Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Ущелье

Девушка нагибается, и алые рога исчезают внутри моего живота.

Дёргаюсь и застываю, вперив взгляд в залитую багрянцем футболку.

Она, поправив полосочку шортиков, распрямляет спину. Заметив меня, заливается хохотом.

– Как, малявка, не больно? Живой?

И смотрит прямо в глаза.

Радужка, будто перезрелая подгнившая вишня. Затейливые вензеля на лице. Рога, спроецированные затерявшимся в копне смоляных волос голообручем, в ответ на смену эмоций пульсируют фуксией.

Мэйби красивее, хоть и младше. Своей, другой красотой. Не столь притягательной, не столь чувственной. Не пожирающей, не животной…

– Свалила! – Мэйби даже не пытается скрыть презрение. – А ты, что застыл? Влюбился? – она хватает за руку, и волочёт меня, раскрасневшегося, сквозь корчащихся в танце людей.

Тут она известна, как «Эм».

– Привет «Эм»!

– Как псевдожизнь «Эм»? Нашла своего создателя? Я, своего – ещё нет! Подсобишь?

– А, «Эм». Что, тварь, не скопила на душу? НП, лови кэш!

Отвесные стены ущелья изъедены ранами ниш. В рубиновом свете извиваются чёрные силуэты. Дым костров окрашен пёстрыми лучами прожекторов, костяными ожерельями свисают белёсые гирлянды из сучьев. Флуоресцирующие оленьи морды соседствуют с изображениями тризубов и многоруких женщин.

Фракталы. Исполинские растения, грибы. Глаза, когти, шипы. Фиолетовый, ядовито-зелёный, оранжевый…

Мэйби приветствует каждого. Слегка касается рук и одежды – там, где карманы. Лица появляются, исчезают. Кружится голова, и невыносимо хочется пить.

А ведь они, рогатые татуированные создания, откровенно её боятся! Ненавидят… Но, в то же время, ищут и ждут. Даже не так – вожделеют! Тут она, будто творец, дирижёр невидимого оркестра.

Вой, кваканье, свист. Воздух, густой от ладана, сандала и мирры, режут звуки замысловатых мелодий.

– Потанцуем? – Мэйби будто не замечает моего отчаянного состояния.

– Нет, ты что…

Она злится:

– Ты же со мной танцевал! Там, под платанами!

– Тут всё по-другому. Всё ненастоящее.

Я на грани нервного срыва…

Наконец, Мэйби выбирается из толпы и тащит меня по покрытому жиденьким лесом склону. Вверх, на плато.

Сполохи костра превращают её лицо в угловатую мешанину теней.

Тишина, лишь пение душистого ветра. Искры взлетают вверх, в темноту, и прилипают к чёрному небосводу.

– Что они делают? Они все…

– Ищут потерянную душу.

– А ты?

Она хмыкает.

– Помогаю понять, что искать нечего. Ничего и не пропадало… – её голос столь тих, что теряется в треске костра. До ушей долетают только обрывки фраз: – Ты лишь вещь в мире вещей. Станешь не нужен – выбросят, будто старую мебель… – треск, треск, треск… – В мире всё устроено так, чтобы приносить максимум страданий. – треск… треск…

Сижу, ошарашенный…

Мэйби – старая мебель? И кто её выбросит, если вдруг она станет ненужной? Неужто, отец?

Откуда в девчонке всё это? Не знаю, есть ли душа у меня, и что это ноет от безысходности – там, внутри…

А я? Кто я для Мэйби? Пока что полезный, крепкий дубовый стул?

А Мэйби? Кто она для меня?

Хочу спросить без обиняков, в открытую. Внутренне собираюсь, готовлюсь. Но вдруг замечаю, что капля рисует дорожку на её запылённой щеке. И, не открываю рта.

– Думаешь, я в восторге? От жизни своей, от всего… Я не могу… Не могу… – дорожки превращаются в полноводные реки. Мэйби размазывает сопли по худи. Прячет голову в коленки, накрыв её сверху руками, будто так можно сбежать от мира.

Смотрю на испачканный рукав, и мне неудобно.

Пытаюсь обнять её вздрагивающие плечи. Она дёргается так, будто её обожгли раскалённым железом. Вскакивает, и мне на голову сыплется град ударов.

Небольных, ладошками.

– Ты! Бездушный робот! Ты ничего… ты ничего… не понимаешь! Не знаешь!

Воя и всхлипывая, она скрывается в темноте. А через полчаса возвращается с какой-то бутылкой.

– … и вот тогда, после этого залпа вероятностных пушек…

– Пушек, гений? Разрядников Гюйгенса!

– Мэйби, заткнись!… Вот тогда… тогда я увидел ЭТО…

– Что увидел? Абсолютное зло? – поставив бутылку, она корчит рожицу: – У-ууу-у!

– Нет, не зло. Другое… Тьму, Тень, Изнанку реальности, То-что-было-вначале, То-что-приходит-когда-должно-уйти-старое, – я старательно выделяю слова интонацией, чтобы она поняла. – Пустоту, Потенциальность, Возможность…

Но Мэйби только смеётся:

– Ха! Рассуждаешь, как спец по изнанкам миров! Откуда ты всё это знаешь?

– Просто чувствую… – выдавливаю я еле слышно.

– Чувствую… Бее… Мее… А я чувствую запах тухлятины! Твои истории только у костра девчонкам рассказывать, чтобы зефирки у них отбирать! – она морщит лоб. – Хотя, мы же и так у костра! Кирилльчик, родненький, а зефирки-то нет! – девчонка паясничает, но я не смотрю на её выкрутасы.

– Понимаешь, в то утро, когда я впервые увидел Фиеста, его глаза… Я вновь встретился с Ней. И в трамвае…

– Что, «в трамвае»?

– Там был Фиест, – как же мне не хочется говорить: «твой отец». – И в его глазах полыхала чёрная ненависть.

Вижу, как она бледнеет, как с лица сползает издевательская ухмылка.

На самом деле, я не знаю, что говорить… Как рассказать Мэйби – которую, как я внезапно и остро осознаю, успел полюбить, о смутных догадках. Она его дочь, их глаза так похожи! Что, если и в ней живёт Тьма?

– Я думала, ты тоже ненавидишь людей.

– Ненавидел. Раньше, до Дзеты. До того, как увидел Тьму. Она выгрызла меня изнутри, осталась лишь пустота. Взглянул на свою одежду, на прилипшую плоть. Когда уже не понять, где друг, а где враг – они одинаковые, эти кусочки. И ненависть испарилась. Увидел топливо. Понял: конец. И всё сразу стало таким далёким – люди, все их проблемы… Ненависть, она для живых. Какой в ней смысл, когда ты за чертой?

– Мы все за чертой, в каждом тикает мина. А ненависти полно.

– Дураки… Считают себя вечными.

– Я – нет, но это не мешает мне ненавидеть. Скорее, наоборот, – она подбрасывает палку в костёр, и он разгорается с новой силой.

– Какой смысл в этой ненависти? Что ты изменишь? – я смотрю ей прямо в лицо. Внимательно, изучающе. И Мэйби отводит глаза. – Знаешь, мне что-то подсказывает, что ты ненавидишь не всех. Лишь одного человека. Хотя, сомневаюсь, что в нём осталось хоть что-нибудь человеческое.

– А в тебе, Кир? Думаешь, не задело? Сам говоришь: «выгрызла изнутри, осталась лишь пустота».

– Получается, ты мне веришь?

Она пытается сделать огромный глоток. Тёмно-красная жидкость стекает по подбородку и капает на белое худи.

– Верю, конечно! Думаешь, я никогда не смотрела в глаза отца? – она глотает ещё.

– Как же… Как ты с ним живёшь?

– Кир, ты тупой? Думаешь, Тьма только там? Она всюду! Я часто встречаю Её, такой у меня круг общения, – Мэйби невесело усмехается. – Тьму сложно увидеть лишь в первый раз. Потом – нет, когда знаешь, куда смотреть… – она снова глотает. – Из-за войны, Её становится больше. Это естественно. Уничтожение отжившего – сама Её суть. Мы Её пригласили или Она сама пришла через нас, не столь важно. Лишь бы не случилось непоправимого. Лишь бы не оказалось, что отжившее – это все мы. Лишь бы мир не вывернулся, изнанка не стала бы лицевой стороной… – Она поворачивает ко мне лицо. Глаза неестественно блестят в неровном свете костра. – А в себе, Кир? Внутри… Если не видишь в себе пустоту – значит, просто не смотришь! – её язык начинает заплетаться. – Во мне… Дыра… Я сама – одна большая, чёрная дыра, которую надо всё время кормить. Надо пытаться заполнить…

Она говорит, говорит – не умолкая. Рассказывает по-настоящему странные вещи. Их суть я уже не способен понять. До сознания доходят лишь некоторые слова: «отец», «сын», «Гадес», «геноморф».

Бутылка выпадает из её рук, и девушка засыпает.

Беру неизменный белый рюкзак, блокирую кнопку плеера, и укладываюсь на спину, засунув под голову импровизированную подушку…

Тут хорошо, только сухо во рту. Но пить кровавую дрянь из её бутылки я не готов.

Мэйби еле слышно сопит у меня на груди. В небо сыплются искры костра и становятся искрами звёзд. Ветер смешивает запах степи с ароматом волос.

Где одно, где другое? Где реальность, где сон?

Не разобрать…

Тьма

Я просыпаюсь от воспоминаний о том, как входит в тело нож – легко, почти без сопротивления, и долго ворочаюсь в мокрой постели. Тьма постепенно уходит.

На будильник – снятый с планетарного бомбардировщика хронометр, падают бело-голубые лучи.

Значит, день. Значит, проспал.

Плевать. Если как следует не спал десять лет, и вдруг получил такую возможность, глупо ей не воспользоваться.

Довольный Змей улыбается.

Стоило только взглянуть мальчишке в глаза – сны ушли…

Знал бы, давно бы его отловил, и вперился в его чёрненькие глазёнки, а не таращился издали, следуя за Гадесом, как верная псина. А если бы не сработало, смотрел снова и снова. Привязал бы его и смотрел, наплюнув на всё, лишь бы сны прекратились!

Но, как бы там ни было, всё вышло само собой, и теперь можно наслаждаться покоем: ночами без сновидений.

Без изувеченной улицы, без красной футболки… Без Кати.

А днём…

Днём у меня есть Мэйби.

Глава 4. Цветок

«5:13»

«Для чего так рано вставать? К чему эти встречанья рассветов?»

Чёрное небо и искорки звёзд…

«Совсем, как у них, во сне», – хоть Кир был активным участником сновидений, он не готов был считать собой Кирилла-из-сна.

«Ну и психованная эта Мэйби!»

Кир вспомнил медсканер с разодранным боком. Вспомнил, что не знает, кто он и где. И, ни во что не верит…

«Впрочем, не мне судить».

Со стороны дивана донёсся электрический треск: Эйприл играла с Облаком.

Кир встал, оделся, уселся за стол.

– Хватит валятся!

Эйприл вылезла из-под одеяла. Демонстративно принялась расчёсывать рыжие локоны. Треск усилился.

– Я тебе не прислуга!

Пришлось делать вид, что кушать не очень-то хочется. Сидеть, рассматривая старый шкаф и облезлую крышку стола – чтобы не таращится на расчёсывающуюся девчонку. Ведь ей, именно это и надо!

«Стоп! Что там Мэйби рассказывала про старую мебель?»

Кир провёл рукой по растрескавшемуся жёлтому лаку. Стало очень приятно.

«Значит, всё это было! Потому, вокруг эти облезлые вещи. Потому, я в них влюблён!»

– Очень нравится стол?

«Ну конечно! Разве она упустит возможность поиздеваться?»

– Сон… Рассказ Мэйби про мебель…

– А, вот в чём дело! – Эйприл достала из шкафа тарелки с дымящимися оладьями и села напротив. – Что же, она права! Ты можешь по-прежнему считать себя единственным в мире субъектом, но для других ты – лишь вещь, одна из мириадов. Как шкаф или вот этот рассохшийся стул… И знаешь, что? – Эйприл распахнула глазищи и вытаращилась на Кирилла так, что у того по спине пробежали мурашки. – Не могут все ошибаться!

– Ты это о чём?

– Ты носишь внутри головы модель реального мира. Ну а, внутри этой модели – модель себя самого. Они обе искажены и не соответствуют действительности. Что ж, не беда. Беда в том, что модель мира ты принимаешь за мир реальный, а за себя настоящего – модель. Безумие – считать, что внутри головы находится некий субъект! Но в этом безумном мире, любой смотрит именно так. Считает себя единственным, неповторимым субъектом, а остальных – лишь вещами. Такими же предметами, как компьютеры, холодильники или стулья – а их можно только использовать… Сложно полюбить стул, сколько на нём ни сиди, и он не полюбит в ответ… Теперь ясно, отчего любая попытка искать в этом мире любовь, обречена на провал? Можно только любить, понимая, что ничего не получишь взамен… Мертвецы могли бы проснуться, если бы не верили в то, что живут!

На арке теперь невозможно было сидеть – заново рождённая жизнь ползала по коже, пищала, кусалась. Кир то и дело хлопал себя по рукам и чесался. Тут уж не до рассвета!

Эйприл смотрела на него с удивлением и жалостью, её никто не кусал.

Она подвинулась ближе и обняла мальчишку за плечи. Мошкара разлетелась.

Кир положил голову на веснушчатое плечо. Он никогда ещё не был к Эйприл так близко. Щекой ощущал тепло её кожи, чувствовал её запах – запах лета и разогретой солнцем травы.

Вспомнился сон. Набережная, Мэйби, «Гуччи Раш-восемнадцать».

Нет. Эйприл была другой. Настоящей.

Они просидели на арке долго, намного дольше обычного. А когда спустились, Эйприл вдруг предложила:

– Давай сходим в центр, к Излучателю.

Влюблённый мальчишка спорить не стал.

Но не успели они сделать и пары шагов, как Эйприл остановилась, заметив лежащего посреди дорожки перевернувшегося на спинку жука, отчаянно молотящего воздух тонкими лапками. Нахмурив брови, она начала искать подходящую для спасения палочку…

Когда процедура повторилась в шестой раз, Кир не выдержал:

– Зачем ты переносишь жуков? Мы тут одни, их никто не раздавит!

– Но ведь они не такие умные, как ты! Откуда же им это знать? – Эйприл дёрнула плечиком. – Вот смотри: жук решил проскочить опасное место и внезапно перевернулся. Представляешь его отчаяние? На счету каждое мгновение, следующая секунда может стать последней. И жук отчаянно дёргает лапками, пытаясь коснуться земли. Но предательская броня тянет к земле, и больше нет сил шевелить налившимися тяжестью лапками. Ужас и безнадёжность охватывают душу, сковывают тело… И вдруг! – Эйприл даже поднялась на носочки. – Ножки нащупывают спасительную палочку… И – раз! Земля опять внизу и тело поёт от нахлынувших потоков энергии, а лапки сами несут к спасительной сени травы.

Кир ошарашенно смотрел на подружку.

– Ты прямо поэт! Не человеческий – жучий! Только, всё это – бред, у насекомых нет таких чувств. Они – простейшие автоматы.

– Сам ты – бесчувственный автомат! – Эйприл засопела, склонившись над очередным жуком. – Знаешь, ведь сразу начать сопереживать людям, может и не получится. Особенно, в твоём случае. Лучше начинать с чего попроще – с деревьев, жуков, птиц. А уж потом переходить на людей.

– Мне это не надо.

– Тогда ты проживёшь маленькую, полную страха, жизнь ограниченного человечка. Пылинки, борющейся с огромной враждебной Вселенной. – Девочка бережно посадила жука на травинку и улыбнулась. – А сопереживание сотрёт границы, и ты не будешь одинок. И страх твой пройдёт.

Эйприл взяла мальчишку за руку, и, хохоча, поволокла за собой.

– А про поэта надо подумать… Правда, слова я не очень люблю! Мне нравится музыка! – и она указала на нитки наушников. – Если не выключать, а только менять громкость – как я и делаю, жизнь становится похожей на фильм с закадровой музыкой.

– Чепуха. Только башка разболится.

Чем ближе они подходили к Излучателю, тем больше попадалось жуков. Воздух гудел.

– Смотри, Эйприл! Это же мыши! Такие малюсенькие!

– Нет, лучше ты смотри. Девчонка забежала Кириллу за спину, прижалась и вытянула руку.

– Во-о-он там! Заяц!

Кир посмотрел вдоль руки и увидел серое тельце с огромными ушами. Заяц сорвался с места и юркнул в переплетение труб.

Кир нахмурился.

Башни были едва видны из-за летающей вокруг них мошкары. На насекомых охотились сотни стрижей – в воздухе висел отвратительный визг.

– Мне это не нравится.

– Кир… – Эйприл смотрела укоризненно. – Так ведь нельзя. Ты думаешь лишь о себе! А это глупо, в твоём положении.

Возле Излучателя было затишье. Ни птиц, ни жуков.

Кир облегчённо вздохнул. Обогнул куб и застыл, ошарашенный. Проломив бетон, в том месте, где были кровавые пятерни, пробился цветок – огромный, мальчишке по грудь. Бутон уже успел распустится, внутри торчал конус пестика и усыпанные пыльцой тычинки. Цветок распространял странно знакомый дурманящий аромат.

– Что это за вид? – Кир изумлённо потрогал громадные бело-розовые лепестки.

– Лотос. Самый обычный.

Пальцы обожгло. Мальчишка одёрнул руку.

– Чего это он?! Я же ему ничего не сделал! – Кир вспомнил, на что похож запах цветка: так пахла Эйприл. Он повернулся к девчонке. – Это ты всё устроила!

На коже вздувался наполненный жидкостью волдырь.

– Кир, так нельзя! Делай то, что смерть не сможет забрать. Иначе, будешь несчастен. Жизнь – череда потерь, и ты потеряешь всё. Какой смысл за что-то цепляться? Всё непременно исчезнет!

Эйприл гладила лепестки, её кожу они не обжигали.

– Думаешь, цветку легко создавать нектар, семена? Но он отдаёт самое ценное миру, ни капельки не скупясь. Цветёт, благоухает! Даже у растения есть цели, выходящие за рамки собственного существования. Но, не у тебя. Так почему бы не взять пример с цветка?

– Мне поздно думать о целях.

– А может, самое время – раз ты считаешь, что твоя жизнь подходит к концу? Сделай миру подарок! Позволь новому появится на свет!

– И в твоих лекциях я не нуждаюсь! – Кир сжал кулаки и зашагал назад, в Логово.

– Дело тут не в других, этим ты сделаешь подарок себе! – крикнула девочка вслед.

В этот вечер мальчишка долго не мог заснуть. Нестерпимо пекло обожжённые пальцы, а из головы не шёл странный цветок.

«Что же у него за плоды?» – с ужасом думал Кирилл.

Мне нужна твоя помощь!

Пейзаж, набивший оскомину: слишком ясное небо и чересчур лазурное море, неугомонные ветряки и не в меру вертлявые башни. Парапет, уже ставший привычным, испачканные подошвами электрические шкафы.

Жарко, и мучает жажда…

Сон в степи многое прояснил, но ещё больше запутал…

И ужаснул, ведь я понял: всё не случайно.

Оказалось, что пока я тихонечко жил своей глупенькой жизнью, за мной таскался маньяк с Тьмой в глазах. И об этом прекрасно известно отцу.

«Следуя за Гадесом, как верная псина». Что это значит? И кто она, эта девчонка, сидящая рядом со мной?

«Днём у меня есть Мэйби». Эта его идея пугает больше других.

– Кирилл, я не могу так больше… Это невыносимо!

– У тебя ведь куча опасных друзей, ты сама говорила! И, есть полиция!

Девчонка вздыхает…

Глажу тонкие пальцы… Что ещё я могу?

Мэйби рыдает уже полчаса.

А я сижу, замерев от страха, что она возьмёт, да и вывалит на меня подробности. Мерзкий, но бесплотный туман загустеет и обратится во вполне осязаемое чудовище. Я готов сигануть с крыши, лишь бы отсюда сбежать. Ведь мне страшно не за себя. Я боюсь УЗНАТЬ.

Она говорит сквозь рыдания:

– Кир, у меня есть план.

Обмерев от ужаса, говорю:

– Какой?

– Не скажу. Тебе же спокойнее. И не проси.

Просить я не собираюсь.

– Кир, мне нужна твоя помощь. Небольшая… Поможешь? – её красные от слёз глаза глядят умоляюще.

– Разумеется.

– Понимаешь, к нему не подобраться. Надо достать одну штуку. А дальше, я уж сама…

– Почему, не подобраться?

– Ты сам рассказывал, ЧТО ты в нём видел! Это не человек – дракон! Зло в чистом виде!

По спине бегут мураши… Даже не представить, что она говорит об отце!

– Кир, он был на Дзете в тот день. Мы оба там были. Он видел Тьму.

– А ты?

– В реальности – нет. Только на видео. Ты меня знаешь, я не могла упустить возможность попробовать новое. Но, только башка разболелась…

Еле выговариваю:

– Что за штуку надо достать?

– Реверсный нейропроцессор.

Не знаю, что я ожидал услышать. Но точно не это! Реверсный нейропроцессор, или попросту – реверс-процессор! Я слыхал, что любимые требуют звёздочку с неба!

Молчаливая минута уходит на то, чтобы привести мысли в порядок.

– По-твоему, к устройству, с потенциально беспредельными возможностями взлома, подобраться легче, чем к Фиесту? Их, может, десяток всего…

– Двадцать три штуки.

Смотрю, она неплохо осведомлена!

– Пускай двадцать три… К ним приставлено больше охраны, чем к Президенту Союза. Даже, если ты её добудешь – что, разумеется, нереально, по тревоге поднимут полицию, армию, спецподразделения, суперагентов и…

– Только в том случае, если пропадёт одна из этих двадцати трёх. Одна из уже выпущенных и переданных государству нейросетей.

Я начинаю понимать, к чему она клонит.

– А тебе известно, кто их вообще производит?

– Будто ты сам не знаешь, кто подмял под себя науку!

Знаю. По иронии судьбы, мы сидим на крыше их небоскрёба. Впрочем, самое ценное, что есть в этом здании – очаровательные секретарши с острыми коготками.

– Кир… Учёные – люди творческие. А творчество с порядком не совместимо. К тому же, они не сообщат о пропаже – скандал не в их интересах.

Дёргается веко. Нервы и так расшатаны, а тут ещё эта истерика и безумное предложение… Угораздило же меня оказаться в центре загадочной странной игры!

Больше никогда, ни за что, не познакомлюсь с девчонкой!

Хотя, надо честно признать, что эмоций-то – через край. А терять мне по-прежнему нечего. И отчего бы в таком случае не расслабится? Не посмотреть, чем закончится шпионский сериал?

Это не значит, что нужно выключить мозг. Потому я молчу, перебирая в уме варианты. Все подряд, даже безумные…

– Ну что?

– Процент успеха – ноль целых, фиг десятых.

– Думаю, на одну десятую больше… Кир, у всех есть право на всё. Но воплотят мечту только смелые.

– Мэйби, мой отец не занимается хакингом и реверс-процессорами. Даже ГСН – не его территория. Если ты полагаешь, что я что-то знаю или могу получить доступ через отца…

– Заткнись! – она вскакивает. – Я жалею, что тебе рассказала! Видимо, ты бесчувственная машина! Сидишь возле обезумевшей от горя девчонки и анализируешь?! – слово «анализируешь» звучит в её устах грязным ругательством, будто хуже ничего и вообразить невозможно!

– Мэйби…

– Значит, по-твоему, я спланировала всё с самого начала? И это?! – она развязывает шейный платок. – Кир, ты – настоящий друг! И знаешь что? Анализ – его излюбленное занятие. Вы с ним очень, очень похожи! – она бросает через плечо: – Прощай! Сиди тихонечко в ожидании конца! – она прыгает на крышу, прямо с опорной станции.

Высота – метров семь!

Перекатывается, встаёт. Не оглядываясь, уходит.

– Мэйби!

Я спускаюсь по вентиляционным коробам и догоняю девчонку возле самого выхода с крыши. Хочу взять за плечо, но замечаю, что по нему течёт кровь. Не прикасаясь, твержу:

– Мэйби, Мэйби…

Она оборачивается:

– Ну что ты мычишь? Мээ… Мээ… Думаешь, я своё имя не знаю?

– Я сделаю всё, что ты скажешь!

– Всё? Вот так прямо – всё? Это прикольно! – она закусывает губу.

По спине носятся мураши, настолько не вяжется этот томно-игривый тон с её заплаканными глазами, с багровым ручейком, тянущимся от плеча до пальцев, роняющих на крышу тяжёлые капли.

Она берёт мою руку, выпачкав и привязав густой липкой кровью.

– Тогда пошли… Поговорим обо «всём»…

Мы скользим парой белых теней мимо капелек, уже загустевших, уже не заметных на чёрном. Мимо трещин, в том месте, где приземлилась девчонка.

Движемся к краю, с которого только и можно взглянуть в неодолимо манящую бездну…