Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава 18. Метаморфоз

«5:08»

«Луна лишь одна. Остальные – её отражения…»

Кир распахнул глаза. Луна была на месте – в отличие от Венеры.

«Значит, фразы в начале снов – стихи?»

Это ничего не проясняло, лишь больше запутывало.

«Так, а что там ещё были за строчки? Кажется, что-то про тишину…»

Как Кир не силился, вспомнить не получалось – подробности сна забывались мгновенно, как всегда и бывает.

«Этот язык… Именно на нём вчера пела Эйприл… Получается, ночные приключения – обычные сны, обработка дневных впечатлений?»

До ушей донеслось: «Доброе утро!»

«А ведь во сне, отношения с девушками сложились получше. Но, даже там они очень странные… Зато погонял на доске, хоть и лёжа в кровати. Ну, и всё остальное…»

Перед глазами стояли белые шорты, небрежно брошенные на плиту.

«Такие же, как у Эйприл… Как там Мэйби сказала? „Чтобы девушкой по-настоящему восхищаться, нужно ничего от неё не хотеть“. Выходит, я восхищаюсь Эйприл не по-настоящему…»

Кир заворочался. Эйприл уже поднялась и бросала на него хитрые взгляды. А он, из-за сна, ещё не был готов вставать. Дурацкая ситуация…

«Нужно срочно переключаться, и думать о чём-то другом, не о девчонках. Иначе, придётся до вечера прятаться под одеялом!»

Кир схватился за первую же, пришедшую в голову мысль.

«Глупая, конечно, идея… Но может, наш невероятностный ховерборд был в сновидении, и теперь, когда Кир-из-сна его скинул с крыши, он вывалится у нас?»

Мысль была действительно странной.

«Тьфу ты! Похоже, я совершенно рехнулся! Ховерборд улетающий в сны! К тому же, доска, купленная самовлюблённым Кириллом – то есть мной, была двухместной. А неэгоистичная Эйприл создала одноместную… Что тут скажешь? Девчонки! Ммм… Девчонки…»

Перед глазами опять замаячили злополучные шорты. Потом их хозяйка.

Без них.

Кир засопел и отвернулся к стене. Эйприл хихикнула.

– Я поем и пойду. Завтрак – на столе… Витай в своих грёзах…

Антенное поле сияло, покрытое алмазной росой. По ногам потекла вода, и носочки тут же промокли.

Эйприл осторожно сняла со щиколотки невесть как туда забравшуюся маленькую улитку. Пересадила на стебелёк. Забавно прыгая на одной ноге, стянула следки и положила их в задний карман. Поморщилась, ощутив, как мокнут шорты.

«Да ну их вообще!» – девчонка бросила носки на траву.

Вытащила из кармана отстёгнутый от ноутбука малюсенький дрон, выбрала программу «селфи». Дрон взлетел, а она приняла красивую позу, стараясь поменьше щурить глаза.

Он нашёл Эйприл у чёрного куба – она сыпала крошки его любимых блинов муравьям. Рядом блестела лужица персикового варенья.

– Вот… – он протянул ей носки. – Кажется, ты потеряла.

«Похоже, от них не избавится», – подумала Эйприл, засовывая подарок в карман.

– Здорово, правда?

– Здорово что?

– Вся эта жизнь!

– Честно сказать, слишком много вокруг всего.

– Много? – засмеялась девчонка, так заразительно, что казалось вместе с ней смеются веснушки на носу и тонкие морщинки у глаз. – Мы почти ничего и не видим!

– Ты о чём?

– Сам подумай!

Кир молчал, и она продолжила:

– О вирусах, бактериях, насекомых! А паразиты! Знаешь их сколько? Как обстоят дела тут, на Станции, я уж не знаю. Но раньше, паразитических видов было вчетверо больше, чем свободноживущих. У паразитов были паразиты – в которых, в свою очередь, жили другие! Да и «свободноживущие» – только название. Они тоже находятся во взаимосвязи, пронизывающей всё живое! – голос девчонки дрожал от восторга.

Кир поморщился и пошевелил пальцами, будто пытаясь стряхнуть с рук что-то мерзкое. Он смотрел на Эйприл с уже неприкрытой враждебностью:

– Зачем ты это сделала?

– Сделала что? – пролепетала Эйприл. Она только сейчас начала понимать, что друг не разделяет её чувств.

– Испортила Станцию!

– Я?

– Хочешь сказать, что ты здесь не при чём? От происходящего ты в бурном восторге!

– Кир, но ведь я – «чистый лист»! Мне понравилось бы что угодно! Я появилась одновременно с этими изменениями, поэтому я люблю их. Но, я бы радовалась чему угодно!

– Не верю! Ты сразу назвала МОЮ Станцию «стерильной помойкой»! А уж ПОТОМ начались изменения!

Кир стащил с плеч девушки куртку и ушёл, даже не обернувшись.

Эйприл была в смятении.

Идти на обед не было никакого желания – Кир её пугал. Судя по поведению, он утрачивал адекватность. Но очень хотелось есть.

«Если я могу приготовить обед в Логове, то уж тут, возле куба – тем более!»

Эйприл сосредоточилась. Обед не появился.

Она пыхтела и злилась, воображая тарелку салата – для себя, и хлеб – для муравьёв. Но без толку.

«Может, хотя бы получится накормить Кирилла?»

Эйприл начала представлять тарелку блинов…

Перед ней появился салат. А рядом, с грохотом упал вернувшийся из невероятности ховерборд.

Кир долго бродил по степи в одиночестве, удивляясь происходящим метаморфозам. Он изо-всех сил старался понять эту странную ползающую и летающую жизнь, и привыкнуть.

В полдень захотелось есть. Кир вернулся в Логово, ни на что особенно ни надеясь. Но на столе дымились блины, а рядом стояло варенье из персиков. Девочки не было.

«Значит, она не особенно злится…»

Кир схватил блин, ойкнул и стал дуть на пальцы.

«Горяченные! Как так? Ведь я её даже не встретил!»

Он открыл шкаф и увидел пустую тарелку.

«Непохоже, чтобы она пообедала… А про меня не забыла!.. Эх! Зря я на неё накричал…»

Кир вспомнил, как Эйприл бодренько уминала свой любимый салат – прямо-таки увидел это перед глазами.

«Зачем Маяк вообще заставляет нас убирать посуду в шкаф? Боится, что мы заметим, как на тарелках возникает еда?»

Словно в опровержение этой идеи, тарелка исчезла. Маяк будто бы говорил: «Нет, я могу творить, что захочу, прямо перед твоим носом, а ты ничего не сможешь с этим поделать!»

Вернувшись вечером в Логово и обнаружив на столе тарелку блинов и варенье – на этот раз из малины, Кир сначала посмотрел за диваном, а потом – обошёл крышу, заглядывая за оголовки вентшахт. Но, нет – Эйприл нигде не пряталась.

Это было удивительно. Но Кир решил, что ужин не виноват, и принялся за блины.

Он и подумать не мог, что девушка осталась голодной.

Эйприл стояла на обрыве у южной арки. Под ногами плескался сонный ночной океан.

«Отправишь?» – спросила она у Луны.

Маяк ничего не ответил, но Эйприл знала: отправит. Ведь это сообщение Мэйби уже получила.

И она начала:

«До залитой солнцем крыши ветер доносит

терпкий степной аромат…»

Ураган

Хорошо, когда школа недалеко. Ещё лучше, если часть пути проходит по набережной. Не слишком яркое солнце и прохладный ветер, впитавший чистоту океана – что может быть лучше, чтобы исчезли остатки сна.

Возможно, когда-нибудь Маяк подарит людям технологию нуль-транспортировки – ведь глупо тащиться два часа в астропорт, чтобы потом за мгновение скакнуть через полгалактики. Тогда, мальчишки не будут вдыхать этот утренний воздух и не увидят отливающий золотом океан.

Ещё не повернув из-за угла, слышу:

– Говорят, ты завела малолетку?

Выглядываю…

Мэйби в компании парней на ховерциклах.

«Завела!»

«Малолетку!»

Сама-то? Ведь мы одногодки! Ну, ясно, ведь она выглядит старше! Накинула себе, небось, пару лет.

И похоже, в школу она не спешит.

Один из парней обнимает Мэйби за талию.

Она отстраняется.

А я, отступаю обратно за угол. Лучше обойти компанию стороной.

В столовой, на большой перемене, подваливает Ураган.

С парой своих заместителей – здоровенным Скалой и долговязым Додей.

Додю родители тоже назвали Ураганом – пришлось искать для него другое прозвище. Ураганов всегда с избытком.

Пока Скала и Додя ошиваются в стороне, Ураган падает рядом и хлопает меня по спине. Так, что я почти тыкаюсь носом в пюре из океанской капусты.

– Здоров!

– И тебе не хворать, – бурчу в ответ.

– Неприветливый ты, Кирилл. Нехорошо. Люди должны вместе быть, горой друг за друга, – Ураган щурится, заглядывает в глаза. – А вот девчонка у тебя ничего! Да, ничего… И волосы, и фигурка, – он усмехается. – Попец, всё такое… Глаза, будто сталь. И характер, – будто что-то припомнив, он чешет нос кулаком. – Да только вот это, такое дело… Много ли ты о ней знаешь?

– Достаточно!

– Да остынь ты, не кипишуй! Я ж с уважухой… Знаю я всё о тебе! Про отца, про мать. Про Дзету-шесть. Видел ролик в Сети, где ты в крови. Про друзей твоих там рассказали… – в голосе звучат отеческие нотки. – Не тронет тебя здесь никто… Но пойми, Кирилл, не в том дело. Не в тебе. О тебе – всё известно. А вот о девчонке – хер! Ничего не найти! И о папашке, с лицом, как у трупа. Сечёшь? Вот, о чём разговор. Люди друг за друга горой должны быть! НОРМАЛЬНЫЕ люди…

Ураган поднимает ложку с зелёной питательной жижей. Переворачивает.

С ложки стекает клейкая зелёная масса.

– Ну и дрянь! Ты зачем это жрёшь? Идиот!

Да, от этих водорослей вечно хочется пить…

Ураган втыкает ложку на место и подводит итог:

– Идиот, но нормальный! А вот девчуля твоя – не факт! Сам подумай, что о ней знаешь? «Достаточно» твоё, как переводится? «Ни хрена», угадал? И всем остальным известно не больше! А так не бывает, чтобы в Сети никакой инфы. Будто этой семейки и не было до Диэлли…

– Мэйби на Дзете была, на Ириде, на Арке…

– Это она тебе рассказала?

Сижу, глядя в пол, сложив на коленях руки. Будто перед директором.

Я – просто тупоголовый осёл! Пепельные локоны, стальные глаза, фигурка. Белый топ. Ну, или алый лоскуток на груди.

Вот и всё! Больше мне о ней ничего не известно.

Видно, когда встречаешься взглядом с такой вот девчонкой, что-то выключается в голове. И не задаёшь вопросов.

– В ущелье она – постоянная гостья, – продолжает Ураган.

– В Кезчер-Меркен?

– В нём самом. Болтается где-то, дни напролёт. Не учится.

– Она из двести шестнадцатой.

– Всем так рассказывает! Нет её в списках школы, я проверял. И вот ещё что… – он переходит на зловещий шёпот. – Внезапно я понял, что и не хочу ничего узнавать об этой девчонке. Меньше знаешь – спокойнее спишь! Слыхал? – он запрокидывает голову и гогочет. Младшие школьники испуганно оборачиваются.

Несмотря на своё подвижное имя, спать Ураган действительно любит. Спит на уроках, пуская ниточку слюны изо рта и приводя в бешенство учителей. Дремлет на плитах набережной – где, будто ящерицы, балдеют под жарким солнышком пацаны. Никакие обстоятельства, никакие разборки, не мешают ему засыпать. Это необычное качество вызывает у конкурентов, стремящихся скинуть Ветра с верхушки школьной иерархии, уважение и страх.

Он встаёт и вновь хлопает по спине, но уже не так сильно, слегка:

– Тебе же, советую нарыть хоть какой-то инфы. Слышал, ты – хакер. Попробуй! Или просто – бежать! – он, гогоча, уходит. – Беги, дурень, беги… – голос тонет в столовском гаме.

Дурень… В последнее время слишком часто так меня называют. Опасно, может прилипнуть.

Дурень…

Я вдруг понимаю, что Мэйби – намного умнее, чем хочет казаться.

Что у неё там за чипы такие? Может, ей не пятнадцать?

А сколько? Семнадцать? Двадцать?

Чему мне теперь верить? Соврала один раз, соврёт сто! Какие из её слов – правда?

Теперь ясно, почему мы гуляли в тех местах, где нет камер: за городом и на заброшке. Или там, где я их отключал: на крыше «Aeon». На набережной мы были лишь дважды, и оба раза – не работала ГСН.

Преувеличивать, как Ураган, не стоит. Фиест и Мэйби – не пришельцы из ниоткуда. В базе ГСН они есть, и – они не в розыске. Чужак или преступник не сможет проникнуть на Диэлли: его просто не пустят. Не сможет находится в столице: пусть стопроцентного охвата и нет, но всё же – здесь невозможно не засветиться.

А Мэйби сама предлагала выйти под наблюдение – там, возле лыжного центра.

Тем не менее, факт остаётся фактом: камер она старается избегать. Особенно, если я рядом.

И ещё одно странное совпадение в бесконечной их череде: похоже, реверс-процессор можно было добыть только на Диэлли.

Глава 19. Флейта

Рассвет окрасил розовым белую громаду Преобразователя, чёрной осталась лишь западная стена, на которой и была закреплена лестница.

Кир спускался и качал головой. Везде, тут и там, ломая бетон и сгибая трубы, пробивались деревья.

Когда он проснулся, девочки снова не было. Под диваном валялся квантовый ховерборд, а на столе дымились блины…

Пальцы, скользившие по хромированным перилам, влезли в какую-то слизь. Кир осмотрел перемазанную ладонь.

Птичий помёт.

Он брезгливо поморщился.

«Тут теперь ни до чего не дотронься, не вступи во что-нибудь, в яму не упади! А если из чёрного куба вылезет хищник? Какой-нибудь лев, тигр или медведь? А змеи, а ядовитые пауки? Они наверняка уже тут! Похоже, на Станции стало небезопасно».

Мальчишка спрыгнул с лестницы и пошёл сквозь кусты, раздвигая ветви руками.

«Впрочем, мне теперь всё равно. Может, наоборот, всё случится быстрей и не столь ужасно…»

Он отправился к южной арке, но девчонки там не было. Кир развернулся и зашагал к центру Станции, хоть не был уверен, что сможет пробраться к Излучателю сквозь рощу, на глазах превращающуюся в джунгли.

Бетонная дорожка покрылась сетью трещин. Кое-где торчали деревья. Кир старался не споткнутся и не налететь на дерево, но всё же вертел головой, удивляясь хаосу, возникшему будто из-под земли.

«Но здесь, возле обрыва, хотя бы тихо!»

И в этот момент вдалеке он заметил Эйприл.

Она сидела на глыбе бетона у южной стены Преобразователя и таращилась в океан. Во всяком случае, Кир так подумал вначале. Но когда подошёл, оказалось, что глаза Эйприл закрыты.

Глыба была в ржавых потёках.

«Будто валялась сто лет! Но ещё вчера её не было!»

Кир поднял глаза. Над ним, закрыв половину неба, высился увитый трубами исполин. Стена была в таких же потёках, хромированные трубы кое-где заржавели.

Присмотревшись, он заметил углубление в стене – место, откуда и выпал кусок.

По телу прошла волна боли.

Кир сжал кулаки и стерпел.

Эйприл не заметила появления мальчишки. Её руки сжимали тоненький стержень флейты. Держа инструмент возле рта, она то сжимала губы, то что-то шептала. Дуть было бессмысленно, у флейты не имелось отверстий. Это был цельный серебристо-белый кусок металла, улавливающий мыслеформы и транслирующий звук в наушники.

Эйприл играла музыку, не нарушавшую тишину. Лишь шорохи травы, да ритмичное постукивание белой кроссовки.

Кир недоумевал, почему эта ревностная ценительница всего настоящего, выбрала такой инструмент. Не желает, чтобы он слышал её творения? И где она взяла флейту? Неужто на складе нашла?

– Эй, ты! – он изо всех сил ударил Эйприл кроссовкой по голени.

От неожиданности и боли девушка вскрикнула. Флейта упала в траву.

Эйприл поджала ногу и закрыла ладошкой больное место, словно надеясь его защитить. Огромные зелёные глаза испуганно смотрели на Кирилла, а по щеке стекала слеза. Эйприл не понимала совсем ничего…

– Только не делай вид, что не знаешь за что!

Услышав голос мальчишки – чужой, ледяной, не похожий на голос друга, девочка сжалась. Она лишь дрожала, но ничего не могла сказать. Наконец, онемевшие губы пролепетали:

– Не знаю…

– Ах, ты не знаешь! Тогда посмотри вот сюда! – он схватил Эйприл за подбородок и задрал её голову вверх.

– Скажешь, что это нормально? Что ты не уничтожаешь Станцию?

Кир её отпустил, и Эйприл потупила взор, и стала рассматривать блестевшую в траве флейту.

– Не притворяйся! Мне терять нечего!

«Всё хорошо, хорошо. Сейчас всё пройдёт, ведь Кирилл – хороший».

Но, взглянув в глаза лучшего друга, она увидела, что ничего не пройдёт.

В глубинах зрачка полыхала Тьма.

Вспомнился Фиест, и Эйприл стало понятно, что от её убедительности может зависеть жизнь.

Она поборола страх, собралась. Распрямилась, чтобы не быть похожей на маленькую плаксивую девочку, на загнанную в угол жертву. Голос зазвучал совершенно спокойно:

– Я – часть Станции. Такая же, как антенна или насос. Ты можешь это понять?

– Взбесившийся насос может разрушить всю Станцию, а раковая клетка – весь организм.

– «Взбесившийся насос»? Ну и чушь! И это говорит сын инженера!.. Станция тут же уничтожит любой опасный объект на своей территории – как иммунная система уничтожает раковую клетку!

– Уничтожает? Неужто? Почему я тогда умираю?.. Знаешь что, Эйприл! Раковая клетка любит притворятся своей. Откуда мне знать, что ты – порождение Станции. С твоих слов? Но ты ведь всё время врёшь!

Эйприл решила пустить в ход последний аргумент. Она показала рукой на переплетение труб.

– Кир! Взгляни, как они изогнулись, обходя деревца! Станция просто меняет конфигурацию!

Кир присмотрелся.

Ну да! Как он мог подумать, что слабые молоденькие деревца могут согнуть стальные трубы? Всё было именно так, как сказала Эйприл.

И он поверил… Но всё же, задал последний вопрос.

– А дорожки? Деревья их разрушают!

– Со временем всё восстановится.

– Не может этого быть! Крест из дорожек – основа Станции! Он неизменен, это обычный бетон!

– Вовсе нет! Чего это ты напридумывал? Если изменения происходят так медленно, что ты их не замечаешь – это не значит, что их нет совсем. На Станции, да и в целой Вселенной, нет ничего неизменного. Раскрошенный бетон восстановится, зарастёт.

– Может, Станция хочет уничтожить себя?

– Маяк не умеет мечтать о самоубийстве – без личности подобных идей не возникнет.

Эйприл заглянула Кириллу в глаза. Убедилась, что Тьмы больше нет, улыбнулась и подняла упавшую флейту.

– Садись рядом со мной. Посмотрим на океан. Я тебе поиграю…

– Но как я услышу музыку?

– Конечно же сердцем, Кирилл. Музыку всегда слушают сердцем… Правда, с музыкой у меня ничего не выходит: плаваю наверху, по тонкой плёнке сознания. А чтобы творить – нужно нырнуть в тёмную глубину неосознаваемого. Но я не могу – боюсь. Ведь недавно тонула…

Они гуляли до вечера. Каждый старался угодить другому, уступить, понять чуждую точку зрения. И, вроде бы, получалось.

Эйприл была настолько этому рада, что про обед просто забыла, а Кир не решился напомнить. Было по-настоящему здорово рядом с девчонкой, понимающей его с полуслова.

На закате они залезли на южную арку, и это случилось…

Они болтали ногами над бездной, но смотрели не вниз – на уставший за день океан, не на прячущееся за горами смущённое солнце, а только в глаза. Тонули друг в друге и растворялись – полностью, до момента, когда не остаётся уже никакого «себя».

И когда последний луч солнца угас, их губы соприкоснулись. У Кирилла они оказались безвкусными, а у Эйприл солёными – вероятно, от утренних слёз.

На ужин Эйприл приготовила блины. Кир поморщился.

– Ты что? Разве ты их не любишь? – удивилась девчонка, жадно запихивая в рот маслянистый кусок.

– Надоели уже… Одно и тоже целые дни…

– Целые дни? – Эйприл озадачено хлопала рыжими ресницами.

– Ага. Всё время их ем! А ты разве нет?

– Ну да… – по привычке, Эйприл решила соврать, хотя врать в этот раз не хотелось.

Кир посмотрел на ящик с консервами.

– А где Облако? И, что он ест?

– Вот же заладил! Откуда мне знать? У меня нет с ним телепатической связи!

– Вдруг он в беде?

– Нет. Я бы почувствовала.

Кир не нашёлся, что на это сказать…

Возле ректора валялись клоки белой шерсти.

Облако вылизывал жёлто-чёрный бок. Он очень хотел стать ягуаром. Сначала – ягуаром, а потом – львом. Или, кем-то ещё. Не столь важно, главное – бесконечная трансформация…

И охота.

Белоснежный пол, голубые насосы и серебристые трубы были усеяны кровавыми отпечатками лап.

Прямо над Облаком билось и завывало чёрное пламя.

Похититель веснушек

Луна лишь одна. Остальные – её отражения…

Живая ночная тишь, серебристые облака…

На стрелах громоотводов, пронзающих тьму – кровавое пламя…

Люди, машины и роботы остались внизу.

Весь этот человеческий муравейник – галдящий, жующий и жаждущий развлечений.

Улицы, пропитанные вонью жратвы и ароматами похоти, утопленные в фальшивом свете витрин – холодный неон, сотни раз отражённый от стёкол. Призраки-голограммы над цепями огней, над потоками транспорта.

Город… Алчущий, ждущий, текущий. Пожирающий тебя до конца, до кусочка…

Тут тишина. От режущих слух пульсаций мегаполиса остался только еле слышный отдалённый шепоток.

Только звёзды и тьма. Да вспышки красных заградительных огней, установленных на высоких металлических штангах.

Мне есть над чем поразмыслить.

Мэйби…

«Кир, я ведь давно тебя знаю. Давно люблю».

Что это было? Откуда она меня знает? Ещё и любит давно!

Фиест…

Почему ГСН не поднимает тревогу? Он – взрослый, ВДК у него установлен.

Слышу в голове голос Мэйби: «Наивный, ты считаешь, что у Президента и солдата – одинаковые ВДК? Открою страшную тайну: в обществе, у каждого своя степень свободы».

Надо признать, что степень свободы Фиеста зашкаливает!

С каждой секундой, я знаю о жизни всё меньше и меньше…

Вероятно, это и значит: «взрослеть». Подростки не сомневаются.

Краем глаза я замечаю, что слева от меня сгущается темнота, и, в тот же миг, на спину мягко ложится мужская рука.

Повернув голову, вглядываюсь в окрашенное светом красных огней лицо.

Хищный нос, бескровные губы, зачёсанные назад серые волосы.

Всего лишь неделю назад, я, вероятно, со страху наделал в штаны. Сейчас я не чувствую ничего.

Он молчит. А мне, сказать ему нечего.

Мы просто сидим и глядим на потоки машин, на жёлтые огни небоскрёбов, на звёзды.

В небесах, от горизонта до горизонта, подсвеченные полной луной, сияют серебристые облака.

Рука неожиданно тёплая. Никакого холода, как тогда, в трамвае.

Наконец, он прерывает молчание. Голос шелестит, будто сухая листва:

– Любишь звёзды? Я тоже… Больше, чем что-то другое… Они как девчонки…. Смеются, водят по небу хороводы… Знаешь, Кирилл, не сочти меня сумасшедшим, но иногда, в такие вот ясные ночи, я слышу их песни. Тогда забываешь, что малышки зарыты в земле, а звёзды – шары раскалённого газа… Знаешь, мы ведь похожи – я и девчонки. Мы забираем жизни: они, когда вырастают – у мужчин, я – у них… Но жаждем при этом другого, поэтому ищем – непрестанно, без устали… Впрочем, все ищут только одно…

Слова шуршат, цепляясь одно за другое:

– Да, я люблю звёзды и облака… И наши платаны.

Наши?!

– И трамвай. Этот электрический запах… Будто скользишь сквозь грозу!

От тёплой руки – вниз, по спине катятся волны холода.

– Снова гадаешь, что же нас связывает?

Откуда он…

– Да ничего, Кирилл. В сущности, ничего. Жизнь – не бульварный роман, я – не твой настоящий отец… Пойми, ты не тот вопрос задаёшь. Правильный: «Что у нас общего?»

Я вглядываюсь в пустые глаза. В серое лицо, без тени каких-либо чувств. Лишь кровавые отсветы, время от времени – когда вспыхивают огни.

– Думаешь, я не был соплёй, вроде тебя? Был. Курсантиком, а потом – штурманом военного транспорта. Лётчиком – да не из тех, от которых в восторге прекрасный пол. Впрочем, к женщинам я равнодушен, так что отношения у нас гармоничные… К счастью, случаются чудеса, приходит внезапное осознание своей природы. А у повстанцев – вечная нехватка военных, мечтающих делать карьеру, сбрасывая бомбы на спящих детей. В их рядах слишком много наивных романтиков.

А может… Может он прав, и это – уже во мне. Вошло – там, на Дзете, и затаилось. Затем, уверившись, что осталось необнаруженным – начало прорастать, ширится, развиваться. И годы спустя, в зеркале я увижу это лицо.

Ведь даже сейчас со мной что-то не так! Я не внизу – со всеми людьми, а здесь, наверху, вместе с… Кем?.. Чем?..

– Тебе их ни капли не жаль?

– Жаль? Нет, Кирилл. Ведь я понимаю, что прекрасны они лишь в моей голове, а в действительности – такие же звери, как все… Самые жестокие люди – нормальные, они защищают систему, в которой комфортно, а требует это немалых жертв. Ты замечаешь монстров во мне – не в других, потому что привык к их рыку – для тебя он звучит, точно сладкая музыка… Знаешь, Кирилл, чтобы понять, как отвратительны люди, просто понаблюдай за собой – за мыслями. Мысли других тебе недоступны, но все созданы одним обществом, не считай себя кем-то особенным… – Фиест убирает руку. – Кирилл, люди делятся на две неравные части.

Ну да, это мы уже проходили!

– Что ухмыляешься? Думаешь, расскажу про волков и овец? Нет, Кирилл. Все мы – то овцы, то волки. По ситуации. Ни злодеев нет, ни героев. Я о другом. Понимаешь, Кирилл…

Ветер сметает листья слов в мёртвые кучи фраз:

– Есть ты, и есть все остальные. Вот и всё. Выбирай, на чьей стороне.

С улицы доносится вой сирен. Трагедии случаются даже в раю.

– Мир ведь не чёрно-белый. Мэйби этого не понять, она – ребёнок, гораздо младше тебя…

Сирены стихают. Статус-кво восстановлен.

– Пойми Кирилл, ты – не животное. Ты свободен, свободен предельно. Не ограничен даже целью существования – её определяешь ты сам. Нет преград, нет обстоятельств. Все эти россказни – оправдания слабаков. Сам строй свою жизнь. Не смотри на людей. Не слушай. Не обвиняй. Люди – только лишь люди, покорная масса. Будешь сильным – станут тебе опорой, ошибёшься – растопчут. Не ошибись, не споткнись… Тебе выбирать: стать таким, как отец, или таким, как отец твоей девушки. Думай, благо есть чем – папашка твой позаботился.

Он стучит мне согнутым пальцем по лбу, как Мэйби – тогда, на пляже.

На пляже… Кажется, это было уже в другой жизни.

– Дам ответ на незаданный вопрос. Чип у меня стоит, но другой, не особенно докучливый. Гадес позаботился и обо мне я. Ты ведь не думаешь, что он позволит Маяку копаться у себя в голове? Или – в головах друзей.

И я не выдерживаю:

– Ты не его друг! Если бы существовал такой чип, он бы его мне поставил, а не запускал вирус в Систему!

– Вирус? Какой ещё… А… – он усмехается, – вирус… Ну конечно…

Хлопает меня по плечу.

– Всему своё время Кирилл, всему своё время…

Лезет в карман.

– Держи.

Нож.

– Держи, это твой. Ребята мои отобрали, с которыми ты песни орал. Чтоб не порезался. Какой-то чудной ты был.

Беру нож, нагревшийся от его тёплых рук.

– Да, вот ещё что… Ты поменьше бы слушал девчонок, – он морщится, будто проглотил что-то кислое. – Не для того девчонки на свете, чтобы слушать их трескотню. Взрослый же! Право, смешно… Если уж быть объективным, мужчина здесь только один. И всё же, послушай меня, как мужчина мужчину. У женщин есть два заклинания: «манипуляция» и «иллюзия». Не попадайся на них, а отними, и затем используй. Против них же самих… Пойми, облако – это простая вода, ну а девчонка – мясо и кости, да немного волос… Если тебе что-то нужно – бери!

– Фиест, а как взять любовь?

Темнота начинает колыхаться.

– Так и знал, что ты ничего не поймёшь… Что ж… Если людям больше нечего дать друг другу, настала пора расставаться. Разумеется, от меня ещё будет подарок на совершеннолетие. Quid pro quo – всё по-честному, я не обманщик. Потом получишь подарок и от отца… Прощай…

И Фиест исчезает, так же неслышно, как появился. Тает, как тень, оставляя чувство, что наша встреча мне только привиделась.

Но я знаю – не привиделась, не показалась. Звёздам-девчонкам это тоже прекрасно известно.

Я смотрю на лезвие, на сталь, туманную в свете луны.

Что же он ищет? И что, ищут все люди?

Вспоминаю пустые глаза – будто и нет никого там, внутри.

Как он сказал? «К счастью, случаются чудеса…»

Разве не может случится чудо? Хотя бы разок!

Чтобы атомы, из которых построена мёртвая серая кожа, вдруг обратились в нечто живое – в траву, в жуков, в клёны. Украденные веснушки стали крапинками на спинке божьей коровки. А пустые глаза – забрала себе какая-то рыба: глупым рыбам они – в самый раз.

Но нет! Гадостные божьи коровки растаскивают веснушки девчонок, таких как Облако. А рыбы – воруют у них глаза, пока Фиест наслаждается звёздами и серебристыми облаками.

С другой стороны, ведь их он не видит. Сам признал: вместо звёзд у него хороводы, вместо ветра – пение мертвецов. И сам он, давно уж мертвец.

А мертвеца убить невозможно…

Нож. От него нужно избавится. Ножи у Фиеста, не спят без работы.

Гляжу в небеса, безуспешно стараясь придумать, как сделать так, чтобы на небе не загорались новые звёзды. Чтобы девчонки оставались девчонками.