Текст книги "Путешествие в будущее и обратно"
Автор книги: Вадим Белоцерковский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 56 страниц)
Законодательная власть в обществе синтезного социализма неизбежно окажется беспартийной по своему характеру. Депутаты законодательных собраний могут быть членами каких угодно партий, но самоуправляющиеся коллективы-собственники никогда не допустят, чтобы их представители защищали чьи-либо интересы, кроме интересов избравшего их коллектива. И партийная принадлежность будет играть очень маленькую роль при выборах в законодательные органы.
По партийному принципу будут формироваться, как мы уже говорили, лишь исполнительные органы власти, так как во главе их должны стоять известные всем профессиональные политики.
В целом роль партий в жизни общества самоуправляющихся кооперативных коллективов будет, как видим, значительно меньше, чем сейчас в демократических капиталистических странах.
В перспективе мыслимо и полное «отмирание» партий, место которых могут занять научные группы (клубы) или институты. Они могут предлагать стране свои программы и методы решения существующих проблем и выдвигать на выборах своих кандидатов в правительство для их реализации. Сейчас ведь тоже программы серьезных партий разрабатывают за кулисами группы ученых, экспертов.
В обществе «синтезного» социализма, как мы уже отмечали, каждый гражданин должен иметь решающий голос в делах всех объединений, членом которых он состоит: района, города, области, государства, а также предприятия (учреждения), где он работает. Включая сюда и голос в выработке наказов депутатам всех уровней, к избранию которых причастен данный гражданин, и в контроле над ними.
Каждый гражданин в связи с этим должен, очевидно, иметь право на выступление в любых органах власти или в их официальных печатных органах; право постановки на обсуждение какого-либо предложения; право требовать создания комиссий или проведения всенародного (или регионального) референдума по какому-либо вопросу, в том числе и по принятию разработанных в обществе законопроектов.
Для реализации этих прав (и защиты от злоупотребления ими) необходимо, разумеется, разработать определенную процедуру предварительного утверждения индивидуальных инициатив на низших уровнях.
Здесь я должен повторить, что все детали предлагаемой или предполагаемой структуры даются мною приблизительно. Они должны уточняться практикой и будут зависеть от традиций и характера общества той или иной страны.
Как я узнал на Западе, избирательная система по производственному принципу применяется в федерациях кооперативных фирм для избрания членов центральных органов федераций, обладающих функциями законодательно-исполнительной власти.
Выборы на производственной основе особенно необходимы в нашей стране ввиду отсутствия у нас независимых массовых партий и низкой политической культуры значительной части избирателей, особенно пожилого возраста и пенсионеров. (При обсуждаемой системе их влияние на выборы будет незначительным. Основная масса депутатов будет избираться в трудовых коллективах дееспособными людьми. Сегодня значительная часть таких людей в выборах не участвует.)
В разгар горбачевской перестройки я не раз встречал в прессе выступления людей, в том числе юристов, ратовавших за производственную систему выборов. Но номенклатурные коммунисты, жаждавшие стать капиталистами, как и элитная интеллигенция, слышать об этом не хотели. Действительно, как можно было бы присваивать государственную собственность за ничтожные деньги, да и те изъятые из казны, если бы в законодательных органах власти заседали представители трудовых коллективов, избираемые по производственному принципу?
После установления ельцинского режима я пришел к мысли, что в России ввиду указанных выше причин необходима производственная система выборов всех депутатов законодательно-представительных органов власти. И по этим же причинам желателен большой переходный период, в течение которого глава исполнительной власти должен избираться парламентом из его членов, а не на всенародных выборах.
Между тем в России после воцарения Путина им и его аппаратом вновь начал муссироваться заезженный аргумент против настоящей демократизации государственной власти: для России, мол, традиционна авторитарная и централизованная власть, и нужна потому «управляемая демократия» с помощью «властной вертикали» в руках президента, т. е. обыкновенный авторитаризм царского типа, установившийся после поражения революции 1905 года.
Но даже не согласные с этим тезисом забывают сказать, что такая власть веками существовала и во всех других, ныне демократических странах. (Исключение США, у которых история коротка.) И когда-то и России надо уходить от авторитаризма и унитарности. В ХХI веке, наверное, самое время это сделать. Сейчас для нашей страны это уже вопрос выживания. Новое самодержавие может привести к хаосу и к развалу страны, если не к чему худшему. В ХХI веке с его высочайшим развитием производительных сил и развитием правового и демократического сознания в обществе управлять страной авторитарно и централизованно невозможно, тем более такой огромной, как Россия.
И неправда, что в России существует лишь авторитарная традиция. Державники забывают о Советах, родившихся в 1905-м году и после Октября 1917-го в считанные недели распространившихся по всей Российской империи. Большевиков было тогда слишком мало, и не было у них еще никаких «силовых структур» (и телевидения!) – чтобы насилием (и заморочиванием мозгов) можно было объяснить это «триумфальное шествие Советов» по огромной стране.
Система, основанная на представлении общества в парламентах партийными функционерами (избираемыми по партийно-территориальному принципу), сыграла свою положительную роль в истории. Как и капиталистический хозяйственный уклад, опирающийся на такую систему. Но теперь такая демократия, как и породивший ее экономический уклад, подходят, видимо, к своему пределу. Все большее число людей на Западе начинает осознавать недостаточность и непригодность в нынешних условиях опосредованной демократии, когда волю народа представляют почти не зависящие от него профессиональные партийные политики.
В последние годы на Западе разворачивается дискуссия о необходимости кардинального реформирования существующей там демократической структуры. Падение интереса у населения к партийно-территориальным выборам и двухпартийной системе стимулирует эту дискуссию. Известный немецкий социолог и политолог Геро фон Рандо писал в февральском номере «Ди цайт» (ФРГ) за 2000 год:
«Прямая демократия способна закрыть пропасть между обществом и властью, которая становится все более опасной. Переход от партийного государства к гражданской демократии – первая задача XXI века».
«Гражданская демократия» – это именно то, о чем мы и рассуждали. Иначе говоря, речь идет о приближении демократии к этимологическому смыслу этого слова – к управлению народа, а не народом.
В США и Швейцарии уже широко применяются региональные референдумы по множеству вопросов политической и экономической жизни, проводимые в одно время с парламентскими выборами. На выборах в Конгресс и президентских выборах 2000 года в США было проведено около 200 местных референдумов. К изменению Основного закона Германии с целью внедрения практики референдумов призывает сейчас правящая там социал-демократическая партия.
Глава 11 Пражская весна – попытка прорыва в будущее
Накануне. Солженицын и Пражская весна.
21 августа.
Оригинальная реакция русской эмиграции.
Беспримерное сопротивление.
«Народ моей любви».
Пора подводить итоги. Доклад Ота Шика
Пражская весна была одним из самых ярких событий в моей жизни, во многом определившим мою дальнейшую судьбу. Шесть месяцев чехословацкой революции моя душа пребывала на улицах Праги. Вот уж когда хотелось сказать: «Остановись, мгновение!». Но оно было смято российско-советскими вождями, тупыми и жестокими, как гусеницы их танков.
Наряду со сталинской контрреволюцией 1928 года подавление Пражской весны я вижу как одно из самых трагических событий в истории России и мира. Я убежден, что история мира, и прежде всего России, пошла бы иначе, если бы революционные реформы Пражской весны не были остановлены в августе 1968 года. Более того, если человечество в обозримом будущем придет к гибельному концу, к какой-нибудь тяжелейшей катастрофе, то подавление Пражской весны, как и польской «Солидарности», будет одним из событий, которые предопределят такой исход.
Но все по порядку. Весна и лето 68-го года благодаря воспламенению Чехословакии запомнились как яркая, солнечная, праздничная пора. Очень многих людей в стране охватила тогда надежда на счастливые перемены и в Советском Союзе. Мирный характер чехословацкой революции, а это была чистой воды революция, и ее бурная энергия давали основание для такой надежды.
Шестьдесят восьмой год вообще был очень бурным годом: кроме Пражской весны, майская студенческая револьта в Европе, едва не перешедшая в полную антикапиталистическую революцию, и появление первой политической работы Сахарова «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», тиражи которой заняли третье место в истории после Библии и «Капитала» Маркса. И подчеркну, все три эти события были направлены в одну сторону: к синтезному, или конвергентному, социализму.
Вкратце напомню предысторию Пражской весны. Ироническую усмешку вызывает сейчас тот факт, что одним из толчков к пробуждению Чехословакии послужило обращение А. Солженицына к съезду советских писателей, проходившему в конце 1967 года, с призывом добиваться отмены цензуры в литературе.
На съезде советских писателей никто не решился не то что зачитать обращение Солженицына, но даже упомянуть о нем. Однако вскоре состоялся съезд писателей Чехословакии, и там обращение Солженицына было оглашено. Зачитал его известный в те времена в Советском Союзе драматург Павел Когоут. (Его пьеса «Такая любовь» широко шла в СССР.)
И мало того, съезд большинством голосов принял резолюцию с требованием отмены вообще всей цензуры, не только в литературе.
Руководители Союза писателей в наказание были сняты со своих постов и исключены из партии. Но в поддержку требования отмены цензуры поднялось студенчество. Власти попытались было подавить протесты, да не тут-то было: забурлила вся страна, и на знаменитом январском пленуме ЦК КПЧ генсек Антонин Новотный был смещен и на его место избран Александр Дубчек, что и стало началом так называемой Пражской весны.
В Москве очень мало что было известно об истинных обстоятельствах событий в Чехословакии, их направленности и цели. Советские средства информации кричали, что «чехословацкие ревизионисты – агенты ЦРУ и сионизма», хотят вырвать Чехословакию из лагеря социализма и восстановить капитализм. Но мне повезло: весной 68-го года мой друг, профессор факультета журналистики МГУ Сергей Муратов познакомил меня с группой студентов журналистского факультета пражского Карлова университета, проходивших стажировку в МГУ. (В чем они могли стажироваться в СССР, кроме как в искусстве лжи, было не очень ясно!) И от этих студентов я имел обширную информацию о положении в Чехословакии, в том числе и о главной цели реформистского движения в их стране. Цель эта состояла в создании нового строя – демократического, кооперативного социализма с рыночной экономикой.
Перемены в жизни Чехословакии в ту весну происходили с характерной для революции скоростью или, точнее, сжатостью времени. Была полностью ликвидирована всяческая цензура, образовывались новые партии – социал-демократическая, Объединение беспартийных активистов, Партия рабочих советов и ряд других, возникали независимые органы массовой информации, промышленные предприятия получили настоящую самостоятельность и на них создавались рабочие советы, была восстановлена независимость профсоюзов. И все это – без малейших актов насилия и экстремизма, в атмосфере всеобщего подъема и единения.
Очень важно также отметить, что идеи и импульсы перемен шли не сверху, от власти, а из гущи общества. Сначала появилась программа интеллигенции – «Две тысячи слов», а потом уж партийное руководство выдвинуло свою «Программу действий». Программа социально-экономических реформ была разработана в академических кругах под руководством директора института экономики АН Ота Шика. В Чехословакии большая часть академической интеллигенции не равнялась на власть, на партию, на марксистскую идеологию.
С пражскими студентами я проводил очень много времени. Мы ездили с ними по Подмосковью, встречались на вечеринках и ходили на просмотры чешских фильмов, на которые они меня приглашали. Фильмы демонстрировались в клубах в полузакрытом режиме. Многие в России сейчас забыли или вообще никогда не знали, что еще до начала Пражской весны, в предыдущие несколько лет киноискусство Чехословакии достигло такого расцвета, что характеризовалось на Западе как «чехословацкое киночудо». И фильмы, которые мне удалось посмотреть в Москве, были действительно замечательными, отличались отсутствием всякой казенщины, штампов, искрились швейковским юмором. Поражало, насколько либеральнее, чем в Советском Союзе, должна была быть атмосфера в Чехословакии еще при просоветском режиме, если могли тогда появляться подобные фильмы. Было даже немного непонятно, отмены какой еще цензуры добивались активисты Пражской весны? Взлет чехословацкого киноискусства давал представление о том, насколько глубоки были корни разразившейся в 68-м году революции.
После советской оккупации большинство деятелей чехословацкого кинематографа эмигрировали на Запад, и многие из них там не затерялись. Достаточно вспомнить имя Милоша Формана, покорившего мир своим «Полетом над кукушкиным гнездом», фильмом, вошедшим в классику мирового киноискусства.
Запомнился характерный эпизод. Моим чехословацким друзьям очень понравилось озеро около станции Кратово, на которое я их водил купаться. Однажды они пошли туда сами, без меня, и взяли напрокат лодку под свой паспорт. Катаются они себе на лодочке, и вдруг к ним подруливает милицейская моторка. Оказывается, зона Кратово была закрыта для иностранцев: там находились «объекты» – авиационные предприятия. Все эти объекты мало того что располагались далеко от озера, так они еще были и ограждены чудовищными заборами, за проектировку которых была присуждена сталинская премия. И все равно – не положено! Милицейский начальник угрожал моим друзьям высылкой из СССР, сообщением в посольство.
– Но мы же граждане союзной социалистической страны! – урезонивали студенты начальника.
– Это вы-то – союзники!? – насмехался милиционер. – У вас там сейчас заправляют агенты ЦРУ и сионизма, всякие там шики!
Советская пропаганда постоянно играла на том, что в России немецкую фамилию Шик носят евреи. Как только в советских СМИ заходила речь о «сионистских происках» в Чехословакии (т. е. о реформах), сразу же упоминался Ота Шик. Но Шик не принадлежал к библейской нации. За долгое время австрийского господства немецкие фамилии тем или иным путем пристали ко многим чехам. Между прочим, в молодости Ота Шик был узником нацистских концлагерей как участник сопротивления.
Здесь стоит отметить, что чехи в массе своей с неприязнью относились к антисемитизму и болели за Израиль. При образовании Израиля, когда Сталин короткое время поддерживал израильтян в пику англичанам, он использовал Чехословакию для снабжения израильтян оружием (в основном трофейным, немецким). Сталин со своей хитроманией не хотел напрямую посылать оружие в Израиль из СССР. Когда потом в отношениях с Израилем он повернул руль на 180 градусов, значительная часть чехословацкого общества к такому повороту отнеслась негативно.
Потрясением для чехов явился и состоявшийся вскоре после этого процесс над группой партийных деятелей во главе с Рудольфом Сланским, евреем по национальности, обвиненных во вредительстве по наущению сионистской агентуры. По требованию Кремля «сионистские вредители», одиннадцать человек, были приговорены к немыслимо жестокому для Чехословакии наказанию – к повешению.
Особенно сильно произраильские настроения вспыхнули в Чехословакии во время шестидневной войны 1967 года. Скандал тогда разразился в связи с выступлением известного в Чехословакии писателя Ладислава Мнячко, открыто поддержавшего Израиль и осудившего арабские страны и стоявший за ними Советский Союз. Власти лишили Мнячко чехословацкого гражданства, и он вынужден был эмигрировать в Австрию. Этот скандал был одним из факторов, разогревших оппозиционные настроения в стране. После прихода к власти Дубчека чехословацкое гражданство Мнячко было немедленно восстановлено, он вернулся на родину и был избран секретарем правления Союза писателей, на посту председателя которого тогда же был восстановлен «еврей» Гольдштукер.
После всего этого не приходится удивляться тому, что антисемитские обертоны в античешской пропаганде Москвы звучали особенно сильно.
Ближе к 20 августа тон советской пропаганды делался все более зловещим. Нагнетали тревогу и многочисленные совещания руководителей стран «лагеря мира и социализма» с их ультимативными требованиями к руководству ЧССР. Все говорило о том, что готовится вторжение, но поверить в это было совершенно невозможно. Тогдашние настроения советских руководителей хорошо иллюстрирует эпизод, имевший место на их последних переговорах с руководителями Чехословакии в Черне на Тиссе. В составе чехословацкой делегации находился председатель Национального фронта ЧССР и член Политбюро ЦК КПЧ Франтишек Кригель, еврей по национальности. По свидетельству Зденека Млинаржа, у Кригеля «по сравнению с другими членами дубчековского руководства не было никаких идеологических иллюзий относительно советской великодержавной политики». Советские представители это, конечно, чувствовали, и то ли Подгорный, то ли Шелест, я запамятовал, после одного из выступлений Кригеля в открытую высказался в том смысле, что какое, мол, право имеет «этот еврей говорить от имени чехословацкого народа»? Делегация ЧССР в знак протеста ушла с совещания и вернулась на другой день лишь после того, как советские коммунисты-интернационалисты принесли ей и Кригелю официальное извинение.
Позже, после вторжения советских войск в Чехословакию, Кригель, единственный из руководителей ЧССР, отказался подписать соглашение с «советскими товарищами» об условиях «временного» пребывания «варшавских» войск в Чехословакии. Интересно также, что Кригель был участником гражданских войн в Испании и в Китае, но (десять восклицательных знаков) в качестве полевого врача. Он был врачом по специальности. Врачом он работал и в Чехословакии в начале 50-х годов, когда попал в немилость в разгар сталинского антисемитизма.
Двадцатого августа я был у родителей на даче в Кратово, ездил ближе к вечеру купаться на карьер, что около туполевского аэродрома под городом Жуковским, и с удивлением увидел, как с него взлетел гигантский «Антей». Через пару дней от моего товарища, работавшего на том аэродроме, я узнал, куда и с каким грузом он полетел.
Утром 21 августа, ничего еще не зная, я вышел из дома и увидел кучки людей у газетных киосков. По тому, как тихо они стояли, с каким напряженным вниманием читали что-то в газетах и с какими лицами отходили, стало ясно, что случилось что-то очень серьезное и нехорошее. И уже предчувствуя, что именно случилось, я подбежал к ближайшему стенду и с ужасом увидел сообщение ТАСС о вступлении войск стран Варшавского договора в Чехословакию «для оказания братской помощи трудящимся ЧССР». «Они все-таки пошли на это!» – стучало в голове. И очень пусто стало в душе, в мире...
Потом «вражеские голоса» прояснили подробности. Людям, выросшим позже или подзабывшим то время, напомню, что накануне вечером, 20 августа, на центральный аэродром Праги приземлился советский «Антей» (наверное, тот, что на моих глазах взлетал с аэродрома под Жуковским!), из которого высадились десантники и взяли аэродром под свой контроль, а другая их часть на машинах советского посольства отправилась арестовывать руководителей суверенной страны. Одновременно войска СССР, ГДР, Польши, Венгрии и Болгарии перешли границу Чехословакии. Группировка вторжения насчитывала 600 тысяч солдат и офицеров!
Для сравнения, максимальная численность американских войск во Вьетнаме составляла 500 тысяч. И это при том, что население Северного Вьетнама было вдвое больше населения Чехословакии, и война шла в джунглях, которых в ЧССР, как известно, не водится. Да и не готовилась армия ЧССР к сопротивлению.
На всех союзных танках, бэтээрах и военных машинах были намалеваны белые кресты, чтобы отличать своих от чужих: ведь техника у армии ЧССР была советского производства. «Крестоносцами» называли западные журналисты союзные войска.
Десантники, высадившиеся в пражском аэропорту, захватили здание ЦК КПЧ и арестовали всех высших руководителей страны во главе с Дубчеком еще задолго до подхода основных сил. Потом этот же прием был повторен при вторжении в Афганистан. С той лишь «небольшой» разницей, что там руководителя братской компартии десантники на всякий случай пристрелили.
Десантники в Праге окружили также здание Центрального радио и телевидения. Но там все двери были заперты и забаррикадированы, и десантники начали стрелять по окнам. Чехи, показывая потом приезжим здание радио со следами от пуль на стенах, шутили: «Это фрески Эль Гречко!». (Союзными войсками командовал маршал Гречко.)
Позднее, работая на «Свободе» в Мюнхене, я познакомился и сдружился с комментатором чехословацкой редакции «Свободной Европы» Карелом Ездинским, который во время советского штурма в ночь с 20 на 21 августа вел на пражском радио репортаж.
Когда пули стали влетать через окна в студию, все работавшие там сотрудники легли на пол. Лежа на полу, Ездинский продолжал репортаж, и в эфире был слышен свист влетавших в студию пуль, а затем и удары прикладов в дверь, когда советские десантники начали ее взламывать.
– Вы слышите удары? – вел репортаж Ездинский. – Это советские солдаты ломают нашу дверь!
Потом раздался треск, грохот, и Ездинский успел прокричать в микрофон: «Они свалили дверь! Прощайте!».
Весь демократический мир был потрясен вторжением в Чехословакию. Вновь Советский Союз провоцировал конфликт, угрожавший пожаром войны. Оказавшись в Мюнхене в 1974 году, я узнал от местных жителей, какую тревогу пережили они 21—22 августа, когда через город шли колонны американских войск и бронетехники, направлявшиеся в «Байеришер вальд» («Баварский лес», восточный регион Баварии) – к чехословацкой границе.
Даже западноевропейские компартии и левые профобъединения решительно осуждали подавление Пражской весны. Я знал итальянских коммунистов, которые, находясь во время вторжения в Чехословакии, помогали чехам перевозить аппаратуру для подпольных радиопередатчиков, распространяли газеты и листовки, призывавшие народ к сопротивлению.
Но узнал я и о поразительном исключении. Большинство сотрудников русской редакции «Свободы» во время вторжения два дня «не просыхали» от радости – праздновали подавление Пражской весны! Эти люди, старые эмигранты военных лет, свирепо ненавидели Дубчека и всех активистов Пражской весны и самое это событие. Они не верили, как они это объясняли, в возможность реформирования «коммунистического режима» и в искренность самих реформаторов. Но это, конечно, был камуфляж. Недоверием к Дубчеку и пражским реформам не объяснить бурную радость работников антисоветской радиостанции по поводу советской оккупации Чехословакии.
Остановлюсь подробнее на этом феномене. За ненавистью русских эмигрантов к чехам и словакам стояла, по моим наблюдениям, ненависть к демократии – прежде всего за ее плюрализм. И им не по нутру была именно демократическая направленность Пражской весны. Их симпатии и энтузиазм вызывали любые движения в сторону правых диктатур. Они, к примеру, превозносили режимы Франко и Пиночета. Народно-трудовой союз (НТС), самая организованная и влиятельная группировка в русской эмиграции, во время войны сотрудничавшая с нацистами, позже открыто заявляла о своих надеждах на Александра Шелепина, «железного Шурика»; многолетним резидентом НТС в СССР был полковник КГБ Ярослав Карпович, специалист по борьбе с диссидентами демократической ориентации.[11]11
В годы перестройки Карпович в своих покаянных статьях признавался, что обманывал руководство НТС и продолжал работать на КГБ.
[Закрыть]
(В 1972 году он пытался вторгнуться и в мою жизнь). Сейчас НТС, разумеется, поддерживает Путина и его соратников, таких, к примеру, как губернатор Ульяновской области генерал Шаманов, кровавый завоеватель Чечни, или губернатор Краснодарской области Ткаченко.
Горбачев же вызвал в среде русских эмигрантов военных лет (и примкнувших к ним новых эмигрантов) такую же ненависть, как ранее Дубчек. Примерно такие же «теплые» чувства испытывали эти люди и к Сахарову, и к близким ему по духу деятелям в Германии, таким, как Томас Манн, Генрих Белль, Гюнтер Грасс, Вилли Брандт. Сахарова между собой они называли «цукерманом», и в 1972—1973 годах я читал в самой респектабельной русской эмигрантской прессе («Русская мысль», «Новое русское слово») полемику на тему, является ли Сахаров агентом КГБ! В то же время эти люди боготворили Солженицына и его последователей, националистов и ненавистников демократии.
Но есть у этого феномена и еще более глубокий подтекст. Это ненависть людей тьмы и грязи к людям света и чистоты.
Томас Манн людей первой категории без обиняков называет «причастными к преисподней», или людьми «подземной сомнительности».
Людей света они ненавидят как свою противоположность – за их чистую совесть, органическую доброту, честность, искренность, открытость, за качества, которыми люди тьмы не обладают и обладать не могут. И так как стремление к нравственной чистоте, к добру имманентно природе человека, то люди тьмы подсознательно ощущают свою неполноценность и даже античеловечность, ощущают превосходство людей света, завидуют им и значит – вновь ненавидят.
Разумеется, «причастным к преисподней» человек становится главным образом в результате сложнейшего влияния условий его взросления и жизни, подавляющих нормальную реализацию основополагающих потребностей человеческой природы. Часто это влияние проявляется весьма ясно и легко прослеживается. Например, глубинную причину ненависти многих русских эмигрантов военного времени к людям типа Дубчека или Сахарова я вижу в том, что их совесть омрачена сотрудничеством с нацистами. И так как раскаяться в своем прошлом им не хватило нравственной силы, то они так и остались «людьми тьмы» с присущей им ненавистью к «людям света».
Но вернемся к основной теме этой главы.
Сразу же после вторжения в Чехословакию союзных войск там началось беспримерное ненасильственное сопротивление оккупантам всех слоев общества. Это было настоящим чудом, вероятно, беспрецедентным явлением в истории. Советским военным не давали прохода, позоря их. Все города покрылись лозунгами антисоветского и антирусского содержания. Хотя до той поры чехи и словаки были наиболее дружественно настроены к русским по сравнению с другими народами Восточной Европы.
В считанные дни возобновилось независимое радиовещание, издание газет и листовок. Все органы власти и общественные организации на местах, включая ячейки КПЧ, не только не исполняли никаких указаний оккупантов, но даже не вступали с ними в контакт. Чтобы затруднить передвижение советских войск почти на всех улицах были сняты таблички с их названиями, а на дорогах – указатели направления, а часто их переворачивали или заменяли надписями: «До Москвы 2000 км».
Советская пропаганда заявляла, что войска стран Варшавского пакта пригласила какая-то группа государственных и общественных деятелей ЧССР, и такие люди существовали в реальности, но в обстановке всенародного осуждения оккупантов они не решились объявить себя подписантами приглашения-призыва. Отсюда родилась шутка: что делают советские войска в Чехословакии? – они ищут тех, кто их пригласил!
И, пожалуй, самым поразительным событием стало проведение на другой же день после вторжения чрезвычайного ХIV съезда КПЧ, который осудил вторжение, избрал новое руководство партии из числа искренних сторонников реформ и призвал население страны к неповиновению оккупантам. Делегаты этого съезда были избраны еще весной, когда предполагалось его проведение. Тогда Дубчек не решился его собрать из-за противодействия консерваторов и агентов Москвы, остававшихся в руководстве КПЧ.
В августе съезд проходил в помещении одного из заводов на окраине Праги, в Высочанах, и охранялся невооруженными рабочими.
В условиях такого всеобщего сопротивления советские агенты и коллаборанты в руководстве КПЧ не решились осуществить планы Москвы по созданию «революционного рабоче-крестьянского правительства» и «революционного трибунала», который должен был судить Дубчека и его соратников. Москве пришлось пойти на переговоры с ними, чтобы как-то легализовать присутствие своих войск в суверенной стране. Дубчека и его «подельников», которые в это время почти все уже находились под арестом, срочно доставили в Москву и «предложили» подписать соглашение о «временном» пребывании «варшавских» войск в ЧССР. Им угрожали пытками! Зденек Млинарж,[12]12
Напомню, что Зденек Млинарж в 50-ые годы учился на юрфаке МГУ и жил в общежитии на Стромынке в одной комнате с Михаилом Горбачевым, дружил с ним и обменивался взглядами. Так что Млинаржу мы, видимо, в какой-то степени обязаны нашей перестройкой.
[Закрыть] секретарь ЦК КПЧ, который тоже участвовал в тех «переговорах», пишет в своей книге «Холодом веет от Кремля», что Дубчеку и пяти другим членам Политбюро ЦК «показали уже орудия пыток! И каждый из них уже прощался с жизнью»[13]13
Нью-Йорк, 1983.С. 264.
[Закрыть].
«Тогда в Кремле, – писал Млинарж, – мы окончательно поняли, что имеем дело с бандой гангстеров». Млинарж при этом вспоминает, что Янош Кадар, глава венгерского руководства, еще до оккупации ЧССР спрашивал Дубчека: «Неужели вы не понимаете, с кем имеете дело?». Кадару казалось невозможным, чтобы Дубчек этого не знал.» (с. 271).
Здесь мне бы хотелось, чтобы читатель задумался над чрезвычайно важным вопросом: изменился ли с тех пор характер власти в России?
В конце августа 68-го соглашение с незначительными уступками со стороны Кремля было чехословацкой стороной подписано. Не подписал его только Франтишек Кригель. Члены чехословацкой делегации безуспешно пытались его уговорить. Вот как об этом пишет Млинарж. «Что они могут мне сделать? – возражал на уговоры Кригель. – Сослать в Сибирь? Расстрелять? Я учел и такую возможность, но подписывать из-за этого не намерен.» «Политические мотивы компромисса, – вспоминает Млинарж, – Кригель обсуждать отказался. Он даже не выглядел политиком. В тот момент это был человек, которому разбойники угрожают смертью, а в качестве выкупа требуют не денег, а честь, детей или жену. В те минуты Кригель повел себя прежде всего как человек, и, как показало будущее, его поведение гораздо точнее отвечало ситуации, чем наше.» (с. 275).
