Текст книги "Сорок апрельских дней (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Глава 9. Правда

«5:19»

Небо без звёзд… Всё же, натащило откуда-то туч.

«Ха! Салат меня преследует даже во сне! И этот дурацкий Изумрудный Олень! Похоже, вчера я излишне расстроился. Разочарованный мозг выдумал, что Олень – это символ обмана. Правда во сне, он выглядел как-то иначе».

Кир достал амулет, повертел.

«Ну да! Этот другой, хоть и очень похож… А чего это Эйприл притихла?»

Кир повернулся на бок.

Девчонка была на месте. Только под одеялом, натянутым на голову.

«Ну даёт! Сделала купол в куполе!»

Сразу же вспомнился сон. От мгновенного озарения и замелькавших следом картин Кир перестал дышать.

«Купола! Небоскрёбы и ветряки… Я сам нарисовал на стене этот город! А после, добавил лицо – серое, словно тень. Лицо отца Мэйби… И красный спорткар – ведь я видел его ещё прошлой ночью! Но с этими волнениями, просто забыл…»

В прозрачном куполе Логова отражались красные заградительные огни.

«Виноград… Сон во сне. Я смотрю сны безумца, убийцы… Если катание на розовых дельфинах с девчонкой на пару можно списать на юношескую озабоченность, то Фиест… „Виноград“, „бомболюк“, „дознаватель“? До сегодняшней ночи, я даже не знал этих слов! – Кир заворочался. – Получается, это не сон? Всё это было, и каждую ночь я действительно окунаюсь в прошлое?»

Эйприл долго валялась, натянув одеяло на голову. Ей снова ни капельки не хотелось вставать. Во-первых, ночью она поняла, ЧТО ей придётся сегодня сказать Кириллу. Во-вторых, угнетало увиденное во сне.

«Этот Фиест… Лицо до жути знакомо. Может, так кажется из-за того, что он похож на Кирилла?»

Она начинала жалеть, что захотела подглядывать… Ну, почти… Ведь, с другой стороны, подглядывать было столь же приятно, как врать.

Кир выбрался из кровати. Оделся.

В голове зазвучал голос Эйприл: «Кир, ты заметил, что тут всё для двоих?»

Он невесело усмехнулся: «Куртка, правда, в одном экземпляре».

– Эйприл, вставай!

«Если я никогда не рождался, а возник в тот же день, что и Эйприл… Не закапывал тело отца и не поднимался на „парус“. Кто тогда разукрасил стену? Маяк? И что означают другие рисунки?»

Кир зажмурил глаза. Перед мысленным взором возник центр картины: одуванчик и ядерный взрыв.

– Эйприл! Вставай, будем завтракать. И – на арку!

Он стянул с её головы одеяло. На него таращились перепуганные глаза.

– Тебе что, приснился кошмар?

Она покраснела.

– Ага…

На завтрак были панкейки с кленовым сиропом.

Клёнов Кир уже не боялся и уплетал блинчики за обе щеки. Сироп представлялся ему кровью убитых драконов.

Эйприл монотонно жевала. Не доев, вздохнула и решительно отодвинула тарелку.

– Вчера мы с тобой победили прошлое. Теперь нужно расправиться с будущим! Жить нужно сейчас, а не в грёзах!

– Что? – Кир даже её не услышал, он был глубоко в своих мыслях. – Эйприл, я подумал о том, что ты мне вчера рассказала, и знаешь…

Девчонка вздохнула.

«И так тяжело, так ещё он перебивает!»

– Ну, что ещё?

– Значит, меня не забирают поэтому! Маяк не станет разрушать и вновь создавать звездолёт из-за мальчишки!

– На его уровне, число материи и энергии не имеет значения.

– Не имеет? Тогда почему… Почему меня не забирают?

– Подумай, повспоминай…

– Но Маяк…

– Кир! Маяк посылает то, что действительно нужно. И вместо бесполезного для тебя звездолёта, возникла я – чтобы ты смог решить.

– Почему бесполезного?! Что решить?! – мальчишка сорвался на крик. – Отвечай!

– Решить, хочешь ли ты уйти – отсюда, со Станции. Конечно, любые решения – не более, чем иллюзия. Так что, предлагаю расслабится и считать происходящее весёлой игрой.

– Мне вовсе не весело! Я хочу улететь! – Кир вскочил. Он едва сдерживался, чтобы не бросится в драку. Эйприл оставалась невозмутимой.

– Кир, тебе незачем улетать – тебе никто не поможет. Кроме Маяка, который подчинится решению. Когда ты его примешь.

– Подчинится? Мне? Люди подчиняются Маяку, не наоборот!

– Ты ничего не знаешь о мире. Разве Маяк виноват в том, что твои желания столь противоречивы? Ты живёшь, окружённый заботой, получая всё, что захочешь! Даже меня!

– Разве ты подчиняешься мне?

– А разве тебе это нужно?

– Да!

– Нет, Кир. Мне-то уж можешь поверить.

– Поверить? Смешно! Ты непрерывно врёшь!

– Потому, что ты этого хочешь! Правда тебе не нужна!

Кир опустился на стул. Он чувствовал себя предельно опустошённым, как робот с иссякшим зарядом. Ему вдруг показалось, что эта игра длится уже миллионы лет.

– Эйприл… Пожалуйста… Скажи, правду, хоть раз… Мне это действительно нужно… Я ничего не понимаю! Пожалуйста…

– Ну а ты, скажешь мне правду? Решишься?

– Конечно!

Эйприл смотрела прямо в глаза.

– Кир, если бы ты знал, что рядом орудует серийный убийца, ты бы его попытался остановить? Сообщил бы полиции?

– Разумеется! За кого ты меня принимаешь? – Кир отвёл взгляд. Уши горели, он лихорадочно пытался понять, что этой девчонке известно? И откуда?

– Хорошо… – протянула Эйприл и встала. – Тогда получай свою правду.

Обогнув стол, она подошла к мальчишке. Прижалась, зарылась лицом в его волосы… Потом зашептала:

– Раз ты действительно хочешь, – Кир чувствовал, как горячие губы щекочут ухо. – Но только, ты сам должен узнать – тогда ты себя намного лучше поймёшь. А для этого нужно кое-что сделать… Но помни, ты сам попросил.

– Да.

– Иди в дом. На подоконнике засох одуванчик. В горшке – чип от медсканера. Это ты его туда положил. Дальше сам догадаешься, не дурак.

Эйприл было так душно, так мерзко в его идиотском Логове… Лишь когда она вышла на крышу и вдохнула ледяной утренний воздух, стало немножечко легче.

Но не настолько, чтобы вернуться.

Кир специально прошёл мимо стены, чтобы взглянуть на одуванчик. Он помнил, как его рисовал, но почему и зачем, не имел никакого понятия.

«А ведь у Эйприл на топе, тоже был выведен этот цветок».

Хороводы мыслей кружились и только запутывали…

По небу ползли тяжёлые тучи. Бетон уже не искрился.

«Слишком часто в последнее время я вижу эту потрескавшуюся дорогу…»

Без маленького синеглазого «звездолёта» шагать было тоскливо. А сам он, вдруг разучился играть.

Мысли крутились вокруг одуванчика.

«Что за история? Чип в горшке, „сам догадаешься“! Звучит, как очередное задание! Сначала олень, теперь одуванчик. А Эйприл рассказывает, что мы не в игре!»

Кир прошёл мимо клёнов, даже не посмотрев.

«Стоп! А где этот горшок? В какой из комнат?»

Сам он ни про какой одуванчик не помнил, а у девочки не спросил.

Проблема решилась, едва Кир вошёл в дом – горшок оказался на кухне.

«Остаётся надеяться, что это – тот самый».

Кир высыпал землю на подоконник и тут же увидел чип – даже не упакованный.

«Бред! Когда я его сюда спрятал?»

Он сдул пыль с контактов.

«Но если он здесь, то у меня было прошлое. Я не такой, как Эйприл».

Задача казалась несложной: раз чип от медсканера – значит, нужно идти в медблок.

Кир спустился в подвал и столкнулся с проблемой. Вместо того, чтобы открыться, дверь в медблок зажгла транспарант: «Введите код!»

Никаких кодов Кир не знал.

Но знала рука, что сама потянулась к экрану и набрала: «1.009809».

Дверь отворилась.

У стенки стояли медсканер и давно уже сломанный, ощетинившийся манипуляторами киберхирург. В корпусе медсканера зияла дыра с разодранными краями, будто поработала когтистая лапа. Конечно, это сделал не зверь – рядом валялась красная монтировка. Кир вспомнил, что видел похожую в какой-то игре.

«Только вот, кто разворотил корпус? Неужто, я сам? Для чего?»

Поразмыслив, он вынужден был признать, что вряд ли доверился бы человеку, ломающему технику монтировкой и прячущему чип в цветочный горшок, а после – забывающему про этот поступок.

«Интересно, если просканировать Эйприл, аппарат признает её человеком?»

Кир начал вставлять чип в гнездо.

«А меня? – рука дрогнула. – Может, Эйприл для этого меня сюда и отправила? Что если монстр-Кирилл, усомнившись в своём человеческом происхождении, когда-то уже проходил сканирование? Потом, ужаснувшись – вытащил чип, заблокировал дверь и забыл, всё забыл…»

Кир включил питание. На экранах возникли строчки протокола самотестирования, а по ложементу забегали красные лучики.

«Что ж, тут вроде тоже не о чем думать».

Он выбрал: «Полное сканирование» и улёгся на ложемент.

Пятнадцать минут прошли в размышлениях о странностях мира, и весёленькая мелодия возвестила о готовности сканера дать заключение.

Кир встал и посмотрел на экран…

Он перезагрузил сканер. Прошёл процедуру ещё один раз, не в силах поверить. А после, долго сидел на полу, прижавшись к аппарату спиной. С пустой головой, уставившись в никуда… Потом мысли всё же пришли.

«Да уж, мир полон иронии. Перед сканированием я боялся, что аппарат не признает меня человеком, а сейчас бы об этом мечтал!»

На Станцию не хотелось. Не хотелось смотреть в глаза Эйприл.

«Она ведь всё знала! Наверное, с самого первого дня… Тогда, какой она друг? Может она, эта звонкая синеглазая девочка с облезшими от солнца ушами – посланница Тьмы, явившаяся только затем, чтобы меня забрать. Туда, во Тьму…»

Белые стены медблока не давали ответов.

«Это не задание и не игра. В них прокачка персонажа не завершается смертью. Так устроена лишь настоящая жизнь».

Гроза так и не собралась. Кир появился в Логове уже в ночной темноте.

На столе стоял ужин – холодная гречка с котлетой.

Эйприл не было. Была только Тьма.

Трамвай

Яркий свет вырывает меня из сна.

К счастью, сна без сновидений. После увиденного неделю назад кошмара про молодого Фиеста, я их боюсь.

Встаю, умываюсь и отправляюсь на кухню.

Утренние лучи выбивают каскады алмазных искр из посудного стекла – идеально-чистого, как всегда.

Омерзительно-чистого, безжизненно-чистого. Ни отпечатков отцовских губ, ни жирных пятен от пальцев. Вторую неделю торчит на своей любимой работе!

Как на него это похоже: исчезать, когда нужен больше всего.

Отношения с отцом давят, как слишком маленькая детская обувь. Его никогда нет рядом. Но я, как собачка на силовом поводке, таскаюсь за ним по Галактике. И если кроссовки калечат лишь пальцы, то незаметный отцовский ошейник – душу.

Почему он не может меня отпустить? Не понимает, что я уже вырос?

А ведь и после шестнадцати, я не стану свободным! Он никогда меня не отпустит! Никогда…

Как было бы здорово забыть об отце!

Может, ВДК не такой и обманщик? Разве не хотел бы я так? Жить вместе с Мэйби, завести собственного ребёнка…

Если бы…

Если бы не было Дзеты, не было налипшего топлива…

Пустые мечтания! Чем я занимаюсь? Морочу себе и девушке голову!

Но ведь и Мэйби… Она тоже таскается за отцом. Может, и на неё нацепили ошейник?

Безысходность. Гнетущая, тягостная безысходность…

Но всё-таки, утро есть утро. Фальшивая смерть сна стирает тоску. То, что вечером было невыносимо, к утру становится сносным. Смиряешься и просто живёшь. В конце-то концов, что ещё остаётся?

Наверное, юность – утро человеческой жизни, столь же обманчива. Она обещает друзей, вместе с которыми ты будешь разгадывать тайны Вселенной. А в после, ты оказываешься возле нейросети, совершающей открытия за тебя, в окружении нашпигованных чипами зомби-коллег, мечтающих лишь о прибавке к зарплате. Обещает любовь и семью, но реальность дарит опухоли, предательство и предсмертную больничную койку.

Конечно, это неправильно – нельзя так с утра! К счастью, наши мысли влияют на реальность лишь опосредованно, через поступки. Иначе, я бы уже уничтожил всю свою жизнь.

Только… Разве моя в том вина, что внутри глухое отчаяние? Когда-то давно, распахнув пошире глаза, я наивно протягивал руки миру и людям.

Так же, как Облако…

Кому мы мешали? Мы лишь хотели жить, радуясь каждому новому дню. Но во Вселенной так мало места, и нужно бороться за каждый вдох, за каждый глоток воды, отбирая у вечности новый миг. Ведь кому-то самому лучшему нужны все озёра, весь ветер и все облака. А в придачу – миллиарды рабов.

Хотелось бы верить, что не я – этот лучший. Что на мне нет крови Облака.

И потому, я стою перед зеркалом, всматриваясь во тьму зрачков.

До рези…

Нет, не видно. Или Она просто мне не покажется…

Так! Хватит!

Оторвавшись от зеркала, опускаю глаза. На белой футболке расцветают кровавые звёзды…

Будто в тот день…

Кровь Облака на мне всё же была…

Моргаю, и наваждение исчезает.

Но ведь не я виноват в её смерти! Откуда же это гнетущее чувство вины?

И если Облако тут не при чём, значит, была другая девчонка?

Пустая тарелка. Полезная каша с приторно-сладкой вкусникой® и весёлым солнышком масла отправилась внутрь организма.

Как же тут стерильно и одиноко, в белой пустой квартире!

Над столом вспыхивает голограмма, и томный старушечий голос произносит: «Посетитель не определён».

Но я без труда узнаю Мэйби. Стоит перед входом, спиной ко мне, и весело машет кому-то рукой.

Нужно убедиться, взглянуть на лицо.

Обхожу стол. Да, это она, и теперь она машет мне.

Можно было отдать приказ развернуть голограмму, но колкий ком в горле не даёт говорить. Хоть не возвращайся домой, ошиваясь на улицах с Мэйби.

Так бы и было, не имей она гадкой привычки неожиданно таять в прозрачном весеннем воздухе, оставляя меня одного.

– Открой… – выдавливаю из себя.

Кран клюёт чайник, отдавая ему порцию молекулярно-очищенной стерильной воды. Пока я оживляю её не успевшими распустится и повзрослеть сухими листочками трав, Мэйби успевает подняться.

– Ничего себе аромат! Привет! – она целует меня, почему-то – в щёку. Садится за стол. – Жду не дождусь!

– Да нет, – наливаю душистый напиток. – Сегодня чай вышел не очень, для настоящего – нужна вода не из цикла регенерации. Та, что ещё не была в человеке. Но у меня она кончилась.

– Аура! Диэлли население сколько.

Нейросеть зовут Эйприл… Странное имя. Просто название месяца… Скорее всего, отец не заморачивался, а ляпнул первое, что пришло в голову. Но для гостей, все домашние сети – «Ауры».

Разумеется, Эйприл известно всё, и она не медлит с ответом:

– Сто миллиардов девятьсот восемьдесят миллионов. Уточнить?

– Ну, Кир? Нужны комментарии? Мы бы задохнулись на этом курорте, если бы не регенераторы! А вся вода, что есть на планете, когда-то была человеческим телом. Строила планы, радовалась и огорчалась.

– Мэйби, позволь мне остаться в иллюзиях! – я подмигиваю, как заговорщик.

– Да на здоровье! Лучше скажи, чего квёлый такой? – она смешно складывает губы и дует.

– Простыл… Вчера было мокро, – не имею желания объяснять своё состояние. Не поймёт, только сделает вид.

Я неплохо её изучил за неделю. Она не такая, как я. И отношения у неё не такие: ей прекрасно с отцом, и прекрасно одной. Мне – плохо с ним, без него – тоже плохо.

Мэйби смешно сопит и шумно втягивает в себя чай. Куда подевалась вся её взрослость!

– Вкусно! Лучший, что пробовала.

– В этом я спец! Научился на Арке, у местных.

Как же мне хочется пить!

Я делаю глоток, и пахучая терпкая влага смывает с горла иглы. Я снова могу говорить, а жизнь представляется не таким уж дерьмом.

– Он особенный.

– Особенный? – девчонка многозначительно улыбается. – Это мне нравится!

– Не настолько… – я морщусь. Новым глотком смываю нахлынувшее раздражение. – Просто вкусный и немного бодрит.

– Здорово… – разочарованно тянет девчонка. – Кир, хочешь увидеть трамвай?

– Трамвай? Какое смешное название! Эйприл, что это такое: «трамвай»?

Мэйби вздрагивает. Да так, что роняет чашку и чай выплёскивается на стол.

Эйприл что-то бормочет, но я не слушаю.

– Мэйби, ты что?

– Эйприл! Это имя отец произносит во сне и кричит. Каждую ночь.

Кто мог подумать, что в городе есть подобное место!

Тенистые платановые аллеи, уютные площади и скульптурные фонтаны. Домики из резного мрамора: остроконечные башенки, стрельчатые окна и витражи.

– Кто здесь живёт?

– А… – Мэйби машет рукой. – Если честно, то я.

– Ты?

– Конечно! Вместе с тобой, в нашей маленькой уютной квартирке, увешанной сотканными из девичьих грёз гобеленами, на которых мой храбрый рыцарь повергает ужасного Змея, кровожадного драко…

– Да ну тебя! – я хохочу и приникаю к бархатным сладким губам.

А ведь не задержись я тогда в порту, сидел бы сейчас в одинокой квартире! В причудливой паутине жизни, даже такая мелочь, как поход в туалет, может сыграть роковую роль.

Мы выходим на затенённую листвой площадь, с фонтаном в виде существовавшего лишь в легендах цветка-одуванчика: ощетинившийся тонкими трубочками стебелёк и невесомая водяная пыль.

Одуванчики были и на гербе Ириды.

Мэйби кладёт руку мне на плечо, прижимается. Мы кружимся в неслышимом сказочном вальсе.

– Кир, если бы ты встретил чудо, в которое вовсе не веришь? Например, геноморфа, обладающего свободой воли…

О чём это она? Что за чудо?

– Такое нужно было бы изучить, провести тесты.

– «Такое…» – она вздыхает.

– Что?

– Нет, ничего… – девушка кружит под песню фонтана и музыку шуршащей листвы.

Трамвай оказывается вагончиком на колёсах, поставленным на не особенно ровные рельсы. Оранжево-чёрные божекоровьи бока, с участками, где время похитило краску, и усики токосъёмника.

Мы забираемся на площадку, по неудобному полу с набитыми деревянными рейками входим в салон, пропитанный запахом старой кожи и электричества.

Трамвай трогается, издав мелодичную трель.

– Как, нравится? – Мэйби улыбается. Прижимается нежно-нежно.

Такой я её не видел! Мягкой, будто пушистый котёнок.

Счастливой.

Точно! Вот, как оно называется, это чувство – давно позабытое, выброшенное за бесполезностью мной, Мэйби, и кажется, всеми людьми.

Счастье.

– Неплохо.

– Будто катишься через грозу. Или сквозь время.

– Медленно. Можно быстрее доехать.

– Куда?

– Туда, куда едем.

– Ты разве не понял? Маршрут игровой – трамвай ходит по кругу! Считай, мы всегда в конечной точке пути, постоянно приехавшие! Спешить некуда, наслаждайся! – Мэйби хохочет.

Люди, услышав её звонкий смех, улыбаются.

Надо же! В подземке, взрослые бы разозлились. Вызвали бы охрану, для теста на алкоголь. Видимо, он и правда волшебный, этот старинный трамвай!

– Помнишь, ты говорила про арифметику?

– Да.

– Признай, что была неправа.

– Я была права. Хотя тут действительно хорошо, – она кладёт голову мне на плечо, утыкается носом в шею.

Задрав голову, бездумно смотрю сквозь люк, в котором бежит почти стёршийся провод, как в растёкшейся среди облаков лазури мечутся ласточки. Вагон качает, и при каждом толчке наши тела на мгновение становятся ближе. Кладу подбородок девушке на плечо и смотрю в салон: кому, кроме нас, пришло в голову предпринять лишённую цели поездку?

Содрогаюсь, а сердце пропускает удар…

Тусклые глаза и волны зачёсанных серых волос. Фиест стоит, не держась за поручень – прямой, независимый от раскачивающегося вагона. Меня он, как будто не замечает, вперившись куда-то немигающим взором.

Прослеживаю его взгляд.

Девушка, моего возраста. Раскосые миндалевидные глаза, чёрная чёлка и коротко стриженый затылок. Платье колокольцем. Кроссовки – моднючие, сделанные под старинные «кеды», под резину и натуральную ткань. Задник натёр персиковую кожу, и белый носок-невидимка стал бурым от свернувшейся крови.

Мэйби что-то лопочет, не зная, что за спиной – отец облизывает тонкие губы.

Трамвай замирает на остановке.

Девчонка выходит, а за ней вылезает Фиест.

Перед дверью он оборачивается ко мне и кивает, приветствуя.

В глазах мечется Тьма. По залитому летним солнцем проходу ползёт промозглый ноябрьский холод.

Сквозь паутинку трещин на трамвайном стекле, я вижу, как качается из стороны в сторону колокольчик платья и, словно влекомый его неслышными перезвонами, вышагивает следом Фиест.

Домой возвращаться не хочется. А Мэйби, кажется, всё равно. Мы бродим и бродим по тенистым аллеям, рассматривая игрушечные кварталы.

Всё кажется нереальным: домики, фонтаны, трамвай и Фиест.

Утомившись, падаем на скамейку.

После увиденного, я думал, что больше никогда не засну. Но проваливаюсь в небытие, едва голова касается девичьего плеча…

Сахарный город

Улыбающийся Дракон – татуировка на кисти левой руки, возле большого и указательного пальца, подмигивает, изрыгая пламя.

Пальцы лежат на пульте управления бомбометанием. А под ногами, в иллюминаторе – прикрытая нежной сахарной ватой облаков, похожая на кусок торта, на лакомую вкусняшку планета. Густой сироп океана с цукатами островов и сахарные кубики небоскрёбов на побережье.

Диэлли.

Наш орбитальный бомбардировщик настолько древний, что нет ни нейроинтефейса, ни экранов наружного наблюдения.

Впрочем, так даже лучше. Приятнее.

Перед глазами стоит лицо военного дознавателя…

Жаль, я не умею воскрешать мёртвых.

Чтобы убить их ещё раз. И ещё. И ещё…

И ещё…

Ничего. Там, внизу, в столице Сахарного Королевства, таких миллионы. Нормальных людей с нормальными человеческими желаниями. Не такими, как у меня или Ленки.

Там, под сладкими облаками, среди сладких домов, разгуливают тысячи напыщенных слуг закона, сотни командиров, со своими постными рожами, и толпы отцов, наподобие моего.

Целый хлев нормальных людей!

Потом, непременно пройдусь по разрушенным улицам. Взгляну в эти лица, в глаза. Чтобы выяснить, достучался я до сердец или нет…

Жму на клавишу с надписью «СБРОС!». По хищному телу бомбардировщика проходит волна экстатической дрожи. Человеческое тельце на штурманском кресле дёргается в ответ.

Ам!

Я проглатываю сахарный город…

Жаль, невозможно растянуть этот миг навсегда. К несчастью, жизнь состоит из никчёмных занятий: перелётов туда и обратно, ремонта и техобслуживания, бессмысленных тренировок, нелепых попоек.

Лишь изредка этот оргазм.

Стоит ли он того, чтобы терпеть остальное?

Нет! Конечно же, нет! Потому, этот сброс – последний. Армия мне не нужна, я жажду свободы…

Горькими семенами сыплются чёрные бомбы, и, ощутив свою инородность в этом чистеньком мире, прячутся под белые парашютики…

Под крылом уже проплывают поля, когда мир заливает ослепительный свет.

И сахарный город вдали – тает, тает, тает…

У меня нет сомнений в том, что Союз отобьёт планету. Отстроят город и научные центры. Но, до человеческих склок мне нет дела. Я даже не в курсе, что люди не поделили.

Думаю, они сами не знают.