Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Разрыв

Ветер и облака.

Под ногами привычная дрожь трансформаторов.

Внизу – белый мрамор набережной, а дальше – искусственные острова с башнями небоскрёбов и огромными ветряками.

Как тут хорошо! Это не замусоренная заброшка и не ночные посиделки с маньяком.

Впрочем, на душе вовсе не так светло, как на этой крыше.

– Помнишь, ты говорила, что не хочешь меня терять? И знаешь что? Ведь мы можем… – ловлю её взгляд и умолкаю.

Прав, прав был Фиест!

Так, сжимая в пальцах булавку, смотрят на диковинного жука, способного стать украшением коллекции.

Хочет! Хочет терять!

Думает: «Ну и дурак ты, Кирилл! Даром, что гений!»

Тварь!

– Я тебя очень люблю, – её голова опускается мне на колени. – Я буду с тобой всегда. Если ты только захочешь.

Что?! Выходит, я совсем не понимаю её взгляды, жесты, эмоции!

– Может, наконец-то, расскажешь, кто ты такая?

Она поворачивает ко мне лицо, разбрасывая локоны по штанам.

– Твоя девчонка.

– Моя? А Фиест? Ты говорила, что с ним разберёшься!

– Да. Уже скоро. Только, мне надо уехать.

– Уехать? Куда?

– По делам. По твоим делам… Но, я скоро вернусь. Навсегда, если только захочешь.

– С ним?

Она молчит. Потом распрямляется и произносит, глядя куда-то в сторону:

– Кир, я вернусь одна.

– Куда же он денется? И, что за «мои» дела?

Она поворачивается.

– Я ведь уже говорила! Я давно тебя знаю. Давно люблю.

– Любишь? А его?

– Это другое… – я замечаю в её взгляде отчаяние, и понимаю, что собственные чувства для Мэйби – загадка.

От этого понимания не легче. Я злюсь – на себя, на девчонку, на целый мир. И злость не находит выхода…

С безукоризненной белизной парапета, на котором сидит Мэйби, контрастируют её замызганные шортики. И я не выдерживаю:

– Есть у тебя нормальная одежда?

Мне прекрасно известно, что есть. Но это не важно. Имеют значение только её эмоции.

Мэйби вздрагивает и отворачивается:

– Не твоё дело! Они, между прочим, дорогущие! Из настоящего хлопка! Его подарок!

– Они грязные. Зачем вообще носить вещи без самоочистки?

– Затем, что он мне сказал!

– Ну, подставь их под излучение в умывальнике.

– Думаешь, я так не делала? Очищается верхний слой, но всё равно какие-то пятна, – её ногти с противным звуком скребут белую ткань. Язык высунут из уголка рта и закушен губами. Очнувшись, она поднимает глаза. – Въелась!

– Блин, ну водой их помой.

– Водой?! Одежду?! Ты что, идиот? На бирке было написано: «Избегать контакта с жидкостями». Хлопок – это тебе не синтетика, он от воды сгниёт!

– А это ещё что такое?

На ткани проступает эмблема. Разглаживаю пальцами ткань, пытаясь разобрать еле заметные буквы.

«Первая… Барнарда…»

– Кто этот Барнард?

– Руки убрал! Владелец бренда женской одежды и знаменитый фотограф. Небось, и не слыхал?

– Нужны мне ваши фотографы!

– А кто тебе нужен? Фиест? Его подарки? Нравится пахать на него днём и ночью?

Она молчит. На злополучные шорты падает капля. Ещё одна, и ещё.

Становится не по себе. Но ведь я добивался именно этого, разве не так?

Кладу руку ей на плечо. Мэйби отстраняется в попытке её сбросить. Бормочет сквозь слёзы:

– Отвали!

Она в последний раз шмыгает носом и замолкает. Размазывает по щекам влагу. Поворачивается и сидит, ни слова ни говоря, уставившись в океан. Ветер треплет её волосы, гудит в громоотводах. Ветер сушит слёзы.

Мы молчим. Я разглядываю шорты, где теперь одним пятном больше и сжатые кулачки. Но не знаю, что ей сказать.

Она поворачивает голову и смотрит в глаза.

Несмотря на жаркое солнце, мои руки холодеют, и по спине бегут мураши. Раньше я и не знал, что ТАК можно смотреть. Кажется, она видит во мне уже не мальчишку, а что-то другое – страшное и отвратительное. И жаждет это убить. Жаждет, но что-то мешает.

Взгляд меняется. Мэйби встаёт и треплет мне волосы. Я уворачиваюсь, задираю голову, и вижу нависшую надо мной девчонку. Её голова закрывает солнце, лучи струятся сквозь пепел волос. Она говорит, истерично при этом смеясь:

– Дурачок!

И вдруг добавляет:

– Он мне не отец. Во мне только часть его генов. Немного.

– Я догадался, кто ты. Жаль, не сразу. Какая модель? Номер!

– Жаль? Значит, узнай ты правду вначале – и разговаривать бы не стал?

– Не стал.

Она садится рядом и опускает глаза. Руки дрожат, на носу висит какая-то капля.

– Мэйби, я лишь стараюсь быть честным.

– Да? Ну спасибо, огромнейшее, за правду! Ты тоже, между прочим – совсем не так прост, как считаешь!

– Тебе-то, откуда знать? Хочешь сказать, я – геноморф, а не человек?

– Геноморфы – такие же люди! – теперь в её голосе лишь ненависть и враждебность. – Я так же росла, но не в матке, а в гидростатической капсуле. И геном у меня человеческий, только лучше… Что до тебя – ты вовсе не геноморф! Да и насчёт человека, я тоже уже сомневаюсь! Думаю, маловато в тебе человеческого, чтобы иметь право им называться.

– Мои права тебя не касаются. Это у вас нет никаких прав, и не может быть.

– Какие «твои права», марионетка Маяка!

– У меня не стоит ВДК. И не будет стоять.

– Как ты понимаешь, и у меня!

– Зато, стоят схемы контроля.

– Они отключены.

– Так не бывает!

– Нет… Нет… – Мэйби начинает задыхаться. – Бывает! Бывает! Он меня отпустил…

– Ты что, добровольно ему помогаешь?!

Она вздрагивает и отворачивается.

А на меня вдруг налетают океанские белые ветряки, и перемалывают, перемалывают чувства…

Я-то, дурак – считал, что она под контролем.

Что же ещё я мог думать? Мне в голову не могло прийти, что можно осознанно принять такое решение: помогать дракону, змею, злу.

Зачем? Для чего?

Чтобы оно на тебя нацепило ошейник? Чтобы оно над тобой издевалось?

Значит, иногда, лучше оказаться марионеткой… «Кукла» звучит лучше, чем «мразь».

Долго сижу, воткнув в грудь подбородок, не решаясь задать самый главный вопрос.

Ведь от ответа зависит всё.

– Мэйби, скажи… Ты отдала ему реверс-процессор?

– Так надо. Потом он меня отпустит.

– А обо мне ты подумала? – ватные губы, будто сами собой произносят слова. Внизу вертятся калейдоскопом кварталы. – Ты подумала, как мне с этим жить?

– Кир, я такая, как есть… Из-за этого я не нравлюсь ему, а теперь… Теперь не нужна и тебе?

– Ну, конечно! Тебе хочется срочно к кому-то приткнуться! Не важно к кому, угадал? Ощущать себя нужной! Чтобы гладили спинку и целовали единственное ушко! Ради этого, ты готова на всё. Ну а, если не он, а я? Если я прикажу тебе кого-то убить? Сделаешь?

– Да! – она преданно смотрит в глаза. – Я очень тебя люблю!

Небоскрёб уходит из-под ног, проваливается сквозь землю.

Внутри клокочет смесь отвращения и ненависти. К горлу подступает ком, и я сглатываю густую слюну.

– Тогда, почему бы тебе не убить Фиеста?! Давай, ради меня!

– Потому, что я не могу, – она хлопает пушистыми ресничками. – Он сильнее! Не только физически, а во всём. Не нападают ведь божьи коровки на львов – это просто смешно!

– Ты вовсе не милая божья коровка! Ты – верная собака, таскающая добычу хозяину. Да и Фиест на льва не похож! Если бы ты могла, то его бы убила?

– Да.

– Хорошо… А кого-то другого? Того, кто слабее тебя.

– Кир, ты шутишь?

– Нет! Не шучу. Он ко мне приходил. Вчера, когда я сидел на крыше.

– На этой?

– Нет, на другой. Да какая, б***ть, разница! Заткнись и слушай меня! – я хватаю её тонкую шею, пониже затылка, и прижимаю голову Мэйби к коленкам. – Так вот, он приходил, и он дал мне нож.

Она разгибается. Я напрягаюсь изо всех сил – но мне её не удержать, она просто сильнее. Вероятно, боевая модель.

– Какой ещё нож? – она, нахмурившись, сверлит меня своими стальными глазами.

– Мэйби, заткнись, и ответь на простой вопрос. Но, хорошенько подумай. Твой ответ решит, будем ли мы вдвоём. Будет ли кто-то тебя любить. Готова?

– Да.

– Ты приведёшь мне девчонку?

– Тебе? – её зрачки расширяются. Дурацкая капля, наконец, падает с носа.

– Не спрашивай! Я задал вопрос, а от тебя – требуется ответ! Думай, я подожду…

Она опускает глаза, и тут же – смотрит опять, жалобными стальными глазами, отчаянно пытаясь прочесть на моём лице ответ.

Тот, который я хочу получить. Тот, который позволит остаться со мной.

– Да.

Промахнулась. Впрочем, её слова были уже не важны – всё решилось, когда она тужилась, подбирая подходящий ответ.

Раньше я считал это жалкое существо недосягаемой неприступной красоткой. Даже, немного боялся. Теперь мне смешно.

Я поднимаюсь. Спускаюсь по вентиляции – я не боевой геноморф, и эффектно, так, как она, прыгнуть вниз не могу.

Мне и не надо.

Ступив на покрытие, оборачиваюсь.

Она сидит, глядя вдаль. Из закушенной губы, по подбородку стекает кровь – красная – такая же, как у людей.

И всё же, они никакие не люди…

Вхожу в оголовок лестничной шахты. Хлопает дверь за спиной, и я больше не сдерживаюсь. Перегибаюсь через перила и переполняющее меня отвращение выплёскивается и летит вниз мерзостной мутной жижей.

Фаза третья: «Личность». Глава 21. Катастрофа

«Куда бы ты ни шёл – ты уже там»

Джон Кабат-Зинн

«5:05»

Кир смотрел на красные цифры, и никак не мог очнуться от сна.

«5:06»

«В голове всё звучало: „И всё же, они никакие не люди…“ Но ведь, и Эйприл – не человек!»

«5:07»

«Эйприл вечно рассказывает, что она – лучший друг. Но могу ли я ей доверять?»

Кир оторвался от цифр и посмотрел на девчонку. Та, стрельнула осторожным ответным взглядом.

«Она не похожа на монстра – наоборот. Да только, разве не могут монстры притворятся милыми девочками? Эйприл пыталась столкнуть меня в пропасть, не дала уничтожить цветок, пожирающий Станцию, притащила хищное Облако, вызвала к жизни Тень и защищает Тьму. Как для друга, достаточно длинный список… Если сон – это предупреждение…»

Он заворочался.

«Даже надпись шортах – такая же! Впрочем, ведь я прочитал её днём, так почему не увидеть это во сне? – Кир улыбнулся, – Ха! Барнард – модельер! Хотя, фотографом он действительно был, и достаточно знаменитым».

– Завтрак готов…

Вместо салатов и надоевших блинов – омлет с сыром, грибами и пряными травами. Его милый монстр изо всех сил стремится казаться хорошим…

Ладно, не стоит нагнетать обстановку… Кир улыбался и мило беседовал, хотя внутри клокотало…

– Видела сон?

– Ну конечно…

– Как так выходит, что двое сначала и мига не могут прожить друг без друга, а потом – расстаются!

– Расстаются совсем не те люди, что встретились! Даже, если лишь месяц прошёл.

– Или нелюди… – Кир не удержался от язвительного замечания.

Эйприл шмыгнула носом и уткнулась в тарелку. Кир вскинул брови, заметив, как дрожат её руки.

Полдня Кир бродил по Станции в одиночку. Чем больше он думал об Эйприл, тем сильнее осознавал, насколько они непохожи. Страх перед этим созданием рос, и вместе с тем росла неприязнь и агрессия.

«Как так вышло? Каждый день я смотрел, как Эйприл уничтожает Станцию, и ей не помешал… Но, что я мог предпринять? То же, что когда-то пыталась сделать она – столкнуть с арки? Как говорил Фиест? Quid pro quo!»

Кир вздохнул.

«Убить Эйприл! На такое я не способен, потом не получится жить… Значит, остаётся только смирится…»

Голодный желудок привёл его к стене Преобразователя. Кир взглянул на покрытую слоями помёта лестницу и решил: «Не пойду. Не хочу её видеть».

Он присел на одну из труб и стал разглядывать голубей…

Кто-то тихонько тронул его за плечо. Он обернулся.

Эйприл, кто же ещё…

– Держи! – она протянула ему бутерброд.

Кир вздохнул, но всё-таки взял – отказываться было бы глупо.

В руках девочка держала кусок чёрного бархатного картона.

– Что это там у тебя?

– Картина. Вот…

Кир взглянул на картину, и содрогнулся.

Те самые, звериные глаза…

– Это… что?

– Пух. Из степи, с растений.

– Я не о том. Зачем… Зачем ты его нарисовала?

– А! Ты про ягуара… Ну, так легче… Если застряло что-то внутри, выпустишь на картину – и уже не так страшно.

Эйприл отложила картон, села рядом и принялась кидать хлеб голубям.

«Ну да… Покормила меня, теперь – голубей… Столько забот!»

Было противно. Но Кир пихал хлеб в себя, разглядывая девчонку.

«Кто же она такая? Кто?»

Под ногами собралась целая стая. Только одна голубка с подвёрнутой лапкой стояла в сторонке. Эйприл достала из кармана ещё бутерброд.

«Как Кир-из-сна описывал Тьму? „То-что-приходит-когда-должно-уйти-старое“… Может он, Кир – и есть это „старое“. А Эйприл – и есть эта Тьма?»

От железных конструкций на стенах тянулась ржавые полосы. Высившиеся поодаль исполинские радиаторы покрыли перья и голубиный помёт.

– Заржавели системы отвода тепла. И лестницы…

Девушка не отвечала, только кидала хлеб.

– А они, между прочим, из нержавейки! Из нержавейки, Эйприл! Я точно знаю, мне говорил отец!

– Какой ещё отец?

Кир получил удар ниже пояса. Весь его гнев, все силы ушли через ноги во влажную землю.

Наконец, голубка-калека решилась и опасливо зашагала к еде.

«Что они тут, на Станции, жрут – эти тысячи птиц? Друг друга?» – думал Кирилл. У него снова возникли сомнения в реальности происходящего.

Стая набросилась на калеку. Слабым еда не положена, им положена смерть.

Голубка, волоча лапку, отчаянно удирала. Острые клювы собратьев долбили затылок.

«Прямо, как одноклассники… Если случилась беда, если ближнему плохо – добей! Так велит Инстинкт. Если ближний на тебя не похож – убей!»

Фонтанчиком взлетел пух, белоснежные головы окрасились алым. Птица растянулась на земле, лапка дёргалась, цепляя траву. Жёлтый глаз мигнул в последний раз и закрылся.

А у стаи появилась еда.

Голуби, поклёвывая друг друга, толкались у трупа голубки.

Кирилла тошнило. Он не хотел видеть голубей, Станцию, Эйприл.

Никогда!!!

Но Эйприл было намного хуже. Одно дело, рассуждать о возвышенных законах природы – повторяя за Маяком, и совершенно другое – наблюдать действие этих законов на практике.

Она не хотела видеть голубей и Станцию.

Никогда!!!

Пытаясь найти поддержку, она прижалась к мальчишке.

Кир почувствовал, как рука Эйприл обняла его спину, а нос уткнулся в плечо. Такое поведение врага не вписывалось ни в какие рамки!

Со стороны Излучателя донёсся тончайший писк. Кир и Эйприл переглянулись и в изумлении уставились на возвышающиеся над «рощей» башни накачки. Писк нарастал и менял тональность, становился грубее – пока не превратился в гул. Одновременно с этим, одна из колонн разгоралась всё ярче… По поверхности побежали трещины – и башня исчезла в ослепительной вспышке. В стороны разошлась волна сжатого воздуха и полетели обломки.

Через пару секунд до ушей долетел оглушительный хлопок – и больше, ни Кир, ни Эйприл, не слышали уже ничего.

В полной тишине в стену врезались фрагменты башни, выбивая из неё облака белой пыли. В полной тишине вверх поднялись деревца, окружавшие Излучатель – а в воздухе, разлетелись на щепки. И совершенно беззвучно, от центра станции покатилась волна – видимая только из-за причиняемых разрушений. Взлетали в воздух кусты, лопались зайцы и лисы, земля вспучивалась, перемалывая мышей, змей и жуков.

Когда волна была уже близко, Кир зажмурил глаза… Но ощутил только лёгкое прикосновение – будто тёпленький ветерок нежно коснулся кожи. Он открыл глаза и увидел Эйприл. Обняв руками коленки, она беззвучно визжала от нестерпимой боли. Белая кожа стала розовой – как у младенца, но ярче. Из ушей текла кровь.

Кир прикоснулся к своим – на пальцах заблестели алые капли. Но кожа на руке была самой обычной, и не было боли.

На ладонь упало несколько перьев. Кир огляделся. На плечи, на голову, на порванные в клочья тысячетонные радиаторы и обломки труб, кровавым снегом оседал пух – напоминанием о том, что ещё минуту назад птицы существовали.

Кир огляделся.

Западной арки не было. С небес, на поле с застывшими многогранниками медленно опускался «парус». Куски чёрной ткани кружились и сталкивались. Антенное поле на юге превратилось в свалку покорёженного металла. Полностью уцелела лишь громада Преобразователя, да силовая часть – над реактором по-прежнему полыхало чёрное пламя.

«Вот и всё… Нет больше Станции, и нет надоедливой жизни…»

Кир протянул руку к Эйприл – и сразу одёрнул, лишь только увидел её плечо. На коже вздулись волдыри, а из трещин сочилась сукровица. Девушка повела головой, и на землю посыпалась ржавая труха – всё, что осталось от огненно-рыжих волос. Она попыталась встать, и упала.

Кир, как мог осторожно, перевернул девчонку на спину. Морщась от боли, она часто моргала веками, лишёнными ресниц.

Распухшие и полопавшиеся губы что-то сказали.

– Что? Повтори!

С третьего раза Кир прочёл по губам: «Вода».

– Я сейчас принесу!

Губы снова зашевелились.

Что? «Океан»? Я правильно понял?

Она повторила:

– Да, океан…

Кир опустил Эйприл у кромки прибоя. Спуск по шаткой лестнице с девушкой на руках вспоминать не хотелось – несколько ржавых ступеней рассыпались прямо у него под ногой.

Побережье было усеяно окровавленными кусочками: клювастыми головами, крыльями, лапками – тем, что осталось о чаек. На таком расстоянии волне недоставало сил, чтобы превращать всё живое в пыль. В бухте, кверху брюхом плавали рыбы.

«Рыбы! А я думал, жизнь родилась возле куба!»

Девичья рука жадно тянулась к воде, обломки ногтей царапали гальку. Но Кир не решался опустить в воду обожжённое тело.

«Безумие! От солёной воды станет хуже!»

Но, Эйприл – не человек. Кроме того, она без устали повторяла: «Выключи разум, и сердце подскажет правильное решение».

Сердце всегда подсказывало только одно: «Во всём слушайся Эйприл!»

Кир взял девушку на руки, сделал пару шагов и опустил в океан, поддерживая голову над водой, чтобы она не захлебнулась. К счастью, в бухте было спокойно.

Эйприл улыбнулась. Кир и сам ощущал облегчение. От воды по телу разливались горячие волны, наполняя тело энергией. Зудело и щекотало в ушах…

Волдыри на коже Эйприл начали лопаться. В воде повис кровавый туман. Затем, туман загустел, и тело окуталось бурой полупрозрачной слизью.

Кир достал руку из воды, разомкнул большой и указательный палец. Слизь вытянулась в тонкую нить и застыла. Кир пошевелил пальцами – движение далось с трудом. Вниз полетели коричневые кусочки.

Слизь под водой уже превратилась в студень. Выделялось только лицо.

Повинуясь наитию, Кир на мгновение окунул голову Эйприл в воду – и её лицо покрылось той же субстанцией. Потом, он окунул и свою – чтобы вода затекла в повреждённые уши.

Студень темнел, затвердевая. Девчонка окуклилась, как гигантская бабочка.

Текли минуты. Постепенно слух возвращался, Кир уже слышал лёгкий шёпот прибоя.

Эйприл забилась в руках, разламывая оболочку. Мальчишкой овладел ужас, ему показалось, что из «куколки» появится вовсе не «бабочка», а жуткая тварь…

Но под скорлупой оказалась всё та же Эйприл: та же белая кожа, те же горящие угли зрачков в раскосых миндалевидных глазах, та же чёрная чёлка и коротко стриженый затылок. И всё та же обезоруживающая улыбка.

Пока они шли по пляжу, Эйприл алчно зыркала на тела чаек и опускала глаза, перехватив взгляд Кирилла.

Он её понимал. Есть хотелось до жути – организм отдал все ресурсы на восстановление. А ведь девчонку искалечило намного сильнее!

«Может – отвернутся, и пусть она ест?»

Кир вздохнул…

«Нет. Это уж слишком!»

– Держись… Если что, я тебя донесу…

Дальше они молчали. Лишь перед лестницей, Кир предупредил об отсутствующих ступенях.

Жизнь, всё-таки, уцелела. По дороге до Логова, встретился заяц и пара лисиц, одна из которых умерла у них на глазах – дёргаясь в страшных конвульсиях и фыркая кровью.

Около Преобразователя Эйприл осела в траву.

– Дальше не можешь?

Она опустила глаза.

Кир хотел сбегать наверх за едой и вернуться. Но побоялся оставить девчонку одну. Взвалил на спину и поволок.

Поднимаясь по лестнице, он волновался о том, что наверху может не оказаться консервов или Логова целиком… Но, всё было на месте.

Он положил девушку на кровать и начал кормить её с ложки – мясом, что никогда не бегало, и горохом, что никогда не рос.

Эйприл жадно хватала каждую ложку, промахиваясь и рассыпала кашу себе на живот. Кир морщился от стука зубов по металлу.

Потом, разогрел ещё одну банку. И ещё… Их Эйприл умяла без его помощи.

Опорожнив две литровых бутылки воды, она сразу заснула.

Кир лежал на спине, глядя, как над куполом загораются первые звёзды. На его плече покоилась голова Эйприл.

– Кир?

«Наконец-то, проснулась…»

– Я здесь.

– Я это знаю! – Эйприл расплылась в счастливой улыбке. – Кир, ты опять спас мне жизнь.

– Не знаю только, зачем…

Улыбка исчезла с лица.

– Почему ты так со мной?

– Почему? Станции больше нет! А это попросту невозможно… Что это было? Только не говори любимое: «Откуда мне знать?»

– Но что ещё мне сказать?

Кир вздохнул… Встал, сжал кулаки. Взглянул на девушку сверху вниз.

– Ты разрушаешь мой мир, разрушаешь меня. Ты – раковая опухоль, Эйприл…

Он снова вздохнул.

– Но чувства не удалось растоптать. Они прорастают опять. Я люблю тебя, и ничего не способен с этим поделать.

– Любишь? Ты никогда меня даже не видел! Ты любишь лишь отражение, символ, образ в твоей голове…

– Ты о чём?

– Кир, та штука, которую ты считаешь мной – не я, а всего лишь модель. Смоделированная твоим мозгом девчонка. Ещё есть мальчишка – модель Кирилла реального. Вероятно, они очень любят друг друга – там, в твоей голове. Гуляют по Станции – не настоящей, а смоделированной.

– Это безумие!

– Вовсе и нет! Все так и живут – внутри собственной головы! В мёртвом, искусственном мире, окружённые трупами. Делают вид, что об этом не знают, – Эйприл заговорщески понизила тон, – Но, если спросить человека: «Ты где?», он непременно укажет на голову! Так что, твой мир мне не сломать!

– Ты просто врёшь.

Идти в кровать не хотелось. Что за радость смотреть, как одна девушка разрушает твою жизнь во сне, пока другая занимается этим в реальности!

Кир снял с гвоздя единственную куртку – синюю, с голубыми вставками, вышел на крышу и уселся на парапет.

С моря дул влажный ветер. Внутри уцелевших башен теплился свет, то разгоравшийся, то почти затухавший. Тут и там, среди развалин, раздавался жуткий тоскливый вой – одни звери умирали от ран, другие чуяли разлившийся в воздухе запах смерти. В небесах, подсвеченные полной луной, сияли серебристые облака.

Кир просидел так до утра, слушая завывания зверей и ветра, да глядя на кровавое пламя заградительных огней, стекающее с погнутых стрел громоотводов.

Умирающий мальчик на умирающей Станции. На давно уже мёртвой планете.