Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Задумчиво уставился Шелтон на кусок у себя на вилке. Густой соус медленно капал на тарелку. – Впрочем, у меня есть одна идея. А пока вернемся к нашему пирокинетику и женским портретам у тебя за спиной, Шванг. К сожалению, многие из них не подписаны. Сопоставить имена и дальнейшую судьбу первых красавиц Хаффельберга получилось только за последние сорок лет, и статистика вырисовалась занимательная.

Шелдтон автоматически потянулся за ноутом, но сообразил, что ставить его будет некуда и передумал. «Хотел показать схемку», – пояснил он. «Ладно, обойдемся без наглядного материала. Так вот, я пробил наших красавиц по базе данных полицейского участка. Сведения там далеко не полные, однако четко прослеживается тенденция. Девушки, получившие титул первой красавицы, в течение четырех лет после этого либо уезжали из Хаффельберга навсегда, либо становились жертвой несчастного случая.

Таких девять человек, если тебе интересно, Шванг. Исключение составляют Лиза Ганич, которая ушла в монастырь, Клара Пфеффер, вышедшая замуж за одноклассника и сразу родившая двойню, и Эвангелина Вебер. Изумительной красоты женщина, к слову, обрати на нее внимание потом, Шванг, сдержанно заметил Шелтон. Марцеля провел холодный пот.

«Опять Веберы», – вызывает подозрение. Со вздохом согласился Шелтон и отложил вилку, так и не попробовав лазанью. Но если виновен и Оган Вебер, то в схему никак не укладывается одна деталь. Свидетели говорят, что перед автокатастрофой Рихард серьёзно разругался со своим старшим братом, потому что тот хотел заново провести расследование по делу Даниэлы Ройтер. Однако затем Рихард уехал из участка на автомобиле и зачем-то направился за город.

Иоганн оставался на месте, но бензобак был подорван с помощью пирокинеза. Что-то не сходится, как считаешь? – Интересно, я один за этим столом чувствую себя идиотом. – Ничего не сходится, – пробурчал Марцель, соскребая вилкой со дна остатки плавленого сыра. – Полная хрень. С одной стороны, куда бы ты истории ни ткни, попадешь в Вебера или в Штернберга, ну, а с другой – убийца брата из Иоганна не выходит.

«Значит, пока будем искать зацепки по другим линиям», – подытожил Шелтон. Итак, Лайонел Цорн, Ганс Хайнце и Клемент Линден. Все трое живут уединенно, на людях практически не появляются, но дружат между собой.

Цорн работал в полиции, Хайнце – в пожарной бригаде, Линден помогал полиции, возглавлял одно время дружину. «И сегодня мы проверяем Линдена», – подхватил Марцель. От этой мысли было и радостно, и жутко. Вероятность натолкнуться на того самого психа приводила в тихую панику. Шанс уничтожить его окрылял. – Не хочешь спросить, почему? – Э-э-э… Марцель поднапряг память. – Ну, он пострадал на пожаре. И портреты погибших девушек висят именно у него, так?

Так, – подтвердил Шелтон. – И я уже расспросил Анну. Как ты догадываешься, она была бы счастлива познакомить меня со своей семьёй. – Не делай такое лицо, Шванг, будь любезен. Словом, Анна рада была бы пойти мне навстречу, однако сегодня происшествие в церкви сильно напугало её деда, и он слёг с недомоганием. Гости в ближайший день-два нежелательны. А вот потом собирается навестить семью брат Анны – Томас.

Линдены по этому поводу хотят устроить небольшую вечеринку, и мы уже приглашены. «С кривой ухмылкой», – цалютовал Шелтон напарнику чашкой с кофе. «Так что готовься вскоре побыть паинькой». «Побуду», – легко согласился Марцель. «Так, погоди, чего-то мне этот Томас напоминает. Случайно не тот парень, которому 33 и который до сих пор учится в Харбине?

Ну, который может быть Ноуаштайном?» «Ты сегодня бьешь все рекорды сообразительности», – хмыкнул Шелтон. – Видимо, контакт с Александром Декстером подействовал на тебя положительно. Надо будет время от времени просить его проводить с собой воспитательные беседы. – Чокнулся. – Я шучу, шванг. Сядь, пожалуйста, и положи на место вилку, если уж ты доел. На тебя смотрят. – Пускай смотрят, – буркнул Марцель, плюхаясь на стул и бросая вилку в пустую тарелку.

Анна, разносившая на другом конце зала кофе, заинтересованно вытянула шею. – Хватит стебаться. Меня и так сегодня два раза пришибло». Шелтон улыбнулся. «В качестве извинения могу предложить целый вечер свободного времени. На двухчасовом поезде я уезжаю в соседний город. Нужно встретиться с информатором и узнать, как прошло возвращение киллера-неудачника. В принципе, информатор человек надежный, так что я и один могу съездить.

А ты вытаскивай своё ульрики и иди гулять. Только постарайся не оставаться в одиночестве после наступления темноты, чтобы не напороться на очередных призраков. – Лучше я с тобой поеду, – скинулся Марцель, но Шелтон, продолжая улыбаться, повторил, – отдохни, пообщайся с Ульрике, я справлюсь один. Телефон только держи при себе, и если со мной возникнут серьезные проблемы, обратись к доктору Леоне, благо найти его несложно.

У Марцеля по спине пробежал холодок ужаса. – А могут возникнуть проблемы? – Гипотетически, может быть всё, что угодно, – пожал плечами стратег. – Но с вероятностью 96% я вернусь на одиннадцатичасовом поезде. Постарайся к тому времени быть дома. – А с тобой точно нельзя? – Отдохни, – повторил Шелтон с нажимом, и океан его разума начал покрываться ледяной корочкой недовольства.

И никаких визитов ни к одному из подозреваемых. – Только свежий воздух, хорошая еда, спокойствие, и это твоя ульрики в гомеопатических дозах. – Она меня постоянно прокатывает. Неожиданно для себя пожаловался Марцель, и Шелтон удивлённо вскинул брови. – С чем? – С чем, с чем? С чем? – огрызнулся Марцель, остро жалея, что вообще что-то ляпнул на эту тему.

– Проехали. Просто я уже недели три не занимался… Чёрт, это тоже проехали. «Мне бы твои проблемы», – с неуловимой ноткой сарказма откликнулся всеслышащий и всепонимающий Шелтон. – Ещё кофе. – А я уже выпил, – сомнением заглянул Марцель в свою чашку. – Ого! Да, давай. И штрудель.

Мысль о предстоящем отъезде Шелтона вызывала беспокойство, но вместе с тем вертелась вокруг неё ещё одна, тоже волнующая и очень рискованная.

Может, мне попробовать поискать призраков специально? Ведь если я буду готов, то не испугаюсь и разберусь наконец, почему у меня в их присутствии телепатия отключается.

Провожал напарника на поезд Марцель вместе с Уллирики. Вышло это случайно. Перед отъездом Шелтон заскочил в комнату, переодеться потеплее, прихватить зонт и, как Марцель подозревал, валяющийся без дела за подкладкой чемодана пистолет. В это время Уллирики на кухне варила в кастрюльке какой-то ведьмина зелья и шиповника, мята, мёда и лимонных корок, но высунула на шум свой любопытный нос в коридор и, конечно, заинтересовалась, куда Шелтон едет такой красивый.

Такой красивый – это не в привычном образе обаятельного профессора, а как стратег, консультирующий банду, со всеми полагающимися атрибутами вроде темных очков или тяжелого перстня с металлической печаткой на безымянном пальце. «Куда устраивать кому-то проблемы?», радостно сдал Марцеля напарник и схлопотал пинок. У Лирики подумала-подумала и заявила, что тоже хочет поучаствовать.

В итоге на поезд Шелтона сажали под вопли вроде «Не забудь перенести нам их головы!» и «Бей сильнее, не бойся! Я потом сама отмою твои ботинки от крови!» Стратег старательно делал вид, что эти двое психов не с ним, а Марцель ржал как конь, пока последние вагоны не скрылись в туннеле и только потом обессиленно распластался по холодным плитам платформы. «Нервы, нервы», – выдохнул он, жмурясь на ясное небо.

Это из-за случая в церкви?

Ульвике присела рядом и сочувственно погладила его по щеке. – Из-за всего вместе, – пробормотал Марцель, зажмурившись на мгновение крепко-крепко, так, что глазам стало больно. – Давай заварим кофе в термос и пойдем валяться где-нибудь на холме и смотреть на город. До самого вечера. – Давай, – легко согласилась она, – и еще бутербродов сделаем. К дому Вальцев Марцель плелся, ощущая город чем-то своим, неотделимой от сознания частью, так же, как Шельдорф раньше.

Походя, касаясь мысли официанта в пивнушке, завихрений сплетен в головах у кумушек перед пекарней, как большую кошку оглаживая сознание рыжей девчонки, рисующей мелом звезды на мостовой перед крыльцом дома, ловя музыкальный отклик со стороны монастыря, Марцель чувствовал себя не пришельцем, а хозяином, и это ощущение хотелось длить и длить.

У Вальцев улерике неторопливо отсыдило шиповниковый отвар из кастрюли в термос и достала из холодильника упакованные сэндвичи. Наблюдая за вознёй, Марцель подпёр щёку ладонью. – У меня такое чувство, что ты заранее знала, как мы день будем проводить. – Неа, – тряхнула головой Ульрики, – просто хотела провести его именно так. – И? – Ну, мои желания сбываются.

Тогда пожелай мне личный остров, – ляпнул Марцель и засмеялся. Ульрике серьёзно покивало. «Может, не сразу, но он у тебя обязательно будет». А потом они валялись на траве, делили сэндвичи на двоих и смотрели на город, казавшийся с холма игрушечным. Дул восточный ветер, и облака летели грязными клочьями в невидимых потоках. Зелень словно вымывалась из жухнувшей листвы и пропитывала синеву небо.

На ратуше сверкал золотом флюгер и крутился как сумасшедший. Ульрике по секрету сказала, что он сделан в виде лисицы и может отводить зло. Тогда Марцель почему-то вспомнил портреты на стене.

Кафе Линденофф и обронил «А я видел твой дагеротип. Неплохо ты сохранилась с девятнадцатого века».

«Спасибо за комплимент», – невозмутимо ответила Ульрике и цапнула из корзинки предпоследний сэндвич. «Я же говорила, что старше тебя». «Жуть!» – Да не говори, а Бригитта Кауфер моя праправночка. – Ага, – хохотнул Марцель, скашивая взгляд на Ульрике. Она с задумчивым видом обнюхивала ломтик копченой рыбы на сэндвиче. – А мы с Шелтоном – спасители человечества.

В будущем. – Почему нет? – философски вздохнула Ульрике. – Бедное, бедное человечество. – Кстати, зря ты не ешь рыбу. Вкусно ведь? – Да ну! – скривился Марцель, откидываясь на спину, и спохватился. – Так, не уходи от темы. Так что насчет того до геротипа? – Еще один портрет в галерее мертвецов. – равнодушно пожал о плечами Ульрике.

Марцель прислушался.

Нет, не врешь.

Интересно. А ты знаешь, что половина тех девушек и правда умерла насильственной смертью? – попробовал он зайти с другой стороны. Ульрике отложила надкусанный сэндвич, неотрывно глядя в одну точку, где-то между городом и небом, и застыла. Ее сознание захлестнула огненная волна.

Искры с нопом, взлетающие к звездам, жадные языки пламени, вылизывающие до черноты человеческие руки, налет пепла на багровых углях.

Знаю.

А вот откуда ты знаешь это, Мартель? – Ну, Шелсон раскопал хроники и… – Нет, я не об этом. Ульрики обернулась к нему. Зрачок у нее был похож на точку и по цвету почти сливался с темно-темно-карей радужной оболочкой. Две куцые смешные косички от висков щекотали кончиками голые плечи.

Откуда ты вообще узнал, что нужно искать в Хаффельберге мертвецов?

Мы… В горле у Мартеля резко пересохло, он потянулся за термосом, но передумал и отдернул руку. Ульрики продолжала смотреть в глаза, не мигая. «Я…» Солгать было невозможно, совершенно нереально, язык постепенно немел, как в кабинете у стоматологов, колобшего слишком много анестетика. «Я видел их…» Губы ульрики тронула тень улыбки.

«Их…».

И Марцель сдался. «Девушек, красивых девушек, которые вдруг начинали гореть и кричать без звука…» – отчего-то добавил Марцель, глядя в сторону. Ветер колыхал в верхушке травы, как огромное изжелто-зеленое море, расплескавшееся от спуска с горы через холмы и к темной громадине леса. Невероятно далеко у самого горизонта упрямо ползла через долину серебряная змея электрички, к черной норе у основания гряды, сочившейся призрачным запахом дыма и острой кедровой смолы.

Дневной свет, нереальный, как на раскрашенных ретро-пленках в фильмах тридцатых годов, лился, кажется, со всего неба одновременно, измеряя от игольных проколов на куполе, и солнце было всего лишь самым большим из них. Мартель зажмурился, вытравливая из головы навязчивую картинку. Ульрики тихо вздохнула и перекатилась по шелестящей траве, прижавшись к нему боком.

«Их можно увидеть лишь тогда, когда реальность становится тонкой, на грани», – прошептала она прямо.

На ухо, закидывая руку ему за спину, на плечо, прикладывая ладонь к виску. Пальцы у нее были горячие, и дыхание тоже.

В сумерках, между днем и ночью, между сном и бодрствованием, когда внезапно просыпаешься один в темноте, на перекрестках, между одной дорогой и другой, в зеркалах, на мостах, между безумием и холодным рассудком, я тоже их вижу, Марцель, Марцель, и чаще всего ту девочку в клетчатой рубашке и широких джинсах, рыжую. – Дани…

Сссс!

Положила ульрики пальцем ему на губы, и Марцель снова онемел.

Не называй их имена.

Ты и так ходишь по грани. Поэтому я и заметила тебя тогда. Я тебя очень долго ждала, Марцель.

Под рёбрами у Марцеля словно пузыри от шампанского забурлили. Он понял, что это смех только когда услышал себя со и испугался сам. – Жуткие какие-то вещи, говоришь? – натужно выдавил он, открывая глаза. Солнечный ретро-эффект уже развеялся, долина стала обычной зеленой долиной, залитой ярким дневным светом. – Шутишь, да? Я даже не могу… – он хотел сказать прочитать тебя, но осекся.

Ульрике не Шелтон, хотя рядом с ней так же спокойно, как и с ним. – Вот чёрт! Хотел бы я понять, что это значит, но я имею в виду всё это! Ульрике шутливо боднуло его в плечо и хмыкнуло.

Поймёшь, если научишься слушать.

А ты, значит, не скажешь? Мартель повернул голову и в упор уставился на Ульрике, как раньше она на него. – Предположим, я хочу дать тебе выбор? – загадочно ответила она. И прежде, чем Марцель что-либо спросил, добавила «Ты же не хочешь, чтобы я опять говорила сейчас жуткие вещи, да?» В голове у нее был огонь, пожирающий Хаффельберг.

Не хочу, – согласился Марцель, – не сейчас, ведь можно еще потянуть время, можно ведь?

Марцель перевернулся на спину, увлекая за собой и ульрики. Она уютно пристроила голову у него на плече и обняла, подсунув руку под поясницу, так, будто была такого же роста или даже ниже. Глядя в небо на серую вереницу клочковатых облаков, Марцель гладил улерьки от затылка к лопаткам с нажимом, как большую кошку, и старался не думать ни о чем. Получалось неплохо.

Ближе к восьми вечера, когда закончились не только бутерброды, но и шоколад, и даже шиповниковый отвар в термосе, на новенький ярко-желтый мобильник пришло сообщение от Шелтона с лаконичным «Задержусь немного». – От твоего друга? Ульрики бесцеремонно повернула к себе экран и пробежала глазами текст. – Ого! – уныло согласился Марцель. – Черт! Хоть бы сказал, на сколько задержится. – На пару часов, – оптимистично предположила она.

На пару дней, – передразнил ее Марцель.

Ну, перезвони ему, если волнуешься.

Если он сам не позвонил, значит, нельзя, – вздохнул Марцель. – Дурацкий вечер. – Может, поужинаем вместе, а потом пойдем куда-нибудь? Звать фрау Кауфер к себе в комнату у вальцев было глупо, а к фрау Вальц еще глупее. Но очень, очень хотелось.

Поужинать запросто, но потом у меня планы, – разбила.

Нечаянно Олерьке все мечты.

Извини, нужно поговорить кое с кем из монастыря.

Со священником? – скинулся Марцель. – С каким еще священником? – искренне удивилась Улирике, даже в мыслях у нее, кажется, промелькнул вопросительный знак.

Отец Петер уехал вроде на неделю еще, ну, ему и не до разговоров было, особенно в последние дни.

Не-е-е, – отмахнулся нетерпеливо Марцель. При воспоминании о погружении в разум больного старика делалось дурно. – Я про нового, ну, который Александр Декстер. – Этот? Ульрике аж в лице изменилась. Марцеля на мгновение захлестнули чужие, очень сильные эмоции, одновременный страх и неприязнь, и чувство вины, и злая радость. – Ну уж нет. – А ты с ним знакома?

Полюбопытствовал Марцель. – Эй, ты куда? Но Ульрике уже поднялась рывком, сунула пустой термос в сумку и побежала с холма. – Верни корзинку, Гретья! – крикнула она, не оборачиваясь, и голос у нее металлический, Ульрике! Ты обиделась? Прокричала в ответ совершенно обескураженный Марцель, торопливо вставая на ноги. Правую икру покалывала, как иголочками. Мышцы затекли от неудобной позы.

Нет! – рявкнула Ульрике и побежала быстрее. – Ну, твою ж мать! – Марцель растерянно обвел взглядом беспорядок, оставшийся после пикника. – Это что? Уйти от ответа? В прямом смысле? Ульрике так и не обернулась ни разу. Злобно пнув муравейник, поросший травой, Марцель принялся потихоньку собираться. Он аккуратно скатал в шарик фольгу от бутербродов и от шоколадки, собрал в пакет салфетки, стряхнул с клетчатого пледа крошки на траву и только потом начал неторопливо спускаться с холма к тропинке.

Плед неприятно оттягивал руку и выглядел как обвисший флаг побежденного государства в какой-нибудь древней битве. По дороге через город Марцель несколько раз ловил на себе взгляды и слышал мысленные смешки «Он идет, чувак, с пакетом мусора и рваной тряпкой под мышкой, и злился. Сначала на Ульрике, которая не подумала оставить ему хотя бы рюкзак, потом на подзадержавшегося Шелтона, потом на всех Хаффельбергцев с копом.

Из чувства противоречия он заскочил в пиццерию и купил самую большую пиццу с четырьмя дополнительными добавками, которую, конечно, никак не смог бы съесть в одиночку, выкурил на ходу сигарету и бросил окурок прямо на мостовую, не потушив. Маленький бунт прошел незамеченным, и даже здоровенная чёрная кошка с жёлтыми глазами, наблюдавшая акт вопиющего нарушения порядка от начала до конца, только зевнула и уставилась в другую сторону.

– Все вы, сволочи, равнодушные, – пожаловался Марцель в пустоту и, перехватив поудобнее плед и коробку спицей, поплёлся к вальцам. Дома Гретта трагически сообщила, что у мужа мигрение и шёпотом попросила Марцеля вести себя потише. – Да-да, конечно, – кисло ответил он и подумал, что как раз хотел врубить что-нибудь погромче.

Без всякого энтузиазма, проглотив пару кусков пиццы, Марцель накинул джинсовку и отправился шляться по городу в сумерках. «Самое подходящее настроение, чтобы встретить привидения». К ночи Хаффельберг в очередной раз вымер. Остались лишь вездесущие кошки в подворотнях. В отсутствие туристов и ключевых футбольных матчей закрылись еще в семь обе пивнушки, только в одной из них протирал бокалы и любовался коллекцией автографов от заезжих звезд пожилой владелец, который отнюдь не горел желанием возвращаться домой и общаться с женой-скандалисткой.

Хмыкнув, Марцель подсадил в его разум образ милой и доброй фрау, которая просто ужасно волнуется за мужа-выпивоху и неторопливо отправился дальше. Постоял на мосту с четверть часа, потом прошлёпал к тому переулку, где увидел вторую девушку и, перемахнув через низкую оградку, стащил из чужого сада яблоко. Оно было далеко не такое сладкое и хрустяще-сочное, как в Клаустале, по дороге к дому ройтеров, но сам факт воровства придавал ему благородный налет исключительности.

Вымотанный долгой прогулкой и уже успокоившись, Марцель неторопливо возвращался домой к Вальцам, когда увидел в конце улицы у поворота ульрики в длинной широкой юбке. «Надо бы извиниться, хрен знает за что, но надо!» промелькнуло в голове, и он ускорил шаг, а затем и на бег перешел на ходу, окрикивая ульрики, но та, не обернувшись, скрылась за поворотом.

«Не заметила или встречаться не хочет? «Чёрт, Декстер, я с тебя за это спрошу, только Шелтон может распугивать моих девушек». Но за поворотом Марцель никого не нашёл. Только успел увидеть, как мелькнула фиолетовая юбка за стволом древней лиственницы. Вблизи оказалось, что дерево загораживало от взглядов с дороги широкую дырку на месте выломанного прута в высоком металлическом заборе. Проскользнуть внутрь оказалось секундным делом, и Марцель тут же очутился по пояс в высокой траве.

Кое-где стебли были слегка и это кое-где отчетливо выстраивалось в еле намеченную тропу. Такую, какая могла быть, если бы там полминуты назад прошел не слишком аккуратный человек. Нервно одернув джинсовку, Марцель снял темные очки и потащился по следу. С каждым шагом все сильнее пахло застарелой гарью, а трава становилась выше. Потом тропа уткнулась в заросли шиповника. С трудом отыскав лазейку, Марцель прополз под кустами и очутился прямо перед развалинами какой-то постройки, чуть поменьше огромного дома Вальцев.

Место было явно подчищено. Основные завалы убраны, но остался фундамент и закопченные остовы стен по грудь высотой, и трава там не росла. А чуть дальше, на углу остова разрушенного здания виднелся в сумраке девичий силуэт. Широкая юбка, раскинутые руки, распущенные волосы. – Ульрике! – радостно крикнул Марцель и дернулся вперед, но тут его как током прошила.

У Ульрики таких длинных волос не было. «Ты…», – начал он и прикусил язык, внезапно осознав, что не слышит чужих мыслей, даже тени, хотя расстояние до девушки явно меньше двадцати метров. «Иди сюда». Мартель до побелевших костяшек вцепился в остатки стены перед собой и облизнул губы. «Пожалуйста», – добавил зачем-то. Девушка медленно опустила руки и обернулась.

А затем начала приближаться. Марцель почувствовал, что спина у него покрывается бисеринками пота, а горло как будто передавливает невидимая рука. Во всем теле появилась странная легкость. Кажется, отпустишь камни стены и улетишь к небу, как наполненный гелием воздушный шар. А девушка приближалась, рывками, словно продираясь через невидимые липкие сети. Она старательно обходила высокие перегородки, придерживая юбку, но от этого ощущение потусторонней жути не ослабевало, а только крепло.

«Шелтон!» – как заклинание прошептал Марцель, чувствуя, как звенит в ушах, и отчаянно пытаясь вспомнить, как это слушать телепатически.

«Шелтон!».

До девушки оставалось десять шагов.

«Шелтон! Шелтон! Шелтон! Шелтон! Шелтон!».

Пять, и даже в тени вековых деревьев глаза различали ярко-фиолетовый цвет широкой юбки и морковно-рыжий крупных локонов.

«Шелтан!».

Она остановилась за полшага от Марцеля, тонкая, низенькая, с большими глазами ребенка и ангельски спокойной улыбкой. Остановилась и протянула руку в попытке прикоснуться к его щеке. Касание пальцев Марцель так и не ощутил, зато, наконец, услышал. На какие-то секунды, но этого хватило.

Больно, горячо, пусто, больно, больно, больно.

Когда Марцель очнулся, была уже глубокая ночь. Звезды ровно сияли и казались нереально большими, как в мультике про каких-нибудь прекрасных героев и отважных принцесс. Или наоборот. Тело ломало, как после изнурительной лихорадки. Холодок от сырой земли потихоньку пробирался сквозь куртку и джинсы, а запах Гарри был такой, что в горле першило. Марцель потер щеку рукой, а потом взглянул на пальцы.

Они были в чем-то черном, до омерзения похожем на сажу.

Наверное, надо встать.

В неуютном холоде августовской ночи повеяло мягкой, ласковой океанической прохладой. На губах появился привкус соли и чего-то пряного. Пошатываясь, Марцель поднялся и поплелся к источнику водяной свежести, безопасности, дома, к центру мира. Трава обвивалась вокруг щиколоток и запястьей, щекотала метелками лицо, потом на пути появилась железная решетка, как из-под земли выросла, и Мартель полез вверх, меланхолично думая, что напороться на острое навершие животом будет больно.

«Я должен добраться!» Он мешком перевалился через верх и опустил руки со всего маха ударившейся землю. В плече что-то хрустнуло, но и только. Мартель с полминуты лежал в пыли, ощущая щекой все шероховатости утоптанной обочины, пыль и мелкие камешки и высохшие травинки. «Должен добраться до него и рассказать».

Свет фонаря был стерильно белым, как в больнице. Цепляясь за металлический столб, Марцель поднялся на ноги, перевел дыхание и медленно побрел вдоль забора, туда, откуда тянуло влажной прохладой и обещанием защиты. Земля снова ушла из-под ног, и Марцель замер, до боли цепляясь за прутья забора, чтобы переждать секундную слабость.

В голове бурлила жуткая каша, обрывки чужих мыслей воспоминаний, несбывшиеся желания, оставляющие на языке привкус перестоявшего зеленого чая, неизбывная тоска от невозможности что-то изменить, как бесконечно звучащая нота «до», вытягивающая в ниточку нерв за нервом. Марцель пытался справиться с этим, как обычно, задвинуть на задворки сознание и забыть, забыть, но росток чужого разума, ожившая тень личности, пробивалась в нем с упорством кухонной плесени. А что я должен рассказать ему?

После очередного помутнения сознания водяная прохлада стала ближе, и Марцель с усталой безнадежностью опустился прямо на обочину, привалившись плечом к деревянной лавке. Это была не его прохлада. – Гершванг! Марцель с трудом разлепил глаза и улыбнулся. Со стороны это должно было смотреться страшновато.

Ты мне это говоришь, Герхард. – Мы же, вроде, на «ты».

Ага. У кого еще может быть такая жуткая зеленая рубашка?

Марцель, ты в порядке? – повторил Герхард, наклоняясь к нему. Марцель инстинктивно подался вперед, к спасительной прохладе разума-стратега, к точке возврата из любого безумия. – Тебе плохо? – Я не пьяный, – прошептал Марцель, жмурясь. Мысли прояснялись, но очень медленно. Однако сейчас хотя бы можно было отделить свое сознание отошмётка в чужой личности.

Шелтон, Шелтон, ну где тебя носит, придурок? И дело не в наркотиках, конечно. У меня недавно был инфаркт, и я сейчас…

Надо же, и лгать не пришлось. Герхард поверил сразу и полностью. От него пахнуло острой жалостью и искренним желанием помочь. – Сиди здесь, я сейчас вызову скорую. – Не надо. Марцель уцепился за его штанину, стараясь проецировать абсолютную уверенность. – Это просто стенокардия, а у меня аллергия на девяносто процентов лекарств. Надо переждать, и всё.

Посидишь со мной немного? – Я отнесу тебя в участок и вызовем скорую. Твердо повторил Герхард и вновь присел рядом, на сей раз, чтобы замерить пульс. Потом он просунул одну руку Мартелю под колени, другую за лопатки и поднял его вверх без усилий, как ребенка. – Ты сейчас явно не в том состоянии, чтобы мыслить разумно. Пульс зашкаливает, и вообще ты холодный, как рыба.

Марцель представил себе последствия визита в клинику, представил лицо Шелтона и мысленно извинился перед Герхардом. – Нет, сейчас мы останемся здесь, – твердо произнес телепат, накрывая ладонью щеку Герхарда, и меньше чем за полсекунды смял все сознательно волевые установки, полностью подчиняя себе чужой разум. – Ты просто посидишь со мной, хорошо? Все-таки Герхард оказался слабым стратегом, куда слабее Шелтона.

Мыслительные потоки в мгновение ока смерзлись в неуклюжую глыбу на самого дна, а когда потекли вновь, то были уже изменены. – Хорошо, – скованно кивнул Герхард и медленно опустился на лавку, как и был с Марцелем на руках. – Спасибо, Герхард. В голове упрямо вертелось, что надо бы воспользоваться случаем и прослушать офицера полностью, но Марцель слишком устал.

Подчинение далось легко, но это была только видимая легкость. На самом деле, нервные ресурсы находились уже на пределе. Еще немного, и либо обморок в лучшем случае, либо инсульт, что куда более вероятно. А мысленные потоки недостротега Герхарда текли так завораживающе спокойно, и водная прохлада обнимала таким родным ощущением, что хотелось просто закрыть глаза и ненадолго погрузиться в нее полностью. Просунув руку Герхарду под рубашку, Марцель прижал ладонь к его ребрам прямо над сердцем.

Тут же потянула в сон, но опыт подсказывал, что если отключиться, то сознание очистит себя само, и та бесценная информация, что хаотически бурлила сейчас в Марцелевой голове, поблекнет, а самые важные подробности забудутся. – И часто у тебя бывают такие приступы? «Да». Герхард приходил в себя слишком быстро, но мысли о вызове скорой у него теперь не мелькали.

«Когда как?», – сонно ответил Марцель, осторожно нащупывая грань между спокойствием и полным забвением.

«Просто сейчас я увидел кое-что необычное. А Даниэла рассказывала тебе о призраках?».

«Не мне», – покачнул головой Герхард, поудобнее пристраивая Марцеля у себя на коленях. Он сейчас воспринимал телепата кем-то вроде своего младшего родича, одного из таких же белобрысых и беспокойных племянников-школьников. На завтра это впечатление должно было развеяться без следа, и тогда даже у такого неполноценного стратега возникли бы подозрения. Но проблемы Марцель предпочитал решать по мере поступления.

Дядя Рихарду и Ане, да они вообще много странного рассказывали о Хаффельберге, говорила, что это нечто вроде колыбели для сверхъестественного, у нас в саксонской зоне якобы есть только одно такое же место, Гаммельн, и будто бы и там, и здесь рождаются необычные дети. Не знаю даже, – качнул он головой неопределенно. – Мне всегда казалось, что более обычного и скучного места, чем Хаффельберг, не найдешь. – Это как посмотреть, – фыркнул Марцель.

А она не говорила, почему Хаффельберг стал особенным. – Ну, – Герхард всерьез задумался, – упоминала что-то такое. Кажется, то ли следы каких-то там первых, то ли настоящих.

Манон, что ли? Надо будет потом подкинуть идейку Шелтону.

Понятно. Марсель зажмурился, прогоняя сонливость. Нужно было собираться с силами, отправляться домой и там уже без опасности подслушивания перезвонить Шелтону и всё ему рассказать. – Как ты думаешь, кто убил Даниэлу? Марсель сначала ляпнул, а потом прикусил язык. Особое отношение Герхарда скоро развеется, а память о странных вопросах останется, ведь на форматирование памяти сил уже не оставалось.

Но Герхард ответил так, как будто давно ждал этого вопроса. – Тот же, кто убил дядю Рихарда! На Марцеля дохнуло такой ненавистью, адресованной неизвестному убийце, что на секунду исчезли все представления о времени и пространстве. – Уже поздно! – долетело как сквозь ватное одеяло. – Тебя отнести домой? – Отвезти, – уточнил Марцель, – я маленький, но гордый, и вообще как-то не хочется портить тебе репутацию.

Герхард засмеялся, а образ, промелькнувший у него в голове, был слишком размытым, чтобы различить хоть что-то. – Не думаю, что кто-то еще будет шляться по городу в половине пятого утра. – А сейчас полпятого? – искренне удивился Марцель, не без помощи Герхарда вставая на ноги. – Кстати, что сам-то ты делал? – Тоже гулял, как я? – Вроде того, – соврал Герхард, и в голове у него высветилось шел из участка.

Марцель попытался копнуть глубже из любопытства, но сумел выцепить только неясные образы – то ли девушки в мужской одежде, то ли парня с неряшливой стрижкой перьями, чем-то немного напоминающего самого Герхарда. А дальше глухая стена, не могу, не знаю, не имею права помнить. – Ну, ладно, – нехоть отступил Марцель, – мы с тобой еще Мы пообщаемся на тему поздних прогулок.