Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Значит, подонки неуязвимы? – А для подонков, Шванг, у меня другие методы. Марцель невольно сглотнул. – Зловеще звучит. Герхард же, видимо, оказался именно порядочным и совестливым человеком по классификации Шелтона и поспешил сгладить неловкий момент. – Нет-нет, что вы, я сам искал возможность выбраться куда-то в последнее время, и ваше предложение пришлось весьма кстати.

А как продвигается исследование? Шелтон оживился. – Как хорошо, что вы спросили. Знаете, материал богатейший, я даже удивляюсь, как вокруг монастыря Святой Клары еще не толкутся целые толпы исследователей. Вот, к примеру, башня колокольни была построена на два с половиной века раньше основного здания, что дает нам основание утверждать.

Разговор об исторических изысканиях наскучил Герхарда уже на седьмой минуте, но тактичность не позволила даже намекнуть на это. Шелтон развлекался, громоздя одну на другую цитаты из научной литературы. Марцель лениво следил за сознанием бедного офицера, и как только замечал, что тот теряет нить разговора, незаметно подавал напарнику сигнал. И Шелтон тут же выдавал коронное «А вы что думаете на этот счет, уважаемый?» И Герхард, судорожно напрягая мозги, вспоминал последнюю услышанную фразу и пытался пересказать ее своими словами.

Было весело, а после четвертого пива стало еще веселее. Шелтон оставался трезв, как стеклышко, но феерически разыгрывал слегка опьяневшего профессора, запинался на особо длинных наукообразных терминах, хмурил брови, смешно шевелил губами, поправлял на переносицы средним пальцем несуществующие очки.

У Герхарда два его параллельных мыслительных потока медленно завивались спиралью. А разговор тем временем незаметно, но неумолимо сворачивал на биографию Даниэлы Ройтер. Началось с мелочи. – Знаете, дорогой друг, я ведь могу называть вас другом, Герхард? – доверительно заглянул в глаза офицеру пьяный Шелтон, и тот растерянно кивнул.

– Так вот, мы нашли тут в горах у-у-у-у-у-у-удивительное место, м-м-ми-ми-мистическое. Могилу ведьмы Манон. Знаете такую? – Ее все знают, – сонно подтвердил Герхарт. – Мы туда в детстве ходили. Часто. Испытания храбрости тип того. – Ах, вот как!

Умно покивал Шелтон. Странно, что туда не ходят туристы толпами. Знаете, это место похоже на языческий алтарь. Мы, обязательно, просто обязательно должны туда вернуться, чего бы это ни стоило. В словах Стратега не было ничего особенного. Сам Мартель не обратил бы на них внимания вовсе, но для Герхарда они прозвучали щелчком взведенного курка.

Оба мыслительных потока за долю секунды стали совершенно идентичными. – одинаковое направление, образы, даже эмоциональная окраска. Марцеля дернуло как электрическим током, и он инстинктивно вцепился в руку напарнику.

Этот парень уже слышал что-то такое, только от другого человека.

Шелтон скосил глаза. – Я в курсе, это цитата из переписки между Анной и Даниэллой. – И? – нетерпеливо переспросил Марцель уже вслух и схлопотал от напарника пинок под столом. И Герхард, как видишь, тоже читал эту переписку. Два варианта. Либо он испытывал глубокие чувства к Даниэле, либо не верил в то, что ее смерть была несчастным случаем.

Если захотите вернуться туда, я мог бы составить вам компанию. – Увлекаетесь мистикой, Герхард? Шелтон глядел на собеседника, сонно улыбаясь. Белая водолазка мягко сияла в полумраке. Простой оптический эффект, отражённый свет, но в сочетании с позой и выражением лица получалась удивительно располагающая и домашняя картинка, а разум стратегов скипал ледяными волнами, и этот контраст бил Марцелю по мозгам сильнее одной единственной выпитой кружки пива.

Нет, но были случаи пропажи людей в горах. – Да-да, Даниэла Ройтер, мне говорили. «Значит, она увлекалась мистикой?» С пьяной настойчивостью поинтересовался Шелтон, и Герхард ответил, неожиданно искренне и прямо. – Увлекалась, сильнее, чем следовало бы.

Она даже вела записи, что-то типа дневника открытий. – Настоящий дух исследователя, уважаю, – серьезно констатировал стратег и сощурился. Но что-то мне подсказывает, что вы ее хобби не разделяли. – Ну, летающие тарелки и оборотни не в моем вкусе, – отшутился Герхард. Чувство вины вновь откликнулось интенсивным всплеском.

Да и традиция, понимаете, маленький городок, очень религиозный, семейные обычаи, идти на службу в полицию. Постепенно Марцель отключился от восприятия речи Герхарда, сосредоточившись на его мыслях. Там, на грани между сознанием и подсознательным, вертелось что-то очень интересное. Рихард, слежка, ревность, любопытство, вина, плотное месиво из образов и обрывков чувств.

Реальность меркла, превращаясь в условный фон. Радио в главном зале кашляя выплевывала грубоватые ретро-баллады, трясали по стенам зеленоватые оцветы, на огромной плазме гоняли мячик две одинаково упорные и неумелые футбольные команды. Стучали кружки по столам, хруст крекеров мешался со смехом, монотонными голосами, и что-то звенело стеклянно, и временами начинал вдруг хвурчать кофейный автомат, блестящая махина, хоронящаяся за стойкой.

А над всем этим парили удушливым смогом примитивные, но глубинные, замешанные на инстинктах чувства и мысли. Ощущение причастности к обществу, к силе, приятное сытость, спутник изобильных и благополучных времен, легкий азарт и предвкушение победы своих, смутная тревога, вызванная темнотой.

Герхард был другим. Чем глубже вглядывался Марцель в его полноценное, не одурманенное телепатическим воздействием сознание, тем больше убеждался, что он устроен интереснее, чем кажется на первый взгляд. Если разум Шелпена напоминал океан, сложную гармонию холодных разнонаправленных потоков, то у Герхарда он скорее походил на два параллельно бегущих ручья, но ручья более глубоких, чем может представить человек.

Поверхностные мысли читались легко, и Марцель словно листал книгу, напечатанную крупным детским шрифтом, однако глубокие слои не были оформлены словесно. Так, как будто бы Герхард не успевал додумывать каждую мысль до конца, только делал наметки и строил цепочки из обрывков. Не удержавшись, Марцель попытался заглянуть глубже. Страшно не хватало тактильного контакта, ощущения были как при никотиновом голодании во время долгого авиаперелета, когда пачка сигарет рядышком, в нагрудном кармане, но закурить совершенно невозможно.

Интуицию дразнил заманчивый привкус тайны. Сейчас Марцель был почти уверен, что у Герхарда есть тузы в рукаве, скелеты в шкафу, но никак не мог до них добраться. В висках уже начало противно покалывать от перенапряжения, и даже Шелтон что-то заметил и шепнул «Шванг, притормози, у тебя сейчас физиономия как при запоре».

Нервно хихикнув, Мартель приглушил телепатию и постарался вновь сосредоточиться на разговоре. И через три дня ее объявили без вести пропавшей. Открыли дело, но ничего так и не сдвинулось с мертвой точки. А вскоре после того, как разбился дядя Рихард, дядя Иоганн настоял на том, чтобы закрыть дело и признать Даниэлу Ройтер погибшей в результате несчастного случая.

Дослушав откровение Герхарда, Шилтон ненадолго замолчал хмуря брови, а потом виновата посмотрел на собеседника. – Герхард, простите, если мой вопрос прозвучит нетактично, но как погиб ваш дядя? – полицейский ответил не сразу. Мартелю даже показалось, что он немного протрезвел. Чувство вины в мыслях вытеснила глухая злость.

В общем-то, это не секрет, – произнес он напряженно, почему-то глядя не на Шелтона, а на Марцеля. В тот день шел сильный дождь. Дядя Рихард не справился с управлением, вылетел с Хаффельштрассе и врезался в дерево. Зарвался бензобак, и когда прибыли пожарные скорые, спасать было уже некого. Шелтон молча выслушал его, а затем подался вперед и накрыл ладонью пальцы Герхарда.

– Сочувствую вашему горю, Герхард, правда, сочувствую. Шелтон почти не лгал и уже не притворялся пьяным. – Когда кто-то отбирает часть твоей семьи, это всегда вызывает горечь и гнев. Я не знаю, каким был Рихард Вебер. – Он был самым лучшим, – перебил его Герхард и тут же виновато уставился в столешницу и отдернул руку.

– Извините. Просто у нас в семье было всего два человека, которые безоговорочно поддерживали мои планы на будущее, в том числе и решение уехать из Хаффельберга. И одним из них был дядя Рихард, хотя кое-что не одобрял и он. В том числе и отношения с Даниэллой Ройтер. Осторожно поинтересовался Шелтон, и Герхард ощетинился. – Кто вам сказал?

Гретта Вальц. Без зазрения совести солгал Шелтон. – Простите, Герхард, я действительно позволил себе лишнее. Действительно, не стоило мне поднимать такую тему. После этого Мартель ожидал чего угодно – скандала, ощутимого похолодания в отношениях. Но Герхард выдохнул длинно и неожиданно мягко ответил – Простите меня, я погорячился.

Просто, знаете, я никак не могу понять, почему они не оставят её в покое. Иногда хочется закричать «Да опомнитесь, люди! Она умерла! – Да, хватит уже! Но всё равно постоянно всплывают какие-то сплетни. Закончил он с непередаваемым отвращением, и в голосе, и в мыслях. Марселю даже показалось, что на лице осела невидимая жирная паутина.

– Сплетни всплывают, говорите? – задумчиво произнес Шелтон и поднял на Герхарда абсолютно трезвый и очень цепкий взгляд. – А может, это происходит потому, что история Даниэла Ройтер еще не закончена. – Что вы имеете в виду? – взглядом Герхарда, кажется, можно было резать сталь. – Я так рассуждаю, – растерянно откликнулся Шелтон, прикрыв глаза и улыбнулся.

– Кажется, я не совсем трезв. После этой ночевки в горах мне постоянно мерещится что-то странное, и там тоже за нами будто кто-то следил. Впрочем, не будем о плохом. «Может, закажем что-нибудь еще, как считаете, Герхард?» Что-нибудь еще затянулось почти до полуночи. До десяти часов сидели в ведьмином котле, потом шатались по окрестностям.

Марцель, уговоривший тайком от напарника две кружки пива, наслаждался блаженной тишиной в голове. Никаких собственных мыслей, только яркие пятна чужих образов, проходящие сквозь сознание, не задерживаясь. Герхард, по его же выражению, «выгуливал хмель», дышал ночной прохладой, невпопад отвечал на хаотические расспросы Шелтона и думал о чем-то своем. Небо над Хаффельбергом было как густые чернила, ни звезды, ни лунного оцвета.

Стих и ветер. Воздух словно сгустился. Иногда Марцеллю чудилось, что за ними кто-то следит из темноты, но всякий раз, когда он оглядывался, поблизости никого не было. Только один раз сверкнули таинственно из подворотни желтые кошачьи глаза. После возвращения к вальцам Шелтон безжалостно протрезвил напарника. Не с помощью биокинеза, а ледяной водой.

Сунул в ванну, как котенка, и включил душ. Марцель конвульсивно дергался, фыркал, отбивался и даже, кажется, пытался телепатически воздействовать на стратега, но быстро пришел в себя и затих. Шелтон в гневе был страшен. «Ну что, теперь ты в состоянии слушать?» Марцель потряс головой и поморщился. В висках застучали маленькие молоточки. Ток-ток-ток-ток-ток-ток-ток-ток.

Типа того. Он облизнул пересохшие губы и виновато уставился на напарника. – Прекрасно, – сухо откликнулся Шелтон. – Тогда слушай и запоминай. Завтра мы едем в Клаусталь. Дорога туда займет полтора часа на экспрессе, соответственно, подъем в шесть утра. Постарайся выспаться. Марцель взвыл.

Ты садист! Ты точно садист! – Как я тебе высплюсь за пять часов?

Как-нибудь, – равнодушно пожал плечами Шелтон, – это твое дело. – Зачем нам вообще туда ехать? – Не кричи, разбудишь Вальцев. Шелтон оглянулся на дверь ванной. В Клаустале живут родители Даниэлы Ройтер, сама она только училась и работала в Шельдорфе, но имущества у нее там не было, только съемная квартира, а настоящий дом находится именно в Клаустале, и мне нужно кое-что оттуда забрать.

– И что же это, – пробурчал Марцель, выбираясь из ванны. Сидеть в мокрой одежде становилось прохладно. – Кое-что, – издевательски безмятежно ответил Шелтон. – Причину, по которой в блоге и других электронных источниках Фройляйн-Ройтер нет ни одной даже скрытой записи о событиях в Хаффельберге. – Иди спать, Марцель. Результаты беседы с Герхардом Штернбергом обсудим завтра.

Завтра началось слишком рано. В шесть утра Марселя растормошили, вздёрнули за шкирку, отправили в ванную, а потом, не позволив даже выкурить дежурную сигарету и нормально зашнуровать кроссовки, выпихнули на улицу. Утренняя послегрозовая свежесть продрала до костей, сильнее, чем контрастный душ. Небо было прозрачно-чистым, акварельным, и мокро блестела розоватая брусчатка, и с деревьев по обочинам противно капало за шиворот.

Шелтон не зря лютовал. На поезд успели едва-едва. – Что, проснулся, наконец? Тогда держи, придурок! – позвал стратег и плюхнул на откидной столик перед Марцелем здоровенный сэндвич с ветчиной и бумажный стаканчик с кофе в коричневатых потёках. – Что-то ты сегодня не особо аккуратный, – хмыкнул телепат и, подумав, добавил. – Спасибо. Шелтон откинулся на сиденье и Паёрзов прикрыл глаза.

Глаза. Быстро меняющийся рисунок теней света, просачивающегося сквозь прикрытые жалюзи, делал его лицо похожим на маску. – У меня хронический недосып. Нельзя постоянно насиловать организм и выезжать на разного рода стимуляторах. А я последние два месяца сплю по четыре часа в день. В среднем. – Ну, спи больше. – Какой ты умный, Шванг. Как я сам до этой мысли не додумался?

Шелтон хмыкнул и, не открывая глаз, натянул повыше вор свитера, почти до самого подбородка. – Отосплюсь, когда закончим это дело. Нужно только потерпеть недели две, а потом в отпуск. Как насчет островов где-нибудь в Тихом океане, а, Шванг? Песок, солнце, волны, красивые аборигенки и никаких компьютеров. Марцель поперхнулся глотком кофе.

Э-э, ты не заболел?

Пока нет. Шелтон потянулся и, наконец, изволил посмотреть на напарника. Глаза у стратега действительно были сонные. – Ладно, в качестве разминки перед визитом к Доминику и Мартине Ройтер обсудим вчерашний разговор с Герхардом Штернбергом. – Твои впечатления, как телепата? Марцель задумчиво распотрошил бутерброд и начал по одному вытаскивать луковые колечки, складывая их на край бумажной тарелки.

Беседа с Герхардом сейчас была как в тумане, последствия двух злосчастных кружек пива, но кое-что продолжало оставаться ясным и незыблемым. – Он что-то скрывает. Более того, сознательно скрывает. Вообще он не такая пустышка, как поначалу кажется. Думаю, полезно было бы его как-нибудь прослушать поглубже, – нехотя признал Марцель. – Я это дело не люблю, но тут оно того стоит, кажется.

И у меня такое же мнение, – кивнул Шелтон. – Его нужно при случае тщательно обработать. Но это крайняя мера. Он и так что-то заподозрил. Возможно, у Герхарда есть какая-либо связь с Нуаштайном, и тогда мы рискуем провалить основное задание, если будем действовать слишком грубо. Но что касается дела Даниэлы Ройтер, то тут прямолинейность играет нам на руку. Герхард явно хочет, чтобы мы продолжили дело, начатое Рихардом Вебером.

В горле резко пересохло. Марцель залпом допил остывший кофе. – Эм, то есть ты хочешь сказать, что Герхард уже в курсе, что мы не просто профессор с придурком-студентом?

В курсе?

Вряд ли, – пожал плечами Шелтон, – но он явно мыслит в верном направлении. Кстати, вчера он упорно притворялся пьяным, сливая нам информацию. – Шелтон, у него и мысли были пьяные. В определенный период наверняка легко согласился стратег, Но только до того, как мы всерьез заговорили о Даниэле Ройтер и Рихарде Вебере. А выводы из разговора меня настораживают, скажем так.

Во-первых, совершенно очевидно, что Герхард пытался сам расследовать убийство Даниэлы Ройтер, а затем и своего дяди. Во-вторых, в процессе расследования он докопался до чего-то, что его напугало. По-настоящему. Так, что заставило отложить расследование, несмотря на острое чувство вины. – В точку! – не выдержал Марцель. – Я как раз хотел сказать. Каждый раз, когда он говорил про ту девчонку или своего дядю, его накрывало.

Только там, кроме вины, есть еще и гнев. Ну, какой-то странный. – Наверняка Герхард злится на себя, – предположил Шелтон. Так что это все логично. Но оставим пока эмоции. Если он стратег, то может вполне успешно их глушить, когда они не являются коренными и стержнеобразующими для его личности. Итак, вернёмся к выводам.

Ты как-то слишком спокойно отреагировал на известие о том, что Рихард Вебер был убит.

У меня скоро кончится запас удивления, дорогой напарник.

А он был убит? – сам подумаешь, Ванг. Часто ли взрываются бензобаки при авариях? – В боевиках? Да чёрта! – радостно воскликнул Марцель, а потом задумался. – Ну, вообще, по жизни я только раза два сам видел такие взрывы. Один раз автобус рванул, когда полетел с обрыва, другой раз внедорожник, который Рен столбом шарахнула. – Случаи, когда ты взрывчатку цеплял, мы не считаем, да?

Не считаем, – спокойно подтвердил Шелтон. Так вот, Шванг, и в автобусе, и в том внедорожнике двигатели работали на дизельном топливе. Если бак полупустой или почти пустой, то это создает благоприятные условия для взрыва. Бензобак, по статистике, взрывается гораздо реже, тем более на новых безопасных машинах вроде Химера и Ричарда Вебера. Он, видишь ли, был пижоном и толк в хороших автомобилях знал.

И вот представь себе ситуацию, Шванг. Поздний вечер, проливной дождь. Рихард, вероятно, додумывается наконец до разгадки и спешит подтвердить свои теории на практике. Он оставляет участок на брата, берет любимую машину из гаража. Да, кстати, вспомни, как говорил о своем дяде Герхарт. Солнце, наконец, поднялось на длине гор и теперь безжалостно слепило глаза.

Но опускать жалюзи и оставаться в молочно-стерильном полумраке пустого вагона не хотелось до скрежета зубовного. На ярком солнце Шелтон хоть немного расцвечивался. В волосах появлялся рыжеватый блеск, тень румянца на скулах, а на монотонно-серой радужке можно было разглядеть зернышки синего цвета. А в тусклом электрическом освещении Шелтон казался больным.

Ну, интересно, хоть на море-то ты загоришь, Белоснежка?

Герхард говорил. – Он был лучшим из нас? – Верно. – Еще называл его любопытным, – послушно припомнил Марцель, ежесть под слишком уж внимательным взглядом напарника. Иногда на Шелтона находило такое вот дрессировочное настроение, и это было даже хуже, чем обычные едкие замечания. Марцель чувствовал себя проштрафившимся учеником в начальной школе. «Или слишком тупым… А еще… Еще…»

Марцель мысленно обругал себя за хреновую память и с натугой выдал «Ну, умным кажется…» «Правильно тебе кажется», – кивнул Шелтон и ковырнул ногтём этикетку на пустом стаканчике. На белой картонной стенке вместо имени клиента, как обычно писали в кофейнях, значилось «Придурок» и стоял дурацкий смайл. Мартель почему-то отчётливо представил себе, как Шелтон подходит к стойке в вагоне ресторана и просит «Кофе для одного сонного придурка, пожалуйста».

«Да-да, двойной сахар, а на молочную пенку не забудьте посыпать шоколад. Он ненавидит сладкое, но ему полезно». «Нет-нет, мне ничего не надо». – Вы так любезны, Фройлейн, благодарю вас. На губы просилась дурацкая улыбка, и прогнать ее не было никаких сил. – А еще он один раз проговорился и сказал «почти такой же зануда, как мой кактусовод».

Ну, под кактусоводом, как, я думаю, понимается Иоганн Вебер. – Тебе видней. Марцель незаметно утянул стаканчик и принялся крутить его, разглядывая на свету коричневатые потеки и размашистые черные буквы, начертанные жирным маркером. – Разумеется. А теперь подумай, станет ли зануда, любопытный, но весьма и весьма умный, обожающий к тому же свою машину, гнать за городом на извилистой трассе с такой скоростью, чтобы от столкновения с деревом потом сдетонировал бензобак? – Ну, вряд ли.

– Я бы расценил вероятность подобного исхода как крайне низкую, – вздохнул Шилтон и украдкой посмотрел на в дальнем конце вагона. Да и потом машина выгорела подчистую, а ведь был проливной дождь. С учетом увиденного в пещере можно сделать только один вывод. Рихарда устранил тот же человек, который убил Даниэлу Ройтер.

И это очень опасный противник. Во-первых, обладающий поистине звериной интуицией. Во-вторых, он легко идет на убийство. И если с приезжей, Даниэлой, он не стал особо церемониться, то устранение Рихарда Вебера обставил как несчастный случай. И, в-третьих, самое плохое, Шванг, что я пока совершенно не представляю, как бороться с пирокинетиком.

Его способности, родственной телекинезу, как у Ирэн, она была совершенно неуправляема. Марцеля пробрала дрожь.

Значит, просто не будем попадаться ему на глаза.

Я очень надеюсь, Шванг, что нам это удастся. Но меня не оставляет мысль, что если Пирокинетик – один из родственников Герхарда? Это объяснило бы и страх, и чувство вины, и то, что Рихард Вебер расследовал смерть Даниэлы, не привлекая официальные власти и не запрашивая помощи с Центра. – Пирокинетик – стратег, – Шелтон зажмурился.

«Знаешь, Ванг, мне слегка не по себе».

«Когда ты говоришь, что тебе не по себе, мы потом оказываемся в глубокой…».

«Вот и поспи пока, наберись сил», – рассмеялся Шелтон, не дослушав. «Для погружения в глубины». Вскоре поезд нырнул в длинный туннель. Когда в окошке вновь показался свет, Шелтон уже дремал, склонив голову на плечо под немыслимым для любого небе у кинетика углом. Марцель скосил на напарника взгляд, несколько секунд понаблюдал за тем, как ровно вздымается у него грудная клетка, а потом на цыпочках прокрался к выходу.

В вагон-ресторан. С перепугу всегда неимоверно хотелось жрать. Через два часа объявили, наконец, станцию Клаусталь. Марцель к тому времени успел нахлебаться кофе по самое «не хочу» и выкурить полпачки. Про запас. Шелтон, поглядев на тащавшие табачные запасы напарника и ряд бумажных стаканчиков, только хмыкнул, «Посадишь себе сердце, лечить не стану». «Я не доживу до того времени, когда проблемы с сердцем, почками и прочими радикулитами будут актуальны», – оскалился Марсель.

– Ну, где там обитают наши ройтеры? – Если моя информация верна, на другом конце города. Идем, Шванг. Говорят, в Клаустале ходят забавные трамваи. По дороге к остановке Шелтон успел рассказать кучу любопытных подробностей про городок. Марцель не особо понимал, зачем ему знать, например, что в Клаустале располагаются два из шести крупнейших исторических музеев в Саксонской зоне, однако послушно мотал новые сведения на ус.

Во время повествования о старинном рыцарском замке, располагающемся прямо за Центральной площадью и парком, подошел трамвайчик, смешной, в красно-белую полоску, как леденец. Народу в нем было немного – пара старушек в шляпках, школьницы, несколько туристов и старичок, бездельно раскатывающий по городу дни напролет.

Марцель ради интереса прослушал всех, но ничего особенного не вытянул, разве что запомнил, что к вечеру по прогнозам ожидается гроза и сделал в памяти заметку спереть у кого-нибудь на всякий случай зонтик. Ройтеры жили на окраине, в окружении запущенных яблоневых садов. Сейчас, В августе был самый плодоносный сезон, и воздух плавился от сладких ароматов. Проходя по узкой дорожке мимо клонящихся к самой земле ветвей, Марцель не удержался и надрал целую сумку каких-то совершенно волшебных яблок – полосатых, душистых, рассыпчатых и одновременно плотных.

Он успел сгрызть парочку, прежде чем Шелтон цыкнул на него и напомнил, что сначала нужно отработать Ройтеров. «Когда мы подойдем к дому, прослушай его», – сухо приказал он. – Если ройтеры дома, будем действовать сразу жестко.

Я усыплю, ты подкорректируешь память. Но лучше бы их не было. Тогда я спокойно пройду в дом, заберу, что нужно, и мы отправимся в кафе обедать и тянуть время до отправления поезда до Хаффельберга. Все ясно? – Ясно, – вздохнул Мартель и с сожалению сунул третье уже надкушенное яблоко обратно в сумку. – Ткни тогда пальцем в нужный дом, ладно? Красную черепицу за ветками видишь? Где? А, понял. Сначала дом показался Марцелю пустым.

Ничего удивительного, ведь время было девять утра, все приличные люди в такой час уже спешат на работу. Но потом телепатический слух уловил нечто вроде неглубокого дыхания, легкое ритмическое колыхание мысленных образов. Они походили на отражение реальности, пляшущие в воздухе пылинки, прохлады и полумрак старого деревянного дома, колючий шерстяной плед под щекой, запах зреющих яблок и уходящего лета.

В эти образы не вплеталось ни единого слова, но чувствовалось, что мысленный поток принадлежит женщине уже в возрасте, очень грустной и привыкшей к своей грусти. – Кажется, фрау Ройтер дома, – неуверенно предположил Марцель. – Но она или спит, или дремлет, или чем-то похожа на ульрики. Закончил он совсем тихо.

Шелтон замедлил шаг. – То есть, похоже. – Думает образами, а не словами. Не так ярко, но все-таки… Нет, скорее всего, она просто спит, – с облегчением выдохнул Марцель, слушавшись в чужие мысли получше. – Издалека непонятно было, а сейчас всплывают обрывки всяких там фраз, ну, стандартный набор. Что-то там про одежду, еще про больные ноги, про сквозняк.

Бытовуха. – Она спит. – Хорошо, – подытожил Шелтон, – значит, обойдёмся малой кровью. Я тихо вскрою дверь, а потом усыплю нашу фрау Ройтер на часок. Надеюсь, у неё не назначен визит гостей на ближайшее время. Замок Шелтону вскрывать не пришлось. Дверь была не заперта. Посреди огромного холла, оформленного в тёплых охряных цветах, дремала пушистая белая кошка с рыжим пятном на спине.

Увидев незваных гостей, она сперва вздыбила шерсть, а потом вдруг замурлыкала и принялась стереться Марцеллю об ноги. Шелтон многозначительно вздернул брови.

Не завидуй так явно, а?

Было бы чему. Тише, Шванг, разбудишь нашу хозяйку. Где она, кстати? – Вон по той лестнице, потом сразу направо. Там, наверное, комната. Будем надеяться, что Герр Ройтер хорошо смазывает дверные петли во всём доме. Временно оставшись в одиночестве, Марцель присел на корточки и принялся теребить кошку. Она была на удивление ласковой, так и норовил ободнуть лобастой головой коленку или подставленную ладонь.

– Ты ещё маленькая, наверное, вот и ластешься, – прошептал телепат, почёсывая замахнатым рыжим ухом. Кошка довольно мурчала и временами пыталась слегка прикусить пальцы. – Скучно тебе со стариками, да? – Наверно, ни верёвочку с бантиком для тебя не сделают, ни мышку из плюша. – А поиграть хочется, да? Кошка укоризненно уставилась на него жёлтыми глазищами, фыркнула и потрустила по лестнице наверх.

Рассудив, что Шелтон уже наверняка справился со своей частью плана, Мартель тоже начал подниматься по ступенькам. Справа от лестницы действительно была комната с большими окнами. Сквозь зелёные шторы сочился рассеянный свет, как сквозь воду в старом пруду. Шелтон сидел на краю дивана, на котором дремала под полосатым коричневым пледом сухонькая женщина с темно-рыжими волосами. – Уже все?

В полголоса спросил Марцель. – Да, – кивнул стратег. – Но у меня тут небольшая нравственная дилемма. Посиди где-нибудь снаружи минут пятнадцать, а еще лучше поищи в доме что-нибудь похожее на комнату Даниэлы. У рейтеров была одна дочь, так что вряд ли они переставляли вещи после ее смерти. Обычно такие люди подолгу лелеют своё горе, глядя на этакий вот памятник погибшему ребёнку.

В общем, иди. – Ну, иду, – покорно согласился обескураженный Марцель. В голове у напарника царил хаос, сложные выкладки с медицинскими терминами наслаивались на предчувствие физической боли и чей-то голос, выговаривающий по-английски со странным акцентом – «Почему нет, если тебе это ничего не стоит? «Не будь таким жадиной, Кона!» Женщина из воспоминаний Шелтона слегка напоминала фрау Ройтер.

Марцель вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь. В память врезался зрительный образ, вереница фотографий на комоде, черно-белых и цветных, вычурных металлических рамках и деревянных, раскрашенных неловкой детской рукой улыбающиеся летучие мыши, глазастые грибы, вытянутые неровные треугольники, слегка напоминающие шляпы, а на всех фотографиях – одна и та же девочка, девушка,

молодая женщина, под руку с такой же женщиной, но только старшей, с испечуренными тонкими морщинками лицом или рядом с высоким и тощим, как жерт, мужчиной.

Ройтеры!

Образ фотографии тянулся из разума Шелтона. Глубже Марцель заглядывать не стал. Он прошел дальше по коридору, свернул за угол и у обитого жёлтым вельветом дивана обнаружил сбежавшую кошку, присел на корточке, потянулся погладить её, и его запоздало накрыло болевыми ощущениями Шелтона. Это было посерьёзнее иголки под ногтем, больше похоже на ожог. Марцель, закусив губу и стараясь отстраниться от чужого восприятия, похлопал себя по карманам и не слишком удивился, обнаружив, что спички куда-то пропали.

Перед глазами так и стояла вереница фотографий. И снова женщина на старом диване, кутающаяся в полосатый плед. Другая, не та, что спала в этом доме. Шелтон появился через четыре минуты. На правой руке у него была шелковая перчатка без пальцев. Марцель быстро отвел глаза в сторону, стараясь не думать и не замечать.

– В конце концов, чужая благотворительность не мое дело. – Ты еще не нашел комнату? Даже холоднее, чем обычно, поинтересовался стратег. Марцель мотнул головой, продолжая тискать разомлевшую кошку. – Естественно. Как я вообще мог подумать о том, чтобы положиться на тебя? – Брось ее и займись делом. Например, прослушай окрестности на предмет незваных гостей.

Мне не нужны проблемы. – Хорошо, хорошо, – вздохнул Марцель, – и вовсе незачем так рычать. Черт, да прослушиваю я, прослушиваю. Ищи то, зачем пришел, и сваливаем отсюда. – Вообще-то, мог бы уже сказать, зачем мы сюда припёрлись, а оцепляться своим биокинезом к любой женщине, которая хоть немного похожа на твою… Шелтон, совершенно нейтральным выражением лица, прицельно пнул напарника по почкам.

Твою мать… Марцель раздраженно спихнул кошку с колен. Она обиженно зыркнула на него и потрусила обратно к лестнице, но вскоре вернулась. Шелтон принялся открывать по одной двери, пока не дошёл до одной, запертой на ключ. Марцель демонстративно уселся на диван, всем своим видом показывая, что помогать не собирается. Через несколько минут замок щелкнул. Ремлющая под диваном кошка выпала на свет Божий и, потянувшись всем телом, прошмыгнула к открытой комнате.

Шелтон, пропустив зверька вперед, вошел следом. Марцель чертыхнулся и вскочил с дивана. «Может, все-таки скажешь, что мы ищем, а?» В комнате грохнул ящик, что-то задребезжало и послышался недовольный кошачий мяф. – Дневник, – ответил Шелтон с запинкой. – Тетрадь, блокнот, ежедневник, что-нибудь, и еще шванг.

Марцель, потирая отбитую поясницу, рискнул подойти ближе и заглянуть в комнату. Шелтон стоял к нему спиной и методично перерывал содержимое ящика старинного комода справа от дверного проема. – Я очень редко позволяю себе приступы такой благотворительности, как сегодня. И в следующий раз, прежде чем ляпнуть что-нибудь своим дурным языком, вспомни, пожалуйста, что я вообще-то пытался выучиться на врача, когда случилось то, что случилось.