.

Так вот о чем я сейчас думаю: «Сложить бы все эти книжки в одну большую кучу и подложить их в этот момент ей под задницу! Как бы было здорово! – Вот, дорогой юноша, что я могу сейчас сказать, глядя на все это "богатство".

Реакция Лизы на рассказ была неописуемой: от неожиданности она несколько мгновений сидела, широко открыв глаза и рот, затем восторженно завизжала и начала истерически смеяться буквально до упаду – сползла со своего стула и стала кататься по газону, хохоча и конвульсивно дергая своими босыми ногами, демонстрируя при этом свои красные кружевные трусики.

Пример Лизы оказался заразительным, и за ней все мы стали хохотать до колик (так иногда бывает в компании, когда всем "смешинка в рот попадает").

Отдышавшись, Лиза стала что-то выговаривать своему супругу скороговоркой, из которой единственное, что я смог понять, так это торжествующее: "Я же тебе говорила!", что еще раз вызвало приступы общего смеха.

В конце концов наша компания единодушно

отметила, что мировые ценности и идеалы меняются, что рассказанный анекдотический случай является вполне реальным, и не исключено, что для человечества в 21-м веке он будет очень поучителен для формирования у него адекватного отношения к книжкам (не могу до сих пор сообразить, почему мы так смело принялись прогнозировать развитие общественного сознания за четверть столетия до начала нового века – наверное, "после литры выпитой").

Рассказу было единодушно присвоено звание «анекдот 21-го века», и на этом мы и разошлись.

А на следующее утро мы позавтракали остатками московской колбасы и шпротов и улетели домой, еще раз задержавшись на сутки в Сингапуре, чтобы истратить сэкономленную валюту на покупку баснословно дешевого ширпотреба.

* * *

Остается закончить ранее обещанный рассказ про «термообработку».

Из Москвы мы улетали в конце февраля, когда в Австралии был разгар лета. Поэтому в Шереметьево мы оставили все теплые вещи в машине Чугунова. Михаилу, водителю Чугунова, была названа ориентировочная дата нашего прилета, а номер рейса и точное время мы пообещали сообщить телеграммой.

Как и было обещано, телеграмма с необходимыми сведениями была своевременно отправлена с посольского телетайпа (отметим, что пришла она в Поварово на следующий день после нашего прилета). Прилетаем. В Москве чудесная для зимы погода: солнце – ярче, чем в Австралии, но на термометре минус двадцать восемь! Соседова встретил сын, вручил ему теплые вещи и на автомобиле увез в Москву. Нас с Чугуновым не встречал никто. Но об этом мы узнали позже, а сначала нам пришлось пережить нечто тягостное.

В 1975 году в Союзе существовал лишь один международный аэропорт – Шереметьево-1. Самолеты останавливались "в поле", пассажиры выходили по открытому трапу, собирались в автобусе, и только после этого их везли в помещение аэровокзала.

В своих легкомысленных (для русской зимы) костюмчиках мы вскочили в промерзший автобус и сразу ощутили, насколько московский морозец бодрит. Но автобус никак не мог отправиться: возникла какая-то проблема с ручной кладью у группы индусов, подсевших к нам в Дели. Они бегали взад-вперед по трапу (кстати, все одетые в дубленки), спорили с экипажем, вызвали администрацию порта, потом стали осматривать багаж пассажиров, находящихся в автобусе. А мы в это время, без преувеличения, погибали. Огромные двери автобуса были настежь, и от гулявшего в салоне ветра создавалось ощущение, что ты совсем голый. Чтобы хоть как-то согреться, мы терлись друг о друга то спинами, то животами, но это помогало слабо.

Выручила нас какая-то инициативная пассажирка, которая начала умело отчитывать прибывшего начальника, и нас отправили в помещение со следами признаков жизни.