Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Поэтому мне и пришлось подняться. И пока я… Шелтон осёкся, как будто смутившись, но это не могло быть правдой, конечно, потому что его ничто не могло смутить. Пока я разбирался с последствиями твоего внушения, фрау Линден обнаружила, что её отец мёртв. Разумеется, после этого о продолжении вечеринки не могло быть и речи. Анну мне пришлось усыпить, а потом сказать ей, что она якобы потеряла сознание, услышав новости о смерти деда.

К счастью, она не вспомнила о том, что предшествовало обмороку, или сделала вид, что не помнит, что в сущности одно и то же. Марцель почувствовал себя неуютно и поджал ноги. Запах аниной помады, исходящий от водолазки Шелтона, стал невыносимым. В коридоре я столкнулся с Александром Декстером. Тем временем продолжил стратег. «Он любезно сообщил мне, что ты в необыкновенной спешке выскочил из дома и побежал по направлению к станции.

Я тут же вышел следом, однако из-за хромоты добрался до платформы лишь через два с половиной часа. Обнаружил себя в состоянии гипотермии, все жизненные функции были угнетены, но непопроимого вреда здоровью удалось избежать. Один я, разумеется, не смог бы переместить тебя к Вальцам, поэтому мне пришлось воспользоваться помощью Ульрики. – А она-то там откуда взялась?

Ревниво проворчал Мартель. – Ты ведь не копаешь под неё, нет? – После того случая, когда ты упал с моста, я взял у Ульрики номер телефона для экстренной связи. Сегодня мне пришлось им воспользоваться, – пожал плечами стратег. В конце концов, не так уж много людей в этом городе, которые не увидят ничего необычного в просьбе подогнать в четыре утра машину или иное транспортное средство к железнодорожной платформе.

Тачку Ульрики доставила через полчаса. – А у неё есть тачка? – оживился Марцель. Ульрики и автомобили как-то не сходились в одной плоскости. – Хотя, если представить её за рулём какого-нибудь старенького кабриолета, выйдет неплохо. – Да, есть. Тёмно-зелёная садовая тачка для перевозки тяжёлых грузов. Привычно разбил Шелтон фантазии напарника в дребезги. Вместе мы доставили тебя к Вальцам, затем Ульрики ушла в свою комнату, а я наполнил ванну.

– Дальше ты знаешь. – Ого! – К сожалению, после произошедшего я чувствую себя не лучшим образом. Поэтому предлагаю сейчас пойти спать, а уже утром решать, что будем делать с пирокинетиком. – Хорошо. – покорно согласился Марцель. Открывать глаза, вставать, идти куда-то, искать сухую одежду и расстилать постель не хотелось.

Ему казалось, что он лет двести смог бы просидеть так, уткнувшись лицом Шелтона в плечо, греясь от температуры его тело и слушая мерно ракочущий океан мыслей. – Мог бы, если бы теперь глубоко под синей волной не мерещился ему непробиваемо толстый слой не тающего льда. – Шванг, – произнес вдруг Шелтон негромко, – сейчас мы закрыли тему и не будем говорить о твоей выходке. Однако не думай, что я забыл.

Под ребрами опасно кольнуло, как от недостатка кислорода. – Понял. – Нет, не понял. – дослушай до конца. Он сделал паузу и рассеянно провел пальцами у Марцеля за ухом, убирая свесившуюся на скулу мокрую прядь. Откровенно говоря, сегодня мне стало не по себе. Я всегда знал, что в определенных случаях мне нечего противопоставить твоим способностям, но никогда не думал, что ты действительно обратишь их против меня.

Сегодня я отправился за тобой, несмотря ни на что, всего, потому что каждый имеет право на ошибку. Но если такое повторится, не уверен, что я пойду тебя искать снова, и что тебе будет куда возвращаться. Мартель зажмурился так, что глазам стало горячо и больно. – Понял.

Теперь правда понял. – Хорошо, – выдохнул Шелтон, – очень хорошо. Второе. Ты будешь беспрекословно подчиняться мне хотя бы до окончания этого дела. Беспрекословно, ясно? Это означает, что если я скажу тебе, например, через пять минут сесть на поезд, отправиться в Тюссо, найти дом номер двенадцать пятнадцать по улице Лиль и ждать там две недели, ничего не предпринимая, ты так и сделаешь.

Даже если все призраки Хаффельберга во главе с Ульрике встанут в кружок и будут просить тебя остаться. Ясно тебе? – Да. – Да, – тихо ответил Марцель, – я обещаю. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не говори этого. Мне действительно хотелось бы избежать крайних мер. Чужим непривычно мягким голосом произнес Шелтон.

Ты ведь слышишь меня сейчас через тактильный контакт и знаешь, что я не лгу. Но больше не будет ни последнего раза, ни прости я нечаянно. Я просто не могу себе этого позволить. – Поэтому будь послушным, хорошо? – Сказал же, что буду! Мартель вывернулся из-под его руки и рывком поднялся на ноги, ухватившись за полотенце на стене.

Шелтон как будто не заметил, он по-прежнему разглядывал мокрый кафель, прикрыв ресницы. Водолазка с одного бока уже была мокрая насквозь. – А это, у вас с Анной-то было что-нибудь, ну, в том смысле… – Технически нет, – спокойно ответил Шелтон. «И, кстати, Шванг, я по-прежнему не люблю прикосновений, а влюблённые люди очень жадные.

Впрочем, хватит об этом, помоги мне подняться». Шелтон встал, стараясь не опираться на больную ногу, и похромал к комнате. Марцель, оставшись в одиночестве, стащил с себя мокрые носки, растёрся полотенцем и сложил испорченную одежду в корзину для нестиранного белья. Белое к белому, тёмное к тёмному. Ему, затем достал фен и долго-долго сушил волосы. Думать ни о чем не хотелось, а за плечом в зеркале как будто стояла Рут.

Когда он наконец зашел в спальню, Шелтон лежал на кровати в позе эмбриона, подмяв под себя подушку. Марцель застыл на несколько секунд посреди комнаты, а потом стащил с кровати одеяло и пристроился у него в ногах, так, чтобы ни в коем случае не коснуться. Небо за окном было желто-серым. До рассвета оставалось всего ничего.

Марцель проспал весь день. К вечеру проснулся, забрался на подоконник и закурил. Закат был, как лазерное шоу, яркий, холодный и ненатуральный, того же цвета, как тлеющий кончик сигареты. «Я живу в кукольном домике, а где-то рядом бродит чокнутый мальчик со спичками». Затушив акурокораму, он скинул его вниз в розовые гортензии. Затем прогулялся до туалета и снова лёг спать теперь уже на своей кровати.

Шилтона нигде не было. Второй и окончательный раз Марцель проснулся только на утро ровно в девять. Пахло свежесваренным какао и чем-то ванильно-здобным. «Хочу я есть или не хочу?» – пробормотал Марцель что-то смутно классическое и рывком встал на мостик, с трудом удерживая равновесие на слишком мягком матрасе, проседающем под кулаками и ступнями. Мышцы приятно заныли. «Да, определённо хочу», и он завалился на бок, одеяло вздулось пузырём и медленно опало.

А внизу приготовления к завтраку были в самом разгаре. Ульрики в короткой джинсовой юбке и клетчатой рубахе выпекала блинчики, Шелтон помогал Гретти достать из холодильника и расставить на столе вереницу разнокалиберных баночек, апельсиновый джем, ореховую пасту, шоколадное масло, плавленый сыр. Вальц почитывал газету, вслух возмущаясь результатами выборов в совет Еврокона. – Черт возьми, почему от Нормандской зоны прошло в два раза больше кандидатов, чем от Саксонской? Да мы втрое больше их по населению.

Втрое! А где все конвейеры по сборке автомобилей? У нас. Да они даже шоколад наш едят. – Возможно, именно потому, что мы так заняты, в совете заседают они. С неразличимой мягкой иронией поинтересовался Шелтон. Вальц, багровея, надул щеки, но не нашел, что ответить, и уткнулся в газету.

Гретта рассмеялась по-старчески скрипуче и только потом заметила Марцеля.

Ох!

Расцвела она такой искренней улыбкой, что ему стало стыдно. – Не пойми за что. Авансом. – Наконец-то вы проснулись. Вам сегодня лучше, да? Профессор Шелтон рассказал, как вы ужасно отравились пивом у Линдонов. Грех, конечно, осуждать их сейчас, ведь в семье такое горе, но все-таки выставлять испорченный продукт на стол…» Она осуждающе цокнула языком.

«Значит, отравился… Пивом? Ну-ну, я тебе это припомню, напарник…» «Мне сегодня охрененно хорошо!» – оскалился во все тридцать три зуба Марцель и плюхнулся на стул напротив вальца. «Кстати, как там дела у Линдонов? – Профессор, вы ведь хотели пойти поддержать Анну? Елейным тоном протянул Марцель, сочурев глаза. – Фройлейн, Анна совершенно разбита обрушившимся на нее несчастьем, – непринужденно ответил Шелтон, откручивая крышку на банке с ореховой пастой.

Крышка не поддавалась. – Если я правильно понял, она собирается уехать из Хафельберга на неделю или две после похорон. Она открывает дверь, краснеет и бледнеет, бормочет что-то приветственная, опуская взгляд, теребит слишком длинные рукава невзрачной розовой водолазки и так старательно не смотрит в его сторону, что ее становится жалко.

Да-да-да, Курт, спасибо вам за заботу. Вы очень любезны.

Нет-нет-нет, я в полном порядке, очень занята. Похороны, вы понимаете, много работы. Да-да-да, пусть ваш студент выздоравливает скорее. Губы у нее искусаны до крови, болячки запеклись некрасивой корочкой. Марцель сглотнул и отвернулся. – Я же извинился. – Что, что вы говорите? – насторожилась Грета, и он кисло улыбнулся.

Так, сам с собой разговариваю. В это время Ульрики как раз вернулась из кухни с очередной порцией блинчиков. – Это последняя, – объявила она, брякая тарелку на стол. – Остальное тесто я в холодильник убрала. – Привет, Марцель. – Привет. Машинально отозвался телепат и только потом взглянул на нее. Глаза у Ульрики покраснели, а веки почему-то казались тяжелыми. – Ой, ты в порядке?

Почему она выглядит, будто всю ночь плакала? Мартель потянулся к ней, словно бы хотел помочь сервировкой, но на самом деле за тем, чтобы коснуться ее руки и услышать. Но Ульрики в последний момент отпрянула, как знала под оплеку жеста. – Ага, – шмыгнула она носом, – тяжелая погода какая-то. – Говорят, ночью будет жуткая гроза. Пойду плиту выключу. Без меня не начинайте, ладно?

Конечно, доченька, – проворковала Грета, садясь за стол и подпирая подбородок рукой. – Скорей бы ты уже мирилась с Бригитой. Вот она, наверное, на такую внучку не нарадуется. Мартель выждал секунд тридцать, пока Ульрике гарантированно не дошла до кухни, а потом выскочил из-за стола со скороговоркой «Пойду возьму себе чего-нибудь» и сбежал. Ульрике стояла, склонившись над раковиной и тщательно умывалась холодной водой.

Ну, ты чего? – негромко спросил Марцель, подходя ближе. Ульрике вздрогнула. – Эй, ну я же не идиот, и вижу, что с тобой какая-то хрень происходит. Просто расскажи мне. Ульрике ожесточенно сдернула кухонное полотенце с крючка и шарахнулась от Марцеля. – Не то, чтобы это было не твое дело, – невнятно сказала она, приваливаясь спиной к холодильнику и вытирая лоб и щеки, но некоторые вещи так сразу вслух и не выскажешь.

Марцель сделал еще шаг, и еще, и еще. Теперь оставалось только протянуть руку и невзначай и ободряюще положить Ульрики на плечо. Но потемневший взгляд останавливал его вернее, чем нацеленный в лоб пистолет. – Главное, начни говорить, а я попробую понять, идет? Ульрики медленно выдохнула, отворачиваясь. Скомканное полотенце упало на пол. Идет. Она, не глядя, протянула руку, на ощупь нашла ладонь Марцеля и сжала.

Он сразу понял, что это Руд, хотя образ был расплывчатым, словно цвета наплывали друг на друга, и одновременно трехмерным, и еще слегка напоминал то, как видят мир люди, страдающие дальнозоркостью. Очень медленно Руд повернулась, вскинула руку, повела ею слева направо, потом справа налево, а потом на плаще под сердцем появилось неряшливое пятно. Черное в центре, белесоватое по краям, оно пожирало ткань, пока вдруг не вспухло языками пламени, и уже через секунду рот вспыхнула вся, целиком, как фотография брошенная на угли.

Очертания фигуры поплыли, руки удлинились гротескно и посыпались на кафель, и само тело осело ворохом золы, а локоны, локоны цвета огня, взметнулись к небу сизоватым дымком.

– Ты видела ее? – хрипло произнес Марцель, отдергивая руку.

Ты там была?

Ага, – выдохнула Ульрики в сторону. Опоздала.

Она вдруг шагнула к нему сама и обняла так, что дыхание перехватило. – Горячо, черт, черт, черт, как же горячо! Ульрики пылала, как в лихорадке, или как будто сама была готова вспыхнуть, как Рут, как Даниэла, как девочка Анки из школы. Коленки у нее дрожали, и Марцель чувствовал эту дрожь всем телом.

– Не плачь, – прошептал он, стискивая плечи Ульрики и ощущая себя невероятно, бесконечно сильным.

Не могу, правда, не могу.

Ты ведь такой же, да? Невыносимо смотреть, как они умирают. – И остановить это тоже невозможно, потому что слишком страшно! Прошептала она жутковато сухим голосом, как будто стекло хрупнуло.

Я вернулась, потому что они звали, но не могу найти его. Это добро иссыхает от времени, а зло растет, растет, как пустыня и пожирает все вокруг. Уже не семь поколений, а семь раз по семь, и я каждый раз убегаю и зову на помощь, но никто не приходит, только.

Ты, только ты…» Мысли Ульрики заполнили кухню безликими тенями. Глухо, как сквозь стеклянную перегородку в реанимации, долетал старчески кашляющий смех Вальца, мерно, холодно и чуждо грохотали незримые океанские волны.

Когда-нибудь ты расскажешь мне всё. – Это ведь не вопрос?

Неа. Марцель осторожно погладил её по волосам. На взгляд со стороны жёсткие и сухие, на ощупь они оказались скользкими, как шёлк. – Чёрт, душно здесь. Ульрике вскинулось. – Уйдём отсюда.

Ненадолго, но подальше. Давай.

Глаза у неё были чёрными-чёрными, с узкой каёмкой радужки по краю зрачка. – Давай, – согласился Марцель. К окну они повернулись одновременно. Пока Ульрики сдвигал из подоконника корзину с яблоками, Марцель наскоро черкал мелом по магнитной доске на холодильнике. Мел крошился, буквы осыпались, но торопливая «ушел буду поздно» вышла достаточно разборчивым. Оконные створки распахнулись, впуская сырость и холод с улицы. Скинув тапки, Марцель вслед за Ульрики перемахнул через подоконник и оказался в саду на задворках дома.

«А что мы будем делать?» Дыхание у него сбилось меньше, чем за минуту бега, давала о себе знать ночь, проведенная на выставшей железнодорожной платформе. – Ловить его! Ульрики обернулась на бегу, простоволосая и босая, полыхающая лихорадочной решимостью человека, который устал терять. – На живца!

На тебя! Подвернувшийся камешек ужалил голую ступню, как змея, и Мартель едва не сбился с шага. – Да! В голосе Ульрики колокотала ярость. – Надоело! До моста они долетели на одном дыхании. Однако над водой невольно замедлили шаг, а потом и вовсе остановились. Марцель, чувствуя, как покалывает в легких, плюхнулся на деревянный настил и похлопал рядом с собой ладонью. Ульрике села рядом, подогнув под себя одну ногу, и привалилась к нему плечом.

Есть идеи? – тихо спросил Марцеля, дышавшись. – Ну, кто это может быть? – Не знаю, – растеряно ответила Ульрике. – Наверное, он связан с законом или с церковью. Они всегда прячутся около власти. – Может, тогда это мэр? – Ульрике покачало головой. – Мэр Хаффельберга – женщина. – А женщина не может быть? – Нет, никогда.

Сились понять, Марцель прикоснулся сперва к ее запястью, а потом обнаглел и запустил руку под клетчатую рубашку. Ульрике не возражало. Наоборот, повернулась так, чтобы ему было удобнее. Мысли потекли сквозь пальцы речной водой, нестройные образы, похожие на размытые отражения в мутной волне.

Сын, и его сын, и сын его сына.

Словно обжегшись, Марцель отдернул руку, но тут же обнял ульрики снова, заглаживая вину. – Понятно. А ты-то здесь при чем? Вопрос оказался той самой спичкой в бочке с порохом. – Они сами виноваты, – Ульрики вскочила на ноги и отступила к перилам, не спуская с Марцеля глаз. – Они это заслужили. От густой, концентрированной ненависти горло свело.

Марцель попытался что-то сказать, но вместо слов вышел хрип, заморосил мелкий дождь, обжигающий холодный, и деревянные поручни моста казались теперь теплыми.

Я ни о чем не жалею.

Жалеешь, – неожиданно ясно произнес вдруг Марцель, когда Ульрики на мгновение замолчала, чтобы перевести дыхание. – Жалеешь, поэтому и возвращаешься сюда снова и снова, и поэтому хочешь сейчас умереть, думаешь, что на этом все закончится. Ты ведь знала, что он следит за тобой, и поэтому убежала через окно, да? Ульрики вцепилась в перила, до побелевших пальцев. – Да.

И в этот же момент удушающий гнев, сдавивший Марцеля, как в клещах, раскололся на две части, и ульярики принадлежало лишь меньшее из них. На то, чтобы принять решение, оставалось меньше секунды. Перила моста были уже непозволительно горячими. Сейчас. Марцель рванулся вперед, выставляя руки перед собой и изо всех сил толкнул ульярики в грудь. Падать с моста во второй раз было почти не страшно.

Вынырнули они одновременно. Марцель, выкашливая воду и судорожно молотя руками по воде, чтобы удержаться, ульрики сердитой русалкой. Волосы облепили ее лицо так плотно, словно это была маска. – Зачем ты это сделал? – Голос прозвучал под мостом гулко и искусственно. – Он хотел бы… Марсель наглотался воды, с трудом сумел удержаться на поверхности и погреб к берегу, и лишь выбравшись на траву, продолжил.

– Он хотел тебя сжечь прямо сейчас, может, и меня заодно. Но его способности ограничены, он способен уничтожить только то, что видит, вот и пришлось нырнуть. Ульрике закрыла глаза и нырнула, только волосы нефтью расплескались по поверхности воды на мгновение. У берега она появилась только через полминуты. Как будто искала на дне совет, что делать.

Ты прав. Первое, что сказала Ульрике, выбираясь из воды и на ходу отжимая волосы навок. Мокрая рубашка липла к телу и слегка просвечивала. Это было глупо. Если я умру, вряд ли что-то изменится, всё только зайдёт на второй круг, точнее, уже не на второй, она… Неважно, не помню. Она вздохнула и села рядом с Марцелем. Месть… Дурацкая штука.

Что будем делать? – Ну, переоденемся, – неуверенно предложил Марцель, а потом вспомнил, при каких обстоятельствах удрал из дома и простонал. – У-у-у, Шелтон меня убьет, или еще хуже. Черт, ульрики, я очень хреновое время выбрал для побега. Мне только вчера устроили грандиозный разнос за разгильдяйство, а я опять…

А тебе нужно всегда спрашивать у Шелтона разрешения, что делать? Марцель мрачно уставился на свои босые ноги, измазанные в зеленоватом иле и в земле.

Вообще-то да, но я же не могу тебе так ответить.

Ну, нет, но если всё пойдёт по худшему сценарию, мне можно будет вообще не возвращаться, лечь под кустом и сдохнуть. – Сдохнуть вменяемом, потому что слетать с катушек ещё.

Хреновее. – Он тебе ничего не сделает, – уверенно заявила Ульрике.

И добавила, подумав, – я заступлюсь. – Ещё чего не хватало, чтобы за меня заступалась женщина, – возмутился Марцель.

Вот тогда и не ной. И вообще, он тебе что, настолько нужен, зависишь от него?

Гортань свело, как от глотка лимонного сока. – Почему он мне настолько нужен? Я… Я не хочу свихнуться. Мне… Мне нужно слушать его океан, чтобы не забыть, кто я. Я просто привык. Я не хочу искать никого другого. Мне не нужны ни стратеги, ни тактики. – только его океан. Из-за меня он убил Рен. Он все-таки вернулся за мной, нянчился со мной

девять лет, вытаскивал из дерьма, берег, не давал.

Свихнуться, и я не знаю, зачем. – А он к тебе не привык? – Зачем мне быть и куда идти, если не с ним?

Ему удобно, – буркнул Марцель и пошевелил пальцами на ногах. Подсохшая грязь неприятно стягивала кожу и осыпалась неряшливыми комочками. Пока я приношу пользу, он меня терпит, позволяет оставаться рядом. Ну, я типа рыбы прилипал и вообще-то. Ему пришлось из-за меня отказаться от очень важного человека или от будущего даже. – Может, он просто выбрал другое будущее?

Марсель пожал плечами. – Мы с ним как фрики смотримся, да? Ну, в смысле, странно. – Как идиоты, – улыбнулась Уллирике, – оба. – Настоящего очень мало, и если рядом с тобой оказывается что-то настоящее, это надо беречь. Или кто-то настоящий. – А я не берегу, – Мартелет вернулся.

Ульрик ею внезапно наклонилась и прижалась к его плечу, так что когда Мартелет обернулся, то оказался с ней лицом к лицу, едва ли не сталкиваясь носами.

Так подростки целуются, да? А если я скажу, что ты можешь идти со мной? И я тебя никогда не оставлю. Ты пойдешь?

Очень тихо спросила Ульрике. У Марцеля появилось ощущение, что кости начинают плавиться, как пластилин. В голове зазвенело. – А ты обещаешь? – Да. – так же серьезно сказала она, и Марцель сразу поверил. Ульрике не лгала ни единой мыслью, и он знал, что она сможет его удержать.

Не на грани нормальности, уже за гранью, но там он тоже не будет чувствовать себя несчастным, потому что и сама ульрики ненормальная.

А вдруг это и есть твой выбор, Мартель?

Другая судьба. У Шелтона уже был шанс.

Справедливо, если и у тебя будет. Так себя чувствуют те, кто продает душу. Темнота наваливалась со всех сторон, ненастоящая, иллюзорная, но такая густая, что в ней можно было захлебнуться. Марцель дышал учащенно, но кислорода все равно не хватало. Капельки речной воды стекали с мокрых волос и щекотали спину. Ветер заунывно гудел под мостом на одной ноте. Или это только мерещилось?

А он без меня? – Да. – Почти беззвучно выдохнула Ульрике.

Если это правда, и ты действительно рыба прилипала, Тогда он не заметит и просто пойдет дальше, а ты получишь то, что будет по-настоящему твоим. Ты же хотел семью и детей, которые не будут такими как ты.

А ты… Марсель не договорил, захлебнувшись словами, но Ульрике все поняла.

А я хочу….

Он прикусил язык. Дальше говорить было нельзя. Только целовать. И опять получалось по-дурацки. Мокрая одежда, босые ноги, расползающаяся под коленями сырая земля. Волосы липли к телу и лезли в рот, и Ульрики отфыркивалась как кошка, и горячо дышала ему в ухо, пока он целовал шею и плечо, и в мыслях у нее была ночи костры. Где-то совсем близко разговаривали две женщины, и голоса становились все ближе.

Но Марцеле уже было плевать, как было плевать на сырость и холод, и когда Ульрики отстранилась и произнесла.

Не сейчас, пожалуйста.

Он готов был завыть. – Ты издеваешься. – Нет. Она на мгновение замерла, прижимаясь к нему всем телом, и от этого стало тепло.

Но пусть это будет правильно. Для меня важно. Даже если для тебя не…

Марцель собрал всю волю в кулак и сел, отстраняясь. – Для меня тоже важно, – вздохнул он, пытаясь сидя застегнуть джинсы. – Слушай, у тебя дома нет запасной одежды? Если я сейчас вернусь к Шелтону, то будет катастрофа. Уйрики прищурилась и внимательно оглядела Марцеля с головы до ног. – Ну, мужской одежды нет, хотя у Бритты вроде был сын.

Может, от него что-нибудь осталось? Прогладим утюгом, и можно надеть. Все лучше, чем мокрое. – Ага, – кивнул Марцель, вставая на ноги. Ещё бы по городу пройти, не привлекая лишнего внимания. – Чёрт! Он исчез! – Кто? – Ультрики поднялась и тщательно одёрнула испачканную юбку. – Пирокенетик! – Кто-кто? – Убийца Рут, – нахмурился Марцель, прислушиваясь.

Но Хаффельберг затих, затаился, словно выжидая, и даже мысли двух женщин, неторопливо прогуливающихся вдоль реки, казались приглушёнными. – Не, никого. – О! Засада! Я надеялся, что смогу вычислить его на слух. – Ой, чёрт! – он запоздало прикусил язык, сообразив, что только что сдал себя с потрохами. Ульрикия только улыбнулась в сторону. – Я знала, что ты особенный, ещё когда увидела тебя в первый раз в магазине. Я не понимаю тебя, просто чувствую. – Это хорошо, – слегка расслабился Марсель, – просто некоторые вещи…

Нельзя говорить вслух, потому что они теряют свою ценность», – закончила Ульрике и вдруг шагнула к нему вплотную и наклонилась к уху.

Поэтому не спрашивай меня ни о чем, хорошо?

Марцель кивнул как заколдованный. – Хорошо. Они выбрались из-под моста, когда снова начал накрапывать дождь. Город как будто вымер от сырости и холода. Немного пахло дымом, и то ли от этого запаха, то ли от озноба тело сотрясало крупная дрожь. У Марцеля зуб на зуб не попадал. Ульрике, похоже, совсем не мерзло и не смущалось ни из-за грязи на своей одежде, ни из-за отсутствия обуви.

Как думаешь, если еще походим по городу, то найдем его? – Легче поступить по-другому, – пробурчал Марцель, обхватывая себя руками. Согреться это не помогало ни на гран. – Пойдем сразу к этому Иоганну Веберу. – Почему, – насторожилось Уллирике, – почему именно к нему? – Ну, сдавать еще и напарника Марцелю не хотелось, поэтому он просто сказал, – у нас и до этого было четыре подозреваемых из-за случая со свечками в церкви – Клемент Линден, Лайонел Цорн, Иоганн Вебер и Ганс Хайнце.

Ну, самый подозрительный был Линден, но он вовремя помер. Потом еще Цорн странный, вроде как жутко злой, но Ну, ты сама рассказывала, что он из ружья палит по тем, кто без дела ходит на кладбище. Но он живет не в городе, а я пару раз слышал пирокинетика, ну, убийцу, именно в городе.

Ну, потом Хайнце, этот типа работал в пожарной бригаде. Страшно подозрительно, но он живет вроде в другой стороне, до него топать далеко. А Иоганн Вебер тут, рядом, недалеко от участка. Плюс у него вообще семейка со странностями, взять хоть Герхарда. – Герхард – почтительный и вежливый юноша, – старомодно похвалила Ульрике и нахмурилась. – А что ты будешь делать, если Иоганн правда окажется тем самым убийцей? – Ну, не знаю, – Мартель растерялся, прикидывая варианты.

– Ты крови боишься? – Нет. – Тогда много чего можно сделать. – Нет, так нельзя, – упрямо вздернула подбородок Ульрике.

Нужно сделать правильно.

У тебя на этой правильности пунктик, – не удержался от шпильки Марцель. Ульрике ускорила шаг.

Если ты делаешь что-то неправильно, то последствия будут ужасны. Вся эта история и началась с одного неправильного.

Поступка. – Тебе видней, – уступил Марцель, – и как будет правильно? – Не знаю. – С достоинством египетской царицы, – ответила Ульрике, и Марцель сдался окончательно. – Хорошо, я подумаю, а пока будем действовать по обстоятельствам. Фрау Кауфер приняла вид мокрой до нитки парочки как должное. Молча открыла дверь и впустила их внутрь, позволила натоптать две цепочки грязных следов до ванной и не сказала ни слова, когда корзина для белья пополнилась одеждой, пропахшей речной тиной.

Кошки сидели повсюду – на лестнице, в шкафах, под столом, под ванной в раковине, в душевой кабине – и равнодушно щюрили глаза. Марсель завертел головой, выглядывая старую знакомую, желтоглазую черную кошатину, но той нигде не было. Уже в ванной, растираясь махровым полотенцем, он спросил у лирики то, что давно вертелось на языке.

Слушай, я тут думаю и никак не могу понять. Пирокинетик охотится за теми, кого считает ведьмами. Ну, Даниэла и ее хобби – спиритизм, девчонка-гадалка школы, певичка-сирена с песнями про колдовство и заговоры. Рут сама себя считала ведьмой. Мартель сглотнул, потому что во рту внезапно стало кисло. – Но почему он не тронул Бригитту Кауфер?

Бритта не ведьма, – тихо откликнулась Ульрике.

Она обычная старуха с плохим характером, умная, но этого мало.

Второй вопрос задать было еще сложнее. – А чем ведьмы отличаются от обычных людей? Ульрике зябко закуталась в полотенце. – Трудно сказать. Друг от друга они отличаются даже больше, чем от людей. Они не всегда рыжие и зеленоглазые, как рут, часто некрасивые,

Но в них есть что-то такое, что способно изменить мир, просто одним своим существованием.

Волшебная музыка или умение видеть мертвых, или слова, слова, которые сбываются, или чтение судьбы по знакам, песни, которые зовут людей к чему-то непреодолимо прекрасному. Марцель тяжело оперся на раковину, ноги едва держали его. – А ты, чем ты особенная? – Ничем. Я просто живу так, как хочу.

Ульрике не солгала, Марцель это почувствовал, но смысла в ее словах было куда больше, чем он смог уловить. На сетчатке отпечатался фантасмагорический образ, перекресток из трех дорог, беспрерывно меняющихся местами, точно колода карт, которую тасуют ловкие руки. А на перекрестке сидела темноволосая встрёпанная девочка и чертила в пыли стрелки веточкой лаванды. – Не понимаю. – И не надо, – улыбнулась она.

Давай одеваться. На этот раз Ульрики повела его не в свою комнату, а на чердак. Впереди гордым проводником шествовала пушистая белая кошка, изредка подергивая хвостом. Чердак оказался пыльным. – Нам точно сюда? – осторожно спросил Марцель, поправляя полотенце на поясе. Вдоль стены стояли в ряд коробки и сундуки, даже на вид старинные.

Круглое окошко было задернуто кружевной занавеской, посеревшей от времени.

Ага.

Так, давай вон тот попробуем, – нерешительно предположила ульрики и шагнула к ближнему сундуку.

Не заперт. Хорошо.

Тут же все грязное! – возмутился Марцель, но, заглянув в сундук, вынужден был признать. – Может, не очень грязное. Ух, какие штаны прикольные! Белые! А это не женские? А, черт с ними! Давай сюда! И тот белый свитер! Буду как Шелтон, весь сияющий! Примыслия, напарники между лопатками засвербело, как в предчувствии нагоняя. Свитер вязала Брита, слегка растерянно откликнулась Улирики.

И он точно на мальчика. – Ну, клёво! – Марсель сложил полотенце на крышке соседнего сундука и влез в штаны. – Вот невезуха. Если они тоже намокнут, то без белья неприлично будет. – Значит, постараюсь не намокать. – А свитер мягкий. – Ещё бы. Сделан с любовью. У Лирики зябко подняла воротник халата.

Ты отнеси пока в ванну полотенце, а я схожу и оденусь. Жди меня на кухне.

Марцель послушался. Он кинул полотенце все в ту же корзину для белья, потому что оно было безнадежно испорчено густой чердачной пылью, а затем по памяти нашел кухню, совмещенную со столовой. Как и в первый раз, там везде дремали кошки. На стульях, на столе, на микроволновке. Бригитта Кауфер, кутаясь в шаль, помешивала чай серебряной ложечкой. – Это моего сына. – Что?

Не сразу сообразил Марцель. – Это вещи моего сына, – хмуро повторила Бригитта Кауфер. Шаль лежала у нее на плечах, как толстая паутина. – Я говорила ему, что нельзя уезжать из Хаффельберга. Он не послушал, бежал с этой дурочкой. Сердце у Марцеля кальнуло, но это была чужая боль. – И как они поживают?

Умерли давно, – пожала плечами фрау Кауфер. – А я теперь сумасшедшая старуха в черном. – А-а, извините, – ляпнул Марцель, не зная, что сказать. – Вам, наверное, неприятно, что я его вещи взял. – Бери, – разрешила фрау Кауфер. «Всё равно некому отдать. Сухая ветвь, пустоцвет», – забормотала она.

Образы в её мыслях были неразличимы и пропитаны флёром печали. «Не уберегла, не смогла, кровиночка моя…» Здоровенный серый кошак, до того крутившийся вокруг кокетливой полосатой кошечки, подбежал к Бригите Кауфер, мяукнул и принялся отереться о её ноги.

Марцель.

Она растерянно опустила руку и потрепала его по ушам. – Интересно, если Бригитта – сухая ветвь, а ее сын умер, то откуда взялась Ульрике? Или его жена успела родить? Что-то подсказывало Марселю, услышав напарник эти размышления, то сразу назвал бы его идиотом. За недогадливость. – Ты идешь? – заглянула Ульрике на кухню, теребя ручку зонта.