Текст книги "Огни Хафельберга"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Город, в котором произошел несчастный случай, не упоминался в тексте, однако фамилия погибшей показалась знакомой. Хауфер. Это, случайно, не родственница Бригитты? Дальше были подшиты две статьи о крупных пожарах в Хаффельберге. В церкви в 1959 году, во время церемонии крещения девочки, внезапно загорелась одна из церковных пристроек. Огню не позволили перекинуться на исторические здания, но пристройка сгорела полностью.

Второй пожар случился в 1963 году в школе. Погибли две старшеклассницы, оказавшиеся неподалеку от места возгорания. Кто-то даже предполагал, что именно они и устроили пожар. Обе девочки были на дурном счету, говорилось в статье. Подробности не раскрывались. Последняя и самая объемная статья была 1985 года. Она рассказывала о том, как в окрестностях города пропала певица по имени Сирена Нойт, совершавшая свои вторые гастроли по саксонской зоне Евроконгломерата.

Сирена к тому времени обрела уже некоторую популярность и даже получила какую-то местечковую премию, поэтому поиски с участием волонтёров велись в течение трёх месяцев. Однако найти девушку так и не смогли, она как испарилась. Сирена просто вышла в перерыве между номерами подышать свежим воздухом на задний двор концертного зала и исчезла. Причём не было никаких свидетелей, указывающих на то, что девушка выходила через калитку, а перелезть двухметровый забор в сценическом костюме было практически невозможно.

В конце концов, сирену объявили погибшей, сославшись на улику, найденную неким офицером Вебером у реки Туфлю, вероятно принадлежавшую певице. Статья была вырезана из газеты «Хафельберг». «Спокойный городок мы загремели, да», – Марцель почувствовал настоятельную потребность срочно переговорить с напарником.

– Получается, эта Даниэла провела немаленькую такую работу в Хаффельберге и вычислила маньяка-пирокинетика, который охотится за женщинами? Ага. И сама потом повторила путь сирены, пропала без вести, сгорела заживо. Душная, прокуренная комната стала казаться ловушкой. Марцель торопливо натянул свитер, зашнуровал кроссовки и выскочил на улицу, шумно захлопнув за собой дверь.

Сигареты остались в доме, но сейчас это было неважным. Хотелось действовать, как угодно, лишь бы не сидеть на месте, найти Шелтона и вытрясти из него правду, выковырять из норы психоаперокинетика и промыть ему мозги. Стоп! Запоздалое осознание было таким шокирующим, что Марцель застыл как вкопанный прямо посредине площади. Луна стремительно летела к горизонту среди бумажных облаков, то исчезая и погружая город в непроглядную тьму, то вновь озаряя серебряным светом.

Ветер дышал дождем. Но если эти случаи связаны, получается все началось аж в 1902 году, больше ста двадцати лет назад, и сколько же лет тому пирокинетику, или, или у них целая династия убийц? Голова кружилась. На заплетающихся ногах Марцель добрался до края площади и вышел к длинной улице.

Она выводила к деревянному мосту через реку. Тому самому, где телепат оказался в первый вечер в Хафельберге. Было темно, хоть глаз выколи. Некоторое время Марцель стоял, облокотившись на перила, и слушал, как течет река. Луна вышла из-за тучи, и в зыбкой глади воды отразился белый неровный круг. Горло сдавило, как после попытки проглотить слишком большой кусок мороженого. И, оборачиваясь, Марцель уже знал, что увидит.

Точнее, кого. Она была, наверное, очень красивой. Непостоянный лунный свет не позволял различить черты лица. Но пышная копна светлых волос, но гармоничная фигура, но грация кошки-сфинкса, выжидающий наклон головы. Только чрезмерно объемное серебристо-черное платье в блесках выбивалось из общего впечатления утонченности и изысканности.

А еще она молчала, во всех смыслах. Марцель много чего повидал, но сейчас самым сложным на свете поступком казалось разомкнуть губы и хрипло прошептать «Тебя ведь убили, да?». Она вскинула руки, прижала ладони к лицу, только покачнулись крупные браслеты на запястьях и кивнула.

Да, да, да… Во рту у Марцеля пересохло, жуть, невыносимая жуть, как во сне, когда видится, что под одеялом свернулась петлёй ядовитая змея, и нельзя даже пошевелиться, навалилась, сдавила, сломала саму мысль о сопротивлении. Телепатический слух отказал начисто, как после многократных перегрузок. Марцель самому себе напоминал внезапно оглохшего человека, который в отчаянии орёт до сорванного горла, и одновременно теплилась на границе подсознательного понимания, что телепатия никуда не делась. Я сам ее блокирую, сам, сам, надо только постараться пересилить рефлексы и…

Кто тебя убил? Наверное, она очень долго ждала именно этого вопроса. Марцель успел различить сумасшедшую, счастливую улыбку, а потом все потонуло в пламени. Женщина вспыхнула в одно мгновение до кончиков белокурых волос, и ее будто шквальным порывом ветра швырнуло вперед.

Марцель заорал, зажмурился, шарахнулся, ощутил спиной пустоту. Река Хафеля казалась глубокой, глубже, чем можно было предположить. Первые секунды – шок, дезориентация, непонимание, где вверх, где низ, гниловатый привкус воды, резь в легких. Потом руки коснулись чего-то легкого, скользкого.

Последняя вспышка паники едва не свела с ума, но затем наконец-то включились правильные рефлексы. Запрокинуть голову, различить сквозь толщу воды бледное пятно луны и рвануться к нему, загребая руками и ногами, с корнем вырывая водоросли из илистого дна. Всплыть получилось не сразу, мокрая одежда тянула вниз и сковывала движение. Однако погружаться до конца и отталкиваться от дна Марцель побоялся. В таких топких речушках оно бывало коварным, жадным.

Затянет ногу выл и заказывай панихиду. Провал в памяти начисто съел время от той секунды, когда наконец-то удалось урвать глоток воздуха, и до той, когда Мартель повалился набок на берегу, босой, без куртки, выкашливающий кисловатую воду из легких. Голову словно распирало, как футбольный мяч, слишком сильно накачанный воздухом. Горло соднило, а руки дрожали так, что даже не получалось на них опереться.

Когда надрывный кашель наконец унялся, оставив после себя призрачные ощущения тошноты, Мартель перевернулся на спину и распластался на берегу, крепко зажмурившись. Под веками слегка жгло, в следствии плавания под водой с открытыми глазами. Телепатический слух снова улавливал смутные городские сны. Марцель отрешенно перебирал образы и мысли, пока внезапно совсем рядом не ощутил знакомый разум. Уль реки словно соткалась из воздуха, совсем рядом, на мосту. – Эй, там! – послышался неуверенный оклик через секунду. – Марцель, это ты, что ли? – Я…

– прохрепел он и снова закашлялся. Сел со второй попытки, сплюнул куда-то вбок, отер лицо мокрым подолом футболки и повторил уже громче. – Это я, а ты-то здесь откуда? – Гуляла. Ульрики торопливо пробежала по мосту, перемахнула через низкую оградку и в три шага оказалась рядом с Марцелем.

Теплая, встревоженная, в объемном свитере, будто из чужого плеча и зачёсанными в хвост волосами. – А-а-а, вот и я, гулял, а потом искупаться решил, ага, зря. Без тени ирония ответила Ульрике и осторожно протянула руку, касаясь Марцелевой щеки. Прикосновение как огнем обожгло. Марцель не сразу сообразил, что это потому, что он сам продрог до костей.

– Тут грязюка страшная. Марцель истерически хохотнул. Очаг боли в голове от этого словно запульсировал, как отдельное живое существо с собственным сердцем. – Да я уже сам вижу. Надеюсь, у меня никаких проблем с желудком потом не будет? – Я видела, как ты упал, – вдруг перебила его ульрики, и в мыслях у нее смешались в кучу множества чувств – и раздражение, и жалость, и восхищение, и радость, и страх, а образ чего-то невыносимо яркого заслоняла темным, пугающим человекоподобным силуэтом.

– Тебе надо согреться. Идём. Марцель попытался подняться на ноги и вскоре понял, что сам едва может стоять. Видимо, перенапрягся, когда всплывал, или до этого перенервничал. Вдобавок, на каждое резкое движение или даже сказанное слово голова откликалась новым приступом боли, а к горлу подкатывала тошнота.

Ульрике с готовностью подставило плечо, но повисать на ней безвольным мешком было стыдно. Цепляясь за её локоть только для того, чтобы не терять равновесие, Марцель упрямо стиснул зубы и поплёлся вперёд сам, хоть и пошатываясь на ходу. – У меня телефон утонул, кажется, вместе с корткой и ботинки. – Хорошо-то сам жив остался. В голосе Ульрике сквозило странное напряжение.

Ты зачем шарахался? Испугался. – Потому что дурак. Забей, а? Марцель представил, как Мокрый возвращается домой и простонал. «Шелтон меня убьет!» «Завтра!» – с запинкой откликнулась Уллирике. – А сейчас мы идем ко мне. Марцель не возражал. Было слишком хреново. Луна трусливо забилась куда-то под облака, как собака под крыльцо.

Зато подул промозглый ветер с востока. Он забирался под футболку, хлопал широкими штанинами, раздувал искру головной боли в инфернальный пожар. Марцель кривился, морщился и все больше обвисал на Уллирике. Когда показалась калитка фрау Кауфер, он уже едва передвигал ногами. – А твоя бабка не будет возражать? – поинтересовался Марцель, опираясь на забор и тяжело переводя дыхание. Состояние было как при лихорадке. Жар и холод накатывали волнами, а мутило уже постоянно.

– Когда ж меня уже стошнит, а? – Она мне не бабка, – безмятежно ответила Ульрике и добавила. – И она никогда не возражает. Не спрашивай всякие глупости, Марцель. Марсель, лучше скажи мне правду. Зачем ты пошел на мост? Марсель тяжело обернулся, наваливая спиной на забор. Ульвики стояла в двух шагах, на дорожке, скрестив руки на груди и смотрела в сторону.

Света от фонарика над порогом дома хватало только на то, чтобы высветить ее профиль, но выражение лица было не различить. Если бы не телепатия, Марсель никогда не распознал бы за ворчливым тоном вопроса, насколько важен ответ. – Ну, как говорит Шелтон, есть случаи, когда лучше не врать, даже если правду так сразу и не скажешь. – Мне нужно было повидаться кое с кем, срочно, чтобы узнать кое-что.

Ульрикия на мгновение замерла, вся, целиком от кончиков пальцев до самых потаённых мыслей. – И узнал? – Не-а. В последний момент всё наперекосяк пошло, – честно признался Марцель. «Но я окончательно решился на одно дельце». Вспышка чужой радости окатила, как потоком теплой воды. Марцель даже ненадолго забыл, что его вообще-то трясет от холода, тошнит, да и голова по ощущениям похожа на передутый воздушный шар.

«Идем», – улыбнулась Ульрихе сумасшедшая и, ухватив его за руку, потащила к дому. Марцель едва ноги успевал переставлять. «Ты все-таки смелый». – А Шелтон говорит, что я придурок, – наябедничал Марцель. – Кстати, уже давно хочу сказать. У меня такое чувство, что ты в этом замешана поглубже меня. Ну, ты поняла?

Ульрике потянула дверную ручку и обернулась через плечо. Сощурилась. – Нет, – сказала задумчиво. Марцель обрадовался, но рановато. – Наверное, тут твой Шелтон прав. К счастью, ванная комната у фрау Кауфер была не только на втором этаже, но и на первом. Подъем по лестнице Марцель бы не осилил. И даже сейчас ему пришлось употребить весь свой артистизм на то, чтобы убедить Ульрике, что разденется и намылится он без ее неоценимой помощи.

Ульрике явно не поверила, нахмурилась, повздыхала, но вышла в коридор, оставив, правда, дверь приоткрытой. Марцель кое-как стянул с себя мокрые шмотки, затолкал их ногой под шкафчик, пустил из душа воду погорячее и уселся на дне кабинки, уткнувшись лицом в колени. Струи воды барабанили по спине, комнату заволакивало паром. «Надо расспросить завтра Ольги, она точно что-то знает о призраках, может, видела нас с призраком на мосту?» Марцель пытался сосредоточиться, но не получалось.

Головная боль накатывала волнами, да и тошнота никуда не делась. Пока сидишь и пялишься на собственные пятки, вроде ничего, а стоит выпрямиться, или просто рассказать все Шелтону, и пусть он думает. Запрокинув голову, Марцель набрал в рот воды, чтобы вымыть противный привкус речной тины.

Нет, не хочу. Не хочу, чтобы он рылся в жизни ульяки. Моя девочка. Пятки начала покалывать, и Марцель не сразу сообразил, что это просто возвращается чувствительность к закоченевшим конечностям. В кабинке было уже по щиколотку воды, и гелевая мыльница с синими корабликами внутри горда плавала по бурным волнам вокруг стока. Пахла почему-то лимоном и мятой. Марцель услышал тихий мявк и открыл глаза.

Щель между ширмой и стеной просовывала мордочку кошка Сиамка с пронзительно голубыми глазами. Она осторожно трогала лапой воду, фыркала и, кажется, на Марцеля никакого внимания не обращала. «Может, мы все-таки по очереди будем, а?» Кошка удивленно обернулась на него и тоненько мявкнула. Потом тронула напоследок лапой воду и ушла так же беззвучно, как и появилась. Марцель вздохнул и нашарил на дне кабинки мыло. Размокший брусочек, одуряющий пах лимоном, и ни следа мяты. Чудеса!

Через пять минут, с трудом завернув краны и выбравшись из кабинки, Марцель обнаружил, что вещи его пропали. Вместо них появилась банная полотенце кислотно-розового цвета и, И Ульрике эта полотенце, комкающее в руках. – Я думал, ты на кухне возишься, – ляпнул он, по-дурацки улыбаясь. – Вот идиот. Я же ее слышал, но внимания не обратил. – Дай сюда эту тряпку, что ли. Чего смеешься?

Думаю, как все повторяется. Ульрике поднялась и сама накинула полотенце ему на плечи, глядя сверху вниз. Сейчас разница в росте ощущалась болезненно остра, из-за поганого самочувствия и собственной наготы. – Помнишь, как влетела у вальцев в ванную, когда я одевалась? – Я вроде извинился, – хмыкнул Мартель. – Я тоже извинюсь. Потом, – прыснула она, – не бойся, Бритта уже спит.

Пойдем ко мне наверх, я сделала глинтвейн. Выпьешь, а то еще простудишься. Сейчас очень коварная погода. – Ага, а я знаю кое-кого коварнее ее. На Улирике была свободная чёрная футболка и джинсовые шорты. Волосы у неё были распущены и вились от влажности. «На самом деле, ей же ведь не семнадцать на самом деле!» Мартель зажмурился, встал на цыпочки и, цепляясь за плечи Улирики, потянулся к её губам.

Нашёл вслепую, прерывисто выдохнул и только успел распробовать тепло, мягкость и земляничное дыхание, как она его упрямо отстранила. – Сначала тёплое питьё, – сказала упрямо. Голос у неё был хриплым, а глаза чёрными. – А то мне тебя жалко. Да мне самому себя жалко. – А-а-а, – Марцель вздохнул, – аргумент.

Подниматься пришлось аж на третий этаж. С трудом доковыляв до комнаты, Марцель плюхнулся на застеленный диван в разворошённое гнездо из одеял и подушек. Комната оказалась странно пустой. Никакой мебели, кроме спального места, жёлтый торшер в углу, рядом со старинным сундуком, да на широком подоконнике ряд разноцветных свечек, источающих слабый запах сандала и мозжевельника. На полу у дивана стоял поднос, а на нём кувшин и две глиняные кружки. Одну из них Ульрики протянула Марцелю.

– Пей, – сказала негромко, присаживаясь рядом на свободный от диал уголок, там кое-что от головной боли. Марцель осторожно принял глиняную кружку. Она была чуть тёплой, а вот глинтвейн в ней горячим. Пришлось даже дуть на него, чтоб не обжечься. Первый глоток был как мёд, но оставил он горьковато-травяное послевкусие. – Откуда ты знаешь, что у меня болит голова?

Знаю, – улыбнулась Ульрике и, подавшись вперёд, провела рукой по его волосам. – Ты пей и не думай. Зачем ты приехал в этот город, Марцель? – С Шелтоном. – А он зачем? Ульрике подсела ближе, футболка у нее сползала с одного плеча. – Надо было найти кое-кого, – неохотно ответил Марцель, отводя взгляд и глотнул слишком много.

Горло и язык обожгло. – Черт, она же явно дала понять, что сейчас не хочет. Почему тогда? Наклонившись, Ульрике подхватила вторую кружку с пола, пригубила Глинтвейн и только потом негромко произнесла. «А ты не думал, что это была судьба, что тебя здесь кто-то ждет?» «Чего?» Марцель от неожиданности даже рассмеялся. Она улыбнулась и опустила взгляд.

«Забудь».

Глинтвейн допивали в молчании. После первой кружки, как и обещала Ульрике, головная боль начала отступать. Зато навалилась страшная усталость, даже глаза с трудом удавалось держать открытыми. Мартель лениво вслушивался в чужие мысли, завороженные калейдоскопом ярких образов. Дымные костры в пустоте и перезвон, звездное небо со всех сторон, протяжный и заунывный звук песни. Женский голос, мужской голос, снова женский.

А взгляд, как нарочно, постоянно упирался в голое плечо. – И всё-таки ты меня провоцируешь, – проворчал Марцель и составил пустую кружку на пол. Ульрики обернулась, в тёплом сиянии свечей волосы отливали рыжим. – Есть немного, – улыбнулась в сторону. Опрокинуть её после этого на диван было делом принципа. – Зачем ты это делаешь? – Марцель целовал в угол губ, в щёку, в лоб, снова в угол губ, следуя за желаниями Ульрики, яркими вспышками образами, которые она сама пыталась погасить, остудить, спрятать.

Тщетно. И уже не мягкая ироничная симпатия к Марцелю, а некое более глубокое, инстинктивное, непреодолимое чувство захлёстывало ее, и Марцель как со стороны видел себя в ореоле света, упрямым и нежным, с лукавым кошачьим взглядом, которому невозможно отказать.

Но совершенно невозможно не… Вот зачем, а? – Да? Если нет, так скажи нет, и я отстану, я же не идиот, не подросток с гормональным бунтом. Чёрт! Но скажи уже, да или нет? Плечо было солоноватым, но пахло всё той же земляникой и немного дымом.

– Ещё не время, – прошептала Ульрикия, и вдруг обмякла, безвольно растеклась по дивану. Она смотрела на Марцеля и одновременно мимо него, и в ее разуме мелькали странные образы. Розовый дом с красной крышей, раскрашенный фанерный коробок на ладонях у светловолосой и голубоглазой девочки, а другая, такая же, как отражение или близнец, смотрит на нее из окошка игрушечного дома. «Правда, не время, но потом… Я подлила тебе в глинтвейн снотворного», – виновата добавила она.

Марцель замер. «Прости, правда…», – Ульрике прижала горячую ладонь к его щеке. – Зачем? – Этой ночью тебе нельзя показываться на улице. Прости, пожалуйста, я желаю тебе добра. Ульрики не лгала, ни единым словом. Марцель почувствовал, что уже не может даже опираться на руки, и как-то незаметно для себя лег рядом с ней, грея вечно холодной ладони на ее пояснице.

– Я не сказал ничего Шелтону, он будет меня искать. Веки стали свинцово-тяжелыми. – Похоже, правда снотворная, а я не заметил. Найдет сам. Завтра. – Ага, и убьет меня сам. Сказать это вслух уже не было сил.

Всю ночь Марцелю снилось, что он куда-то бежит по бесконечным зеленым коридорам, а за ним кто-то гонится. И если догонит, случится что-то невыразимо жуткое. Иногда, оборачиваясь, Марцель видел женский силуэт, объятой пламенем, иногда гротескную, похожую на пластиковый шаблон, человекоподобную фигуру, от которой летел горячий пепел. В ухе у Марцелла была гарнитура, и голос Шелтона направлял его по лабиринту. Налево, направо, направо, прямо, а потом впереди вдруг оказалась глухая бетонная стена.

Белые граффити, черные граффити, темно-красные подтеки. «Здесь твое место», – шепнул наушник голосом Шелтона и захлебнулся белым шумом. Марцеля вернулся. Волна пламени высотой до неба пожирала зелёный лабиринт. Пробуждение сопровождалось чувством лёгкой тревоги.

Вообще Марцель привык просыпаться в незнакомых местах. Важнее где всегда было как, свободным или связанным, с простреленной ногой или целым, под дулом пистолета очередного киллера или в тепле ласкового женского взгляда. Сейчас обычный слух говорил, что вокруг тихо, только бормочет радио где-то этажом ниже и мурлычет под боком пригревшаяся кошка, телепатический, что вокруг бушует ледяной океан.

Марцель зажмурился еще крепче и попытался как можно естественней закопаться с головой под одеяло. – Я знаю, что ты проснулся, Шванг. Будь так любезен, удели мне пару минут своего драгоценного внимания. – Честное слово, я ненарочно, – невнятно пробурчал Марцель в подушку. «Что ты, ненарочно!» Воцарившаяся после этого вопроса тишина зловеще контрастировала с локальным штормом в телепатическом эфире.

Марцель некоторое время лежал, не шевелясь, но потом не выдержал, сел и решился посмотреть на Шелтона. Стратег сидел на стуле ровно напротив дивана, положив ногу на ногу. Массивные черные ботинки, грубые черные джинсы, прихваченные специально для грязной работы, черная водолазка с высоким воротником и, кажется, легкая небритость. – Черт!

Он, похоже, как ушел вчера вечером, так и не приводил себя в порядок с тех пор. Уже сама эта мысль вызывала панику. – Я ненарочно тебе вчера не позвонил, – придушенно пробормотал Марцель, утыкаясь взглядом в пол. Потемневшие от времени паркеты ссекали трещинки, как паутина морщинок на старушечьем лице. «Я упал в реку, и у меня утонул телефон, и ботинки, и куртка», – холодно продолжил Шелтон.

– Знаю. Я ее нашел. Отложим пока мотивы, по которым ты отправился шляться по городу в три часа ночи, Шуанг. Позволь мне изложить свое видение вчерашних событий. Итак, я вернулся около четырех утра. Спокойно продолжил он, однако металлические нотки в голосе не сулили ничего хорошего. Марцель инстинктивно вжал голову в плечи, и в спальне было пусто.

Более того, явственно ощущался запах дыма, на полу был пепел. – Интересно, что я мог подумать, зная о пирокинетике и предполагая, что твоя персона его уже некоторое время интересует? – А интересует? – ужаснулся Марцель, временно забыв о страхе перед гневом напарника. «С вероятностью в семьдесят три-семьдесят пять процентов», кивнул Шелтон.

Но обуви на пороге не было. Аргумент против теории, что перкинетик сжёг тебя прямо в доме Вальцев. «Телефон у тебя, увы, не отвечал. Я отправился на поиски по городу. Примерно без пятнадцати пять в одной из монастырских пристроек начался пожар. Тушило его полгорода, очаг возгорания удалось ликвидировать вовремя, никто не пострадал. Когда я входил в обгоревшее помещение, то в любую секунду готов был увидеть твой труп-шванг, и, к счастью, не нашел ничего.

Тогда я вернулся домой и попробовал разыскать твой телефон через спутники, пригодился встроенный маячок. Итак, сигнал привел меня к деревянному мосту. Чуть ниже по течению я обнаружил куртку. Было примерно пол девятого утра. И хорошо, что в девять сорок пять к мосту подошла Ульрики и сказала, что ты спишь у нее дома. Шелтон сделал многозначительную паузу. – И что скажешь теперь? – Ну…

В окна ластилось утреннее солнце, на одеялах в изголовье дивана возлежала роскошная сиамская кошка и утробно мурлыкала. – Я догадываюсь, в каком ты был состоянии, когда выбежал из дома, – продолжил Шелтон, когда пауза затянулась. Статьей, видимо, произвели на тебя неизгладимое впечатление.

Я представляю, почему ты пошел именно к мосту. Но как ты умудрился утопить телефон-шванг, и почему не вернулся после этого к вальцам, где я смог бы оказать тебе любую помощь? Марцель открыл рот и тут же его захлопнул. – Если я скажу, что Ульрике приволокла меня к себе домой, а потом накачала снотворным, это ей точно боком выйдет. К тому же она ведь наверняка знала, что сегодня ночью где-то будет пожар, и Шелтон сто процентов решит, что она либо в сговоре с пирокинетиком, либо…

Он зажмурился, прогоняя хреновые мысли. Не помогло. Все равно, что заслоняться школьной тетрадкой от выстрела и снайперской винтовки. Либо она сама пирокинетик. Навязчивые образы огня и костров из памяти Ульрики укладывались в эту теорию слишком уж гладко. – Я увидел там призрака горящей девушки, а потом отключился.

Ну, закричал, наверное, а Ульвике услышала, она же недалеко живёт. Вот, вытащила меня, а потом довела до дома, напоила Глентвейном. А ты знаешь, как меня от этого срубает, вот, – пробубнил Мартель на одной ноте себе под нос, избегая встречаться с напарником глазами. А тот внимательно выслушал и вздохнул. – Ты мне сейчас врёшь, Шванг.

Мартель мгновенно ощутинился. – Ну, вообще-то, ты первый начал, в смысле, скрывать информацию. Что ты откопал сегодня ночью про Ноуэштайна? – Узнаешь своё время, – коротко ответил стратег и сцепил пальцы в замок. – Моя скрытность не причинит нам вреда, в отличие от твоей. – Ага. Только ты начнёшь копать подульрики. «И откуда я это знать могу, а?»

Шелтон дернулся. Все его мысли на целую секунду перекрыло монолитное «как же достал этот идиот», а потом он встал и, прихватив стул, неторопливо направился к двери. «Если тебя что-то не устраивает, Шванг», – произнес негромко, не оборачиваясь, – «то мы можем в любой момент прекратить наше сотрудничество. Паспорт на новое имя, билет в любую точку Евроконгломерата и 126 тысяч на первое время я тебе гарантирую, но выражай свое желание прямо, будь добр.

Не вынуждай меня, жалея твою совесть, первым обрывать контакты. Ты очень любишь позицию жертвы, Шванг, уж мне ли не знать, но уходить со штампом палача на челе и оставлять у себя за спиной мстительного телепата мне совершенно невыгодно. Марселю показалось, что позвоночник у него превратился в пластилин.

– Что он сказал такое? – Ага, – выдохнул Марсель, растекаясь по спинке дивана. В голове появился странный звон. – А может, сразу тогда пристрелишь? Или в реку скинешь? Ну, или под поезд? Ах, да, тебе же это не нужно, можно просто положить руку на лоб и устроить тихий инсульт, да? – Кратц! Стул впечатался в паркет с сухим треском.

Шелтону понадобилось 4 секунды, чтобы преодолеть расстояние от двери до дивана и склониться над застывшим Марцелем. «Значит, инсульт?» Шелтон без улыбки протянул руку и прижал ладонь к щеке Марцеля. «Да, это можно устроить. Хочешь?» «Я…» Марцель зажмурился. Сердце рассыпалось на множество кусочков и колотилось теперь везде. В висках, в жилке на шее, где-то в желудке… Понятно.

Шелтон отстранился. «Я буду ждать тебя на улице, через четыре с половиной минуты». Когда он вышел, Марцель беспомощно сполз с дивана. Совсем. На пол. Только за одеяло успел схватиться. Потревоженная кошка соскочила вниз и принялась тереться по ногам, время от времени начиная пялиться в упор голубыми глазищами.

Его трясло. Конечно, прошло куда больше четырех с половиной минут, когда он смог немного прийти в себя, отпихнуть настырную кошку и подняться на ноги. На ручке дивана оказалась небольшая стопка чистой одежды и кеды, связанные шнурками между собой. – Интересно, кто принёс, Ульрики или Шелтон? Уже на пороге Марцеля тайком-тишком выбирающегося из дома отловила фрау Кауфер, глянула странно и молча сунула бумажный свёрток, за полкилометра распространяющий запах свежей выпечки.

– Спасибо, – сказала тихо и добавила, – будь осторожнее. После выходки Шелтона Марцель даже не смог телепатически отловить причины такого поступка, просто кивнул, мол, спасибо, и опромятью кинулся к калитке. Стратег поджидал его под старой яблоней на границе между садом фрау Кауфер и соседским, слегка сгорбившись, опираясь лопатками на узловатый ствол, наклонив голову.

Издалека, в полу тени, было не разглядеть подробностей. Но, подойдя ближе, Марцель с удивлением увидел в руках у напарника запасную пачку сигарет. Вскрытую. Шелтон растерянно водил фильтром по нижней губе, так же, как иногда стилусом, в забывчивости допоздна заработавшись за ноутбуком. – Ты что, курить начал? – поперхнулся Марцель.

От удивления у него даже паника отступила. – Ничего себе! – Ты не бери мои, если собираешься, они крепкие, лучше с чего помягче начинать. Шелтон рефлекторно прикусил сигарету на мгновение и обернулся. – Что? – недоуменно поинтересовался он, а потом проследил за взглядом напарника, чертыхнулся и переломил сигарету пополам двумя пальцами. – Нет, зачем-то прихватил из дома, а сейчас просто задумался.

Пойдем завтракать, а то у меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. – неожиданно миролюбиво предложил он. – Пойдем, – согласился Марцель послушно и невольно оглянулся на порог дома фрау Кауфер. Ули реки не было видно. – Я тоже есть хочу. А потом что делать будем? Шелтон отлепился от яблони, сунул сигаретную пачку в карман и неторопливо направился наискосок через площадь.

– Я часа четыре посплю. И так уже злоупотребляю биокинезом. Нельзя так постоянно. А ты пока обработай ту монахиню, Рут. «Постарайся вытащить из нее все воспоминания того дня, когда погиб Рихард Вебер, и, если сможешь, на три дня раньше и на день позже», – подумав, добавил он. Особенно обращая внимание на то, с кем из родственников общался Рихард в день смерти, что говорил при этом, особенно меня интересует упоминание об Иоганне Вебере.

– Подозреваешь его? – насторожился Марцель. Шелтон странно взглянул на напарника и пожал плечами. – Возможно. «Если бы у тебя был любимый младший брат Шванг, и этот брат разбился бы на машине при крайне загадочных обстоятельствах, находясь в шаге от разгадки, ты стал бы признавать произошедшее несчастным случаем, а так и нераскрытое дело класть под сукно?»

«Ну…», Марцель всерьез задумался. Представить абстрактного младшего брата не получалось, в голову все время лез образ самого Шелтона, только не такого, как сейчас, а как восемь лет назад. – нескладного, высокого, слегка сутулого, растерянного и обладающего лишь зачатками нынешнего шарма, уязвимого. – Не знаю, я не следователь, наверное, я бы выпотрошил мозги свидетелям, нашел виновного и… ну, сделал бы что-нибудь.

– Я бы поступил так же, – спокойно кивнул Шелтон и ускорил шаг. А Иоганн Вебер просто самоустранился и занялся цветоводством. На обед была самая обычная лазанья из неприкосновенных запасов морозилки Гретты. Полуфабрикаты в доме Вальцев, где почиталась домашняя еда, явно хранились годами. Шелтон с подозрением присмотрелся к дате изготовления на упаковке, но сказать ничего не успел.

Марцель отобрал у него злосчастную лазанью, вывалил в форму и быстро сунул в духовку. «А если отравишься?» скептически поинтересовался стратег, и тяжело плюхнулся на стул. Подумал и закатал рукава водолазки. Горячая еда испорченной не бывает, – хмыкнул Марцель и уселся на стул напротив. Перебираться из кухонной зоны в гостиную не хотелось совершенно. – И невкусной тоже.

Ты вспомни, какую феерическую хрень мы раньше жрали, ну, при вокзальных кафешках. – Ну да, прямо удивительно, что мы выжили, – Шелтон прикрыл глаза и откинул голову на высокую спинку стула. Шея изогнулась под жутковатым углом. Марцель, хотя и помнил про врождённую гибкость биокинетиков, всё равно поюжился и едва смог удержаться от саркастического вопроса «Ну как, удобно?»

«Так, не будем терять времени. Лучше расскажи, какие ты выводы сделал из вчерашней подборки газетных статей». «А-а-а, ну этому пирокинетику лет сто». Шелтон фыркнул. «Либо способности, как и мания убийства, передаются по наследству. Либо изначально был один преступник, а через некоторое время к делу подключился подражатель. Либо все это просто скопище случайностей. Но такая версия нас не интересует.