Текст книги "За краем поля"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Чернявская Татьяна

За краем поля

Аннотация: Каждая маленькая пешка пребывает в странной уверенности, что, преодолев все препятствия, непременно станет ферзём. На практике же всё может оказаться немного сложнее, и, пройдя свой нелёгкий путь, фигурка оказывается не увенчанной славой, а выброшенной за пределы игральной доски. Куда-то за край поля, где пылятся в забвении отыгранные пешки и, возможно, обитают призраки игроков. Вот только можно ли напугать призраками двух опытных искательниц неприятностей, что не страшатся ни смертоносных ритуалов, ни поднятых Кометой тварей, ни Кровавого Князя?

Партия для некроманта.

За краем поля

.

Маленький разговор, не повлиявший на основные события, но во многом их предвосхитивший.

   У двери, кряхтя и поскрипывая, лохматый домовой натирал воском полы, придирчиво осматривая каждую царапинку на паркете и методично занося их в пожелтевший блокнотик, лежавший рядом с набором щёток и хитроумных крючочков для отлавливания пауков и древоточцев. Пауки заботливо складывались в отдельную коробку с несколькими ячейками, предполагавшими сортировку членистоногих по размеру и степени контуженности. При этом почтенный представитель домовой нечисти, обряженный в чёрный фартучек и миниатюрный цилиндрик, недовольно пыхтел: "плодють тут гадов за просто так" – и раздавал щелбаны наиболее прытким экземплярам, пытавшимся сбежать обратно. Как можно было догадаться по выражению его волосатой морды, пауков и прочих вредителей домовой совсем не жаловал, но и прямой указ молодой хозяйки обойти не мог. Благо, хоть с древоточцами позволили разбирать по-своему. Жучки сбрасывались в бутылку со спиртом для воспитания в любившем выпить соседе стойкого отвращения к алкоголю или хотя бы конкретно этому образцу.

   Из комнаты сквозь тихое потрескивание не самого нового, но горячо любимого воспроизводителя доносилась печальная и возвышенная мелодия, напоминающая одновременно стоны неуспокоенных призраков над осквернённым погостом, зазывные песни распутных русалок, рыки голодной нежити и скрип дверного замка на морозе. Понимать и принимать современных исполнителей в стиле "Тёмные силы", действительно, дано было не всем. При особом желании и упорстве в потоке инфернальных звуков и пугающих песнопений можно было уловить отголоски приятных слуху мелодий и определённый, завораживающий ритм. Если же желания и упорства было больше необходимого, то в скудных или, напротив, излишне обширных текстах обнаруживались старые легенды, обрывки недочитанных заклятий на магнаре и, что поражало больше всего, связная рифма. Впрочем, Нэлия Виткалова, а именно она была младшей хозяйкой франтоватого домового, любила эти долгие пространные композиции вовсе не за мелодичность или глубину смыслов. Юную чародейку в них прельщала сама атмосфера, создаваемая печальными, словно идущими из недр мечущейся души, звуками. В их окружении невольно создавалось ощущение позаброшенного склепа или демонической оргии, в зависимости от творческих устремлений выбранной музыкальной группы. Сейчас девушка пребывала в состоянии светлой меланхолии, приправленной благородным интеллектуальным напряжением и творческим поиском, поэтому мелодия не слишком напоминала звуки разверзнутых врат Подмирного Пекла и не распугивала проходящих у садика зевак.

   Комната юной чародейки разительно отличалась от прочего дома благородного и весьма обширного по столичным меркам семейства. Белоснежные стены, изукрашенные изображениями голых яблоневых ветвей, сплетавшихся заброшенным садом в клубах мистического тумана, казались обломками старинного замка. На каждой из них висело по зеркалу, затянутому в масивную железную раму. Драпировали их куски тяжёлого алого бархата, местами полинявшего на солнце, местами протёртого или прожжённого свечами, но от того смотрящегося не менее эффектно. Им в тон были подобраны гардины, спускающиеся вдоль высокого окна, покрывала на огромной чуть вычурной кровати и нескольких кривоногих кушетках и даже домашние тапочки хозяйки в виде двух пушистых жралей. Такой же алый ковёр, вырезанный базовой пентаграммой, располагался в центре комнаты. По нему в творческом беспорядке валялись чёрные и розовые атласные подушки, раскрытые книги, исписанные свитки и блюдца с маленькими мясными бутербродами и кофейными леденцами. Одним словом, всё в этой комнате, начиная с массивного, словно вросшего в стену шкафа, заполненного всевозможными фолиантами и артефактами, заканчивая точной имитацией человеческого черепа в качестве подставки для книг, указывало на то, что живёт здесь самый настоящий тёмный чародей с глубокой некромантской душой.

   Ну-у-у, и для молодой подмастерье-духовника тоже вполне годилась.

   – Ух как они меня достали, – проворчала Нэлия недовольно отбрасывая в сторону фантик от конфеты и поудобнее перекладывая болтун на подоконник. – Только мне удалось уговорить нашу грымзу спуститься в нижнее хранилище, как у этих куриц приступ аллергии случился. Вот скажи мне, это нормально?

   – Если нужно на ночь глядя спускаться с тобой в неосвещённый подвал, то да, – отозвался низкий, чуть хриплый голос невидимой собеседницы. – Ну, ты, конечно, лапушка, вот только не ночью в тёмном склепе.

   Хозяйка некромантских покоев сперва недовольно засопела на отсутствие должного уважения к древним тайнам, но, оценив данную ей характеристику, довольно хихикнула. Лежавшая с ней рядом котобелка, подаренная любительнице тёмных чар на восемнадцатилетние, сонно подняла с лап маленькую головку и, вытянув вперёд раздвижную челюсть, ловко выхватила из пальцев хозяйки сладость, чтобы в тот же миг притвориться спящей, накрывшись рыжим попахивающим формалином хвостом. Вообще-то, гражданским держать дома нежить, тем более не до конца изученных свойств и неопределённого потенциала, категорически запрещалось, да и желающих иметь рядом труп, пусть и зачарованный, раньше не находилось. Однако в том, что твой дедушка – помощник главного смотрителя Архивов, несомненно были свои плюсы. Плюс для Нэлии был длинною с метр, весил более шести килограмм и громко мурлыкал, поедая змей и лягушек. Помимо подвижной челюсти и характерного беличьего хвоста, составлявшего едва ли не две трети от всего тела, нежить внешне мало чем отличалась от обычного кота. Если, конечно, обычные коты имели удлинённые задние лапы, могли сносно владеть пальцами передних и слегка светились в темноте светло-черничными искорками.

   – Как же тебе повезло! – стараясь не допустить избытка зависти в голос, проговорила Нэлия, поглаживая по спине своего домашнего монстрика. – Настоящее практическое задание. Древний могильник! Может, даже встретите диких фантомов или реликтового призрака. Эх, а ещё в зоне повышенной энергетической активности. Там даже возможны спонтанные подъёмы умрунов! А меня с этими дурочками, сестричками Кольз, отправили в архивах копаться. Представляешь, всю практику потратить на то, чтобы раскладывать легенды и родовые древа по карте с выходом энергетических точек, ещё и эти курицы целыми днями перемывают кости всем знакомым. Может, на них Масика натравить?

   – И работать одной придётся, – заметила собеседница.

   – Это да, это проблемка, – в тон ей согласилась девушка, любившая в команде ощущать себя больше надзирательницей, чем сослуживицей. – С легендами работать ещё интересно, особенно древними и мрачными, как-то других я ещё не встречала, но вот эти бесконечные родовые древа. С ума можно сойти, пока на каждого ратиша соберешь по вороху бумаг и поотмечаешь на карте, где и кто из его многочисленного потомства захоронен. Одно радует, что какой-то группе явно выпадет систематировать эти записи и выводить погодовые отчёты чародейских захоронений. Кстати о записях!

   Нэлия резво подскочила с ковра, от чего её длинные чёрные волосы с яркими алыми прядями, рассыпались по спине, подбежала к кованому столику и, вытащив из-под скатерти листки с пометками, начала судорожно их перебирать в поисках необходимой.

   – Чуть не забыла. Где это у меня. Ага! Вот он! – вскрикнула чародейка, обнаружив долгожданный свёрток, слегка помятый и заляпанный многочисленными исправлениями, но ещё вполне читабельный. – Ты просила глянуть у дедушки информацию по проклятьям. У меня не было особо времени там копаться, да и деда отозвали срочно в главный корпус, там Новый Глава совсем свирепствует после разгона Совета, но кое-что я заметила. Просто одна работа наложилась на практику, а потом я ещё экспериментировала с начертаниями защитных кругов и тут показалось. Не знаю что именно, но у меня с предсказаниями никогда проблем не было, поэтому я тебе зачитаю, а ты сама смотри, почувствуешь что-нибудь странное или нет.

   Девушка села возле болтуна прокашлялась, повернула лист с заметками, ещё раз перевернула, и с какой-то торжественной важностью принялась зачитывать собственные записи:

   – Когда великое предание, сказать было неведомо (тут я не смогла перевести слово, его чем-то затёрли) приказал Крив предателя карать смертью страшнейшей из смерти могущей и Марр отгонять от трупья его и...

   – Нэл, а давай ты своими словами! – взмолилась собеседница, представляя, сколько понадобится времени на перезарядку болтуна после столь продолжительного чтива.

   Виткалова недовольно вздохнула, но подчинилась:

   – Если покороче, то армию Крива разбили из-за предательства одного из ратишей, что захотел породниться с его побратимом, но получил публичный отказ.

   – Я знаю эту историю...

   – Многие знают, – не позволила ей развить мысль чародейка, прекрасно понимая, насколько может затянуться подобная лекция. – Я видела примерный текст этого проклятья. Основная идея сводится к тому, что носитель проклятья будет добиваться небывалых успехов во всём, за что бы ни взялся, получит всё, но только в одной конкретной области...

   – Меня бы кто так проклял, – убитым голосом проговорили с другой стороны болтуна.

   – Не перебивай! – грозно прикрикнула на неё чародейка и снова перевернула листок. – Стоит проклятому достичь своего пика, или просто так совпадает, но в день, когда его старшему сыну исполняется семь лет, проклятье начинает действовать. Всё, чего достиг проклятый, всё, что было ему дорого и к чему он стремился, разрушается в одночасье прямо у него на глазах. Погибают его близкие друзья и родственники, чаще всего жёны и дети, рушатся дома и тому подобное. В итоге остаётся только он и его семилетний сын, являющийся уже носителем проклятья, при этом ребёнок, вне зависимости от воспитания и характера, будет люто ненавидеть выжившего родителя, ведь ему доходчиво будет объяснено, благодаря чему и кому он оказался в таком жалком состоянии. Как такая перспективка?

   – Мрачновато. Создаёт замечательные условия для рождения социопатов и маньяков, – безрадостно отозвалась невидимая собеседница после небольшого раздумья, казалось, она была погружена в собственные мысли и мысли эти не были приятными. – И что ж никто из этих проклятых, с детства зная о нависшей над ними угрозе, ничего не предпринимал?

   – Все предпринимали, не многие верили, но отчаянно пытались. Видимо, проклятье как-то давит на сознание, – глаза несостоявшейся тёмной чародейки мечтательно прикрылись. – Я вчера переписывала метрику одного рода, поэтому и вспомнила о твоих проклятьях. В этом роду выдающихся людей, как собак не резанных, но все они идут в строгом хронологическом порядке. Тут тебе и богачи, и поэты, и изобретатели, и преступники, даже один император затесался во времена Великого Вождя. Все закончили плохо, очень плохо.

   – Думаешь, никто из них не смог вычленить способ преодоления проклятья? – усомнилась собеседница. – Странно. Ведь, владея точными условиями, можно провернуть все, кроме летальных.

   Нэлии очередная попытка прервать её разоблачительную речь категорически не понравилась. Если бы девушка обладала большими талантами к проклятьям, не в меру болтливой одногруппнице уже бы не поздоровилось, но сколь таких данных у чародейки не было, то Нэл просто проигнорировала неуместный комментарий:

   – Так вот, не многие располагают сведениями, каким именно было проклятье, да и не многие смогут его оценить по достоинству. Заклятье передаётся по крови от отца к старшему сыну, не ослабевая с поколениями, ну, для сильнейшего некроманта это и не удивительно. Удивительно то, что, судя по всему, оно всё ещё действует. Не поручусь за другие, но этот носитель проклятья определённо всё ещё шляется по княжеству, а может уже успел передать его своему сыну. Только представь! Действующее проклятье такой давности! Да оно же должно усилиться в десятки раз!!! Это же круто!

   – Э-э-э полагаю.

   – Конечно здорово! Я читала, что один из представителей проклятого рода даже практиковал убивать всех своих сыновей после рождения, чтобы не лишиться военной мощи, только умудрился просмотреть какую-то проститутку. Представляю, какой был скандал, когда наследником рода признали такого вот бастарда. Кстати, этот бастард боролся с проклятьем жёстким целибатом и молитвами, пока на него не польстилась одна заезжая колдунья с пузырьком приворотного зелья. Не знаю, с этим ли связанны разрушения сразу нескольких монастырей в Заболотье, но по датам вроде совпадает.

   – Это же род Сосновских, верно? Тех, что раньше имели земли близ Смиргорода, – на всякий случай уточнила говорившая с Виткаловой чародейка, хотя по голосу было понятно, что она очень надеется на отрицательный ответ.

   – Ровнюхо! – поддержала её коронной фразой своего брата Нэлия. – Вот только услышишь о ком-нибудь фантастически великом в своём деле, можешь не сомневаться, что это Сосновский. Но даже не это круто. Проклятье, то было необычное. Как я поняла, его делал лично Крив на крови своего побратима Ворожея. Того самого, что создал заклятье Маррового поветрия, выкашивающего сразу несколько деревень! Его теперь ещё моровым называть стали, дилетанты.

   – Получается, что одним из возможных способов снять заклятье, является убийство наследников Ворожея и Крива, – медленно и как-то забито прохрипел болтун голосом чародейки.

   Создавалось впечатление, что на другом конце артефакта собеседница юной чародейки вот-вот собирается хлопнуться в обморок, но из последних сил держится по эту сторону сознания.

   – Да где же он их найдёт? – искренне удивилась Нэл. – Согласно официальным хроникам ещё старший Сосновский, тот самый, что схлопотал проклятье первым, озаботился изничтожением всех наследников обоих князей и подошёл к этому вопросу со всем упорством. Разве что ту самую дочь Ворожея мог оставить в живых, а она родила ребёнка от кого-то неизвестного, ведь рожай она от Сосновского, то дитя несло бы проклятье. Хотя, определённый резон в твоей версии есть, если где-то живут наследники Ворожея, то и Сосновским не удастся скинуть с себя проклятье.

   – О да, – слабенько поддержала её собеседница. – Это представляло бы перед Сосновскими определённую сложность.

   – Как страшно жить, – поддержал её тонкий, дребезжащий голос заглядывающего в окно трупа из розовой клумбы.

   От неожиданности брюнетка тоненько взвизгнула и влезла на комод, позабыв, что является духовником и потенциальной тёмной чародейкой. Карабкающаяся в человеческое жилище тварь не напоминала обычного умруна или зомби, но от этого была не менее пугающе для молоденькой девушки, видавшей опасную нежить только в клетках на занятиях нежитеводства. Чародейка по первому порыву вообще едва не зашвырнула в уродливую полуистлевшую рожу неизвестного трупа стеклянным шаром с зачарованными пауками, но в последний момент вспомнила о наличии у себя персональной нежити, оформленной по документам, как охранный образец, и во всё горло заорала:

   – Масянтрий, взять!!!

День первый.

   Угрюмое, затянутое сухим туманом поле выглядывало своими каменистыми краями из-за оврага, словно большой хищный скрюд, наблюдающий за легкомысленной добычей. Редкие шальные искры болотных огоньков, поднимающихся над цветущей лунницей, носились за порывами ветра, устраивая демонские пляски и заводя холодящие душу хороводы в безмолвии ночи. Казалось, что сквозь сероватый налёт извечной туманной мути проглядывает не старый дряхлеющий лес, а напрямик другое измерение, кишащее демонами да тварями, настолько страшными, что нет возможности дать им имя.

   Что и говорить, не любили местные это поле. Да и какое то было поле? Так, пустырь, поросший бурьяном и сплошь усеянный камнями, словно те росли и множились на нём, что бородавки на жабе. Не приживались на нём ни рожь, ни клевер. Вездесущая ракита обходила стороной его неровные абрисы, ютясь в своей убогой выемке оврага. И только редкие корявые ели где-нигде прорастали сквозь скупую почву, чтобы торчать нелепыми чучелами, да одним своим видом распугивать вороньё. Срубишь такую ёлочку, домой принесёшь, а со двора уже скотина врассыпную, да блохи верхом на тараканах за ворота маршируют. А коли кто сподобится по глупости или злому умыслу такую веточку в печь бросить, то зачадит всех, хоть сразу хорони. Не бродило по тому пустырю дикое зверьё, облетали стороной птахи, а скотина, коли и затащит, какой пастух нерадивый пастись, то дурела сразу да дохла. Не было от того поля пользы людям никакой, только для тёмных дел и годилось.

   Каждый новый староста, что до власти приходил, пытался с полем нехорошим совладать. Кто приказывал распахивать его да петушинник сеять, кто пытался осиной засадить, кто приказывал святилища ставить да жрецов звал молиться, кто инквизиторов из столицы выписывал, нынешний даже предлагал девку в жертву принести помясистее, чтобы напасть на этом поле сожрала да подавилась (гадина такая). Ничего не помогало: плуги ржавели, деревья горели свечками, в святилищах святая вода тухла, а инквизиторов по дороге нежить сожрала. Откуда только взялась? Пока самым действенным оказалось предложение вырыть между деревней и демонским полем овраг, как от лесного пожара или врага неизвестного, раз больше ничего не помогает. Вот и оставалось селянам следить за тем, как медленно зарастает рогозом последнее спасение, и ждать, что же будет дальше.

   Больше всего судьба нехорошего поля волновала, конечно, тех, чьи дома ближе к оврагу находились. Как тут не волноваться, когда и днём, и ночью оно, проклятое, из окон видно. На порог лишний раз не выйдешь, чтоб глаз за какую-нибудь корявую ёлку не зацепился или на валун страшный не натолкнулся. Единственная радость, что хоть мыши по осени в дом не лезли.

   Игнат злобно сплюнул в сторону туманной гадины и осторожненько прикурил самокрутку от вытащенной из коптильни лучинки. Плевок попал в развешенный на заборе половик, что ещё вчера жена приказала выбить, да руки всё никак не доходили. Уже в этом проглядывалось дурное влияние гадского поля. Вот всё в жизни Игната из-за него наперекосяк шло. Уродится пшеница на зависть соседям, так обязательно в сушильне погниёт. Начнёшь крышу латать, так вся черепица перебьётся. Примешься кабана колоть – упьёшься так, что всю свеженину собутыльникам раздашь. Жена вот... молодая, красивая, так злющая, сил нет. Всё несчастного мужа поносит: то ей стулья почини, то в коровнике почисти, то порты смени, то куму – бабу гулящую – за зад не щипни. А сейчас новую моду ввела: курить отучивает. Он же её корову доить отучивать не берётся! И так крутился Игнат и эдак, а выход всё же нашёл: по ночам за сарайчик втихаря бегает туда, где в банке с гвоздями папироски припрятаны. Только бы опять демоново поле ему жизнь не испортило, и жена заначку не обнаружила.

   Мужик, на всякий случай, отошёл подальше и сладко затянулся, чувствуя, как дешёвый дымок щиплет горло. Умиротворённым взглядом обвёл он родное поселение, испытывая настоящую гордость и здоровое удовлетворение, будто лично каждый домик ставил и деревце окучивал. Водилась за ним такая привычка представлять себя ратишем славным, что всеми этими землями раньше владел. Чего бы ни помечтать, раз никто не узнает? Особенно нравилось ему смотреть на святилище Триликого и представлять, как мужичьё благодарит его, Игната, за разрешение на строительство. И за покрытые сусальным золотом венцы статуй, и за резные ворота, сплошь одетые цветной эмалью, и за яркие росписи на куполе, а уж за сам купол, то и вовсе в ноги падают. Предвзятый взор "владельца" выхватил из густой темноты давно не полотые клумбы с пионами, потрескавшуюся штукатурку у кромки фундамента и трещинки на святочных столбах. Мысленно Игнат уже на все лады костерил старейшину за разгильдяйство и наслаждался его лепетом, как неожиданно в окошке, аккурат том, что на поле смотрело, мелькнул огонёк.

   Игнат от удивления даже рот открыл. Это же где это видано, чтобы по ночам кто-нибудь в святилище шатался. Жрец их Перот уже, почитай, десятый сон видит: он завсегда первым после службы уходит, говорит, мол, общение с Единым очень уж его утомляет. Прихожанам и подавно здесь делать нечего: тут и днём-то до Триликого не сильно докричишься, а ночью и тем более божеству до паствы дела нет (что ему круглые сутки работать?). Воры? Да что ворам у них искать, если все подношения жрец домой уносит, масло и благовония с курильниц его жена завсегда подчищает, а позолота с венцов особо и не отколупывается, уж Игнат-то точно знает: сам с дружками по пьяни пытался. Точно, новый служка опять принялся самогон в исповедне гнать, чтобы потом "святым вином" на гуляньях приторговывать. Мало ему что в прошлый раз полдеревни потравилось? И ведь умеет же благовоний добавлять, что и не отличишь по запаху!

   Мужчина быстро затушил папиросу о позабытый ковёр и спешно протиснулся сквозь дыру в заборе. Прикрывая полами халата растянутые широкие трусы, что вздымались на раннем брюшке горделивым парусом, Игнат потрусил к святилищу, надеясь застать изворотливого проходимца, а, если повезёт, то и напроситься в долю, пригрозив рассказать обо всём кузнецу, что в прошлый раз чуть в Поднебесные кущи не наведался от "святого вина".

   Главные двери святилища были заперты на большой амбарный замок, успевший слегка проржаветь с одной стороны. Это нисколько не удивило Игната: каждый мальчишка в Коренях знал, как незамеченным пробраться в гости к Триликому. Скорее наличие замка озадачивало, ведь у служки наверняка запасные ключи были, если только Перот опять не грозился помощнику увольнением. Заветное окно со съёмной рамой тоже оказалось на месте.

   "Вот, зачем Милаху раму-то назад возвращать, коль из-за кустов всё равно с улицы не разглядишь, залез кто, аль нет? – Игнат недоумённо поскрёб начавший лысеть затылок. – Значится, точно за старое принялся, коль так ныкается потишку! Уж я-то его прижучу!"

   Изнывая от нетерпения и мелкого алчного трепета, мужчина вынул окно, сидящее непривычно плотно, будто его уж пару лет, как никто не трогал, и перевалился в подсобку, чуть не разгромив пирамиду из тазов и мётел.

   "Ишь, ты, паскуда, другой ход нашёл! – недовольно заметил Игнат, сдирая с головы паучьи махры, и подбираясь к прикрытой гардиной двери. – Совсем обнаглел: уже собственные лазейки устраивает!"

   Из дыры в потолке, закрытой порыжелым выпуклым окошком, в большой зал проникал луч бледного серебрящегося света, окрашивая всё в больные цвета похоронных отпеваний. Привычный с детства зал, казался, холодным и пугающе пустым, словно не знавшим человеческого духа вовсе. Незряче пялились проломами глаз грубоватые статуи, чуть выплывающие из какого-то особенно пугающего мрака, настоявшегося, казалось, до невыносимой ядрёности. Лишь редкие блики позволяли ещё видеть в этой тьме. Прямо посреди луча чёрной скалой высился алтарный камень, тянулся своим острым верхом к окошку, грозя перекрыть собой последний источник света. И было в нём что-то настолько сильное, настолько пробирающее, что Игнат уж и дармовой самогонки перехотел, и курить зарёкся, и жену слушать поклялся, и, грешным делом, решил исповедаться, по случаю.

   Неожиданно из темноты проступил силуэт, словно тень отдельной каплей просочилась на лунный свет, так он был тёмен. Медленно двигаясь вокруг алтарного камня, тень начала приближаться. Игнат со страху охолонул и боязливо прижался к двери, аж коленки под халатом задрожали. Сразу же вспомнились слова жреца Перота, что Триликий покарает тех, кто по ночам взялся в святилище лазать да картинки срамные малевать. И всё равно, что Игнат к тому не причастен был, так проняло, что вот-вот трусы попортит. Нечто или некто, плывущий во мраке, был высок и монолитен, капли света стекали по жёстким складкам висящей материи, лишь больше затемняя её. Вверху, в самой глубине болотными огнями тлели два серебристых огонька, и казалось, что в любой момент странная фигура вспыхнет и расплывётся мраком, поглощая последние капли света.

   – Т-ты хто? – смело, но очень тихо крикнул Игнат, прикидывая, как сподручней бежать в случае чего: через закрытые на замок главные двери или узкое окно в подсобке.

   Фигура медленно повернулась на голос, сверкнули белёсые искры, взметнулись в стороны полы тёмного одеяния.

   – Святой Харундай, разве не видно? – раздражённо проговорил незнакомец, сбрасывая с алтарного камня верёвки васильковых косиц, оставшиеся на вершине ещё со Средницы.

   – Э-э-э, видно, конечно, – растерянно почесал маковку Игнат, чуть успокаиваясь и стараясь припомнить, говорил ли, что Перот о том, что к приближению Кометы святые должны являться самолично.

   Беды и кары пророчил ещё с зимних святок, а про блуждающие статуи, кажется, рассказать позабыл. То, что странная тень была одной из статуй, мужик и не подумал усомниться: кому ещё, как не святому в закрытом храме шататься, да и фигура больно напоминала укутанных в бесформенный балахон праведников, и говорила она уж больно проникновенно. Так и хотелось разом во всех грехах покаяться и в отшельники уйти, только, чтоб его обладателя не прогневать. Игнат уж собрался попроситься домой к жене, даже на колени заранее бухнулся, чтоб сгоряча святого не прогневить, но в последний момент призадумался:

   – А что здесь делаешь, жрец уже все подаяния собрал и масла вынес.

   – Вот алтарь себе присматриваю, – склонил на бок голову Харундай. – Какой посоветуешь?

   – Наш хороший, – поспешил заверить привередливого святого Игнат, уж готовый не только алтарём, но и половиной деревни откупиться. – Лет триста здесь стоит, может и больше. Говорят, ещё при некромантах стаивал, пока в веру Триликого не обратились.

   – И я так думаю, – милостиво согласился святой и, окинув взглядом островерхую глыбу. – Подсобишь?

   Игнат аж хекнул от неожиданности, но противиться воле святого не решился и, мелко закивав для пущей доходчивости, как был на коленях, так и пополз к ожившей статуе. Он, конечно, слабо понимал, чем именно может помочь всесильному, но, на всякий случай, решил не рисковать. Харундай следил за его приближением со снисхождением, даже насмешкой, которые чувствовались не смотря на то, что темнота наброшенной на голову хламиды не позволяла разглядеть выражение праведного лица. Святой выпростал вперёд руку, огладил бок камня – и тот, слегка искрясь по краям, тяжело, словно нехотя стал подниматься из земли. Игнат, раскрыв рот, следил за этим странным действом, а сам думал, нормально ли, что под хламидой у святого обычные порты и рубашка.

   Когда алтарный камень, оказавшийся удивительно длинным и словно сплюснутым с одного бока, полностью был извлечён, словно гигантская заноза, Харундай чуть небрежно похлопал покрытой железом рукой по склонённой голове прихожанина и жестами приказал подняться и следовать вперёд. Игнат, трепеща от осознания собственной важности, кинулся к главным дверям (ну не через окно же святому вылезать, как шпане малолетней), и принялся остервенело подковыривать петли в ручках, нервно косясь на страшную фигуру, окутанную серебристым сиянием парящего камня. От волнения пальцы тряслись, и винтики всё время норовили выскользнуть. Створки дверей дрожали, низкой вибрацией отдаваясь в ушах, раскачивая крепленья. Неслышные шаги ожившей статуи казались похоронным набатом. Чем ближе подходил Харундай, тем тяжелее становилось сосредоточиться. Игнат уж с жизнью распрощался, как коварный механизм поддался и тяжёлая ручка с пронзительным звоном брязгнулась об пол. Святой беспрепятственно прошествовал наружу, и парящий за его плечами, точно привязанный валун проскользнул следом, на миг ужавшись боками.

   Игнат шустро бросился наружу и поспешил приладить ручку обратно, подоткнув в дыру от вывернутого шурупа попавшуюся под ноги ветку.

   – А тебе зачем алтарь? – спросил он, запоздало сообразив, что эдаким Макаром из святилища все статуи разбегутся, а ушлый жрец примется по новой со всех деньги стрясать на благоустройство.

   – Откуда я знаю, – непринужденно обернулся Харундай, и угольки его белёсых глаз вспыхнули ярче. – Начальство сказало. Отнесу и вернусь.

   От одной мысли о том, какое может быть у статуи святого начальство, Игнат чуть не поседел и невольно схватился за знак Триликого на шее.

   – А-а-а, ну это понятно с таким начальством не поспоришь, – жалко проблеял мужик, уже не столь рад, что вообще зацепил святого, пусть бы и дальше шёл по своим делам, да простых людей не трогал. – Я... Меня... Мне...Э-э-э... Может, мне двери не закрывать тогда?

   Величественный святой повёл широкими каменными плечами и, кажется, снисходительно улыбнулся:

   – Чего же? Закрывай. А то ходят тут всякие...

   Вернувшись домой, Игнат тихонько забрался под бок к жене и ещё долго не мог уснуть, вспоминая, как медленно удалялась вдоль по улице статуя святого, над плечом которой парил алтарный камень, пока не растворилась в мутном тумане нехорошего поля.

  ***** ***** ***** ***** *****

   Считается, что все аномалии в этом мире происходят не случайно.

   Всё имеет причину, даже если она настолько ничтожна, что растворилась в пластах забытых мгновений, впитавшись, как пыль в трещины шара-уловителя. Вроде бы и знаешь о её существовании, но вытащить нет ни возможности, ни желания. На такие причины обычно внимания не обращают, их забывают, безжалостно затирая избытком более важных событий и моментов, наивно полагая, что низведённая причина утянет за собой и следствие, избавив от него универсум. Учение Триликого называет это действо покаянием и активно призывает к нему всякого страждущего, обещая за умеренную плату так качественно "забыть" некоторые моменты биографии кающегося, что совесть очистится автоматически, а карма самовосстановится на несколько перерождений вперёд. Неизвестно, правду, что об этом думает сам Триликий, на коего возлагаются надежды по стиранию сомнительных заслуг, но только из святилищ люди выходят с лёгкостью в душах и карманах. Самим же причинам, вероятно, жрецы объяснить базовую установку своего небольшого обогатительного проекта не соизволили и те остались не в курсе дела. Имея же дурную привычку совершенно незаметно накапливаться, такие причины росли и множились неприметно для окружающих, чтобы своей незримой цепью опутать всё и вся.