Текст книги "Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

   – Не трать сил. Сама дойду.

Он возражал:

   – Ты не тяжела.

Она смеялась:

   – Вот-вот стану тяжела!

Под смех и доехали до его усадьбы.

Там сразу же с порога – новые поздравления. Данило Чешко, Борис Галицкий, Семён Морозов поочерёдно тянули к молодожёнам кубки, лобызали супружескую чету троекратно, желали любви да совета.

В конце концов на заранее приготовленной княгининой половине молодые взошли в спальню с большим передним покоем, и Юрий отослал слуг.

   – Сами переоблачимся ко сну? – всё ещё веселилась жена.

   – Я буду твоим постельничим, – поддержал веселье супруг.

Однако ему не было разрешено прислуживать. Спальня погрузилась во тьму. Юрий слышал деловитое дыхание занятой собой женщины. Коснулся её лишь после того, как властная рука потянула на постель. И тотчас же погрузился в судорожную бурю чувств. Бессознательно свершилось нечто неведомое, напоминавшее отчаянное стремление выплыть, вздохнуть, опомниться. Незримое, лишь ощущаемое, существо, горячее, бесконечно родное, полностью завладело им. Как отчаянный всадник, он рвался вперёд...

Всё кончилось тем, что Анастасия плакала, а он, ошеломлённый, растерянный, гладил её плечо и просил:

   – Прости, прости...

Был одержим, не ведая, причинил боль. Теперь казался себе преступником.

Она крепко обняла, успокаивала:

   – Это – ты прости. Это слёзы радости.

Князь просил позволения зажечь светильник и повторил сказанное ещё в Коломне:

   – Не насытится око зрения, а сердце желания!

В колеблющемся свете на белизне простыней растрёпанная нагая Анастасия выглядела куда прекраснее, чем в пышном наряде.

   – Дай, натяну покров, – поспешила она.

   – К чему? – удержал он. – На тебе золотые ризы нашей любви.

Оба долго лицезрели друг друга, медля начинать разговор. Она первой завела речь:

   – Трудно нам было нынче.

   – Почему? – не понял он.

   – Перезрелые девственники! – И прибавила: – Государя, брата твоего, уважаю. Для него осталась на пиру. А Софью ненавижу.

   – Бог с ней, – молвил Юрий.

Жена исправила:

   – Враг с ней! Если бы не она, мы бы десять лет назад были вместе. – И повторила давешнее: – Озорство судьбы!

   – В чём наозоровала судьба? – князь наслаждался голосом милой своей княгини.

Анастасия, воодушевясь, села на постели:

   – А в том, что на свете есть Софья. В своё время тётушка моя Анна, не ведая, подложила свинью ещё не рождённой племяннице, то есть мне. Она спасла от смерти мужа Витовта, а после родила ему дочь. Змеюгу, даже не столь в отца, сколь в деда.

   – Давным-давно Кейстут, возвращаясь с войском из Пруссии, увидел в местечке Полонге красавицу именем Бериту и влюбился в неё. Она же дала идолам обет вечно сохранять девство. За то в народе величали её богиней. Не могла Берита стать женой Кейстута. Тогда князь взял её силком. От неё-то, богини, а правду сказать, колдуньи, родился злохитрый властолюбец Витовт. Дёрнул же нечистый моего деда выдать за него дочь, смоленскую княжну Анну, будущую тётушку.

   – Помнишь её? – спросил Юрий.

Анастасия помотала головой:

   – Нет. Знаю только: отчаянная была, как кошка. Погибла на тонком льду, упрямо пустив коня через реку: «Выдержит!»

   – Красуля, как ты? – предположил Юрий.

   – Наверно, получше меня, – вздохнула племянница. – Грубый, злобный Витовт слушал её, как сын, ибо млел от одного вида Анны. Так поведал дед. Однажды, в борьбе с двуродным братом Ягайлом, незадачливый сын Бериты вдрызг провоевался и попал в плен. Был заточен в замок Крево, где задушили его отца. Жена, захваченная с мужем, жила в том же местечке вольно, хотя и без права выезда. Отчаянная сумела добыть разрешение ежедневно видеться с узником. После от самого Ягайлы даже получила для себя позволение уехать в Моравию. Последнее свидание супругов было накануне её отъезда. Княгиню сопровождала верная служанка Елена. Жена у мужа замешкалась в темнице долее допустимого.

   – Не в силах были расстаться, – посочувствовал Юрий.

Анастасия продолжила таинственно:

   – Задержалась, потому что Витовт переодевался в платье Елены. Служанка осталась вместо него. Он же покинул темницу с Анной. Оба, не проходя ворот, спустились по верёвке с высокой стены Кревского замка как раз в том месте, где ждали лошади, высланные из Волковыйска тамошним тиуном по просьбе Анны. За краткое время достигли Слонима, оттуда ринулись в Брест, на пятый день оказались в Полоцке...

   – А что ж Елена?

   – О, – вздохнула Анастасия. – Елена, не вставая с постели, так хорошо представляла страдающего от ран Витовта, что лишь спустя три дня враги узнали о его бегстве. Жертву преданности господам замучили жесточайшим образом. А Витовт с Анной стали жить-поживать. Так на свет появилась Софья!

   – Благодарность и узы родства не помешали счастливому литвину захватить Смоленск, выгнать твоего отца и пленить тебя с братом? – вознегодовал Юрий.

   – Они не мешают и Софье унижать меня при любой возможности, – присовокупила Анастасия. – Из-за меня и ты лишён её благосклонности.

   – Не очень-то казнюсь этим, – сказал князь, ближе привлекая к себе жену. – У меня есть наследственная вотчина – Звенигород, а ещё – Галич, а ещё...

Жена поцелуями закрыла ему уста:

   – При первом же случае уедем в Звенигород?

   – С тобою хоть на край света, – склонился Юрий к её груди. – Никак всласть не нагляжусь на тебя!

   – Не насытится око зрения, а сердце желания? – повторила Анастасия полюбившиеся его слова. И молвила: – Свет мой! Ты глядишь не только очами. Загаси свечу.

Брачная ночь продолжилась. Её завершение наступило, когда кремлёвская пушка объявила первый час дня.

12

Раннее тёплое лето высушило дороги. Поезжай без помех хоть в седле, хоть на колёсах. От Можайска до Вязьмы словом не перемолвишься, не напрягшись, – воздух полон звуками: топот, скрип, вскрики, щёлк нагаек. Большое войско подняло большую пыль. Юрий старался ехать в голове рати, где дышалось полегче, да конь попал не бойкий: так и норовит повернуть домой, вперёд движется только шагом, поспешать не заставишь. Князь злился сперва на вялого скакуна, потом на себя. Кой ляд сунул его в эту кутерьму? Для чего он здесь? Ни своих людей, ни малейшей власти, а уж о воинском опыте и говорить не приходится. Затеяно дело будоражником тестем. Громогласный, он явился к нему якобы дочь проведать, да, не сказав с ней двух слов, уединился с зятем в его покое и объявил: «Явились ко мне послы из Смоленска от доброхотов моих, говорят, многие хотят меня видеть на отчине и дедине моей. Сотвори, брат, Христову любовь: уговори государя Василия помочь сызнова сесть на великом княжении Смоленском». Как было зятю не согласиться? Тем же вечером побывал в златоверхом тереме, встретился с государем-братом. Ведь и приветил Василий князя Смоленского на Москве, а дочь его взял в свояченицы, чтобы приобрести союзника против Витовта. Какой же союзник, без княжества, денег и воинов? Вернуть ему всё, тогда и спросить можно многое! Однако Василий разочаровал брата: «Нет!» Почему «нет»? Послы прибыли, доброхоты подняли головы. В городе спят и видят вырваться из-под руки Литвы, отдаться природному, единственному властелину. Захватчик Витовт, разгромленный Эдигеем на реке Ворскле, не в состоянии будет пальцем пошевелить. Василий ответил: «Рано». По его сведениям, Литва, пережив поражение, пришла в чувство. Удастся ли отобрать Смоленск, на воде вилами писано. К тому же великий литвин умнеет, не зарится на Псков с Новгородом. Надобно и нам подумать, как быть.

Ох и привёл в досаду зять тестя! Грузный усатый одноименец махал руками, топал ногами: «Не уговорил! Не преуспел! Не сумел! А и враг с ним, с Василием! По-прежнему обращусь к Олегу Рязанскому. Старик не откажет. Ещё и пойдёт со мной». При этих словах Святославич испытующе посмотрел на Дмитрича: «Ты-то пойдёшь?» Оба Юрия, старый и молодой, почти вровень ростом стояли друг перед другом, один смущённый, другой решительный. «У меня войска нет», – развёл руками Дмитрич. Святославич ухмыльнулся, рявкнул: «Дурень! Силу мне даст Олег. Не войско, ты сам, своей доброй поддержкой нужен! Ну, сердцем, душой. Догадываешься?» Молодой князь заметил, что надобно испросить разрешения государя-брата. «А, – махнул рукой надувшийся усач, – ладно. Иди к молодой жене. Утешайся! – И крикнул: – Натальюшка!» Новая домоправительница, не та, что была в Коломне, много моложе и свежей, порхнула из перехода, будто ждала позова, обняла богатыря, заворковала: «Сокол ты мой ясный! Пойдём в спаленку, положу на перинку, медком угощу, говорком улещу!» Московский князь изменился в лице от таких амуров и ушёл восвояси.

На сон грядущий Анастасия пожелала, ласкаючись: «Вразумил бы тебя Господь, свет-совет мой, помочь чем-ничем греховоднику батюшке, как-никак поддержать Анику-воина».

Вот Юрий и скачет в пыли да в шуме. На вопрос у государя-брата о поездке в Смоленск услышал: «Езжай, твоя воля, только я – в стороне». А ведь есть подозрение, что одноименец-тесть, добиваясь сопутничества князя московского, втайне надеется: при худом обороте дел не даст осторожный Василий брата в обиду, пришлёт помощь, выручит молодого Юрия, а вместе с ним старого. Это подозрение подтвердил и Олег Рязанский за кружкой браги на стоянке в деревне Заляпчиково. Остановились в одной избе. Старик, когда-то ещё более могучий телом, чем нынешний Юрий Смоленский, а теперь высохший и обрюзгший, но сохранивший прежнюю мудрость и прозорливость, опорожнив кружку, пробурчал: «Надеялся воробей на сокола, пригласил охотиться соколёнка, да птенец испугался добычи, показал хвост, тем всё и кончилось». Московский князь оскорбился: «Я не покажу хвоста!» Тёртый мудрец потрепал его по плечу: «В шутку сказано, не сердись!» Сейчас Олег едет не в седле, а в кибитке. Занедужил, ослаб, пришлось признать своё изнеможение.

Асай Карачурин, подскакав к господину, молвил:

   – Совсем плох рязанский князь. На последнем стоянии вызывал лекаря. Пускали кровь.

«Не пришлось бы тысячам людей пускать кровь!» – подумал Юрий о предстоящей битве за Смоленск. Вот уже пыльное облако впереди: цель похода близка. Кто-то скачет встречь.

Молодой Юрий пробился на коне в самую голову движущейся рати к старому Юрию. Святославич глядел из-под руки:

   – Мой самый надёжный слуга встречает, Гаврюша прозвищем Трудник.

Подъехал коренастый крепыш: птица, судя по платью, небольшого полёта, однако, судя по лицу, страшной свирепости.

Подъехал не один, с многочисленным окружением. Все спешились, пали ниц перед природным своим государем. Юрий Святославич поднял их взмахом руки:

   – Встаньте, мои дорогие! Как под Литвою живётся? Здоровы ли?

Богато наряженный сухощавый жердяй с узкой бородой по пояс за всех ответил:

   – Спаси Бог на здравствовании! Ты, государь, здоров ли?

   – Смоленск ждёт тебя! – поспешил встрять Гаврюша Трудник. – Чуть подойдёшь, отворят ворота.

   – Так поторопимся, братья! – воспрянул духом Юрий Святославич.

Вместе со смолянами, оказавшими столь достойную встречу, князь пустил коня вскачь. Воины-рязанцы воодушевлённо последовали за ним.

Юрий Дмитрич снова отстал на своём сивом мерине. Когда узрел могучие стены западной твердыни русских земель, главная масса всадников уже стала. Святославич и Трудник что-то кричали, сложив ладони переговорными трубами.

Видно, обменивались словами с теми, что сгрудились на крепостных заборолах. Юрий услыхал:

   – Отворяйте ворота!

Сверху донеслось:

   – Не для того заперли!

Осмотрелся: крепость – гора, башни – скалы, ров – пропасть, посад сожжён, свежая гарь, куда ни глянь.

Трудник кусал губы. Великий князь в замешательстве повторял:

   – Вот так раз! Вот так квас!

Олег Рязанский с трудом выбрался из кибитки, поманил пальцем большеголового копьеносца, коего, видимо, давно знал, Что-то сказал ему. Тот достал белый плат, взмахнул им над головой и пошёл к воротам. В ста шагах от них стал. И тут всё пространство содрогнулось от силы его голоса:

   – Смоленские местичи! К вам прибыл законный князь. Слушайте, что говорит его тесть, великий Олег Рязанский: «Если не отворите ворота и не примете господина вашего, князя Юрия, я буду стоять здесь долго, предам вас мечу и огню. Выбирайте между животом и смертью!»

Местичи ничего не ответили. Долго стояли, размахивая руками, должно быть, спорили. Потом сошли со стены.

Гаврюша Трудник с вящими смолянами, встречавшими своего князя, подступили к воротам, взяли по камню и начали стучать, чтобы их-то впустили: дома ждут жены, дети... Какое там! Крепость как онемела. Можно было подумать, что эта кучка Юрьевых доброхотов, покинув на малое время Смоленск, оставила в нём одних приверженцев литовской руки. Теперь хоть изойдись криком и разбей о кованые ворота все камни, – город не сдастся, дождётся, пока Витовт явится на выручку.

   – Что, тестюшка, начинать осаду? – без малейшей надежды на успех спросил Святославича Олег Рязанский.

   – Осаждала муха камень, да под ним и сдохла, – сплюнув, молвил старик.

Юрий Дмитрич водил глазами от подошвы гранитной башни к её вершине и невольно вспоминал Олеговы слова на стоянке: «Птенец показал хвост, тем всё и кончилось». Асай Карачурин, стоя у его стремени, прицокивал языком:

   – О-о-ой, зубы сломаешь!

Войско рядом с твердыней выглядело осиным роем, прилепившимся к дубу. Чтобы взять такой город, нужен по крайней мере Батый!

Слух московского князя уловил резкий скрип: будто тупая пила прошлась по занозистому полену. Юрий увидел, как створки крепостных ворот начали раздвигаться, уходить внутрь большой башни. Одновременно, гремя цепями, опускался широкий мост через ров. Вскоре неприятные земные звуки сменились сладостными небесными: донеслось пение «Спаси, Господи, люди твоя». Из ворот прислужники в стихарях вынесли хоругви, за ними шествовал епископ в золотом облачения, священники в белых ризах, протодьякон с толстой восковой свечой. Далее шло боярство, купечество и посадский люд. Всё это шествие приблизилось к Юрию Смоленскому, остановилось и замерло.

Нет, далеко не одни Витовтовы сторонники оставались в Смоленске. Да и сторонники многие в одночасье оказались противниками. Юрьева сторона взяла верх.

Что говорил епископ за дальностью князь московский не слышал, однако ответное слово громогласного Святославича донеслось явственно:

   – Спаси вас Бог, дети мои! Я рад вернуться в свою отчизну, дедину.

Олег, вперевалку подойдя к молодому Юрию, произнёс:

   – Теперь можешь не показывать хвост. Смоленск наш! Твой брат Василий показал близорукость.

Пришлось возразить:

   – А нагрянет Витовт?

Рязанец раскатисто хохотал:

   – Останется в том положении, что и мы за минуту до этого.

Тем временем горожане и пришельцы с восторгом входили в растворенную крепость. Звонили колокола, где-то бухнула пушка. Повсюду народ, прижимаясь к уличным тынам, неумолчно вопил:

   – Здрав будь, Святославич!

   – Слава Юрию, слава!

Московский князь верхом ехал около кареты, в которой сидел рязанец. Смоляне охраняли проезд. Их цепь протаранил на аргамаке успевший прихорошиться Гаврюша Трудник. Свирепый лик его был смягчён по возможности.

   – Князь Юрий Дмитрич! Князь Олег Иваныч! Великий князь Юрий Святославич ждёт вас в своём государевом терему!

Юрий Дмитрич, заворожённый всеобщим торжеством, оглушённый движением воинства при бурном натиске народа, видел лишь то, что близко. Не вдруг заметил: крики «Слава!» и «Будь здрав...» укатились далеко вперёд, а лица смолян у тынов помрачнели, чем-то озабоченные. Вместо громких приветствий – сдержанные голоса:

   – Ужели?

   – Не может статься!

   – Вот этими очами видено, вот этими ушами слышано!

   – Ай-яй-яюшки!.. Ой-ей-ёеньки!..

Прорвалось явственное, неведомо кого в толпе, но столь громкое и отчётливое, будто бирюч кричит:

   – Братья-смоляне! Иноплеменный Витовт здесь властвовал мирно. Князь российский возвратился лить нашу кровь!

Олегова карета остановилась. Рязанский властитель высунулся из полуоткрытой дверцы, позвал московского свойственника:

   – Брат, а брат! Что они орут?

Юрий приблизился на коне вплотную:

   – Боюсь, литовская сторона опять взяла верх.

Олег торопливо вышел, приказал оружничему:

   – Охрану ко мне! Коня! Да позвать сына!

Тяжело было старому усаживаться в седло, но сел. Сразу стал орёл орлом! Осмотрелся, вслушался, медленно повёл крупной головой:

   – Что-то тут не то!

   – Что не то? – не видел Юрий.

   – Всё не то!

Подъехал Родослав Ольгович, младший сын. Лик хмур, взор гневен. Доложил:

   – Твой зять ополоумел, татунька! С народом не успел как следует поздорововаться, бросился в свой терем, что стоит рядом с наместниковым, запертый ещё Витовтом. Велел наскоро скрести и мыть.

   – Проворный! – одобрительно кивнул Олег.

– Нагрянул и к наместнику, Роман Михалычу, князю Брянскому, – продолжил Родослав. – Повязанного хозяина вывели из дому. Жену заперли, детей отделили. Юрий повелел казнить Витовтова правителя.

   – Вот дурной! – вскипел Олег. – Ему бы Брянского с почётом отпустить. Зачем кровь лить?

Сын отвечал со стоном:

   – Уже льётся через край! Бояре-брянцы, что здесь жили с князем Романом, все похватаны, всем с маху головы поотрублены...

   – Когда он успел? – прервал Олег.

   – Успел стриж на лету пять мух сглотнуть, – скрипнул зубами Родослав. И присовокупил: – Ещё бояр смоленских, супротивников своих, велел доставить в воеводскую избу. Сам будет чинить расправу. Свирепый слуга у него, какой-то Трутник.

   – Трудник, – вставил Юрий.

Родослав сказал, как огрызнулся:

   – Трупник!

Олег Иванович дал наказ сыну: войско рязанское по сёлам для прокорма не пускать, сосредоточить целиком в крепости, потеснив местичей, но щедро заплатив, чтобы не вызвать в народе гнева. Личную охрану держать наизготове, при оружии. Насытить ратников едой, купцов не обижая. Держать ворота запертыми. Организовать наблюдение.

   – Будь, Родя, начеку. Я займусь зятем. Сдурел изгнанник! Слишком легко вернул отцовский стол под свой тяжёлый зад.

С такими мрачными словами Олег Иваныч, понукая коня, дал знак Юрию следовать вместе по узким, начавшим освобождаться от народа, улицам к соборной церкви, за которой возвышались терема вящих людей. Среди них затейливостью и величием заметно выделялся старый, в три этажа, великокняжеский, не оскорблённый без хозяина Витовтом ни грабежом, ни порчей. Рядом отличался новизной кирпичный дом наместника.

Народ толпился на соборной площади. А над толпой на деревянном возвышении – степенном месте, откуда в судьбоносные минуты звучали вечевые речи, – стояла плаха и при вей кат с топором. Юрий Дмитрич и Олег Иваныч услышали на этот раз не славословия вернувшемуся князю, а неистовые вопли, злобные выкрики, бабий плач. К плахе по лестнице приставы возводили человека в белой рубахе с сорванным воротом.

   – Вот он, Роман-наместник, – нагнал Олега Родослав.

   – Где сам-то Святославич?

   – В своём тереме. Тут всем руководит его верный пёс , – показал Родослав на человека у помоста в остроконечном колпаке.

Юрий узнал свиреполикого Гаврюшу.

Буравя плотную толпу широкой грудью своего коня, великий князь Рязанский протиснулся к слуге своего зятя. Юрий старался не отстать и ясно услыхал приказ рязанца:

   – Прекрати убийство. Освободи наместника литовского!

Гаврюша вскинул бороду и осклабился:

   – Тебе тут не приказывать, Олег Иваныч, мне тебя не слушать.

Великий князь вскипел, как чайник на огне:

   – Ах ты, презренный смерд!..

Трудник махнул рукой, и княжеская голова Романа Михалыча упала с плахи на помост, с помоста на ступеньки лестницы... Но и Олег замахнулся мечом. И грешная Гаврюшкина рука отлетела, обагряя кровью ближних местичей.

   – О-о! – прошёл стон по толпе.

Олег, подоспевший Родослав, а с ними Юрий поспешили к терему. Навстречу им охранники сопровождали скорбную телегу с мёртвыми телами. Начальствующий, то ли дьяк, то ли боярин, дурным голосом кричал:

   – Ра-а-аздайсь! Дорогу дай супостатам государя Юрья Святославича!

Рязанский князь с одышкой взошёл на красное крыльцо смоленского зятя. Хозяин выскочил встречать соратников в большие сени.

   – Входи, Юря! Олег Иваныч, дозволь, сам разоблачу!

   – Ты! Ты! – загремел бас великого рязанца. – Ты што творишь?

   – Что, тестюшка? – всполошился победитель.

Но тут набежали прислужники с шептаньем господину на ухо. Великий князь Смоленский нострожал лицом, глянул на тестя укоризненно:

   – Пошто отрубил руку моему служебнику Гаврюшке?

   – Я и тебе, мерзавец, отрублю! – был не в себе Олег.

Юрий Святославич плюнул в его сторону и вывел своего московского одноименца в переход, повёл в столовую палату.

   – Старик становится невыносим. С чего взбеленился? Я вас жду-пожду, чтоб пир устроить на весь мир, а вы...

   – Ты, тестюшка, всё сделал не гораздо, – упрекнул Юрий. – Ты день народного веселья обратил в день лютого кровопролития. Настолько ослеплён местью, что не ведаешь: милость тебе, государю, сейчас выгоднее, чем лютость! Кого убил? Брянского князя – потомка святого Михаила Черниговского!.. Ну, наместник, ну, выполнял волю Витовта. Не против тебя, а за себя. Перед тобой открыл ворота, а ты сдуру...

   – Эй! – остановился Святославич. – Оскорблять? Молокосос! Здесь я властвую, а не вы с Олегом. Хочу, казню, хочу, милую.

Юрий круто развернулся, пошёл в сени. В это время терем задрожал от женского неистового вопля, прибежали встрёпанные услужницы:

   – О, княже!

   – О, беда!

   – Она... она... княгиня Параскева...

   – Что с Парашей? – задрожал голос Святославича.

Неревущая толстушка доложила:

   – Подруга Роман Михалыча, узнав о казни мужа, с разбегу брякнулась о стенку головой. Лежит в кровище. Красоту свою испортила. Как такую класть к тебе на ложе?

Юрий, поражённый срамной догадкой, не утерпел, с немым вопросом оборотился к тестю.

Одноименец, словно раскалённый противень, побагровел. Бешеным взглядом заставил смолкнуть глупых услужниц:

   – Сгиньте!

По исчезновении болтливых дев хотел нагнать зятя московского, но не успел. Крикнул вдогон:

   – Останься, Юрька! Всё изъясню! Верни Олега! Попируем!

Олега с Родославом увидел Юрий во дворе. Оба садились на коней.

   – Поезжай с нами, – предложил великий князь Рязанский. – Сын приискал нам постояние. Вздохнём после удушливого дня. На Святославича в моём уме один лишь гнев, ничего больше.

Родослав хорошо обустроил отца и свойственника в пустых купеческих хоромах невдали от крепостных ворот. Охрану поставил крепкую. Вечерять подавали не слуги, а служивые, сменив доспехи и щиты на белые передники и деревянные лотки для блюд. Хоромы из толстенных вековых сосновых брёвен не пропускали шума с улицы. Тишина успокаивала, стоялые меды смиряли внутреннее возбужденье. Юрий, не охотник до пития, захмелел. Родослав быстро насытился и удалился по неотложным воеводским нуждам, старый Олег же, расслабясь, пустился в разглагольствования:

   – Трижды, четырежды дурак мой непутёвый зять. Дуриком отчину вернул и ошалел от власти. Прежде чем кровь лить, подумал бы! Ну, уничтожил неугодных. Головы отцов и мужей пали, так жены, дети и друзья убитых живы. Теперь взбулгачат ненависть к свирепому. Его жестокость их ожесточит. Всевластец справился с десятком, но не одолеет сотен!

Молодой Юрий терял силы продолжать беседу. Повторял лишь:

   – Ох, тошно-тошнёхонько!

Не помнил, кто сопроводил в спальню, как лёг на ложе.

Приснилось страшное: будто живот ему пронзил мечом Гаврюшка Трудник. Взор помутился от вида раны, а ещё более от выпавших наружу собственных кишок. Проснулся весь в поту. Припомнил: видел схожий сон, когда бежали всей семьёй от Тохтамыша. Только в тот раз маленького князя язвил копьём татарин. Мамка Домникея изъяснила: такой сон предсказывает плохое окончание гостеваний, отъезд по причине ссоры с хозяином, которому сие во многом повредит и огорчит его. Хозйин однозначно – Юрий Святославич. Отъезд – в Москву из опостылевшего в один день Смоленска.

Слуга-рязанец подал умыться. Князь освежился, облачившись, вышел в переход и сразу же столкнулся с Карачуриным. Оружничий сиял:

   – Вчера нашёл лишь к ночи твою милость. Не стал будить. Сейчас бежал сказать: к нам гость пожаловал!

   – Откуда? Кто? – оживился князь.

   – Боярин Галицкий. Твой бывший дядька. Ждёт в сенях.

Как кстати! Ум не верит, очи видят, – он! Объятьям не было конца.

   – Задушишь, господин! – стонал Борис.

Всеведущий и вездесущий сразу же пустился рассказывать. Чуть свет прибыл из Москвы с дружиной. Княгиня настояла догнать мужа, подкрепить вооружёнными людьми, при боевой беде помочь, а при успехе поскорее возвратить домой. Сердце её страдает по любимом день я ночь.

   – Как Анастасия живёт-может? – не терпелось узнать Юрию.

Борис весело кивал:

   – Солнце в дому матушка наша, не нарадуемся!

   – А ещё новости? – тормошил князь.

Боярин почесал в затылке:

   – Братец твой Андрей Дмитрич оженился у князя Александра Патрикеевича Стародубского, взял за себя дочь его отроковицу Аграфену.

   – Отроковицу? – удивился Юрий.

   – Тринадцатый годок пошёл княжне, – сказал Борис. – И княжичу-то лишь осьмнадцать. Мог бы погодить.

   – Любовь годить не хочет, – вспомнил свои муки князь.

   – Дядья твои по матери, – продолжил рассказ боярин, – Василий с Симеоном Суздальские, бросили свои ордынские скитания и примирились с государем. Первый взял из заключения жену с детьми и удалился в Вятку. Второй сел в Городце.

Юрий перекрестился:

   – Слава Богу, окончание семейной смуты!

Побеседовали всласть, но торопливо. Решили тут же отправляться восвояси. Князь не захотел даже проститься с тестем. Пошёл к Олегу. В спальне – нет, у сына – нет. Застал за утренней трапезой, начал раскланиваться.

   – Вот уж не отпущу голодного! – взял за руку старик.

Упрямо усадил за стол. Пришлось отведать курицу на вертеле, поздравствоваться кубком мёду.

   – А нам ведь по пути, – предложил Юрий ехать вместе.

Трапеза подошла к концу. Руки великого рязанца легли на плечи молодого свойственника:

   – Не по пути, друг мой, уже не по пути. Себя ругаю, что вернул Смоленск упырю-зятю. Однако же не возвращаться пустым. Войду в литовские окраины, пощекочу мечом врага-Витовта. Вернусь домой с добычей. Тебе, Юря, могу дать охрану, какую ни попросишь. И поклонись от меня свату на Москве.

Молодой князь от охраны отказался, ибо Галицкий привёл две сотни конных и оружных. Попрощались душевно.

   – С тестем обошёлся без прощания? – лукаво подмигнул Олег.

Юрий попытался быть весёлым:

   – Встречу Святославича в Москве, когда вернётся просить брата-государя возвратить ему Смоленск, вновь отнятый Витовтом.

Тут долгой жизнью ученный и переученный рязанец посмеялся вдоволь:

   – После вчерашней крови литвину раз плюнуть отобрать у вурдалака город. Только не поможет возвратить его твой брат Василий. Ой, не поможет, помяни меня!

На том и расстались. Час спустя Юрий уже мчался на Москву. По одну сторону крутящий залихватские усы Борис, по другую оружничий Асай, забавно напевающий родную песенку, унылую, как степь, писклявую, как комариный зуд, прерывистую от толчков встречного ветра.

Юрий усвоил: мудрый, под стать волку, Олег насквозь видит и его, второстепенного князя Звенигородского, и старшего брата государя Василия, и Юрия Смоленского. Хотя касательно последнего Олег позорно проморгал вчерашнее, обмишулился в любимом зяте. Привык видеть в нём изгнанника, не самовластца. Юрий казнился: зря не внял осторожному Василию, нырнул головой в омут. Что же сказать Настеньке?