Текст книги "Путешествие в будущее и обратно"
Автор книги: Вадим Белоцерковский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 56 страниц)
В федерации по мере ее развития стали создаваться кооперативы второго ряда для поддержки производственных кооперативов. К таким кооперативам фактически относится и Народная рабочая касса с ее дочерними отделениями. Важнейшим из кооперативов второго ряда является созданный по предложению Аризмендарриеты в 1974 году научно-исследовательский и конструкторский институт «Икерлан». Вслед за ним были созданы еще два научных кооператива поменьше. Их работа обеспечивает технологический прогресс всей федерации, ее конкурентоспособность. Эти институты завоевали в Испании широкое признание, и их услуги (за высокую плату!) стремятся получить многие частные компании.
Далее по важности следуют кооперативные учебные заведения. Их развитие поражает. В федерации создано более 100 начальных школ, руководят которыми совместно учителя и родители, и 14 технических колледжей, четыре из которых университетского уровня, специализирующихся на инженерном образовании, бизнесе и менеджменте, социальных программах и педагогике. Кроме того, касса финансирует и обучение молодежи «Мондрагона» в университетах Европы. Научно-конструкторские институты обеспечивают повышение квалификации работников всех уровней и профессий. Созданы при них и специальные курсы для переквалификации сокращаемых работников, чтобы они могли работать в других кооперативах, испытывающих дефицит рабочих рук.
По испанским законам все работники федерации считаются предпринимателями и на них не распространяется система государственного социального и пенсионного страхования. Поэтому «Мондрагону» пришлось создать и мощный кооператив по оказанию социальных услуг своим работникам, при котором затем возникли самостоятельная страховая и пенсионная компании. Советы директоров всех кооперативов второго ряда наполовину состоят из представителей кооперативов первого ряда (производственных), которые их финансируют.
Поначалу все управление и координация проводились Народной рабочей кассой, работавшей под контролем Наблюдательного совета, состоявшего из представителей всех производственных кооперативов федерации. С увеличением численности кооперативов, с появлением кооперативов второго ряда и соответственным усложнением работы кассы в 1985 году был создан Конгресс федерации – фактически ее парламент, формируемый также из представителей кооперативов. Конгресс собирается один-два раза в год и определяет стратегическое развитие федерации в целом. Затем избирает Генеральный совет – правительство федерации. Одна из важнейших задач этого Совета – наблюдение за деятельностью Народной кассы во исполнение стратегических решений Конгресса.
В 1991 году была произведена очередная реконструкция структуры управления федерацией. Был учрежден пост Президента федерации.
Одним из самых выдающихся результатов деятельности «Мондрагона» считается то обстоятельство, что федерация не имеет себе равных в капиталистическом мире по показателю занятости. За 40 с лишним лет существования федерации в Испании произошло несколько экономических спадов, приводивших к резкому росту безработицы, но в «Мондрагоне» ни разу не было выброса безработных, и непрерывно, лишь с разной скоростью, росло число рабочих мест.
Объясняется это беспрецедентное явление рядом причин. Прежде всего, кооперативы «Мондрагона», опираясь на свою Народную кассу, в случае ухудшения конъюнктуры для какой-либо их продукции налаживают выпуск другой, пользующейся спросом продукции. Затем одни кооперативы, как мы уже отмечали, имеют возможность передавать ставших лишними сотрудников на другие предприятия федерации, где ощущается дефицит рабочей силы. При необходимости они имеют и возможность послать своих лишних работников на федеральные курсы переподготовки и повышения квалификации, чтобы затем использовать их у себя в новом качестве или в других кооперативах. Во время переподготовки работники получают 80% от своей последней зарплаты. (Плюс проценты от своей доли в капитале их компании!)
Важной причиной отсутствия безработицы в «Мондрагоне» является и то обстоятельство, что его компании почти не знают банкротств, в то время как в капиталистическом мире это является главным источником безработицы.
В последние годы, после вступления Испании в Общий рынок и начала так называемой глобализации капиталистической экономики, приведшей к дестабилизации внутренних национальных рынков, компании «Мондрагона» вынуждены были увеличить до 10—12% число временных наемных рабочих (от общего числа работников-совладельцев федерации), используя их в качестве буфера при колебаниях спроса: в случае его падения временные работники увольняются. Такое поведение кооперативных компаний, разумеется, вызывает дискуссии как внутри федерации, так и вне ее. Но что тут поделаешь, «Мондрагон» все-таки остается щепкой в капиталистическом море. Однако, к чести федерации, она пытается смягчить проблему временных работников: сейчас они получили специальный статус, дающий им на время работы право на часть прибыли и право голоса при решении всех касающихся их вопросов.
Я еще раз хочу обратить внимание читателя на то, что среди основных теоретиков и практиков «синтезного» уклада нет марксистов. Зато современные марксисты составляют основную массу критиков «Мондрагона», смыкаясь тут, как и положено, с критиками справа, с радикальными антикоммунистами. Марксисты видят в деятельности «Мондрагона» попытку придать капитализму человеческое лицо, а антикоммунисты наоборот – считают мондрагонские кооперативы троянским конем коммунизма!
И те и другие очень любят вспоминать, что в 1974 году в «Мондрагоне» случилась забастовка на самом большом и старейшем предприятии «Улгор». Причиной этой единственной в истории федерации забастовки стало несогласие меньшинства работников кооператива (22%) с новой системой оплаты труда, не выгодной этому меньшинству. Стачка не имела успеха, всех забастовщиков поначалу уволили, но затем предоставили право вернуться, чем они все и воспользовались. Уволили несогласных ввиду того, что они являются совладельцами компании и бастовать не имеют права. Если не согласны с мнением большинства, могут уходить, отделяться, забирая свою долю капитала. Восстановили потому, что уволенные согласились с решением большинства.
Несколько слов о специфических причинах феноменального успеха «Мондрагона». Кроме роли личности Аризмендарриеты, многие западные обозреватели указывают на условия, в которых начала развиваться федерация. Прежде всего, на закрытость страны от внешней конкуренции ввиду изоляции Испании во времена франкистского режима. Ко времени падения этого режима кооперативы «Мондрагона» уже набрали силы, наладили конкурентоспособное производство и смогли выдержать давление западного импорта.
Отсюда важный для нас вывод. Если когда-либо в России начнется «строительство» кооперативного социализма, то отечественная промышленность при переводе ее на кооперативные рельсы в течение какого-то периода должна быть защищена таможенной стеной от конкуренции западной продукции. После августа 98-го одна только девальвация рубля, уменьшившая поток импорта, и то уже позволила отечественным предприятиям увеличить производство. А что касается инвестиций извне, которых так жаждут наши власти, то Россия с ее ресурсными богатствами может обойтись без них, национализировав ресурсы и направив выручку от их экспорта в Народные кассы (Фонды развития) российских регионов в качестве первоначального капитала.
Еще раз хочу остановиться на критике в адрес «Мондрагона» со стороны марксистов. Они утверждают, что в федерации установились чуть ли не авторитарные порядки, и делают вывод о порочности мондрагонской модели. За авторитаризм они выдают здоровую, устоявшуюся дисциплину и сработанность мондрагонских коллективов. Но важно подчеркнуть, что даже если бы утверждения марксистов соответствовали действительности, то они не имели бы никакого отношения к мондрагонской модели как таковой. В федерации более 160 компаний, и внутренние порядки и атмосфера в них, разумеется, неодинаковы. Если какой-либо трудовой коллектив не может или не хочет сохранять демократические порядки, то модель кооператива здесь ни при чем. К примеру, немцы в период Веймарской республики не смогли или не захотели сохранить у себя демократический строй, допустили к власти нацистов, но кто же из нормальных людей возьмется утверждать, что причина тут была в порочности демократии как таковой? Вот и у нас в стране демократия никак не складывается, и виноваты в этом опять же только сами россияне. Как сказано, нечего на зеркало пенять...
В заключение вернусь к роли Хосе Марии Аризмендарриеты. Главная его сила, на мой взгляд, не только и не столько в его харизматичности, сколько в его способности сопереживать людям и генерировать плодотворные идеи, исходя из глубокого понимании сути жизни и психологии человека.
Роль Аризмендарриеты в истории в полном объеме будет осознана, видимо, лишь в будущем. (Если оно у человечества будет!) Дон Хосе, быть может сам того не осознавая, помог открыть дверь в это будущее – в постклассовую эпоху, эпоху взрослого, экстровертированного человечества.
Умер Хосе Мария в 1976 году. Ученики и коллеги создали в «Мондрагоне» его мемориальный музей. Я считаю Аризмендарриета своим соавтором и посвятил ему книгу «Продолжение истории: синтез социализма и капитализма». В этой книге можно познакомиться более подробно с детищем Аризмендарриеты.
Те, кто будут читать мою книгу через какое-то количество лет после ее издания, могут при желании найти свежие данные о федерации на ее сайте: www.mondragon.mcc.es
КНИГА 2
Часть третья НА ДРУГОЙ ПЛАНЕТЕ (продолжение)
Глава 21 Радио «Свобода» и вокруг
Что представляла собой «Свобода»?
Кампания против «Свободы».
КГБ и «Свобода».
Увы, снова надо вернуться «обратно» – к прошлому, в которое я угодил на Западе, оказавшись на «Свободе». Станция эта была одним из главных центров эмигрантской жизни, и я отдал работе на ней ровно 20 лет. Кроме того, многих сейчас в, России интересует правдивый рассказ о «Свободе» и ее история. Поэтому я должен посвятить этому предмету некоторое число страниц.
Отвечая на вопрос, что представляла собой «Свобода», я иногда полушутя говорю, что порядки на «Свободе» были социалистическими (имея в виду госсоциализм), а эксплуатация – капиталистической! Нам часто приходилось работать по 10 и более часов вдень.
Это прекрасный пример того, как мало значит идеология и как много – структура. РС, будучи формально частной, фактически является государственной организацией: финансируется Конгрессом из бюджета и не участвует ни в какой конкуренции с другими радиостанциями. В мое время почти не было и обратной связи с потребителями, которые находились за «железным занавесом». В итоге на РС господствовала типичная для госслужбы атмосфера незаинтересованности руководства и большинства сотрудников в качестве продукции, в эффективности радиостанции, в подборе квалифицированных кадров. Почти не было творческого обсуждения передач и обучения новых сотрудников, помощи опытных – новичкам. И было много интриганства, подсиживания, подхалимажа перед начальством.
К этому надо добавить, что творческий коллектив «Свободы» долгое время формировался из непрофессионалов. В старой, военной эмиграции журналистов не было, и в новой они появлялись не часто. И еще важно, что среди пишущих сотрудников станции было очень мало политэмигрантов. Два-три человека, включая автора этих строк. И как профессиональные журналисты, так и политэмигранты вызывали враждебное к себе отношение со стороны большей части сотрудников, многие из которых к тому же принадлежали к НТС и РНО («Русское национальное объединение»).
Между прочим, парадоксальным образом среди «экономических» эмигрантов, т.е. выезжавших в эмиграцию ради лучшей жизни, было немало скрытых совпатриотов. Эти люди, поняв, что на Западе можно говорить что угодно, открыто превозносили советских вождей, советскую политику и поносили диссидентов и Запад. Выступая в течение многих лет у микрофонов «Свободы» с критикой советского режима и прославлением западных «демократических ценностей», они нисколько не страдали от своей раздвоенности и необходимости говорить в микрофон не то, что думали. При этом они всячески заискивали перед старыми эмигрантами – «антикоммунистами» из НТС РОН. Понять таких людей я, честно говоря, не в состоянии.
Обрисую организационную структуру Радио «Свобода». В 1974 году, когда я пришел на станцию, она функционировала как отдельная организация. Примерно через год-два в целях экономии ее объединили с Радио «Свободная Европа» (РСЕ). И после этого иерархия руководства стала выглядеть следующим образом.
Высший руководящий орган – Совет международного радиовещания (BIB). Он состоит из десяти человек: шесть – из партии президента, четыре – от оппозиции. Этот Совет возглавляет председатель, назначаемый лично президентом США. Штаб-квартира Совета в Вашингтоне. Председатель Совета назначает президента обеих радиостанций (его офис уже в Мюнхене), который подбирает себе вице-президента и назначает директоров РС и РСЕ. РС состоит из редакций, вещающих на союзные республики СССР (сейчас – на государства СНГ). РСЕ – из редакций, вещающих на страны соцлагеря, исключая Югославию, которая во времена Тито была в особой дружбе с США. «Свобода» до Рейгана имела 15 редакций, включая редакции прибалтийских республик, а в его время эти три редакции были демонстративно переведены в «Свободную Европу», чтобы подчеркнуть, что США не признают присоединения этих республик к Советскому Союзу. Директорами национальных редакций до перестроечных времен были американцы, а главными редакторами – эмигранты.
Структура, как видим, очень громоздкая, бюрократическая. В Мюнхене аппарат руководства занимал примерно половину здания, а в остальной половине размещались все редакции РС и РСЕ! Зарплаты высших чиновников вместе с квартирными деньгами и оплатой половины стоимости страхования (пенсионного, медицинского, от безработицы) почти равнялись зарплате сенаторов!
За время работы на «Свободе» я повидал множество американских чиновников из самых разных слоев общества – бывших конгрессменов и дипломатов, отставных военных, журналистов, научных работников, – и все они были схожи в беспрекословном подчинении вышестоящему начальству. Какие бы решения оно ни принимало – умные или несправедливые, глупые или жестокие, – все чиновники исполняли эти решения безукоснительно. Среди них у меня были хорошие приятели, но когда их шефы выступали против меня, они безо всяких маневров и экивоков с усердием выполняли их волю. В советских редакциях, в которых я работал, среди начальства не было подобной монолитности. Почти везде в руководстве находились два-три человека, отличавшиеся некоторой оппозиционностью к высшему начальству, а то и к строю, которые пытались тебе как-то помочь, если ты оказывался объектом гонений.
На эту тему у меня однажды состоялся откровенный разговор с Джоном Лодизиным. Я сказал ему, что, на мой взгляд, американское чиновничество представляет собой сообщество, готовое к тоталитаризму. Стоит наверху появиться «вождю», «фюреру», и у него в руках окажется отлаженный механизм для диктатуры. Да, согласился Лодизин, ты прав отчасти, но вот только «фюрера»-то у нас никогда не было и не будет! Потому что кроме чиновничества у нас есть много других слоев, столь же боевых, столь же сплоченных и совершенно не зависимых от власти, от государства. И они берегут эту свою независимость и никогда не допустят тоталитаризации государства. Лодизин привел мне в пример историю с отстранением президента Никсона и сенатора Маккарти.
Но продолжу тему. Американских чиновников отличает также большая жесткость, переходящая порой в жестокость. Тот же Лодизин как-то познакомил меня с жаргоном американских чиновников, и оказалось, что он был близок к жаргону американских гангстеров! И когда меня однажды очень достали станционные начальнички, я даже сочинил «шуточку»: «Поскреби американского чиновника, найдешь гангстера!».
Авторитарность многих американских чиновников очень интересно объяснил мне один высокопоставленный американский журналист. Америка лишь в 60-х годах XIX века (тогда же, когда и Россия!) избавилась от рабства в южных штатах. Срок относительно небольшой, чтобы изжить рабовладельческие традиции и психологию. И сейчас южане, бывшие рабовладельцы, лучше всего чувствуют себя на государственной службе и в армии и привносят туда авторитарную традицию. А демократическая традиция идет с Севера, и ее приверженцы находят себе место, как правило, в науке, бизнесе, массмедиа и т. д. Концепция эта представляется мне весьма убедительной. Большинство менеджеров на РСЕ/РС рекрутировалось из государственных чиновников или военных.
Но должен отметить, что откуда бы ни происходили чиновники, возглавлявшие радиостанцию, они в нескольких существенных пунктах решительно отличались от своих российско-советских коллег. Как правило, они не лгали, не воровали, не пьянствовали и были приучены к плюрализму, что для меня было важнее всего. Отсутствие цензуры, возможность говорить все, что я считал нужным, в значительной мере примиряло меня со многими негативными сторонами обстановки на «Свободе».
Кроме того, американские чиновники были приучены и к современным методам руководства: оставляли большую свободу действий для подчиненных, не лезли во все дыры. Была в этом, правда, и своя негативная сторона. Представители старой, «черно-коричневой» эмиграции, достигая редакторских постов, использовали эту свободу для засорения эфира соответствующей продукцией.
И это не мешало им и их союзникам из новой эмиграции постоянно кричать о засилье цензуры на РС! Но никакой цензуры, конечно, не было. Существовало лишь «Политическое руководство», в котором содержались совершенно разумные требования к работникам станции: не заниматься подстрекательством к вооруженной борьбе с советскими властями, не разжигать национальной, расовой или религиозной ненависти, не оскорблять руководителей любых стран, не вмешиваться во внутренние дела государств, на территории которых работают РСЕ/РС, и не передавать информацию, не подтвержденную по крайней мере двумя заслуживающими доверия источниками. И все! И пока американцы стояли во главе редакции, я никогда не сталкивался ни с цензурой, ни с указаниями, что и как мне надо передавать. Цензура появилась лишь во времена Горбачева—Ельцина, когда все руководство русской службой было передано российским эмигрантам. После прекращения холодной войны американцы, видимо, посчитали, что русскую редакцию можно отдать в руки эмигрантов, которые лучше-де разбираются в российских делах.
Эмигрантские руководители в нашей редакции в соответствии со своей советской природой стали, конечно, усердствовать в проведении линии «партии и правительства», то бишь Белого дома, стали резать или совсем не допускать к передаче материалы с критикой политики Горбачева и особенно – Ельцина. Думаю, что если бы директорами русской редакции оставались американцы, цензуры не было бы или она была бы мягче. В США политику поддержки Ельцина критиковали и в Конгрессе, и в массмедиа, с какой стати американские менеджеры начали бы зажимать такую критику на «Свободе»? Она только вызывала бы доверие к радиостанции. Но бывшие российские люди этого не понимали, а если и понимали умом, то душа все равно требовала усердие выказать!
Но вернусь в 70—80-е годы. Тогда самым тяжелым обстоятельством в жизни станции были почти непрерывные атаки черно-коричневых на руководство РС извне и изнутри. И было подчас непонятно, чего атакующие хотят: полностью подчинить себе радио или – его разрушить?
Войну с руководством «Свободы» начал НТС, примерно в 75-м году, после появления на Западе его великого союзника Солженицына. Ключевым для НТС по отношению к «Свободе» (и одновременно к демократическому правозащитному движению в Советском Союзе) можно считать высказывание одного из его руководителей Романа Редлиха в статье, написанной им «по поручению руководящего Совета НТС»: «Боюсь, – писал тогда Редлих, – что патриоты России не смогут считать радио «Свобода» своим, как считало его демократическое движение».[34]34
Посев.1975.№11
[Закрыть](Значит, демократическое движение не состоит из патриотов!) В том же номере «Посева» была опубликована подборка писем слушателей «Свободы», которые, похоже, писались под копирку. В них утверждалось, что из передач русской редакции исчезает «русский дух». Кроме дежурного возмущения по этому поводу в письмах поднимался и «коренной» вопрос «патриотов»: «Почему Радио Свобода не ведет передач для России и русского народа, а лишь для советских людей? ...И если существующая русская редакция действительно должна вести передачи лишь для советских людей (на русском языке), то, может быть, целесообразно создать наряду с другими национальными редакциями и русскую национальную редакцию?» – спрашивал автор одного из писем. Во многих письмах содержались открытые антисемитские выпады в адрес РС и его сотрудников.
Особо ожесточенным атакам подвергался отдел новостей русской редакции. Дело в том, что раньше, еще до моего прихода на «Свободу», отдел этот работал самостоятельно, и сотрудники отдела, русские эмигранты военной волны, сами составляли выпуски новостей. Новости часто были недостоверными и грубо пропагандистскими. После серии скандалов на этой почве американская администрация провела решительную реформу: составлением новостей (на основании сообщений информационных агентств и корреспондентов западных газет из Советского Союза) стали заниматься специально нанятые американские и английские «ньюс-райтеры», а эмигрантские сотрудники лишь переводили их на русский язык и при необходимости добавляли пояснения. В результате качество и достоверность новостей стали соответствовать западным стандартам.
На эту новую систему пошли яростные атаки из эмиграции. Писалось, что новости кастрируются американской цензурой, что они не интересны русской аудитории, пропитаны русофобией и т. п. Лидеры эмиграции требовали возвращения к старому порядку и к освобождению станции от сионистов.
Александр Галич, уже начавший тогда работать на «Свободе» в Мюнхене, говорил мне, что он упрашивал руководителей НТС не публиковать антисемитские письма и они якобы обещали последовать его совету.
Несколько слов о Галиче. С первых дней приезда на Запад он присоединился к «команде» Максимова, вступил в НТС и стал послушным исполнителем всех их поручений и их политики. В том числе и на «Свободе».
К примеру, где-то в конце 75-го года я в соавторстве с проживавшим в Мюнхене чешским эмигрантом Иржи Сламой (в 1968 году он был референтом Дубчека) написал статью «Что выползает «из-под глыб» по поводу кампании Максимова и НТС против «Свободы». Об этом письме Максимову, видимо, стало известно еще до публикации, и Галич на станции вдруг конфиденциально, в своей доброй, интеллигентной манере сказал моей жене, что меня ждут очень большие неприятности на работе, если я не угомонюсь. И наоборот – всяческие приятности и повышения, если успокоюсь, и в частности... не пошлю в прессу статью, написанную вместе со Сламой! Говоря словами поэта Галича: «Промолчи – попадешь в первачи!». Разумеется, я не последовал его «мудрому и доброму совету».
Пусть только у читателя не складывается впечатление, что я очень много проявлял «не-спокойства». Все мои выступления по поводу дел на «Свободе» за 20 лет работы можно сосчитать по пальцам одной руки. Во внутренних сварах и интригах я вообще не участвовал.
Что касается Галича, то любопытен еще один эпизод, уже вне политики. Галич пользовался успехом у многих дам на РС, и однажды муж одной из его поклонниц, эмигрант, сам на станции не работавший, пришел к директору «Свободы» Френсису Рональдсу и начал обвинять его в том, что он допускает разврат во вверенном ему учреждении, имея в виду поведение Галича, соблазняющего его жену. Он потребовал от Рональдса призвать Галича к порядку. Если же это его законное требование будет проигнорировано, он – внимание! – обратится с жалобой к Солженицыну!
Рони, как его звали американцы, стало плохо. Он велел секретарше вызвать «секьюрити» (охранника) и удалить «этого джентльмена». Лодизин очень веселился по этому поводу и поздравлял Рональдса с боевым крещением, с полученной им возможностью побывать в Советском Союзе, не выходя из своего бюро.
Неожиданно для всех в кампанию против руководства русской редакции и РС включился Солженицын. Он написал письмо Джорджу Мини, шефу профсоюзов АФТ-КПП, который ранее торжественно принимал его в штаб-квартире профобъединения, а копию послал руководству станции. В письме Солженицын писал, что в России люди перестают слушать «Свободу», так как в ее передачах мало «пищи духовной для русских людей», и руководство РС «совершает тяжелую ошибку, принимая на работу профессиональных советских журналистов из новой эмиграции, привносящих на станцию советский и анти-русский дух». В Мюнхене под эту категорию тогда подпадал только я. На станции говорили, что к письму было и приложение, специально для начальства РС, в котором прямо упоминалось мое имя. (Это было уже после моей критики «Письма вождям» в «Новом русском слове».)
Вскоре последовала и открытая атака против меня, на этот раз со стороны Максимова. В «Континенте» появились «Записки радиослушателя» некоего Виктора Соколова, никому доселе не известного человека. И там был такой пассаж:
«Здесь уместно будет высказать один упрек редакции радио «Свобода»: создается у слушателей впечатление, что все более на второй план отступает в программах радиостанции собственно русская тематика.
Напрасно также «Свобода» испытывает терпение своего слушателя передачами откровенно марксистского толка, идущими обычно под рубрикой «По Советскому Союзу» или «Проблемы труда и демократии», которые за последнее время заметно участились. Подобная пропаганда транслируется различного рода коммунистическими радиостанциями из Пекина, Белграда, Тираны и других столиц почти 24 часа в сутки, и едва ли «Свободе» нужно стремиться тоже пожать лавры на этом сомнительном поприще, тем более, что ее материалы на вышеуказанную тему подаются, как правило, на крайне убогом и непрофессиональном уровне»[35]35
Континент. Париж, №12.С.279
[Закрыть].
Это были мои программы! Мое имя уже тогда по какому-то негласному распоряжению или соглашению в русской эмигрантской политической прессе упоминать перестали, чтобы не создавать недостойному человеку известности. Пассаж этот был явно вписан самим Максимовым. Выдает его любимая им фраза насчет «крайне убогого и непрофессионального уровня», которой он непременно гвоздил всех не угодных ему людей.
Что же касается автора материала, В. Соколова, то в сноске было сказано, что он «в 1976 году выехал в США и вскоре был лишен советского подданства за активное участие в русской эмигрантской прессе». Это была чистейшая «легенда». Никакой Соколов в эмигрантской прессе не фигурировал, да и вообще никогда и никого за это не лишали советского гражданства. И Соколов этот так хорошо был осведомлен обо всех передачах не только «Свободы», но и Би-би-си и «Голоса Америки», словно он 24 часа в сутки сидел возле радиоприемника. Короче говоря, это был, скорее всего, «засланец» из КГБ. В последующие годы автор с такой фамилией нигде не объявлялся!
Позже в «Континенте» (1981, № 29) еще один никому не известный публицист, Сергей Сабур, выступил с разносной критикой русской редакции. Атаку он вел против американской администрации, особенно против Джона Лодизина и его «ставленников», и против губительной цензуры на РС. Автор призывал высшую администрацию РСЕ/РС «отделаться» от вредоносных сотрудников из новой эмиграции. «Несмотря на юридические сложности, создаваемые германскими законами о труде, мыслимо и это, – наставлял автор, – особенно по отношению к людям, имеющим или получившим американское гражданство». (Я относился к числу этих «людей»
Я уже и тогда заподозрил, что «Сабур», как и «Соколов», был скорее всего фантомом с Лубянки. Имя его, как и Соколова, в эмигрантской прессе больше никогда не появлялось. Но, боясь впасть в агентоманию, я не стал думать о том, как и откуда мог Максимов получать статьи этих авторов и как мог он их печатать.
Как и многие на станции, я не обращал особого внимания на эту кампанию, но в один прекрасный день было объявлено об устранении Джона Лодизина с поста начальника русской службы. Вместе с ним убрали с редакторских постов и новых эмигрантов. Их заменили людьми «русского духа», в основном из числа членов НТС. Лодизин был переведен куда-то в глубь аппарата. Больше уже во главе русской редакции начальника такого уровня не появлялось. Но русская эмиграция еще долго продолжала склонять ненавистное ей имя «русофоба Лодизина», требуя совсем изгнать его со «Свободы».
Устояла лишь служба новостей. Здесь американцы ничего не изменили.
Для сотрудников из новых эмигрантов этот переворот явился потрясением: все думали, что американцы не поддадутся давлению национал-патриотов. Но, наверное, авторитет Солженицына, который тогда еще был высок на Западе, сыграл тут свою решающую роль.
В результате той победы поборников «русского духа» на «Свободу» был принят член Руководящего круга НТС (так там официально назывался руководящий орган) Глеб Рар. Рар привел с собой и двух своих сыновей, также членов НТС, старший из которых, Александр, недавно стал другом нашего президента, после того как выпустил в Германии книгу «Немец в Кремле». На «Свободе» Рар начал вести патриотические и религиозные программы (радиожурналы), его старший сын пошел служить в исследовательский отдел, а младший – в производственный. Разумеется, все Рары были обжигающе горячими русскими патриотами.
После той победы нац-патриотов еще труднее и мне стало работать на «Свободе». Только я заканчиваю начитывать свой «скрипт» в студии, уже бегут мои сослуживцы к начальству: «Белоцерковский опять капитализм критикует!» «Ленина прославляет!» «Солженицына поносит!» Подкидывались и письменные доносы. Мои друзья среди американцев не раз мне их показывали.
Но должен сказать, что больше всего мне досаждали не старые эмигранты, не нац-патриоты, а ряд новых эмигрантов, относительно квалифицированных и занимавших (до переворота) редакторские посты. Причем все они были евреями! Амбициозные и высокомерные, они тяжело переносили («как личное оскорбление»!) мои успехи вне радио – то, что у меня есть идеи, публикуются книги, статьи, то, что я сотрудничаю и дружу с видными людьми. В оправдание(!) некоторым из них, скажу, что они были еще и бывшими(?) агентами КГБ. Кода «патриотов» в последствие «свергли», иные из этих моих друзей вернулись на командные высоты, и продолжали меня травить!
