Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

Тополя

Луна лишь одна…

Набегающий поток воздуха ласкает лицо, но от жары не спасает.

Уж такой здесь, на Дзете-шесть, климат. За полгода я к нему не привык.

Пот лезет в глаза, капает с носа и затекает в рот. Белый бетон искрится, будто поле, засеянное семенами солнца. Фуллеритовый руль лишь слегка нагрелся, а вот местным, на их металлических драндулетах, конечно, не сладко. Однажды, когда Облако подбила меня забраться на разрядник, я даже обжёгся, перекидывая через забор её велик.

Облако…

Девчонка с обманчивой внешностью хрупкой снежинки. Видно, родители, подарив ей это мирное, мягкое имя, надеялись избежать надвигающихся на них катастроф. Ведь на деле, она – Молния, Буря, Гроза.

Неуловимая Молния. Гроза мальчишек и доставляющая взрослым одни неприятности Буря.

Без неё, я бы совсем здесь пропал. Инопланетник, сувенир, упавший на потеху озлобленным местным с недостижимых для них волшебных небес. Разъезжающий на дорогущем чёрном велике-шестьсотгаммовке, который нельзя отобрать из-за дактилоскопической блокировки.

Облако – классная, и заводила. Да здешние разве поймут! Никто не станет подчиняться девчонке. Конечно, за исключением конченых неудачников: несуразно большого, неповоротливого увальня по прозвищу Камень, Стебелька – белокожего, голубоглазого неженки, и меня – чужака, носящего странное имя Кирилл.

Не повезло девчонке с планетой, с родителями и одноклассниками… А ещё говорят, мир полон гармонии! Если даже я таю под здешними лучами, каково приходится ей?

Облако не может долго на солнце, она ведь немножко ещё и Луна.

Альбинос.

До знакомства со мной, она редко ходила гулять. Обычно только зимой. Я поговорил с папой, и он принёс крем, целую упаковку. Но и он не особенно помогает, а впереди – самый зной.

К счастью, мучиться от летней жары Облаку не придётся – испытания скоро закончатся, отца переведут на другую планету, и…

И, у меня есть план…

Шины, перекачанные, чтобы увеличить накат, гудят. Сотрутся быстрее, но ничего. Сейчас главное – скорость! Изредка покрышка упруго звенит, и в сторону отлетает камушек.

Бетонная опора разрядника Гюйгенса, а в просторечье – вероятностной пушки, режет дорогу надвое. Я сворачиваю вниз, к озеру. Через пару минут выезжаю на мост.

Тут жутковато. Руль дёргается, бьёт по рукам. Стонут фермы. Будто разбудил дракона и катишь по спине, покрытой громыхающими броневыми пластинами. Воздух пропитан тошнотворным запахом затхлой воды, да кислого металла.

Комары бьют по лицу, путаются в волосах. Наклоняю голову, щурюсь. Противно…

Наконец, мост заканчивается. Я облегчённо вздыхаю.

Останавливаюсь, чтобы вытащить расплющенных насекомых. Когда дело сделано, оборачиваюсь…

Громады разрядников, а над ними – невообразимые, невозможные для этой планеты серебристые облака – побочный эффект испытаний. В сиянии луны, они красивее, чем сейчас. Вчера я их не успел рассмотреть, но об этом ничуть не жалею. Вечер был лучшим в жизни, а облака никуда не сбегут.

Но и теперь таращиться недосуг, время давить на педали!

Проскочив небольшой прибрежный лесок, выезжаю на степную дорогу. Жаркая влага и вонь – позади. Тут лишь простор, да дорога, тающая в солнечном мареве. А впереди – островок серебристых тополей посреди степи, возле насосной. Там у нас штаб.

Слева – степь, красно-голубая от маков и льна, с жёлтыми островками адониса и фиолетовыми цветками шалфея. Распустились пионы и степные тюльпаны, а над ними деловито жужжат насекомые-геноморфы – пчёлы вымерли в средневековье.

Справа – оранжевая стена цветущего смрадника, над которой вьются селхоздроны. Хорошо, что ветер не стой стороны, и я могу наслаждаться ароматом весенней степи.

Въехав в облезлые ворота, мчусь мимо мрачных зарешёченных окон. За стеной приглушённо ворчат насосы. Когда до угла здания остаётся несколько метров, с крыши доносится залихватский свист.

Не успев ничего осознать, выскакиваю по инерции из-за угла, слышу хлопок, и меня выбрасывает из седла.

Засада! Враг применил воздушную пушку!

Пролетев пару метров, падаю на вытянутые руки. Бетон, как наждак, обдирает ладони. Меня переворачивает, и я кубарем скатываюсь в кювет.

Поднявшись на четвереньки, жду пока перестанет шататься земля и погаснут плавно порхающие над травой красивые белые искорки.

Сквозь затихающий звон слышится топоток. В поле зрения появляются загорелые девичьи ноги, обутые в пыльные «кеды», и меня подбрасывает от удара в живот.

Хриплю, пытаясь вдохнуть.

Раздаётся звонкий смех, и подбегает другая девчонка. Я успеваю разглядеть приближающуюся к моему лицу обувь в подробностях: каждое пятнышко, каждую трещинку на розовой коже, ниточки, торчащие из шнурков. Такие кроссовки носит Кисуня. Потом на мир падает темнота…

– Ваш штаб уничтожен!

Свет режет глаза. По лицу течёт сладкая газировка, смешавшись с пылью, кровью и потом. С кончика носа на порванную футболку падают алые капли. Шорты порвались. От саднящих коленей до белых носков тянутся алые дорожки. Кроссовки валяются в стороне. Маленькие, на размер меньше, чем нужно: отцу купить недосуг, он вечно занят наукой. Без тесной обуви даже полегче, но стопы жжёт раскалённый бетон.

Поднимаю глаза.

Врагов шестеро: прямо передо мной, в окружении девчонок – Кисуни и Ляли, стоит Бурундук. Дождь и Туман, вцепившись в мои запястья, растягивают руки в стороны, а спину поддерживает Полёт.

Кисуню родители назвали Котёнком, Лялю – Куколкой, Бурундук изначально был Солнечный Лучик. Главному хулигану школы не пришлись по душе подобные нежности, и он назвался именем вымершего животного, как объяснил – кровожадного и свирепого. Все данные о бурундуках давно потерялись, но слово, надо признать, звучало действительно грозно. Будто ярость клокочет – бур-р-рун-дук!

– Очнулся? Штаб уничтожен! Вам конец!

То, что для меня – жалкая попытка выжить и приспособиться, для него – всего лишь игра.

Я всё понимаю. Что у них впереди? Ничего! Им не вырваться: здесь они родились, здесь умрут. Потому, их зубы скрежещут от ненависти к «любимцу судьбы».

У современных детей жестокие игры. У местных – тем более.

Но у взрослых, у фермеров, всё ещё круче. Здешние новости, как сводки с передовой.

Местный климат идеально подошёл для выращивания Лика – мясистой зелёной дряни, шаровидные цветы которой превращаются в коробочки-луковки, заполненные семенами. Семена нужны лишь для новых посадок, ценится густой белый сок.

Куда той синтетике!

Под прикрытием высоченных кустов Смрадника – сырья для производства пластмасс, Лик выращивают здесь круглый год. Большинство полей и перерабатывающих заводиков находится под контролем правительственного антинаркотического комитета, а военные транспортники развозят готовый порошок по мирам Союза. Частные плантации уничтожают, фермеры исчезают вместе с семьями. Случается и обратное, пропадают семьи чиновников и военных.

Подходящая планета для создания секретной научной базы со странным именем «Левка» и проведения не вписавшихся в рамки законов исследований, о сути которых известно немногим, даже в правительстве.

Подходящее место для отца, не совсем подходящее – для меня.

Но я привык. Привык мотаться по периферийным мирам, привык получать по умной башке от пустоголовых местных.

Раньше, до того, как всё неожиданно изменилось, отец работал только в столичных институтах. Однажды, я побывал на Земле – он вдруг решил показать мне прародину человечества. Мать не поехала, заявив, что женщине не место на радиоактивной помойке.

А мне Земля пришлась по душе.

Тишина. Ветер, гоняющий пыльные облака. Избавившаяся от гнёта человека природа, постепенно сжирающая уродливые циклопические конструкции. Потёки ржавчины на растрескавшемся бетоне. Контрастирующая с окружением сияющая белизна Станции Гипермаяка. Шорохи океана.

И главное, одиночество. Уже тогда я устал от людей.

Насколько я их ненавижу теперь…

Ляля бьёт меня кулаком в подбородок. Топает ногой, матерится и дует на руку.

Бурундук отвешивает ей оплеуху.

– Хочешь, чтоб он опять отключился? «Квайфа» уже нет! – и лупит девчонку пустой пластиковой бутылкой. – Надо – так! – от удара в живот я сгибаюсь пополам. – Ладно… Хочу тебе кое-что показать!

Он подходит к валяющемуся поодаль велосипеду. Нагибается, одной рукой легко подхватывает сверхлёгкий гоночный байк.

– Красавец, правда? Думаю, лучший на МОЕЙ планете.

Поднимает велик над головой и с силой бьёт о бетон. Потом ещё и ещё. Раздаётся треск, во все стороны летят детали. Когда в руке остаётся лишь жалкий обломок фуллеритовой рамы, он прекращает и говорит:

– Сам знаешь, мы тебя долго терпели. Но любому терпению приходит конец.

Бурундук идёт обратно. Вразвалку, своей коронной царской походкой. Осматривает обломок, перехватывает его, словно дубину, подносит к моей щеке, примеряясь.

– Ах, а что скажет папа? «Кирилл, что с тобой? Кто это сделал?» И какой правильный ответ?

Выдавливаю:

– Упал… – на губах лопаются кровавые пузыри.

– Верно! – Бурундук радостно улыбается и отбрасывает обломок. – Но ведь ты у нас – хакер. Сам знаешь, чтобы команда прошла, нужно нажать клавишу «ввод»! – и я получаю новый удар в живот.

Потом он хватает меня за длинную чёлку.

– Шортики, бабская причёска! Ты что – педик? – он вытаскивает из кармана выкидуху. – Ничего. Подстрижём, исправим.

И почему-то, прячет её обратно в карман.

– Смотри-ка! Прибыла команда спасения!

За моей спиной скрипят тормоза.

– Отпустил! Быстро! – узнаю голос Облака.

– А иначе что?

– А иначе вот что!

Я не вижу происходящее позади, но лицо Бурундука вытягивается. Он поднимает руки вверх, будто сдаётся, и орёт в ответ:

– Угомонись, малышка! Твоя взяла.

И, обращаясь к подручным, бурчит:

– Отпустите!

А сам хватает меня за грудки.

Запястья отпускают. Я еле стою на ногах. Не поддержи он меня – свалился бы на бетон.

Вдруг моё тело теряет вес, как после попадания из воздушной пушки – Бурундук, прикрываясь мной как щитом, бежит на Облако.

– С-сучка!

Сзади хлопает.

Я чувствую, как врезаюсь спиной в девчонку. Мы падаем… Я рефлекторно, чтобы смягчить падение, выставляю левую руку назад. Сверху, всей своей немаленькой массой наваливается Бурундук. Хрустит кость, руку пронзает боль. Затылок ударяется о бетон, и, второй раз за сегодняшний день, я проваливаюсь во тьму…

Не вздохнуть. Я зажат между тушей врага и худеньким тельцем лучшего друга. Косточки впиваются в спину.

Если Добро будет и дальше вербовать подобных бойцов – никогда ему не победить. Ни за что.

Пытаюсь пошевелится, и руку пронзает нестерпимая боль. Кое-как уперевшись ладонью другой в грудь Бурундука, выбираюсь на свободу.

Левая рука, согнутая под странным углом, безвольно свисает.

Бурундук лежит без движения. Во лбу торчат электроды.

Облако смотрит распахнутыми фиолетовыми глазами в весенние небеса. Только зрачки неподвижны. Под головой – багряная лужа, белые волосы намокли и спутались. Тонкие пальцы сжимают тазер. В паре метров валяется серебристый девчоночий велик.

Почему она приехала одна? Где Камень и Стебелёк, где эти трусы?!

Полёт сидит на бетоне, тупо глядя в пространство. Четвёрка других стоит рядом.

Видно, я был без сознания всего пару секунд.

– Кис-кис-кис! – ласково подзывает меня Кисуня.

По раскалённому бетону, усыпанному свернувшимися от жары листьями тополей, как хромая собака, ползу в противоположную сторону. Мир вращается, и я постоянно падаю. Секунды тянуться будто часы. Наконец, получается встать. Бегу, подволакивая ноги. Одна нога цепляется за другую, и я падаю на бетон. Оборачиваюсь.

Расстояние уже приличное, но они и не думают догонять – знают, что мне не уйти. Кисуня складывает руки рупором:

– Кис-кис-кис! Тебе уже не надо домой! Теперь выйдет всё по-другому!

И в этот момент, заупокойной песней по уходящему детству, над степью разносится тоскливое завывание сирен.

Если бы не эти заунывные звуки, мы бы не посмотрели в небо и не заметили звездолёт. Ведь это так и бывает: корабль просто появляется. Ни вспышек, ни грохота. Только что его не было, и вот он уже висит в воздухе на высоте тридцати километров.

Каким образом Гипермаяки мгновенно перемещают корабль на тысячи световых лет и почему звездолёт не разрушается гравитацией планеты – не знает никто.

Если правительству требуется новый гражданский корабль, грузовой или пассажирский, оно обращается к учёным из «Aeon», а те – передают запрос Маякам. И над планетой появляется звездолёт. Откуда берётся материал для строительства – неизвестно, масса планеты не меняется. Почему корабли не изнашиваются – загадка. Ясно только одно: Гипермаяки вышли на новый уровень взаимодействия с энергией и материей.

Военные звездолёты Маяки не создают и перебрасывать по команде людей не желают – их собирают на верфях, и флоты месяцами плывут от звезды к звезде, используя двигатели искривления.

Я вглядываюсь в очертания звездолёта…

Авианосец повстанцев.

Всё из-за исследований отца!

Можно было заранее догадаться – Маяки не позволят создать супероружие, не допустят превосходства одной из сторон. Построенные Союзом, Маяки ему служили недолго, приняв вдруг в расчёт желания всего человечества.

И вот, чёрное пятно корабля висит на фоне апрельского неба, на фоне серебряных облаков.

Кисуня смотрит на меня и начинает что-то говорить, но громовой треск заглушает слова – я вижу беззвучно шевелящиеся губы. Небо над нашими головами рвётся, будто ткань, и из десятков червоточин, возникших на километровой высоте, появляются штурмовики и лёгкие бомбардировщики.

Какая разница технологий! Раньше корабли, перемещаемые Маяками, возникали так же, в сполохах молний. Но потом конфигурации Станций изменились: вместо тринадцати арок, их стало четыре, вместо трёх Излучателей остался всего лишь один, и устремились в небеса алые башни накачки. Гипермаяки отказались от человеческих технологий, они создали свои.

Над вероятностными пушками зажигаются облачка плазмы – побочный эффект, возникающий при накачке. Звездолёт немедленно реагирует: создаёт вокруг себя сотни червоточин, и разряды вероятностных пушек уходят в них. Тут же, начинается новая накачка, а корабль создаёт новые червоточины.

Вероятностные пушки «стреляют» по очереди – разряд уменьшает вероятность существования вражеского звездолёта на несколько порядков. Обычно после попадания корабль исчезает. Изредка – остаётся висеть, как ни в чём не бывало.

Штурмовики с воем заходят на боевой курс. Бомбардировщики перестраиваются. Защитные орудия по периметру батареи разрядников открывают огонь, и небо вокруг атакующих кораблей вспучивается белыми облачками разрывов.

Если авианосец уничтожат – всем им конец. Но трагедию придётся делить на десять, ведь только в одном из десяти кораблей есть человек. В остальных – функции пилота выполняет нейросеть.

Кисуня и четвёрка приспешников, забыв про меня, и про валяющегося с электродами во лбу предводителя, стоят, задрав головы и приставив козырьками ладони ко лбу.

А я сижу посреди дороги.

Как глупо оказаться в момент штурма возле единственной на планете батареи, прикрывающей секретный научный комплекс и несекретный, построенный лишь для отвода глаз, завод! С другой стороны, где ещё мне – сыну учёного, быть?

Могло выйти хуже, если бы бой начался раньше, когда я был возле опор вероятностных пушек. Нападающих не интересует затерявшаяся в степи насосная.

Корабль стреляет из вероятностной пушки по куполам на полигоне. Второй выстрел ему не сделать, на перезарядку от корабельного реактора потребуется несколько суток.

Но он не понадобится: купола исчезают.

Отец!

Штурмовики открывают огонь по защитным орудиям, чтобы дать бомбардировщикам возможность атаковать. От опор отлетают куски бетона, взрывается несколько орудийных башен и начинает пылать комплекс управления стрельбой.

В результате, несколько вероятностных пушек разряжаются одновременно, что считается непростительной тратой энергии, ведь цель постоянно ставит помехи. Но в этот раз все разряды попадают в корабль, и он исчезает.

А вместо него, в небе над Дзетой возникает Она.

ТЬМА.

То, что не может существовать в человеческом мире, поскольку вероятность этого равна нулю. Тьма настолько превосходит возможности человеческого восприятия и понимания, что сказать что-то о Ней попросту невозможно.

Изнанка мира. Изнанка пространства, изнанка времени.

ТЬМА…

Я смотрю вверх, на Неё, и не могу уловить ни форму, ни цвет. Можно только сказать, что Она существует, что там, в небесах, что-то есть. Глаза болят и слезятся, голова словно взрывается изнутри, но Тьма притягивает и не даёт отвести взгляд. Кажется, ещё миг, и я сойду с ума.

Тьма начинает таять…

В небо уходит разряд вероятностной пушки, теоретически, способный отправить Её назад.

Поздно, Тьма уже растворилась, впиталась в наш мир…

Потом запись боя во всех спектральных диапазонах попадёт в Даркнет, и люди станут вглядываться в Тьму часы напролёт. Одни – пытаться познать с её помощью Трансцендентную Истину, другие – просто тащиться от глюков, получая итогом невыносимую головную боль.

– Ловите, ловите его! – доносится до ушей.

Компания вспомнила обо мне.

Ловить – громко сказано. Я просто сижу на бетоне, глядя, как после утраты корабля-штаба захлёбывается атака, как разворачиваются над разрядниками штурмовики и рассыпаются в воздухе от попаданий ракет и снарядов.

Как с небес начинают падать обломки.

Как один из них, кусок фюзеляжа с эмблемой повстанцев и жёлтым, издалека неясным рисунком, несётся, ежесекундно увеличиваясь в размерах, прямо на нас.

Как он, медленно, словно в ускоренной съёмке, соприкасается с бетоном в том месте, где лежит Бурундук и стоит его банда.

В том месте, где Облако.

Как, в окружении каких-то осколков, фрагментов, брызг – летит, кувыркаясь в воздухе, серебристый велосипед…

Глаза отрисованы с фотографической точностью, передан даже объём.

Я разглядываю звериную радужку и не могу оторваться. Нужно смотреть в эти глаза бесконечно, чтобы не видеть того, что творится вокруг.

Будто горные массивы, в ином мире, на другой планете. Да… Как горы. Узлы, отроги, цепи. Да…

Ягуар.

Золотой, в чёрных пятнах зверь, скалящий пасть на одной из частей фюзеляжа.

Хищник, сожравший Облако.

Волна первобытного ужаса захлёстывает меня с головой, не позволяя вдохнуть, и я отвожу глаза. Страх исчезает, остаётся лишь холод.

Вокруг кровавое месиво, куски тел и обломки. Фрагмент черепа, оторванная рука, торчащие вверх обнажённые рёбра… Что-то горит…

Чёрные пятна и красные полосы на белом бетоне, будто творение рехнувшегося художника.

Живописец-Вселенная, рисующая картины людьми…

Смерть оказалась совсем не такой, как я представлял. Не такой, как в кино или в играх – в них всё было так эмоционально, сложно, зрелищно и романтично. И конечно, подчёркивалась исключительная ценность человеческой жизни.

Смерть настоящая была предельно простой. Точно такой, как любовь, дыхание или глоток воды. В ней не было ничего особого и возвышенного.

Похоже, в реальном мире жизнь вовсе не так ценна. Похоже, природу смерть не особенно беспокоит, ведь жизнь не остановить. А что до людей… Невозможно представить, что эти разбросанные всюду куски имеют какое-то отношение к друзьям и врагам.

Память подсказывает: «Система – сумма её частей, плюс паттерн организации». Вот его-то, этого странного «паттерна», присущего всей системе и несводимого к сумме всех элементов, и не хватает.

Система «Облако»… Система «Кирилл»… Ну и глупость! Для чего я это всё изучал? Разве помогли эти знания?

Сквозь звон в голове доносится писк смарт-часов – их датчик фиксирует запредельный уровень излучения. Поднимаю один из обломков, верчу в руках…

Обшивка реактора.

Откидываю в сторону. На пальцах блестит маслянистая чёрная жидкость.

Писк не уменьшается, я с головы до ног в этих каплях. Они текут по лицу, ими покрыта одежда: серебрящаяся от бетонной пыли беленькая футболка и такие же шорты.

Художник-Вселенная раскрасила и меня…

Чёрными каплями топлива. Крохотными, слипшимися кусочками плоти – больше не разобрать, где друг, а где враг. И алыми точками: узорами чужих, таинственных, жутких созвездий…

Под серебристыми облаками, на которые, по моей вине, девчонка-Луна посмотрела лишь мёртвыми глазами, появляются мультикоптеры «скорой».

Горят тополя. Скручиваются и вспыхивают серебристые листья.

Наш штаб уничтожен.

Глава 3. День после вчера

Тьму отогнал будильник, включив мягкое дежурное освещение.

Кир распахнул глаза.

Звёздное небо – всё в бликах от прозрачного купола Логова. Но, никаких серебристых облаков, никаких испытаний, никакой Дзеты…

По лбу стекал пот. Постельное бельё совершенно промокло.

Кир посмотрел на часы.

«5:26»

Будильник завела Эйприл, сказав: «На половину шестого поставил бы только зануда! А вообще, вставать нужно в разное время – так делает Солнце!»

– Привет! – девочка потянулась под оранжевым одеялом и мило зевнула. Кот выгнул спинку, шерсть на ней действительно уже отросла.

От этой, более чем мирной картины, Кирилла охватил ужас. Перед глазами возникло пустое шоссе и освещённые вспышками молний горные цепи. Потом он увидел пылающий белый город в долине, засыпанный пеплом лес, и ощутил, как по лицу течёт маслянистая чёрная влага.

Он вскочил, даже не сказав: «Отвернись!», трясущимися руками натянул штаны и футболку и вышел на крышу.

Сразу же стало легче.

Погода наладилась, шторм стих. Сияли мохнатые добрые звёзды, Станция отвечала небесам россыпями огней. Пойманный колючими лучами прожекторов колыхался «парус». Ночной бриз доносил терпкий аромат степных трав.

– Кир, что случилось?

Она стояла, наполовину внутри, наполовину снаружи. По телу бегали искры от закрывавшего вход силового поля.

Сразу же накатила тоска.

– Уйди! – только и смог выдавить Кир. Не оборачиваясь, дошёл до парапета. Уселся. Рядом, на длинных штангах, вспыхивали и гасли красные заградительные огни – ни для кого…

«И что это было? Горы, чёрный дождь и разрушенный город?.. А сон?.. Какая ещё Дзета! Я никогда на ней не был! Есть ли вообще такая планета?»

Одноклассники, Облако, и…

Смерть. Руки тряслись до сих пор.

А главное, сон был намного реальней реальности! Сейчас, наяву, всё было словно покрыто туманом! Попробуй пробейся! А там, во сне, все чувства умножались на два! Счастье было безмерным, боль – нестерпимой. Можно было рассмотреть самую маленькую прожилку на листике и тоненький волосок на руке.

– Кир…

Мальчишка вздрогнул так сильно, что чуть не сорвался вниз. Поднялся и сжав кулаки встал напротив Эйприл.

– Слушай! Чего ты за мной таскаешься, как привязанная!

Она потупилась.

– Извини. Мне показалось, что тебе плохо.

– Мне плохо рядом с тобой! А одному – замечательно!

– Я приготовила завтрак. Остынет…

– Приготовила завтрак? И что это значит? Открыла консервные банки?

– Нет. Пойдём.

На столе дымилась яичница со спаржей и кофе. Две тарелки, две кружки, а рядом – намазанный сливочным маслом хлеб.

Кир взял тоненький ломтик и откусил. Захрустела золотистая корочка, масло растаяло на языке.

Впервые за долгое время он почувствовал вкус.

Ого! Настоящее чувство, будто во сне!

Не задавая вопросов, он набросился на еду.

– Кир… Хочешь, возьми и мою. Я столько не съем.

Она съела… Когда опустели тарелки, повеселевший Кирилл откинулся на спинку стула и посмотрел на девчонку. Вновь накатила тоска…

«Почему рядом с Эйприл так плохо? Чувство, как в том, первом сне про убитую птицу. Может, эта девочка из пустоты, и есть ожившая Тьма?»

– Ну ты и зануда! Даже не накрошил! – возмутилась Эйприл.

– Чего же плохого? Убирать не придётся!

– На всё у тебя найдётся скучное объяснение! Будто сложно накрошить и убрать! Веди себя по-человечески!

– Лучше скажи, где ты завтрак взяла? На Земле куры не водятся!

– Приготовила! Я ведь уже говорила… – «посланница Тьмы», смешно сёрбая, прихлёбывала чай.

– Сама?

– Нет, вместе со Станцией… И что? Разве это имеет значение? Главное – вкусно!

– У нас всегда теперь будет такая еда?

– Ну конечно!

– А почему меня Станция кормила консервами?

– Ты ведь скучный мальчишка. Ничего интересней консервов придумать не мог! Только комнату зря захламил!

– Куда мы теперь денем банки?

– Облаку скормим, – она встала и насыпала в блюдце теперь уже ненужных консервов.

Кир посмотрел на котёнка и ему вспомнились вчерашние слова Эйприл.

«Вздумал стать ягуаром!»

Ягуаром!

И в ночном кошмаре был ягуар – эмблема на фюзеляже штурмовика. А котёнок по имени Облако, во сне стал девчонкой!

Надо же! Как всё-таки странно функционирует бессознательное!

Кир придирчиво осмотрел Эйприл… Нет, она ни капельки не похожа на девочку-альбиноса.

Потом, взглянул на котёнка… Разумеется, тоже нет. Было бы странно, если бы подружка из сна напоминала котёнка. Мягкие лапки, пушистые ушки, шаловливый очаровательный хвостик.

С другой стороны, в снах случается всякое! Особенно, если тебе шестнадцать.

Мысль о девочке-кошке мальчишке понравилась. Стало тепло и приятно…

Разомлевший Кирилл встрепенулся, вспомнив, что рядом Эйприл. Да, с её появлением неудобств явно прибавилось!

«Должен же я хоть ненадолго оставаться один! Надеюсь, она не будет таскаться за мной, будто хвостик! М-м-м, хвостик…» – перед глазами вновь появилась пушистая бестия.

– Тьфу ты!

Эйприл вздрогнула. Взгляд был испуганным и вопрошающим.

Кир покраснел, схватил ноутбук и припомнил, что во сне его называли хакером.

«Глупые мечты? Желание быть крутым, хотя бы во сне?»

– Кир, что ты делаешь?

– Можешь заткнуться?

«Так Дзета-шесть… Да, действительно есть такая планета. Да, фермерская. Но про научные базы, нападения и наркотики – ничего… Может, увиденное во сне произойдёт потом, в будущем?.. Нет! Ерунда! Облаку и ребятам из сна, на вид не больше тринадцати. Значит, и ему самому. То есть, не ему, а Кириллу-из-сна».

– Кир… Пропустим наш первый рассвет…

«Она сказала не „мой“, а „наш“. Почему?»

Эйприл проснулась настолько напуганной, что трусила даже открыть глаза. Просто лежала, прислушиваясь к писку будильника. Потом решилась взглянуть на Кирилла сквозь узкие щёлочки слегка приподнятых век.

Чтобы не пугать и его, она сделала вид, что всё хорошо. Ещё не хватало лишиться единственного друга! Эйприл потянулась – насколько она понимала, когда просыпаешься, нужно делать именно так, и сказала:

– Привет!

Почему-то, Кир рассердился, вскочил, трясущимися от злости руками натянул одежду и вышел на крышу.

Сразу же стало ужасно тоскливо.

Потом она таскалась за ним, будто хвостик, безуспешно стараясь справится с ужасом и тоской, а мальчишка её отгонял.

«Что с ним случилось? Вчера он, вроде, не против был подружиться! Может, ему тоже что-то приснилось?»

Всё утро ей было не по себе. До сегодняшней ночи, до своего первого сновидения, она не подозревала, что спать – настолько ужасно! В памяти, общей с Маяком, сны описывались скорее, как нечто приятное.

«Видно, со мной приключилось то, что зовётся: „ночной кошмар“. Но почему он такой настоящий? Намного реальней реальности! И почему в нём я была мальчишкой, которого все называли Кирилл? Неужели, это тот самый Кирилл, что сидит сейчас перед ней за столом? Жаль, во сне невозможно увидеть себя самого! Разве что, в зеркале…»

Эйприл тоскливо елозила ложкой – похоже, вилки Маяк не признавал. Вчерашняя смелость исчезла. Мир, в который она пришла, оказался совсем не таким, как казалось… Он не был похож на что-то хорошее! Ну нисколечки!

«Кир, одноклассники… Да и вообще, все эти люди – до чего же они отвратительные! С другой стороны, это лишь глупый сон… Взять хоть девочку Облако…»

Она задумчиво посмотрела на белоснежного котёнка и сказала, обращаясь к нему:

– Всё это какая-то чепуха, разве нет?

Троица шла по одной из четырёх центральных, сходящихся крестом дорожек – чтобы не потеряться в полумраке. Эти дорожки были сделаны из бетона и не менялись – остальные же, пропадали и исчезали, в зависимости от текущей конфигурации Станции.

Котёнок, то важно вышагивал между мальчишкой и девочкой, то забегал вперёд. Похоже, он считал себя главным.

Небо светлело, и дуга южной арки напоминала вырезанную из чёрного картона декорацию. Кириллу опять стало чудиться, что он не живёт.

– Скорей! – Эйприл, схватив его руку, поволокла нового друга к одной из опор, и наваждение исчезло.

Она кричала, махала руками, танцевала и скакала по арке, как полоумная. Котёнок бегал за ней.

Кириллу было неуютно, он ощущал себя невольным участником гротескного представления. Бесконечная череда перепадов настроения Эйприл и переходы от чуждых девчонкам философских проповедей до стихийной детской непосредственности его раздражали. Будто бросился в пропасть, не уточнив, есть ли за спиной парашют.

Наконец, из-за гор показалось солнце и воздух зазвенел от истошного вопля. Кир вздрогнул.

«Может, Маяк её создал бракованной?»

– Вау! Он прекрасен! – Эйприл угомонилась, присела рядом с ним, болтая ногами над пропастью. – Тебе что, не понравилось?

– Понравилось, – буркнул мальчишка.

– Незаметно!

– А что я, по-твоему, должен был делать?

– Радоваться, что же ещё!

– Я радовался. Бегать и орать для этого не обязательно.

– Если эмоции не проявлять – они исчезнут! Навсегда!

– Ты можешь просто посидеть?

Надувшись, девочка уселась в сторонке…

Лучи рассеивали тьму. Розовел белый пластик.

У Кирилла из головы не выходил идиотский сон.

«Что ещё за изнанка мира? Что за Тьма?»

Эйприл смотрела, как одна за другой угасают утренние звёзды-старухи, как брызги рассвета окрашивают облака.

Текли минуты…

Сначала всё было окутано жемчужно-розовой дымкой, которая стремительно преобразилась в пурпур. А потом… Чистая, светящаяся голубизна и растрёпанные янтарные нити облаков. Будто по небесам пролетела волшебная птица, растеряв золотистые перья.

«Как жаль, что солнце встаёт не из океана!»

Свет весело бил в глаза, но тайна, окутанная морозной дымкой, от которой по коже бежал холодок не давала Эйприл покоя.

«Во сне, что это была за Тьма? Что за изнанка мира?»

Мысль ещё не угасла, а в голове уже появился ответ.

– Ну что, насмотрелась?

Эйприл вздрогнула – Кир прервал её мысленный диалог с Маяком, и тихо сказала:

– Да. Пойдём.

Её переполняли слова, образы, ощущения. От полученных знаний кругом шла голова. И всё-таки, пробелов было значительно больше.

– Что будешь делать сегодня?

– Не знаю… А что ты обычно делаешь?

– Да ничего! Жду, когда меня заберут!

Эйприл потупилась.

– Кир… Не жди…

По мальчишечьей коже пробежали мурашки. Он еле выдавил:

– Почему?

Девочка отвернулась.

– Просто, не жди…

Пока Кир плёлся по надоевшей лесенке, Эйприл лёгким пёрышком взлетела наверх.

Как обычно, посуда была уже чистая.

Эйприл увидела не застеленную постель, вспомнила ночные кошмары, и к ней вновь вернулось отвратное настроение.

Когда Кир вошёл, она не сдержалась: