Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Марсель прижал расслабленную руку Шелтона ладонью к своей щеке. Информация потекла от кожи к коже, как по невидимым каналам. – А что потом? Я могу подправить ему память или убить. Только скажи. Шелтон облизнул губы, как будто они у него пересохли. – и снова отвернулся. – Подправим память и добавим кое-какие установки.

Сделаешь все в точности по моим указаниям. – Ну что ж, спасибо за щедрый подарочек, Блау, – серьезно добавил он. А Марцелю вдруг стало смешно. Так смешно, как давно уже не было. Отпихнув руку напарника, он повалился на землю, катался и ржал, пока не затошнило. Тогда Шелтон, молча наблюдавший за истерикой, подошел к нему и прикоснулся к колбу. Недолгий приступ дезориентации в пространстве, и дышать стало легче.

– Спасибо, – пробормотал Марцель, – не стоит, тебе еще нужно поработать. Пока Марцель оправлял задравшуюся футболку и шнуровал кроссовки, Шелтон достал из сумки ноут и бутылку ледяной минералки. Компьютер себе, воду Марцелю. Выпей не меньше половины. Потом внушишь Хавоку следующее. Рой, как и подозревали в центре, оказался человеком Стебе. Он планировал забрать всю информацию, а затем передать её Стебе.

Хавок раскрыл его планы. Стрелять Рой начал первым. «А, чуть не забыл». Шелтон, натянув фадолазку на ладонь, подобрал пистолет туриста, вложил в руку мертвецу и, наставив на голень фермера, спустил курок. Это для достоверности. Итак, после этого Хавок вынужден был устранить напарника. Однако свара случилась позднее, а сам разговор со мной прошел хорошо.

Информацию внушишь ему из этого файла, – уточнил Шелтон, развернув к напарнику ноутбук. – О трупе Хавок должен позаботиться сам. С Блау он будет связываться завтра, а в Шельдорф уедет через восемь дней. Это основной слой внушения. На подсознательном сделай установку на убийство Блао двадцать четвертого сентября, если Хавок будет к тому времени жив.

Ни хрена ж себе! – присвистнул Марцель. – И давно ты об этом подумывал? – Девять лет. – нехорошо усмехнулся Шелтон. – Действуй. Я пока кое с кем переговорю и скину на флешку компромат на одного стукача из группировки. Жаль, информатором он был неплохим. Но теперь придется от него избавиться. Руками блау. А потом пойдем покупать тебе новый мобильник.

Хочу желтый, с безрамочным экраном и чтоб заряд держал долго. Подсуетился Марцель и, спихнув труб в сторону, уселся фермеру на грудь, расстегивая по ходу рубашку. – Ага, сейчас будет контакт. – Слушай, голова просто раскалывается. Подлатаешь потом? – Когда завершишь работу, хотя, возможно, тебе лучше будет просто поспать. Шелтон бросил на него взгляд искоса.

Никогда не задумывался о том, почему раньше у тебя не было головных болей после применения способностей. – Нет, – буркнул Марцель, – и вообще, может, они и были. Просто я не помню. Я же себя почти не осознавал, не отделял от других людей. – Прекрасно осознавал, – возразил Шелтон, – только несколько иначе. Головные боли – это твой рефлекс-шванг. Ты сам себя запрограммировал на них.

А вот зачем, подумай. – Не хочу, голова болит. Марцель помолчал. – А ты как думаешь? – Это стоп-сигнал, – спокойно ответил Шелтон. – Ты пока не готов справляться со всем объемом своих возможностей. И как только они выходят за пределы того, что ты можешь контролировать, включается боль. «Всё, больше ничего не говорю. Просто вспомни Ирен, психушку, и сам поймёшь».

Марцель прижал руки к груди фермера, глубоко вздохнул. «Потом вспомню. Ладно, я начинаю. Последи за окрестностями». И провалился в чужой разум. В город они возвращались уже ближе к вечеру. Марцель не только всю минералку вылакал, но и на Шелтона успел наворчать за то, что тот мало воды захватил. Усталость несколько притупила головную боль, но теперь мало того, что в глазах двоилось, так еще и ноги заплетались.

– Я выгляжу пьяным, – пожаловался Марцель, обвисая у напарника на локте. – Уже не в первый раз, так что этим ты никого не удивишь и не шокируешь. – Ну, успокоил. – Тебе нужно обрабатывать рот, – сухо напомнил Шелтон. – Впрочем, ты сегодня в целом хорошо поработал. Судя по всему, Хавок легенду принял полностью, и накладок не будет.

Осталось только проверить завтра, как он справился с трупом. – Как-нибудь справился, профи всё-таки, – угрюмо отозвался Марцель, оглядываясь на витрину кафе Линденов. – Слушай, а купи мне апельсиновый сок, она ведь делает напитки на вынос, жуть как хочется. Шилтон остановился, заглянул в сумку, удостоверился, что взял бумажник с собой и кивнул. – Хорошо, тогда горячий шоколад выпьешь на ночь, а сейчас перед манипуляциями с Рут освежишься соком.

Кстати, можем сегодня взять какую-нибудь еду на дом, раз уж я собираюсь покупать сок на вынос. Честно говоря, не могу смотреть уже на стряпню Гретты. Слишком жирно и плотно. Сознался он неожиданно. А Анна неплохо готовит овощные рагу. – Да бери, что хочешь, – вяло помахал рукой Марцель. При одной мысли об ужине начинала мутить.

Заодно и поболтаешь со своей Анной. А ты уверен, что Рут не проснулась? – Вот и проверишь заодно, – посоветовал Шелтон и слегка подтолкнул напарника в спину. – Иди уже, придурок. – Ты не спеши особо, ладно? Я могу Рут сначала обработать, а потом уже будет и сок, и пиво, и нормальный ужин. – И мне возьми пиццу, а не овощную хрень! – крикнул Марцель, отбежав на безопасное расстояние.

Шелтон предсказуемо сделал вид что ничего не услышал ну и ладно так даже лучше не будешь мешаться разобраться срут хотелось без лишних глаз у вальцев марцелю сперва показалось что шелтон на всякий случай усыпил и хозяев дома, но потом телепат расслышал бормотание телевизора в гостиной и мысленные голоса умиротворенные слегка скучающие и на цыпочках поднимаясь по лестнице

внезапно осознал, что абстрактная радость по поводу отсутствия напарника при разбирательствах с монахиней потихоньку перерастает во вполне конкретную идею. Разумеется, Рут спала на его кровати. Разуть монахиню Шелтон то ли не догадался, то ли поленился, но измазанные землей ботинки порядочно запачкали покрывало. Марцель ощутил мимолетный приступ раздражения. – Да, это кто тут придурок, надо посмотреть.

«Рут, просыпайся!», – он тронул монахиню за плечо, ноль внимания. – А, ладно, попробуем по-другому. От мысленного оклика Рут очнулась сразу. Резко села на кровати, едва не врезавшись в склонившегося над ней марцелялбом, испуганно обернулась к окну, к прикрытой двери, снова к окну. Паника начала подниматься океанской волной с привкусом подступающих слез.

– Эй, тихо, это же я. Марсель постарался улыбнуться дружелюбно и беспомощно. – Ты просто в обморок упала. Давай я помогу тебе дойти до монастыря. А то уже вечер, а у вас вроде в семь какая-то там служба. И вообще, я хотел с тобой поговорить до того, как Шелтон вернется. Скажи, ты испугалась того, что увидела? Рут сцепила руки на коленях и деревянно кивнула.

Марсель почесал в затылке и сел рядом с ней. Все равно покрывало уже грязное. «Знаешь, а это хорошо». Он осторожно подвинулся к ней поближе. Рут старательно глядела в сторону, но хотя бы не шарахалась. «Это даже замечательно, бояться таких вещей. Нормальные люди их боятся. Как там было?» Марцель заглянул ей в лицо, уже без улыбки. «Ты сидела, читала свой романчик, думала о разном.

И вдруг появляюсь я, весь такой не принц на белом коне, а придурок с проблемами. – Мы куда-то бежим, потом нас догоняют два мерзавца с пистолетами, начинают стрелять. – Хе-хе-хе, хорошо, что друг в друга, а не в нас. А потом я делаю с ними что-то жуткое, и они вдруг помирают. – Оба! – слегка приукрасил действительность Марцель. Рут начала потряхивать от нервов, на щеках у нее расцвели красные пятна, как всегда бывает у рыжих и белокожих женщин.

– Так что, конечно, тебе страшно. Ты ведь и меня боишься, наверное. Она так яростно замотала головой, что Марцель на секунду испугался, не отвалится ли, а потом расплакалась. Утешать женщин в слезах Марцель умел. Рут не сопротивлялась. Она позволила и обнять себя, и погладить по рыжим спутанным волосам, и успокоительно, и щекотно подышать на ухо.

Когда истерика сошла на нет, Марцель тихо и просто сказал. Я телепат, я могу убить человека тремя десятками разных способов, даже не глядя на него. Захочу – заставлю спрыгнуть с моста, захочу – вскипячу мозги. «И знаешь что? У меня даже угрызений совести не будет», – соврал Марцель на голубом глазу. Рут замерла настороженным зверьком, несчастная и беспомощная.

Вот это и чудовищно. А ты… Вот дурочка-то, – с нежностью произнес Марцель и поцеловал оставал Рут в висок. – Я знаю, почему ты заперла себя в монастыре. Ведь ты все время думаешь об этом, потому что считаешь, что виновата в смерти Рихарда, но это неправда. Его убил монстр, такой же, как я. Мысленная тишина взорвалась как о фоне иззвуков.

Барабаны, визгливая скрипка и контрабас – все одновременно, все на разные лады. Рут медленно отодвинулась от Мартеля и очень-очень четко подумала. – Это правда? – Клянусь тебе! – серьезно ответил Марцель. – И у меня свои счеты с тем монстром. Так что рано или поздно я до него доберусь. У него вырвался нервный смешок. – Ну, или он до меня.

Неважно. Запомни это хорошо, Рут, ладно? Шелтон хочет, чтобы я стер тебе память. А я не буду. Знаешь, почему? – Убьешь? – подумала она, но вслух изобразила непонимание. И пожала плечами. Марцель хохотнул. – Дурочка, при чем здесь убийство? Нет, я хочу, чтобы ты помнила, потому что это поможет тебе сбежать из города.

Марцель поднялся и подошел крут вплотную, заключая ее лицо в свои ладони, заставляя смотреть только на него. Она дышала тяжело. – Знаешь, что тебя держит тут? То, что ты считаешь себя чудовищем. А зря, потому что это не так. А если ты будешь помнить о том, какие чудовища на самом деле, может, и догадаешься сбежать однажды отсюда в консерваторию. Неловко пошутил Марцель и расплылся в дурашливой улыбке.

И вот, кстати. Я не особо разбираюсь в религии, но, наверное, если тебе даны какие-то таланты, то зарывать их в землю – грех. Ну, я не имею в виду телепатию или ещё какую-нибудь потустороннюю хрень. Но музыка – это же прекрасно. В общем, помни обо всем, думай и решай, – посоветовал Марцель и отступил на шаг, держа рот за руку. – Пойдем, провожу тебя до монастыря, пока Шелтон не вернулся.

Всю недолгую дорогу до монастырских ворот монахиня о чем-то напряженно размышляла. Марцель не подслушивал, почему-то хотелось оставить ей хоть немного уединения. Небо медленно разгоралось закатом, с улицы, с восточного края площади неторопливо выходил Шелтон, нагруженный коробками с едой, на вынос из кафе Линденом и с кем-то говорил по телефону. – Ну, мне пора, – торопливо распрощался Марцельс Монахиней.

Беги, а то еще тебя увидят в моей хреновой компании. Улыбнулся он и, не дожидаясь ответа, развернулся и побежал навстречу Шелтону, крича на ходу нарочито-дурашливо – Ты купил мне мобильник? Желтый, с большим экраном. Завидев напарника, Шелтон быстро закончил разговор, но ответить соизволил, только приблизившись на расстояние в 10 шагов. – Нет. Закажем вечером через интернет-магазин.

Завтра с утра курьер доставит. Все равно в Хафельберге выбор маленький, ничего желтого нет. – А ты уже закончил с сестрой Рут, как я вижу? Он выразительно оглянулся на темную громаду монастыря, где в воротах застыла простоволосая монахиня в запачканном землей платье. – Ага, – безмятежно согласился Мартин. Марцель. Только я не стирал ей память. – Понятно, – кивнул Шелтон, ничуть не удивившись. – Не боишься, что она пойдет в полицию?

Герхарду? Со своим-то чувством вины за смерть человека из его семьи? Не-а, – замотал головой Марцель. – Да и вообще, она не собиралась нас выдавать. Я ей намекнул, что собираюсь прижать убийцу Рихарда Вебера. И все. Она на крючке. – Это аргумент, – согласился стратег. Но все же приглядывай за ней хотя бы неделю. Монахиня не совсем обычная женщина. Вдруг она решит покаяться.

– Она не настоящая монахиня, – выркнул Марцель. – Это просто ее самонаказание. Он запнулся. Шелтон, как всегда, понимал оговорки даже слишком хорошо. – О, да. А самонаказание ты знаешь не понаслышке. Впрочем, вернемся к Рихарду Веберу и его убийству. – Ты просмотрел воспоминания, Рут? Марцель почувствовал себя полным идиотом.

Вся радость от правильного поступка слетела как пух саду Ванчика от порыва ветра. – Э-э-э-э… – Шелтон даже взглядом не удостоил напарника. – Я так и знал. На днях обязательно считаешь память. Это важно, Шванг – с нажимом произнес он и смягчился. – А сейчас все же пойдем и поужинаем. Как твоя голова? – Ну, болит. Отставая на полшага, Марцель поплёлся за стратегом.

От коробок в пакете пахло запечённой брокколи и, удивительно, любимой пиццей с пепперони и грибами. На дне болтыхалась пластмассовая бутылочка с апельсиновым соком. – Огни Хаффельберга, – сказал вдруг Шелтон, и Марцель встрепенулся. – А? – Ничего. Просто мне вдруг подумалось, что это символичное название. В доме у Вальцев свет горел только в гостиной.

Занавески были красные, и поэтому казалось, что там пожар. Курт Шелтон искренне полагал, что привычку делать фатальные ошибки он оставил далеко в прошлом, целых два года назад, там же, где похоронил Кона Маккену. Эта иллюзия выстояла достаточно долго, чтобы он вновь обрел самоуверенность, утерянную после того, как по его же осторожности жизнь разлетелась на осколки.

Но сейчас, глядя на выбеленное до полного обесцвечивание здание психиатрической клиники, на тонкую нить электрошоковой защиты поверху металлического забора, на ярко-алую герань в северном окошке пропускного пункта, он понимает, что снова ошибся. И теперь не сможет разрешить ситуацию, пожертвовав только собой. «Надо было лучше приглядывать за Ирен», – думает он. И еще думает, что Марцеля следовало осадить в самом начале, и не позволить зайти так далеко, чтобы для Ирэна это стало невыносимым.

И что не стоило уезжать к доктору Леоне, не распутав чудовищный узел отношений. И что на подготовку отходного пути потребуется как минимум сорок восемь часов, и Марцель может не выдержать. И что логика подсказывает, что на предателей полагаться нельзя, они обязательно предают вновь. И что правильный выход из этого лабиринта только один. А еще Шелтон чувствует себя мерзавцем, потому что он готов наплевать на правильный выход и сделать так, как хочется.

А хочется ему сесть в машину, позвонить Ирене и предложить ей уехать из Кёнингена прямо сейчас и забыть о психиатрической клинике на окраине города навсегда. Номер Ирены начинается с двух шестерок. Трубку она всегда берет после шестого гудка, и в этом постоянстве есть что-то медитативное. – Конн, боженьки, как я рада, что ты вернулся.

Где ты? Скажи, я сейчас подъеду. Я так тебя люблю, что хочется весь город по кирпичику разнести. Голос у нее подевчачий и звонкий. И самое смешное, что она не врет. – Я тоже тебя люблю, – мягко отвечает Шелтон. На плечи словно опускается что-то теплое и воздушное, медленно обволакивающее все тело. И душная, душащая, на языке появляется привкус манго.

Не надо приезжать никуда, я на машине. Сейчас собираюсь на Гернштрассе, хочу заказать что-нибудь на дом из китайского ресторана. Самое интересное, что он тоже не врет, ни слова. Такие вот странные отношения. Круто, и… Шилтон почти наяву видит, как Ирэн, подкинув телефон, с восторгом переворачивается в воздухе, а вокруг парят горшки с цветами, подушки, стаканы или шельдерские боевики, в зависимости от того, где она находится в данный момент.

«Я хочу курицу в кисло-сладком!» «Прекрасно. Я запомню», – улыбается Шелтон. Следующая фраза дается ему с трудом, но сказать ее необходимо. Это последний шанс решить все без жертв. «Что возьмем шванку?» На том конце трубки грохот. Судя по звуку, упало что-то вроде гардероба или комода или еще чего-нибудь деревянного и массивного.

– Э-э-э… – тянет Ирэн, и голос у нее становится растерянным. – Знаешь, а он сбежал куда-то, но ушел в загул. Недели уже не возвращался. Я думаю, что он и не вернется. Тогда, помнишь, на месяц убежал и сказал, что в следующий раз вообще пошлет нас, если мы… – Врет. Шелтон отводит трубку от уха и медленно выдыхает.

«Земля уходит из-под ног, мысли путаются, а психиатрическая клиника нависает над ним под сюрреалистическим углом. Ещё немного, и она завалится, погребёт его под собой». «Хорошо», – говорит наконец Шелтон, и в голове поселяется лёгкий звон. «Решение принято. Обсудим это при личной встрече». Нормально завести автомобиль получается только со второго раза. Новенький белый индига кашляет, как 20-летняя развалюха, а потом дергается с места и тут же глохнет.

Шелтон обещал Ирен приехать через час, но почему-то кружит и кружит по городу. Движение в Кёнингене не сказать, чтобы особенно активное, но весьма нервное. Цветофоров хватает. Китайских ресторанов десятка три, но хороши из них только два заведения – Цинь в центре и гнездо Цапли в начале Гернштрассе. Логично было бы позвонить в гнездо и заказать доставку, но он едет в Цинь и терпеливо ждёт, пока черноглазые официанты упакуют коробки на вынос.

Обратно он тащится со скоростью черепахи. Бернштрассе упирается в лихорадочно пламенеющий закат. Лифт в доме Шелтон тоже игнорирует, но замечает это лишь на четырнадцатом этаже, открывая ключом дверь своей квартиры. Провернуть его в замке он успевает только раз, потом дверь распахивается сама.

Ирен стоит на пороге, и вокруг неё летают туфли, шарфики, духи, расчески и его, Шелтона, осеннее пальто. Ирен бросается ему на шею, коробки с китайской едой взмывают в воздух, а потолок становится опасно близким. Кон, миленький, хорошенький мой, котеночек. Каждая пауза, поцелуи, прикосновения, ласка. Пиджак и ботинки Шелтона торжественно уплывают куда-то вглубь квартиры, и там невидимые с грохотом падают на пол.

«Как же я соскучилась!» Эффектно расправив рукава, улетает на лестничную клетку рубашка. Шелтон не выдерживает и всё же смеётся. «Подожди, Ирэн, хорошая, сладкая…» Губы у Ирэн с привкусом манго, и она любит эти дурацкие обращения, и оторваться от неё действительно невозможно, несмотря на то, что решение уже принято.

– Нет, правда, подожди, – задыхается Шелтон и всё же с трудом отстраняется. – Поставь меня на пол. Сначала я иду в душ, потом всё остальное. Тридцать пять часов даже без перемены рубашки – это не гигиенично, в конце концов? – Ага, – со всей серьёзностью отвечает Ирэн. Хмурится. Они опускаются на пол вдвоём синхронно.

Рядом точно по кругу выстраиваются флаконы с духами, шарфики Ирен в широкой синей юбке и совершенно прозрачном шифоновом топике стоит, скромно опустив голову и сложив руки, как школьница. Коротко стриженные угольно-черные пряди волос топорщатся во все стороны. Она немного похожа на встрепанную ворону или на дикобраза после спячки. Но губы тщательно подкрашены, а ресницы подведены.

Ждала, готовилась. Шелтон думает, что женщины тратят удивительно много времени, чтобы выглядеть небрежно. Ещё думает, что Ирен идёт синяя юбка, и ещё, что без юбки было бы даже лучше, и ещё, что Манго ему нравится, и ещё, что врач сказал, что Марсель не приходил в себя уже двое суток, и сердцебиение у него замедлено почти до критической отметки.

Шелтон сглатывает и говорит, как насчёт ужина со свечами в честь возвращения. Ирэн, па и девочка, щурится. «Как насчет совместного душа?» Собирая раскиданные по квартире вещи, пиджак, ботинки, носки, ремень, Шелтон останавливается у запертой комнаты. На двери табличка, явно упертая с технической будки. Осторожно, высокое напряжение. Ирэн тут же льнет, кошкой, теплая, гибкая, ласковая.

Давно он ушел? Шелтон не оборачивается, боится, что глаза не соврут. – Ну да, говорю же с неделю. Вещи свои забрал, очки там, кое-что из одежды, наличные деньги. Ирен тихонько вдыхает и трется щекой о голое плечо Шелтона. – Миленький, ну пойдем в душ, что ты опять про него думаешь? Взрослый уже мальчик, погуляет и вернется.

Это взрослый мальчик в устах Ирен звучит особенно смешно. Ей исполнилось восемнадцать в позапрошлом месяце. Марселя через две недели вроде бы исполняется двадцать семь, но рядом с ней он действительно иногда кажется ребенком. Ирэн избалована до крайности, до полного отсутствия комплексов, до холодной циничности в сочетании с опьяняющей жаждой удовольствий, и это все было бы отталкивающим, если бы она не умела так любить, действительно без остатка, боготворя до болезненной зависимости.

Когда Шелтон смотрит в ее глаза, черные и блестящие, он видит в них только себя, всегда. Ирэн видит в Шелтоне идеал. Ей не кажется ни странным, ни смешным, что в его девятнадцать лет у него была только одна женщина, и опыт этот оказался не самым удачным.

Она просто учит его тому, что знает сама, и у нее, с тринадцати лет не знавшей отказа ни в чем, получается удивлять его каждый раз. Ирен восхищается чувствительностью Шелтона и потихоньку открывает ему тайну, что его особенность – не только повод носить одежду из самой нежной ткани и перчатки, шарахаться от прикосновений, но и неисчерпаемый источник удовольствия. От поцелуев, касаний вскользь, от самого дыхания, холодный воздух по коже, теплый воздух по коже.

Ирен люто, до закипающей крови ненавидит нахального телепата, который живет в их квартире, их с Шелтоном, как считает она. Ее бесит все, от легкой инфантильности до беспордонной привычки влезать в голову в самый интимный момент с дурацкими советами «Эй, Шелтон же сейчас не это хочет, я слышу, подсказать что?»

Но больше всего она ненавидит его за то, что Марцель – неотъемлемая часть жизни Шелтона, семья, как он однажды сказал, А семью надо беречь. И в ответ на самые невообразимые выходки, стратег только смеется и говорит Ирене «Эй, относись полегче, это же шванг». Самое смешное, что сам шванг Ирена обожает, ведь она делает Шелтона счастливым. Вода в душевой кабинке течет вниз, вверх, во все стороны, летают зубные щетки и коробочки с кремом, банка геля для душа извергает разноцветные пузырьки.

Ирену же так хорошо, что она просто не может контролировать телекинез. Шелтону так хорошо, что он не может контролировать мысли. «Предательство входит в привычку», – думает он. «Если она предала, предаст и снова». И еще он думает, то, что он собирается сделать, тоже предательство.

Потом, позже, через пять или шесть часов, когда от китайской еды остались одни воспоминания, ужасно хочется спать, подушки раскиданы по всей спальне, а по потолку разбегаются серебристые звёздочки от ночника. На ночнике настояла Ирэн, она не любит полной темноты. Шелтон осторожно сползает с кровати, кутаясь в батистовую простыню.

Всё, что нужно сделать, четыре звонка нужным людям, заказ на минивэн, индиго слишком приметное и не слишком удобно, заказ на доставку медоборудования в уединённый коттедж на расстоянии двухсот пятидесяти километров от Кёнингена, – цепочка переводов денежных средств со счета на счет через офшоры, а затем покупка билетов на беспосадочный перелет в итальянскую зону Евроконгломерата, две недели спустя. И кое-что нужно сделать прямо сейчас.

Швейная игла находится в верхнем ящике стола и открыть его бесшумно не получается.

«Кон».

Ирен приподнимается на локте и сонно щурится в темноту. Простыня Шелтона норовит улететь куда-то под потолок хоть там зависнуть. – Поспи, – тихо советует Шелтон, снова забираясь на кровать и склоняясь над Ирэн. Она тянется к его губам. Привкус манго все еще слабо ощущается. – Я немного поработаю и тоже лягу, правда. У меня дела. – Оставь дела на завтра.

Не уходи. Глаза Ирэн в темноте совсем черные, и в них отражаются серебряные звезды с потолка, летающие по кругу простыня и Шелтон. Он ловит себя на том, что снова и снова тянется за прикосновениями – шея, ключица, грудь – и понимает, что если не решиться сейчас, то из Кёнингена они уедут с Ирэн вместе, а останется здесь другой. И Шелтон решается.

Загнать себе иглу под ноготь – уже привычное действие, но сейчас Шелтону от чего-то почти не больно. «Спи», – повторяет он, и склоняется, чтобы прикоснуться к ее губам. Убивать в поцелуи ему еще не приходилось, как и настолько тщательно программировать биокинез. Сон, четырнадцать часов, эндорфины, инсульт и мгновенная смерть.

Завтра в шесть часов пополудни. Мы все обсудим завтра. Хорошо, – улыбается сквозь поцелуй Ирен. Простыня медленно планирует с потолка. Шелтон прижимается лбом к щеке Ирен, а потом ложится рядом. Навснич. Осторожно дотрагивается кончиками пальцев до собственного лица, крылья носа, веки, и кладет на лоб раскрытую ладонь.

Шелтону интересно, можно ли задать такую же биокинетическую программу, как Ирен, но для себя, или же инстинкт самосохранения в последний момент возьмет вверх. И целую минуту не может думать больше ни о чем. Ирен засыпает. На завтра после трех часов дня минивэн подгоняют на стоянку рядом с домом.

Врачи в психиатрической клинике Кёнингена очень понятливы. Особенно хорошо они знакомы с языком денег. В конце концов, не первый год здесь работают с особыми клиентами, о которых никто и никогда не должен узнать. «Да, да, мы помним пациента, которого привезла Мин Ирен. Очень странный человек. Мы не смогли определить его возраст, однако Фройлейн Мин заявила его как совершеннолетнего.

Пациента доставили в состояние наркотического опьянения. Нет, у него нет отдельной палаты. Он лежит в общей, правда, там в основном овощи, если вы понимаете, о чем я». «Конечно, я понимаю», – думает Шелтон, – «еще бы не понимал». А вот вы не понимаете, герр Доктор. И еще думает, что Марселя в его текущем состоянии нельзя было забирать в пустоту.

Для таких сложных биокинетических воздействий Шелтон слишком неопытен, значит, нужна дополнительная стандартная терапия, а на обеспечение всех необходимых условий так ушло времени по минимуму. И еще думает, что доктор Леоне увидит его раньше, чем рассчитывал. И ещё, что скрыться из города будет несколько проблематично, если один из контактов подведёт. И, что это ещё один повод ненавидеть Шельдорфских.

Это они сделали из Ирэн чудовище. Это они избаловали её, превратив в убийцу в 12 лет, научили решать свои проблемы радикально и мстить с запредельной жестокостью. О, это Шелтон не забудет. Он не забудет, как увидел Марцеля в палате. – крайняя степень истощения, предкоматозное состояние, бред. Как пытался разбудить его, но биокинез давал осечку за осечкой, и даже иголка под ногтем не помогала.

И первую фразу Марцеля после пробуждения – мутные голубые глаза, пергаментная кожа и улыбка. – Ты всё-таки передумал. Я знал это, а она не верила, представляешь? «Она сказала, что ты никогда…» Через восемь с половиной часов Марцель попросит его остановиться на скоростной у заправки и купить сигарет.

Любых. «Там санитар был, заядлый курильщик, – извиняющимся тоном скажет он. – Ну, я его всё время слушал, потому что…» Её сечётся. «В общем, я, кажется, подцепил у него вредную привычку». Шелтон кивнёт и свернёт к заправке. Марцель будет курить так, словно делал это всю жизнь, жадно, небрежно, но пальцы будут плохо слушаться его, и Шелтону придется самому подносить для него сигарету к губам.

И Марцель спросит, глядя светлеющими глазами, – А Ирен? Шелтон пожмет плечами, Марцель поймет. И потом он спросит, – Ты думаешь, это я виноват? Шелтон захочет сказать «нет», но не сможет, вместо этого он почему-то ответит деревянным голосом, чувствуя, что горло сдавливает.

«Ты должен был вести себя осторожнее, должен был слушаться меня во всем», – повиснет жуткая пауза. Через миллион лет Марцель тихо пообещает «Я буду».

И никогда не нарушит обещания.