Текст книги "Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Едучи домой, небывало радостный, он огорчился одной-единственной мыслью: враг ушёл, Рязань в безопасности, значит, его одноименцу, князю Смоленскому, нет причин спасаться в Москве. А из этого следует: не жди здесь Анастасию!

Дома предстояло прежде всего обрадовать Кавергу: его владыка ушёл, время искать нового господина не в дальнем Самарканде, а много ближе, в ордынских Больших Сараях.

Асай Карачурин на дворе чистил коня.

   – Где твой друг?

   – След простыл.

Князь, раздосадованный таким ответом, хотел напуститься на слугу, тот поправился:

   – Как я сказал ему, Гюргибек, твою новость, он, по-русски говоря, – ноги в руки. Обнял и исчез.

   – Меня не обнял в благодарность за надёжное укрывание, – усмехнулся Юрий, вовсе не жаждущий обниматься с татарским стольником.

Однако Асай поднял указательный перст:

   – Каверга обещал: тебя обнимет, когда твоя милость приедет с большой нуждой к великому хану Орды.

   – Зачем мне в Орду? Пустые слова, – отмахнулся Юрий и тут же позабыл о существовании Каверги.

Лишь многие годы спустя ему предстояло признаться самому себе, что позабыл он напрасно.

9

Если глянуть на Волгу с птичьего полёта, вся она будто густо усеяна ореховой скорлупой. Это движется водой рать великого князя Московского в землю булгар волжско-камских. Большие лодьи с высокими нашивными бортами, среди них – паузки, кербаты, учаны, бафты, мишаны, струги. Всё полно людьми, конями, осадными махинами и оружием. На носу первой, заглавной лодьи, под великокняжеским стягом в боевом доспехе стоит Юрий Дмитрич, князь Звенигородский и Галицкий. Впервые он возглавляет столь великий поход. Когда государь-брат вызвал в тайную комнату златоверхого терема для наказа особой важности, не думалось, что придётся исполнять задачу, достойную лишь такого воина, как Владимир Храбрый. «Какая может быть рать, коли дядюшка не встаёт с одра, охваченный немочью?» – удивился Юрий. Василий ответил: «Он тебя ставит в своё место. Говорит, брали Торжок, соблюдали Москву...» Ничего не значащие слова! Прекрасно всем ведомо, что при взятии Торжка Юрий больше смотрел, чем действовал. Москву же не воины соблюли, а заступница, Богоматерь Владимирская. Однако брату-правителю не до тонкостей в истине. А истина в том, что надобно отомстить Орде за недавний налёт на Нижний, отошедший под власть Москвы. Дядья по материнской линии, Семён и Василий Суздальские, племянники свергнутого Бориса Нижегородского, длительно возбуждали враждующих меж собой ордынцев досадить московскому присвоителю чужих княжеств. И вот царевич Эйтяк с Семёном приступили к Нижнему, взять не смогли, вошли в город обманом, устроили резню, но, имея всего тысячу воинов, вынуждены были уйти восвояси. Братец Василий пришёл в неистовство. Мало того, что велел отыскать подружку Семёнову, нашедшую в мордовской земле приют, заключить в оковы, вернуть в Москву. Так вот теперь замыслил большой поход к Великим Булгарам, в богатое торговое царство, которое наследники Батыева издавна считают самым близким своему сердцу приобретением.

Ещё четырёх лет не прошло с тех пор, как Темир-Аксак стоял на Дону, а сколько перемен! Едва захватчик освободил пространство, Тохтамыш тут же вернулся на своё место в Больших Сараях. Однако Темираксаковы ставленники Эдигей и Тимур-Кутлуг сумели поднять мятеж. Тохтамыш со своими царицами, двумя сыновьями, двором и казной вынужден был спасаться в Киеве у Витовта. Новый ордынский правитель Тимур-Кутлуг с соправителем Эдигеем потребовали его немедленной выдачи. Великому литовцу пришлось призадуматься. Исконные враги Орды, участники Донского побоища, Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, Дмитрий Боброк-Волынский собрались вокруг него, чтобы оказать поддержку. Витовт объявил себя сторонником Тохтамыша. Как говорил Василий, беседуя с братом, «у тестя запросы Темираксаковы». Водворив свергнутого на трон, он подомнёт под себя Орду, а далее объединёнными силами обрушится на самаркандского «владыку вселенной». Великий Хромец будет побеждён великим хитрецом. Вот придёт торжество Витовтова! Из Литвы полетели послы в Краков, Ригу и, конечно, в Москву. Ягайло и немцы бесконечно раздумывали, Василий Московский сразу решил: «Орда для нас – платёж дани, Литва – полнейшее подданство». Юрию же открыл, что перехватил договорную грамоту Тохтамыша с Витовтом: в случае своего воцарения ордынец отдаёт в собственность великому помощнику всё Московское княжество. Тайна была оставлена за семью печатями. Но вместо северорусских полков в Вильну отправилась Софья Витовтовна с ласковыми словами. Отцу оставалось нежно принять её и отпустить с ценными дарами. А московские полки двинулись по Оке, затем, соединившись с нижегородскими, – вверх по Волге. У Василия с Ордой свои счёты. Больших Сараев ему не надо, но Большие Булгары отдай не греши!

Произведённый в полководцы Юрий с законными опасениями двигался вперёд. Казалось, медленно шли насады по Оке. Шли – не шли. А ведь уже приближается место, где в устье реки Цевили зеленеет немалый остров Исады. Отсюда – начало боевых действий. У князя на душе кошки скребли.

Взбрело же в голову тётушкину супругу Боброку отъехать вместе с женой в Литву! Вот был бы подходящий глава похода! И дядюшка Храбрый вдруг занедужил, подвёл племянника под монастырь! Сам братец-Васенька не воин, но задира. Братними руками ткёт себе славу! Трудись, воюй, побеждай! А кого из бояр отрядил в помощники? Молодняк: Федя Голтяй-Кошкин с братом Мишей, младшие сыновья старика Фёдора Андреича. Ещё нижегородские наместники Григорий Владимирич да Иван Лихорь город сдали, а брать города сумеют ли? Ещё государев друг по Коломне Иван Бренок, не родич ли того Михаила Бренка, что надел на Куликовом поле великокняжью одежду да первым и погиб? Хвала Богу, один затесался опытный воин, Владимир Данилович Красный-Снабдя, куликовский герой, отпущенный по настоянию матуньки, да стар уже, под стать князю Серпуховскому. Ещё дядюшка своего воеводу отпустил, Акинфа Фёдоровича Шубу, тоже белым-бел, как зима. Ну, увязался Иван Всеволож, этот молодой дипломатик. Воин ли он? Бывший дядька Борис Галицкий не поехал, отговорился надобностью побывать у родных в Звенигороде. Послал своего служебника, молчуна Ивашку Светёныша. Есть, хотя странный, да верный слуга у Юрия.

В носу лодьи рядом с князем стояли Сиабдя и Всеволож. Последний рассказывал об осаде Царьграда неверными.

   – Турки со всех сторон окружили город и переняли пути по воде и по суху. Так стояли семь лет. Царь с патриархом пришли в великое оскудение. Наш государь был вынужден послать милостыню серебром – двести тысяч. Святейший отблагодарил великим поминком – чудной иконой с изображением Спаса, ангелов, апостолов и праведников. Все в белых ризах. Михаил Тверской тоже помог Царьграду. Получил икону Страшного суда.

   – По князю и поминок, – позлорадствовал Снабдя, не могший простить Михаилу отсутствия при Донском побоище.

Акинф Фёдорович Шуба, дядюшкин воевода, бывавший в земле булгар, подошёл и начал говорить, что они не имеют духа воинского по излишнему прилежанию к торговле и земледелию. Снабдя похвалил это прилежание и напомнил, что при голоде на востоке княжества булгары кормят нас хлебом. Иван Всеволож вставил жёсткое слово о ненависти их к христианской вере. Привёл случай с богатым купцом Авраамием, прибывшим в Великий Булгар торговать и не пожелавшим, как водится, поклониться Магомету. Его бесчеловечно умертвили.

Юрий, утомясь слушать, спустился в нижние помещения. Повечерял, ибо тьма уже приближалась. А после устроился на ночь в отведённой ему каморе, где Ивашка Светёныш загодя разостлал постель.

Лёжа на жёсткой судовой койке, князь мечтал погрузиться в сон. Однако немолчный скрип старых деревянных снастей напрочь отгонял его. Вместо собственных, принявших волшебные виды, переживаний в глазах стоял братец-государь с вынужденной улыбкой и внутренним гневом отпускавший новгородских послов. Не повезло ему с Господином Великим! Много обид накопил на изворотливых вольнолюбцев с Волхова: тайно переговариваются с Витовтом, самовольно торгуют с ливонскими немцами, на остережения из Москвы отвечают дерзко. Решил Василий отнять у них Двинскую землю. Двиняне, утесняемые корыстным новгородским правительством, обрадовались руке Москвы. Города Заволочья охотно открывали московлянам ворота, принимали наместников. Даже тамошние воеводы Господина Великого поддались Василию. Новгородцы в полном смятении бросились к великому князю. Как им теперь получать для покупателей из неметчины закамское серебро, сибирские меха, ловчих птиц и прочие выгодные товары? Василий не пожелал и слушать об уходе из Двинской земли. Юрий прекрасно помнил его высокомерное: «Не дождутся!» В отчаянье торгаши взялись за оружие. Восемь тысяч под началом посадника обратили в пепел Белозерск, затем разорили волости кубенские близ Вологды, осадили Устюг, сожгли посад, взяли из собора Пречистой чудотворную икону Богоматери и объявили её своей пленницей. Потом ограбили галичан, принудили к сдаче город Орлец.

Проиграл Московский великий князь битву с Новгородом! Вынужден был послать брата договариваться о мире. Слава Богу, не Юрия, а Андрея. Подрос братец! Владеет Можайском, Вереёй, Калугой и Белоозером. Сумел бы справиться с трудной задачей или нет, бабушка надвое сказала: слишком мощным казался боевой новгородский отпор. Да в одном потерявшие меру торгаши допустили оплошность. Как рассказывал после Юрию государев наместник в Двинской земле князь Фёдор Ростовский, побывавший у новгородцев пленником, беда к ним пришла от Устюжской чудотворной иконы. Положили захваченную в лодью, а та не идёт от берега. Тогда старик именем Ляпун обвязал святыню, сказав при этом: «Никакой пленник не пойдёт на чужую землю не связанным!» Эти слова аукнулись по возвращении войска в Новгород. Обрушился на него гнев Божий: стало корчить людям руки и ноги, ломить хребты, многие ослепли. Почти никто не остался здоровым. Архиепископ Иоанн отругал воевод, что обесчестили устюжскую соборную церковь, велел святыню вернуть с нетронутым золотым окладом и взятым вместе с нею полоном. Они дали обет. И лишь по исполнении его больные начали поправляться.

Немудрено, что Андрей преуспел в мирных переговорах. Василий подписал с Господином Великим грамоту. С улыбкой на устах, с гневом в сердце вернул Двинскую землю. Юрию выпало обратное поручение: не учинить мир, а выиграть войну. Как бы булгары не показали себя отчаянными под стать новгородцам! С этими мыслями князь незаметно заснул: во вражеских полчищах расчищал путь мечом, отдавал приказы и, раненный в плечо, пробудился.

Его молча тряс Ивашка Светёныш. На бурное Юрьево возмущение отвечал одним словом:

   – Приплыли!

Вместо скрипа снастей слышались голоса, топот. Лодья и в самом деле стояла.

Поев кислого молока со ржаным калачом, князь поднялся наверх. Там им сразу же овладели Акинф Шуба и Красный-Снабдя.

   – Надобно разгружаться.

   – Далее – только сушей.

Князь не противоречил. Старые воеводы, видимо, и не ожидали иного. Приказы были отданы ранее. Уже кипела работа. Кони седлались, выстраивались. Осадные орудия взгромождались на ломовые телеги. Из гущи, хлопочущей вокруг них, слышались голоса:

   – Ломись, ребята!

   – Напри дружнее!

   – Ещё разок!

Юрий сошёл по сходням. Асейка подвёл коня. Минута-другая – вскочить в седло, оглядеть пространство из-под руки: степь да небо, небо да степь!

   – А чтой-то там, впереди чернеет?

   – Городок Тухчин, – сказал Шуба. – Отсель до Города булгар девять вёрст.

Волга, – как полоса лазоревой паволоки, выкроенной из неба, упавшей на землю.

Со скрипом, ржаньем и выкриками двинулась масса людей, коней и телег от реки вглубь страны. По пути всё это организовывалось, приобретало вид вереницы, затем – порядкового строя.

К Юрию присоединился Иван Бренок, получивший сотню коломенских удальцов.

   – Зачем ты, княже, определил меня, под руку Красному-Снабде? Дай повоевать своей волей.

Глаза горят, руки нетерпеливо перебирают поводья. Видно: душа рвётся к подвигам.

   – У нас на каждую волю есть высшая воля. Иначе не будет толку, – возразил Юрий.

Бренок прищурился:

   – Государь бы освободил меня от опеки.

Ясно: мечтается любимцу брата Василия по возвращении из похода блеснуть перед господином собственными успехами. Князь благодушно махнул рукой:

   – Будь сам собой, да отвечай за себя.

Летнее солнце с утра царило на верхотурье небес. Жара сгущалась. Тучи кровоядной мошки рассеивались. За прошедшим войском на земле оставался пояс шириной в пять Владимирок.

Князь ехал впереди, но раньше углядел булгарскую столицу востроглазый Фёдор Голтяй-Кошкин:

   – Во-он, два столпа, четыре башни, семь каменных палат!

Ближе подступив, остановились. Шуба произнёс:

   – Великий город! Склад товаров, привозимых из окрестных стран!

   – Что нам в нём? Зачем он нам? – задумчиво промолвил тихий мыслитель и мечтатель Миша Кошкин.

   – Зачем он был Батыеву темнику Бастырю более полутора веков назад? – с усмешкой прозвучал вопрос Ивана Всеволожа. – Однако же завоеватель его взял.

   – Возьмём и мы, – предрёк Иван Бренок.

Юрий разглядывал ров, вал, высокий минарет мечети, каменные палаты. Шуба объяснял:

   – Вон та, справа – Судейский дом. За ней – Греческая палата, обиталище купцов заморских. Каменных жилищ здесь много. А живут в Великом Городе до десяти тысяч более богачей, чем бедняков.

   – Не вижу трунов, нас встречающих, – заметил Снабдя.

   – Трунов? – недопонял князь.

   – Трупов? – спросил Бренок.

   – Вящих людей, вельмож, – пояснил Шуба.

Город отделяла от пришельцев речка Малая Цивиль. Вскоре на противоположном берегу показалось несколько всадников. Оружничий Асейка Карачурин, бежавший из Орды на Русь через поволжскую Булгарию, опознал их:

   – Тот, что в середине, говоря по-русски, тысяцкий. Зовут – Мамяк. С ним – воеводы: Мартул, Шахим. Четвёртого не знаю.

Мамяк закричал по-русски чисто, будто всю жизнь провёл в Москве:

   – Зачем пришли?

Юрий поручил ответить дьяку. Тимофей Ачкасов, не имея равных в громогласии, ответил:

   – Взять ваш город!

На сей раз Шахим гортанно предложил с восточным выговором:

   – Тыри тышши злата-серебра бери, бери и уходи!

Юрий помотал головой: нет!

Мартул молча трижды сплюнул. Переговорщики умчались.

   – Что ж, – вздохнул Снабдя, – время – разговорам, время – делу. За работу!

Войско стало переходить вброд Малую Цивиль. Возле Юрия сошлись на конях Шуба, Красный-Снабдя, нижегородские наместники Иван Лихорь с Григорием Владимировичем. Стали думать: с чего начать?

   – Город укреплён дубовым тыном с двумя оплотами, – сообщил Шуба. – Между ними – вал. Будем зажигать?

Тут Красный-Снабдя ойкнул, дёрнул кулаком с досадой и выругался. Шуба проследил за его взором и воскликнул:

   – Ну, хазун!

   – Что за хазун? – не понял князь.

Братья Кошкины наперебой растолковали:

   – Тщеславный чёртушка!

   – Надменный дьяволёнок!

Наконец, Юрий увидел и обомлел: Иван Бренок, вскинув копьё, ведёт свою коломенскую сотню прямо к городу. Там пешие оружные защитники по рву с водой пригнали плот почти к самым воротам, обнеслись на нём щитами, стали крепко, изготовились...

   – Что творит дурень! – возмущался Шуба.

Однако же Бренок налётом выбил людей с плота, почти достиг ворот, ударил в них, сломал копьё... А сверху – стрелы чёрным ливнем, – щита не хватит целиком укрыться...

Не успел Бренок поднять свой щит. Упал!

Вот уж коломенцы и отходят. Одни несут своего сотника, другие их прикрывают.

Почти безжизненное тело положили на примятой траве. Юрий подъехал, спешился, нагнулся. Отчаянный ослушник не открыл очей. Подвели под руки старичка-лекаря, что оказался ближе. Раздели умирающего. Лекарь с важностью определил:

   – Рана стрелою, сквозь броню, под сердце.

Юрий опять склонился чуть ли не к устам Бренка. Тот прошептал, не размыкая глаз:

   – Государь, Василий Дмитрич, я испол...

И вытянулся.

Даже не знавшему покойного Юрию стало бесконечно жаль шального братнего любимца.

На гребнях стен торжествовали осаждённые.

Бывалый воевода Красный-Снабдя направляюще взмахнул рукой. Вперёд пошли люди с огнём и топорами, за ними – стрелки и копейщики. Одни подсекали тын, другие зажигали оплоты. Однако сильный ветер дул им в лицо. Поджигатели замешкались. Шуба с несколькими охранниками, закрывшими его щитами, устремился ко рву. Во всю мощь горла заорал:

   – Заходите с другой стороны! Зажигайте город по ветру!

Ветер резко усилился, пока перемещались огнёвщики.

Тщетно было противодействие осаждённых. Пожар в конце концов зародился, принялся расти. Зрелище развернулось ужасное: пылали целые улицы, огонь, поощряемый бурей, разливался быстрой рекой. Ополоумевшие жители стали выбегать из города. Началась сеча.

Перед Юрием положили тела Мамяка, Шахима и Мартула.

   – Где их князь? – спросил он.

   – Бежал, – беззлобно, как будто радуясь за счастливого беглеца, сказал Миша Кошкин. – Послали вдогон, да нашим коням арабских не догнать.

Вскоре из горящего Города прибыл Шуба. Взялся рассказывать, как булгары, не прося пощады, убивали жён, детей, самих себя или сгорали в пламени вместе с нашими нетерпеливцами, алчущими добычи. Юрий слушал вполуха. Не двигался, словно чего-то ждал. Подскакал Фёдор Голтяй-Кошкин:

   – Княже, можно въезжать в ворота. От Больших Булгар – только кучи пепла. Пожар улёгся. Дым ещё кое-где...

Юрий не дослушал:

   – Не еду. Движемся далее. На Казань!

Предстояло ещё девяносто вёрст степного пути. Князь видел толпы пленных, в основном жён и детей. Не взятые в плен старики стояли горстками на противоположном берегу Малой Цивили и затуманенными, невыразительными глазами провожали радостных победителей. Над уходящим войском плыли звуки труб, бубнов, свирелей.

Юрия сопровождал Иван Всеволож. В свободной от поводьев руке держал калиту.

   – Несметные богатства, Юрий Дмитрич, взяты нами в Больших Булгарах. Будет чем блеснуть перед государем. Разные ханские монеты в этом мешке. На многих изображены орлы, павлины, лебеди, тигры, львы, всадники, человеческие головы. На некоторых выбиты слова: «Алкаб Саин Хан хеледе аллагу муккугу». Это значит: «Алкаб Саин Хан, коего царствование да продлит Божья милость». Ведомо ли тебе, что Саин Ханом называли Батыя?

   – Бог не слишком-то продлил его царствование, – заметил Юрий.

   – Всему есть конец на Земле, – согласился Всеволож. И продолжил: – Вот монеты с изречениями из Алкорана. Восемь или девять денег весят около золотника. Ну, более или менее.

Юрий извлёк из своей запазушной мошны серебряную монету с изображением птицы и со словами: «Великий князь Дмит.» вздохнул и спрятал: отцовская!

   – Да, – закрыл калиту Всеволож, – только что я получил известие. С ним-то и подъехал к тебе.

   – Как получаешь? – спросил Юрий, зная, что все вестоноши-гонцы объявляются прежде всего перед ним самим.

   – В Большие Булгары весть пришла нынче ночью, – сказал боярин. – Может быть, и в Москву доставлена, да нас ещё не достигла. Здесь мне открыл её ордынский посольник Бе– гичка, за что был пощажён и отпущен.

   – Что за весть?

   – Как тебе ведомо, – начал Всеволож, – Витовт вознамерился вернуть к власти Тохтамыша, сместив нынешнего великого хана. Так вот, обе силы недавно встретились на берегах Ворсклы, притоке Днепра. Тимур-Кутлуг хотел мира. Витовт потребовал, чтобы его имя чеканилось на монетах Орды. Это означало бы её зависимость от Литвы. Темник Эдигей от лица великого хана отверг дерзкое требование и заявил тогда: пусть его тамгу, то есть родовой герб, чеканят на литовских монетах. Так началась битва... Литовцы, казалось, одолевали, когда Эдигеева засада нанесла удар с тыла. Побежало всё войско. Сам Витовт едва спасся с небольшим окружением. Погибли Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, Дмитрий Боброк-Волынский...

   – Тётушка моя овдовела! – прервал рассказ Юрий. И жалостно заключил: – Лучшие воины Куликова поля!

Потом он долго не подавал голоса. Слушал новости безучастно.

После двух ночёвок войско стало в виду Казани, небольшого, не слишком-то укреплённого места: тын из сосновых брёвен на невысоком валу с неглубоким рвом. Перед ним выстроилась казанская рать, скромная, но готовая к битве. Ей не было смысла скрываться за плохим укреплением.

Юрий и Всеволож вглядывались вперёд. Князь пытался поточней оценить вражью силу. Боярин Иван рассматривал городок.

   – Знаешь, княже, как основывалась Казань? – спросил он. – Сын Батыев Саин ходил воевать Русь. В конце концов стал, обезоруженный смирением и дарами её князей. Решил создать крепость, где бы чиновники, собиравшие дань, могли отдохнуть. Место – удобное, когда бы не обитали тут страшные змеи. Но нашёлся волхв, обративший их в пепел. Это место царевич назвал – Казань, что значит Золотое дно. Населил его разными племенами, ушедшими из Руси, чтобы не креститься в христианскую веру. Саин любил сие место и часто приезжал сюда из Сарая. Оттого оно долгое время именовалось ещё Саиновым юртом.

К ним присоединился Шуба:

   – Теперь здесь будет наш юрт!

Юрий молвил:

   – Не кажи «гоп»...

Однако воеводы уже горели желанием преодолеть пространство, отделяющее их от противника. Большой полк повёл Снабдя, правое крыло – Шуба, левое отдали Лихорю.

Многие казанцы выехали на верблюдах, надеясь вспугнуть ими русских коней. Некоторые из тех же соображений затеяли бить в колотушки, застучали железом. Но всё оказалось тщетно. Под первым же натиском защитники города не устояли, бросились кто куда.

На сей раз Юрий не отказался войти в уцелевшую крепость. Здесь не было каменных зданий. В большую, видимо, начальственную избу к нему привели связанными двух булгарских владетелей, Осана и Махмет-Салтана. Оба обещались выплатить пять тысяч серебряных рублей и принять московского чиновника для сбора дани. Юрий оставил им из нижегородских наместников Григория Владимировича.

Затем войско в тех же лодьях подошло к устью Камы, взяло Жукотин и Кременчуг. Князь не вникал в боевые действия, полагался на Красного-Снабдю и Шубу.

   – От побед ты мрачнеешь, Юрий Дмитрич, – заметил как– то Снабдя на одном из ночлегов.

Князь заворочался в походной постели:

   – Ох, не люблю я войну!

   – Война кровью красна, – сказал из своего угла Шуба. – Слава Богу, не междоусобная!

   – Такой не перенесу! – убеждённо произнёс Юрий.

И тут же забыл о своих словах, погрузясь в глубокий сон.

Увидел себя на белом коне, на Торговой площади у Кремля. Похожий на него молодец в лихо заломленной шапке, с весёлой косинкой в правом оке, – Юрий знал: перед ним – старший сын, – подъехал на арабском скакуне, дыша вином, крепко обнял, обрадовал: «Наша взяла! Отныне ты – главный в Рюриковом роду, ты – великий князь всея Руси!» Юрий огляделся: «Я?» А вокруг тишина: люди не приветствуют, улицы пусты. Вот он, новоиспечённый государь, уже в соборе Успения, в золотом венце. А вместо митрополита в белом клобуке незнакомец бессмысленно улыбается. «Кто ты?» Вокруг слышатся голоса: «Блаженный Николенька! Юрод Кочан!» Юрий ошеломлён: «Как ты здесь? Из Новгорода! Давно преставился!» Юродивый отвечает: «Не я. Не я. Сам преставишься. В великокняжеском венце – смерть твоя!» И подаёт монету с Юрьевой головой, под коей надпись: «Царствие его да продлит Божья милость». Зачем же смерть? А из-за плеча голос Ивана Всеволожа: «Всему на Земле есть конец». Так ведь не всё ещё. Только что дошёл через реки крови. Справедлив должен быть даже и земной конец.

Красный-Снабдя разбудил:

   – Ужас, как кричишь, княже!