Текст книги "Ханский ярлык"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

   – Да, да, – поддержал Кавгадый. – Он под судом, а по-прежнему ведёт себя как князь.

   – Послушай, Кавгадый, а почему Юрий отмалчивается? Его жену отравили, а у него ни в одном глазу.

   – Хорошо, Чолхан, я сегодня же поговорю с ним. Науськаю как следует, тем более что он ненавидит Михаила с детства.

   – Ненавидит. И молчит. Мы должны за него стараться. В конце концов, это в его интересах убрать Михаила.

Ночью Михаил Ярославич тихо позвал:

   – Сысой! Ты спишь?

   – Какой тут сон, Ярославич.

   – Утром меня, видимо, начнут оковывать. Я прошу тебя, уведи Константина. Не хочу, чтобы сын видел мой позор.

   – Как же я брошу тебя? Что я потом скажу княгине?

   – Так и скажешь, мол, велел спасать сына. Неужли не понимаешь, что мне уже накинули петлю? И никто уже не спасёт меня. Даже этот посол Кавгадый, которого я одарил и который умолял меня не сообщать хану о его провинности, даже он желает смерти моей.

   – Потому и желает, что боится, скажешь хану о его вине.

   – Как же я скажу, если меня не допускают к нему? И видимо, уже не допустят.

   – Но скажи об этом судьям.

   – Ах, Сысой, ты думаешь, они меня слушают? Там кто судит-то? Чолхан. Так он зол за сестру, которую я вроде погубил. Казанчий с Сабанчием? Так эти злыдни два года тому назад в Ростове едва ль не половину жителей перебили. От них ли ждать мне милости? Про Юрия и говорить нечего, этот спит и видит себя великим князем.

   – Куда ж я пойду с Константином?

   – Возьми с собой всю казну, купите кибитку. Если меня осудят, то наверняка всё, что у меня есть, отдадут на разграбление. Хоть что-то вы спасёте. Потом сможешь добраться до Твери с Константином. Если эти звери вдруг захотят и крови сына, пусть бежит к ханше. Она спасёт его. Он ей понравится, я знаю.

   – Хорошо, Ярославич. Будь по-твоему. Я Константина не дам в обиду. Кого ж ты с собой оставишь?

   – Духовника Марка и Аксайку.

   – Татарчонка?

   – Да-да, его. Он мне преданней пса, ты же знаешь. Если что-то понадобится мне передать, через него и передашь.

Утром, когда князь с духовником молились, явились татары с колодками и цепью. Всех разогнали, даже Марку велели удалиться. Аксайке, признав в нём татарина, разрешили остаться. И он, как мог, старался облегчить князю его нелёгкое положение. Всё время поддерживал колодку, хомутом охватившую шею Михаила, и украдкой шептал ему:

   – Прости меня, князь. Прости.

   – За что, Аксайка?

   – За то, что творят над тобой татары – мои родичи.

   – Ты мой родич, сынок, не переживай. Это мне от Бога наказание за моё высокоумие.

На этот раз князь Михаил предстал перед судилищем забитым в колодки и с цепью на руках и ногах. Но именно в этом жалком и позорном виде он стал обличать своих мучителей. И первым досталось Юрию Даниловичу, начавшему было по сговору с Кавгадыем обвинять подсудимого:

–...Ты, брат мой Юрий, попрал мою дружбу и приязнь с отцом твоим Данилой Александровичем, Царствие ему Небесное, заповедовавшего нам любить друг друга. Ты переступил через отчие заповеди, чрез законы и обычаи пращуров наших, желая владения чрез головы старейших братьев своих. Как сказано у Матфея, ты узрел в моём глазу сучок, но в своём не видишь бревна. Ты, ввергая в позор и унижение пред погаными старшего брата своего, единоверца, думаешь ли, что творишь? Неужли ты надеешься, что Всевышний попустит тебе сей грех величайший, творимый твоим ослеплением? Прозри, Юрий Данилович, и виждь своё падение. Ты губишь свою душу, слепец, обрекая её на вечные муки и страданья.

А на обвинения Кавгадыя князь Михаил наконец сказал то, что думал о нём в эти дни:

–...Ты, лукавый сребролюбец, для чего был послан на Русь ханом? Забыл? Как ты исполнил волю царя? Не ты ли умолял меня не выдавать тебя перед ним за твоё ослушание? Не ты ль был осыпан подарками от меня вместе со свитой твоей и клялся мне в вечной дружбе? Какова твоя клятва, такова и душа твоя поганая, чёрная. И не думай, что минет тебя кара небесная...

Чолхан много раз пытался прервать подсудимого, но сегодня тот как бы и не замечал его присутствия, доводя этим судей до бешенства.

Первым не выдержал срамословия подсудимого в свой адрес Кавгадый.

   – Довольно! – вскричал он, прерывая обличения князя. – Он не достоин милости, он достоин смерти!

И судьи согласились с этим, хотя столь жестокий приговор прозвучал из уст не судьи, а свидетеля.

Вечером, докладывая хану об окончании суда, Чолхан повторил это слово в слово:

   – Князь Михаил не достоин милости, повелитель, он достоин смерти.

   – Все с этим согласились? – спросил Узбек.

   – Да, всё, повелитель.

Хан, прищурясь, посмотрел куда-то выше головы Чолхана и медленно произнёс:

   – Я подумаю.

Это не являлось утверждением приговора, и Чолхан был огорчён: уж не угрожает ли это судом им, самим судьям?

30. ГОЛГОФА[219]219
  Голгофа – холм, на котором был распят Христос, ныне это слово – синоним мученичества и страданий.


[Закрыть]

Что двигало Узбеком, когда он не утвердил сразу приговор суда, Бог весть. Но судьям и Кавгадыю с Юрием это было к досаде.

   – Когда он даст согласие? – приставали к Чолхану.

   – Откуда я знаю, может, завтра, а может, и послезавтра.

Ждали решения хана с часу на час, и поэтому, когда Узбек отправился на охоту с огромной свитой ловчих, псарей, соколятников, следом двинулась и телега с осуждённым князем, пребывавшим в оковах. Кавгадый надеялся, что на лове, когда случится Узбеку сворачивать шею закогтённой соколом птице, вдруг наконец вспомнит об осуждённом да и скажет: «Смерти достоин князь!» А они тут как тут с ним, убьют осуждённого, и всем сразу полегчает на душе. Однако возчику-татарину было строго наказано не попадаться с телегой и приговорённым на глаза хану.

Втайне побаивался Кавгадый, вдруг увидит Узбек Михаила, да ещё, не дай Бог, спросить о чём пожелает. А тот конечно же не преминет обвинить суд в несправедливости.

С осуждённым разрешено было ехать лишь духовнику да Аксайке. Священник поддерживал душевные силы князя, Аксайка, как мог, облегчал физические страдания своего названого отца. Если колодка натирала князю ногу, Аксайка добывал лист подорожника или ещё какой лечебной травы и на ночь обёртывал им натёртое место, приматывая какой-нито ветошкой. Приносил воду, готовил немудрёную на походе пищу, умягчал ложе князя душистой травой. Исполнял любые его желания, ограниченные положением осуждённого: простирнуть сорочку, пролистать Псалтирь и найти нужный псалом, поколоть орехи, почистить рыбу, пожарить мясо, наполнить водой сулею. Всё это исполнял Аксайка быстро и с неподдельным рвением. А наградой ему был лишь вздох князя:

   – Чтоб я без тебя делал, Аксайка?

И татарин расцветал от чувства собственной полезности и нужности именно сейчас. Утешал, как мог:

   – Ничего, Михаил Ярославич. Всё будет хорошо, якши. Милость будет, не зря же хан велел везти тебя за собой.

Появлявшийся иногда Кавгадый говорил, не скрывая лицемерия:

   – Хан наш велик и милостив. Если захочет, простит и возвеличит, а если захочет, то и смерти предаст. Надейся, князь, надейся и моли своего Бога, чтоб помог он тебе.

Михаил Ярославич понимал, чего в действительности желает ему этот татарин, и ничего хорошего не ждал от грядущего. И, впиваясь слабеющими очами в Псалтирь, шептал истою:

   – Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лицо Твоё от меня? Доколе мне слагать советы в душе моей, скорбь в сердце моём день и ночь? Доколе врагу моему возноситься надо мною? Призри, услышь меня, Господи, Боже мой! Просвети очи мои, да не усну я сном смертным. Да не скажет враг мой: «Я одолел его». Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь. Я же уповаю на милость Твою, сердце моё возрадуется о спасении Твоём, воспою Господу, облагодетельствовавшему меня.

Но напоминать хану об осуждённом князе никто не решался, боясь прогневить царя. Раз он сказал «подумаю», пусть думает. Хотя Кавгадый делал всё, чтоб подтолкнуть хана к скорейшему решению. На одной из пирушек после удачной охоты, на которой Узбек лично сразил стрелой лебедя, Кавгадый, славословя хана, призывал:

–...Пусть твоя справедливая рука, великий повелитель, никогда не промахивается и точно попадает в сердце твоих врагов.

Намёк понял даже Чолхан, а вот Узбек отчего-то никак не отозвался, даже бровью не повёл. Или не услышал, или не оценил в толпе придворных льстецов такой хороший совет.

Более трёх недель охотился хан Золотой Орды, всё это время в длинном хвосте его сопровождения и катилась телега осуждённого тверского князя.

Вернулись в город, когда уже с полудня потянули холода и запахло снегом. И тут Кавгадый, перешагнув через голову главного судьи Чолхана, сам напомнил Узбеку о решении суда, не предполагая, что этим чрезмерным рвением наносит и себе в грядущем роковой удар.

   – Ну что ж, – согласился хан, – раз вы решили, что достоин он смерти, значит, достоин. Творите по суду вашему.

Посовещавшись с Юрием Даниловичем, Кавгадый решил, что пред тем, как исполнить приговор, надо перед всеми унизить и опозорить князя. И лучше всего сделать это на Торге, благо он в двух шагах от его кибитки.

21 грудня[220]220
  Грудень – ноябрь.


[Закрыть] чуть свет свора татар ворвалась к Михаилу Ярославичу, разогнали слуг его, а самого, схватив, потащили на базарную площадь. Там уж, сидя на конях, ждали его Кавгадый и Юрий Данилович.

Михаила Ярославича силой заставили встать перед ними на колени. Сбежался народ в предвкушении зрелища. Здесь, на Торге Золотой Орды, были не только татары, но и купцы из разных стран – греки, немцы, поляки, евреи, литва, русские.

   – Вот смотрите, люди! – вскричал Кавгадый. – Это русский князь Михаил, много злых дел сотворивший нашему хану и потому осуждённый к смерти, которую вскоре и примет. Но по ханской милости подобает его почтить согласно его званию великого князя, прежде чем смерти предать. Пусть встанет он.

Затем Кавгадый приказал слугам:

   – Снимите с него оковы и колодки.

А когда колодки и цепи были сняты, повелел, плохо скрывая едкую усмешку:

   – Омойте ему ноги и руки, потёртые железом.

Откуда-то из толпы вынырнул Аксайка, отчего-то решивший, что князя освобождают, засуетился возле него.

   – Я же говорил... Я же говорил, Михаил Ярославич.

Схватил принесённый кувшин с водой, стал обмывать потёртые ноги князя, руки. Кавгадый распорядился:

   – Принесите из вежи лучшее платье князя.

   – Я счас, я счас, – вскочил обрадованный Аксайка и, растолкав толпу, кинулся к кибитке князя.

Толпа, сбежавшаяся со всего базара, бурлила в нетерпеливом ожидании чего-то необычного. Многие не догадывались, что здесь происходит:

   – Что? Кого? За что?

   – Да князя сейчас казнить станут.

   – Не казнить вовсе, наоборот – чествовать.

   – С чего ты взял?

   – А не видишь: оковы скинули, оболокают во всё красное.

   – Его присудили к смерти, а сейчас помиловали.

   – Не помиловали вовсе, сейчас оденут и голову срубят.

Аксайка помог князю надеть зелёный кафтан с изузоренным серебром оплечьем, жёлтые сафьяновые сапоги, шапку с собольей опушкой и малиновым верхом.

   – Ну вот, ну вот, – твердил он, почти ликуя. – Я же говорил.

Однако, когда Михаил Ярославич предстал перед толпой во всей великокняжеской красе, Кавгадый, помедлив, молвил:

   – Видите, люди, мы отдали честь ему, как велел наш великий и милостивый хан. А теперь... оковать его.

И тут же, оттолкнув Аксайку, налетели на князя татары с колодкой и цепями.

   – Вы что? Вы что делаете?! – закричал в отчаянье Аксайка, увидев, как те начали срывать с князя одежду, только что так старательно надетую им на князя. Стащили даже сапоги.

И наконец, поняв весь ужас происходящего, а главное, своё бессилие и невозможность как-то повлиять на это, Аксайка заплакал.

Плакали многие и в толпе. И по лицу самого несчастного князя текли крупные слёзы.

Даже Юрий Данилович хмурился отчего-то, видимо, и ему не по душе были столь изощрённые издевательства над русским князем.

   – Ты что? Недоволен? – спросил его Кавгадый.

   – Надо было тихо... в веже, – пробормотал Юрий. – Он князь всё же.

   – Тихо лишь злодеи творят, – осклабился Кавгадый. – В веже будет завтра. А ныне пусть чашу позора и бесчестья изопьёт до дна. Забыл, как он нас обесчестил? Или простил уж смерть жены?

   – Нет. Что ты, – смутился Юрий Данилович.

А меж тем Михаил Ярославич снова был раздет почти донага, забит в колодки.

   – Иди в свою вежу, – приказал Кавгадый. – И жди.

И князь Михаил медленно побрёл к своей кибитке, позвякивая цепью и вздымая тяжёлую пыль босыми ногами. Толпа молча расступалась пред ним, из неё слышались рыдания какой-то сердобольной женщины. Кавгадыю показалось мало, и он крикнул:

   – Побейте его камнями и грязью!

Но толпа не послушалась, лишь один из слуг Кавгадыя наклонился к земле, ища камень, но на него дикой кошкой кинулся Аксайка:

   – Убью-у-у!

Тот с большим трудом оторвал его от себя.

   – Тю-ю, сдурел.

Так и удалился Михаил Ярославич в кибитку под сочувственные вздохи толпы и беззвучные рыдания своего приёмного сына Аксайки.

Ночью, при свете единственной свечи, напрягая зрение, он читал Псалтирь, а Аксайка, сидя перед ним, переворачивал страницы. И в глубокой тишине изгибающиеся листы пергамента трещали, как горящее смолье на огне. Князь читал псалом:

   – «Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего. Внемли мне и услышь меня, я стенаю в горести моей и смущаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого, ибо они возводят на меня беззаконие и в гневе враждуют против меня. Сердце моё трепещет во мне...»

Уже за полночь, уловив паузу в бормотании князя, Аксайка молвил шёпотом:

   – Михаил Ярославич, давай бежать будем?

   – Куда, сынок?

   – За Терек. На Кавказ. Тут же рукой подать. Сторожа поуснули, выйдем тихо.

   – Доброе у тебя сердце, Аксайка. Спасибо. Но нельзя мне бежать.

   – Почему? Тебя ж убьют завтра.

   – Знаю, сынок. Но если я убегу, убьют детей моих, распнут отчину мою. Имя моё позором покроют. Не хочу этого.

   – Но как же мы? Как я?

   – Завтра, как увидишь убийц, беги к ханше, там Константин спасается. Молитесь за меня. Великий я грешник, сынок, коли Всевышний допустил меня до этого позора. Может, кровью своей искуплю вины вольные и невольные свои.

   – Но ты ж читал только что: кто дал бы мне крылья, как у голубя, я улетел бы и успокоился бы.

   – Но так написано в псалме, сынок. Я разумею под этим душу свою, которая завтра голубем отлетит и успокоится.

Они пели с иереем Марком заутреню, когда в кибитку ворвались убийцы – несколько татар и Романец с Иванцом.

   – Беги, отче! – крикнул Михаил.

Марк хотел ещё раз осенить князя крестом, но его ухватил сзади татарин и кинул к выходу. Там подхватил другой и вытолкал в шею, в спину толчками из кибитки.

Аксайке, пытавшемуся остаться, разбили лицо и вышвырнули вон.

Князя повалили и начали бить пятками, целя в печень.

   – Под дых ему, под дых, – храпел Иванец, тоже наскакивая на несчастную жертву.

Стараясь хоть как-то заслониться от сыпавшихся на него ударов, Михаил сжимался, скрючивался. Его хватали за ноги и за колодку на шее, пытаясь растянуть. И опять били.

Потом два дюжих татарина подняли с пола и швырнули Михаила на стену. Стена, представлявшая собой ивовую обрешётку, прикрытую кошмой, проломилась, и князь вывалился наружу. Его ухватили за ноги, втащили внутрь в вежу.

Иванец, вспрыгнув на грудь несчастного, схватил его за уши и стал бить затылком об землю, приговаривая:

   – Поскачи, поскачи еси.

   – Отринь! – крикнул Романец и выхватил из ножен длинный нож. Иванец отскочил в сторону, а Романец, припав на одно колено возле князя, крякнув, ударил ножом его прямо в сердце.

   – Ы-ых. – В последнем вздохе князя почудился убийцам не вскрик боли, а возглас облегчения.

Романец вышел из полуразвалившейся кибитки с окровавленным ножом и направился к торжищу, где, сидя на конях, ждали князь Юрий и Кавгадый. За ним, приотстав, следовал Иванец, отряхивая с рукавов какой-то пух.

   – Ну? – уставился на Романца Юрий.

   – Готов, – осклабился Романец и показал нож, залитый кровью.

   – Убери, дурак, – побледнев, сказал Юрий Данилович, словно провидя собственный конец.

Так 22 ноября 1318 года погиб великий князь русский – Михаил Ярославич Тверской, в муках появившийся, в муках ушедший, и лишь 6 сентября следующего года его многострадальный прах успокоился наконец в родном городе, в соборе Святого Спаса, под грустный колокольный звон и слёзы овдовевшей княгини и осиротевших детей.

Участники этого неправедного деяния были наказаны Провидением. Первым, уже на второй день после свершённого злодейства, погиб исполнитель приговора. Ночью Романец вышел из кибитки до ветру и не вернулся, а утром был найден с ножом в спине. Его поспешитель Иванец пережил Романца всего на день, получил удар ножом же, но уже в горло.

Кавгадый, устроитель и вдохновитель всего дела, был казнён вскоре по приказу самого хана Узбека, узнавшего о его истинной роли в травле Михаила Ярославича.

Князя Юрия Даниловича убил сын тверского князя Дмитрий Михайлович, отомстив так за отца.

Но, пожалуй, самое удивительное, что глава суда Чолхан Дюденевич окончил дни свои в Твери[221]221
  ...Глава суда Чолхан Дюденевич окончил дни свои в Твери... — Чолхан (Шевкал) в 1372 г. приехал в Тверь как посол, прошёл слух, что он сам хочет править в Твери и раздать татарам другие города. Во время вспыхнувшего антиордынского восстания князь Александр вступил в бой с татарами и одолел их. Когда Чолхан бросился в старый княжеский дом, князь велел поджечь его. Татары погибли в пламени, ордынские купцы, прибывшие с послом, были истреблены. По другой версии, князю Александру не удалось сдержать восставших. С. М. Соловьёв пишет, что Александр «необдуманным поступком погубил себя и всё княжество своё».


[Закрыть], во дворце своей жертвы, где был захвачен восставшими тверичанами и заживо сожжён вместе со всей свитой. В русские сказания об этой замятие вошёл он под именем Шевкала.

Так иногда и на Руси торжествует справедливость.

Жаль только, что всегда запаздывает.

У нас всё на онтараты[222]222
  На онтараты – от онта – не тронь.


[Закрыть]!

КОММЕНТАРИИ

МОСИЯШ СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧ родился 14 ноября 1927 года на станции Чистоозерная Новосибирской области. В 1944 году добровольно ушёл в армию, служил в авиации.

После демобилизации в 1952 году работал на заводе испытателем и одновременно заканчивал 10-й класс в вечерней школе. Затем поступил в пединститут на заочное отделение. Работал на шахте, учителем в школе, редактором в издательстве, в газете, на телевидении, преподавал в пединституте.

Первая книжка стихов для детей вышла в Новосибирске в 1956 году. Помимо этого издавался в Кемерове, Алма-Ате, Минске, Кишинёве, Ленинграде, в Москве.

Выпустил около тридцати книг, половина из них прозаические. Сейчас работает над серией исторических романов и уже издал такие, как «Александр Невский», «Великий государь Фёдор Алексеевич», «Святополк Окаянный», «Без меня баталии не давать».

Активно сотрудничает с издательством АРМАДА.

Роман «Ханский ярлык» – новое произведение писателя.