Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

«Ты тоже, вроде как, не особо рад бесплатной кормёжке». «Тут Регина Кляйн», – протяжно вздохнул Герхард, плюхаясь рядом с Марцелем на диван. Себе он взял не мартини, а пиво. «А значит, будет скандал. Всё-таки вечеринка в честь возвращения Тома, а он вряд ли забыл о бомбициях Фройляйн-Кляйн». «А что с ними такое?»

заинтересованно подвинулся Марцель ближе, чтобы ловить не только слова, но и мысли собеседника, частично отключившись от остального мира. В общем, хоре гостей что-то постоянно раздражало, как таракан на стене, которого видишь только боковым зрением, но приглядываться как-то не хотелось. – Ну, расскажи, а? Я могила. Герхард с удовольствием отхлебнул из кружки, наблюдая за тем, как Шелтон с вежливой улыбкой отвечает, облачённой в роскошное алое платье Регине.

Да это, в общем-то, не секрет. – Фройляйн Клайн никак не могла решить, хочет ли она стать фрау Линден или фрау Штернберг. – А-а-а! Марцель на секунду замешкался, вылавливая из мысляных потоков Гирхарда целостные образы. – Хочешь сказать, она и к тебе клеилась? Вот прям на полном серьезе? – Она ушла от дома ко мне, не удосужившись поставить меня в известность.

Пьяно хохотнул Гирхард, и Марцель заподозрил, что что это была уже далеко не первая его кружка пива. – Ты представь, девушка бросает тебя ради школьника-соседа. Хорошая ситуация, да? А если вы еще и приятелями были до диверсии со стороны подружки? – Ну, хреново будет, – согласился Мартель вслух. – Ага. А вот меня бы вообще не удивило, если б моя подружка ушла к Шелтону. – Вот-вот. Поэтому подвое нам троим еще можно встречаться, но если мы собираемся все вместе…

Короче говоря, скандал – дело времени. Люблю шоу. Смотреть? Я тоже. А участвовать уже не особенно». Герхард поставил кружку с пивом на колено и запрокинул голову, упираясь затылком в спинку дивана. На электризованные светлые волосы тут же прилипли к синтетической обивке.

«И чего они ко мне лезут постоянно? – Нашёл, что спросить, – фыркнул Марцель. – Почаще смотри на себя в зеркало, может, поймёшь. У тебя вид жертвы. Меня тоже, кстати, поэтому я кашу под психа. – И как, помогает? – оживился Герхард. Марцель оскалился, глядя поверх съехавших на кончик носа очков.

– А ты сам как думаешь? У Герхарда дёрнулось веко. – Э-э, то, что у меня появилось сейчас желание свалить подальше – признак успеха? – Определённо, – неприлично заржал Марцель и едва не поперхнулся. – Слушай, а кто это там на нас так косится, ну такой шпендель в камуфляжных штанах? – Ростом примерно с тебя, – уточнил Герхард, не глядя, и Марцелю остро захотелось надеть ему на голову бокал из-под Мартини.

«А, это как раз Томас Линдон». Томас в это время не отрываясь смотрел на Регину, точнее на Регининой ноги в сетчатых чулках. И только цинично злое выражение выдавало в нем взрослого. Когда у человека такое лицо, возраст не спрятать ни за дредами, ни за кислотными принтами на рубашке, ни за ворохом плетенных из разноцветных ниток браслетов.

Марцель скосил глаза на Герхарда и, поддавшись порыву, засветил Томасу в мозг картинкой и образом заклятого соперника, благоразумно прячущегося под лестницей в компании пива и фриканья определенного социального положения. Том наживку заглотил мгновенно, и даже Регининый Чулки не могли уже спасти Герхарда от приятеля, настроенного на дружескую беседу. – Геро! – протянул он еще издалека. Получилось похоже на героя, только с явной издевкой. – Привет!

Спешу тебе посочувствовать. Кажись, тебя уволили из банка. «Реджи вчера мне в подробностях рассказала, и у кого же поднялась рука обидеть такого лапочку, как ты?» «У Реджи номер два», – спокойно ответил Гирхарт, отгораживаясь от него полупустой кружкой. «Представь, они в больших городах попадаются чаще, чем в наших краях. Я тоже рад тебя видеть, Томна».

«Как Реджи оценила твои дреды?» «Никак», – осклабился Томас. Морщит свой аристократический носик. «Кстати, не знаешь, что это за хлыщ? Ну, который весь в белом и сияет, как посланец небесный. Реджи на него стойку сделала», – добавил он с гремучей смесью ненависти, зависти и злорадства в голосе. «А это мой профессор», – нагло встрял Марцель.

И, судя по физиономии, он вашу Реджи активно посылает. Судя по ее физиономии, до неё ещё не дошло. Так выпьем же за то, чтобы до всех доходило быстро и качественно!» С энтузиазмом подхватил Томас, сцапывая со столика первый попавшийся бокал с алкоголем. «Кстати, ты кто?» «Мартельшванг. Студент. Он того, как бы паиньки в белом».

«А он на самом деле не паинька?» «Да шутишь! Недавно двоих кокнул и не поморщился». «Силён мужик!» Том с удовольствием зажмурился и вылил в себя сразу полбокала. – Фу! Оливки! Гадость! – Вообще-то, маслины. – Спасибо, геро! Что бы я без тебя делал? – Женился бы на Реджи.

Бинго! За это надо выпить! Марцель откинулся на диван, касаясь плечом Герхарда и с восторгом слушаясь в сумбур в голове у Тома Линдона. Сочетание изворотливой расчетливости стратега и хаос вечного подростка, не пойми кого к кому больше ревнующего, бывшую девушку к другу или друга к бывшей девушке, пьянило сильнее, чем второй по счёту Мартини. В диалог и вслушиваться-то не хотелось, но кое-что западало в память против воли.

А твоя красотка-сестричка больше не приедет, а? – Вряд ли. И она мне не сестричка, а племянница. Они с братом прочно обосновались в городе. Да и вообще, кажется, собираются переехать в другую зону. Может, в Провансальскую. Племянница всегда хотела перебраться поближе к морю, а брат поддержит любой её каприз. Но перед окончательным отъездом, может, они и навестят Хафельберг.

Так что лови момент, Том. – Только не уезжайте, боже святый, как я скучать буду. – Да ну его этот Хафельберг, совсем испортился. Рэджи одевается, как девочки с улицы Ля-Грасс, отец Петер то ли помер, то ли уехал. Анна перестала выпекать кексы по выходным, всюду бродят какие-то сияющие профессора, а подозрительный священник отобрал у меня бутылку текилы.

Это на моей вечеринке, прикинь! Сказал, благословляю тебя на трезвость, а сам потом пил какой-то хитрый коктейль, ну, из тех, которые сверху горят, а ты снизу их через трубочку цедишь. Ну, ты понял, герой! Марцель вздрогнул как от удара. «Александр Декстер здесь?» «Эй, Шванг, ты куда?» долетел как издалека голос Томаса Линдона, совершенно очевидно не являющегося Ноаштайном.

«А выпить?» «Не-не, мне хватит, а то здесь всем мало не покажется», сознался Марцель, выглядывая в толпе тёмные священнические одеяния. Помнить, что Пирокенептик где-то рядом, но не видеть потенциального врага, не знать его планов было невыносимо. «Пойду проветрюсь, вернусь попозже». – Да, кстати, Томми, скажи ты уже честно, что в гробу ты видал эту Реджи, даже вообще без чулок и в никаком платье, и ни хрена ты уже не сердишься на своего геро.

Миритесь тут, а я пошёл. И прежде чем, ошеломлённый его напором, Линдон хоть что-то сообразил, Марцель смылся. Герхард смотрел ему в спину, потягивая пиво, и разум у него был подозрительно трезвый. Протиснувшись мимо Шелтона, с переменным успехом вежливо и на разные лады отшивающим приставучую красотку в красном, Марцель выскочил на террасу.

Там отловил одного из младших Линдонов, и в упор поинтересовался, где в последний раз видели нового священника. «Отца Александра?», – проблеял неудачно подвернувшийся долговязый парень. «А, которого дедушка Клемент пригласил. Они вроде разговаривали о чем-то на втором этаже. Ну, в комнате с кондиционером. Спасибо за помощь». Как полагается хорошим мальчикам, поблагодарил его Марцель. «Кстати, как тебя звать? Ос…

Оскар? И чего ты на меня так пялишься, Оскар?» «Ну…» Насмерть перепуганный парень тут же уставился на свои ботинки. «Просто у меня была такая же жилетка. И брюки. Только я из них вырос». «Это глюки, парень!» Доброжелательно хлопнул его Мартель по плечу. «Ладно, бывай.

Кстати, долговязом быть плохо. «Всё время будешь стукаться головой о люстру». Уже взлетая по лестнице, Марцель боковым зрением заметил, как Шелтон, прихрамывая, идёт за ним. Анна, захваченная врасплох собственной матерью, пыталась спешно завершить беседу и догнать стратега, пока Регина, потерпевшая поражение в первом раунде, не пришла в себя. На втором этаже было абсолютно пусто и холодно, как в склепе. Кто-то поставил кондиционер на 18 градусов, а затем ушёл.

Марцель по очереди заглянул в две комнаты, пока не обнаружил Александра Декстера. Лже-священник сидел под лампой с громадным розовым абажуром и читал книгу, перевернутую вверх ногами. Комната была, кажется, буквально пропитана терпеливым ожиданием. «Привет», – тихо поздоровался Марцель. Стоило переступить порог, и хмелец головы сразу выветрился. Чат вечеринки словно остался где-то далеко позади, то ли на первом этаже, то ли на соседней планете.

А вокруг медленно вырастали стеклянные стены узкого лабиринта. – Привет, Марцель! – дружелюбно улыбнулся Александр Декстер и захлопнул книгу. – Как прошел разговор с Ульрике? – Плохо. Она обиделась и сбежала, – честно сознался Марцель. – А ты специально заявился, чтобы меня спросить, да? – Нет.

Спокойно ответил он. – Меня пригласил Клемент Линдон. Есть основания думать, что вскоре он умрет, и ему понадобилась исповедь, только и всего. – В день вечеринки? «Ты?» – нервно хихикнул Марцель. Александр тронул абажур, и тот качнулся. По стенам разбежались гротескные тени. «Нет, я пришел еще утром, но беседа затянулась. Так бывает иногда, когда человеку есть о чем сказать.

А зачем пришел ты, Марцель? Хочешь спросить меня о чем-нибудь?» Черные глаза его напоминали стекло, или камень, вроде того, из которого были сделаны четкие сестры Анхелики. Марцель сглотнул. – Да-да. Как ты связан с нашим пирокинетиком? Ты знаешь, кто убивает ведьм? Зачем он это делает? А зачем ты приехал в город и ищешь ульрики? Кто такая ульрики? – Я… – Мартель попытался выговорить хоть один вопрос, но тонкие трещины в стеклянном лабиринте подсказывали.

Молчи. Огонёк в сердцевине хрустального цветка жадно выгибался. «Не, потом поспрашиваю. Лучше сначала еще раз с Сульрики поговорю, а потом ты мне все расскажешь. Идет?» «Идет», – снова улыбнулся лже-священник. Слово о ведьмах. Рут сегодня уезжает из города на десятичасовом поезде. Официально о том, что она вернется в мир, объявили еще вчера.

Подробности знает только сестра Анхелика, но, кажется, Рут приняла одно из самых сложных решений в своей жизни. Из монастыря она выйдет в 9.20. Я хотел ее проводить, но, видимо, не получится. Клемент Линден просил меня подождать еще немного. Марцель облизнул пересохшие губы. Розовый абажур слегка покачивался, и тени вместе с ним.

«А зачем ты мне это говоришь?» «Кто знает?» – пожал плечами Александр Декстер и потянулся за книгой. Марцель успел прочитать на обложке некоторые занимательные размышления о несуществующих, но так и не понял, о чем таком несуществующем идет речь, лжесвященник пристроил книгу на коленях. «Просто так сказал, решай сам, что делать». На сомнения и раздумья хватило всего секунды. Марцель развернулся и, хлопнув дверью, кинулся к лестнице.

«Надо с ней хотя бы попрощаться, ведь я подтолкнул ее к этому». В узком коридоре он налетел на что-то ледяное и сердитое, и не сразу понял, что это Шелтон. «Извиняюсь», – пробормотал Марцель, отстраняясь от муторной боли в колене. Снова не своей, но редко сноновящей. «Ищешь кого-то?» «Тебя», – сухо ответил стратег, приваливаясь к стене. «Собираешься переговорить с Александром Декстером?

Что ж, идем. Я тоже не прочь с ним пообщаться». «Я уже», – отмахнулся Марцель. «Черт, черт. Откуда это чувство, что я опаздываю? «И вообще, тебе с твоей ногой нужно не по лестницам шляться, и уж тем более не по улицам!» Он сообразил, что едва не проговорился и прикусил язык. Шелтон назвать собой было нельзя, инстинкты в опиле об этом громче пожарной сирены. Одного в темноте напарника он бы не отпустил, а сам бы не пошел, ведь Линдена еще не проверили.

«А дело прежде всего… Короче, иди наслаждайся вечеринкой, а я пока мотнусь перекурить!» «Лжешь», – с одного взгляда определил Шелтон. «И куда ты собрался?» «В монастырь, причем в женский», – огрызнулся Марцель. «Кстати, я прослушал Томаса Линдона. К Ноуэштайну он не имеет ни малейшего отношения.

Короче, я прошвырнусь и вернусь, а ты подожди тут». «Нет, ты никуда не пойдешь». Шелтон даже не сделал попытки остановить его физически, словно был полностью уверен в том, что ослушаться напарник не посмеет. – А я ведь, правда, не смогу, только если… Курт, вы здесь? Анна, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, появилась на верхних ступенях лестницы, как из ниоткуда.

А мы вас все ищем. Мама как раз хотела спросить, правда ли… – Вова, иди, побеседуй с матерью девушки. С отчаянием утопающего Марсель уцепился за последний шанс. И уже предчувствуя, что совершает ошибку, вклинился в разум Анны, на мгновение усиливая ее влечение к Шелтону до непреодолимой мании. «Не скучайте тут!» Марцель ухватил напарника за руку и разом вывалил на него полный слепок с внутренних ощущений Анны.

Головокружение, почти прикосновение к мечте, жар, мурашки по спине, томление, ужас, взмокшие ладони, восторг, теснота ушитого платья, щекочущий ноздрий запах мужского парфюма, тянущее ощущение внизу живота, чувство вины, жажда. Взгляд у Шелтона стал стеклянным. Даже стратег не может сразу принять всю гамму чувств другого человека.

Марцель развернулся на пятках и опромятью кинулся с лестницы, перепрыгивая через две-три ступеньки за раз. За его спиной Анна, вытянувшись струной, целовала Шелтона в губы и жмурилась. Духота переполненных комнат на первом этаже, скользкая от моросящего дождя плитка дорожки, обжигающий ладони холод металлической калитки на выходе и… Свобода! Только пробежав две улицы без остановки, Марцель смог перейти на шаг. Лёгкие буквально разрывались.

Вот же чёрт! Мокрый ствол вековой липы, кажется, сам ударился в плечо, и Марцель обессиленно привалился к нему. Шершавая кора царапала щёку. «Что я сделал-то?» Новый мобильник неприятно оттягивал карман. Прежде чем отключить его, Марцель глянул время. «Без пяти девять, а до монастыря ещё топать и топать». До ворот он добрался уже в полумёртвом состоянии. Сперва от усталости не получалось расслышать ничего, кроме глухого «тум-дум-дум» в ушах, но потом до телепатического слуха долетели отголоски музыки.

Уже не из монастыря, а откуда-то спереди. «Дорога к станции, значит, я ещё не опоздал». Когда до женщины в длинном допят плаще упрямо катящий чемодан по мокрой дороге оставалось шагов 10, Марцель задумался, с чего начать диалог и как вообще объяснить своё появление, но потом махнул на условности рукой.

«Привет, Рут, с багажом не помочь? Трудно, наверное, одновременно и чемодан катить, и зонтик нести». Она застыла, как вкопанная. Порыв ветра выдернул зонтик из ослабевших пальцев и закувыркал по дороге. «Опа!» Марцель извернулся и ухватил зонт за ручку, пока тот не улетел в кювет. «Ну, так как насчёт помощи?» Рут склонила голову на бок. В темноте выражение её лица было не различить, только отдельные жесты, и даже их Марцель скорее слышал телепатически, чем видел.

«Если ты поможешь с чемоданом, это будет неплохо». Голос был глубоким, металлически чистым и холодным, как небо осенью. «Ой!», Марцель прикусил язык, «ты заговорила?» Рут глубоко вздохнула и где-то далеко откликнулась вздохом гитара. – Одним нарушенным зароком больше, одним меньше, а Рихард всегда говорил, что мне надо было идти в оперу.

Сейчас, думаю, не поздно, на третьем десятке? Марцель почувствовал, что губы у него изгибаются сами собой, то ли в улыбке, то ли в ухмылке. – Никогда не поздно. Ну, разве что на смертном адре… Тут голову Марцеля повело, и он пошатнулся. Рут испуганно вздрогнула. – Эй, эй, спокойно, это я просто слишком быстро пробежался. И слишком резко влил в Шелтона Анины мысли.

Слушай, а давай я покачу чемодан, а зонт мы вместе подержим, а то на меня капать будет, я же ниже. Рут почему-то засмеялась, и заиграли свирели, и зазвенела призрачная эхо-камертона, финальная, филигранная настройка звука. – Давай. Кажется, сама возможность говорить доставляла Рут огромное удовольствие. – Я очень рада, что ты пришел. На самом деле, тут страшновато идти, ведь фонари не горят.

А почему? Мартель подхватил чемодан за выдвижную ручку и поднял зонтик повыше, так, чтобы Эрут могла держаться. Прикосновение теплых пальцев к его озявшей руке вызвало волну мурашек. – Наверное, экономят электричество. Помнишь, весной в газетах писали о сокращении государственных расходов на энергию? – Ну да. Но я думал это про витрины и всякие там мигающие вывески ночных кабаре. Марцель трепал языком как попало, не думая о том, что говорит, и слушал, слушал, слушал переливы музыки.

Теперь она не сжалась по уголкам, не забивалась в темные щели между сознанием и подсознательным, гремела, как может греметь целый оркестр, и в этом звуке была неуемная жажда жизни. Иногда музыка стихала, и начинали играть соло отдельные инструменты. И тогда Марцель уплывал, следом за ностальгическими гитарными переборами, со скрипичной светлой тоской, с лукавым смехом флейты.

– А что ты будешь делать в столице? – Честно? Наверное, все же попробую поступить в консерваторию. Если подведет голос, попробую состояться как композитор. Знаешь, Марцель, мне теперь ужасно хочется изменить этот мир, доказать, что я не зря оставляю Хаффельберг, что вообще все не зря. Рихард говорил, что я никогда для себя не жила, потому что боялась, и теперь мне кажется, что он прав.

Дождь становился сильнее, и его мягкий шелест вплетался в мелодию, как голос еще одного особенного инструмента. Где-то далеко в небе грохотало, глухо и не страшно. Тепло желтели впереди огни станции, похожие издали на игрушку. «Когда будет твой первый концерт, пригласишь меня?» «Конечно!» Она засмеялась.

«О нем напишут во всех газетах. Ты точно не пропустишь!» Рут крепче стиснула пальцы, и музыка просочилась, кажется, прямо в вены Марцеля. «Мне раньше казалось, что забыть – это предать. Но теперь я думаю, что любовь может проявляться в чем-то ином. Не обязательно мучить себя каждый день. Ведь нет никого, кому это было бы нужно, но если создавать что-то новое в мире, что-то прекрасное, может получится искупить вину.

– А если ты не виновата? – Если я не виновата, то все равно останется музыка, и я уже не буду врать себе, оставаясь в том месте, которому не принадлежу. Извини, я так много о себе говорю. – Тебе можно, – хмыкнул Марцель, – ты сто лет о себе не говорила. – Да ну! – рассмеялась она. – Скажешь. Сто лет.

Я не такая старая. – Ой! Это не поезд? Он что, раньше прибывает? – Да, какое раньше? Это просто оптическая иллюзия. Шелтон говорит, что на ровном месте расстояния скрадываются. – Эй, верни багаж, я повезу. – Рут, ты чокнутая так бежать? – Ага! – радостно откликнулась она. Чемодан подпрыгивал на неровностях и дребезжал так, что уши закладывало.

Позабытый зонтик крутился на ветру и, как живой, отскакивал все дальше от дороги. – Да погоди ты, успеем! – крикнул Марцель, но дождь заглушил возглас. – Сейчас я тебя догоню! Он кинулся сперва за руд, потом за зонтиком, ухватился за мокрый край купола из прозрачной пленки, потянул на себя, с трудом дотянулся до ручки. Дождь стекал по плечам вместе с торопливой мелодией фортепьяно. – Догоняй!

Мартель закрыл зонтик, перехватил его поудобнее и, сломя голову, понесся за руд, уже взбирающийся по ступенькам. В желтоватом электрическом свете ее плащ как будто сиял изнутри всеми оттенками алого, как кленовая аллея осенью. Она рывком подтянула чемодан на последнюю ступеньку, развернулась и взмахнула рукой, улыбаясь. На плаще появилось черное пятно, прямо на животе. Споткнувшись, Марцель плашмя рухнул на землю, а когда поднял голову, руд была объята огнем.

И ничего нельзя было сделать. Марцель вытянул руку, сились достать, удержать, рванулся за пределы собственного разума к руд, окутывая ее невидимым покрывалом, но все, что он сумел сделать, – это разделить ее боль и музыку. Боль ушла ему, а ей осталась удивленная, на половине так-то оборванная скрипичная песня.

Тело почернело, точно бумажная кукла, брошенная в камин, и разлетелась хлопьями сероватого жирного пепла. Таким же пеплом рассыпался клетчатый красно-зеленый чемодан. За один вдох. – Нееет! – выдохнул Марцель, подтягиваясь на пальцах и рывком проползая вперед. Под обломанные ногти забивалась грязь, а содранные ладони соднила. Сквозь ватную пелену беззвучия, сквозь пустоту, оставленную исчезнувший музыкой руд пробивался чей-то низкий монотонный голос.

«Нет, нет, нет!» Он поднялся на колени и попытался встать, но тут из темноты выскочила кошка. Черная, мокрая, взъерошенная и шипящая, как тридцать три гадюки. Она подпрыгнула, извернулась в воздухе и полоснула Марцеля по лицу, так что он опять повалился на обочину, инстинктивно закрывая глаза.

Кошка метнулась к нему на грудь, урча, фырча, расцарапывая сжимывая когтями руки и вылизывая щеки. – Нельзя, туда идти нельзя, пирокинетик может сжечь все, что видит, если я выйду на свет. С грохотом подкатил поезд, желтоглазое металлическое чудовище. Кошка ткнулась Марцелев шею холодным носом и жалобно мяукнула. Монотонный голос, отдающий застарелой гнилью, бубнивший, кажется, прямо на ухо, вдруг начал отдаляться.

– Нельзя, снова круг, снова замыкается. Сама виновата, не знала своего места, не хотела искупить, искупить. О, прости меня! Снова круг, круг! С механическим шелестом закрылись двери вагона. Поезд тронулся.

Да к черту все! Отпихнув сумасшедшую кошку, Марсель вскочил и побежал к перрону. Вагоны быстрее и быстрее проносились мимо, пока поезд не вильнул хвостом и не скрылся за краем станции. Гнилой голос стал постепенно затихать. «Не уйдешь, сволочь!» Но когда Марцель выскочил на платформу, там не было никого и ничего, кроме неряшливого пятна сажи на светло-коричневых плитках. Он распластался на полу, прижимаясь чекой к этому пятну, и захотел умереть.

Шел дождь. Настырная кошка сопела в ухо и щекотала жесткими усами. Мокрая одежда липла к коже. Ветер, гуляющий по открытой платформе, кажется превращал ткань в ледяную корку. Анимение потихоньку расползалось из закоченевших ступней ладоней по всему телу, словно кровь заменялась постепенно фреоном. Когда холод достиг груди, Мартель закрыл глаза и погрузился в темноту.

– Прости меня, пожалуйста, прости! Реальный мир ворвался в его сон потоком обжигающей горячей воды. – Открой глаза, я знаю, что ты очнулся. Стоило Марселю разомкнуть губы и попытаться хоть что-то сказать, как его опять размаху окунули в воду. Затылок ударился обо что-то твёрдое, и воздух разом выбило из лёгких.

Но прежде чем Марсель захлебнулся, за вихры его на макушке дёрнули наверх, как морковку из грядки. За раздирающим грудь кашлем он не сразу осознал, что бедного телепата никто топить не собирается. Огромная ванная в доме Вальцев, знакомая розово-голубая плитка на стене, пластиковая ширма душевой кабины, злой как черт Шелтон, все в той же белой водолазке для особых случаев. – Нет, топить меня все-таки будут.

Вижу у тебя в глазах тень мысли, – холодно произнес стратег. – К сожалению, только тень. Марселю показалось, что ледяной океан из разума напарника потихоньку перетекает в ванну. Глубина в полметра сразу показалась ужасно опасной. – Ха! Ты… Ты меня нашёл, да? – Как видишь. Убедившись, что телепат способен прямо сидеть, не сползая под воду, стратег отстранился.

Как ты думаешь, о чём сейчас пойдёт речь? Воспоминания, слегка поблегшие из-за экстремального пробуждения, сжали горло стальной рукой. – Он убил её, Шелтон! Он… – Нет, не об этом! – повысил голос стратег, и от него пахнуло такой всепоглощающей яростью, что Марцель инстинктивно отшатнулся, теряя равновесие, и опять нахлебался воды.

О твоем поведении на вечеринке! Ты хоть понимаешь, что наделал? Ты вообще хоть изредка задумываешься, что творишь? С каждой фразой голос его звучал тише, каждое слово будто вбивало раскаленный гвоздь в позвоночник. Ты просто используешь людей, поддаешься порыву и внушаешь большим чёрт знает что, снимаешь естественные запреты и никогда не думаешь о том, что это за собой повлечёт. – Я думаю, я думал, что Рут будет хорошо. Из-за меня её сожгли заживо. Шелтон, я…

– Заткнись и дослушай. Кстати, это вторая твоя проблема – ты не умеешь слушать. Больное колено подогнулось, и Шелтон едва успел сесть на табуретку рядом с ванной. На окипенно-белой водолазке среди пятен от воды выделялись несколько блеклых розоватых мазков, на плечах и в районе горла.

Уже долгое время я смотрю на твои идиотские выходки сквозь пальцы. Видимо, зря, потому что чувства меры у тебя отсутствуют напрочь. Ты не знаешь, когда стоит остановиться, а ведь есть области, в которые вмешиваться нельзя. Ты ведь сам на своей шкуре испытал, что посягательство на разум и свободу воли, много хуже убийства, больнее.

Марцель почувствовал, как его вновь начинает постепенно накрывать онемение, но уже другого рода. Теперь оно шло не от холода, а как будто вырастало изнутри. – Почему за попытку изменить судьбу всегда наказывают не тех, кто виноват? На платформу первым должен был подняться я или мы вместе? – Если ты про Ирен… – Да, я о ней. Бледное лицо Шелтона напоминало сейчас венецианскую фарфоровую маску.

«Она совершила посягательство на твой разум, и теперь ты делаешь почти то же самое. На вечеринке ты фактически подложил под меня Анну Линден. Более того, ты позаботился и о внушении для меня», Шелтона передернула. «Это хуже, чем изнасилование, когда тебя лишают воли, заставляя делать то, что ты не хочешь». Мартель не выдержал. «Она всё время смотрела на тебя и хотела…»

Исполнение некоторых желаний убивает. «О, да, ты не представляешь, насколько ты прав. Я понимаю…» «Если бы понимал, то не творил бы… такого…» – спокойно произнёс Шелтон, но внутри у него всё свело от омерзения, и это чувство он испытывал именно к Мартелю. «И ещё… ты не просто совершил подлость по отношению ко мне и Кане. Ты еще и предал меня, мое доверие, мое… Все…

Я думал, что могу полагаться на тебя, не опасаться удара…» Груз чужого отвращения давил уже невыносимо. Марсель дышал мелко и часто, прикрыв глаза. Не помогало. Не помогало. Черт с ними, с глупостями и ошибками, с их последствиями я справлюсь, но не с подлостью того, кто должен прикрывать мне спину. Когда-то Ирэн тоже, как и ты, посчитала, что она имеет право на предательство.

Марцель не дослушал, внутри будто лопнуло что-то, невидимая нитка, которая привязывала к реальности. – А что, если меня уже убили, сожгли тогда на платформе, как Эрут, и всё это просто такой ад, в аду ведь отвечают за ошибки, да? Марцель резко выдохнул, отпустил бортик в ванны, погрузился под воду и вдохнул полной грудью. Легкие резануло, но это было совсем неважно. Боль снаружи уравновешивала пустоту внутри и исковывала движение.

Рефлексы кричали, что надо бороться, стремиться наверх, дышать, дышать, дышать, но апатия превращала тело в камень. Руд было хуже, им всем было хуже. Сквозь толщу воды пробилось чье-то раздражение, затем, недоверчивое удивление, явление, мироздание начало выцветать. Когда Мартеля выдернули наверх и заставили перегнуться через бортик, выкашливая на пол воду, он даже был слегка разочарован.

– Зачем? Вытащил! – спросил он, надышавшись, и в упор уставился на напарника. Теперь Шелтон сидел на мокром полу, а табуретка валялась рядом. Грохота от падения Мартель не услышал или не запомнил. – Я ценю твое чувство раскаяния, но не настолько, чтобы потом ради него объясняться с полицией по поводу утопленника в ванной.

Хрипло откликнулся Шелтон. От него разило странной смесью эмоций – удивление, настороженность, вина. Марцель попытался приподняться, чтобы вылезти из ванны, но не получилось. Руки задрожали и подогнулись. – Могу и подальше свалить – в лес, в горы, в другой город. Поезда каждый день ходят. Легальных документов у меня нет, так что труп никто не опознает и с тобой не свяжет.

Не подходит, – машинально откликнулся Шелтон, пристально вглядываясь в лицо напарника. Серые глаза потемнели, зрачки расширились, и Марцель нереально четко видел черный ободок вокруг узкой радужки, как оптический прицел. Совершенно бесполезная смерть. Более того, дело Нуаштайна еще не закончено. – Тогда я пойду в офис Блау и вытравлю всем мозги. Свидетелей не останется, твое задание аннулируется, «А если кого и будут искать, то меня», – предложил Марсель, подумав.

– Да нет, вряд ли я уложу там всех. Наверняка мне и войти-то не позволят. – Кроме Блау есть еще и другие. Шелтон подался вперед, как будто хотел положить напарнику руку на лоб. Марсель зажмурился. – Рут, умерла. – Рут, что? Марселя пробило на истерический смех.

Руки ослабли, и если бы не Шилтон, успевший схватить напарника за плечо, то опять пришлось бы нахлебаться воды. – Охренеть! Я уже второй раз говорю. Только что дошло? – У тебя крыша поехала? – ласково поинтересовался Шилтон и, ухватив напарника под мышки, легко вытащил его из воды, как щенка, и усадил рядом с собой на кафель. – Давно! – хихикнул Марцель, сгибая ноги в коленях и приваливаясь к напарнику.

После горячей ванны на прохладном воздухе кожа мгновенно покрылась мурашками. Не мерзли только ноги, потому что носки с марцеля стратег перед купанием снять так и не удосужился. – Он убил её, Шелтон!

Пшшш!

И она вспыхнула, как бумажная фигурка! Ты жёг когда-нибудь письма в камине? Она так же загорелась, раз и всё, а потом чемодан, и осталось только пятно на платформе. Шелтон потянулся, собираясь ухватить полотенце с крючка, но понял, что не достанет, и просто обнял напарника, неловко опираясь плечом на бортик ванны. – Так вот, куда ты торопился, и почему не позвал меня?

А ты бы пошел? – Нет, наверное, и тебя бы не пустил. Вместо ответа Марцель уткнулся лицом ему в шею. Ворот водолазки пах аниной помадой. – И все равно я ничего не смог сделать, хотя и сбежал к ней. – Повезло, что ты вообще остался жив. – Ага, – дыхание у марселя перехватило и пришлось переждать спазм. – Я споткнулся и упал, а она поднялась на платформу.

Там было светло, и он её увидел. А потом подошёл поезд, и он уехал на нём. – Хорошо, – произнёс Шелтон ровно, слабо сжимая плечо напарника. – Значит, он испугался тебя. Не ожидал появления свидетеля и предпочёл скрыться. И ещё, теперь мы точно знаем, что пирокинетиком был не Клемент Линден. – Да? А почему? – слабо удивился Марцель.

Водолазка Шелтона медленно намокала. – Потому что вчера вечером он умер. – Вот сволочь! – машинально вырвалось у Марцеля, и он тут же поправился. – То есть, я хотел сказать, какая трагедия, и когда же он точно умер? – Примерно в то время, как ты беседовал с Александром Декстером, – нахмурился стратег. – И не надо делать такое лицо. Я знаю, что ты ходил говорить с ним.