Текст книги "За краем поля"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

   И вот этот час пришёл!

   Мужчина любовно с каким-то болезненным благоговением обтёр уже раз, вероятно, с третий плоскую поверхность алтаря от пыльцы медленно увязающей лунницы, что в свете звёзд сияла россыпью запретного зелья. Кончики особенно чувствительных от истёртой кожи пальцев ощущали малейшую неровность древнего, наполненного силой камня. Вот тонкие щели, оставленные ритуальными кинжалами служителей древних богов, или, быть может, раны от мечей завоевателей иль грубых зубил строителей, что отволакивали священный алтарь на место чужого святилища. Вот выемка, заветренная и почти истёртая, для сбора крови. Вполне возможно, глубоко в её трещинках ещё хранятся частички жертвенных дев, напоённых чистой, не испорченной внешними привнесениями энергией. Отполированные сотней рук бока и выступы, жадно впитавшие в себя слепки и отблески чужой веры, мстительно ждали, когда же смогут сдёрнуть с себя навязанную захватчиками роль и вернуться к своему естеству и первозданной цели.

   Это время наступило.

   Тонкие мягкие свечи с отпечатками грубых рук, лепивших их из жира и воска, дешёвых и не популярных ныне, но особенно действенных для выбранного ритуала, оплывали по краям дорожками вонючей чёрной слизи. Она рождалась из танца бледно-лилового чародейского пламени и парящей над алтарём трёхмерной сферы, сплетённой из выписанных сажей рун. Несколько плоских, вырезанных из рябиновой коры чаш-артефактов тихо чадило сизоватым дымком от смеси трав и алхимических солей. Простые и доступные порошки, сведённые в нужной пропорции, с толикой чистой силы и необходимым заговором давали эффект, что даже в мечтах не представлялся магикам и чаротворцам современности. От аромата их тления тряслось пространство и чуть зиждущийся свет лунниц загорался ярче ночного неба, заливая холодным сиянием устроенный в углублении свёрток и бледные длиннопалые руки замершего над ним человека.

   Тёмный, измождённый тяготами последних недель, мужчина напоминал тень самого себя. Никогда не отличавшийся здоровым жирком или объёмами мышц, теперь он скорее походил на узника Святичей, так был худ. Бледная, чуть подёрнутая пятнами болезненного загара и желтушными разводами рассасывающихся синяков кожа сильно натянулась на скулах, делая и без того резкие черты лица, зловеще угрюмыми. Глубокие тени вокруг чуть раскосых глаз, хищный нос со следами недавнего перелома и узкий подбородок превращали его в живое олицетворение мистического Коши, а чёрные одеяния и задубевший плащ удачно добавляли колорита. Сейчас как никогда остро чародей ощущал себя истинным Сосновским. Той самой богомерзкой мразью, что силою своего проклятья вызывала ужас и благоговейный трепет. Чья кровь была путём на вершину и верной погибелью всякому, кто в дерзновенье решит его туда сопровождать. Великие Сосновские....

   Пришло время положить конец этой проклятой династии!

   Великие Сосновские. Какое изящное оскорбление назвать великими горстку удачливых ублюдков, чья живучесть могла спорить лишь с подлостью и предопределеньем. Где было то самое величье, когда раз за разом в кругах Подмирного пекла гибли немногие смелые души виновные в том, что стали слишком дороги для одной проклятой твари? Где были хвалёное везенье и неуязвимость, когда рок в глумливом оскале рушил все постаменты под ногами? Висели над плечами сгорбленных отцов или уже располагались в судьбе затронутых проказой тьмы мальчишек? А может, возвращались к тем, кто силой своей и волей покарал случайного мерзавца, коих всегда при троне в изобилье? Что ж сейчас пред мужчиной, что положил для исполнения плана на алтарь целое княжество, предстала прекрасная возможность узнать это на собственной шкуре.

   Вообще-то Триликий, иль кто вместо него заведует куделью людских судеб, серьёзно просчитался в своей игре с проклятьем Кровавого Князя. Может, он был пьян, или ошибся вверенной душой, когда избирал нового актёра для тёмного спектакля. Дитя не имело амбиций иль острых желаний, что через смертные грехи ввергло бы его в глупую растрату представленных ресурсов. Не было оно и тонко впечатлительным, чтобы потратить свою жизнь на праздное бегство от предназначенья. Родившийся более четверти века назад молодой Сосновский был оптимистичным. Этим мальчик наверняка пошёл в мать, потомственную ратишанку. Другими чертами Фоссия Межаморская и не могла обладать, коли родилась весьма неказистой внешне, но очень состоятельной финансово. Единственная дочка, бесталанная и болезненная, после женитьбы отца на дамочке, что годилась ей в младшие сёстры, осознала свой статус старой девы и спешно выскочила за первого удачливого прощелыгу. Даже, знай она о проклятье Сосновских, всё равно поступила бы также, уже хотя бы для того, чтоб насолить малолетней мачехе, получив в мужья молодого красавца. Мачеха, к слову, жест оценила, и прониклась к зятю такой лютой ненавистью, что заработала острую язву. Фоссия же была счастлива. Пускай отношения в семье и не могли послужить примером душевного тепла, благосостояние Сосновских росло с пугающей, поистине демонической скоростью. Муж упивался роскошью и богатством, а жена нашла отдохновение в детях, благо в отношении детей Сосновский также оказался охоч до количества. Пожалуй, что-нибудь непременно должно было случиться, даже без вмешательства древних сил: подобного благоденствия судьба и общество отдельным людям простить не может. В том пожаре поджигателя искать никто не стал. Что смысл бегать за конкретным человеком, когда всё давно шло к гибели: обрушилось несколько шахт, на верфях случился бунт, а Царь с ревизией опустошил все закрома в банке. Штраф деревенскому дурачку, разорившемуся обидчику или отвергнутой любовнице уже не мог ничего спасти. Деньги в их случае уже ничего не решали, ни для бездумно шатающегося по пепелищу мужчины, ни для лежащего в лечебнице мальчика.

   Чародей отчётливо помнил тот пожар. Проклятье в его плоти просто не позволило бы психике покрыть забвеньем весь ужас настигающей расплаты. Все: звуки, краски, запахи – легло на детскую душу, чтоб регулярно являться в тревожных снах, да дёргать фантомной болью поблёкшие от времени ожоги. В ту ночь он решил установить засаду на нерадивого дворецкого, подвязавшегося тишком сколупывать янтарь с постаментов, и так и задремал в каминном зале, проснувшись лишь, когда крики и вонь стали нестерпимы. Огонь уже лизал покрытые гобеленами стены, плясал по балкам и зверем гонял обезумевших от страха людей. Перепуганные слуги рвались к дверям, давя друг друга, пытались бить окна и страшно кричали. Их вопли рвали сердце, но не трогали зачарованных стёкол и крепких замков. Охранник, крепкий детина, кое-как вышибив окно, первым швырнул наружу хозяйского наследника, благо навес летнего павильона под детским весом порвался не сразу. Медведь помнил и дух полёта и первое, такое нелепое единение со стихией, спасшей ему целость конечностей, но пуще того он помнил лицо отца. Адикар стоял поодаль и просто смотрел на пылающее поместье. Злость его мешалась с неверием и праведной обидой, вот только не было и намёка на страх за родных или желание помочь. Как ни кричал испуганный ребёнок, как ни просил спасти мамочку и сестёр, носитель проклятья не реагировал. Глубина его потери была сильнее желания бороться. В запертом оплоте роскоши и богатства погибали люди. В душе же новой игрушки рока рождалась ненависть, чистая и глубинная ненависть. Сила её была столь велика, что семилетний мальчишка бросился к огромным дверям, выбивая пристроенные на ночь замки. Хлынувшие наружу люди давились, толкались, сбивали с ног и норовили словно отодрать кусок от своего спасителя. Ребёнка отшвырнули с пути туда, где напоённый воздухом огонь вспыхивал с новой яростью. Мать, изрядно отяжелевшая от вынашивания ребёнка, пыталась отворить заклинившую дверь в покои Кристы, подбадривая воющую от ужаса дочку, и верный сын, чтоб не мешаться, схватил младшую сестрёнку и бросился обратно. В тот миг он ещё верил, что мама с Кристой вот-вот нагонят, что скоро появится помощь и кто-нибудь переймёт тяжёлый чуть трепыхающийся свёрток. Он верил в это, когда нёсся по пылающей лестнице, когда под ним горел паркет, когда с глухим распевающимся гулом с оркестрового балкона летели трубы прогоревшего органа. Тот гул был страшнее пения круживших над крышею Марр, а он всё верил. Даже падая с крыльца, даже слыша треск рушащихся перекрытий, даже слыша истерический хохот Адикара. Верить он перестал, лишь очнувшись в лечебнице, когда примчавшаяся бабушка рыдала, крепко прижимая к груди перебинтованное детское тельце. За осознанием пришли мучительные месяцы лечения и первые, робкие догадки, нашёптываемые в минуты краткого забытья глумливыми голосами. Новый наследник проклятого рода познал своё будущее и принял его, чтобы начать изменять неизбежное. В конце концов, он научился видеть кошмары обычным сновиденьем и заглушать боль работой мысли.

   "Интересно, Адикар ещё на этом свете?" – подумал Медведь.

   Никогда с момента пожара он не интересовался судьбой своего предшественника, чему бабушка, забравшая сироту себе на воспитание, была несказанно рада. Не имея собственных детей, в нём она нашла удачный объект для приложения любви и бьющей через край энергии, обзаведясь при этом не плохой защитой от многочисленных альфонсов и скорой до наследства "любимой" родни.

   "А ведь действительно, нигде нет и упоминанья о судьбе Сосновских, после претворения проклятья, – заметил чародей. – Уйти в небытие и выпасть из истории. Какая изящная судьба. Что ж мне это вряд ли удастся ощутить на себе. Пора..."

   Глубоко вздохнув сладковатый аромат разливающегося по округе тлена, мужчина распростёр руки над алтарём и прикрыл глаза. Из груди его, едва затрагивая горло, рождался хриплый, запретный напев. Слова и звуки мёртвых стихиров драли лёгкие и глотку, каплями крови стекая в желудок. Тренированное годами сердце послушно переняло глубинный ритм, стуча в висках и членах единой мелодией. Срываясь в пространство, сквозь открытые участки кожи, она заставляла ярче вспыхивать свечи. Массивная сфера, чуть покачнувшись, пришла в движенье. Мир, прихвативший одним из измерений за край материи, же остановил своё оборот. Порыв чистой силы, томившейся в недрах земных между жилами сизого сланца, взметнулся к небесной сфере, вздымая в воздух облака серебрящихся лунниц.

   Тёмный чародей вытащил из нагрудного чехла старый изогнутый кинжал чёрной меди и, продолжая напевать слова архаичного стихира, по рукоять вогнал в ладонь. Проклятая кровь хлынула на алтарь, будто не плоть её удерживала, а тонкая плева сопротивлялась внутреннему давлению. Чарующий напев не сбился, даже не дрогнул ни единым звуком, пока к изрезанной кисти прижимали древний янтарь. Печать Кейтуса, коснувшись живительной влаги, жадно вцепилась в открытую плоть незримыми жгутами-нитями. Янтарь сверкнул, задрожал, налился густым багрянцем и с треском отпал, переполненный клочьями резерва. Медведь, осторожно подобрал его, оберегая от нового соприкосновенья с проклятой кровью и с силой вдавил в голову вошедшего в транс жертвенного зверя. Зачарованный непрекращающимся напевом кот, скованно дёрнулся, пытаясь уклониться от несущей агонию и муки печати. Блеснул в свете кружащих рун окровавленный кинжал, омываясь сочащейся из держащей руки кровью. Удар... и клинок треснул до рукояти.

   Дрогнула земля, выбрасывая волны зыбкой силы до северных болот, гор запада и холмов востока. Жар поднялся по алтарю, поджигая пучки повядших лунниц. Напев прервался изодранный воплем и сфера покачнулась. Небеса прорезала ветвистая молния, зависнув в облаках так и не коснувшись земной тверди. По трещинам-разломам звёздами разбежались искры, вытягивая абрисы неровной воронкой.

   – Свершилось, – с восторгом подумал мужчина и в голос уже прокричал зыбкому разлому измерений: – Силой и властью заклятой и проклятой к мощи взываю мне лишь послушной: тот, кто...

   Тонкий бабий визг, особенно мерзкий и глумливый в благоговейной тиши величайшего в истории чародейства ритуала, разорвал пространство меж алтарём и воронкой, заставив голос заклинателя дрогнуть, а самого чародея невольно качнуться, так он был резок и до оторопи знаком. Медведь медленно, словно не до конца ещё веря в происходящее, заставил себя обернуться, вопреки здравому смыслу. Из тьмы объятого разлившимся проклятьем поля на него смотрело два светящихся глаза. Один был пронзительно зелёным, сияньем ровняясь с трещиной пролома, другой – лиловым и почему-то всё время мигал.

   – Нет, вы издеваетесь!?! – отчаянно заорал чародей, уже понимая, что таинство грубо нарушено и пути отступленья пылают под ногами.

   Вскинув руку над жертвой, он попытался перехватить токи силы, но скрюченные пальцы не поддались. Чародей уж было потянулся к печати, как нечто великое настолько, что душа заходилась в первозданном трепете, вцепилось в загривок, вздёргивая над алтарём и увлекая в сквозящий инфернальной энергией поток.

  ***** ***** ***** ***** *****

   Было холодно. Земля, казалось бы, прогретая за весну и лето должна, если не пыхать жаром, то бережно ласкать ноги теплом иль лёгкой прохладой, но мрачное поле встречало гостей злобным, поистине могильным холодном. Чуть тёплый воздух, будто случайно залетевший в этот обрывок пространства, заметно дрожал, отторгая от себя инфернальный повей, что по ямам и особо глубоким бороздам успел затянуться ажуром изморози. Колкие, толстые плети морозца, припудренные пыльцой раскрывающейся лунницы, превращали поле в огромный экзотичный ковёр.

   – А ты знаешь, что лунница цветёт только три ночи в году и её пыльца может вызвать анафилактический шок в случае применения некоторых заклинаний? – заметила Алеандр, растирая меж пальцев сияющую в свете луны пудру. – Вот только я не могу припомнить, каких именно, но если что – средство безотказное.

   Яританна в ответ рассеянно кивнула. Она не особенно следила за потоком травницких мыслей, да собеседнице это и не было столь уж необходимо. В противном случае, после каждой фразы Валент вынуждена была бы слышать стук зубов боевой подруги. Босые ноги, что раньше были изнеженны городской жизнью, а теперь покрылись царапинами и мозолями суровых словонищских дорог, начинало сводить от холода.

   "Если я завтра же не получу горячую примочку и полфлакона укрепляющей настойки, непременно подхвачу воспаление лёгких с осложнениями. Ревматизм будет точно, возможно, артрит и даже гангрена. Ногти таким темпами отслоятся к утру..." – безрадостно думала духовник, пытаясь навскидку определить площадь повреждений.

   Она последними словами поминала себя за спешность, не позволившую подобрать что-нибудь из хозяйской обуви. Отвратительное, пульсирующее в висках предчувствие гнало её прочь из Кореней с такой силой, что девушка ещё очень удивилась, обнаружив при себе шаль и сумку. Хватательный рефлекс в случае обедневшей ратишанки всегда срабатывал безукоризненно. Теперь же разбушевавшаяся интуиция гнала её дальше: через заваленный хламом окоп, через груды сбитой до состояния кирпича промёрзшей земли, звериные ямы и острые пучки незнакомых трав. Гнала она её к центру странного поля или, напротив, старалась увести по окружности в ставший практически привычным лес, девушка понять не могла. Наверное, внутреннее чутьё также страдало плохим ориентированием на местности и никак не могло определиться, а, может, мёртвое излучение тёмной энергии, плескавшееся вокруг и бурлящее под кожей, сбивало и без того слабенький дар. Одно Яританна могла сказать с полной уверенностью: петь ей пока не хотелось, а значит всё ещё не так уж и страшно.

   – Интересно, как там наши, – Алеандр нервно оглянулась на светлый силуэт деревни, что по пересечению оврага стал пугающе бледен и зыбок, как мираж котлеты за два дня до стипендии. – Стасию же совершенно нельзя мешать сивуху с берёзовкой, да и аллергия у него на земляные бобы. Вот, что он будет делать, когда начнёт руки раздувать, а кожа покроется зудящими пятнами? А Равелий? Я же когда его в последний раз видела, он уже грибы пил и шлёндр тискал, а это же стопроцентно длительное отравление и букет специфических заболеваний. Представь только, какой конфуз будет его папочке в Совете, когда все узнают, с чем его сыночек к лекарю ходил. Да я бы после такого подала бы в отставку.

   Алеандр нервно хохотнула. Чувство опасности, свойственное даже таким бесстрашным и перспективным чародейкам, было сильнее выдержки одного подмастерья. Нервная дрожь блуждала по телу, заставляя постоянно оглядываться, дергаться от шорохов и сжиматься от прикосновений высоких трав к голым икрам. Она не была настолько чувствительна к токам силы и глубинным излучениям, загрубев за горелкой и тёртыми травами, но даже слабых способностей хватало, чтобы поддаться под влияние места. Густая, душащая мёртвая энергия, подавляла, глушила резерв, обостряя в мозгу единою мысль о бегстве. Однако, раз юная Валент, глубоко уверившаяся в собственной миссии, вполне осознанно и, главное, заслуженно возложила на себя тяжёлую ношу героической роли, то даже помышлять о столь малодушном поведении не могла. В её толковании, то был не страх или трепет, а здоровое, даже для настоящего героя, недовольство и, самую малость, возмущение. Ей не нравилась густая, душащая атмосфера, тяжёлый затхлый воздух с ароматом гнильцы и бумажной пыли. Не нравился треск под ногами и холодный сквозняк, пробирающий сквозь сарафан. Не нравилось демоново поле и трава на нём. Хотя нет, трава определённо нравилась, но нужных инструментов для сбора редкой пыльцы при себе не было, что тоже раздражало.

   Больше невозможности удовлетворить свои травнические порывы Эл волновало поведение спутницы. Лёгкая отстранённость и молчаливость ещё вполне могли сойти за нормальность, но вот та решимость, с которой девушка, абсолютно бездарная в ориентировании, вела их вперёд, наводила на мысль о проявлении у напарницы идеи фикс, а, может, и самого Великого Бздика. И мысль эта заставляла травницу нервничать, больше аттестации у Воронцова. А когда Алеандр нервничала, она начинала говорить, бессвязно говорить на любую тему и любую глупость, лишь бы звуком собственного голоса заглушить робкие позывы здравого смысла и увещевания воспалённой совести. Сейчас её совесть, всегда являвшаяся образованием недоброкачественным, разрывалась между желанием вернуться в деревню к парням и няньке и необходимостью это сделать, дабы не попасться духовнику под горячую руку.

   – А ты не думаешь, – начала издали девица, осторожно обходя особенно подозрительную рытвину, – что это слегка непорядочно с нашей стороны?

   Яританна остановилась и медленно, даже слегка растерянно огляделась, будто ища в густом сумраке знакомые ориентиры. Наконец, блондинка перевела взгляд на спутницу и чуть пожала плечами:

   – Я здесь огородов не заметила, так что мы ничего не вытаптываем.

   – Я не о том, – досадливо поморщилась Эл; что её всегда бесило в подруге помимо чрезмерного прагматизма и ослиного упрямства, так это неумение понимать очевидные намёки и поддерживать разговор в нужном русле. – Ты думаешь, это нормально бросать не-чародеев перед лицом опасности? У нас же есть сила, обязательства. Мы же единственная их опора и надежда. Особенно сейчас, когда такая каша заварилась. Только мы сможем спасти их! Наш опыт, знания и навыки способны принести благо!

   Последние фразы рыжая девица произнесла со всем возможным пиететом, что в приложении на неплохие актёрские способности, сделало их и вовсе легендарными. Однако бледная, почти посиневшая духовник подобающим пафосом, кажется, не прониклась.

   – Ну, и что ты сможешь сделать? – хмыкнула она, даже не пытаясь скрыть сквозивший в голосе скепсис. – Залечить всех до смерти или, поскольку настоек у тебя нет, то прописать клизму? Лично я, сейчас при встрече с призраком могу только хлопнуться в обморок: на большее моего резерва не хватит.

   В подтверждение своих слов Танка попыталась создать простейший светляк, с изящных пальчиков сорвалось несколько лиловых искр и одна толстая бесформенная капля неизвестной материи, что, не пролетев и метра, расползлась по плечу близстоящей травницы подозрительно попахивающей лужицей. Эл стряхнула последствие чужого чародейства и демонстративно обтёрла руку пучком травы.

   – Вот почему ты такая эгоистка, – вздохнула она с интонацией проповедника. – Всегда и везде думаешь исключительно о себе. Ой-яй, у меня перерасходовался мой скудный резерв, – писклявым голоском попыталась спародировать подругу Эл, но вовремя перешла на серьёзный тон: – Тан, пойми, весь этот огромный мир, что располагается в реальности, не зациклен на одной единственной идее причинить тебе зло...

   – Мне сейчас хватит и одного-двух его элементов, – вполголоса пробормотала духовник.

   – ... Есть люди, – Валент продолжила толкать мотивирующую речь, упорно игнорируя ремарку слушателя и лишь добавляя в голос вкрадчивости завзятого диагноста, – которым, значительно тяжелее, чем тебе. Люди хорошие, стоящие, просто попавшие в немилость рока. И, если у нас есть хоть малейшая возможность помочь им, то нужно постараться это сделать! Иногда достаточно малости, – Алеандр приняла ораторскую позу, как нельзя более соответствующую проникновенности речи, но поддерживать её было сложно, поскольку Танка и не думала останавливаться, – Вот, у тебя сейчас нет лишней энергии на чары, но ведь руки и ноги целы! Ведь можно и без заклинаний помочь людям! – в запале девушка схватила непрошибаемую блондинку за плечи и несильно встряхнула. – Подумай, за нашей спиной осталось несколько десятков, а может и целая сотня ни в чём не повинных людей, которые даже не подозревают о надвигающейся опасности! Ведь среди них нет ни чародеев, ни стражей, ни ищеек! Только мы сможем организовать оборону! Соберём всех вместе в каком-нибудь большом амбаре или сразу в святилище и...

   – Подожжём! – радостно продолжила тенегляд, выразительно оскалившись.

   – Тьфу, на тебя, мечта инквизитора! – травница нервно отдернула руки. -Мы сможем укрепить оборону, снова наделать ловушек против умрунов, организовать сопротивление, пока Арн не вышлет спасательный отряд. Надеюсь, он правильно понял ситуацию, там было шумно. Да даже без отряда! Пока ты организуешь народ, мы сделаем укрепление. Знаешь, какой у Равелия столб пламени получается.

   Будущая заведующая кафедры Травничества и Зельеварения, а, вполне возможно, и Старшая помощница Представителя Совета, с таким воодушевлением озвучивала планы по обороне Кореней, что у постороннего слушателя могли закрасться подозрения: не она ли сама и спровоцировала осаду. Тут смешались и лёгкое волнение, и азарт, и предвкушение, и неприкрытое самодовольство. В своих мечтаньях девица уже руководила эвакуацией жителей, самоотверженно отбивая нападения распоясавшихся тварей, пока не-чародеи смотрели на неё с надеждой и благоговением, а особо трезвые даже молились. Небольшой факт, что при прошлой осаде нежитью для эффективности присутствовал подавляющий артефакт и опытный боевик, поглощённой возвышенными мечтаньями девушкой как-то упускался из виду.

   – Просто поджечь будет милосерднее, – подвела итог её радужным фантазиям Танка и на полный негодования взгляд компаньонки лишь пожала плечами: – во всяком случае, это единственный из известных мне достаточно эффективных способов вдвоём справиться с толпой потенциальных угробьцев в их естественной среде.

   – Мне иногда кажется, – тяжело вздохнула Алеандр, признавая полнейшую непробиваемость и скудность душевной широты одной конкретной чародейки, – ты настолько заигралась, что просто срослась с ролью Тёмного генерала. Или это такой изощрённый способ возвыситься? Мол, я ничем больше не могу превосходить окружающих, так давайте начну их презирать и эстетично ненавидеть? Очнись! Там будут гибнуть люди!

   Переполненная эмоциями травница даже вскрикнула, но странное, будто извращённое, эхо проклятого поля заставило её слегка поумерить эмоции и выражать всю глубину возмущения жестами. Яританна отодвинулась:

   – В нашей стране, так уж исторически сложилось, героем можно быть только посмертно, – менторским тоном заметила она. – Если тебя прилюдно убьют, тогда да: тогда ты герой – носитель лучших национальных черт, патриот и прочее-прочее. В живом же состоянии сможешь максимум на что рассчитывать – это пару строчек в дневнушке и пенсию. Хотя нет, пенсия только военным положена. Тебе, может, на пару процентов снизят обязательную подать и то исключительно в случае потери одной из конечностей.

   – Ты опять сделала это, – низким, не предвещающим ничего хорошего голосом холодно констатировала Эл.

   – Что?

   – Опять всё свела к деньгам, – рыжая воинственно подбоченилась и для внушительности влезла на ближайшую кочку. – Пойми, героизм тем и ценен, что в основе его должна быть чистая, не замутнённая мелочными предрассудками идея! Это порыв! Состояние духа! Усилие души на преодоленье суетных...

   Неожиданно девушка прервалась на середине фразы, не успев помянуть и половины недостойных черт оппонентки, и опасливо оглянулась назад, с трудом подавляя позорную дрожь. По треску, глухому и какому-то проникновенно демоническому казалось, что позади из скованной морозом щели выползает тёмной тенью очередной верещун, или закованный в древнюю броню исполин пробирается сквозь невидимый лес, или трещат крыши объятых пламенем домов, или в ров вокруг проклятого поля что-то со всего маху рухнуло, круша лозняк.

   – Ты слышала это? – шёпотом уточнила Эл. – Кажется, кто-то крадётся за нами.

   – Это твоя героическая слава... – начала было Танка.

   – Это твои несмешные шутки, – нервно огрызнулась травница и, соскочив с трибуны, ухватила за руку подругу. – Пойдём быстрее.

   Сказать было легче, чем сделать. Усилившийся страх и подступающая паника совсем не способствовали движению и не проясняли обзора. Сбившаяся в ноябрьские груды земля и при дневном свете была бы не самым простым участком для ходьбы. В убогом ночном освещенье реликтовых трав любые кочки вырастали до размеров насыпей, змеясь по полю гигантской сетью нор, чьи кротовины зияли непроглядными провалами глубинных туннелей, а бока осыпались царапающей крошкой. Камни и мелкие коряги будто осознанно бросались под ноги, норовя подвернуть лодыжку иль обрушить самих путников в объятья позёмки и густой расползшейся тьмы.

   Уже после первой минуты экстренного спасения (нельзя же это назвать бегством) взятый темп пришлось сбросить. Алеандр ещё умудрялась как-то маневрировать в условиях взрытой целины, для Танки же такой забег грозил длительным общением с зубных дел мастером, если не костоправом. Так что встреча с таинственным преследователем могла не состояться по причине преждевременного убиения предполагаемой жертвы. После очередного неудачного кома земли, оказавшегося на проверку камнем, блондинка попросту села, где стояла, предпочитая поджидать возможную опасность отдохнувшей и наименее травмированной. Травница, не решившись спасаться в одиночку, примостилась рядышком, уныло созерцая совершенно негероическое место предстоящего сражения.

   – Нянька как-то рассказывала, что здесь должны быть руины старого храма, – заметила Эл, чтобы хоть как-то развеять гнетущую тишину, в которой странное похрустывание казалось особенно ужасающим. – Вроде как местная легенда, что именно здесь проходила та самая битва, а когда Кровавого Князя убили, то из костей его воинов воздвигли святилище, или это он воздвиг святилище из костей врагов, а потом его убили. Не важно. Суть в том, что это хоть какой-то ориентир.

   Прятаться в древнем, наверняка языческом святилище из человеческих костей, почему-то показалось ей не настолько отталкивающим, чем ждать в чистом поле появления обладателей тех самых стройматериалов. Яританна же пришла от таких перспектив в ужас, представив, чем именно при таком раскладе может объясняться неведомый зов, взывающий к её тёмной стороне.

   – Надеюсь, что она ошибается, – прошептала Танка.

   – То есть? – встрепенулась Эл, готовая удирать от новой опасности.

   – Помнишь, мы как-то говорили относительно возможных причин заговора или, скажем так, наилучших условий, – неуверенно, будто сомневаясь в собственных умозаключениях или не желая ими делиться, заговорила духовник. – Так вот они наступили. Представь: вокруг паника, монстры и всяческие аномалии, чародеи заняты на защите улиц, дворцовая челядь трясётся по лавкам, просто бери и свергай Князя. Даже особых усилий не надо. А вот этот храм, если, конечно, местные не свистят, может стать идеальным символом маленькой революции. Лучше не придумаешь! Вот и прикинь-ка, кто будет сейчас возле него обретаться?

   Травница удручённо затихла. Её фантазия могла предложить множество вариантов относительно посетителей древнего храма, но ни один девушке категорически не нравился. Конечно, бравая боевая девица была готова схлестнуться и с толпой сероплащников, и со стаей умрунов, и даже, чего там мелочиться, с парочкой умертвий, но исключительно на своих условиях. Сталкиваться с неизвестной опасностью без вариантов вхождения в легенды было, по меньшей мере, не профессионально.

   Странное похрустывание, сдобренное хриплыми шепотками-зовами всё приближалось, грозя из тени, что к земле наливалась особой чернильностью густого мрака. В инфернальном поветрии они проникались особой пугающей силой, как одичалая Марра, скитающаяся по просторам Межмирья в поисках загулявшего грешного чародея. Странное эхо усиливало зов, вырывая отдельные вздохи-порыкивания, и глумливо окутывало ими сжавшиеся в ненадёжном укрытии девичьи фигурки. Тьма кралась к ним на мягких лапах холода, баюкая и жадно поглощая невольные вздохи. И тьма та была неуловимо чуждой и дикой, отвергаемой даже просторами позаброшенного пустыря. Словно похоронным тленом пахнуло на свадьбе, аль полог баньши прошёлся над роженицей.

   Алеандр зябко поёжилась, остро сочувствуя тенеглядам, вынужденным по долгу призвания коротать в подобных местах дни и ночи. Ей же, любившей уютный полумрак протопленных лабораторий и мягкие сумерки душистых полей, в окружении мёртвой энергии было по-настоящему жутко. Взгляд невольно метался по смазанному горизонту в поисках живого света иль полоски трепетных рыжеватых зарниц, но сталкивался лишь с серостью и холодными бликами лунниц. Неожиданно вдали снежным всполохом раскрылся странный огонь. Разбухая и сворачиваясь, он пульсирующей луковицей плясал над полоской тени, подрагивая тонкой вершинкой. Травница неверяще протёрла глаза: свет никуда не делся. Купол сияния, напротив, вспыхнул ярче и резко взметнул в небеса столб раскалённого света, прорвав острой кромкой сгустившиеся рыхлые тучи.