Текст книги "Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

2

Рухнули все надежды, как песочная крепость. Сперва надеялся: московские бояре погомонят, да уступят, примут его государем на великом княжении, ведь есть же в татунькином завещании слова: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия, а хто будет над тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел». Не согласились, отвергли. Даже отважились: меч на меч! Ещё надеялся на четырёхмесячный мир. Собрать силы, собраться с духом. Вместе с московскими единомышленниками выступить за правое дело. Нет мира! Обманули. Нарушили. Последняя надежда была не остаться в одиночестве. Брат Константин, казалось бы, твёрд как кремень. Сам же Юрия призывал к твёрдости. Теперь – по другую сторону бранного поля. Что с ним произошло?

Князь ходил по покою, как пардус по тесной клетке. Истекает слезами по оконной слюде апрель. Должно быть, весь снег растопил. Конная и пешая рать соперника приближается к Костроме, а там – рукой подать! – к Галичу. С чем к ней выйти? С оружием или... с хлебом-солью?

Сын, средний Дмитрий, пришёл оповестить о после от племянника:

   – Семён Филимонов. С неприязненной речью. Прикажи, тата, оковать дерзкого и – в яму.

Юрий Дмитрич знавал молодого боярина Филимонова. Семён Фёдорович Морозов приходится ему дядей. Два Семёна, два родича, и – ничего общего. Старый – весь в книгах, молодой – весь в потугах занять место повыгоднее среди кремлёвских придворных.

   – Посла, каков бы он ни был, нельзя ввергать в тесноту, – возразил отец. – Ибо речи, даже пренеприятнейшие, принадлежат не ему, а его пославшим. Пусть ждёт меня в сенях.

Надев парчовый кафтан с оплечьем, князь вышел к прибывшему. Филимонов, тонкоусый, скудобородый, известный в Кремле как заядлый щёголь едва, согнулся в поясном поклоне. Заляпанная одежда, – не отличишь от простой, – никак не вязалась с высокомерием. Юрий Дмитрич без здравствований спросил:

   – Что скажешь?

   – Надобно тебе, князь, – затараторил Семён, – негожие умыслы отложить, вины свои принести государю и жить спокойно.

Юрий настолько презирал этого человека и его поручение, что не призвал никого из ближних присутствовать при столь важной встрече. Неопытный же в посольских делах Семён смутился.

   – Передай боярам и племяннику, – сдержанно молвил князь, – что договора нарушать не гораздо. Пусть угомонят прыть, отведут силу от моего удела. После Петрова дня встретимся, тогда и рассудит Бог.

Филимонов неприлично возвысил голос:

   – Опомнись, князь Юрий! Родные братья идут на тебя!

Галичский властитель круто повернулся и кликнул стражу:

   – Выпроводите этого человека из наших пределов. Без урону и без охоты соваться вновь.

Мрачные думы уединившегося в своём покое князя вскоре развеял вбежавший сын Василий:

   – Тата! Радость-то, вот так радость! Вятский приятель мой Путила Гашук, ныне воин, прибыл из Хлынова с тысячью конных и оружных вятчан. Молодец к молодцу, как на Фряжских листах! Мы со щитом, тата!

Юрий Дмитрич, как попутным ветром подхваченный, живо поднялся. И... стал в раздумье.

   – Сынок, нам на щит ещё предстоит карабкаться. С вятской тысячей у нас – десять, а у бояр с незаконным государем-тёзкой твоим – все двадцать пять. Однако же надо поглядеть на подмогу.

Выехали, не спеша, верхами, окружённые почётной стражей копейщиков. Сын, едучи с отцом, запальчиво разглагольствовал:

   – Каков Сёмка Филимонов против дяди своего Семёна Морозова, таков и племянник твой, юнец Васька, против тебя. Ничтожность против величия! Разумеется, бояре князьям не чета, а всё-таки твой племянник... ну, как Сёмка против Семёна Фёдорыча.

   – Он – твой двуродный брат, – напомнил Юрий Дмитрич.

   – Младший! – уточнил сын. И прибавил: – Вредный, ленивый, двомысливый. На занятиях у Ивана Дмитрича Всеволожа поправлял каждый мой ответ: дескать, он лучше знает, я хуже.

Отец спросил:

   – Иван Дмитрич – решительный мой противник?

Сын мрачно откликнулся:

   – Не только решительный, самый сильный!

На городском посаде, возле соборной церкви Преображения, что на поле у озера, выстроилась конная тысяча вятчан. Одеты разношёрстно, но вооружены справно. Предводитель Путила Гашук, коего князь помнил парнем, а встретил мужем, подскакал, спешился, отвесил поклон. После здравствований протянул свиток. Писал Левонтий Макарьянич: просил извинить, что услышав просьбу о помощи, посылает лишь тысячу, а не более, да и то молодых, охочих ребят. Чтобы мощную силу снарядить, нужно время. В заключение уверял: вольные вятчане рады пойти всеми своими головами[86]86
  «Всеми своими головами», то есть – сами, лично, не жалея жизни.


[Закрыть] за доброхота-князя, от коего знают лишь хорошее. Да утвердится он на Московском Великом княжении!

Перемолвившись с Гашу ком, Юрий Дмитрич оставил с ним сына и повернул коня в кремник. Тут от охраны отделился Асай Карачурин и лёгким кивком указал простолюдина, что прохаживался у прилавка в торговых рядах. Нет-нет да стрелял чужак взором в конную силу на площади, будто оценивал число воинов.

   – Елисей Лисица, – молвил татарин.

Ему ли было не узнать ездока в карете, спасшего обмороженных господина и слугу на пути во Владимир.

   – Точно, Елисей, – подтвердил князь. – Сдаётся мне, на сей раз это не спасительный попутчик, а вредный лазутчик.

   – Ведёт счёт нашим силам, – вздохнул Асай.

Князь жёстко повелел:

   – Пусть будет пойман и тут же представлен мне.

По пути в кремник Юрий Дмитрич навестил тиуна Ватазина, у которого застал Вепрева. Оба удивились посещению господина и обрадовались. Не могли сойтись в споре: выходить ли навстречу московской рати, затвориться ли в Галиче.

   – Он советует выходить, – мотнул головой Ватазин в тёмный угол.

Там князь увидел не примеченного третьего участника спора: острые, внимательные глаза, бородка буквой «мыслете». Новичок склонился, коснувшись перстами пола.

   – Кто? – спросил Юрий Дмитрич.

   – Боярин Иван Котов, – назвал Ватазин. – Прибыл с князьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой, сыновьями твоими. Инокняженец.

   – Посоветуемся у меня втроём, затворясь, после полуденной трапезы, – решил Юрий Дмитрич, отвернувшись от Котова: не понравился ему этот человек.

При выходе ждал Асай, объявил что пойманный Елисей Лисица посажен в воеводской избе. Отправились туда.

Юрий Дмитрич, войдя, устроился против задержанного на лавке.

   – Поклонился бы тебе, княже, – сказал Лисица, – да повязан по рукам и ногам.

Галичский князь вздохнул:

   – Вот как удалось на сей раз свидеться с тобой, Елисей. Стар ты стал, опрометчив. Не боишься, что за такую услугу молокососу-племяннику велю оковать тебя, пытать и казнить? Ведь лазутничество перевесит все прежние, добрые до меня поступки.

Лисица покачал седой головой:

   – Не боюсь, княже. Во-первых, служу тому, кто признан на Москве государем. Признают тебя, буду тебе служить. Во– вторых, своему делу во вред меня накажешь. Как лазутчик, сообщу противникам о прибытии в Галич хлыновской конницы. Возможно, такая новость ошеломит твоих братьев, Васильевых воевод. Не напугает, так хотя б остановит.

   – Не напугает, – согласно закивал князь. – Их силы и теперь почти вдвое больше. Так остановит ли?

Старик прищурился:

   – Ратятся не числом, а уменьем. Вятчане добрые воины!

Князь кликнул Асая.

   – Развяжи его.

Лисица расправил занемевшие члены.

   – Прощай, Юрий Дмитрич! Будь благополучен.

   – Дай Бог видеть тебя другом, а не врагом, – прозвучало пожелание вслед уходящему.

Солнце перевалило за полдень. Не снявший воинскую сряду, князь трапезовал вдвоём с женой. Анастасия ела молча, но в конце концов нарушила молчание:

   – Свет мой, ощущаю себя так, будто накануне хищнического захвата страшными литовцами Смоленска.

От неожиданности князь выронил баранью кость из пальцев.

   – Уф! Я уже не свет твой, – заговорил горько. – Я твоя тьма. Вот недавно, стоя на заутрени в ночь Светлохристова Воскресения, вместо молитв думал грешным делом: как быть? Покойный государь-братец назвал опекуном сыну алчного Витовта, захватчика Смоленска. Тот, слышно, аж подпрыгнул на своих старых ногах. Ему такое звание чрезвычайно близко к сердцу: можно сказать, Москва положена к его ногам. Софья Витовтовна шныряет не без дела туда-сюда меж сыном и отцом. Моё же противостояние мальчишке бесит старика. Даже при небольшом вооружённом столкновении он к нам по праву вторгнется, будто унять усобицу, на деле же сглотнуть ещё кусок земли. Вот этого, единственного, я, как огня, страшусь. И не знаю, поднимать ли меч иль прятать в ножнах до последней крайности.

Княгиня с каменным лицом молчала. Не находила, что сказать.

   – О Галиче, – продолжил разговор Юрий Дмитрич, – не помышляй, любовь моя, как о Смоленске. Галич не будет взят. Я здесь оставлю мощную оборону. Отчину свою не обреку огню, грабежу и полону. Да и не понадобится она кремлёвским заправилам. Преследователи охотятся за мной, а не за галичанами. Меня же здесь не будет. Так птица, отлетая от гнезда, хранит его, уводит за собой хищников.

Трапеза окончилась, как началась, в молчании. Княгиня встала и поцеловала супруга.

   – Всё правильно. Всё верно и умно. Только, – она длительно вздохнула, – куда же мы, к кому пойдём, где станем...

Юрий Дмитрич нарушил обычай: не предался послеполуденному сну. Времени было в обрез. По уходе княгини вышел в Переднюю, где договорился встретиться с соратниками. Его ждали. Ватазин грыз перо, что всегда держал за ухом. Вепрев, пристроившись к подоконнику, чертил что-то на клочке пергамента. Борис Галицкий, Данило Чешко, Семён Морозов сидели рядком на лавке в задумчивости. Сыновья, Василий со средним Дмитрием, попросившие дозволения присутствовать, шептались в уголке с Путилой Гашуком, как, бывало, в Вятке перед сборами на охоту.

   – Друзья верные мои, – обратился к ним князь, – какая у каждого из вас дума?

Морозов и Чешко почти в один голос высказались:

   – Затвориться в Галиче.

Ватазин продолжал грызть гусиное перо и молчать.

Вепрев было раскрыл рот, однако его нетерпеливо и неучтиво перебил Василий Косой:

   – Мы с братом и Путилой так мыслим: выйти в чистое поле, учинить бой не на жизнь, а на смерть, покончить всё одним разом. Тебе, татунька, – большой полк, Вепреву – правое крыло, Гашуку – левое, а мы с Митей – в засадном полку.

Воевода густо рассмеялся. Даже слёзы выступили на глаза от смеха.

   – Василь Юрьич, Дмитрий Юрьич, подумайте: какая разница между отчаянностью и отчаянием? А ты, Путило, подсказал бы им быть осторожнее. Или вышел летами, не разумом... – Вепрев махнул рукой, обратился к князю: – Согласен с боярами, господине. Надо отсиживаться и вылазками истощать врага.

   – Что ты помалкиваешь, Борис? – взглянул князь на Галицкого.

Бывший дядька тяжело встал, опершись о подоконник, и неуверенно молвил:

   – Дума моя нелепа. Однако же иной нет.

«Стареет сокол! – скорбно решил Юрий Дмитрич. – В дворцовых кознях он, как щука в воде, в воинских же делах, как карась на суше!»

Галицкий удивил:

   – Оставим оборону в Галиче. Идём с главными силами к Нижнему. Московская рать – за нами. Движение займёт время. Нижний поближе к Вятке. Помощь придёт быстрей.

К такой думе присутствующие отнеслись по-разному: старшие с недоумением, младшие с осуждением. Князь, хлопнул в ладоши:

   – Да будет так!

И удалился первый.

Начались торопливые сборы, ибо приказ был выступить с утра, до приближения противника. Семейство Юрий Дмитрич брал с собой. Снаряжались кибитки для женской челяди. Поскольку Вепрев решил взять пушку, встал вопрос об огненном зелье. Дело опасное: недавно при производстве пороха в клочья разнесло мастерскую и несколько домов около. Потребность созрела, умение – ещё не очень.

Почивать князь пришёл на княгинину половину, дабы успокоить жену. Анастасия послушала лишь начало заготовленных им речей.

   – Не трать слов, государь мой, – перебила она. – В Хлынов с тобой ездила, в Нижний доеду как-нибудь. Много с детства видала бед, к старости испытаю лучшую.

   – Лучшую? – удивился Юрий. – Беду?

Жена подтвердила:

   – Лучшую, ибо с тобою общую.

Утром князь видел свою супругу за хозяйственными распоряжениями на каретном дворе. С тех пор долго не доводилось быть рядом.

Войско вышло из Галича в солнечный майский день. Небо девственно голубело, будто после зимы заново родилось. Леса ещё голые, скинув снежную одежду, ждали весеннего оперения. Поля чернели в белых нашлёпках: наследило перед уходом суровое время года! Дорогу – не назовёшь дорогой: болотная полоса беспутья. Кони вязли по бабки, телеги и кибитки – по ступицы. Этак недалеко уйдёшь. Одна надежда – на ветер: пусть быстрей сушит!

Ватазин остался оберегать Галич. Решено было жечь посад лишь в том случае, если разведчики донесут: московская рать идёт к городу. Князь Юрий верил: такого не будет. Не за Галич тревожился, а за свой сторожевой полк. Не сели бы на хвост Андрей с Петром Дмитричи, супротивники-братья. И Константин. Ужели всё-таки Константин?

Поход шёл то ходко, то хило: на рысях – где по косогорам посуше, шагом – где в низинах повязче. Тряска в седле, стоянки в курных избах под соломенной крышей. В деревеньке Выбуть князь проведал жену, спросил, как и где спала. Ответила: «Хорошо. На голбце». На каком голбце? Оказалось, это в избе помост между печью и полатями.

Наконец, миновали Гороховец. Там наместник великокняжеский разрешил отдохнуть, но просил не задерживаться. Ушли, не ссорясь.

Теплело до середины месяца. Уже посуху подошли близко к Нижнему, стали в старом городке, что вверх по Оке, на берегу.

Здесь когда-то сползла гора с лесом и засыпала сто пятьдесят дворов. Эту слободу поставили ещё великие князья Суздальские. Они ходили на разыскание: где рубить город, откуда распространять княжение по всей Низовской земле за Волгой и Окой. Леса здесь великие, населённые мордвой: пришлось потеснить. Всё это рассказал Юрию заиндевелый от многих лет старик, промышляющий бортничеством. Он дал княжеской семье приют.

   – Ненаглядные места! – любовалась заволжскими далями Анастасия. – Вот где воссиял бы стольный град ярче, чем Москва!

   – Воссияет! – не перечил жене князь. – Дай время.

На широкий двор ступил усталый Вепрев, привязав кобылу у ворот. Дмитрий Юрьич ждал его:

   – Ну, что, Борисыч?

   – Худо! – мрачно молвил воевода. – Наместники великокняжеские, князь Фёдор Долгоглядов и литовский выходец прозвищем Юшка Драница, затворились в городе, не захотели допускать нас в Нижний. «Служим, говорят, признанному государю московскому, сыну Василия Дмитрича. Дядю же его, мятежника, не приемлем, даже как гостя». Так и сказали, господине. Передаю грубость слово в слово.

Князь задумался, потом велел:

   – Покличь всех ближних для совета.

Когда пришли бояре, он сидел на наковальне, подложив седло. Разговор начал Борис Галицкий:

   – Разведчик доносит, княже: московские полки, минуя Галич, от Костромы пошли к Нижнему.

Данило Чешко рассудил:

   – Вот почему здешние правители к нам плохи.

Князь, не вставая, снизу вверх глянул на соратников с немым вопросом. Вепрев сказал:

   – Не оточать же крепость[87]87
  Оточить крепость – взять в плотное окружение.


[Закрыть]. Татары осаждали без успеха. Мы слабее. Ждать подхода московлян – класть голову на плаху в ожиданье топора.

Морозов поднял гневный взор на воеводу:

   – Негожие твои слова!

Князь встал, решительно произнёс:

   – Идём отсюда. И подалее!

С уходом войска галичан из-под неприветливого Нижнего, погода резко изменилась, кропил с утра до ночи дождь. Грустно шли кони топкими путями. Чёрные погосты в несколько изб давали приют князю и его ближним, воины же спали под открытым небом. Стал истощаться кормовой запас, людской и конский.

   – Камо грядеши? – услышал князь однажды под вечер божественный вопрос Семёна Фёдоровича Морозова.

Нет, он не ощущал себя апостолом, бегущим от опасности. И здесь отнюдь была не каменистая дорога, мощённая рабами Рима. Однако Юрий Дмитрич вздрогнул от известного вопроса и ответил, будто виноватый:

   – Стремлюсь ближе к Орде. Туда они не сунутся.

Боярин молвил откровенно:

   – У чужих спасаться от своих – не дело.

Шли правым берегом Суры. За зарослями тальника чёрная гладь реки легла границей между братьями, между неизвестностью и поражением, между гордостью и позором. Небо придавливало низкими тучами. Войско шло в полном молчании под чавканье копыт, храп коней. На луговине показался погост всего-то в одну избу. Видимо, когда-то здесь был пожар: болтались остатки от ещё нескольких жилищ. Князь приказал княгиню поместить в избе, себе же наскоро соорудить шалаш.

Ночью был сильный дождь. Проник сквозь лапник. Одежда отсырела почти насквозь. Мысли были об Анастасии: как она в курной избе?

Спящие рядом сыновья, Василий с Дмитрием, проснулись и зашевелились. Слава Богу, Дмитрий Красный в Галиче: не перенёс бы отрок столь беспросветно мрачного похода.

Едва Юрий кашлянул, старший сын затеял речь:

   – Тата, разглядел ли на противоположном берегу костры?

   – Ещё б не разглядеть! – откликнулся отец.

   – Московская сила! Сура пока что разделяет нас.

   – И будет разделять, – подал голос Дмитрий. – Перебраться через такую реку – не шаг шагнуть. Кто начнёт переправу, будет бит ещё на воде.

   – Зато, – развил братнюю мысль Василий, – стоит нам отойти от берега, московляне тут же сядут на хвост.

Так и будем стоять? – растерялся Шемяка.

   – Спите! – оборвал отец. А сам не выдержал, подумал вслух: – Хоть бы знать, какой брат во главе войска, Андрей иль Пётр?

   – Дядя Андрей, – попытался угадать Шемяка.

Василий предложил сесть в лодку и с белым платом поплыть к противнику: там узнать всё. Средний брат возразил, что переплыть дадут, а назад не пустят. Пришлось князю вновь приструнить княжичей, чтоб доспать ночь.

Утром – туч как не было. Рассвет явил чистое небо. Заря зажгла восток, засияло солнце.

Продрогший Юрий Дмитрич подошёл к костру, стал греться. Огонь разложен был у крутого берега. Галицкий был уже тут как тут, сухой, выспавшийся.

   – Кто тебе, господине, ставил шалаш? Мне Ивашка Светёныш.

Князь не ответил, глядел из-под руки. От противоположного берега отходила лодка с белым полотнищем. Ну всё по словам сына Васеньки. Только в лодке не галичане, а московляне. Два гребца и... Кто же третий?

   – Вот тебе на! – выпрямился Галицкий. – Переговорщики. Ого! Не просто кто-нибудь: сам воевода! Над ним знамя!

   – Андрей? Пётр? – гадал, как юноши-сыновья давеча, всматривался, привставал на носках близорукий Юрий Дмитрич.

И вдруг услышал от глазастого Галицкого:

   – Константин!

Юрий уже и сам разглядел: Константин!

Сбежал на берег по крутой тропе. За ним – боярин Борис, кликнувший людей. Юрий сделал знак, чтобы остались все наверху. Лодка ткнулась носом в землю. Вышел воевода, гребцы застыли у весел.

Братья сошлись на прибрежном галечнике, обнялись крепко-накрепко. Юрий заметил на щеках Константина капли. То ли слёзы, то ли речные брызги.

   – Очи невольно плачут, созерцаючи тебя, брат, – признался младший из Дмитричей.

Старший спросил:

   – Где Андрей с Петром?

Константин начал издалека:

   – Всем ныне заправляет дщерь Витовтова и этот – как его? – литовский выходец, одноименец твой, Наримантов. Затмил самых именитых бояр. Верховодит! Я, Пётр и Андрей умышленно были посланы против родного брата, дабы доказать свою верность племяннику. От безвыходности подчинились, ибо Витовт изготовился для прыжка. Софья пока что отговорила отца от немедленного вторжения. Дескать, ты, брат, не имея достаточных сил, скоро утихомиришься. Так что Витовтовых опекунских усилий пока не требуется. Я, соображая все обстоятельства, заключил ряд[88]88
  Ряд – соглашение, договор.


[Закрыть] с мальчишкой, живу в Москве. А что делать? Всё бы сопротивление моё под Витовтовым кулаком выражалось в отсиживании у новгородцев. Они, конечно, не выдадут, да дело ли бессильно прятаться у друзей за пазухой? Андрей с Петром, как ты знаешь, отказались от своих прав ещё при покойном Василии.

Он замолчал. Юрий не торопил. Чувствовал: витиеватые объяснения тяжелы для прямого, честного Константина.

Когда же вынужденный воевода племянника продолжил речь, князь был огорошен его известием.

   – Пока мы шли к Костроме, а ты – к Нижнему, два ордынских отряда во главе с царевичем и мурзой с ходу врасплох захватили Галич. Ватазин бежал в леса.

   – А Дмитрий? – вскрикнул Юрий. – Мой сын Дмитрий Красный! Он не с нами. Он – в городе.

   – Стало быть, увезён Ватазиным, – успокоил брат. – В городе его нет: я там был. Галич изрядно пожжён и пограблен. При нашем приближении татары ушли в сторону Рязани, Андрей и Пётр бросились вдогон. Мне же выпала горькая доля преследовать тебя. Настичь, разбить, доставить в Москву на судилище скорое и неправое: таков наказ.

   – Галич!.. Галич! – горько повторял Юрий, глядя на противоположный берег. – Ужель Дмитрий увезён татарами?

   – Галич освобождён, а о младшем твоём я не ведаю, – молвил Константин. И в сердцах прибавил: – Князья дерутся... Татары грабят... Земля страдает...

Юрий задумался:

   – Куда мне теперь? На что решиться? Как поступить?

Константин, полагая, что речь о борьбе с племянником, посоветовал:

   – Сейчас твоя надежда – Улу-Махмет, хан ордынский.

Юрий же думал о сыне. Упоминание о хане отвлекло его:

   – На врага надеяться?

Константин возразил:

   – Улу-Махмет, как я думаю, не разбойник. Мурза с царевичем поступили по своей воле. Оба будут наказаны.

   – Наказаны! – откликнулся Юрий. – Нет, это я наказан!

Младший брат изложил своё предложение:

   – Возвращайся в Галич, проси у племянника мира на год. Бояре по нежеланию воевать уступят. Уговорят Софью с Наримантовым. Временщик, хотя и воинствен, однако любая битва – палка о двух концах. Требуй третейского суда. Не найдёшь судью лучше Улу-Махмета. Такой выход увлечёт всех: ордынец будет иметь случай мирно вмешаться в жизнь непокорного русского улуса; Софья с сыном удвоят посулы мурзам и бекам, чтобы великокняжеская казна затмила твою, удельную; Витовт поскрипит зубами, да стерпит...

   – А я... чем я одолею? – перебил Юрий.

   – Сильными мира сего, – молвил Константин. – Есть твои верники близ великого хана?

   – Есть, – вспомнил Юрий Кавергу с Ширин-Тегиней. Оба, он слышал, крупные люди в Больших Сараях. Первый – темник, второй – беклярибек.

   – Сейчас главное – не спешить, – развивал свою мысль младший брат. – Время на твоей стороне. Витовт делами силён, а годами слаб. Того и гляди помрёт. Новые лица, обретшие силу при малолетнем великом князе, вызывают неприязнь старых. Со временем это во что-то выльется. Между тем твоя рать может увеличиться. При двух равных противоборных силах боярам будет из кого выбирать.

Юрий обеспокоился:

   – Ты-то с чем сейчас возвратишься? Настиг, да отпустил. Пособник!

Константин пощипал ус:

   – Литвин так мне и скажет. А у меня – отговорка: весенний разлив Суры. Нет способа в переправе. Оно отчасти и так. Но с тобой мы пришли к договору: ты, замирившись, уходишь в Галич, якобы распускаешь рать, просишь годовой передышки...

Юрий Дмитрич в раздумье походил по низкому берегу. Сура была мутной, текла беспокойно, от неё исходили холод, неприязнь. Не хотелось не только касаться такой воды, даже плыть по ней на дощанике. Младший брат совершил это ради старшего.

Константин на виду у московлян с галичанами как встретился, так и простился с мятежным братом крепким объятием.

По его отплытии князь призвал Вепрева:

   – Срочно шли гонца в Галич. Скорейшим гоном, на сменных. Пусть узнает: где мой младший сын Дмитрий? Пусть нарочные о поисках ежедневно сообщают мне один за другим, немедля! Княгине об этом – ни полсловечка!