Текст книги "Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Самому же князю, по его здравом рассуждении, разбойный сброд не угрожал. Ведь он, по колокольцам судя, скорый гонец. А гонца грабить не прибыльно и опасно: тощая мошна, зато искать будут в сто раз усерднее, найдут – голову долой!

К утру сняли камору на постоялом дворе. Так уломались, – ни зги в глазах, ни толку в голове. Асайка на пол лёг, а князь – на лавку.

   – Ещё день, Гюргибек, – и встретят наши, – сказал оружничий.

   – Кто «наши»? – спросил Юрий.

   – Тьфу! Проклятые ордынцы, – сплюнул татарин.

И заснул, как умер.

Следующий день до вечера прошёл в пути. К ночи остался позади последний ямской гон. Негде менять коней. Усталые Серко с Гнедком поплелись шагом.

К полудню неожиданно оборвался лес. Ехали-ехали узкой просекой и вдруг внезапная перемена: последние ели махнули зелёными лапами, как бы проводили, а впереди открылась бескрайняя пустота. Куда выехали? Не на край ли света? Нет, на крутой обрыв. Дорога резко уходила вниз. А там – степь да серое небо.

   – Дикое Поле, – сказал Асай. – Великая Кыпчакия!

Князь понял, что окончилась Русь. Он попал в собственно Орду. Где-то поблизости её полчища.

Встреча с ордынцами не заставила себя ждать. Вскоре князь и оружничий оказались окружёнными татарским конным дозором. Вёл переговоры Асай.

   – Надо ехать с ними, – сказал он.

Немалое прошло время, пока перед скачущей стайкой всадников на огромном пространстве задымили костры. В ноздри ударил дух жареной баранины. Дозорные замерли у шатра. Один вошёл внутрь, потом поманил пальцем знатного уруса. Юрий оказался в шатре. Перед ним на волчьей шкуре восседал на пятках тучный ордынец и прихлёбывал молоко из глиняной чашки.

   – Драствуй, каназ! – улыбнулся он. – Хочешь кумыс? – Поделился наполовину опорожнённой посудиной. На отрицательный кивок заметил: – Кобылье молоко не пил? – И велел: – Дай твою пайдзу[73]73
  Пайдза – своеобразное удостоверение личности, выдаваемое в Золотой Орде.


[Закрыть].

Юрий понял, протянул грамоту, которую дозорные отказались осмотреть по неграмотности. Да и этот, видно, был неграмотен. Повертел писаное на двух языках, русском и половецком, полюбовался печатью, вернул.

   – Ходи, куда надо. – И тут же полюбопытничал: – А куда?

Юрий стал объяснять:

   – Я послан великим князем Московским к его союзнику, великому темнику Эдигею, идущему воевать Литву. Велено спросить о здоровье.

Ордынец нахмурился. Нехотя встал, вышел вместе с Юрием, обратился неведомо на каком языке к ожидавшему Асайке. Тот, к Юрьеву удивленью, понял и сказал длинную речь.

Всадники по немедленному приказу плотно окружили задержанных. Вся группа двинулась вглубь степного военного табора.

   – Наверно, я оплошал, – испугался Асай. – Они приняли тебя вначале за маленького владетеля, одного из подручных князя рязанского. Теперь ведут к самому Эдигею.

Князь успокоил верного слугу:

   – Ты не оплошал. – И прибавил: – Только на каком языке беседовал, не пойму.

   – Земляки, – пояснил Асай. – Этот сотник, как я, кыргыз.

Ехали долго. Чем глубже в гущу несметного воинства, тем шатры богаче. У островерхого с золотой маковкой приведённых спешили, передали другим охранникам, подвели к ковру, что уходил в шатёр.

Вышел низкорослый татарин, в котором Юрий узнал Басыра, виденного и в златоверхом тереме, и на ордынском посольском дворе.

   – Будь здоров, Юрий Дмитрич! – сказал связник с чистым московским выговором. И, смеясь, присовокупил: – Ай, твой брат не поверил письму, которое я привёз. Послал узнавать, куда идут наши тьмы.

Юрий возразил:

   – Нет, Басыр. Письму не поверил я. Показалось неумным со стороны великого темника вдругорядь воевать с Витовтом. Пусть даже после победы на Ворскле. Одоление часто соседствует с поражением. Вот я и попросил дозволения у государя-брата проверить, прав или нет.

Старый знакомец откинул полу шатра:

   – Гостевай, Юрий Дмитрич!

Однако сам не вошёл.

В просторном шатре на подушках, сложив ноги кренделем, сидел за низким столом сухонький старик. Одно писало[74]74
  На папирусе писали особым писалом в виде палочки или кисти.


[Закрыть] за ухом, другое в руке. Его он поминутно макал в глиняную чернильницу и вводил на пергаменте вязью узорчатые азиатские письмена. Видно, большой учёный.

   – Садись, Георгий, – деловито предложил он, не поднимая глаз.

Малое время прошло в молчании. Потом старик вскинул взор на русского князя и широко осклабился.

   – Как у вас говорят? «Молодо-зелено»? Молод ты ещё, Дмитрич, узнавать мои мысли. Сам Булат-Салтан их не знает.

Юрий, выждав в свою очередь говорить, откашлялся.

   – Государь знает только то, что тобой позволено ему знать. А относительно молодости одно скажу: отец был младше меня, когда одолел Мамая.

Старик гневно вскочил:

   – Сравниваешь Эдигея с Мамаем?

Страшно было думать, во что мог вылиться гнев. Юрий понял: оправдания лишь усугубят его. В шатре воцарилось тягостное молчание. Зловещую тишину прервал заглянувший Басыр:

   – Всё готово, великий!

Эдигей оживился, просветлел:

   – Сопроводи меня, Дмитрич. Пришёл час наказать предателя. Я должен это видеть. Не хочу оставлять тебя одного.

Юрий наклонил голову:

   – Долг гостя повиноваться хозяину.

От шатра шли в окружении телохранителей, подобранных по росту и крепости. Путь был короток. Поднялись на рундук, покрытый кошмой. Перед ним – пустое пространство, ограниченное сидящими воинами. Темник посадил гостя рядом с собой на сайгачной шкуре. По сторонам расселись военачальники. Лицо одного из них показалось знакомым. Напряг память: Каверга! Ужели Каверга? Ясно представил их единственную встречу в Москве. Вновь увидел богатыря: рост под дверной косяк, лик бел, смоль волос кудрява. Да, бывший воин Мамаев, потом сотник Темир-Аксака, теперь полководец Эдигея.

Темник же в эту минуту говорил, склонясь к гостю:

   – Князь Василий, как сын мне. А ты – его брат. Я всегда был добр к Василию, буду и к тебе. Только не ровняй меня с заносчивым Мамаем. Он от заносчивости погиб.

Юрий слушал, кивал головой, чтобы не раздражать.

Перед рундуком произошло движение. Посреди круга были установлены небольшие деревянные козлы. К ним стражники подвели татарина, судя по одежде, вельможного. Два ката, голые по пояс, в малиновых шароварах, стали по обе стороны козел. В их руках нет ничего. Как будут казнить?

Юрий спросил:

   – За что и какой смерти предаётся сей человек?

Эдигей зло сказал:

   – Он тайно сносился с сыновьями Тохтамыша Джал ал ад-Дином и Кадыр-Берди. Умрёт без пролития крови: сломают хребет.

Пока исполнители клали жертву поперёк козел, Юрий на краткий миг вспомнил казнь Вельяминова, сына последнего тысяцкого, и попросил великого темника:

   – Если добр ко мне, отпусти преступника, ибо он слишком мелок, чтобы угрожать твоему величию.

Эдигей поднял руку, крикнул по-кыпчакски всего одно слово. Человек в шёлковом халате с разорванным воротом был тут же снят с орудия казни, подхвачен ближними людьми под руки и уведён без стражи, без оков на руках, как свободный.

   – Теперь веришь моей доброте к тебе и Василию? – сузил щёлки глаз Эдигей. И прибавил: – Цени: угодил без раздумий. Ты попросил, я сделал.

Между тем в круге явился всадник на запалённом коне. Спешился, подбежал к повелителю и пал ниц. Одновременно с этим Асай пробрался к своему господину, подал Юрию меч, который ранее князь вынужден был отдать оружничему, прежде чем взойти в Эдигеев шатёр.

Внимание великого темника более привлекла выходка Асая, нежели внезапное появление всадника. Асай же, подавая оружие, скосил глаза на прибывшего и успел прошептать:

   – Абдулка!

Юрий вспомнил имя татарина, тайно сообщившего Карачурину о наступлении Эдигея на Москву.

   – Зачем тебе меч, Георгий? – спросил предводитель ордынских полчищ.

Князь пожал плечами:

   – Я ведь не пленник.

Всё подразумевалось само собой: он просто забыл опоясаться мечом, по выходе из шатра. Слуга исправил эту оплошность. Ведь не приличествует русскому князю быть безоружным.

Тут Эдигей обратил раздражённый взор на Абдулку:

   – Пошёл вон!

«Так, видимо, сказал он по-половецки», – заключил Юрий, судя по равнодушному лицу старика.

Абдулка или не понял, или переусердствовал. Он спешил доложить, что исправно выполнил задание, привёз то, зачем посылали, стало быть, достоин не гнева, а поощрения. Незадачливый соглядатай не отличил русского князя в пёстром окружении своего властелина, быстро заговорил на булгарском наречии:

   – Спеши, великий! Москва тебя не ждёт. Князь Василий распустил рать, с которой ходил к Угре.

   – Уберите собаку! – взревел Эдигей, разоблачённый так глупо.

Телохранители оглушили Абдулку и уволокли прочь.

Эдигей с Юрием молча возвратились в шатёр. Если ханский военачальник мог полагать, что князь не знает булгарского, то выражение лица Юрия начисто отметало такие предположения. Да, он не был силён в этом языке, однако суть сказанного понял отлично. Больших сил ему стоило, войдя в шатёр, принять бодрый вид:

   – Простимся по-дружески, прежде чем встретиться врагами.

Эдигей усмехнулся:

   – Поздно, Георгий. Собака-гонец излишним усердием решил твою судьбу к худшему. Могу ли отпустить человека, если он узнал то, чего не знает ни сам царь, ни его вельможи, ни даже мои темники, сотники и десятники, не говоря уж о простых воинах? Вот эта рука, – он поднял ладонь, – не ведает, что делает эта, – сжал в кулак другую. – Всё обнаружится через несколько дней.

   – Когда будешь под Москвой, – досказал князь мрачно.

Правитель Великой Кыпчакии опустился в подушки и гневно заговорил:

   – Василий сам виноват. Приютил детей Тохтамыша, моих врагов. Притесняет купцов ордынских, плохо принимает послов. Так ли прежде велось? Русь была нашим верным улусом, держала страх, исправно платила дань. А теперь? Шадибек восемь лет властвовал, твой брат не видел его в глаза, не присылал к нему ни князя, ни боярина. Ныне царствует Булат уже третий год, Василий не являлся в Орде. Все дела его не добры. Прикидывается бедным. Ложь! Собирает с двух сох по рублю! Куда идёт серебро?

Юрий благоразумно молчал.

Великий темник перевёл дух и промолвил спокойно:

   – Входя в шатёр, ты снова отдал свой меч. Ордынский перебежчик, твой верный слуга, уже не вернёт его. Теперь воистину ты мой пленник!

   – Надолго? – спросил князь.

   – Пока не возьму Москву, – сказал Эдигей. И встал, полагая встречу оконченной.

По его приказу Басыр вызвал приставов, низкорослых татар в малахаях, с кривыми ножами у пояса. Юрий заподозрил: уж не относятся ли они к племенам хушин или кынкыт, как слышно, самым свирепым из тех четырёх тысяч монголов, что были переданы Чингисханом сыну Джучи для завоеваний на Западе. – Не унывай, Георгий, – проводил Эдигей. – С тобой будут обращаться хорошо. А когда дам ярлык на Великое княжение Московское, тебе станет ещё лучше. Пока же переноси тяготы похода.

Когда князя, не связав рук, повели, он наблюдал необычное оживление в необъятном таборе: как будто рыскали в поисках. Кто-то сдавленно закричал и смолк. Некому было изъяснить чуждую, состоящую из невразумительных звуков, речь. Юрий мог лишь предполагать, что ищут спасённого им «предателя», дабы всё-таки казнить его. А ещё была мысль о забубённой башке Абдулки, которая наверняка уже отделилась от тела. Но главное волнение князя вызывала судьба оружничего Асая. Не спросил о ней великого темника лишь потому, что никак не надеялся получить искренний ответ.

В шалаше, крытым старой кошмой, было душно и темно. Дурной запах шёл от постели – шкуры неизвестного зверя. Стражники, хуншины или кынкыты, полонили уши тарабарщиной...

3

Юрию удалось уснуть не ранее, чем заснули его охранники. Последние мысли были о возможности побега, однако они тут же исчезли, ибо бежать русскому князю из ордынского военного табора всё равно что из незнакомого леса, кишащего зверьми. Первый сон выдался о несведущем государе-брате, коему не было теперь никакой возможности сообщить об истинных намерениях Эдигея. Великий темник повторял приём Тохтамыша: напасть обманом, врасплох. Кажется, это ему вполне удастся.

Юрия разбудил глухой, краткий, внезапный стон. Тихая возня, потом – шёпот на ломаном русском:

   – Каназ! Друззя! Вылезай!

Князь увидел над собой звёзды, а перед собой двух татар в малахаях и трёх коней. Его мигом посадили в седло. И вся троица помчалась невесть какими извилинами меж безмолвствующих шатров и погасших кострищ. Он – в серёдке. Удивляло, что топот копыт неслышим, будто кони не бегут, а летят. Уже за пределами огромного становища глазами, привыкшими к темноте, узрел: ноги скакунов обмотаны ветошью. Бездорожная, бесшумная скачка длилась до тех пор, пока они не упёрлись в тот яр, где кончалась Русь. Теперь Дикое Поле – позади. Кони с храпом взбирались по крутизне. Вот и хвойные лапы, словно бы здравствуясь, похлопывают по плечам. Дома! Но дом-то в опасности! Юрий не знал, кому обязан свободой. Видел убитых стражников возле своей походной тюрьмы. А кто их убийцы? Спросил, когда взобрались на лесную дорогу:

   – Вас послал Эдигей?

Хотя такой вопрос был более чем смешон, татары не рассмеялись. Полопотали коротко меж собой. Один по-русски ответил:

   – Эдигей узнает, нам карачун! Каверга велел: надо!

Каверга! Конечно, кто же ещё? Юрий задал другой вопрос:

   – Где Асай, мой оружничий?

Ответ был хороший:

   – Скоро-скоро увидишь.

Князь впоследни полюбопытствовал:

   – Где Абдулка?

Его судьба не обрадовала:

   – Секир башка!

Смутило, что вызволители ринулись не к Москве, куда он спешил, а в другую сторону. По соображениям Юрия – в направлении Рязанского княжества. Тщетно он взывал:

   – Не туда! Назад! Москва мне нужна, Москва!

Скачущие не отвечали, лишь орудовали нагайками. Бег был такой, что ветошь с конских ног послетала. Топот копыт барабанными переборами будоражил лес.

Чуть стало светать, пал конь под одним из всадников. Невезучий перекувырнулся через голову, невредимо вскочил, вспрыгнул на конский круп своего напарника. Теперь двигались помедленнее, князь перевёл дух.

   – Куда едем?

Сидящий на крупе оборотился:

   – Терпи маленько.

Первый солнечный луч озарил в лесу широкую просеку. На ней погост – с полдюжины изб. Наступил час утренничать: из-под верхних косяков открытых дверей валил дым. Люди кучками ожидали на воздухе, кутаясь в зипуны и тулупы. К подъехавшим сразу же подошли два татарина. Один был Асайка, а другой... Богатый хан и лицо знакомое. Вчера ещё он лежал на козлах! Теперь же отвешивал Юрию глубокие поясные поклоны.

Обрадованный князь крепко обнял своего оружничего, по русскому обычаю трижды расцеловал. Карачурин тем временем торопился сообщить всё в одну минуту:

   – Люди Каверги меня спрятали. А то бы прозвище оправдалось – карачун! Здесь нашёл Тегиню. Это Тегиня, – указал на спутника в богатом халате. – Ба-а-алыпой человек в Больших Сараях! Ты его спас, значит, тысячу раз себя спас, попав в Орду.

Князь не очень-то понял, что хотел выразить Асай:

   – В Орду я, слава Богу, не попадал.

Тегиня вежливо отстранил Карачурина:

   – Дай мне перемолвиться с твоим господином, – произнёс он по-русски ещё чище, чем говаривал Каверга.

Асай с готовностью отошёл. Ордынский вельможа, избежавший казни без пролития крови, держался так, будто ничего страшного с ним не произошло. Маслиновые глаза смеялись. Тонкие уста под жиденькими усами и узкой бородкой чуть размыкались в величавой улыбке, обнажая крепкие зубы. Лишь рука, прижатая к груди, напоминала о большой благодарности, которую он испытывает к вчерашнему своему заступнику.

   – Нам придётся подождать, Юрий Дмитрич, пока из изб выйдет дым. Такой уж у вас уклад – жить не в юртах, где курево от костра поглощается верхним отверстием, а в деревянных коробках с глиняными печами при плотных соломенных крышах. Хотя каждому свой уклад милее.

Юрию трудно было поддерживать разговор: переутомился после вчерашних и ночных передряг. Стоял, улыбался молча, пока дым не окончился и все не отправились по своим местам. Тегиня привёл не в избу, а в келью об одном окне, с земляным полом, с сажей от верха до половины стен. Нижняя же часть дома была выскоблена добела. Пол застлан выделанной шкурой. На очаге уютно побулькивает горшок седой, судя по духу, ухой, окунёвой или плотичей. Столовой утвари нет, кроме стенных полок с глиняной посудой и поставца у печи. На полу – низкий стол с отпиленными почти по столешницу ножками: очевидно, по просьбе ордынского гостя.

Тегиня сел на шкуру, пригласил и князя. Тот ожидал ухи, однако татарин и не глядел на горшок. Асай внёс большое деревянное блюдо с жаренной на костре бараниной, потом кусочки говядины на вертеле. Поставил на стол берестяной сосуд с жидкой смесью, дабы поливать мясо для остроты.

   – Пьёшь кумыс, Юрий Дмитрич? – спросил Тегиня. – Мне достали кумыс.

   – Взвару бы ягодного, – попросил князь.

Желание тут же было исполнено.

Насытясь, лежали на шкурах.

   – Я в великом смятении, – сказал Юрий. – Москва должна знать о нашествии Эдигея. Лишь мне, побывавшему в ставке великого темника, поверит государь-брат. А я здесь теряю время.

Тегиня успокоил:

   – Великий князь уже знает про обман своего союзника. Булгарин Абдул, человек Каверги, посланный эмиром, как соглядатай, открыл его истинные намерения не только твоему слуге, но и сыновьям Тохтамыша, которых любезно приютил Василий Дмитрич. Уж им-то он с первых слов поверит. Я посылал к Джал ал ад-Дину и Кадыр-Берди скорого гонца. Бедняга был перехвачен, выдал меня под пытками и едва не обрёк страшной смерти. Ах, Юрий Дмитрич, зачем опрометчиво поспешил к эмиру? Ведь малое время спустя Московский государь через Джалал ад-Дина уверился в твоей правоте. Однако не будь ты вчера на кругу, не было бы меня сегодня на свете.

Тегиня отставил недопитый кумыс и вытер усы.

   – Эмировы люди не додумаются нас искать здесь, в рязанском княжестве. Я должен бежать в глубь Великой Кыпчакии, в те места, где есть силы, ненавидящие эмира и его ставленника в Больших Сараях. Охота за мной устремится к Дону. Я же дождусь здесь природных джучидов, потомков Тука-Тимура. И мы помчимся, как вы называете эту реку, на Волгу. Там ждут суда с гребцами, парусами. Очень скоро Булат-Салтан завопит, взывая к Эдигею о помощи.

Юрий обрадовался:

   – Стало быть, сыновья Тохтамыша едут сюда, к тебе?

Тегиня кивнул:

   – Не сегодня-завтра ты их увидишь.

   – Стало быть, – развивал князь далее мысль, – Эдигей может и не успеть занять Москву?..

Тегиня чуть помедлил с ответом:

   – Многое будет зависеть от самих русских. Властолюбивый темник бывает быстр и хитёр.

Беседа продлилась запоздно. Светильники гасли один за другим. Почти в полной тьме, при последнем язычке пламени, князь дослушивал возмущённую речь бывшего Тохтамышева беклярибека, затеявшего с тайным своим споспешником Кавергой устранение от власти временщика, позорящего Улус Джучи своим худородством.

   – Кто такой Эдигей? – вопрошал Тегиня. – Ак-Мангкыт! Отпрыск белых мангкытов. Они помогли ему захватить власть в Орде. Но он не чингисид, как Мамай и Темир-Аксак, не имеет права на великоханский престол. Лжёт, называет себя потомком арабского халифа Абу-Бакра через пробабушку. Да нам-то какое дело?

   – Эдигей никогда не станет великим ханом, – заключил Юрий.

   – Он может править только с помощью своих ставленников, – подтвердил Тегиня. – Первым был пьяница Темур-Кутлуг, умерший девять лет назад. Потом Эдигей посадил на трон двоюродного брата Шадибека. Тот тоже проводил дни в пирах и удовольствиях. Оттого сдуру и решил рубить сук, на котором сидел: попытался избавиться от эмира. Конечно, был тут же свергнут и бежал. Теперь из-под руки Эдигея правит Пулад, или, как вы именуете его, Булат-Салтан. Всё в Больших Сараях по-прежнему! А надолго ли?

Князь хотел бы отрицательно ответить на этот вопрос. Но утомлённый вчерашними испытаниями и сегодняшним непростым разговором, незаметно заснул.

Во сне князь увидел себя в аду. Сидел за столом с обильными яствами в обществе полужён-полузмей. Хвостатые черти прислуживали. Вокруг из чёрной пустоты доносились стоны и жалобы мучимых грешников. Внезапно налетели большие птицы с изогнутыми острыми клювами и стол опустел.

Юрий проснулся. Едва светлело запотевшее от дождя оконце. Сосчитал дни месяца, начиная от новолуния, как делывала Домникея, чтобы узнать: сбудется иль не сбудется виденное. Получилось число – двадцать пять. Вздохнул с облегчением: сон не опасен, не предвещает ничего важного.

Поутренничав с Юрием, Тегиня, несмотря на дождик, предложил прогуляться по лесу. Объяснил:

   – Не могу в бездействии ожидать будущих повелителей.

Князь понял: речь шла о сыновьях Тохтамыша. А свидетель его нашествия, его московских зверств, теперь дружен с беклярибеком этого страшного самовластца, благоволит к Тохтамышевым сыновьям, укрытым в сожжённой им, едва оправившейся Москве. Вчерашние ненавистники – сегодняшние приятели! Такая вот перемена перед общей опасностью. Что будет завтра, когда ордынским царём станут Джал ал ад-Дин или Кадыр-Берди? Ведь и Эдигей был другом. Своей победой на Ворскле помог Московскому государю ослабить захватничество Витовта. Да Батыева высота не даёт покоя его потомкам, воцаряющимся в Больших Сараях.

Эти мысли Юрий хранил глубоко в себе, идя бок о бок с Тегиней по узкой лесной тропе, тесной для двоих.

   – Жаль Абдулку, – начал он разговор, не зная с чего начать.

   – Булгарин пал жертвой собственной гордости, – вздохнул Тегиня. – Возгордился, что легко добыл важные сведения для эмира. Позабыл заповедь Великой Ясы: чего бы хан ни повелел воину, тот докладывает об исполнении своему десятнику, десятник – сотнику, сотник – тысяцкому, тысяцкий – темнику, а уж тот – самому хану. Абдул решил выслужиться, перепрыгнул через несколько голов и лишился своей единственной.

   – Что ещё заповедано Великой Ясой? – продолжил Юрий беседу.

   – Очень много важного, – поднял палец Тегиня. – Возвеличивать и уважать чистых, непорочных, справедливых, учёных, мудрых, к какому бы уровню людей они ни принадлежали. Но осуждать злых и несправедливых. Ещё любить друг друга. Не допускать прелюбодеяния, не красть, не лжесвидетельствовать, не предавать. Уважать стариков и бедных.

   – Хорошие, правильные законы, – похвалил Юрий.

   – Ещё Чингисхан запретил нам есть что-либо в присутствии других, не приглашённых к столу. Или есть больше, чем сотрапезники.

   – Я слышал, со времён Батыя вы не преследовали нашей веры.

   – Да, – часто закивал Тегиня. – Великий Чингис не следовал какой-либо вере, не превозносил одну над другой. Он очень уважал мудрецов и отшельников всех религий, считал их жизнь проявлением любви к Богу. Мы видим в этой его терпимости близость к Всемогущему Небу.

Прогулка продлилась до дневной трапезы.

После полуденного сна, при большом дожде, беседовали, оставаясь в избе, о любимом занятии монголов – охоте. Юрий, не терпевший её в любом виде, старался не показать этого.

   – Мы должны научить сыновей охотиться, – доказывал Тегиня, – чтобы, набравшись опыта и обретя силу, они могли выносить усталость, встречать врагов, как встречают диких, неприручённых зверей, не щадя себя.

Устав слушать о зверях, князь решил отвлечь новоявленного друга иным предметом. Вспомнил рассказ книжника Морозова о юном Чингисхане, носившем тогда имя Темучин. Однажды на его дом напало вражеское племя меркитов. Он, оставив семью, бежал. Супруга, красавица Борте, была похищена. Когда Темучин с помощью друзей вызволил её, оказалось, что в плену женщину принудили стать наложницей одного из знатных врагов. Это не погасило мужней любви к ней, однако первенца, названного Джучи, Темучин не любил: не был уверен, что ребёнок его.

   – Как мне думать теперь, дорогой Тегиня, о джучидах, ханах Великой Кыпчакии? – спросил Юрий.

Бывший беклярибек вскипел:

   – Думать, что твой книжник не прав. Он видел лживые хартии. Чингис в беде не бросал семью, а Борте никогда не была наложницей.

Пламенный сторонник джучидов доказывал чистоту их происхождения до глубокой ночи.

Князь напрягал все силы, чтобы не заснуть. Ждал сыновей Тохтамыша с вестями из Москвы. Ждал их и Тегиня, ибо время от времени прерывал свою речь словами:

   – Пути плохие у вас на севере в осеннюю пору... Должно быть, с конями худо на ямских станах: все забраны на войну... Ай, как бы эмир не перехватил царевичей!

Они заставили себя ждать ещё целые сутки. Зато радости было по прибытии долгожданных! Асайка ворвался как сумасшедший:

   – Шерин-Тегиня, скорей, скорей!

Вельможный ордынец выскочил без халата и малахая (редкий случай: он скинул их, вспотев в жарко натопленном помещении). Люди Каверги, сбежавшие от Эдигея, собрались вокруг него тесной кучкой. Все устремили взоры в узкую просеку. Оттуда выскочили десятка два вооружённых до зубов всадников-татар. Одеждой и оружием среди них выделялись двое: гололицый толстячок в русской княжеской шапке с соболиной опушкой и могучий длинноусый верзила в лисьем треухе. Юрий видался с ними на ордынском посольском дворе в Кремле. Сразу узнал маленького Джалал ад-Дина и рослого Кадыр-Берди. Братья были погодки. Старший Джалал тяготел к западным обычаям, Кадыр свято хранил восточные. Слуги помогли царевичам спешиться. Оба прежде всего поздравствовались с московским князем, потом полопотали с Тегиней. В отведённой им вычищенной и нагретой избе кошмы и шкуры были разостланы, подушки-седалища приготовлены, низкие столы установлены. Путники нуждались хотя бы в недолгом отдыхе. Кадыр, правда, запротестовал. Как пояснил князю Асай, потребовал: «Вперёд! Вперёд!» Старший уговорил брата: «Не торопи поехать, торопи поесть!»

За едой не дождался князь приличествующего для расспросов времени. Ему не терпелось знать: что в Москве, как в Москве?

   – А, – произнёс Джалал, высасывая мозг из сахарной говяжьей кости, – московиты оказались совсем не готовы. Великий князь – брови вверх! Помирился с Литвой на Угре, полки распустил, а теперь – уй-юй! Говорит: брата послал к эмиру. Я говорю: «Брат твой стал яшником»[75]75
  Яшник – пленник.


[Закрыть]. Знаю нрав старика! Василий бегает по большим сеням: «Ох, что делать?» Давай посылать людей по всем городам собирать войска. А лишних дней нет. Замахал орёл крылами, когда лев ухватил его за хвост.

Кадыр-Берди отёр губы и деловито поведал:

   – Мы покидай Москва, Эдигей ещё не приди. Василий, жена и дети беги Кострома искать силу.

Ордынский посол Адаш, сопровождавший царевичей, дополнил их рассказ, хорошо владея русской речью:

   – Помнишь, князь Юрий, как незабвенный повелитель наш Тохтамыш ходил под Москву? Сколько тебе лет тогда было?

Князь прикинул:

   – Кажется, восемь.

Адаш покивал головой:

   – Мой отец был посольником. Говорил: московляне роптали, государь, твой отец, тоже побежал в Кострому, предал их. Слабые унывали. Сильные жгли посады, готовились к обороне. Несколько тысяч семей остались без жилищ, без имений. Толпы заполонили Каменный город. Матери вели за руку или несли детей, умоляя, чтобы их впустили. Боясь голода в крепости, им отказывали. Что ты помнишь из того времени? Облака дыма, реки огня, вопли, отчаяние. Одни лишь воры радовались общему бедствию. Представь, что сейчас то же самое.

Князь прекратил расспросы. Ордынцы оживлённо переговаривались о своих делах. Насытившись, стали собираться в дальнейший путь.

   – Куда тебе надобно, Юрий Дмитрич? – озаботился Тегиня судьбой друга.

   – Во Владимир, – ответил князь.

Куда ж ему деться? Эдигей подходит к Москве. Вся округа кишит его головорезами. Государь-братец – в Костроме. Старому дяде Владимиру Храброму, оставленному защищать стольный град, одинокий Юрий – не помощь. А во Владимире – Анастасия, сыновья, наконец, Свидригайло со своими литовцами. Если Москва падёт, можно и там организовать оборону. Хотя, как сообщил Адаш, князь Василий надеется на суровую зиму, какую нынче сулят старики. Она не даст великому темнику задержаться под крепостью. Возможно, Кремль и выстоит. А Тегиня обещал, что он с царевичами в Больших Сараях устроит такую баню Булат-Салтану, что тот станет умолять эмира возвратиться домой.

Прощание русского князя с татарами было хлопотным. Спасённый им бывший беклярибек ломал голову: чем ещё пособить? От охраны, пусть небольшой, какую могли бы выделить, Юрий отказался наотрез. Путь предстоит окольный – лесами, болотами, переправами. По рязанской земле, потом – через Городец и Муром. Вдвоём с Асайкой можно добираться и месяц, и год: блуждать не переблуждать. Тогда Тегиня с помощью Адаша уговорил принять серебро в дорогу. Решили нанять мужика-проводника хотя бы на несколько переходов, а там можно взять другого. Но главное, Юрию был выделен охранник истинный, природный монгол, коих немного осталось в Улусе Джучи. Этот коренастый воин с характерным азиатским лицом за пять-шесть вёрст мог углядеть человека, пытающегося скрыться в кустах. Он мог издали уловить дым на стоянке или пар кипящей в котле воды, различал людей и животных за много вёрст.

   – В седле сидит много дней подряд, почти без еды, – завершил рассказ о его достоинствах Тегиня.

   – Как звать молодца? – спросил Юрий.

Ордынец почесал за ухом:

   – Прозвища ты не выговоришь. Зови ласково по-русски Братоша.

Князь обратил внимание, что монгола вооружили двумя широкими луками и двумя колчанами, полными стрел. Узнал: натяжение тетивы – трудно и вообразить! – около ста семидесяти фунтов, а дострел – двести-триста шагов.

Для Асайки и его господина оседлали монгольских бахматов, на каких сидел весь конный отряд царевичей.

   – Покрывают огромные расстояния с короткими передышками, – пояснил Адаш. – Питаются пучками травы и листьев, что при дороге.

   – Вот теперь моё сердце за тебя успокоилось! – порадовался Тегиня.

   – Как буду объясняться в пути с Братошей? – недоумевал князь.

   – Он знает киргизский. Асай будет толмачом.

Новые друзья крепко обнялись. Искренни были и поклоны с царевичами и ордынским посольником. По самые глаза бородатый проводник Лука торопил:

   – Едем, что ли?

Уже сидя в седле, Юрий ощутил, как резко похолодало. При разговорах за трапезой не верил: дескать, старики сулят суровую зиму. Поздняя осень, а ни снегу, ни льда, только дождь. И вдруг – лужи под белой коркой. Тучи в одночасье преобразились. Видно на глаз: заправлены уж не водой, а снегом. Ужели зима свалилась, как Эдигей на Москву?

Четверо всадников устремились на север, конный отрад – на юг.