Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Иду, – подскочил Марсель и поспешно вышел в коридор. «Чёрт! Да ты опять в чёрном! Издеваешься?» «Не-а, у меня почти все вещи чёрные», – хмыкнула Ульрики. «Кстати, я ещё и ботинки нашла. А носки бери мои, они тёплые». «Ну да, только тёплых носков мне не хватало. В смысле, спасибо».

Дождь на улице перестал, но тучи стали гуще и темнее, как будто их кто-то специально утрамбовывал. Зябко переминаясь с ноги на ногу на крыльце, Марцель пошарил по карманам и чертыхнулся. Сигареты остались в комнате на втором этаже гостиницы Вальцев, так же, как и спички и очки с цветными стеклами. Без всех этих мелочей было неуютно. – Как голый стою на площади, – пожаловался он себе под нос. – Хотя…

Не. Тогда бы я себя не так хреново чувствовал. – Курить хочу. «У Вебера попросишь, он дымит, как паровоз», – пожала плечами угряки. – Поэтому всю его зелень пришлось отвезти в участок. – И там бедняжка Герхардт вкалывает, как проклятый, а злобные монстеры и диффенбахи мечтают его сожрать, – радостно закончил Марцель.

Мысль о том, чтобы попросить у Пирокинетика сигарету, вызывала приступ нервного веселья и чувства дежавю. А город был болен. Изменился, кажется, сам воздух, его не хватало, словно на каждом вдохе вместе с глотком кислорода в легкие просачивалась пустота, постепенно заполняя альвеолы пузырьками ничто, а потом кровь разносила ее по всем клеткам организма. И Марцель чувствовал себя непринадлежащим материальному миру, остро, как никогда прежде.

Украдкой глядя на свою растопыренную ладонь, он подсознательно ждал, когда она вдруг станет полупрозрачной, как отражение в оконном стекле или рассыпется мелким бисером. Ульрике тоже ощущала нечто подобное. Она сжимала зонт с такой силой, что по краю ногтей появлялись белые лунки, и иногда поднимала взгляд к разбухшим, истинно черным, как гематомы, тучам, словно молилась, но с губ ее не срывалось ни единого звука, а мысли были расцвечены вспышками голубоватых молний.

«Будет гроза! О, пусть будет гроза!» и чудился пряно-лекарственный кедровый запах. Весь путь до семейного гнездышка Веберов Марцель вслушивался в мысленный шум, боясь и одновременно желая уловить грохот холодных океанских волн.

Но Шелтон как сквозь землю провалился или уехал из города.

«Нет, он не мог уехать сейчас, я просто лажаю, ага, не могу сконцентрироваться».

«Боишься?» – нарочито громко спросил Марцель. – Хорошее время! – не впопад, ответила Ульрикия. В мыслях у нее призраком промелькнуло лицо девочки со светлыми, как лен, волосами. – Что-то большое сдвинулось с места. – Ага, крыша. У меня. – Дурак! Устала вздохнула Ульрикия, слепую нашла его руку и слабо сжала пальцы.

Не умирай, ладно?

От неожиданности Марцель поперхнулся вдохом. – Э-э-э, умеешь ободрить. Извини. Ульрике отвернулась и ускорила шаг, утягивая Марцеля за собой. Из подворотней бесплотными тенями шмыгнули две кошки, белая и трехцветная. Трехцветка тут же скрылась в кустах, а белая на секунду замерла статуэткой, вытянув шею и, приподняв полусогнутую переднюю лапку, фыркнула на Марцеля, сузив глаза, и увязалась следом, отставая шагов на пять.

«Мне начинает казаться, что кошки – это неспроста», – рабормотал он. – Что? – растерянно откликнулась Ульрикия, обернулась, увидела белоснежную красавицу и улыбнулась. – А, это из наших… из ваших, в смысле, фрау Кауфер? Как зовут? – Вроде бы, Сирен, надо будет переспросить.

Ульрикия снова оглянулась на кошку, словно спрашивать собиралась у нее. – Ты придумал, что будешь делать с убийцей? – Пока нет. – Ох, твою ж мать, мы уже пришли! На гравийной стоянке обнаружилась памятная астрель пижонского белого цвета. Слева от въезда на стоянку была калитка, а у калитки табличка с полицейской символикой. Марцель сглотнул. – Ну что, заходим?

Ульрики кивнула и, в три шага преодолев расстояние до калитки, нажала кнопку звонка под табличкой. У Марцеля желудок скрутило. «Дура! Ещё поори, чтоб этот вышел!» Словно услышав мысленный окрик, Ульрике заметила в сторону. «Там сейчас не только Иоганн, семья большая, не врываться же?» «Нет!» – нехотя согласился Марцель.

Но тут от крыльца повеяло сдержанным любопытством, дрогнули пластинки жалюзи на маленьком окошке справа от двери, и через несколько секунд замок щёлкнул.

Ульрике, здравствуй.

А Герхарда сейчас нет, он на дежурстве. Голос был сонным и солнечным, как осеннее утро. Марцель на секунду зажмурился, впитывая только эмоции, ощущения, воспринимая не глазами, а на слух и мысленно – морскую прохладу разума, угасающий солнечный свет, прозрачность красоты. – Привет, Эва. Нет, мы не к Герхарду. А Иоганн дома?

Но Евангелина Штернберг была похожа и не похожа на свой портрет в кафе Линденофф. Золото волос изрядно разбавило седина, а из глаз исчезла жажда познания жизни. Осталось отстраненное восхищение наблюдателя. Легко было представить, как в центре сумасшедшей суматошного Шелдорфа Эва Штернберг сидит где-нибудь в кафе, греет вечно зябнущие руки на кружке с галинтвейном и смотрит через дымчатое стекло, как снуют люди на улице.

И шляпка, у нее обязательно должна быть старомодная шляпка. А еще в чертах Эвы и ее жестах не было ни грана чувственности или порочности. Как будто Герхард с его лицом актера из фильма для взрослых унаследовал внешность от кого-то другого.

«Дома», – мягко улыбнулась Эва, – «Ульрике, ты не представишь мне юношу, которого привела?».

А-а-а, – коротко откликнулась она и задумалась ненадолго, Эва, сунув зонтик под мышку, а руки в карманы. – Это Марцель Шванг. Мы вместе. – Тот самый Марцель, – понятливо кивнула Эва. – Что ж, добро пожаловать! – повела она рукой, и Марцель с ульрики открыли калитку, прошли по хрустящей гравиям дорожки и поднялись на крыльцо. – Герхард о тебе рассказывал, – продолжила Эва уже в доме.

– Так что заочно мы знакомы, можно сказать. А Иоганн сейчас на веранде, на втором этаже. Сделать для вас какао? – Не, спасибо! Марцель попытался улыбнуться, но получилась ухмылка. – Мы ненадолго. Типа по делу.

Да, понимаю. Иоганн мне говорил.

Загадочно ответила Эва и вдруг погладила Марцеля по щеке сухими прохладными пальцами. Накатило одновременно ощущение безнадежности и облегчения, чужих, смазанных чувств. Интересно, а мать Шелтона была на неё похожа? Дом Веберов оказался ужасно старым и похожим на них самих, на всех. Изысканные кованые подсвечники и каминные решётки, белые свечи с запахом вербены, пастельные картины на стене вдоль лестницы, на окнах серо-стальная органза с голубоватым блеском – Эва.

Фотографии на комоде, кто-то смеющийся и в зелёной полицейской форме, слишком неброские для бутафорских мечи над камином настоящие, жаркие угли, металлическая кружка, забытая на краю стола, Рихард, такой, каким он был в воспоминаниях Руд.

Слишком роскошная, провоцирующая воображение шкура на полу в гостиной, аккуратная стопка книг, пошлейший вздох в ночи и сверху теория психоанализа и о государстве, и верхняя книга заложена ручкой с искусственным колпачком и нелепая яркая рубашка, перекинута через спинку кресла Герхард. Марцелю было очень, очень интересно, чью душу олицетворяют волчьи головы на щитах в гостиной. «Ты часто здесь бываешь?» «Ну, иногда», – неопределенно ответила Ульрике.

Длинная черная водолазка задралась сбоку, не настолько, чтобы видеть узкую полоску обнаженной кожи, но достаточно, чтобы ее дофантазировать. «Раньше бывало чаще. И как ты думаешь, Иоганн может…» Марцель недоговорил. – Не знаю, веришь или нет, но за три года я видела его всего дважды и не говорила ни разу. – Тогда я иду первым.

Марцель обогнал ее на лестнице и оттеснил плечом. Ульрики позволило ему это, удивленное и снисходительное одобрение дохнуло в затылок теплом. Второй этаж был слишком темным и молчаливым, не то чтобы опасным, пустым, только с веранды еле ощутимо веяло сырой прохладой. Когда они вошли, Иоганн спокойно закрыл книгу и отложил на диван рядом с собой. «Э-э-э, добрый вечер!»

жизнерадостно оскалился Марцель, впиваясь в него глазами. Иоганн не был стратегом, просто хладнокровный и умный старик с навсегда отпечатавшимся в сознании умением убивать людей. Такое случалось после войны, оттуда возвращались либо ранеными, искалеченными, либо со штампом изнутри черепной коробки. «Ты бы представился для начала!» Ворчливо отозвался Иоганн и снова вернулся к своей книге. – Здравствуй, Ульрике.

Давно тебя не было в этом доме. – А ты следишь? Она обогнула замершего на пороге Марцеля и села на пол у ног Иоганна, глядя снизу вверх темными глазами. – Я слежу за тем, кто следит за тобой, – угрюмо ответил Иоганн и послюнил палец, чтобы перевернуть страницу. – Так как тебя зовут, а, парень? – Шванг. Марцель чувствовал, что оскал у него все больше напоминает звериный. Иоганн не был пирокинетиком, точно так же, как не был стратегом. Но при этом он ненавидел ульрики настолько, что у Марцеля челюсти сводило.

Больше на кличку похоже. «А это и есть кличка?» – доверительно сообщил Марцель и тоже сел, но не на пол, а все-таки на диван, рядом с Иоганном. Хотя окна и были закрыты, по веранде гуляли такие сквозняки, что не спасал даже свитер. – И зачем ты пришел? – в упор спросил Иоганн. – Ульрике я давно жду.

Когда же она, наконец, придет спросить, да… А ты здесь каким боком, мальчик с кличкой? – Правда, зачем? Пришел убить Пирокинетика, но его здесь нет, а есть занудный старикашка. Ульрике все так же смотрела на Иоганна и в мыслях у нее лепил дочь. «Я…», – начал Марсель и сбился. Зацепок никаких не было, а единственный образ, который мог стать ключом к разгадке, к первому правильному ходу утекал, как песок сквозь пальцы. Знание, слово, вина…

«Кто убил твоего брата?» Несчастный случай! Яган начал говорить даже раньше, чем Марсель закончил вопрос. Плохая дорога, дождь, плохая дорога, дорога, никто не виноват, ничего не знаю. В точку.

И ты настрого запретил Герхарду лезть в это расследование. Марцель не был придурком, чтобы там не говорил Шелтон. Просто другие методы. Меньше логики, больше интуиции. Почему? Если это просто несчастный случай, ну, дал бы парнишке самому покопаться там. Быстрее бы убедился в твоей правоте, а? Яганна оказалась не так-то легко смутить каверзными вопросами. – Герхард не годится для работы в полиции, – ворчаливо откликнулся он.

– Сопля! – Сопля! Его бы отправить в горячую точку, вернулся бы мужчиной, а так его Эва разваловала. И, кстати, парень, по какому праву ты задаешь вопросы? Марцель придвинулся ближе и накрыл холодной ладонью сморщенную руку Иоганна, замер, улыбнулся, медленно растягивая губы, не моргая, ровно дыша.

«Может, потому что я не сопля, в отличие от одного старикашки, который покрывает убийцу своего брата, потому что боится?» Марцель потянулся мысленно, оплетая разум Иоганна и расчленяя его на фрагменты, как неаккуратно собранный пазл. «Боится? Чего ты боишься, Иоганн Вебер из расстрельной команды вроде как миротворческого контингента Еврокона в Северной Африке?» В воспоминании о том, как Иоганн спускал курок, глядя в глаза обезоруженным чернокожим высохшим как скелеты боевикам плавали на поверхности сознания, только сдвинь в сторону рязку ежедневных забот.

А вот глубже, глубже, спрятанное от всех, таилось нечто. Секрет. Ударь шоковой волной по мозгам, и потайной ящик откроется. Иоганну хватило упоминания о первом в его жизни убийстве. Они захрипели одновременно, Иоганн, от душащей боли в левой части груди такого привычного и страшного ощущения Марцель от зацепившего рикошетом воспоминания.

Воздуха, впродуваемой сквозняками в веранде, отчаянно не хватало. Хотелось распахнуть окна и высунуться на улицу по пояс, ловя на язык пресные капли дождя. «Ты любишь Эву!» Марцель сморгнул на бежавшие слезы. Глаза резало, как будто в них перец попал. «Ты так сильно любишь сестру, что боишься слова против в него сказать, потому что до сих пор он не трогал ее только потому, что ты ее брат.

Ты еще сильнее боишься с тех пор, как он убил Рихарда, и ты понял, что он может забрать любого – Эву, Герхарда, всех. Как его зовут? У Мартеля в голове словно отпечаталось чужое лицо. Там, в воспоминаниях Эогана, еще молодое, неискаженное сетью морщин, почти красивое.

Чёрные-чёрные волосы, тонкий нос и такие же глаза, как у Александра Декстера. Но лица было недостаточно, чтобы найти постаревшего убийцу в городе. «Скажи имя!» Марцель, превозмогая фантомные ощущения тянущей боли под рёбрами, вцепился в сухие плечи Иоганна. «Ну, пожалуйста!» «Хватит!»

Ульрике вдруг подскочило и рывком потянуло Марцеля на себя. Они вместе покатились по полу. – Убьёшь же его! – Ну и? Они перевернулись ещё раз, и Ульрике расчётливым движением крепко приложила Марцеля головой об пол.

Так нельзя! – Прошептала, обжигая ухо дыханием. – Нельзя! Без причины!

Иоганну становилось хуже. Марцель зажмурился. – Надо вызвать врача! – наконец выдавил он из себя. – Хреново! Подкинули мы подлян Куэве! – Она не обидится. Ульрекия слезла с Марцеля и направилась к двери. – Жди здесь, я ее позову. И не трогай пока Иоганна. – Не буду, – буркнул Марцель в сторону. – Все равно бесполезно.

Ему слишком больно, чтобы я копался в мозгах. Когда топот на лестнице стих, Марцель уткнулся в свои колени лицом и медленно выдохнул. Хотелось выть. Ключ к разгадке был совсем рядом. Он корчился на диване от сердечного приступа и хрипел. Полный вакуум в мыслях, без шансов. Ульрики поднялась обратно через полторы минуты, заглянула в комнату, убедилась, что Иоганн еще жив и позвала Марцеля. «Идем, скорая вот-вот приедет. Ты же не хочешь с врачами сталкиваться, а?» «Не-а», мотнул головой Марцель.

Общаться сейчас он ни с кем не хотел. Вот и сбить кого-нибудь кулаками, пока не начнёт соднить в костяшках, да, хотел. Тогда идём. Незаметно сбежать не получилось. Они замешкались, а в это время к подъездной аллее подрулила жёлтая машина скорой. Марцель почуял Герхарда и несколько незнакомцев, явно родственников, и быстро раздумал выходить через парадную дверь.

Ульрики цапнула его за рукав и потянула куда-то вглубь дома, не к чёрному ходу, в библиотеку. «Отсидимся здесь», – прошептала на ухо.

Потом выйдем, потерпи, это ненадолго.

Ненадолго растянулась на полтора часа. Ульрики периодически выбегала, якобы посмотреть, нельзя ли уже выйти, но на самом деле врала. Марцель пытался за ней проследить телепатически, но все время терял в одном и том же месте – в коридоре между кухней и гостиной. Зато остальных было слышно даже слишком хорошо. Иоганн бредил первым убийством и отчаянно боялся умереть сам, потому что там, за гранью, ждали они, иссохшие, с пыльной черной кожей, с белыми звериными зубами.

Герхард вышагивал из угла в угол и сжимал в кармане мобильный. Позвонить или не позвонить? Все равно они не помогут, они по другой части. И врач, и обе медсестры, и скорые были давным-давно знакомы с Иоганном. Врач звал его офицер Вебер и повторял «Держитесь».

Эва сидела в кресле, обхватив себя руками, ощущала холод собственных пальцев на коже, как нечто чужое и старалась не думать ни о чем, но из углов тянула стынью и сыростью.

И что-то шептала «ты и знала, что это закончится так».

Потом Иоганна увезли. С ним уехал Герхард и те самые неопознанные и незнакомые Марцелю родичи Веберов. Эва осталась в доме одна, не считая незваных гостей. Врач снабдил ее таблетками, строго наказал принять успокоительное и лечь спать, а уже потом, когда она успокоится, ехать в больницу. Ему теперь ничего не грозит, фрау Штернберг, но вы же понимаете возраст. Отъезд в скорой совпал с очередным загулом Ульвики, и Мартелю пришлось терпеливо дожидаться ее возвращения вместо того, чтобы бежать из выставшего дома тотчас же.

Кто же знал, что отсыпаться Эва пойдет в библиотеку. Ах, это вы! Кажется, бледная и измотанная фрау Штернберг совсем не удивилась. – Марцель, так? – Марцель, – вздохнул он. Представляться Эве кличкой почему-то не хотелось. – Э-э-э, ну, извините, я не хотел.

Эва устала кивнула, принимая его извинения. Вот так, просто, без лицемерных «нет-нет, вы не виноваты, это несчастный случай». – Сейчас ему уже лучше. – Я волновалась, – тихо созналась Эва и, наконец, села, поставив на стол стакан с водой. Блистер с розовыми таблетками, резко пахнущими валерьяной, она терзала пальцами, как будто шелест фольги успокаивал. – Беды приходят оттуда, откуда их не ждут.

Я ждала, что придет некто вроде вас, но так боялась проговориться, что Иоганн взял разговор на себя. А оказалось, что вам было нужно совсем другое. Кто вы, Марцель, и чего вы хотели от Иоганна? – Проговориться? Да? Интересно, о чем? Марцелю очень хотелось влезть в голову к Эве и вытащить наружу все маленькие секреты Веберов, но чувствовал, что так у него на руках может оказаться еще один полутруп.

Сколько ей там лет? Пятьдесят? И она сегодня перенервничала. Он с трудом затолкал любопытство поглубже. В конце концов, главным было найти пирокинетика, а семейные тайны обычно хранились строже, чем банковские коды, но оказывались важны только для одной конкретной семьи. «Я ищу убийцу Рихарда Вебера», – относительно честно признался Марцель, – «убийцу Даниэлы Ройтер и других».

Эва, как раз собиравшаяся принять успокоительное, медленно отложила таблетку на стол. Бледные пальцы дрожали.

Что ж, удачи. Надеюсь, вам повезет больше, чем Иоганну.

Марцель подался вперед, ловя скользкую мысль. – То есть, вы знаете, что его все-таки убили, Рихарда?

Подозреваю. Знаю.

Эва не хотела признаваться в этом даже себе. – Понятно. Раз так, я спрошу. – И все-таки ответьте, кто вы, Марцель? – мягко перебила она его. – Студент. Ухмылка по ощущениям расползлась от уха до уха. Изучаю кирпичную готику вместе со своим профессором в маленьких провинциальных городках. Церкви там всякие, замки, дома, типа того.

«О», – Эва опустила взгляд, – «чем я могу помочь?».

«Значит, поняла. У вас есть идеи, кто может быть убийцей?» – в лоб спросил Марцель. Проще было впечатать картинку прямо в разум Эвы, но умные люди, как говорил Шелтон, имели тенденцию догадываться о паранормальных способностях и доставлять некоторые неудобства. Обычно эти неудобства разрешались быстро, но Марселю не хотелось видеть Эву мёртвой, или взвихнувшейся, или потерявшей память.

– Это кто-то из города, – ответила Эва после недолгой заминки. – И Аган его знает. Попробуем по-другому. – Ладно, на кого больше похож Александр Декстер? На Аганца Хайнца или на Лайнелла Цорна? Зрачки у Эвы расширились.

Ни на одного из них, – сказала она, подумав. – Вы думаете, что убийца может быть его родственником?

Папаше или дедом, – пожал плечами Марцель. – Иначе слишком много пирокинетиков на один маленький городок.

А если вам спросить у самого отца Александра? – Предположила Эва. Снова взяла таблетку, сжала в кулаке, провела пальцем по кромке стакана с водой. Марцель проследил взглядом за блеском светло-золотого обручального кольца и вздохнул. «Не пойдет! Я не самоубийца!».

«Тогда у меня есть еще одна мысль. Подождите немного».

Эва решительно поднялась, сунула розовую таблетку в карман и направилась куда-то вглубь библиотеки, за второй ряд книжных шкафов. Вернулась быстро и не с пустыми руками.

«Вот».

Она выложила на столик перед Марцелем фотоальбом в толстой обтянутой зеленым бархатом обложки.

«Здесь фотографии Иоганна из Кадетского училища. И позже. В общем, все, что было до поездки в Африку.

Я тогда была еще девочкой и плохо помню то время. Возможно, тот, кого вы ищете, есть на этих фотографиях.

«У меня только одна просьба». Марцель огладил пальцами шершавую обложку и поднял на Эву взгляд. «Какая?» Тихо попросила Эва. У Марцеля появился металлический привкус на языке. – А-а-а! Понял. Не вопрос. Сейчас ульярики вернется. Я видела ее в саду за домом. – Ну, тогда уже иду. Спасибо, Эва.

Вы чудесная! – честно сказал Марцель и инстинктивно потянулся к ней. Дотронуться до бледной кожи, ощутить кончиками пальцев биение голубой жилки на шее, сохранить на ладони запах вербены и яблока, но натолкнулся на ледяную корочку страха в мыслях и отпрянул. Страх превращает красивое в уродливое и жалкое. Запугивать Эву и уродовать ее – нет, этого Марцель не хотел.

Махнув рукой на прощание, он поплелся по коридору, удерживая под мышкой тяжелый альбом. Надеюсь, там все фотографии подписаны. Когда он вышел из дома, Эва длинно выдохнула, выдавила из блистера сразу четыре таблетки, положила на язык и запила теплой водой. И только потом расплакалась. Дальше Марцель слушать не стал, насильно переключил восприятие на поиски ульрики, разрывая тоненькую ниточку контакта.

Ульрики нашлась на самых задворках сада, у забора. Она стояла, опираясь на металлическую перекладину и смотрела на пустую дорогу, ведущую к реке. – Почему сбежала? – Стыдно было Эве в глаза смотреть. – А мне, значит, не стыдно? – искренне возмутился Марцель. Ульвике выпрямилась и сунула руки в карман, ищуря глаза. – Ты бесстыжий.

Кстати, что принес? Целых четыре секунды Марцель раздумывал, огрызнуться на бесстыжего или ответить по делу. – Ладно. В конце концов, я, правда, не особенно страдал от мук совести. Альбом. Там, может быть, фотография того убийцы. Сразу узнаем, кто он. А то что-то мне больше не хочется шляться по домам добропорядочных горожан и доводить людей до инфаркта. Мы и так много наследили в Хаффельберге.

А Блау проколов не любит, и без разницы, что эти проколы к его поручению никак не относятся. – Интересно, – протянула Ульрике, склоняясь над ним и проводя рукой по обложке, так же, как он за пять минут до того. – Может, зайдем в какой-нибудь кафе и посмотрим там? Марцель уже хотел сказать «да», но тут вспомнил, при каких обстоятельствах сбежал утром из дома и скривился. «Не, в кафе нельзя, еще нельзя к тебе и к Вальцам.

Там Шелтон будет меня искать в первую очередь, а если найдет…».

Он сглотнул. «Он мне весь мозг вы… выест, без соли…» О том, что Шелтон может просто-напросто послать его на все четыре стороны и свалить из города, Марцель Марцель старался не думать. – Не думать. – Хорошо. – Неожиданно легко согласилась Ульрикия. – Нельзя так нельзя. Тогда идем в башню. – Куда? – не понял Марцель. – В башню.

В монастырь. – А можно? – Почему нет? – пожала плечами Ульрикия. – Самое подходящее место. Уж поверь мне. Ты иди, а я тебя догоню. Только захвачу кое-что по дороге. Ну вот. Ну, еду какую-нибудь, пиццу будешь? Без анчоусов только. Поищу. Ульрике махнула рукой и улыбнулась. Встретимся тогда в башне.

К монастырю Марцель крался за дворками, через чужие сады, по узким проулкам между участками, как угодно, лишь бы не попасться случайно Шелтону на глаза. Уже начинало темнеть. До Веберов они добрались около четырех, значит, с учетом беседы и ожидания, время близилось к половине седьмого. Нависшие тучи тоже света не добавляли, и в сгущающихся сумерках Марцель чувствовал себя немного спокойнее. А в доме Вальцев все так же горел свет, и красные занавески также делали его похожим на огонь.

Ворота монастыря были закрыты, но калитка оказалась не запертой. Марцель толкнул ее и быстро шагнул во внутренний дворик, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь в чужие мысли. Никого. Уже, оказавшись внутри монастыря, Марцель сообразил, что все должны быть на службе, на вечерней, как вроде бы говорила сестра Анхелика, а значит, бояться нечего.

В башне было промозгло и зябко. Ежесь и натягивая рукава на пальцы, Марцель поднялся по лестнице. Он никуда не торопился, когда уставал, то останавливался и садился на ступени. Наверное, поэтому он не слишком удивился, когда услышал сперва отголосок знакомых мыслей, а затем и топот. – Ты через ступеньку прыгала, что ли? – Ага, – улыбнулась Ульрике и торжественно подняла над головой пакет. – Только пицца помялась.

Она и мятая вкусная, – пробурчал Марцель и галантно забрал у Ульрики пакет. – Ух, тяжелый! Ты что туда напихала? – Еще минералку, две бутылки, влажные салфетки и покрывало. Марцель чуть не оступился. – В пиццерии продается и покрывало? Ульрике прыснуло в кулак. – Не-а, я стащила там с дивана. Потом верну.

Да и за пиццерией сегодня Дитер присматривает, а он балбес, может, и не заметит. – Мне уже начинать тебя бояться, – фыркнул Марцель. – И почему, интересно, кажется теперь, что мной вертят уже два человека? – Потому что у тебя хорошая интуиция, – спокойно предположила Ульрике. Марцель поперхнулся смехом. На вершине башни оказалось темно и далеко не так холодно, как думалось.

Стояла тишь и абсолютное безветрие, душное и давящее. Грозовые тучи плотно обложили небо, и только на западе просвечивало красноватое пятно, заходящее солнце. Сама площадка была немного больше, чем запомнилась Марцелю по предыдущим визитам, и лето темнота сыграла шутку с восприятием. «Где будем покрывало стелить?» – Здесь! – ткнул Марцель пальцами себе под ноги.

Хотя бы не у самого спуска. Может, успеем заметить, если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице. – Ну, деваться всё равно некуда, не прыгать же с башни. – Пожала плечами Ульрике. – Кстати, держи. И она кинула ему пачку сигарет. – Там внутри зажигалка. Марцель принюхался к сигаретам, ни ментол, ни яблоко, обычная курева. – Ульрике! – торжественно начал он.

Я тебя люблю. Очень. – Женишься? – Неа. Именно потому, что я тебя люблю и берегу от стрессов. Ульрики хихикнула, расправляя покрывало. – Садись уже. Сюда, поближе. – улыбнулась она и похлопала ладонью рядом с собой. – Будем смотреть фотографии. Кстати, не подпали альбом, нам его еще потом возвращать надо.

Ага, – согласился Марцель, поджигая сигарету. Руки слегка тряслись. Только прикурив, он понял, насколько был напряжен все это время. «Слушай, а снизу огонек никто не увидит?» «Даже если увидит, то подниматься не будет. Я здесь столько раз ночевала, и ничего». Придвинувшись вплотную к ульярке, Марцель щелкнул колесиком зажигалки и открыл альбом. С последней страницы. Фотографии были не слишком четкими и явно постановочными. С них смотрел один и тот же мальчик лет пятнадцати, в саду, за рабочим столом, в библиотеке.

Красивая женщина в длинном платье держит руку у него на плече и улыбается. На берегу реки. – Это Иоганн? Колесико нагрелось, и зажигалку пришлось потушить. – Наверно. Хочешь пиццу? – Давай. И зажигалка пока остынет. Пицца оказалась слишком острой. Пепперони и сушеные томаты, жгучего соуса загадочный Дитер тоже не пожалел.

К боку Марцеля прижималась ульрики, теплая, как печка, и сложно было понять уже, отчего так горят губы и лицо. От перца или от почти близости? По небу расплескалось голубоватое электричество. И снова, и снова. Гром прогремел через сорок секунд. Марцель стряхнул крошки со свитера и облизал пальцы.

Ульрики смотрела не отрываясь, и черт знает, насколько Только хорошо она видела в сгущающейся темноте.

«Минералки? Только я первая пью». «Давай». Она открутила крышку одним движением и начала пить. Марцель ощущал каждый глоток, как свой собственный. Пресная прохлада воды, пощипывание на языке после острого соуса, винтовая резьба на пластиковом горлышке. «Вкусно». Собственный голос показался ему хрепловатым. «Вода всегда вкусная». Горлышко бутылки сохранило иллюзорное тепло губ ульярики.

Марцель осторожно провел языком по пластиковой кромке, как будто надеялся уловить чужой вкус. Перец и томаты. Идиотская пицца. Из-за навалившейся духоты страшно хотелось стащить с себя жаркий колючий свитер. Что, дальше смотрим альбом? Ага. И дай мне еще кусок пиццы, а? Я буду есть и держать зажигалку, а ты листай тогда страницы. Кстати, чуть не забыл.

Марцель торопливо вытер правую руку о собственные штаны, а потом забрался Ульрике под водолазку. От ощущения теплой, гладкой кожи под ладонью слегка вело, и сконцентрироваться на нужном образе получилось не сразу. Зато перелить воспоминания почему-то оказалось легче легкого. «Это он?», Ульрике вздрогнула от неожиданности, но ничуть не удивилась, когда перед глазами у нее вспыхнула картинка из чужого разума.

Таким его запомнил Иоганн.

Ага, – Марцель медлил и не вытаскивал руку из-под водолазки, вместо этого начиная машинально поглаживать Ульрике поясницу. – Сколько ему лет в воспоминаниях Иоганна, как думаешь, на вскидку? – Двадцать тридцать. – Да, значит, есть шанс, что в этом альбоме мы его не найдем. Тут вроде только детские и юношеские фотки. Ну или Иоганн с Пирокинетиком ровесниками не были.

«Тогда, да, возможно, здесь будут фотографии мелкого пацана и его чересчур взрослого дружка». «Ха! Двусмысленно как-то звучит!» – нервно рассмеялся он. Ульрики нагнулась, чтобы достать пиццу из коробки. Марцель снова щелкнул зажигалкой. Оранжевый огонек после темноты казался невыносимо ярким. «Волосы убери, еще подпалю!» – тепловатым голосом произнес Марцель.

Вспышки молнии разрывали небо уже поминутно. Глухой грохот становился ближе. – Ага, – не отвлекаясь от альбома, протянула ульрики и, свернув волосы жгутом, перекинула через плечо вперед. – Глянь, не похож? Он склонился ниже. – Э-э-э, ты вообще на женщину показываешь, вроде бы. Смотри, как она его обняла. Ладно, отложи фотографию, потом внимательнее разглядим, при хорошем свете.

Дальше. Шея ульрики была молочно-белой, и из-за виток влажных волос, выбившихся из жгута, масляно-блестел. Мартелю навязчиво мерещился смолисто-островатый запах кедра и щекочущий дыма. «А если слегка прикусить позвонок, она удивится? Или просто опять отошьет?» В горле пересохло, и злосчастная пицца встала в нем комом. «А вон тот…»

Отряхнув руку от крошек, Мартель наклонился к альбому, стараясь смотреть только на фотографии. Не на ульрике, не на… Эту тоже вытащи. Вроде похож. На обороте ничего не написано?

Написано.

Сейчас. Палец вдруг прострелило болью, и Марцель инстинктивно тряхнул рукой. Зажигалка погасла и улетела куда-то в темноту. – Чёрт! Отвлёкся и обжёгся! Твою ж мать! – ругнулся Марцель под нос и зашарил руками по покрывалу, затем по каменному полу. Всё учащающиеся в сполохе молний озаряли пространство синеватым светом, но это скорее мешало, глаза не успевали толком привыкнуть к темноте.

Расслабься! – ровным голосом посоветовала Ульрике. Судя по звуку, она за перила улетела. – А что за звук был? – Никакого. – А-а-а, – Марцель не сразу сообразил, – чёрт, неудачно. Получается, зря обжёгся. – Сильно болит? – Ну, не очень. Ульрик я вдруг потянулась через плед, осторожно перехватила руку Марцеля и потянула на себя, заставляя наклониться.

На обожжённой коже тёплое дыхание чувствовалось до отора пиярка. – Оближет палец, или… А она улыбнулась и легонько подула. – У кошки поболи, у собачки поболи, а у мальчика заживи, – сказала торжественно и тихо, как будто настоящее заклинание читала. Самое смешное, что боль вправду прошла. Марцель поперхнулся нервным смешком.