Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Глава третья. Напарники

Появление контролёров из шелдерской группировки всё же имело серьёзные последствия. Марцель простудился. Прячась за раскрытым ноутбуком и вслушиваясь в чихание напарника, Шелтон с едва уловимой иронией читал лекции о разумном поведении и недопустимости возлежания в насквозь мокрой от пота футболки около свежих трупов при наличии сильного северо-восточного ветра. Ульрики сочувственно вздыхала, носила от фрау Кауфер баночки с медом и связки лекарственных растений, а потом готовила на кухне дурно пахнущие отвары.

Взволнованная Грета ходила вокруг прихворнувшего постояльца на цыпочках, ухала и так и норовила закормить его своими фирменными деликатесами. А Марцель бесился, ныл, клянчил то сеанс биокинеза, то домашнюю пиццу, пил жаропонижающие и послушно дышал над кастрюльками стравой, чудодейственными ингаляциями ульрики. Так прошло два дня.

Утром третьего Шеллтон разбудил напарника в несусветную рань, пихнул в руки цивильную рубашку, тёмные джинсы и велел быть готовым к выходу через пятнадцать минут. «Мы что, на похороны собираемся?», – тоскливо поинтересовался Марцель, разглядывая на вытянутых руках помятую рубашку. Блёкло-синий цвет вызывал желание удавиться или кого-нибудь удавить. «Бе! Её хотя бы погладить надо!» «Не на похороны, но ты почти угадал», – ухмыльнулся Шелтон.

Он был уже полностью одет и сейчас утрамбовывал ноут в сумку. «Мы идем в церковь. Во-первых, посмотрим на нового священника, Александра Декстера. Интересно. Во-вторых, есть шанс, что Штайн заявится на службу. В-третьих, там же может появиться и пирокинетик». «С чего ты взял?» Марсель свесился с кровати, подтягивая к себе чемодан в поисках свежих носков. «Тьфу, одни белые остались».

Шилтон вжигнул молнии и уложил сумку на колени. – Предположил, после твоего рассказа. Сестра Анхелика ведь видела кого-то незадолго до пожара.

Ну, да… А-а-а… – Марцель лихорадочно почесал нос. Чихать хотелось неимоверно. – А-а-а… Нет, показалось. Ты продолжай, продолжай… Что там с чуваком в шляпе? – Полагаю, что он и есть пирокинетик. Я опросил монахини кое-кого из ближайших к монастырю магазинов, и одна женщина рассказала, что видела, как некто шел вниз по улице, к реке, когда горела пристройка. – И? – искренне не понял Марцель.

Знаю, знаю, я идиот, разжевывай давай. В это время Шванг, все остальные бежали по направлению к монастырю, а не от него, – произнес Шелтон с особенной интонацией. – Сам представь, маленький город, сирены, огонь, неужели найдется кто-то настолько нелюбопытный, что просто развернется и пойдет прочь, и почему этот нелюбопытный оказался на улице глубокой ночью. – Круто, – мгновенно среагировал Марцель.

Думаешь, он вернется на место преступления? – Думаю, что у него было в монастыре какое-то дело, или, возможно, он частый посетитель. Поэтому мы идем на службу, – подытожил Шелтон и, хмыкнув, заметил, – кстати, у тебя осталось шесть минут на сборы. – Твою ж мать! Рубашку Марцель успел выгладить только наполовину. Рукава так и остались мятыми. Ярко-желтые очки с подвеской-черепушкой Шелтон у напарника бессовестно отобрал, сухо заметив «На всякий случай напоминаю, что мы идем в церковь, а не в клуб, Шванг.

Сигареты тоже лучше оставить здесь, дабы избежать искушения». – Издеваешься! – тихонько взвыл Марцель. Когда напарник отвернулся, он тайком распихал по карманам целых две пачки и, поддавшись влиянию момента, цапнул со стола цепочку с брелоком и надел на руку. Да иду я уже, иду, не надо делать такую недовольную спину.

Тучи, еще с ночи нависшие над Хаффельбергом не разогнал даже предрассветный ветер. Вокруг царил сырой полумрак, такой, что нельзя было и примерно определить время. Шесть часов утра, семь, восемь, холодная мелкая-мелкая морось медленно пропитывала одежду, и вскоре Марцель начал жалеть, что не накинул на плечи чего-нибудь посолиднее. Шелтон в кашемировом свитере ровно вышагивал рядом, явно чувствуя себя превосходно, и на ходу пытался отключить звук на мобильном.

Глядя на стратега, Марцель рефлекторно хлопнул себя по карманам, однако нащупал только сигареты и чертыхнулся сквозь зубы. После случая с посланниками Блао, оставлять телефон дом оказалось ужасно скверной приметой. Люди подтягивались к церкви со всех сторон. На ступенях, ближе к арке ворот, стояла немолодая монахиня, то и дело украдкой позёвывавшая в кулак. В руках у неё была жестяная коробка для пожертвований, и примерно каждый четвёртый, проходя мимо, опускал в прорезь мелкую монетку, так же нехотя, будто следуя формальности, как и монахиня.

Воровато оглянувшись на стратега, Мартель тоже кинул в коробку предпоследнюю трёшку, заныканную для сигаретных автоматов, и, улыбнувшись монахине, сбежал по ступеням, чтобы поскорее спрятаться от ветра и моросящего дождя под крышей. А в церкви было тепло. Электрические светильники хитро прятались где-то на стыках под лепниной, где купол переходил в стены, и поэтому казалось, что роспись на своде сияет изнутри.

Лазурь неба, снежная белизна одеяний, золото нимбов и ало-алые, невыносимо яркие ленты пояса. Внизу царил коричневый сумрак. Деревянные скамьи, затемненные ниши, каскады свечей, один-два огонька на ступень. Почти все места были заняты.

Кое-кто даже стоял за скамьями у входа, несколько группок молодых людей. Сильно пахло миртом и ладаном, и в горле у Мартеля сразу запершило, а потом вообще захотелось чихать. – Куда сядем? – поинтересовался он Гнусава, нажимая на переносицу. – А-а-а! Я тут всех распугаю, если опять оно начнётся. – У края, там два места, – указал Шелтон кивком на предпоследнюю лавку. – У боковых проходов.

А что до твоей аллергии? Он незаметно положил руку Марцелю на основание шеи и слегка сдавил. Телепатия уловила слабое болевое эхо, как если ущипнуть себя за ногу, и свербеть в носу тут же перестало. Марцель на пробу принюхался к ладанному воздуху и радостно осклавился. – Вот спасибо. А чего раньше не делал так, а? – В воспитательных целях, – туманно пояснил Шелтон и подтолкнул напарника в спину.

– Иди и садись, иначе всю службу простоим, а мне нужно, чтобы ты сосредоточился на работе, а не на ноющих коленках. На той же скамье сидело целое семейство. Рядом с Марцелем пожилая чета, следом женщина в длинной юбке, видимо, младшая дочь, затем постоянно шушукающаяся парочка и трое детишек разных возрастов.

Девчонка лет шести хотя бы изображала для приличия, что находиться здесь ей интересно, и сидела безмятежно, сложив руки на коленях, а двое младших мальчишек в джинсовых комбинезонах тыкали друг в друга пальцами и хихикали. Бабка то шикала на них, то толкала в плечо муженька, временами начинающего всхрапывать, в промежутках умудряясь сделать пару замечаний молодой мамаше, увлеченной пересказом сплетен супругу.

Общая атмосфера легкого хаоса и недовольства была такой густой, что даже появление выводка чертей осталось бы незамеченным, не то что перешептывание неусидчивого телепата с напарником.

Слушай, а чего их столько? Тут всегда такая церковь забитая?

Я бы не удивился, учитывая количество жителей в городе и отсутствие других храмов, – ответил Шелтон, машинально поглаживая сумку с ноутбуком у себя на коленях. – Но, скорее всего, людям просто любопытно взглянуть на нового пастора. Что-то его не видно, кстати. – Опаздывает, – кихикнул Мартель, заработав сумрачный взгляд от бабки справа. – Простите, – повинился он, опустив голову, как пай мальчик.

Бабка смягчилась и снова принялась тиранить засыпающего мужа. – Вряд ли, – качнул головой Шелтон, – просто не хочет заранее подниматься на омвон. Кстати, видишь балкон там, над органом? Это место для хора. Мартель сощурился. – Ага. Тьфу, там монахи не сидят, оказывается, а отсюда не видно. – Когда встанут, будет видно, – успокоил его Шелтон.

Обрати внимание на третью женщину справа. Из-за специфического освещения разглядеть что-либо на балконе было трудновато, и поэтому Марцель прислушался. В жуткой переполненности храма все мысленные голоса сливались в сонный, любопытно предвкушающе недовольный гул. Но один разум выбивался из общего хора достаточно сильно, чтобы расслышать его даже за полтора десятка метров. – Рут! – Тише!

Недовольно тронул Шелтону руку напарник. – Да, это она. – Интересно, зачем монахиня, взявшая обет молчания, присоединилась к хору? – Что-то мне подсказывает шванг, скучно не будет. Шелестящий гул нарастал, мысли мешались голосами. Некоторое время Марцель вслушивался в него, пытаясь различить отдельные потоки, но быстро сдался. Сил на такие попытки уходило слишком много, а на крючок цеплялась всякая мелочь – размышления об исповеди, любопытство по поводу облика нового пастора, жгучее желание уснуть, снова любопытство.

Натолкнувшись на сияющий образ пикантно-полураздетого Шелтона в чьем-то сознании, Марцель поперхнулся и завертел головой в поисках дамочки с неподобающими мыслями. Нашел, хмыкнул и пихнул напарника локтем в бок, горячо шепча на ухо. – А на последней лавке в углу сидит Анна с семьей.

Она про тебя думает. – Семья? – Анна! – беззвучно хохотнул Марцель. – На, глянь! И он перекинул ему образ. Лицо у Шелтона стало каменным. – Убери руку, Шванг, и займись делом, а не поиском непристойностей.

Они меня сами находят.

Буркнул Марцель и уставился на роспись по своду. Позади кто-то прикрыл дверь. – Герр Вебер, проходите, пожалуйста, сюда. Марцель развернулся так, как будто его полоснули стеклом по спине. Слева от входа, за спинами стоящих вдоль крайней скамьи людей кто-то протискивался. Марцель издалека различил блондинистую шевелюру с характерным пробором, Герхард Штернберг, а вот перед ним шел… «Не туда смотришь, кретин!»

почти беззвучно выдохнул Шелтон. «Декстер!» И когда Марцель обернулся, то священник уже поднялся на омвон. Электрический свет у стыка между стенами и сводом померк, и как-то вдруг оказалось, что омвон и пространство вокруг освещено только белыми свечными огоньками и бледным утренним светом, пробивающимся сквозь витражи. Страницы писания мягко сияли в темноте, и червоточенный в пространстве был стоявший над ним Александр Декстер в буднично-темных священнических одеяниях и со склоненной головой.

Марцель медленно выдохнул и отпустил телепатию. Мысленный гам захлестнул нутро мутным речным потоком. Александр Декстер что-то сказал, потом еще и еще. Все встали, и Марцель с ними, вытягивая шею, пытаясь за чужими спинами рассмотреть, протянуть зыбкую ниточку контакта.

Зрение странно обострилось. Он видел капли испарины на шее у дебелой женщины на две скамьи впереди, видел удивительно объемный и рельефный контур перстня на чьей-то руке, определенно мужская кисть, но женская-женская кружевная манжета, а чужие спины загораживают фигуру.

Он видел вышербленную на лавке в первом ряду белое дерево на сколе вытертого лака, и складки на лиловой юбке у девушки, как линии жизни и судьбы, и отблеск свечного огонька на амвоне, дрожащая, идеально круглая рыжая монетка, и тонкие пальцы Александра Декстера с четкими белыми лунками у основания ногтей, и свет, дрожащий у него на ресницах, и черные, как уголь, волосы, разделённые строго на прямой пробор, и чёрные улыбчивые глаза. Он видел это через других, вмешиваясь в разум, цепляясь за восприятие, и плёл, плёл, плёл свою паутину.

А потом Александр Декстер, словно услышав что-то, поднял голову и встретился взглядом с Марцелем. Есть контакт! Глаза Александра Декстера не казались чёрными, действительно были такими. Первую секунду Марцелю показалось, что он шагнул на асфальт, а увяз по пояс в смоле, и теперь его затягивает глубже, и нельзя даже пальцем на ноге шевельнуть.

Это нечто не имело ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни текстуры, просто замедление, вязкость, как овеществленный концепт, а не менее захватывающий разум все больше и больше.

«Я не хочу туда, не хочу, не хочу!».

Ужас сковывал мысли, и Марцель, кажется, запрокинул голову к куполу, словно тонул и задыхался по-настоящему, когда электрическим разрядом по нервам прокатилось осознание – это не пустота, не бессмысленная вязкость, это самоконтроль. И страх исчез. Смола стала хрустальным лабиринтом с прозрачными стенами, в центре которого трепетал на ветру оранжевый огонёк.

Где-то в бесконечно далёкой параллельной реальности Марцель чувствовал, как Шелтон незаметно помогает ему сесть, поддерживает, не даёт упасть, как онемевший храм наполняет мужской голос, не слишком приятный, слегка скрипучий, но неплохо поставленный, как светлеет взгляд у бранчливой старухи по правую руку и как наблюдает из-под прикрытых век за священником её муж. Марсель шёл по лабиринту к огню, и чем ближе подбирался, тем выше и ярче тот становился.

А потом зазвучала музыка. Сначала она спустилась с высоты, медленно, как падающий с вершины башни шёлковый платок на ветру, окутала разум прохладой и чистотой, подхватила органными голосами и взметнула вверх к нарисованному небу и к святым с позолоченными нимбами, и… заиграла со всех сторон, совершенно реальная, осязаемая, резонирующая с той мелодией, что уже звучала в сознании.

Крустальный лабиринт остался далеко позади. В музыку вплелись женские голоса, слабые и невесомые, но удивительно гармоничные. Марцель порывисто оглянулся. Лицо Рут было совсем близко. Она жмурилась, и плотно сжатые губы ее белели узкой полоской. Марсель смотрел на нее глазами старой монахини по имени Андрея, в груди у которой трепетало бабочкиными крылышками предчувствие чуда.

И этот миг длился долго, долго, долго, насколько хватило только дыхания, а потом лицо Рут разгладилось. Так успокаивается вода после брошенного в озеро камня. Рут невидяще распахнула веки, Рут набрала воздуха и запела. Нарисованное небо раскололось.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу, тварь, тварь, тварь!

Марцеля скрутило, свернуло пополам, и он с размаху до искр в глазах шарахнулся лбом о деревянную скамью. К горлу резко подкатила тошнота. Старуха рядом испуганно взвизгнула, но ее страх относился не к падению Марцеля. Свечи, длинные, тонкие, восковые свечи перед алтарем на Каскадах по бокам разом вспыхнули, взметнув пламя на полметра вверх, и стекли желтыми восковыми лужицами.

Марцель видел это сотнями глаз, а в виски вкручивалась жуткая, заунывная «ненавижу тварь», и разум беспомощно барахтался в чем-то гниющем. «Слева в углу!», – только и смог Марцель хрипло выдавить из себя, судорожно ухватившись за щиколотку напарника и с облегчением провалился в обморок.

Это знамение! Боже, боже, боженька, как же страшно, страшно, страшно!

Я видела это! Прости меня, прости, прости меня, прости меня, прости меня, прости, прости, прости меня, прости же меня!».

Когда мысленный бубнёж в голове стал невыносимым, Мартель очнулся. Под спиной было что-то жёсткое, ребристое, лицо покрывало холодная влага, мелкие-мелкие капли, то ли конденсата, то ли моросия. Затылок лежал на чем-то умеренном мягком и тёплом, и это что-то пахло обычным парфюмом Шелтона. – Головой на коленке, значит, как маленького! – разбойно ухмыльнулся Марцель, не размыкая век.

Проснулся, наконец-то, – сухо констатировал Шелтон. Горячая ладонь уверенно легла на лоб, прикрывая глаза. Марцель поморгал, нарочно щекотя её ресницами. И, вижу, уже достаточно оправился. Тогда садись и жди меня здесь, я должен кое-что уточнить у свидетелей, пока еще не все разошлись. Обсудим произошедшее чуть позже. Ощущая, как постепенно возвращается чувствительность и холод пробирается под влажную рубашку, Марцель осторожно принял сидячее положение.

Напарник перенес его на лавку в полисаднике между церковью и монастырем под лимонным деревом. С неба по-прежнему сыпалась дурацкая морось, но к югу тучи начали разбегаться, и в просветы между ними проглядывала насыщенная синева. Шилтон, убедившись, что с Марцелем всё в порядке, поднялся, перекинул ремень сумки через плечо и направился к церкви. Оголтелые птицы надрывно распевали, как весной.

Глубоко вздохнув, Марцель достал сигареты, со второй попытки прикурил от шипящей спички и медленно затянулся. На сей раз голова не болела, и телепатия не спешила глохнуть. Мысленный гамм слышался так же отчетливо, как и, но шёл фоном, как шум в метро. Сначала раздражает, потом за пять-шесть остановок привыкаешь к нему и перестаёшь замечать. «Значит, я претерпелся к этому психу? Интересно». – пробормотал он.

Сигаретный дым слегка горчил и царапал горло. Марцель прикрыл глаза и, снова забравшись на скамью, вытянулся на ней, согнув ноги в коленях. Думать о чём-то не хотелось категорически. Навалилась Та блаженная лень, которая ласково закатывает человека в одеяло воскресным утром, смягчает подушку под щекой и смежает веки. На границе зоны слышимости маячило чьё-то присутствие. Когда Марцель докурил первую сигарету и вслепую потянулся за мокнущей в изголовье пачкой, этот кто-то начал приближаться.

Сонно приоткрыв один глаз, Марцель вывернул шею. С галереи спускался человек в священническом одеянии. – Ну, почему-то я так и думал, – пробормотал телепат, сгробастал сигареты и, нехотя, сел по-человечески. Теченник вроде бы шел не особенно торопясь, но добрался до закутка с лимонным деревом за каких-то полминуты.

Здравствуйте, э-э-э, святой отец. – Можно просто Аликс, – бесчувственно улыбнулся он. Это, – дернул он белый воротничок, – ненадолго. – Ну-ну, – фыркнул Марцель, искасо глядя на собеседника. Строгий прямой пробор, гладкие черные волосы, неподвижные вороньи глаза, нос с горбинкой и тонкие бледные пальцы пианиста – где-то уже этот выразительный контраст мелькал.

– И как тебя по-настоящему зовут? – Алекс. – Случайно не Ноаштайн? – Я всегда носил имя Александр Текстер и никакое иное, – улыбнулся лже-священник. И я действительно окончил семинарию. Марцель заглянул в хрустальный лабиринт. Огонь горел ровно и ярко. Ага, но заботиться об этом приходе не собираешься.

Не всю жизнь. Не всю это на сколько? Пока не решу свои проблемы. По хрусталю пробежала дрожь. А я тебе зачем? Прямо спросил Марцель. Вихляние из стороны в сторону стало уже надоедать, а прочитать что-то в прозрачном лабиринте кроме бликов пламени не получалось. – Ты нарочно ждал, пока Шелтон уйдет. Я видел. – Ждал. Не стал отпираться лже-священник и одним змеиным движением придвинулся к Марселю почти вплотную, так, что можно было даже почувствовать мятный запах в теплом дыхании.

– Я видел тебя с Ульрике. Она не хочет говорить со мной. Сам я ее не смогу поймать. Уговори Ульрике встретиться со мной. Тебя она послушает. – А-а-а… Марцель растерялся. Желудок выкручивало то ли от скверного предчувствия, то ли от голода. – Зачем тебе ульрики, Алекс?

Только поговорить… Не отводя взгляда, качнул головой он. В черных глазах было не различить, где кончается зрачок и начинается радужка. – Ничего больше. – Ага… – снова повторил Марцель. Затем прислушался к себе, пригляделся к трепетанию пламени в центре хрустального лабиринта и, вытянув дрожащими пальцами сигарету, протянул ее Декстеру. – Прикоришь?

Он улыбнулся. – Конечно. Черные глаза на секунду обрели призрак цвета. Синий, зеленый, живой. Удерживая взгляд Марцеля, Декстер наклонился к сигарете на расстоянии разжатой ладони и медленно выдохнул, глядя снизу вверх. Кончик сигареты затлел. Марцель криво улыбнулся и, с трудом поднеся ее к губам, втянул дым. Руки и ноги были как ватные, а голос охрип.

Спасибо. – Не за что.

Значит, после этого я должен тебе поверить? Интересно.

Я ничего не скрываю, – выпрямился священник, поджимая губы. – Это, по крайней мере, честно. У Марцеля вырвался смешок. Не поспоришь, но выдавать свои маленькие грязные секретики парням вроде меня, чревато нехорошими последствиями, не находишь, а? А вдруг бы я заорал и убежал, или полицию вызвал? Так поступают обычные люди. Декстер, наконец, отвернулся, наощупь сгребая сигаретную пачку.

Я научился различать своих и чужих, к тому же ты человек ульрики, поговоришь с ней, я действительно не причиню ей вреда. Она мне очень нужна. – Вы любовниками были, что ли? – ляпнул Марцель и чуть не проглотил сигарету, закашлившись.

Чёрт, Шелтон правильно говорил про мой язык.

Лжесвященник рассеянно прикурил, так же, как Марцелю до этого, и затянулся, откидываясь на спинку скамьи. – Первый раз увидел её два дня назад в оплоти.

Интересное уточнение.

Марцель вгляделся в хрустальный лабиринт. Пламя завораживало и ужасало. – Верю, насчёт всего, но пока ничего не обещаю. Мне надо подумать. – Хорошо. Неожиданно улыбнулся он и протянул руку сигаретой, осторожно касаясь щеки Марцеля костяшками пальцев. Столбик пепла сыпался за воротник, но Женя ощущалось чем-то далёким, как образ из сна.

Спасибо.

Пока не за что. Когда Александр Декстер ушёл, Марцель кубарем скатился с лавки, сорвал полную пригоршню мокрой травы и принялся олихорадочно оттирать щеку, следы прикосновения словно горели, следы прикосновения словно горели, его знобило. Шелтон вернулся спустя восемь с половиной минут, Марцель считал. Стратег оглядел промокшего насквозь напарника и нахмурился.

Я планировал сразу пойти в кафе Анны на завтрак, но, видимо, придется заскакивать домой и переодеваться. Что тут случилось? – Ну, мы поговорили тут с Алексом, то есть Александром Декстером. Марцель, пошатываясь, поднялся на ноги и поплёлся к напарнику.

Шелтон, он жуткий тип, он точно пирокинетик, сигарету мне поджёг, а я… Чёрт, мне в первый раз курить расхотелось,

Думал вообще там уписаюсь, а он ещё так руку протянул и меня, меня за лицо трогал.

Чёрт! У тебя было когда-нибудь чувство, что перед тобой необычный живой человек, а какая-то чума под человечьей шкурой, что пискнешь не так, и тебя просто сожрут, а может, не сожрут, может, ещё похуже что, а ты даже ничего не успеешь сделать, а оно неконтролируемое – Вообще!

И что ему придет в голову через секунду, ты не… Марцель захлебнулся вдохом и в изнеможении уткнулся лбом напарнику в грудь. Шелтон сглотнул. Пульс у него сбился с ритма и участился. – Думаю, что мне периодически приходится чувствовать нечто подобное.

Ты не мог бы сейчас отпустить мой свитер? – А, да, – вяло ответил Марцель, отцепляясь от напарника, хотя больше всего сейчас хотелось забраться ему холодными руками под свитер и насильно перелить в спокойный разум безумные впечатления последнего часа. Ты знаешь, он ульрики искал, ему от нее что-то очень нужно, и еще он ее немного боится, но зла ей не желает, и знает много такого, что вроде бы хочет мне рассказать, но не может, потому что тогда он нарушит правила и лабиринт рухнет.

Лабиринт самоконтроля, хрустальный такой, а посередке огонь. Ну, и его правда зовут Александр Декстер, он не Ноаштайн. – Это я уже понял. Шелтон педантично оправил одежду. И Декстер не наш пирокинетик, хотя с нашим он безусловно связан. В следующий раз нужно будет расспросить его поподробнее. Кстати, ты прав, пирокинетик определенно был в левом углу, там сильно нагрелись все металлические предметы.

Больше нигде в церкви похожего не произошло, кроме случая со свечами, я имею в виду. Это был разум мужчины? – Ага, – зябко передернул плечами Марцель. – Старика. Может, и не старика, кстати, но ощущает он себя каким-то жутко старым, просто разваленной. – Прекрасно, – удовлетворенно улыбнулся Шелтон.

В левом углу на последней скамье было четверо таких, кто подходит под это описание. Во-первых, Иоганн Вебер, во-вторых, Лайонел Цорн, Его бывший сослуживец по полиции, оставивший службу по состоянию здоровья. Насколько я понял, Цорн с Вебером постоянно общаются, и даже сейчас Цорн занял другу место на лавке. В-третьих, Ганс Хайнце, он сидел на лавке прямо перед Вебером. Раньше Хайнце работал в пожарной бригаде.

И, наконец, Клемент Линден, это дед Анны, и он до сих пор является законным владельцем кафе, хотя после несчастного случая отошел от дел. Шелтон машинально провел рукой по сумке с ноутом. Клемент Линден стал инвалидом после того, как три года назад пострадал от взрыва газового баллона. «И раз уж мы собираемся в кафе Анны, я хочу кое-что там проверить». Дома у Вальцев Марцель не выдержал и сбежал в ванную. Греться и оттирать прикосновения Александра Декстера.

В итоге на щеке и на шее образовалось два красных пятна от мочалки, и кожа теперь слегка зудела. Испорченную рубашку Марцель Марсель аккуратно сложил, запаковал в пластиковый мешок для мусора и сунул в контейнер для непищевых отходов. «Ничего, что я долго?», – осторожно спросил он из коридора, растирая на ходу голову полотенцем. «Я как раз уточнял кое-что», – отмахнулся от него Шелтон, не отлипая от ноута.

«Фен Фрау Гретте лежит на столе в коридоре. У тебя десять минут». Марсель справился даже быстрее. К тому времени ветер уже почти разогнал тучи. Неряшливые серые клочья все еще летели по осенней яркому небу в невидимых потоках, но противный Морресии след простыл. В солнечных лучах мелкие капельки воды блестели стеклянной крошкой. Проходя под старые яблони, Марцель нарочно чуть-чуть обогнал напарника, а потом подпрыгнул и дернул за кончик ветки.

Шелтон флегматично заслонился от холодного душа кожаной сумкой, и только в мерном шелесте океанских волн его разума Марцелю почудилось нечто вроде «пароли мало». В кафе Линденов было на удивление людно. После чрезвычайного происшествия на проповеди многие и хотели обменяться слухами и мнениями. Большая часть свидетелей склонялась к версии знамения свыше, но вот толкования этого самого знамения расходились. Послушав с полминуты там и здесь, Марцель обнаружил, что новый священник так или иначе вызывал симпатию почти у всех.

И только фрау Кауфер в окружении свита излющих кошек, прошествовавшая через площадь, лишь ненадолго остановившаяся у веранды Линдена, фыркнула. «Пожары тут и раньше были, только божественным силам их не приписывали. Видимо, кто-то сильно не хочет, чтобы новый святой отец обосновался в Хаффельберге. Сразу трое или четверо боязливо подумали на Бригитту «Ведьма», и она, словно расслышав, тяжело развернулась и ушла.

Марцеллю это отчего-то запомнилось. Анна быстро отыскала для них свободный столик на двоих, попутно опрокинув табличку «Зарезервировано». Шелтон назаказывал еды на целый полк, а потом, когда принесли свежевыжатый сок для аперитива, подозвал напарника. А теперь полюбуйся на эти портреты. Ничего не напоминает? Первый Марцель нашел сирену.

Затем Гертруду Соль, дамочку в старомодном платье. Она была на портрете точь в точь такой же, какой явилась тогда у Вальцев, только лицо казалось более молодым и светлым. Блондинку из переулка звали Зигрид Хомфайр. Ощущая слабый приступ дурноты, Марцель проследовал к краю ряда и, встав на цыпочки, взглянул на последние портреты. С третьего от конца фото на него глядела Даниэла Ройтер, с пятого – Рут, только подпись на обороте гласила «Лиза Ганич».

Нервно облизнув губы, Мартель прошёлся вдоль стены с портретами, потом ещё и ещё, вглядываясь, запоминая, и запоздало приметил под самым потолком дагерротип в рамке из серого гранита. Это была Ульрике. «Ты…» В горле пересохло, и язык не слушался. «Ты когда ее нашел?» Шелтон неслышно приблизился и остановился у Мартеля за плечом, как будто отгораживая от Гомана в кафе.

Несколько дней назад. На обороте есть дата, точнее, отметка. Сентябр 1857. Очевидно, это означает сентябрь 1857 года. – Погоди трясти, Шванг, – вырвался у Шелтона с мешок. – Это вполне может быть родственница твоей подружки. Сестра Анхелика упоминала, что фрау Кауфер в молодости была вылитая у реки, так что, скорее всего, это просто сильные гены.

– Кстати, об Анхелике, – свохватился Шелтон и подтолкнул напарника к более новым портретам. – Не узнаешь никого? Мартель растерянно скользнул по разнокалиберным деревянным рамкам с черно-белыми фотографиями. Красивые девушки, улыбающиеся, преимущественно светловолосые и светлоглазые, и ни одного даже отдаленно знакомого лица.

«Ня!» Шелтон протянул руку и щелкнул по третьему сверху портрету ровно напротив Марцлева носа. «Вот она, Анна-Мария Беккер, на тот момент восемнадцатилетняя. Очаровательно, да?» «Она и сейчас очаровательна», – растерянно откликнулся Марцель. Кончики пальцев холодило стекло, закрывающее фотографию. С неё смотрела девушка, как их принято называть милыми и куколками.

Лицо сердечком, легкомысленные тёмные кудряшки, ясные глаза, обрамлённые густыми ресницами. В ушах у Анны-Марии анхелики, были тяжёлые на манер цыганских серьги с крупными камнями. «Ты не представляешь, как круто её слушать, у неё такие мысли чистые, ну, помнишь, как воздух в горах тогда? Воздух и свет, ага!» Марсель провёл пальцами по стеклу наискосок, оставляя еле заметный влажный след.

«Значит, не все девушки с этой стены потом умирали насильственной смертью?» «Не все», – мягко ответил Шелтон. «Давай вернёмся за стол. Кажется, Анна уже принесла заказ». Для позднего завтрака стратег почему-то заказал шпинатную лазанью и салаты. Это он-то, не выносящий ничего, хоть отдалённо напоминающего фаст-фуд. Со второго захода Анна доставила кофейник и блюдо со штруделем.

Все на стол не поместилось, и кофейник пришлось сгрудить на стул. Наблюдая за суетой, Марцель отстраненно ковырял остывающую лазанью у себя на тарелке. Запах аппетитным не казался, но стоило надкусить одну единственную оливку, украшавшую порцию, как в желудке заурчало. «А я, оказывается, проголодался», – с легким удивлением сообщил напарнику Марцель. «Еще бы», – усмехнулся Шелтон, – «после раннего подъема и сильного стресса полпачки сигарет натощак будет маловато.

Расскажешь подробнее, что тебе там наговорил Александр Декстер? – Да я уже все рассказал, собственно. Марцель ожесточенно вонзил вилку в лазанью, отхватывая слишком большой кусок. – Он ждал, пока ты смоешься по делам, потом спустился ко мне из галереи и начал запугивать. Ну, то есть, как я понял, он на самом деле пугать не хотел.

В общем, попросил меня свести его с ульрики, сигарету вот прикурил. – А ты что решил? – Что подумаю, – нахмурился Марцель. – Не, если бы он хотел отловить Ульрики, то пришел бы к ней в дом, ну или у Вальцев бы дождался. Там что-то другое, ему совершенно точно нужно добровольное согласие, чтобы поговорить с ней. Кажется, Декстер ее хочет о чем-то попросить.

Как думаешь, о чем? – О том, что может дать только она, – без тени улыбки предположил Шелтон. Шелтон. – Сложно сказать. – Не хочешь спросить его прямо?

Я?

Его? – Все понятно, – кмыкнул Шелтон, подвигая к себе тарелку с лазаньей. – Значит, сам с ним поговорю. Насколько я понимаю, о твоих способностях Декстер осведомлен? – Ну, или типа того. Он знает, что я непростой человек, и что ты тоже, и тебя считает более опасным, вот, как будто слышала тебе что-то от кого-то. – Интересно, откуда?