Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

День Единения

Видимо, посиделки с отцом возле отделений полиции, становятся нашей традицией.

Снова понадобилась его помощь. И всё рано, пришлось затратить немало усилий, чтобы убедить полицию и блогеров, что я не причём.

«С чего ты решил, что там бомба?»

Резонный вопрос. Если бы я знал! В тот момент, мне казалось логичным, что раз есть террорист, должна быть и бомба. А где её закладывать, как не в месте скопления людей?

Ответственность за взрыв взяла на себя радикальная феминистическая организация «it», выдвинув требование: прекратить создание геноморфов.

Значит, не повстанцы. Девчонки, опасающиеся конкуренции – того, что за серией HEF, придут другие, более совершенные куклы. Покорные или взбалмошные – как пожелает заказчик. Умеющие поддержать мужчину ласковыми словами и вкусным ужином после работы. Опытные в постели. Верные и не устраивающие истерик. И деньги пойдут не торговцам косметикой, одеждой и предметами роскоши, а производителям геноморфов, вездесущей корпорации «Aeon».

Впрочем, не факт, что это они. Болтать – не взрывать!

– Сын, мне кажется, вокруг тебя происходит слишком уж много событий.

Я молчу.

– Хоть бы спасибо сказал. Ладно, пошли…

Мэйби показывает заголовок в планшете: «Только благодаря отважному мальчику никто не погиб».

«Мальчику»? Я совершеннолетний!

– Ладно, давай за работу!

На Диэлли праздник, День Единения. К единению он не имеет ни малейшего отношения – в этот день флот Союза отбил у повстанцев планету. Но кого волнуют детали, раз на улицах раздают футболки и кепки, а вечером устраивают карнавал!

Если в действительности людей связывает лишь ВДК, нужно выдумать таинственный «День Единения».

У нас куча дел: я больше не хочу клянчить деньги у отца. Мы мечемся на мультикоптере в небесах над столицей и раскрашиваем удерживаемые силовыми полями облака в цвет государственного флага. Вечером они засияют в свете прожекторов.

Р-р-аз! – нужно лишь навести прицел…

Ба – бах! Часть облака окрашивается в коралловый. Как губы Мэйби…

Ба – бах! Теперь – в лазурный.

Будто небо над крышей небоскрёба «Aeon», что стала нашим убежищем от целого мира…

Оставшиеся облака мы оставляем белыми, как есть.

Нет! Не оставляем! Мэйби не любит скучать и играть по правилам.

Ба – бах! – и часть облака, что должна быть белой, становится алой.

Как кровь на белом бетоне…

Голова начинает кружиться, подташнивает.

Девчонка хохочет.

– Мэйби, зачем? Что теперь делать?

– А ты всё тот же Кирилл – трус и зануда! Не парься, я прихватила корректор.

В краске нет пигмента, это пудра из миллиардов бесцветных кристаллов. Идею украли у бабочек, покрытых, словно черепицей, прозрачными чешуйками – какую часть спектра они отражают, в тот цвет и окрашиваются крылья.

Бах! Бах! Бах!

Корректор растворяет кристаллы…

Свист лопастей, и опять:

Бах! Бах!

Мы сидим у воды, а над нами зажигаются первые звёзды.

Ни пения ветра, ни грохота волн – тишина. Как и всё остальное, её начинаешь ценить, лишь утратив.

От бесконечных бабахов в ушах до сих пор стоит звон.

Весь город на площади, там сейчас музыка, шум и рокот толпы. Но такое веселье мне нужно меньше всего. В канонаде победных салютов, я уже слышу громовые раскаты новых боёв.

– Эх, Мэйби… Отчего же ты сразу не рассказала, что ты – геноморф.

У неё на коленках урчит белый, как облако, котёнок.

– Я пыталась. Много раз: на пляже, на набережной. Разве ты хотел слушать? Сам потом говорил: если бы знал, то не стал бы дружить! Ты считал геноморфов вещами, марионетками.

– А зачем скрыла возраст?

– Как бы я объяснила, что взрослая – и без чипа? И неохота казаться старухой!

– Семнадцать – ещё не глубокая старость.

– Но старше тебя!

Ладно. С девушками про возраст не говорят. Да и какое значение имеют цифры, когда ты будешь семнадцатилетним от первой секунды до смерти, которая придёт за тобой лет этак в сто – геноморфы живут не так долго, как люди.

Впрочем, мы с Мэйби похожи – я тоже, навсегда останусь пятнадцатилетним. Правда, только для ГСН.

Для ГСН…

Я вдруг понимаю: что-то не сходится. Нейросеть Маяка не обмануть парой цифр. А записи с камер, мои анализы, лечение, профилактика? В сеть уходят все данные о состоянии организма!

Выходит, весь этот план, о котором рассказал мне отец – чепуха. И соответственно, все мои знания о мире и об устройстве общества – тоже.

Как там было во сне? Как рассуждал Фиест? «Когда власть целиком перейдёт Маяку – а когда-нибудь, это случится».

Как же я это упустил?

Судя по всему, пока что – власть Маяка ограничена. В конце концов, Маяк не умеет имплантировать чипы. Поэтому – разные номера ВДК, разная степень свободы.

Как говорил всё тот же Фиест: «Quid pro quo».

Маяк – инструмент человечества, а человечество – инструмент Маяка.

Он – инструмент. Но чей?

Правительства? Учёных? «Aeon»?

И к чему он стремится? Зачем ему люди? Ведь, если бы он хотел остаться один – я бы уже тут не философствовал!

Без толку думать об этом: выяснить мотивы и цели Маяка не получится, для человека он непознаваем. Нужна информация о тех, с кем он входит в контакт…

Над городом вспыхивает огромная голограмма – лицо бородача с целой гривой волнистых волос. Мягкие черты, доброта и забота во взгляде.

До ушей долетают обрывки стандартных фраз…

– Смешно, когда бесчувственный психопат рассуждает о жертвенности!

– С чего ты взяла, что он психопат?

– Кир, ты чего? Это же Президент целой планеты, а не сопля, вроде тебя! Как он, по-твоему, захватил власть? Хотя… У вас много общего: бесчувственность, чёрствость и эгоизм.

– Захватил власть? Но Президента выбирают по количеству лайков в Сети! На Диэлли демократия!

Эйприл смотрит на меня, как на умалишённого.

– Думаешь, власть – никому не нужная штука, что лежит под ногами? Пошёл и нашёл?

– Ладно, проехали. Ты всегда считала меня дурачком… Знаешь, я ведь никак не могу поверить, что ты не одна из серии, а та самая… Девчонка, с которой мы вместе смотрели на океан.

– «Смотрели на океан?» Теперь это так называется? И зачем для этого раздеваться? – её глаза превращаются в щёлки. – А если серьёзно: хорош! Ведь я рассказала, как подделала запись!

– Мэйби, прости… За геноморфа, за грязные шорты, за «отца». Я ведь не знал…

– Да я понимаю и не сержусь. Ни капельки… Люди – как облака, сотворённые ветром времени, чтобы вскоре исчезнуть, уступив место новым. Можно лишь восхищаться текучими, полупрозрачными формами… Разве это возможно – не любить облака? – в её глазах стоят слёзы. – Ты тоже… Тоже меня прости.

И всё же, она какая-то странная. Другая… Ведь то, что я сейчас слышу – слезливая интерпретация её заявления: «Не получается ненавидеть тех, кто скоро умрёт. А умрут скоро все».

Нет. Девчонка, с которой я целовался на крыше, была не такой. Не замечал в ней особой любви к человечеству.

– Ты очень добрая и романтичная… – её лицо озаряет улыбка, на щеках появляются ямочки, а в глазах – весёлые искры. И я прибавляю: —…как для безжалостного убийцы.

Она вздрагивает и отворачивается.

– Ты правда считаешь меня такой?

– Да. Ведь, так и есть. Такой ты задумана, Фиест лишь воспользовался.

– По-твоему, это всё? Больше обо мне сказать нечего?

Обнимаю её за плечи:

– Что бы тогда я тут делал?

Ласкаю единственное ухо, вспоминая её былую уверенность в том, что несуразный вид у неё ненадолго.

– Ну а что, Кир? Что ещё во мне есть? – со щеки на белоснежные шорты падает капля.

– Мэйби, ты добрая! Сильная! Сумела пойти наперекор судьбе: обрести свободу и умение любить! Пусть и того, кто этой любви недостоин.

– Нет, я любила только тебя! Всегда! Кажется, ещё до рождения! Пойми, Фиеста я увидела первым. А он – на тебя похож, – перехватив гневный взгляд, она добавляет поспешно: – Немного. Не спорь… – девичья рука вцепляется мне в коленку. – А ведь я до Фиеста никого не встречала, вот и запала. Импринтинг… Какие должны быть между людьми отношения – тоже не знала. Считала всё нормой… Только когда тебя встретила, разобралась, что всё может быть по-другому.

Да уж! Вот так история!

И, вот так логика! Меня она, значит, не видела, но уже при этом любила! И что же, Фиеста вообще никто не любил, даже подконтрольный ему геноморф? Этот безумный романтик – жизнь провитал в багровых своих облаках?

Из головы не выходят слова: «Кажется, ещё до рождения!»

– Мэйби, скажи: кто твой прототип?

Она хмурит брови.

– Ну, откуда мне знать? При рождении мне стёрли память. Я даже симулятор не помню.

Верчу в руках клык. Он странный, гранёный. На рёбрах переливается золотистый свет гаснущего светила.

Замечаю внутри клыка, еле заметную странную вязь – символы, цепляющиеся один за другой.

С трудом удаётся разобрать в середине: «PI», а в последней строчке: дабл ю, эн, и почему-то – мягкий знак. Да ещё – пара точек под буквами…

Что за язык?! Чепуха!

От блеска кристалла слезятся глаза.

– Мэйби, смотри – там буквы!

Она вертит зуб в руке, щурится.

– Ага! Точно!

– Надо отсканировать и попробовать расшифровать! Жаль, я уже отдал отцу реверс-процессор!

– Конечно! Мы так и сделаем! Только потом, сейчас есть дела поважнее. А клык… Код серии, скорее всего. Ничего интересного… Да, и неизвестно, сколько времени займёт дешифровка.

Она возвращает мне зуб.

Дела поважнее? Сидеть и смотреть на закат?

Слова Мэйби противоречат сами себе: код серии, и – не взломать! С другой стороны, невозможно представить, чтобы корпорация хранила секретные сведения в зубах геноморфов.

Представляю себя в качестве докладчика на гипотетическом научном симпозиуме. Удивлённый профессор поправляет очки:

– Так откуда-откуда, голубчик, вы получили новые данные об устройстве Вселенной?

– Я же вам говорю: из клыка внезапно взорвавшегося ягуара!

Смех в зале. Представление окончено…

Мэйби, пожалуй, права… Тогда просверлю отверстие, да повешу на шею. От современного общества я не в восторге, а предки поступали именно так: мальчик, прошедший обряд посвящения, преодолевший свой страх, делал амулет из добычи.

Я больше не жертва, я – охотник!

Котёнок, привлечённый блеском кристалла, лупит лапой «охотнику» по пальцам.

– Ай! – я одёргиваю руку. На коже выступают горошинки крови. Котёнок гневно шипит, а я бросаю оторопевшей хозяйке: – Мэйби, это ведь геноморф?

– Естественно!

– Тогда зачем их выпускают с когтями?

– А зачем рожают людей с мозгами? Это я, конечно, не про тебя! – Мэйби, даже не пытается скрыть раздражения. А меня не покидает странное чувство, что я беседую не с ней, не с моей Мэйби – словно на крыше расстался с одной, а в зоопарке встретил другую.

Дело видимо в том, что она так и не сумела меня простить.

– А как… Как его зовут?

– Да не знаю. Просто – Котёнок.

– Слушай, давай… Давай назовём его – Облако.

– Облако? – она фыркает. – Вот ещё! Смотри! – она переворачивает котёнка, трясёт им перед моим носом. – Это – мужик! Никакое не Облако!

Я отпихиваю пушистое тельце. Котёнок пищит.

– Да я понимаю! Но, пожалуйста! Так надо!

– Надо? Для чего?

– Хочу, чтобы одна девчонка жила.

Я понимаю, что ляпнул лишнее. Теперь, она точно назовёт его как угодно, лишь бы не Облако. Такая уж у девчонок любовь, такое девичье братство!

– А, Дзета-шесть. В ролике говорили, что ты друзей потерял. Значит, была и девчонка? – она щурится.

– Просто друг.

– Врёшь! Так не бывает! – она наклоняет голову, вопросительно вскидывает бровь. – А я? Просто друг или просто не друг? Просто девчонка? Твоя девчонка.

Молчу, не зная, что на это сказать. По правде, я даже не понял вопрос. И был ли это вопрос или странное женское заклинание, бессмысленный набор слов. Видимо – заклинание, ведь пробормотав его, Мэйби сразу же успокаивается и произносит:

– Котёнок Котёнок! По просьбе Кирилла, нарекаю тебя Облаком!

Глава 28. Болезнь

Кир проснулся от ощущения сырости.

Эйприл была горячей, как печка. Он убрал руку с её плеча – за пальцами потянулись ниточки слизи.

Слизь была всюду – она толстым слоем покрыла кожу, текла на постель, блестела в ушах и в носу. Дышала девочка ртом, от губ до подушки тянулась тонкая струйка слюны.

«В этот раз она не окуклилась… Может, что-то идёт не так?»

К несчастью, в нечеловеческой медицине Кир не разбирался, и не понимал, как помочь Эйприл.

Он посмотрел на часы.

«Почти шесть».

Из головы не выходил новый сон.

«Котёнок по имени Облако? Вот, откуда он взялся!»

Кир вытер перемазанную слизью руку о постель.

«Стоп! Но ведь он – не реален! А Облако Эйприл был более чем настоящий! Он нас чуть не убил! Воображаемые котята не превращаются в драконов и ягуаров!»

В рассветных лучах танцевала пыль. Всё вокруг казалось искусственным.

«Но если, во сне Кир не мог отличить реальность от вымысла, почему я уверен, что это получится у меня?»

Он решительно встал.

«Нет! О таком не стоит и думать!»

Потом поел и отправился осматривать Станцию.

Вокруг был порядок. Бетон зарастил трещины, поверхность земли выровнялась и покрылась травой. Ни кусков труб, ни обломков.

В неподвижном прозрачном воздухе повисла звенящая тишина – такая, что было страшно дышать. Ни шороха зверя, ни пения птиц, ни жужжания насекомых.

Станция восстановилась. Но, в то же время, всё было новым: обросшие мхом деревья-гиганты, тинистые лужайки, заросли папоротника, огромные яркие и пахучие цветы.

Когда Кир дошёл до центральной площадки, он с изумлением увидел, что возле чёрного куба из земли бьёт родник, питающий полноводный ручей.

Новые башни не выросли. Вместо них, всё также торчали вверх хрустальные ветки.

Кир щёлкнул по одной ногтем.

Зазвенело.

Краем глаза, он заметил движение. В натянутой между веточек сети сидел паучок.

«Похоже, единственное живое создание…»

Кир выпил из родника прохладной и вкусной воды и зашагал обратно. Не хотелось оставлять Эйприл надолго одну.

Она всё спала, только слизь превратилась в белый сухой порошок.

Кир сел на диван. Девочка шевельнулась и забормотала на неизвестном языке. Кир не знал значения слов, но смысл понимал.

Странные ощущения! Будто узор из солнечных океанских бликов складывается в картину-лицо.

– Да, я из Проекта… Облако… Старший пилот… Из Сопротивления, с миссией мира. Нет, не враг. Не шпион. Нет, я не враг… Я вас знаю. Вы – дядя Кирилла…

Кир вздрогнул.

– Просто гуляю. Собираю кленовые листья… В парке ведь, очень красиво…

Девичьи щёки залил румянец.

– Почему? Самые обычные гольфы…

Она вдруг заметалась.

– Нет! Нет! Я туда не пойду! Помогите!

В голосе было столько отчаяния, что мальчишка не выдержал. Встал, и под жуткие стоны вышел на крышу.

«Из проекта? Из какого такого проекта? И сложно представить, чтобы малышка Облако была пилотом. Разве что, пилотом серебристого велосипеда… А вот Эйприл…»

Только сейчас Кир понял, насколько они похожи – Эйприл и Облако.

Часа через полтора он вернулся.

Тоненьким, не своим голоском, девушка бормотала:

– Совсем, совсем не похож! Тролль, тролль, тролль! – видимо, ей снились сказки…

Кир сел на кровать и приложил ладонь к девичьей коже. Она была всё такой же горячей.

– Нет! Вовсе не злой, нисколечки! Такой же, как ёж!

Эйприл нахмурилась.

– Как ёж! – повторили потрескавшиеся губы.

Она заметалась.

– Как же ему помочь? Как вернуть его обратно домой?

Кир провёл рукой. Порошок осыпался на постель.

Эйприл вздрогнула и открыла глаза. Улыбнулась, заметив Кирилла.

– Что тебе снилось?

– Снилось? Совсем ничего…

Она наморщила нос и чихнула. В воздух взлетела белая пыль. Из носа вытекла слизь. Эйприл захлопала белыми ресницами, не зная, что предпринять. Покраснела и высморкалась в простыню.

«Она ведь болеет впервые в жизни. Не успела ещё научиться… Ну а я? Когда, в последний раз, болел я сам?»

Как ни силился, Кир не мог вспомнить.

Эйприл провела пальцем по коже.

– В чём это, ты меня выпачкал?

– Такое лекарство. Хорошее.

– А… Спасибо… – она шмыгнула носом. – Очень хочется пить…

Кир притащил ей пару бутылок. Всё выпив, Эйприл зевнула.

– Можно, я немножко посплю? – она снова зевнула, и, не дождавшись ответа, закрыла глаза.

Когда зашло солнце, лёг и Кирилл.

Ложь

Потоки тропического ливня окрашены в цвета городских огней.

Мы проходим сквозь прозрачную водяную стену, тянущуюся от подъездного козырька до тротуара, и над головами вспыхивают радужные зонтики силовых полей.

На ней – белый полупрозрачный дождевик с забавной мордочкой ягуара по центру спины. Каждый шаг, любое движение, рождают переливы перламутровых волн – с плеч на рукава, и обратно.

Пахнущее мокрым экопластиком такси – теперь, когда ГСН не в состоянии отслеживать Мэйби, можно болтаться по городу беспрепятственно. Ливень не унимается, будто жаждет смыть со стекла кабины мерцающие искры огней прибрежного мегаполиса – жёлтые, красные, голубые. Набегающие потоки воздуха рисуют на стёклах кабины замысловатые водяные узоры.

Мэйби дышит на стекло и рисует весёлую рожицу. Поворачивается, с написанным на лице вопросом: «Ну как?»

Пожимаю плечами в ответ.

Она тихо кладёт голову мне на колени, уткнувшись носом в живот. Как три месяца назад, в красном спорткаре.

Такси выхаркивает нас из своего тёплого жёлтого нутра возле знакомой заброшенной стройки. Пустой небоскрёб тянет в облачную высь уродливые этажи.

Что я тут забыл в шесть утра?

– Пошли? – над её головой вспыхивает зонтик.

Энергия поля отъезжающей машины растёт, на белоснежную одежду летят с дороги грязные брызги.

– Пошли.

Волочёмся по стройке, обходя штабеля двутавровых балок, груды щебня и испещрённые трещинами холмы закаменевшего пластика. Растворяемся в чёрной глотке центрального входа.

Теперь, вверх по лестнице, разящей мочой…

– Как же тут замечательно! Тихо, спокойно… Правда, Кирилл?

Кому как!

Хотя… Сам бы я сюда не пришёл, но теперь понимаю: есть в этом месте некая странная привлекательность…

Пролёты, пролёты. Дыхание сбивается, пот течёт по лицу.

Наконец, бесконечная лестница обрывается…

На этаже куда лучше.

Полумрак. Запах мокрого металла и пыли. Всюду пустые бутылки и банки. Стены размалёваны светящейся краской. Ветер играет прозрачными шарами с пёстрыми огнями внутри, будто по пустынным залам слоняются привидения. Возле стены – белая гора полипены, – и дураку понятно, зачем.

Похоже, недавно тут была вечеринка. У молодёжи на Диэлли – свои развлечения.

– Класс! – Мэйби кружится, машет руками. Одежда шуршит.

Она до нельзя соответствует обстановке: кроссовки, испускающие фиолетовый свет, люминесцентные браслеты на руках и левой ноге, светящиеся узоры на коже.

Мэйби стягивает шорты. Спиной назад, раскинув в стороны руки падает в полипену.

– Кир, она – как облака!

Конечно, я забираюсь к ней.

Чмокая и сопя, она лижет мне ухо. При очередном оглушающем поцелуе я дёргаюсь, а она гладит мне грудь и успокаивающе щебечет.

Стягивает с меня штаны и залезает наверх. Полы дождевика щекочут живот, ткань шелестит, словно волны, точно прибой. Шорох, шелест, шуршание…

Очередная волна уносит меня в океан…

Вроде бы, так хорошо, среди этого фальшивого праздника. С полной уверенностью можно назвать это счастьем.

Так отчего же, лёжа на вонючих облаках полипены, я ощущаю, как некий бездушный киберхирург, вонзив в плоть сотни чувствительных датчиков, режет грудную клетку электропилой, подбираясь к сердцу?

Глава 29. Отец

Кирилла разбудили солнечные лучи и какое-то чавканье. Будильник он больше не заводил и перестал снимать на ночь одежду – сны и реальность давно поменялись местами.

Эйприл сидела за столом в окружении консервных банок.

– Доброе утро! – она облизнула ложку.

– Привет! Ты уже не больна?

– Здорова, как бык!

– Кто?

– Бык – это древний рогатый популюсёнок.

Кир попытался представить такое животное и не сумел. С воображением у него всегда было плохо. А Эйприл продолжила:

– Как тебе сегодняшний сон? Такой странный!

Мальчишка смутился.

– Мерзкий, скорее…

– Вовсе и нет! Просто странный, – она закрыла глаза, вспоминая. – И интересный.

Кир совсем стушевался и поскорей перевёл разговор.

– Знаешь, когда ты болела, то говорила странные вещи… Про Сопротивление, про проект, и про Облако.

– Не помню… – потупилась девушка.

«А ведь она, совсем не умеет врать! – неожиданно понял Кирилл. Эйприл стала для него, как открытая книга. – Такая наивная!»

– Там хоть консервы остались или всё слопала? А, древний популюсёнок?

– Последняя банка…

– Станция восстановилась. Может, попробуем приготовить завтрак? Вместе!

– Давай! – она так обрадовалась, что Кир снова смутился.

Они сосредоточились и услышали запах блинов.

– Получилось! – от радости Эйприл подпрыгнула. Открыла шкаф и достала тарелки.

– Блины? Не салат? – удивился Кирилл. – А мы и не договаривались…

– Теперь я обожаю блины. И персиковое варенье! – Прикрыла глаза и добавила, с обожанием: «Как ты…», в который раз за утро вогнав в краску Кирилла.

И набросилась на блины.

«Куда оно только влезает?» – удивлённо думал мальчишка, разглядывая хрупкую фигурку.

Пришлось не зевать.

– Ого! Да тут целый лес! – поднявшись на парапет и взглянув вниз Эйприл не сумела сдержать возгласа удивления. – Похоже, теперь наши желания совпали…

«Может и так… – рассеянно думал Кирилл. – Во сне, я был в восторге от Ириды и Купола Радуг».

– Пойдём, что-то тебе покажу.

Они спустились в дубраву. Когда Кир увидел, как Эйприл хохочет, ежесекундно дотрагиваясь до травы, цветов и деревьев, он окончательно понял, что оказался в мечте. Вчера не хватало лишь этой похожей на тёплую снежинку девчонки.

Эйприл обрызгала его, едва увидев ручей. Сбежать Кир не пытался. Он глядел на радуги, вспыхивающие в серебре брызг, вспоминая Мэйби и прогулку по океанскому куполу.

Во сне счастье было недолговечным… А здесь? Возможно ли вообще долговечное счастье? Наверное нет, такова уж его природа…

Башни накачки не выросли ни на метр.

– Думаю, это всё, что осталось от фауны, – Кир щёлкнул по хрустальным ветвям, и паучок заметался.

– А кто будет опылять цветы? – Эйприл обвела рукой пёстрый луг.

– Они ведь не настоящие… Всё тут, не настоящее. Наверное, даже мы…

Эйприл вспомнился лежащий в нейросканере мальчик и заполненный охлаждающим гелем бассейн. Стало тоскливо… Она достала флейту, села на траву и заиграла беззвучную музыку…

– Надеюсь, когда-нибудь я услышу, как ты играешь…

Эйприл прекратила играть и улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках.

– Конечно…

Ей на плечо упал жёлтый дубовый листок.

Кир поднял глаза и нахмурился. Отдельные листья в кронах деревьев уже пожелтели.

– Кир, всё хорошо.

– Но, сейчас ведь апрель!

– Ну конечно…

– Знаешь, Эйприл… Когда приходит осенняя непогода, мать-паучиха плетёт кокон, откладывает в него яйца, а изнутри прогрызает дыру – небольшую, не для себя. А потом, она кормит детей своим телом – добровольно, не сопротивляясь… Она ещё долго остаётся живой… – он заглянул в глаза Эйприл. – Отец рассказал… Никогда не существовавший отец…

– Кир… У всех есть отец, непременно… И дышишь ты только благодаря ему…

На Станцию опускалась ночь, но спать не хотелось. Зачем, если можно было сидеть здесь, в чёрной траве, вдвоём?

Эйприл прекратила играть на неслышимой флейте, взглянула в усыпанный бриллиантами звёзд небосвод и замерла, растворяясь. Забывая о музыке, мальчишке, себе – обо всём во Вселенной.

В лунных лучах она выглядела платиновым изваянием. Звёздочками, но близкими и родными, поблёскивали глаза.

Кириллу казалось, что всё уже было: вечерние облака, Луна над головой, её отражение в воде и тающая в текущем с небес серебре беловолосая девушка.

– Так много тьмы, и так мало света…

– Тем он ценнее. Ведь я для того и играю… Чтоб звёзды зажечь, чтоб не было сплошной темноты…

Но Кир понимал, впереди – беспросветная ночь.